Праздничные традиции (гет)

В сознании Ремуса Люпина четырнадцатое февраля всегда ассоциировалось со стойким привкусом смиренной обречённости — чуть более явственной, чем обычно. К тому моменту, как обычно дети, глядя на преображающихся взрослых, начинают осознавать сакральный смысл бумажных сердечек и милой праздничной мишуры, он уже безо всякой посторонней помощи пришёл к неутешительному, но однозначному выводу: что у него с этим днём ничего общего быть не может.

Стоит ли говорить, что за долгих тридцать семь лет Ремусу так и не довелось написать ни одной валентинки?

Это, впрочем, не отменяло того факта — совершенно невероятного! — что иногда он их всё-таки получал.

Первая в жизни Люпина валентинка была, конечно, ненастоящей: на первом же курсе друзья-мародёры, которым надоела его постная физиономия, решили порадовать товарища. Сложно было сказать, добились ли они положительного результата, но розовый с крылышками громовещатель он запомнил на всю жизнь.

Вторая валентинка — перед самым окончанием школы — как ни странно, оказалась не шуточной, но анонимной. И хотя Ремус узнал убористый каллиграфический почерк тихой улыбчивой Кейт с Хаффлпафа, никто и словом не обмолвился о произошедшем. Она, кажется, грустно вздыхала, что Люпин не догадался, а он просто усиленно держал дистанцию.

Третья валентинка Ремусу пришла от Лили. В обычной маггловской, но очень симпатичной открытке заботливая миссис Поттер желала другу найти большую и светлую любовь и быть счастливым несмотря ни на что. В следующий визит к Поттерам Люпин отблагодарил её шоколадкой, но от расспросов о личной жизни ловко увильнул.

Следующий раз об этом празднике он вспомнил, уже будучи профессором в Хогвартсе, когда с удивлением обнаружил, что его стол весь завален праздничными безделушками. Отвечать Ремус, разумеется, не стал — это было бы непедагогично, — но домашнего задания в тот день не задал.

А летом беглый безвинно осуждённый Сириус познакомил Люпина с семейством своей кузины Андромеды — и её очаровательной дочкой с чудесным именем Нимфадора, только что поступившей в аврорат. И четырнадцатого февраля к Ремусу неожиданно ввалилась сова со слегка помятой, но весьма забавно разрисованной открытку. В отместку Люпин при встрече невзначай похвалил «художественные таланты Нимфадоры», за что был нещадно задушен в объятьях при расставании.

Нимфадора, однако, не изменила своему принципу и на следующий год. Позднее Ремус иногда ругал себя за невнимательность, но тогда он, почему-то усмехнувшись, только аккуратно сложил валентинку в ящик стола, подальше от любопытных глаз и вопросов Сириуса.

Следующая валентинка от Тонкс ждала его возвращения из стаи: аж до апреля. И у Ремуса болезненно защемило сердце при виде хорошо знакомого размашистого почерка: «Самому упрямому одинокому волку во вселенной». Дора всегда предпочитала писать кратко, и от её единственной фразы Люпину хотелось завыть, не дожидаясь полнолуния.

«Ты и так знаешь, что я тебя люблю».

Он, как обычно, не ответил. Но валентинку зачем-то спрятал в карман.

На календаре значилось тринадцатое февраля. Ремус Люпин, склонившись над столом, что-то сосредоточенно творил и время от времени улыбался себе под нос.

— И чем это ты так занят? — подозрительно поинтересовалась Дора, заглядывая в комнату. Он виновато оглянулся:

— Чрезвычайно ответственным делом. — Смущённая улыбка чуть было не выдала его с головой. — Ты не могла бы посодействовать и сделать чашечку тёплого сладкого чая для подкрепления сил?..

Дора, мгновенно переключившись, радостно помчалась на кухню. Люпин опустил взгляд: на первой в его жизни собственноручно сделанной валентинке красовалась аккуратная подпись «Самой бесстрашной жене самого упрямого оборотня». Он придирчиво сощурился и, озорно улыбнувшись, решительно добавил: «Хоть ты и так знаешь, что я тебя люблю».