Небесный (гет)

«Любовь не всегда даётся для продолжения. Она может прийти, научить тебя чему-то важному — и так же непредсказуемо уйти. Но ни одна любовь не бывает бесследной — вот её главная особенность. И она делает тебя только лучше, никогда — хуже».

В детстве я очень любила сказки, но когда выросла, забыла о них. Они стали для меня олицетворением чего-то далёкого, слабого, но светлого. Какой бы не был сюжет любой сказки — там непременно была любовь. Светлая, чистая, невесомая, сильная, настоящая...

В сказке всегда был принц, герой или рыцарь, который спасал принцессу от злых монстров, чудовищ и драконов, потом у них была пышная свадьба, а в конце строчка «и жили они долго и счастливо...».

Когда я выросла, то поняла, что счастливый конец бывает только в сказках. Никаких принцев нет, да и монстров тоже, а от дракона меня и дядя Чарли спасёт. Тогда, как узнать любовь?

Я смотрю на своё отражение в зеркале, наслаждаясь тишиной, а сердце отбивает чёткий ритм. Пальцы непроизвольно сжимают светло-голубую ткань платья, и я обвожу взглядом комнату, задерживаясь на белых лилиях, лежащих на столике.

Почему я люблю лилии?

Просто я не люблю розы.

Взяв цветы в руки, я перебираю пальчиками лепестки, наслаждаясь их нежностью, и мои глаза скользят от отражения к окну, за которым разлилось море. Наверное, там всё и закончилось. Или началось? Я уже не ощущаю грань между началом и концом, только смутные воспоминания проносятся в голове сумбурной вспышкой, вызывая покалывание в груди.

Светло-золотистые волосы уложены в собранные кудри, и не хватает лишь одной детали...

Окунаюсь в историю собственного конца, за которым последует неизвестность. Бушующие волны гипнотизируют мой взгляд, и я ощущаю нехарактерное deja vu.

Это было начало конца Мари-Виктуар Уизли, и через несколько минут всё закончится...

* * *

В тот день я сидела на берегу близь «Ракушки» и выводила узоры волшебной палочкой по мокрому песку, а прилив тут же смывал их. Меня совсем не волновало, что, когда пасхальные каникулы закончатся, останется ещё чуть-чуть, и я закончу Хогвартс.

В одиночестве переживала несправедливость мира, и думала: что же такое «любовь»? Я уже была взрослой, и, естественно, в сказки не верила, да и в светлую любовь тоже.

Любила ли я тогда?

Да.

По-настоящему?

Наверное, но это было не то, что описывалось в древних сказках.

Не было никаких чудовищ, и он не спасал меня от них. Но чувства, переполнявшие моё сердце, сжигали меня изнутри. Я отчаянно нуждалась в его руках, губах, прикосновениях, словах — без него всё внутри выло, как оборотень в полнолуние.

Когда он был рядом, моё сердце бешено колотилось, а темнота вокруг рассеивалась. Да, темнота. Она окутывала меня, связывая душу и тело невидимыми нитями и тянула куда-то в пустоту, но он приходил, и темнота выветривалась прочь. Мы были с ним сумасшедшие, безумные, яркие и могли противостоять всему миру — юношеский максимализм, но мы верили, что мы другие.

Слёзы обжигали щёки, падали на песок, а я продолжала выводить узоры, складывающие в одни и те же буквы.

«Тедди»

Он уже не был моим. Ничьим, но и не моим. Мы были с ним с самого детства всегда вместе, хоть и официально стали парой, когда я перешла на пятый курс. С тех пор все пророчили нам счастье, свадьбу, детей....

Да, всё началось именно с этого слова.

«Дети».

Будучи выросшей в большой семье с многочисленными кузинами-кузенами, родной сестричкой и маленьким Луи, я готова была на стенку лезть, но не он. Тедди искренне любил нас всех и считался частью нашей большой семьи. Но, когда он смотрел на нас, я замечала в его глазах что-то непонятное, напоминающее грусть и боль. Нет, он не завидовал. Просто вспоминал родителей, которых знал лишь по рассказам, и, наверное, чувствовал, что у него никогда не будет братьев и сестричек. Но он хотел детей, отчаянно, и с тех пор, как окончил школу, бредил нашей свадьбой.

А хотела ли я детей?

Я хотела подарить Тедди тепло, уют, счастье, семью, детей...

Но, разве могут быть у двух людей с пассивным геном оборотня нормальные дети?

Нет.

Я не хотела причинять моему Тедди боль, пускай он и кричал, что это неважно, и что всё, возможно, обойдётся. Но, я знала, что не обойдётся. Вероятность рождения оборотня восемьдесят на двадцать.

Я не готова была лишать его самого лучшего в жизни — семьи — мечты, которую он вознёс на пьедестал и лелеял. Мы бы всё равно повзрослели, осознали, сумасшествие бы прошло, и мы бы остепенились. Решения сгоряча показались бы абсурдными, а чувствовать его боль я была не готова.

«Мы расстаемся, Тед. Извини, но я не готова приносить в свою жизни серьёзность, мне ещё нет восемнадцати».

Я видела, как причиняю ему боль, но пришлось быть холодной и не идти на поводу собственного эгоизма.

«Он переживёт, он сильный, — думала я, — просто надо дать время».

В небе стал расстилаться звёздный ковёр, и луна становилась всё ярче. Полнолуние. Хоть я и была наполовину оборотнем (папин ген передался только мне) и не превращалась в настоящего волка, но всё равно чувствовала что-то дикое, рвущееся наружу. Я знала: с Тедди то же самое, поэтому нам было легче вдвоём.

Странно, но именно сюда я приходила, чтобы спрятаться в собственном одиночестве. Берег моря был моим местом.

Астрономическая башня, куст красных роз в саду «Норы» — это наши с Тедди места, где мы проводили детство и юность, но этот берег был только моим, он поглощал меня, одурманивал, и здесь было легче не чувствовать.

Я ещё и не знала, что скоро он перестанет быть моим.

* * *

Тщательно отчистив заклинанием одежду от песка, я вернулась домой, замечая в зеркале мешки под глазами.

— Билл, я не могу поверить, это невероятно. Я боюсь надеяться, но завтра придут могущественные маги — Министерство позаботилось об этом, страшно даже думать...

Услышав голос дяди Гарри, я заглянула в кухню и увидела их с отцом, сидящими за столом. Слово «боюсь» я даже ассоциировать не могла с дядей, и мне показалось, что мир сходит с ума.

— Дядя Гарри, привет, — произнесла я, удивлённо вскидывая бровь и, положив палочку на кухонный шкафчик, села рядом с ними.

— Привет, малышка, — ответил он, улыбаясь, но дрожащие пальцы, сжимающие кружку с чаем, не остались мною незамеченными. — Как дела?

Уловив какое-то возбуждение в его голосе, я повернулась к отцу, но раздался шум, и папа вылетел из кухни, бросив: «Доминик нашла мою палочку».

Доминик — моя сестричка, которой на тот момент было десять, и она любила брать чью-нибудь палочку, чтобы сделать что-нибудь эпатажное. Например, удлинить волосы, окрасив их в красный цвет.

— Всё хорошо? — протянула я, всматриваясь в зелёные глаза. — Что-то случилось?

Дядя Гарри был моим крёстным, и в детстве мы с Тедди часто дрались и спорили на тему «Кто лучший крестник?»

«Тедди»

Стряхнув ненужные мысли, я сосредоточилась на крёстном, который часто бывал у нас в гостях. Он говорил, что «Ракушка» вызывает у него чувства покоя и защищённости, ведь в годы Второй Магической Войны здесь он чувствовал себя в безопасности, разрабатывая план по уничтожению Волан-де-Морта.

— Всё хорошо, просто кое-что действительно произошло. Треснула Арка Смерти в Отделе Тайн Министерства, — его голос звучал взволнованно, а я пыталась понять смысл его слов. Мне было знакомо только слово «Министерство».

Прочитав недоумение на моём лице, он, наконец, поставил чашку на стол и, тяжело вздохнув, произнёс:

— Много лет назад произошла битва в Министерстве между Орденом Феникса и Пожирателями Смерти. В тот день Беллатрикс Лестрейндж убила моего крёстного Сириуса Блэка, и он упал в арку.

Наблюдая за его лицом, я ощущала, как к горлу подкатывает ком и, сглотнув, опустила взгляд в деревянную поверхность стола.

У дяди Гарри была счастливая семья: трое детей, жена — моя тётя Джинни, и друзья, о которых многие мечтают. Но иногда в его зелёных глазах мелькала грусть — отголоски старой боли, и у меня сердце сжималось, когда я пыталась представить, что ему пришлось вынести.

— И теперь, когда Арка треснула...

— Не знаю, малышка, не знаю.

Он так отчаянно пытался не цепляться за эту надежду, а мне было легче думать об этом, чем о собственной жизни. Но я всегда хотела, чтобы люди были счастливы — а если удастся вернуть из этой Арки Сириуса Блэка, я буду счастлива, потому что и дядя Гарри будет счастлив.

— Чудеса случаются, крёстный. Ты же знаешь об этом?

Не думаю, чтобы Мальчик-Который-Выжил не верил в чудеса, сам испытав одно из них.

* * *

Еле разлепив веки, я уставился вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь густой туман. Он был повсюду, окутывал меня, касался и совсем не уходил. Я пытался понять, где я, но не смог.

