Против ветра, выше звёзд (гет)

Я, сидя на крыше, не ниже, не выше, Решил все давно, но есть одно но — тебе все равно. Я, сидя на крыше, в сто раз к тебе ближе, А ты, как назло, не смотришь в окно — тебе все равно.(с)

— — — — — — — —

Почувствовав тычок под рёбра, Джеймс Поттер тихо заворчал и дёрнулся, отодвигаясь от неизвестного раздражителя с твёрдым намерением доспать дальше. Найдя наощупь под боком нечто относительно мягкое, Поттер довольно зевнул и привалился к импровизированной подушке, ни на миг не разлепив сонных век.

Сириус и Ремус с недоверием переглянулись и одновременно перевели взгляды на мирно сопящего между ними Джеймса. В глазах Блэка загорелся подозрительно весёлый огонёк.

— И вправду ведь вымотался! Что-то здесь нечисто, а, Рем? — шёпотом поделился он соображениями с Люпином. Тот, безуспешно пытаясь освободить свой локоть от прикорнувшего на нём Поттера, только вздохнул. Ладно уж, спать на Истории магии — куда ни шло, но на ЗОТИ — такого Джеймс всё-таки не допускал.

Раньше не допускал.

Рассеянный Джеймc, который темнит, да ещё и где-то пропадает в одиночестве, — это было не просто подозрительно.

Сириус многозначительно посмотрел на Ремуса, тот в свою очередь красноречиво скосил взгляд на Питера. Петтигрю с тревогой стрельнул глазами в сторону Джеймса и, подняв голову, кивнул Сириусу, замыкая круг.

— Поттер!

От возмущённого шипения Лили Эванс дёрнулся даже Сириус. Люпин, нарочно склонившийся пониже, чтобы прикрыть дремлющего друга, оглянулся на неё виновато и одновременно почти умоляюще. Та, однако, благородства товарища не оценила и одарила коллегу-старосту взглядом, полным праведного возмущения.

— Поттер, непутёвая твоя голова, ты сегодня весь день дрыхнешь! — прошипела Лили. Джеймс, не до конца вернувшийся к реальности, вскинулся на голос и нечаянным движением руки с грохотом уронил чернильницу.

— Не сплю я, — буркнул Поттер, старательно пытаясь сидеть прямо и не замечая трёх синхронных скептических взглядов друзей-мародёров.

— На ночь двери заколдую, — пообещал Ремус, украдкой сводя с мантии жирные чернильные пятна.

— — — — — — — —

Замок на старой неподатливой двери скрипнул, и Джеймс вынырнул наружу, на мгновение зажмурившись от порыва прохладного ветра. Свет то появляющейся из-за туч, то вновь прячущейся молодой луны пятнами высвечивал изгибы хогвартских крыш.

Поттер поплотнее закутался в мантию и двинулся вперёд, ловко огибая тёмные углы и то и дело посматривая на ориентир — гриффиндорскую башню. Вернее, на третье по счёту — если считать от кромки крыши — окно, которое — ему сегодня везло! — тускло светилось. Джеймс усмехнулся мысли, что отличницу Эванс может мучить бессонница. Было бы забавно, если бы она, например, мечтала о нём у окна при свете луны — как там положено в этих ужасающих творениях горе-литераторов? Хотя он бы не отказался, но Эванс есть Эванс, она скорее будет полночи не спать из-за какого-нибудь навороченного зелья.

Да и потом, если бы Лили в самом деле заметила его, Джеймса Поттера, сидящего в ночи на крыше и пялящегося на окна женской спальни, она, скорее всего, не сходя с места, устроила бы ему фирменный разнос. Так что — Джеймс уселся поудобнее и вновь оглянулся на мерцающее окно — и в нынешней ситуации есть плюсы.

В окне на секунду мелькнула высокая тень, и Поттер резко выпрямился, всё-таки надеясь, что — может быть! — именно Лили сегодня не спится и она зачем-нибудь да выглянет наружу. Ну, хотя бы проверить, не шастают ли в ночи по крышам нерадивые ученики. Но тень исчезла так же быстро, как и появилась, а в следующий миг погас и огонёк. Джеймс несколько разочарованно выдохнул и, поглубже натянув перчатки, откинулся спиной на черепичный скат, погружаясь в сладостные мечтания.

— Полюбуйтесь: одинокий полуночник в засаде на, — Сириус прищурился, прослеживая взгляд Поттера, — женскую спальню. Мне кажется, ты слегка ошибся со временем охоты?

— Я жду рассвета, — проворчал Джеймс, скосив взгляд на усевшегося рядом Блэка. — Выследил, всё-таки.

