Что в имени тебе моём? (джен)

В отличие от его брата, у старшего сына четы Поттеров имя было как имя. Подумаешь, Джеймс. Ну, Сириус. Всё же не «Альбус Северус», правда? Но Джеймсу иногда казалось, что на самом деле не повезло ему, а вовсе не Алу. С Ала-то какой спрос? Так к нему все, в общем, и относятся: «начудили родители». А Джеймс, первенец, был назван в честь деда. И «крёстного деда», как шутил Гарри. И это самое «в честь» угнетало Джейсма не на шутку: для маленького Джейми не было страшнее минут, чем когда Джиневра Поттер восклицала разгневанное «Джеймс Сириус!» и скрещивала руки на груди. В такие моменты он особенно остро завидовал Алу: когда мать начинала кричать «Альбус Северус», это выглядело настолько смешно, что Джинни в итоге сдавалась первой. А вот «Джеймс Сириус» и в самой мирной обстановке звучало, как приговор. И, наверное, из чистого чувства противоречия ему не оставалось ничего другого, кроме как старательно поддерживать репутацию.

«Одна вторая мародёров», — говорил отец, не то смеясь, не то с гордостью, и каких только глупостей не творил Джеймс, чтобы заверить его в правильности выбранного имени.

Проблема была только в том, что реальных мародёров было не двое, а четверо — пусть даже взрослые говорили о Питере Петтигрю нехотя. И Джеймс Сириус ощущал себя именно что «одной второй». Обрубленной частью чего-то целого.

К счастью — хотя, возможно, к сожалению для Джеймса Сириуса — Поттерам в здравом уме не пришло бы в голову назвать второго сына Ремусом Питером. Ремусом, правда, думали, но решили итоге, что у Люпина, в отличие от Дамблдора и Снейпа, всё-таки был свой сын. Так появился Альбус Северус, и поначалу Джеймс относился к младшему брату со всем возможным скептицизмом, но Ал, к величайшей радости Джинни, был просто Алом — безо всяких реинкарнаций. И Джеймс, на подсознательном уровне подозрительно реагировавший на Альбусов и уж тем более на Северусов, испытал непонятное облегчение, когда выяснился этот малопримечательный факт. Просто Ал — в конце концов, это было неплохо.

Так Джеймс Сириус обрёл свою вторую мародёрскую половину. Тед Люпин — отцовский крестник и ещё один «наследник традиций» — говорил, правда, беззлобно подтрунивая над братьями, что они «не мародёры, а целые бармаглоты». Поттеры-младшие каламбура не уловили, но названием воодушевились и тут же отправились выцарапывать на обоях тщательно зашифрованную «карту бармаглотов». Отловила их за этим доблестным занятием — о Аве! — тётя Гермиона и, узнав всю историю, посмеялась от души и даже без лишних санкций исправила обои одним взмахом палочки.

Когда Джеймс попал в Хогвартс, это было странно: он ждал своего одиннадцатилетия с раннего детства, но оказаться в Хогвартсе в одиночестве было... Нет, не страшно, конечно, но как-то не так весело, как мечталось.

С кучей — без преувеличения — родственников Джеймс чувствовал себя до омерзения одиноко. Конечно, он попал на Гриффиндор — кажется, Шляпе было достаточно услышать его имя. И, разумеется, оказался под бдительной опекой многочисленных девиц Уизли — ещё, увы, не пристроенных к семейной жизни и потому откровенно скучающих. Но — без Ала, и это была бы совсем тоска, если бы не Тедди. У Люпина было несколько неоспоримых преимуществ: он не был Уизли — и потому не унаследовал пламенной страсти Молли-старшей к опеке; не был гриффиндорцем — в своё время порушив все известные семейные каноны и попав на Рейвенкло; и он как никто знал, что такое одиночество. Поэтому однажды ночью староста Люпин объявился в гриффиндорской башне и потащил Джеймса знакомиться с Хогвартсом.

Жизнь понемногу налаживалась, и директор МакГонагалл то и дело вспоминала старших — совсем старшего Поттера и Блэка, — почти ностальгически улыбаясь очередной проделке Джеймса Сириуса. Но наступило лето, и осознание надвигающихся перемен обрушилось на него со всем ошеломляющим ужасом. Тед заканчивал Хогвартс. Зато туда поступал Ал.

Но Ал мог не попасть на Гриффиндор! Вдруг Шляпе и вовсе взбредёт оправить его на Слизерин?..

И это мучительно выводило Джеймса из себя.

Он решил действовать «по-мародёрски», решив для себя, что брат должен забыть о существовании других факультетов, кроме Гриффиндора. План по охране светлого будущего Альбуса Северуса Поттера шёл полным ходом, и Ал уже до дрожи боялся упоминания змей, зелёного цвета и Салазара Слизерина.

План с оглушительным треском провалился, когда Шляпа во всю глотку проорала «Хаффлпафф!»

И счастливый Альбус, вскочив с табурета, помчался к своему столу, победно оглядываясь на брата.

Не Слизерин!

Джеймс не мог бы сказать сам, почему его так подкосил вердикт Шляпы — не Слизерин же! — но с Алом перестал общаться совсем.

А Альбус, казалось, вполне прижился на барсучьем факультете и напротив, не думал скучать.

Перед самым Рождеством они столкнулись среди ночи на школьной кухне и тут же подрались, после чего были выловлены старостой Молли Уизли и отправлены на ковёр к директрисе.

На Рождество Джеймс, не желая выслушивать бесконечные семейные сплетни, забрался в дальний угол чердака и при свете свечи, разминая в пальцах стекающий воск, мрачно размышлял о вечном.