Что происходит?

Где я?

В голову лезли вопросы, на которые не было ответов, но постепенно перед глазами стали мелькать сумбурные обрывки, словно вырезанные кадры.

Моей жизни.

Отец, мать, ненавистный дом на площади Гриммо. Регулус — мой брат, и его глаза. По телу пробежала дрожь, а я продолжал лежать в тумане. Ненависть, Хогвартс, друзья. Джеймс. Римус и Петтигрю. Война. Азкабан. Мерзкий холод и обречённость...

Резкая вспышка, и я вижу Гарри, сердце сжимается, а я не могу пошевелиться. Беллатрикс, кричащая «Avada Kedavra», и в ушах до сих пор её отвратительный, безумный смех...

Где я?

Я умер?

Сколько прошло времени?

Минута, день, месяц, год или десять лет? А может, вечность?

Перед глазами опять мелькают кадры, но всё застилает зелёный луч и мерзкий смех. Где-то поблизости чей-то голос отдаётся эхом и, повернув голову, я вижу, как туман рассевается. Пытаюсь встать, не могу. Отчаянно хочу увидеть источник голоса, отдалённо знакомого, и стоит лишь подумать, как меня несёт куда-то.

«Сириус, ты нужен мне»

Разобрав слова, я проваливаюсь в пустоту, а сумасшедшего смеха больше нет...

* * *

Между пасхальными каникулами и летом произошло то самое чудо, о котором я говорила крёстному. Сказать, что общественность была в шоке — ничего не сказать. Подробностей я уже не помню, но то, что Хогвартс был возбуждён — это однозначно.

Сириус Блэк — один из создателей Карты Мародёров, незаконно осуждённый преступник, человек, двенадцать лет, просидевший в Азкабане за преступление, которого не совершал, герой, отважный гриффиндорец, крёстный Гарри Поттера — вот, что я знала о нём.

Признаться, я была слишком занята своими переживаниями и почти ничего не помню, что тогда творилось. Джеймс был возбуждён в ожидании встречи со своим кумиром, чьё второе имя он носил.

Наконец, оставив Хогвартс позади, я стояла на распутье: что дальше? Раньше я могла представить свою жизнь только с Тедом, а без него — нет.

Я любила читать маггловские книги. Ну, знаете, всякие там истории о душевных метаниях героев, и нашла характерную черту: когда им было больно, они сбегали. Я решила поступить так же. Уехать во Францию. Тогда это казалось идеальным выходом и, чтобы придать этому поступку безумства, я решила полететь на са-мо-лё-те.

Самолёт — приспособление, с помощью которого магглы перемещаются по миру. Он летит в небе (дедушка Артур рассказывал). Вдохновившись столь захватывающей идеей, я попросила папу купить мне билет и после долгих объяснений, он всё-таки это сделал.

— Soleil, ты уверена, что хочешь уехать? — взволнованно спросила мама, очередным движением палочки отправляя мои вещи в чемодан.

Утвердительно кивнув, я складывала украшения в шкатулку, осознавая, что мама пристально за мной наблюдает. Она знает, почему я уезжаю и не иду на сегодняшний праздник по случаю окончания учебного года. Все соберутся у Поттеров, будет весело, но я была не готова встречаться с Тедди.

— Габриэль сказала, что уже приготовила мне комнату.

Габриэль — родная сестрёнка моей мамы, но она не разрешает называть её «тётей». Говорит, что это её старит. Она очень красивая и совсем не хочет замуж, хоть у неё много парней. Маму это огорчает, и, наверное, она боялась, что живя с ней, я тоже окунусь в жизнь помпезной праздности.

Закончив собирать вещи, я на ходу заплетала свои длинные волосы в небрежную косу и, подойдя к камину, помахала маме на прощанье.

С Сириусом Блэком я так и не познакомилась.

* * *

Сойдя с трапа самолёта, я почувствовала лишь лёгкую тоску по небу. Вы не представляете, каково это: смотреть на мир с высоты птичьего полёта сквозь массу облаков.

Париж встретил меня своей романтичной красотой и звонким смехом Габриель.

Время летело быстро, пока я наслаждалась Парижем. И самое странное: я почти не вспоминала о Тедди. Я читала книги на вершине Эйфелевой башни, где находилось кафе для волшебников; я гуляла по берегу Сены, и это напоминало мне о береге «Ракушки»; я наслаждалась каждой секундой своего пребывания и не жалела о своём выборе.

Но постепенно в мою голову всё чаще закрадывались мысли о Тедди.

«Может, я неправильно поступила?»

«Может, надо было дать ему шанс?»

«Может надо было дать нам шанс?»

Чтобы заполнить пробелы, вместо которых должны были быть ответы, мы с Габриэль гуляли по магическому Парижу, разговаривая обо всё на свете. Она учила меня полезным заклинаниям (например, как разложить вещи в шкафу по цветам или укладывать волосы в различные причёски), рассказывала о своих lovers, и своих впечатлениях о Хогвартсе, который она посетила в восемь лет.

В один из таких день я увидела то, что заставило меня буквально замереть — платье. Да, я любила красивую одежду, но никогда ещё вещь не заставляла меня испытать подобную бурю эмоций. Оно было небесно-голубое, длинной в пол, украшенное мелкими цветочками такой же ткани, а в сердцевине каждого цветка блестел бриллиант.

— Милая, что такое? — я услышала обеспокоенный голос Габби, но так и не смогла повернуть голову.

Увы, даже спустя время, я не могу описать свои эмоции. Но оно напоминало мне спокойное небо, красоту, нежность — для меня это было больше, чем платье.

— Да, просто... Красивое платье.

Наверное, платье напомнило мне о сказках, что я читала в детстве. Придуманный мир, где все обязательно будут счастливы.

В тот день я отрезала свои длинные волосы по лопатки и не купила платье.

Мы не в сказке.

* * *

Я провела в Париже год и, поняв, что могу вернуться, вернулась. В день своего рождения — одиннадцатого августа. Сейчас вспомнилось, что в школе я гордилась тем, что лев по гороскопу, потому что училась на Гриффиндоре.

Итак, мне исполнилось девятнадцать, и я решила сделать сюрприз. Я не предупредила, что возвращаюсь и после мучительного полёта в камине обессилено упала на ковёр. Полёт на самолёте Лондон — Париж не был столь мучителен, нежели полёт в камине Париж — Лондон. Голова кружилась, волосы разметались по лицу, а дом встретил меня непривычной тишиной. Никого не было.

Разобрав вещи заклинанием, я решила заглянуть к крёстному, а может, надеялась встретиться с Тедди? Подсознательно, да.

Лететь с помощью камина совсем не хотелось, а сама мысль вызывала тошноту, так что я аппарировала.

В Годриковой Лощине было как обычно уютно и спокойно и, прикоснувшись палочкой к воротам Поттеров, я вошла вовнутрь двора. Вокруг дома было куча защитных заклинаний (дядя Гарри — глава аврората) и пройти лишь можно тем, чьи палочки признал дом. Несмотря на годовое отсутствие, дом меня не забыл.

Толкнув входную дверь, я замерла на пороге, рассматривая собравшуюся компанию. Вся моя семья в полном составе. Роуз стояла с тётей Гермионой, разговаривая о чём-то. Дядя Рон, дядя Джордж, дядя Чарли, дядя Перси, папа и дедушка Артур держали золотые кубки с напитками и спорили. Тётя Джинни, мама, бабушка Молли и жёны моих дядей пытались успокоить Джеймса, который, судя по вытянутой палочке возле головы Альбуса, собрался колдовать, наплевав на законы Министерства. Дети весело смеялись, а дядя Гарри разговаривал с Тедди. Они уставились на меня так же, как я на них, и гостиную постепенно заполнила пустота.

Первой мыслью было, что они крикнут все «С Днём Рождения, Вики», но я ведь не предупреждала их о приезде. И вообще, что здесь происходит и почему мне никто ничего не написал о предстоящем празднике такого масштаба?

Ответ не заставил себя ждать. В полной тишине по комнате закружились яркие искры и собрались в воздухе одной большой надписью.

«Тедди и Роуз, поздравляем с помолвкой!»

Земля стала уходить из-под ног, воздух покидал лёгкие, а перед глазами всё плыло. Это длилось не больше минуты, а потом пришло острое желание заавадить каждого. Но на моём лице ничего не отразилось и, попытавшись улыбнуться, я закрыла за собой дверь.

Единственный подарок на мой день рожденье, вызвавший эмоции.

— Привет, — весело произнесла я, пытаясь побороть дрожь в голосе.

Все постепенно оживились, но в их глазах я читала сожаление. Что, мать вашу, жалко меня, да? Я никогда не ненавидела свою жизнь так сильно, как тогда. Хотелось плакать, кричать, бить всё подряд и бежать. Ещё больше, чем всё это, я ненавидела себя. За то, что чувствовала всё это. Я эгоистка. Я же так хотела, чтобы Тедди был счастлив и у него была семья. И что я ожидала, что приеду, а он ждёт меня? Дура. Идиотка. Но Роуз?

Роуз. Моя кузина, на год младше меня, а значит, только закончившая школу. Я не хотела мириться с этой мыслью, но выхода не было. Стараясь улыбаться и прятаться от взгляда Тедди, я встретилась глазами с Роуз и увидела в них страх.