— Просто ждёшь рассвета? Не пытаясь ворваться в спальню через окно на метле или устроить на крыше фейерверк? — тот демонстративно застонал, возводя глаза к небу. — Приплыли, господа. У почтенного мародёра Поттера обострение синдрома Эванс, мы его теряем!

— Это называется любовь, друг мой, — мягко заметил Люпин, вынырнувший с другой стороны.

Джеймсу очень хотелось возмутиться такому вопиющему нарушению его уединения, но, наткнувшись на насмешливое сочувствие во взгляде Сириуса  и понимающую улыбку Ремуса, только рукой махнул.

— Просто ей и так, и так всё равно, а здесь я могу просто сидеть и... — Поттер нахмурил лоб, пытаясь подобрать слова.

— ...и мечтать? — предположил Питер, осторожно косясь на край крыши и подсаживаясь к ним рядом с Люпином. Джеймс отрицательно мотнул головой.

— ...и мёрзнуть, — подсказал Блэк.

— И ждать, — поправил его Ремус, задумчиво вглядываясь в зыбкие очертания гриффиндорской башни. — Счастливый ты человек, Джеймс.

Сириус и Питер переглянулись.

— Вирус влюблённого кретинизма, кажется, заразен, так что самое время нам запастись противоядием, — глубокомысленно изрёк Блэк. Петтигрю многозначительно закивал в ответ и выудил из кармана какой-то свёрток.

— И чего же сегодня недосчитаются на хогвартской кухне? — поинтересовался Люпин.

— Не ёрничай, Рем, сам же говорил, что шоколад полезен для здоровья и сосредоточенности мыслей, — усмехнулся Сириус. — Учитывая, что мы сейчас все вчетвером зачем-то сидим на холодной крыше без мало-мальски значительной цели, по-моему, это как раз к нашему диагнозу.

— — — — — — — —

— Не хочу даже слышать, где вас четверых носило, — гроза нарушителей Лили Эванс пробуравила взглядом  вздохнувшего Ремуса и красноречивым взглядом обвела остальных мародёров, напоследок остановившись на Джеймсе, — вам повезло, что вы пропустили только завтрак.

На стол шлёпнулся увесистый пакет.

— Съедите по дороге, — бросила Лили, поворачиваясь к выходу. — Поражаюсь, Поттер, как тебе так повезло с друзьями, — она изящно проскользнула между расступившимися друзьями. — Но если засеку ещё раз — не рассчитывайте на милосердие! — крикнула Лили напоследок у самого портрета.

Она прошла, как каравелла, по зеленым волнам

Прохладным ливнем после жаркого дня

Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она

Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я. (c)

— — — — — — — — — —

Для того, чтобы поймать его в тот самый редкий момент, когда ненадолго выбравшийся в Лондон Ремус пробирался сквозь толчею Косого переулка к Дырявому котлу, нужно было быть либо очень целеустремлённым человеком, либо обладать прорицательскими способностями. Целеустремлённости у Андромеды Тонкс было не занимать, это Люпин знал с самой их первой встречи, а после того, как эта невозмутимая леди ухватила его за локоть и ловко оттащила с дороги в сторону, подумал, что и второе предположение может оказаться правдой, чем чёрт не шутит, когда речь идёт о Блэках.

— И долго ты собирался от нас бегать? — суровым тоном поинтересовалась Андромеда, оглядывая старого знакомца. Несмотря на грозно нахмуренные брови, в глазах её плескались насмешливые искры. — Кожа и кости! В какой глуши ты прятался, Ремус Люпин?

— То здесь, то там, — неопределённо пожал плечами тот и, не сдержавшись, виновато улыбнулся. — Прости, Андромеда, последние несколько лет я был больше занят выживанием. Не сказать, что это всегда весело, зато помогает забыть.

Она смягчилась и понимающе сжала его руку.

— Хорошо, что ты в итоге вернулся. Но на сей раз не отвертишься — жду тебя на выходных на обед. И приготовься подробно рассказывать о своих путешествиях.

— Это скорее скитания, и повесть выйдет печальная, — попытался отговориться Ремус, но миссис Тонкс прервала его одним небрежным жестом.

— Не имеет значения, Дора всё равно от тебя не отстанет, пока не вытрясет подробности. Но учитывая, что ты не навещал нас уже — сколько там лет? — это ещё слабая компенсация.

— Мне нет прощенья, — сдался Люпин. — Если ты так настаиваешь, приду.

— Адрес-то не забыл? — поинтересовалась Андромеда таким светским тоном, как будто они виделись едва ли не каждодневно.

— — — — — — — —

Адрес Ремус помнил и так, но предусмотрительная миссис Тонкс всё-таки прислала ему сову с напоминанием.