Скрипнула дверь, и внутрь, боязливо оглядываясь, словно спасаясь от преследования, проскользнул Альбус. И тут же замер, натолкнувшись взглядом на Джеймса.

— Я тихо посижу, — сказал он, помедлив. — Отдохнуть... хочется.

Джеймс дёрнул плечом, поворачиваясь обратно к свече. Альбус сел напротив, прислонившись спиной к старому шкафу.

Оба молчали. Потом Ал вытащил из кармана завёрнутый в салфетку кусок пирога и, разломив пополам, протянул брату.

— Спасибо, — Джеймс поднял голову, и с минуту они буравили друг друга взглядами, а затем как-то оба выдохнули и совместно завершили трапезу за торжественным созерцанием свечного огарка.

Это было, наверное, признание, хоть и не окончательное, но обет молчания был прерван.

Перед Джеймсовым третьим курсом — Альбусовым вторым — никто уже не волновался. И даже семейные шутки по поводу Алова Хаффлпаффа приелись за летние каникулы, так что прощание на перроне вышло сдержанным, светлым и размеренным: начало года не предвещало абсолютно ничего экстраординарного.

Джеймс как раз возвращался от сокурсников из другого вагона в поисках свободного купе, когда наткнулся на взъерошенного Ала, стоящего напротив какого-то худосочного слизеринца с палочкой наголо. Не то чтобы Альбусу угрожала какая-то опасность, но не успел его противник выдать нечто вроде «дурачьё хаффлпаффское», как нос ему размазал кулак Джеймса.

— Не стоит забывать о том, что у Хаффлпаффа с Гриффиндором родственные связи, — мстительно прокомментировал Поттер-старший, покровительственно выдвигаясь чуть вперёд младшего брата.

— Ай-ай-ай, ещё не сели, а уже вляпались, а, бармаглоты?

За спинами братьев возвышался худющей каланчой Тед с подозрительно лукавой ухмылкой на лице.

— Ты откуда тут? — осведомился Джеймс, лихорадочно перебирая варианты, — неужели...

— ...профессор Т.Р. Люпин? — Ал прочёл вслух надпись на чемодане в руке Теда. — Ну и дела! Поздравляю!

— Поскольку профессор МакГонагалл нынче на пенсии, а директор Флитвик не может уделять столько же времени преподавательской деятельности, сколько и ранее, меня пригласили преподавать Чары, — Люпин явно любовался произведённым эффектом. Забытый за радостными встречами слизеринец поспешил ретироваться.

— Ну, что ж, рад, что вы развиваете межфакультетское сотрудничество, но давайте попробуем всё-таки найти купе и обойтись без происшествий до прибытия, окей? Мне, как-никак, за вас теперь отвечать. И это не повод меня шантажировать, Джеймс, — предупредил Тед, оборачиваясь на полпути к двери.

— Ну и пылища... — Ал изо всех сил стиснул собственный нос, сдерживая чих.

— Тише ты, — Джеймс осторожно потянул на себя дверь, и в лицо братьям дунуло холодным воздухом. — За мной!

Альбус выбрался наружу, опасливо и в то же время жадно оглядываясь по сторонам. Это была его первая вылазка с братом, если говорить честно, и он всё время боялся, что Джеймс разочаруется в его не слишком-то мародёрской натуре.

— А здесь красиво, — восхищённо протянул он, слегка отойдя от волнения. Старший брат нарочито пренебрежительно хмыкнул и уселся на выступ, подперев руками голову. Ал опустился на соседний — поближе к Джеймсу, но всё-таки не так, чтобы это было очевидно.

— А я всё гадал, когда вы наконец выползете.

Знакомый голос заставил обоих вздрогнуть и подскочить на месте.

— Осторожнее, тут всё-таки крыша, — предупредил Тед, усаживаясь рядом. — Ну и что, бармаглоты, мне с вами делать, как ответственному молодому преподавателю? Ладно уж, на первый раз прощаю. Сам, можно сказать, поддался искушению.

— Вспомнил детство, старичок? — поддел его Джеймс. Люпин состроил печальную мину:

— Старость не радость! Молодость, впрочем, не жизнь, но вам, молодёжь, пока не понять, — нравоучительно заметил он и потянулся в карман. — Так что в качестве утешительного приза у меня для вас есть крайне любопытная семейная реликвия.

— Карта мародёров? — Ал пожирал старый пергамент неверящими глазами. Гарри в своё время отдал её Теду — «по старшинству и праву наследования», как тогда выразился старший Поттер. Не то чтобы братья жаловались: у них, в конце концов, была мантия. Но Карта, та самая, о которой слагались семейные легенды...

— Но только попробуйте мне теперь попасться, бармаглоты, — добавил Тед напоследок, перед тем, как исчезнуть в темноте прохода.

Джеймс и Ал склонились над Картой, едва дыша, и посмотрели друг на друга с одинаковым мечтательным выражением лица.

— Вы ведь не рассчитывали, что ваши достижения будут держаться вечно? — невинно поинтересовался Джеймс у Карты, перемигиваясь с младшим братом.

Карта словно ожила, и удивлённые братья увидели, как на желтоватой бумаге растекаются фразы: «Господа мародёры напоминают своим бравым потомкам и последователям, что славную историю уже не изменишь и потому претензии их безосновательны, однако просят передать соболезнования администрации школы чародейства и волшебства Хогвартс».

— Интересно, это одобрение или... что? — недоверчиво спросил Альбус. Джеймс блаженно прикрыл глаза, запоминая этот эпохальный момент.

— Это благословение, Ал, — отозвался он почти торжественно. — Берегись, Хогвартс!

В конце концов, в вопросе имён никогда не обойтись без последствий.