Страх?

Нет, она не боялась меня. Она боялась, что я заберу у неё его.

— Поздравляю, крошка Рози, — произнесла я и почувствовала в глубине души искренность, потому что я была рада, что они счастливы.

Разговоры возобновились, я рассказывала о Париже и своих приключениях, стараясь абстрагироваться от собственной боли.

В этот день я впервые увидела Сириуса Блэка в жизни, а не на колдографиях.

Он был мало похож на того человека, что я видела в газетах или в альбоме. Там был живой подросток с огоньком в глазах, там был несправедливо осуждённый человек, вырывающийся из цепкой хватки и кричавший прямо в объектив. У того, второго, взгляд был пустой, высохший, будто из него вытянули жизнь.

Но тогда на меня смотрел мужчина тридцати восьми лет, с чёрными вьющимися по плечи волосами, в маггловских джинсах и белой рубашке. Уголки его губ были приподняты в улыбке и, откидывая прядь волос со лба, он рассказывал что-то Джеймсу.

— Джим, ты не хочешь поздороваться с любимой сестричкой? — спросила я, взъерошивая его волосы, но к моему удивлению, он резко вывернулся и окинул меня презрительным взглядом.

Джеймс был самым лучшим на свете. Он смеялся, веселился, шутил, в нём было столько непосредственности, а ещё самовлюблённости. Из всех своих кузенов я любила его больше всех и, думаю, это было взаимно.

Что произошло?

— Привет, Мари-Виктуар, — сухо ответил он и демонстративно отвернулся в сторону Сириуса.

— Джейми, разговаривать в таком тоне с девушкой, а тем более с сестрой — не по-гриффиндорски, — произнёс Блэк, переводя взгляд с Джеймса на меня.

— Мистер Блэк, мы ещё не знакомы... — начала я.

— Сириус.

— Что?

— Просто Сириус. Называй меня так.

— А, хорошо, — мягко ответила я, цепляясь взглядом за небесный цвет его глаз. — Виктуар.

Протянув ему руку, я удивлённо вскинула бровь, когда он коснулся их губами. И ещё я не знала, что сказать. Неожиданно Джим прыснул от смеха, прикрывая рот рукой, а Сириус ткнул локтём в его плечо.

Уже тогда была заметна связь, окутывающая этих двоих. Они были словно две части чего-то целого и понимали друг друга с полуслова. А ещё в глазах у Блэка играл озорной огонёк, когда он подмигнул Джиму.

— Джим, что случилось? — осторожно спросила я, заглядывая ему в глазах.

— Не твоё дело, — огрызнулся он, и я почувствовала, как отпечаток его слов оставляет царапину в моём сердце.

А там их уже было много. Оно было всё покрыто рубцами, затянувшихся ран, будто вновь-вновь готовых кровоточить.

— Джеймс Сириус Пот... — запнувшись, я посмотрела на Сириуса, а он усердно скрывал улыбку.

Комичная фраза получилось.

— Джеймс, почему ты так со мной разговариваешь?

В свои пятнадцать он был почти одного роста со мной, а низенькой я назвать себя не могу. Его чёрные волосы как обычно лохматые. А глаза сверкали гневом... и чем-то ещё.

— А как мне с тобой разговаривать? Ты уехала в свою Францию и даже не попрощалась. Ты не пришла на последний матч, хотя никогда не пропускаешь ни одного, ведь там играю я! Ты не написала мне ни одного письма и даже не объяснила, почему уехала, — с обидой в голосе воскликнул он, отворачиваясь.

Как мне ему объяснить? Как объяснить весёлому, смелому мальчику о том, что его сестра занималась самобичеванием? Что пыталась оборвать все нити, связывающие его с воспоминания о Люпине?

Чёрт, я вновь совершила очередную ошибку. Он привязан ко мне так же, как и я к нему.

Вздохнув, я взяла его руку в свою и слабо улыбнулась.

— Джейми, прости меня. Я знаю, что мне прощенья нет, но я скучала по тебе. Просто мне надо было уехать, — спокойно произнесла я, и на удивление, он не отдёрнул руку. — Я люблю тебя. Прости.

Сначала он смотрел на меня, а потом его взгляд устремился куда-то позади меня и, открыв рот, он застыл на месте.

— Это ведь из-за...

— Да, милый, — выдохнула я, не обращая внимания на Сириуса рядом.

— Я... тоже скучал, — после долгой паузы ответил мой лохматый мальчик.

Поцеловав его в щёчку, я отошла к столу и бросила взгляд туда, куда минуту назад смотрел Джеймс.

Тедди.

Он всё понял, когда Джеймс посмотрел на него.

Избегая взглядом Люпина, я схватила со стола конфету и лихорадочно пыталась её развернуть.

— Джим много о тебе рассказывал, — произнёс голос позади меня.

Обернувшись, я снова встретила взгляд небесно-голубых глаз, обтянутых в тёмный ободок, но сейчас в них не было того озорного блеска, что минуту назад.

— Судя по его обиде, было много мата, — ответила я, стараясь не искать глазами Теда.

— Не было, — быстро ответил он. — Только обида: он сильно к тебе привязан.

— Как самая старшая, я с детства им всем вместо няньки. Но, Джеймс... всегда мог меня довести до истерики, а потом состроить невинные глазки.

— Это у него в генах, — после этой фразы я впервые услышала его смех. — Он весь в деда. Не зря его Джеймсом назвали.

— И Сириусом, — добавила я, припоминая инцидент с целованием руки.

* * *

Жизнь шла своим чередом, и всех захватила предстоящая свадьба, началась настоящая лихорадка. Роуз просила мою маму помочь ей буквально со всем: начиная с платья и причёски и заканчивая вишенкой на торте. Странно, но мне не было обидно — я любила Роуз. Больнее было осознавать предстоящую свадьбу.

Первого сентября все собрались провожать детей на Хогвартс-экспресс, а Джеймс заявил, что уже взрослый и поедет один, разве что не против сопровождения Сириуса. Тогда я ещё не знала, что «я уже взрослый» совсем не играет никакой роли, и ему нужен был лишь Сириус. Бабушка Молли попросила меня отправиться с Роуз на Косую аллею для примерки свадебного платья. В тот момент по телу снова пробежала судорожная волна, и я сказала первое, что пришло в голову.

«Я еду провожать Джима. Он обижался, что я не писала ему. Теперь надо исправляться».

Наверное, стоящие в тот момент рядом с бабушкой Роуз, мама и тётя Гермиона всё поняли, но мне было плевать.

— Виктуар, я хотел, чтобы меня проводил только Сириус, — настойчиво повторял Джеймс, когда мы оказались на платформе 9¾.

— Я тебя не понимаю: то ты обижаешься, что я про тебя забыла. А теперь обижаешься, что я провожаю тебя, — выпалила я, держа в руках клетку с совой Поттера.

Насупившись, он предпочёл молчать, и мы продолжали идти вдоль поезда, ища вагон для Джима. В этом году он получил значок капитана команды сборной Гриффиндора по квидиччу.

— Джейми, может, скажешь, что ты хотел? — спросил Сириус, докатив коляску с вещами парня до нужного вагона.

Джеймс Сириус Поттер был самым наглым парнем на Земле, Мерлин его дери. Я несу его сову, Блэк катит коляску с вещами, а он недоволен.

— Ладно, но никому не слова, — ответил он, и на последних словах повернулся в мою сторону.

— М-е-е-е-рлин, лохматый, — в моём голосе отчётливо слышался гнев. — Когда я рассказывала твои секреты? Я до сих пор молчу, что было, когда ты учился на втором курсе.

Наверное, его это успокоило, и он повернулся к Сириусу, смотря на него со всей серьёзностью, на которую был способен.

— Бродяга, — начал он, пока я размышляла причём здесь Сириус и «бродяга». — В общем... помнишь про девчонку, что я тебе говорил? — Блэк кивнул, растягивая губы в понимающей улыбке. — Она на меня не смотрит и ходит вечно со своими девчонками, я уже хотел попросить Фреда бладжером её стукнуть...

Почувствовав себя лишней, я оставила их в одиноко-мужской компании, и отошла в сторону, перебирая взглядом школьников. Странно, но мне казалось, что я окончила школу лет десять назад, а не год. Я не знала, ждать ли мне Сириуса, нам ведь в разные стороны, но решив, что раз мы пришли вместе, то некрасиво будет бросать его здесь.

Он нашёл меня через минут пятнадцать и, выведя из толпы, устремился вперёд. Сначала мы болтали о Джеймсе, и о предмете его воздыханий — Алисе Лонгботтом. Разговор был непринуждённым, и нас обоих всё утраивало.

Меня — что не расспрашивает, как я себя чувствую, будто я болею, хотя на самом деле это означало, как я себя чувствую, узнав о предстоящей свадьбе Роуз и Тедди.

Его — что не спрашиваю, каково это: умереть, и не видел ли он там кого-нибудь, кто давно покинул этот грешный мир.

Мы оба устали от вопросов.

— Так чем ты занимаешься? Школу ведь закончила год назад.

— Ничем особенным. Отдыхала в Париже, а сейчас не решила чего хочу. А ты?

— Всё, что я могу — сражаться. Несмотря на год, проведённый здесь, я не могу приспособиться к новому миру.