Путей к отступлению не было, и в субботу Люпин стоял у двери, выглядевшей точь-в-точь как всегда, вплоть до таблички с именем. Только вот вместо улыбчивой хозяйки Андромеды на сей раз ему открыла юная девица с совершенно невообразимым цветом волос в не менее невообразимом наряде. Которая тут же поскользнулась на коврике и упала прямо в объятия едва успевшего среагировать Ремуса.

— Нимфадора? — выдал он на автомате, припоминая смешливую девчушку с огромными любознательными глазищами.

— Тонкс! — тут же возразила она и смутилась, отпрянув. — Простите, мистер Люпин. Вы в порядке? Я вам ничего не сломала? Да проходите уже!

— Разве что гордость, — усмехнулся Ремус, — Хотя у меня её и так книззл наплакал, но всё-таки грустно, когда старые знакомые обращаются ко мне так, как будто я старый усатый профессор. Нет, на самом деле, шутка, конечно, но, пожалуйста, Тонкс, я ещё не настолько стар, чтобы ко мне на «вы» и по всей форме.

— Замётано! Но если ещё раз назовёшь по имени... — она шутливо сощурилась и звонко рассмеялась, заставляя его невольно улыбнуться. Ей должно быть семнадцать, наверное, мелькнула мысль. Нет, даже восемнадцать. А глаза — пусть сейчас они были другого цвета и даже, кажется, размера — были всё такими же сумасшедшими.

Дора и впрямь могла уболтать кого угодно, — эту простую истину Люпин осознал, когда по прошествии нескольких часов, заметив поблёскивающую сквозь щель занавесок луну, внезапно почувствовал, что скупой рассказ о его скитаниях вылился в полноразмерный роман-эпопею — с не менее обширными комментариями от юной Тонкс. И глядя в её горящие глаза не менее ясно осознал, что прерваться не получится — да уже и не хочется.

— — — — — — — —

Не то чтобы Ремус ожидал хоть какой-то удачи, но всё-таки в который раз возвращаться с отказом было обидно. Но, в конце концов, «оборотень уже двадцать седьмой год, никого пока не покусал» вряд ли считается положительной характеристикой.

Мимо прошла молодёжная компания, занятая бурным обсуждением. Люпин, отойдя в сторону, с лёгкой ностальгией оглянулся на удаляющихся ребят. И замер, случайно натолкнувшись на подозрительно знакомый взгляд.

Ремус моргнул и сощурился, пристально вглядываясь в толпу, но никого знакомого так и не увидел. До тех пор, пока из людского потока не вынырнула хрупкая фигурка, которая буквально на ходу меняла облик.

— Привет! — Нимфадора Тонкс широко улыбнулась перед самым его носом. — Вот уж не ожидала тебя здесь встретить!

— Взаимно, — признался Люпин со смешком. — Позволишь поинтересоваться, чем ты так занята?

Дора небрежно махнула рукой.

— Так, задержалась после занятий. А ты?

— Как и всегда, возвращаюсь домой до следующего собеседования, — сыронизировал Ремус. Тонкс раздражённо фыркнула.

— Идиоты, — вынесла она безапелляционный вердикт. Люпин качнул головой, но невольно улыбнулся.

— Но с другой стороны, это значит, что тебе нечем заняться... — задумчиво произнесла Дора, — а значит, ты вполне можешь составить мне компанию в чаепитии.

— А твои коллеги не обидятся на твоё внезапное исчезновение? — осторожно спросил тот.

— Не думаю, — отозвалась Тонкс. — И потом: эти физиономии я вижу почти каждый день, а тебя — хорошо если раз в год к родителям на обед заскочишь! И это при том, что я готова поспорить, что новостей у тебя больше — и куда более интересных.

— — — — — — — —

На площади Гриммо, почти у самого Сириусова дома его хрипло окликнул чей-то женский голос. Ремус обернулся и увидел ковыляющую старушку в цветастом шарфе.

— Молодой человек, не подскажете, как пройти до почтового отделения? — прошамкала она, поднимая на него окружённые плотной сетью морщин глаза. Люпин наморщил лоб, как будто глубоко задумавшись.

— Полагаю, если вы пройдёте направо и на перекрёстке сядете на автобус, вы через одну остановку окажетесь у цели... — он озорно усмехнулся, — мисс Тонкс.

— И как это называется? — почти возмущённо воскликнула она неожиданно высоким для тщедушной старой леди голосом. — Рем, я не отстану от тебя, пока ты не откроешь свой секрет.

Он пожал плечами, галантно пропуская Нимфадору вперёд к дверям штаба.

— Волчья интуиция. Или счастливая случайность. Что тебе больше нравится.