Уловив нотки грусти в его голосе, я предпочла промолчать. Лезть в человеческую душу — не моя привычка. Но всё же, ощутила едва заметную тяжесть внутри. У меня проблемы в личной жизни, и я не знаю, как строить свою жизнь. У него проблема в том, что он не знает, как жить. После трудной жизни, где было много боли, потерь, сражений, и даже смерти, он не мог приспособиться к миру.

Чем больше мы узнавали друг друга, тем быстрее приходило осознание того, что он потерян. Да, он живёт, но в его глазах по-прежнему пустота. Он не знал куда прибиться, с чего начинать. А ещё я понимала, что мои проблемы по сравнению с этим — ничто.

— Ну, сражаться в аврорате можно.

— Нет. Война давно прошла, а с незаконным распространением безделушек и краденых горшков без меня справятся.

— Министерство?

— Я похож на человека, который будет сидеть в кресле и строчить записки? — вопросом на вопрос ответил он, убирая вьющуюся прядь назад.

Глупо было спрашивать про деньги на проживание, он — Блэк — последний из представителей древнейшего рода чистокровных волшебников.

* * *

Чтобы не участвовать в приготовлениях к свадьбе, я сбегала под любым предлогом. Моим постоянным стал поиск работы. Плевать, что все знали, что это неправда, только бы не находится близко к этому. Местом моего дневного обитания стали маггловские кафе в центре Лондона, ведь, когда у тебя куча родственников, легко попасться на глаза.

Я пила вишнёвый сок, отвечала на письма от Джеймса, Доминик и Севера. Север — младший сын крёстного, хотя он Альбус Северус Поттер, мы зовём его просто Север. Укутавшись в тёплый шарф и шапку, я гуляла по Лондону, читала книги. Делала всё, чтобы отвлечься, сбежать, не думать.

Ноябрь подходил к концу, я так и не нашла себе работу, зато Блэк нашёл. Крёстный попросил его тренировать молодых авроров, испытывающих трепет при виде знаменитой персоны. Правда, мы виделись мало.

С момента моего приезда мы ни разу не разговаривали с Тедди, лишь изредка бросали «привет» и «пока». И не разговаривали с Рози, хоть я и видела, что она хочет. Но я была не готова. Мир казался мне маленьким, однообразным, скучным, несправедливым и угнетал.

Окружающим легко говорить «не принимай близко к сердцу». Откуда им знать, какова глубина твоего сердца? И где для него — близко?

Мне было девятнадцать с половиной, сердце вдребезги разбито, а осколки впивались в тело с острой болью.

* * *

Рождество принесло мне новость, вызвавшую смешанную реакцию. Роуз попросила моих родителей разрешения провести свадьбу в «Ракушке». Возвести шатёр на улице, украсить дом, сад. И всё потому, что ей так нравилось море рядом...

Грёбанный Волан-де-Морт, это мой дом! Это мой сад! Это моё море! Я мечтала о том, чтобы сыграть здесь свадьбу с Тедди... А она... отняла у меня мою мечту.

Естественно, родители согласились, а я лишь улыбалась, но по-прежнему отказывалась принимать участие в этом. Она бы меня ещё подружкой невесты сделала! Слава Моргане, подружками невесты стали Роксана, Доминик и Лили.

Рождественский ужин мы проводили в «Норе», в доме было полно народу, и я пряталась в саду, невольно натыкаясь на куст красных роз.

Розы — Роза.

После этого я перестала любить розы.

Здесь были все кроме Сириуса и тёти Гермионы — она помогала ему с ремонтом в доме на площади Гриммо. Снимала старые заклинания и, насколько я поняла, по словам Джима, они избавлялись от «слизеринской фанатичности» в доме Блэков. Я там ещё ни разу не была в то время, но была наслышана о пристрастиях семьи Блэк.

Дети веселились, взрослые смеялись, жених с невестой целовались — в этот момент я вернулась из сада, и, проглатывая ком в горле, бросила на диван красную розу, сорванную с нашего куста.

После Рождества мы с Роуз, наконец, поговорили. Вернее говорила она, а я слушала. Она говорила, что так получилось. Тедди был подавлен, у него была практика в Хогвартсе, они часто общались и стали встречаться. А после того, как она сдала ЖАБА, он сделал ей предложение. Ей стыдно, что она не поговорила прежде со мной, но раз я бросила Люпина и уехала — значит, у меня не осталось чувств.

«Конечно, идиотка, откуда тебе знать, что я сделала это для Тедди. Чтобы у него была семья, здоровые дети, и он был счастлив, но он лишь перешёл по наследству от одной Уизли к другой».

Было легче разъедать себя подобными фразами, а потом чувствовать отвращение к самой себе. Я не святатая, не мученица, я просто человек, пускай и наполовину. Я имею право чувствовать, но почему-то это лишь вызывает мерзкое отвращение к самой себе.

— Роуз, всё хорошо, правда. Уже полтора года прошло, как мы с ним расстались. То, что между нами было — детство, — соврала я, хотя тогда и не знала, что де-то это будет правдой...

Увидев облегчение на её лице, я улыбнулась, а она кинулась обнимать меня. Неуверенно обняв её в ответ, я услышала редкостный идиотизм от неё:

— Когда ты будешь выходить замуж, я тебе во всём помогу...

«Счастливая дура, испортила такой момент»

Момент, когда я подавила свою злость, боль и обиду. Не сумев выдавить из себя ничего внятного, я похлопала её по спине и взглянула на дверь, в которой застыл Люпин.

Если с Роуз легче было притворяться, то с Тедди это невозможно. И я была не готова. Отстранившись, я схватила куртку и аппарировала.

* * *

День свадьбы Теда и Роуз я помню смутно, но зато помню ночь. Дом был украшен разноцветными лентами, розами, и везде летали феи. Мне хотелось выблевать каждую секунду этого воспоминания — я не люблю пёстрые цвета, ненавижу розы и теперь возненавидела фей. Это был один из самых тёплых майских дней, а детей отпросили на неделю из школы.

Доминик, Лили и Роксана примеряли платья, делали причёски и весело смеялись, рассказывая друг другу, как будут проходить их свадьбы.

— Вики, а какая у тебя будет свадьба? С феями? Они такие красивые! — воскликнула Лили, расчёсывая волосы Рокси.

— Нет, Лилу, если у меня будет свадьба, то я ни за что не впущу фей, — устало ответила я, сидя на подоконнике.

— Соплохвост тебя подери, — воскликнула Дом. — Виктуар, иди одеваться! Ты целый день в пижаме, а через час начнётся церемония!

Эту фразу она выкрикивала каждые десять минут, а я лишь закатывала глаза и крутила палочку в руке.

На мне было короткое золотое платье, разлетающееся крыльями внизу, а тонкие лямки постоянно падали с плеч. Оттягивая момент своего появления, я зашла в кухню и, бросив мимолётный взгляд на белый шатёр на улице, резко отвернулась.

— Знаешь, Вики, я всегда думала, что отдам внуку своё обручальное кольцо для того, чтобы он надел его на твой палец, — встретившись глазами с Андромедой Тонкс, я опустила плечи, но выдержала взгляд.

— Это было давно, — тихо ответила я. — Я и Тедди... детство.

В глазах защипало, губы дрожали, и я готова была реветь навзрыд, но слова миссис Тонкс прозвучали совсем неожиданно.

— Спасибо, Виктуар, — её властный голос сейчас звучал на удивление тихо, хоть вид был по-прежнему аристократичен, всё-таки она Блэк. — То, что ты сделала ради Тедди, я благодарна тебе. Я знаю, что никто не понимает, и все считают тебя ветреной, раз ты бросила его, — она подошла ближе ко мне и взяла мою руку в свою. — Спасибо, я знаю, что ты его действительно любила...

В тот момент внутри что-то оборвалось. Слабый толчок, и что-то навсегда изменилось. Да, наверное, после слов Андромеды Тонкс моё сознание перевернулось...

Выдернув свою руку, я вытерла глаза и отвернулась.

— Не надо, миссис Тонкс, — прошептала я почти в истерике. — Пожалуйста, не надо...

Не помню, как я убежала, но оказалась на своём берегу. Я послала свадьбу в годрикову задницу, всё равно никто не заметит моего отсутствия. Глотая слёзы, я опустилась на берег и впилась ногтями в кожу ног. Физическая боль всегда слабее душевной.

Любой выбор мы делаем сами. Да, он зависит от обстоятельств, знания, возможностей. Но на что бы мы ни опирались, совершая этот выбор, жить с результатами потом нам.

Я не помню, сколько так просидела, пока не услышала приближающиеся шаги позади.

— Разве ты не должна танцевать с каким-нибудь смазливым пареньком?

Не оборачиваясь, я буравила взглядом песок, а человек, вторгшийся в моё личное пространство бесцеремонно сел рядом, откупоривая бутылку огневиски.

— Виктуар, — весело протянул он, но замолчал сразу же, как я повернулась в его сторону. — Что произошло? Тебя кто-то обидел?

Зажмуривая глаза, я вытерла запястьем слёзы и постаралась придать голосу спокойствие.

— Нет. Всё хорошо.

— Девочка, я прожил больше тебя и знаю, что значит «всё хорошо». Рассказывай, там всё равно стало скучно, а сестрёнка твоей мамы назвала меня «Сири».

Его слова и выражение лица вызвали улыбку, и, по-моему, он стал очередной жертвой Габриель.

— Она тебе не понравилась?

— Нет, почему. Понравилась, просто... — свой ответ он резко оборвал и сделал внушительный глоток янтарной жидкости.

— Как прошла свадьба?

— Не плохо, учитывая то, что это вторая в моей жизни свадьба.

— А какая первая?

— Отца и матери Гарри, — на этих словах в его голосе отчётливо слышалась грусть, а он лишь продолжал поглощать алкоголь.

— Мы с Тедди встречались... давно, — протянула я, вздыхая.

— Я знаю. Джеймс говорил.

Маленький лохматый болтун.

— Не обижайся на него. Просто он возвёл на себя миссию по возвращению меня к жизни. Тедди — сын моего лучшего друга, поэтому о нём мне хотелось знать больше.

В тот момент так странно было осознавать, что Тедди — внук Сириуса, да и сейчас тяжело. И вообще, что между нами разница в девятнадцать лет. Этот барьер можно было нащупать, лишь подходя к границе между нами, но он был невидим — для нас. Я смотрела в его глаза оттенка неба и не могла понять, что чувствую. Мои глаза тоже были голубыми, но не такими. У меня были серо-голубые, будто небо упало в море, а у него же в глазах настоящее небо, и так некстати на языке крутилось слово «сказка».

— Сириус, ты когда-нибудь любил? — выпалила я самый банальный вопрос из маггловских мелодрам.

— Нет, — и это был искренний ответ. — В школе были увлечения, много увлечений. А потом не представлялось случая.

Грустно улыбнувшись, я зажала в руке горсть песка, пропуская его сквозь пальцы. В этот вечер мы с Сириусом говорили. Не разговаривали, а именно говорили. Я выплеснула на него то, что сжигало меня изнутри. Он был чужим, и от этого легче. Чужим — не членом семьи, которых у меня в избытке, а другим. Странно, да?

— Значит, ты до сих пор его любишь? — задумчиво произнёс он, взбалтывая жидкость в бутылке.

Неопределённо пожав плечами, я устремила взгляд к звёздному небу, размышляя над его словами.

Это любовь?

Мне было больно, плохо, моё сердце разрывалось, я хотела прикоснуться к губам Тедди, чтобы темнота рассеялась — это любовь?

Я и сейчас не знаю.

— А почему ты до сих пор один? Жизнь продолжается, войны нет, почему ты так и не начал жить?

* * *

— А почему ты до сих пор один? Жизнь продолжается, войны нет, почему ты так и не начал жить?

Наблюдаю, как жидкость цвета янтаря ударяется о стенки бутылки, но продолжает вырываться наружу. Вот так и я. Пытаюсь выбраться из себя же, вырвать мысли из собственной головы, сжечь воспоминания и признать собственную беспомощность. Я так и не научился жить заново. Моя жизнь разделилась на две части.

До смерти.

После смерти.

В первой жизни была война, смерть, боль, утрата.

В этой жизни есть мир, покой, беспомощность.

Я не могу адаптироваться к изменившемуся миру, меня спасает Гарри и его семья, особенно Джеймс — иногда я забываю, что это внук Сохатого, а не он сам. Я разрешаю называть ему меня «Бродяга», и я словно возвращаюсь в беззаботное детство, проведённое в стенах Хогвартса. Но, я отчаянно цепляюсь за это прошлое, потому что больше ничего нет.

Я смотрю на девушку, сидящую рядом. Ребёнок, взявший на себя ответственность и боль, пускай по-своему. Ещё один. Её волосы развивает ветер, и она путает в них длинные пальцы, чтобы убрать с лица. Я, чуть улыбаясь, наблюдаю за естественными жестами, понимая, вот он — покой, мир.

Как человек, не умеющий жить в этом новом мире, может найти кого-то, имея лишь воспоминания?

— Не знаю, наверное, ещё не время.

— Ну да, не время, подожди второй смерти.

Она звонко смеётся, и я невольно подхватываю её смех, а волны уносят его куда-то вдаль.

Я боюсь новой жизни, это ведь несправедливо, что мне выпал второй шанс, а Сохатому и Лунатику — нет.

Кто бы знал, что Сириус Блэк — трус.

* * *

— Ты идиот, Сириус Блэк, — произнесла я, выслушивая его откровения.

— С чего это? И вообще, нужно быть либо очень храброй, либо смертницей, чтобы сказать Сириусу Блэку, что он идиот.

Его язык чуть заплетался, и, наверное, он был пьян. А я напилась только раз в жизни — с Тедди.

— Я храбрая, не зря же училась на Гриффиндоре. А символ нашего факультета — лев. Значит, я львица.

Он громко захохотал и, бросив пустую бутылку в море, откинул чёрные волосы назад.

— Какая ты львица? Максимум котёнок.

Сейчас, вспоминая этот момент, я улыбаюсь, а тогда была оскорблена до глубины души.

«Котёнок»

Что за бред.

— Так почему я идиот?

— Потому что сидишь и жалуешься, почему ты жив, а твои друзья нет. Может, у тебя есть какие-нибудь незавершённые дела здесь? — да, а я говорила, что в ответственные моменты несла бред в стиле Трелони с её третьим глазом? — Твои друзья умерли вместе с жёнами — они любили и, наверное, где-то там... у Мерлина сейчас счастливы, и наблюдают за своими детьми. За дядей Гарри и Тедди...

Ведь, правда, они ушли из жизни — это печально, но в жизни у них была любовь, и они оставили то, что лучше любого Ордена Мерлина n-ной степени или памятника оставили след их существования — своих детей.

Погрузившись в молчание, каждый думал о своём. Если бы мне тогда сказали, что произойдёт дальше, я бы покрутила пальцем у виска, и не поверила.

Это случилось. Этого не изменить. С этого момента закончилось предисловие.

Вблизи послышались голоса и приглушённый смех, и я сразу же узнала их обладателей — Роуз и Тедди... Люпины.

Я не хотела их видеть, и мой мозг лихорадочно соображал, что же делать. Помощь пришла оттуда, откуда я совсем не ожидала. Блэк протянул мне руку, и, доверившись ему, я крепко сжала её, мгновенно ощущая сплющивания тела, привычное головокружение... Мы аппарировали.

* * *

Мы оказались в огромной комнате, по виду гостиной, а всё вокруг было в светлых тонах. Вместо песка мы сидели на ковре, похожем на флаг Гриффиндора, и улыбались.

— Где мы?

— У меня дома.

Я лишь открыла рот, осматриваясь по сторонам. Красивая мебель и много-много белого света вокруг.

— Это Гермиона постаралась, без неё здесь бы всё до сих пор был серо-зелёным и мрачным.

— Красиво, — задумчиво протянула я.

Вспоминая этот момент, я ещё раз убеждаюсь, что жизнь — сложная, непредсказуемая и любит сюрпризы. Это было первое пребывание в доме Блэков и, поверьте, с того раза не последнее. Сириус был пьян и весел, встал с пола и, распевая гимн Хогвартса, побрёл в кухню.

— Котёнок, ты голодная?

Услышав усмешку в его голосе, мне захотелось швырнуть в него что-нибудь, но бить в спину — негуманно.

— Не называй меня так! — крикнула я ему вслед и, поднявшись, побрела в ту сторону, где минуту назад скрылась его фигура.

В детстве дядя Рон часто рассказывал про свою молодость и про это место — штаб-квартиру Ордена Феникса, и на этой самой кухне как раз проходили важные заседания. Правда, он рассказывал, что они принимали здесь непосредственное участие, а тётя Гермиона потом добавляла: «Не ври детям, Рональд. Мы подслушивали под дверью с помощью изобретений Фреда и Джорджа».

На свадьбе я так и не поела, так как не была там, то чувствовала жуткий голод. Если взглянув на дом, я почувствовала лёгкое дуновение магии могущественного рода, то взглянув на кухню, осознала, что здесь живёт одинокий мужчина.

Огневиски и бутерброды.

Съев два бутерброда с индейкой, я наблюдала за тем, как Сириус опустошает бутылку с алкоголем, и, поймав мой взгляд, он подмигнул. Театрально закатив глаза, я откинула волосы назад и взяла в руки початую бутылку огневиски. Не знаю, что на меня нашло, но я всё-таки сделала один глоток — этого хватило. Жидкость обожгла язык, царапая гортань, и смешивалась с кровью, подогревая её температуру. Сморщив нос, я поставила бутылку рядом, и, Мерлин, свидетелем этой сцены стал Блэк.

— Котята только молоко пьют, — философски изрёк он и засмеялся.

Демонстративно развернувшись, я покинула кухню и стала бродить по комнатам. Коридоры, лестница и занавески, скрывающие головы домиков. От этого зрелища мурашки побежали по коже, и я зашла в первую попавшуюся комнату — на стене было размещено семейное древо Блэков, правда я плохо различала силуэты в темноте, лишь лунная полоска освещала лицо молодого парня, похожего на Сириуса.

«Регулус Блэк»

Не помню, сколько я бродила по этому дому, но вернувшись в кухню, не обнаружила Сириуса и снова поднялась на второй этаж, отыскивая его. Толкнув приоткрытую дверь, я закусила нижнюю губу, осторожно входя в комнату. Его волосы были растрёпаны, чёрная рубашка измята, а сам он смотрел в окно, сжимая в руке бутылку.