Тонкс многозначительно фыркнула и сосредоточенно протиснулась по стеночке в кухню. В тусклом свете было видно, как в мгновение ока на месте потрёпанной старушки появляется слегка угловатая юркая девушка с чуть вздёрнутым носом. Люпин незаметно улыбнулся метаморфозе: он не мог бы, наверное, сказать, что именно, но что-то было общее и в её старческом прикрытии, и в этом, ближе к настоящему, конечно, но всё равно нарочито вызывающем облике.

— Извините за бардак, — Сириус развёл руками, но судя по выражению лица не чувствовал себя и в малейшей степени виновным. — Я бы, конечно, всё здесь спалил и не мучился, но Молли настаивает на генеральной уборке.

— Ну, может, найдём что-нибудь полезное? — Дора с интересом оглядела пустующую кухню.

— Чаю? — Блэк, как радушный хозяин, направился к плите. — Рад наконец пообщаться с тобой не на бегу, моя дорогая племянница, — добавил он, оглядываясь на Нимфадору. — А ты, смотрю, времени зря не теряла...

— Мы совершенно случайно столкнулись на пороге, — поправил его Ремус, пытаясь пресечь развитие темы на корню.

Тонкс еле слышно хмыкнула и поднялась с места, несильно задев столешницу локтем.

— Сириус, ты не против, если я осмотрюсь? Очень уж любопытство раздирает, — она посмотрела на дядюшку умоляющими большими глазами.

— Если что-то подозрительное попадётся — полный карт-бланш, хоть адским огнём пали, — благородно махнул рукой Блэк и усмехнулся, провожая хрупкий силуэт взглядом. — Благодарение всем богам, в полку нормальных родственников моего чокнутого семейства прибыло. Чёрт, я Нимфу даже не узнал в первый раз, так вымахала.

— По-моему, она не сильно изменилась, — заметил Люпин, в задумчивости поглаживая ладонью кружку. — Всё те же неуёмная энергия и с ног сшибающая жизнерадостность.

— Какие интересные размышления, Лунатик, — протянул в тон ему Сириус, глядя куда-то поверх головы друга. — Но не могу с тобой не согласиться, племяшка у меня хоть куда.

— — — — — — — —

То ли общая настороженность так на него влияла, то ли от недосыпа стало всякое мерещиться, но Ремус то и дело ловил себя на мысли, что ищет в лицах прохожих знакомые черты. И если для большинства людей это звучало бы романтично, то в его случае — как минимум странно, поскольку искать в большом городе метаморфмага — задача даже на сильно нетрезвую голову невероятная.

Но почему же, чёрт возьми, его словно преследовало ощущение, что она где-то рядом? Дора, в конце концов, занятой человек, аврор, да и в Ордене то и дело нагружали — часто вместе с ним, виделись они довольно часто — и в совершенно очевидных для встречи местах.

А может быть, ему просто хотелось, чтобы взгляды, которые он ловил на себе и случайные улыбки, которые ему удавалось поймать на лицах горожан, принадлежали ей?

В глазах чуть не сбившей его с ног велосипедистки Ремусу чудились те же искорки, что он видел во взгляде Тонкс, и ему даже подумалось, что неплохо узнать у Доры, умеет ли она ездить на велосипеде. Приветливая улыбка, которой ни с того ни с сего вдруг одарила его девушка у Дырявого котла, чуть не заставила Люпина споткнуться, и он, спохватившись, только и смог, что улыбнуться в ответ.

А на Гриммо он ловил падающую Тонкс на лестнице, склеивал разбитые ею тарелки, смеялся над авроратскими байками и то и дело украдкой поглядывал на неё, пытаясь найти хоть какое-то подтверждение своим ощущениям.

Иногда его подзуживала полузабытая мародёрская половина. Подойти и проверить, совершить какую-нибудь глупость, заставить скрывающуюся Дору засмеяться, как умеет только она, или сдаться — в конце концов, что с того, если он ошибётся? И всё-таки, раз за разом убеждая себя, что это ребячество, Люпин отводил взгляд, исчезал за углом и оборачивался в невесть откуда взявшейся надежде, что кто-нибудь обернётся.

— — — — — — — —

К праздникам неожиданно разошлась погода, и Ремус, спасаясь от бури, юркнул в ближайший книжный магазин, так удачно оказавшийся по пути к площади Гриммо.

Несмотря на бушующую снаружи стихию, внутри было совсем немного народа, и Люпин, переведя дух, прошёлся мимо книжных полок, остановившись у секции художественной литературы. У стеллажа стояла, изо всех сил пытаясь дотянуться до верхней полки, девушка, закутанная широким шарфом. Ремус, недолго думая, подошёл ближе и, ухватив книгу за корешок, протянул даме.

— Прошу вас, мисс.

Та, раскрасневшись, улыбнулась.

— Спасибо вам!

Люпин мимолётно улыбнулся в ответ и повернул было обратно, как вдруг что-то словно заставило его замереть. Он остановился и оглянулся через плечо. Девушка с шарфом смотрела на него исподлобья, как будто застигнутая врасплох на месте преступления. Мгновение — и она поспешно опустила взгляд и поспешила к выходу.

Ремус в ошеломлении моргнул и, спустя пару секунд, сорвался с места.

Незнакомку он нашёл на крыльце: она стояла под навесом и, зябко ёжась, щурилась от снега.

— Простите, — окликнул её Люпин, чувствуя, что сам сейчас провалится сквозь землю. Девушка от неожиданности вздрогнула и обернулась.

— Простите, если напугал вас, — повторил Ремус и протянул ей наколдованный за спиной цветок. — Просто... Примите в честь праздника, ладно?

— — — — — — — —

Тихий стук в дверь вырвал Люпина из полудрёмы.

— Можно? — раздался из-за двери непривычно тихий голос Нимфадоры.

— Конечно, — Ремус поспешно вскочил, откладывая чуть не усыпившую его книгу.

Дора бесшумно проскользнула в комнату.

— Ты прости, что так поздно, — она дёрнула плечом, — но, наверное, мы до Рожества и не увидимся, а мне хотелось тебе кое-что отдать. Подарить, то есть, — поправилась Тонкс. Люпин удивлённо посмотрел на неё.

— Право же, Дора... — рассеянно начал он, но та, прерывая словесные излияния, просто сунула ему в руки увесистый пакет с чем-то твёрдым.

— Просто мне хотелось поздравить тебя пораньше, — пояснила она. — Разворачивай!

Ремус осторожно стащил обёртку и застыл, едва взглянув на название книги. Обычной маггловской книги, которую он сам несколько дней назад держал в руках.

 -Я подумала, тебе по душе будет немного отвлечься, — Дора улыбнулась и, подавшись вперёд, порывисто обняла его.

— Надеюсь как-нибудь после всё-таки встретиться с тобой и отпраздновать по-человечески, — добавила она, лукаво глядя на Люпина, перед тем, как исчезнуть в коридоре.

И только ветер новых дней Велит лететь еще быстрей, И вдаль зовет — Пой, пока хватает духа продолжать полет, Пой, пока везет. (c)

— — — — — — — — — — — — — —

Первокурсники толпятся, топчутся между рядов. На виду у всего зала, но их и без того отличить проще простого: притихшие, нахохлившиеся, как замёрзшие воробьи, напряжённо стискивающие пальцы на удачу. Им кажется, что сегодня решается их жизнь, и они со смесью страха и надежды взирают исподтишка на старую морщинистую Шляпу.

Сколько их, таких разных и таких схожих между собой, повидала за свою долгую жизнь Шляпа? Она считывает мысли юных волшебников, не применяя никаких заклинаний, смотрит им в души — и видит там самые сокровенные их желания.

Мальчишка со слишком хорошо знакомой фамилией Блэк шагает, как будто партизан на казнь, делая вид, что ему всё равно, и стискивает пальцы в кулаки, впиваясь в них своими же ногтями. Он почти обжигает своей отчаянной жаждой жить, пылает готовностью совершить невозможное и повернуть судьбу против течения. Он мечтает о том, что когда-нибудь будет счастливым — и старая Шляпа редко когда настолько уверена в своём диагнозе.

Второй — едва унимающий сумасшедшее биение сердца — чуть медлит перед тем, как выйти из шеренги, но Шляпу натягивает резким рывком, словно бросается в омут. Он готов, кажется, полюбить весь мир, если только у  него появится шанс, не оставить ничего себе, и в мечтах маленького Ремуса Люпина — у него есть друзья. Он неверяще вздрагивает, слыша вердикт Шляпы, и тут же улыбается — как никогда счастливо.

Третий — Петтигрю — в растерянности едва не промахивается мимо стула, когда Шляпа, слишком большая, съезжает ему на глаза. Он затаивает дыхание и ждёт, зажмурившись. Мечты его робки и как будто спрятаны в полутёмном углу, но эта помеха — не для Шляпы, конечно. Он хочет быть сильным, добрым и похожим на смеющихся беспечных парней, которых видел в поезде, и Шляпа, конечно, принимает его желание.