— Можно?

Казалось, он не слышит меня. Приблизившись к нему, я скользнула взглядом по его профилю и только сейчас заметила в нём усталость, безжизненность, отчаяние, и, встретившись с его глазами, ощутила боль и грусть, отражающуюся в них.

«Как тебя сложно понять, но как легко чувствовать»

* * *

Иногда кажется, что я совсем ничего не достиг. Что упущений и потерь было больше, чем достижений и побед. Это чувство настолько отвратительно, что я старательно избегаю любого на него намёка. Не брать в голову, незачем подпускать его так близко. Я понимаю, что прячу голову в песок, обманываю самого себя, и в этом есть что-то патологическое.

Почему я ещё живу в этом доме, хоть и ненавижу его? Глупая надежда избавить его от тьмы и болезненных воспоминаний, но смогу ли я? Сквозь пьяную весёлость проступают откровения с самим собой, и я погружаюсь всё глубже в себя, не замечая присутствия Виктуар, пока не встречаюсь с ней взглядом.

Котёнок — точное определение для неё. Нежная, маленькая, но считающая себя львицей. О таких, как она, надо заботится, она ведь слабая, просто сама этого не видит. А я прожил достаточно, чтобы понимать людей. Она напоминает мне кузину Нарциссу в молодости, до её свадьбы с Малфоем. Только в Виктуар больше жизни. В её глазах — искры жизни, забытые мною. Мне хочется коснуться и сжать в ладони эти искры, почувствовать себя частью этой жизни, но боюсь, если коснусь — привыкну и отберу их у неё.

Растягиваю губы в слабой улыбке, и, отпив алкоголя, оставляю пустую бутылку на подоконнике.

* * *

Честно, я не знала, что мой тогда двигало. Наверное, любопытство. Осторожно коснувшись указательным пальцем его губ, я слабо выдохнула и ощутила его напряжение. Он не отталкивал, но и не поддавался.

Скорее ждал, сам не зная чего.

Очертя ногтём контур его губ, я провела тыльной стороной ладони по его скуле и спустилась ниже, цепляясь пальцами за ворот рубашки.

Не было темноты, не было боли или разбитого сердца, только трепет, охватывающий каждый миллиметр моего тела. Он неуверенно коснулся рукой моих волос и снова убрал руку, словно обжёгся. Хотелось крикнуть «я не обожгу», но слова застряли на уровне гортани. Его новая попытка коснуться меня — на этот раз кожи, и я закрыла глаза, сосредотачиваясь на ощущении прикосновений грубых пальцев к фарфоровой коже. Я как-то нелепо и по-детски потянулась губами к его губам, захватывая их невесомым поцелуем, и мне казалось, что вот-вот он отстранится от меня, но он не двигался. Не отвечал на поцелуй, но не отталкивал. Всё ещё прижимаясь своими губами к его, я провела пальцем вдоль линии пуговиц на его рубашки и снова вверх, расстёгивая первую пуговицу непослушными пальцами. Я не знаю, что он чувствовал тогда — наверное, мучительную борьбу, но я выиграла или проиграла?

Поддавшись мне навстречу, он ответил на поцелуй, жадно захватывая своими губами мои, сплетая наши языки в страстном тандеме. Его движения стали увереннее, страстнее, дикими, словно животными. Некстати молнию моего платья заклинило, и он просто разорвал его, оголяя спину. Расправившись с его рубашкой, я обвила руками его шею, запуская пальцы в ворох чёрных волос на затылке. Я подчинялась каждому его движению. Может, всему было виной долгое отсутствие женщин у Блэка, и мысль о том, что за долгое время я первая, вызвала у меня настоящую улыбку. До Сириуса в моей жизни был только Тедди, но это нельзя было сравнить. Прикосновения Тедди были нежными, ласковыми, а Блэка — грубыми, требовательными и настойчивыми. Но это не пугало меня, а напротив — вселяло уверенность. Я была прижата к кровати тяжестью его тела, нас охватило чувство безумство страсти. Когда меня целовал Тед, то будто спрашивал «можно ли?», а сейчас было по-другому. Его губы оставляли ожоги на моей шее, я чувствовала себя садомазохистской, раз мне нравилась вся эта дикость и его голод. Я оплела его бёдра ногами и тут же ощутила прикосновение ладоней, забирающихся мне под платье. Хотя, это уже не было похоже на платье — жалкая тряпка, через минуту валявшаяся на полу.

Готова ли я была к такому повороту событий?

Определённо, нет.

Проведя рукой по рельефному прессу его живота, я остановилась на бляшке ремня. Последним весомым аргументом стал новый дикий поцелуй, взрывающий мой мозг наряду с аортой в разноцветный фейерверк. Судорожно сглотнув, я расстегнула его ремень и закрыла глаза, полностью отдаваясь ему. Моё тело выгибалось навстречу ему, его новым движениям, и, вцепившись ногтями в спину Сириуса, я закусила губу от удовольствия, не отдавая отчёта адекватности своих действий.

Времени не существовало, оно было вне нашего пространства. Наши игры, поцелуи и хриплые стоны продолжались до самого утра, отбирая последние силы. Натянув на себя белую простыню, я взглянула в лицо Блэка, скрывающееся под копной чёрных волос, и веки устало сомкнулись...

В день свадьбы Теда и Роуз я переспала с Сириусом Блэком.

* * *

Если у меня когда-нибудь и была совесть, то она сгорела в той страстной ночи на Площади Гриммо. Мы с Сириусом не говорили об этом, не избегали друг друга, а улыбались.

Когда Рози и Тед пригласили нас на ужин, и за столом собралась большая часть семьи, я сидела возле крёстного и смотрела на ухмылку Блэка, стоявшего в дверном проёме кухни коттеджа «Роза». Странно, но тогда я не замечала направленные в мою сторону взгляды, словно ожидающие реакцию на происходящую семейную идиллию Люпинов. Роуз светилась счастьем, Тед молчал, дядя Гарри украдкой посматривал на меня, я улыбалась Сириусу, и было острое желание — всегда одно и то же — украсть с его губ поцелуй. И иногда получалось.

На чердаке у Поттеров. Я делала вид, что что-то ищу и меня отправляли на чердак, а потом там появлялся Сириус, которого попросили позвать меня, и мы целовались.

На заднем дворе «Розы» под огромным дубом.

А ещё на берегу «Ракушки». Место, которое стало нашим.

Однажды одну из таких сцен застал дядя Гарри у себя на чердаке, поднявшийся, чтобы позвать нас. Он молчал, смотрел — у него был шок. Мне не было стыдно, возможно Сириусу — да, ведь это его крестник, и какой пример он подаёт ему, целуясь с крестницей своего крестника.

Бред.

Дядя Гарри ничего нам не сказал, просто вышел, а потом сверлил нас обоих взглядами за ужином. Возможно, он говорил с Сириусом, но никому ничего не рассказал.

Интересно, знай папа тогда, что происходит между мной и Сириусом Блэком, отправил бы его снова в Азкабан или на тот свет?

* * *

Несмотря на наши украденные друг у друга поцелуи, совместная ночь у нас была только одна, о которой оба молчали.

В преддверии моего двадцатилетия, я сидела под кустом алых роз в «Норе» и срывала лепестки, бросая их на землю. И меня нашёл Тедди, с кольцом на пальце.

— Привет, Вик, — протянул он, и было уже не так больно от этого «Вик».

— Привет, — спокойно ответила я, продолжая срывать лепестки.

Не спрашивая разрешения, он сел рядом со мной, совсем как раньше, и в воздухе повисла тишина. Я не стремилась его нарушать, было комфортнее молчать, но близость Теда вызывала слабость в ногах.

— Знаешь, я долго думал, почему ты бросила меня, и понял.

— Ясно.

— Зачем, Вик?

Болезненно поморщившись, я сжала бутон кроваво-красной розы в руке, расплющивая его в безжизненные лепестки, и ладони окрасились в такой же цвет.

— Вик, ты не имела права так поступать! — воскликнул он, а я не обращала внимания. — Посмотри на меня, — я не реагировала, и он с силой развернул меня к себе лицом. — Ты не имела права. С чего ты решила, что вправе решать всё сама? Ты не дала нам шанс. Взвалила выбор на свои плечи и уехала, оставив меня потерянным. Любила ли ты меня когда-нибудь, Мари? Если бы ты любила, то верила бы в нас... верила мне....

Молча выслушав всё то, что копилось в нём с момента нашего расставания, я сохранила невозмутимое лицо и, опустив глаза вниз, вытолкнула воздух из лёгких. Я слишком много плакала, слишком много чувствовала боли и могла позволить себе не испытывать ничего в тот момент. Освободившись от его хватки, я взмахом ресниц столкнула наши взгляды, и на моих глазах цвет его глаз и волос стремительно поменялся.

— А ты уверен, что смог бы сделать выбор, Тедди? Уверен, что, решив, не терзал себя сомнениями? Что, решив, ты не жалел бы потом. Ты подумал о детях, которые бы у нас были — какого бы было им? Быть оборотнями, потому что их отец сделал выбор. Не будь эгоистом, Люпин. Я любила тебя, — холодно ответила я и запнулась, осознавая последнее сказанное слово. — Я дала шанс не нам, а тебе и мне.