Поттер, на сей раз Джеймс, даже не задумывается о вариантах. Он уже чувствует себя почти дома и уже строит планы по освоению замка. Впитавший с детскими сказками и отцовскими байками невероятное жизнелюбие, он не мечтает — он совершенно уверен, что именно ему предначертано объять необъятное, перевернуть мир вверх дном и устроить что-нибудь великолепно-героическое. И старая Шляпа, вспоминая своего давнего-давнего хозяина и друга, с усмешкой — и всё-таки чуть-чуть, но гордостью — возвещает, в который раз за сегодняшний вечер:

— Гриффиндор!

— — — — — — — —

Последние экзамены сданы, дата отъезда — давно известна, но никто, разумеется, даже не начинал собирать вещи. Быть может потому, что никто до сих пор всерьёз в это не верит — в то, что они вот-вот перешагнут очередной жизненный порог. Или — не хотят? 

Неразлучная компания расположилась у берега, под раскидистыми кустами. Все разговоры — о будущем, но — в шутку. Хоть одновременно и почти всерьёз, но по-настоящему всерьёз будет после.

Джеймс, разлёгшийся на траве, громогласно приглашает всех на собственную свадьбу. Сидящая рядом Лили, конечно, фыркает и предупреждает, что всё может измениться, но, в самом деле, кто ей теперь поверит? Слишком уж влюблёнными глазами она смотрит на Поттера, заботливо укладывая его голову себе на колени.

А Джеймс, жмурясь, как от весеннего солнца, не останавливается на достигнутом:

— Готов поспорить, что следующим будет Питер — Пит, слышал, какая у тебя задача?

— Почему это вдруг я? — подозрительно спрашивает тот, чуя подвох и чуточку краснея.

— Потому что Сириусу сначала нужно набегаться и заломать десяток злобных колдунов, а за Ремом его будущей супруге придётся долго бегать самой, — беззлобно поясняет Поттер, уворачиваясь от несильного подзатыльника от Лили.

— Не такие уж и плохие шансы сбыться у твоего предсказания, если учесть, что я никогда не женюсь, — усмехается Люпин, запуская по водной глади мелкие камешки.

— Рем! — на сей раз вечную эстафету «вправления Лунатику правильных приоритетов» перенимает Лили. — Так и знай, если бы этот лохматый нахал не развалился у меня на коленях, следующий подзатыльник был бы твоим!

— И вообще, будешь отпираться, сына в твою честь назову, — поддерживает будущую жену Джеймс. — Чтоб совесть тебя грызла, пока своего в мою не назовёшь!

— Эй! — Сириус демонстративно возмущается, — это я, вообще-то, хотел сына Джеймсом назвать! Хорошо с фамилией сочетается, между прочим!

— Да ты не беспокойся, и в честь тебя будет, — легко соглашается Поттер и задирает голову на Лили, — ты ведь не против большой многодетной семьи?

— С таким раскладом — против, — она хмурится, изображая неприримую суровость, — второе поколение таких же обормотов, как вы — это уж слишком!

— Зато представь, сколько полезного мы могли бы им рассказать... Каким бесценным опытом поделиться!.. — мечтательно вздыхает Сириус и хохочет, глядя на возмущённую Лили. — Эй, ладно тебе, у них, во всяком случае, будет домашний целитель в твоём лице! Ну и аврорская охрана в лице нас!

Над озером потихоньку садится в красноватые облака солнце, завтра — вручение дипломов, послезавтра — отъезд, и уставшие выпускники у озера молчат, каждый о своём, щурясь от лёгкого ветра.

— — — — — — — —

Двоим у огня в ветхом лесном домике не до хлещущего по окнам дождя, не до глухих грозовых раскатов где-то вдали. 

— Ты отощал за нас всех, — с грустью улыбается Ремус, наблюдая за другом. Отстрадал, — думает он, но не говорит, и Сириус ему благодарен, возвращая усталую улыбку — тоже горькую:

— А ты — за всех постарел.

У них за спиной — слишком много камней, чтобы разом избавиться от всей этой ноши, слишком много недосказанных слов — и поэтому оба сейчас молчат.

— Эх, жаль, я Снейпа не размазал, — неожиданно говорит Блэк и морщится, обжигаясь чаем. — Чем ты теперь заниматься будешь?

Люпин пожимает плечами.

— Не знаю. Но, знаешь, мне, наверное, уже неважно. О большем я и просить не смел.

Сириус не уточняет, что конкретно он имеет в виду, но верит — на сей раз безоговорочно.

— Мне кажется, впрочем, что у меня есть одно незавершённое дело, — как бы невзначай роняет Ремус, поднимая взгляд и пристально глядя на Блэка. Тот усмехается.

— Согласен. Двенадцать лет бездействия... Пора размять косточки.

Люпин удивлённо моргает, и, не удержавшись, расплывается в рассеянной улыбке. Сириус шутит. Значит?..

Последние капли отстукивают неровный, почти блюзовый ритм по карнизу.

Двое друзей выныривают из старого дома наружу, и в лицо им бьёт холодный свежий ветер.

Ты — мой дом, мой очаг, мой костёр в лесу дремучем,

Мой корабль, мой маяк, солнца луч, пробивший тучи.

Ты — мой день, ночь моя, небеса и моря,

Ты — моё свидание с Богом у огня.

(с)

— — — — — — — — — -

В доме всегда должен гореть камин, а на плите — всегда потихоньку пыхтеть пузатый чайник. Из таких мелочей складывается Дом, — так говорила миссис Эванс, и Лили Поттер не нужно было об этом напоминать. Поэтому в её доме до поздней ночи в камине радостно потрескивали угли, в накрытом полотенцем чайнике томилась свежая заварка, в ванной пахло горьковатым терпким мылом, а на полке в гостинной — непременно стояла наполненная до краёв конфетница.

Дом был оплотом, крепостью их маленькой странной семьи, и несмотря на все вынужденные переезды, раз за разом вынуждающие их срываться с места, Лили восстанавливала разрушенное с завидным упрямством. Им нужна была крепость, самая уютная и неприступная крепость в мире, и она научилась возводить её с поразительной лёгкостью, как будто само Волшебство вело её руку.

Взмах — и скрипучее ворчание дверей сменялось дружелюбным шелестом занавесок. Ещё один — и угрюмая пустота отступала под натиском потрёпанных книг и забавных сувениров. Чайник напевал на плите свою задорную мелодию, фотографии на стенах заговорщически перемигивались, в раковине успокаивающе плескалась вода.

Дом — место, где тебя ждут, и Лили проводила там каждую свободную минутку — ведь должен же кто-то быть тем, кто ждёт? Она варила зелья, аккуратно разливая столь необходимые Ордену лекарства по блестящим флаконам, пекла печенья по ещё не опробованным, вычитанным в маминой поварской книге рецептам и хмурилась, выписывая малейшие намёки на полезную информацию в аккуратный блокнот. Стараясь не смотреть на часы и, на самом деле, почти не боясь: ей было слишком сложно в них не верить. В их странную семью, которую Лили Поттер не променяла бы ни на что, как и свою фамилию.

Сириус заваливался к Поттерам в любое время дня и ночи — чаще даже к ночи. Подчас мокрый и вымотанный, уставший до чёртиков и хрипло смеющийся. Не дожидаясь обещанного ужина, он сворачивался в любимом кресле у окна, по-собачьи прикрыв голову рукой, и Лили, в очередной раз вздохнув, укутывала его толстым шерстяным пледом. А по утрам она откармливала еле продравшего глаза Сириуса жареными сосисками и вчерашним супом и, ворча, замазывала ему царапины.

Ремус никогда не приходил слишком рано или слишком поздно. У него всегда было дело — или не одно, — пусть и маленькое, за что он неизменно извинялся, но просто так никогда не являлся, как будто считал это слишком неправильным. Ремуса — часто не менее измученного, чем Сириуса, Лили устраивала поближе к камину, после чего непременно отпаивала сладким чаем — обязательно с шоколадкой. Для болезненного Ремуса шоколад с детства был любимым лекарством на все случаи жизни, хоть он и не желал в этом признаваться.

Питер предпочитал заглядывать с утра — и никогда не засиживался допоздна. Обычно не в одиночестве, и принося с собой что-нибудь вкусное. С Питером они сидели на кухне, и Лили расспрашивала его о жизни и о здоровье семьи, тот, чуточку стесняясь, рассказывал последние новости и восхищался Лилиными кулинарными способностями и цветущей геранью на подоконнике. С растениями Питер всегда был на ты, — это Лили помнила по школе и то и дело предлагала ему отщипнуть листик для посадки.

Джеймс редко возвращался в одиночестве, но больше всего Лили любила, когда он приходил один. В такие вечера они сидели вдвоём у окна в полутьме, обнявшись и переговариваясь шёпотом, чтобы не нарушать тишины. А потом Лили прямо в спальню приносила ему наспех сделанные бутерброды и дымящуюся кружку кофе — и Джеймс морщился от удовольствия. Он засыпал первым, едва коснувшись головой подушки, а Лили осторожно снимала с него забытые на носу очки и легонько ерошила пальцами растрёпанные волосы.