— Я бы мог отказаться от детей, мы были вдвоём. С тобой бы мне не нужно было...

— Тед, — прошипела я, — ты бы мог отказаться? А я? Ты подумал обо мне? Я бы всю жизнь ненавидела себя за то, что не смогла подарить тебе настоящую семью. И... ты эгоист. Может, я тоже хочу детей, а ты говоришь «мог отказаться». Но я не хочу отказываться! И кольцо на твоём пальце означает забыть обо всём, что было в детстве. Отпустим друг друга, я не хочу причинять боль Роуз — она ни в чём не виновата.

Резко встав, я уверенной походкой направилась к входной двери «Норы», но как только оказалась на пороге, аппарировала в единственное спокойное место — на площадь Гриммо.

Это было моё второе посещение дома Блэков. Я сидела на кухонном столе, поджав под себя ноги, заклинанием левитации кружила в воздухе клочок бумаги.

— И что заставило тебя вернуться в этот дом?

— Ты не рад?

Ничего не ответив, он протянул мне стакан с какой-то жидкостью, и только глотнув я поняла, что это молоко.

— Тебе не нравится, котёнок?

Выплеснув содержимое стакана на него, я хищно улыбнулась и протянула елейным голосом:

— А тебе?

— Так и будем отвечать вопросом на вопрос? — усмехнулся он и взмахом палочки отчистил одежду и волосы.

— Почему ты не работе?

— А зачем ты пришла, если думала, что я на работе?

За весь наш диалог мы задали друг другу кучу вопросов и не услышали ответов.

— Я разговаривала с Тедди, впервые с момента нашего расставания.

— И как?

— Я кое-что поняла.

— И что же?

От меня не ускользнула насмешка в его голосе, но осознание собственного открытия волновали меня больше.

— Кажется, я не люблю его... уже.

— Разве можно так? Сначала люблю, потом не люблю. Слишком сильное слово, чтобы им бросаться.

— Ты не понимаешь. Всё, что было до этого — не та любовь, про которую пишут, говорят и мечтают. Я нуждалась в нём, цеплялась, меня тянуло к нему, рядом с ним темнота исчезала, — говорила я, скорее сама себе, чем Сириусу. — Мы были словно две половинки чего-то целого, которых тянуло друг другу. И это действительно так: мы две половинки одного оборотня. Я не помню, когда это чувство началось, но это так. Темнота — часть меня, она звала Тедди, и он тянулся. Я не могла без него, была готова царапать стенку, это как в полнолуние у оборотней — они нужны друг другу. Я уехала, но моя память твердила мне, что это настоящая любовь, и я верила. Гонялась за призраками у себя в голове... А сегодня, когда я разговаривала с ним, то поняла, что моё сердце уже не помнит Тедди, так почему меня так тянуло к нему?

Он слушал меня и не перебивал, а когда я замолчала, сел рядом и провёл рукой по оголённым плечам, заставляя волне мурашек пробежать по моей коже. По привычке я поддалась вперёд и поцеловала его.

С тех пор между нами исчезли барьеры, граница возраста или жизней. Даже сейчас я не могу объяснить, что это. Я впустила Сириуса в свою жизнь, на свой берег, я искала в нём что-то и нашла — небесные глаза — моё небо.

* * *

Мы много разговаривали с Сириусом обо всё на свете, кроме нас.

О нём.

Обо мне.

Но не о нас.

Потому что никаких «нас» не было, или нам так казалось?

Мы гуляли по берегу и делали вид, что не замечаем косых взглядов в нашу сторону, правда, пока никто не решился ничего сказать. Это ведь казалось таким абсурдом.

Сириус и Виктуар.

Виктуар и Сириус.

Это было плодом их воображения. Мы с ним целовались, гуляли, смеялись, ругались, я неизменно злилась на его «котёнок», потому что это означало, что я слабая. Котёнок и пёс. Казалось, что огромный чёрный пёс рядом — самое естественное явление на свете. Сириус любил принимать свою анимагическую форму, а я в такие моменты отвечала за «котёнка».

Я забывала обо всё на свете, когда мы были рядом, и это казалось абсолютно нормальным.

Я знаю, что мама и папа боялись за меня, что я закроюсь в себе после истории с Тедди, они меня потеряют, поэтому мирились, хоть и предпочитали не верить.

Джеймс, не выдержав, решил осуществить всеобщую мечту: сказать всё, как есть.

В тот день мы собрались дома у крёстного отмечать день рожденье Севера, всех детей опять отпросили со школы. Сириус держал в руке альбом и что-то обсуждал с дядей Гарри, пока я несла в руках огромную тарелку с тортом.

— Вик, а если вы с Сириусом поженитесь, то, получается, ты станешь бабушкой Тедди?

В результате торт оказался на полу в осколках тарелки, а тяжеленный альбом, падая, отдавил ноги крёстному. В комнате повисла тишина, и все переводили взгляд с меня на Сириуса. Лишь лохматик незаметно для остальных собрал с каждого ребёнка по галеону и ухмыльнулся. А ещё я заметила насмешливые искорки в голубых глазах.

* * *

После этого инцидента я старательно игнорировала всю родню и обещала Джеймсу побрить его налысо новым заклинаниям, что даже в больнице Св. Мунго не помогут.

Я отсиживалась у Сириуса, пока он был на работе, развлекала себя тем, что слушала вопли портера Вальбурги Блэк. Если раскрыть занавеску, она начинала орать, но это можно было сделать, лишь собственноручно отодвигая ткань. Она кричала что-то об осквернителях рода, предателей крови, оборотней. С такой мамашей и я бы из дому сбежала.

Я возвращалась домой поздно, когда все спали или ночевала у дяди Гарри. В конце концов, мне было двадцать лет — я уже была достаточно взрослая, и неопределённость меня устраивала. Иногда я замечала на себе странные взгляды Теда и не могла понять, что в них читалось. А смотреть в глаза Андромеде Тонкс я и вовсе опасалась. Ведь это странно?

Сириус — её кузен и дедушка Теда, а мы с ним как бы вместе, но не совсем. И конечно всех смущала разница в девятнадцать лет. Меня понимал крёстный, он говорил, что найти любовь очень важно для человека, ведь любовь — самая великая сила на земле, а я не пыталась говорить о том, что это не любовь. С чего он вообще это взял?

* * *

Все считают своим долгом высказать мне своё мнение и предосторожности.

«Девочка влюбилась в тебя, не отталкивай её, но и не давай шанса. После свадьбы Тедди, ей больно»

Я уже ненавижу эту фразу, неужели они не видят? Виктуар забывала Тедди, её сердце зажило, а глаза излучают веселье — и при мысли, что я часть всего этого, у меня дрожь в пальцах. Я привык к её смеху, к её нежным губам, сладкому запаху, и меня забавляет, как она морщит носик, когда я говорю «котёнок». Сам того не замечая, она забрала меня в жизнь и стала давать бесплатные уроки.

Мы бегали по берегу моря, я забывал о потерях и боли прошлой жизни и ловил себя на мысли, что выгляжу, как Сохатый, когда тот смотрел на Лили. Я не анализировал наши отношения, только поцелуи и уроки жизни. Мне любопытно: что она нашла во мне? В старом для неё, потрёпанном, потерянном. Она ведь может вскружить голову любому, но дарит мне бесценный звук смеха, заполняющий мою новую жизнь, теперь уже и мой мир.

— Сириус, Сириус! Ты меня слышишь?

Тряхнув головой, я отогнал мысли в сторону и посмотрел на девочку, плотно укутавшуюся в шубку из заячьего меха. Берег покрывал иней и, падая с неба, оседал на кончиках её ресниц, а я мог лишь смотреть.

— Да, котёнок, слышу.

Она вновь смешно морщит нос, но игнорирует своё недовольство.

— Я спрашиваю, что будешь делать на Рождество?

— Ещё не знаю, я привык отмечать его у Гарри или в «Норе», но боюсь, в этом году меня Молли на порог не пустит.

— Я каждый год отмечаю так, уже надоело.

— Хочешь, отпразднуем вдвоём?

Это отголоски прежнего Сириуса Блэка, гриффиндорского хулигана: сказать, а потом подумать, что сказал.

— Серьёзно?

— Дружеский вечер, не более, ведь так?

— Хорошо, скажу, что буду с тобой.

— Разрешат?

— А у них есть выбор?

* * *

То Рождество было самым чудесным в моей жизни. Никаких украшений, ёлок, омел и деликатесов бабушки. И вообще для поцелуев не нужен повод (омела). Я подарила Сириусу маленького котёнка сине-голубого цвета (кстати, он был единственный такой в магазине «Волшебный зверинец»), а он спросил, зачем ему два котёнка. Я пила вишнёвый сок, а он огневиски — это уже было традицией.

Сидя на полу в гостиной и наблюдая за пламенем в камине, мы разговаривали, смеялись и курили. По полу были разбросаны сигареты, он не читал мне лекции о вреде курения, а я была благодарна. И чем больше я думала о происходящем, тем оно невероятнее казалось.

Я украдкой наблюдала за мимикой его лица, улыбками, слушала шутки и громко смеялась. Наверное, вот таким должен был быть Сириус Блэк в прошлой жизни, если бы не было войны, Пожирателей Смерти, смертей, Азкабана, Волан-де-Морта... Живым, с безумным блеском в глазах и громким смехом. Это как проживать жизнь заново со всеми её периодами: взросление, осмысление, приспособление. И у него это хорошо получалось, а мне было хорошо.