Иногда Джеймс смеялся, что Лили вышла замуж за всю их мародёрскую четвёрку. Лили в ответ шутила, что скорее стала многодетной матерью. И хотя ни то, ни другое, разумеется, не было правдой, Лили чувствовала, как их всё крепче связывают, крепче родственных, пусть совсем и не кровные, узы. Джеймс и Сириус — с неугомонными огоньками в глазах, вечные дети, сумасбродные братья-близнецы, Ремус, с его спокойной улыбкой и затаённой задумчивостью, — старший, и Питер, с вечным румянцем на скулах и добрыми пухлыми ладонями, — младший брат компании. А она, Лили — не то боевая подруга, не то сестра, не то мать — а вернее всего, всё и сразу вместе.

В их глазах, ещё ясных и юных, отражалась война: твёрдой решимостью — у Джеймса, отчаянной злостью — у Сириуса, тревожной горечью — у Ремуса и затаённой мольбой — у Питера, но уходя каждый неизменно улыбался, желая удачи и не прощаясь — они все стали в каком-то смысле суеверными. И всякий раз, провожая их до дверей, Лили, усмиряя усилием воли колотящееся в груди сердце, улыбалась, надеясь, что в её глазах они видят надежду. А закрывая дверь, снова спешила на кухню — ведь самое главное — быть во всеоружии к возвращению.

И мы поплывём над лесом и полями,

Отправляясь в дальний путь,

И станем дождём, землёю и цветами,

Чтобы потом вернуться вновь Когда-нибудь.(с)

— — — —

Их не настигли в тот раз — очередной — каким-то чудом. Если быть честным, команда Поттер-дозора добралась до границы антиаппарационного щита в тот самый момент, когда их «студия» разлеталась в щепки и клочья под негодующие вражеские вопли.

До самой «Норы» никто не произнёс и слова, и со всех сторон было слышно лишь, как сбивается разгорячённое дыхание и подгоняющий в спину ветер свистит, будто шепчутся голоса преследователей.

Когда они наконец перешагнули порог «Норы», всё замерло на мгновение — и секунду спустя близнецы и Ли разразились захлёбывающимся смехом. А он — потрёпанный жизнью старый оборотень — долго и тяжело дышал, прислонившись к стене, и только едва заметно улыбался, глядя, как оживлённо обсуждает погоню юное поколение.

В первую войну они четверо вступали так же: смеясь, залихватски перемигиваясь и гордо вскинув головы. Они не боялись умирать — они боялись упустить шанс жить и не верили, что умрут, на самом-то деле. Даже когда Джеймс и Лили едва ускользнули из-под носа Вольдеморта. Даже когда они с Сириусом оказались в Мунго, и на них не было «живого места», как говорили целители. Даже когда стало ясно, что в Ордене орудует шпион.

Одна на всех жизнь, одна на всех клятва — четыре спины плечом к плечу. У них не было иной судьбы кроме как драться: и они дрались безрассудно. И в этом было что-то щемяще прекрасное: чувствовать рядом твёрдую руку друга, доверять безоглядно, чувствовать, как твою мысль подхватывают без слов, и вы сливаетесь в едином вихревом порыве боя.

Было странно, наверное, со стороны, но именно эти годы в сознании Ремуса остались как озарённые ярким, ослепительным светом. Светом уверенности в том, что завтрашний день будет лучше вчерашнего.

Времена ли изменились, или он сам, но теперь ему чаще приходила в голову мысль, что хорошо было бы, если бы завтрашний день был не хуже вчерашнего. В их новом мире, пропитанном войной, у Люпина не осталось больше сил быть уверенным, но надеялся он, пожалуй, в три раза отчаяннее. И дрался — с отчаянием, с трезвой горячностью загнанного в угол зверя.

В этом был секрет его спокойствия. Тогда — семнадцать лет назад — он был спокоен, потому что нашёл то, за что мог умереть: и безропотно принял бы любой удар, чтобы заслонить друзей. Сейчас он был спокоен даже больше: пожалуй, впервые Ремус продолжал бороться, чтобы жить, а не выжить.

Когда-то смех четверых друзей разгонял наваливающийся мрак, но теперь смех вызывал лишь воспоминания, а тьма сгущалась за окном, как бы ни было светло в их домах. Он остался один, и некому было стоять с ним плечом к плечу, но он и сам бы не позволил никому встать рядом. Впрочем, это совсем не значило, что Ремус Люпин собирался умирать: напротив, теперь перед ним не было иного варианта, кроме как выжить.

«Закончится ли это когда-нибудь?» — безмолвно спрашивал взгляд Доры, когда он, отдышавшийся и мокрый, ступил из камина в её объятья.

— Когда-нибудь, — едва слышно пробормотал Ремус, утыкаясь в её макушку.

Может быть, после стольких потерь в нём было мало веры, но, пожалуй, взамен ему досталось знание.