Погружаясь в счастливые воспоминания, он рассказывал мне о том, как они с друзьями доводили Филча, а я потянулась к его губам, начиная нашу игру с несуществующими правилами.

В ту ночь мы снова были вместе. Если в первый раз он был грубым, диким, страстным, то в это Рождество я узнала нового Сириуса Блэка. Его прикосновениями были нежными, руки ласковыми, а поцелуи сводили с ума. И я перестала сравнивать с Тедди. Его пальцы перебирали мои волосы, а я засыпала с ощущением тепла рядом. То ли тепла огня в камине, то ли его тепла.

* * *

Когда наступила весна, всё вокруг завертелось в водовороте событий. Жизнь проходила так быстро, как вспыхнувшая спичка. Я не особо интересовалась делами своей семьи, все по-прежнему молчали о нас с Сириусом, хотя, они вообще не знали, как это всё назвать. Даже мы не знали.

Мы встречались?

Нет.

Нам было хорошо вместе?

Мне — да.

День рождения Доминик выпало на пасхальные каникулы. Вся семья собиралась в «Ракушке», и, купив подарок сестрёнке, я аппарировала прямо к двери. Войдя в дом, я застыла на пороге. Тётя Гермиона, тётя Джинни, мама и бабушка Молли собрались вокруг Роуз, а Лили с Дом весело смеялись. У Роуз был кругленький животик — она носила под сердцем маленького Люпина. Это ведь мечта Тедди?

— Виктуар, — прошептала Рози, и все уставились на меня, даже девочки перестали смеяться.

Сглотнув, я смотрела на них, не мигая, а подол мантии всё ещё развивался после аппарации. Я чувствовала радость за своих родных, граничащую с безразличием. Сердце бешено колотилось, и, уронив палочку на пол, я кое-что осознала.

Из камина по очереди появились многочисленные дяди, папа, дедушка, Тедди и Сириус.

Все перепугались. Они, наверное, до сих пор думали, что я люблю Тедди, раз так реагировали, но было плевать. К Мерлину их всех, просто тогда я поняла — я больше не люблю Тедди, потому что люблю Сириуса.

Я поняла, что давно люблю его. Это чувство жило глубоко-глубоко, я никогда не давала ему воли. Оно было дружбой. Совершенно искренней, без женских ожиданий, которые многое портят. Если ждешь и в итоге не получаешь, все самое светлое сменяется ненавистью. Мне хватало того, что он был рядом. Не в двух шагах от меня, не на соседнем кресле. Он был в моей жизни, и этого было достаточно. Да, я когда-то любила Теда тоже. Но не так.

Закрыв лицо руками, я сипло рассмеялась, что не совсем поняли остальные, но какая разница? Бросившись к Блэку, я обвила руками его шею и, под недоумевающие взгляды, прижалась к нему. Я ощутила его неуверенность, борьбу, но лишь на мгновение. Его руки легли мне талию, а губы изогнулись в усмешке.

— Я совсем не против «котёнка», — прошептала я, оставляя невесомый поцелуй на его губах.

* * *

Как я поняла, что люблю Сириуса? Наверное, благодаря Роуз, вернее, её беременности. Я смотрела на её живот, зная, что это их с Тедом ребёнок, но не чувствовала боли. Не цеплялась за свои чувства к Люпину, не испытывала ненависть к Рози и не чувствовала обиду.

В этот момент я простила Роуз, Теда и себя. Любовь — это любовь, неважно каков её градус или степень.

Любовь к Тедди убивала меня, сжигала изнутри, я судорожно цеплялась за него, и думала: вот она любовь, а остальные ничего не понимают. Я не могла без него, боясь, что тьма поглотит меня, потому что он отгонял её. Эта любовь причиняла мне боль, но в тоже время спасала от самой себя.

Любовь к Сириусу была другой. Светлой, чистой. Она исцеляла сердце, дарила жизнь, заставляла отпускать прошлое. Я не хваталась за наше с ним время — воспринимала как должное. Я давно прорвала все барьеры и каноны между нами, среди которых самым существенным был возраст.

А ещё я снова поверила в сказки. Сириус стал моим рыцарем, победивший чудовище. Чудовище — это часть меня, которое медленно убивало изнутри. Я и не заметила, как его голос становился всё тише и тише, тогда как смех Сириуса слышался всё чаще. Может, это не совсем то, что в сказках Бидля — это есть в жизни. Рядом с ним было легче дышать, ему я доверилась. До этого я всегда взваливала всё на себя, а пришёл он и перенёс всё на себя. Сначала я пустила его в свою жизнь, потом на свой берег, а теперь в своё сердце...

* * *

«Сириус, как ты мог...»

Словно Василиск шипела Молли после дня рожденья малышки Дом и готова была убить меня сразу, как только увидит.

Гарри не обвинял, он был счастлив за меня, пускай и немного в шоке.

Большинство были в шоке, но я не обращал внимание. Только поговорил с Биллом и объяснил ему всё. Пока я говорил, то сам не замечал, как улыбаюсь. Трудно подобрать слова, чтобы описать всё, что я ощущал. То, что она учила меня заново жить. Дарила бесчисленное количество улыбок, смеха и незначительных слов. Я никогда не испытывал подобное, а она сделала мне ещё больший подарок — дала шанс, хоть я и не понимал, зачем. Билл внимательно слушал и молчал.

— Сириус, я люблю свою дочь и боюсь за неё. Мы все боимся её потерять, боимся, что она потеряет саму себя. После расставания с Тедди она была похожа на призрак, мы видели, как ей больно, но молчали. Не знали, как помочь. Ты появляешься в её жизни, и она меняется на глазах, хоть и не замечает. Она снова живёт. Как бы ты поступил на моём месте?

Я знал, что всё зависит от него — он хозяин в семье. Флёр послушается его беспрекословно, а остальные ничего не смогут сделать: он её отец. А как бы я поступил на его месте? Даже представить не мог. Я молчал и смотрел на Билла, ожидая его ответа.

— Не разбей ей сердце, Блэк, — выдохнул он.

Всего несколько слов, и я чувствовал, как счастье разливается по телу.

Новая жизнь Сириуса Блэка.

* * *

Я возвращаюсь в настоящее, где перед глазами вновь собственное отражение в огромном зеркале.

Не прав тот, кто утверждает, что вспоминать — значит отвергать настоящее.

На мне платье, в которое я влюбилась ещё в Париже, а на столе лежит диадема бабушки Мюриэль, в которой выходила замуж моя мама.

Это была история конца Мари-Виктуар Уизли, и она подходит к концу. Через несколько минут начнётся история Мари-Виктуар Блэк. При мысли о новой фамилии у меня замирает сердце, а внизу живота порхают бабочки, подкашивая ноги.

Бабочка — символ свободы.

— Котёнок?

В приоткрытую дверь заглядывает Сириус, его губы растянуты в обворожительной улыбке, и мы ещё минуту смотрим друг на друга в зеркале. В руках он сжимает белую коробку и, зайдя, закрывает за собой дверь.

Через два месяца мне исполнится двадцать один, но я полностью уверена в своём решении: сегодня я выйду замуж за человека, которого по-настоящему люблю. Да, на мне не белое подвенечное платье — оно голубое, как моё небо — как его глаза. Я до сих пор ненавижу розы и фей, поэтому ни того, ни другого на нашей свадьбе не будет.

У Роуз и Тедди родился мальчик, которого они назвали Римусом. Римус Гарольд Люпин.

— Ты слышал, что плохая примета видеть жениху невесту в подвенечном платье?

Он лишь отмахивается, берёт диадему со стола и надевает её мне на голову, а потом крепко обнимает, что белым лилиям грозит расплющиться, а мне остаться без свадебного букета.

— Человеку, который уже умирал, плевать на приметы.

Я улыбаюсь и касаюсь губами его подбородка, краем глаза замечая ту коробку, что была у него в руках, а сейчас стоит на столике.

— Что в ней?

Он загадочно улыбается, протягивает руку к коробке и открывает крышку. Через секунду из неё вырываются сотни голубо-синих бабочек и заполняют комнату.

— Я надеюсь, ты не оторвёшь им крылья?

— Бабочки, — не обращая внимания, произношу я, поднимая голову к потолку, — голубые.

Он целует меня, и я готова забыть о свадьбе, лишь бы он вот так целовал меня.

Скользнув пальцами к пуговицам его рубашки, я поддаюсь вперёд, углубляя поцелуй.

— Кхм, — в дверях слышится чей-то кашель, и, с трудом оторвавшись друг от друга, мы замечаем Джеймса. — Я, как шафер, сообщаю, что вы опаздываете на собственную свадьбу, — проговаривает он в только ему присущей манере.

Джеймс закрывает за собой дверь, и мы снова наедине. Я слабо выдыхаю и закатываю глаза.

— Напомни, зачем я согласилась на эту церемонию?

— Иначе Молли бы меня убила.

Я смеюсь и поправляю своё платье, а потом взгляд падает на безымянный палец, который украшает фамильное кольцо Блэков. Смотрю на Сириуса, заглядываю в небесные глаза, в которых так много жизни.

«В людях так мало света, что нам приходится чаще обращаться к небу».