Весна и осень Снежной Королевы (гет)

Прием затянулся далеко за полночь. Хозяйка Малфой-менора провожала гостей. Леди Малфой стояла в освещенном пролете двери, как в раме дорогой картины. С уходом последнего из приглашенных Нарцисса на мгновение устало прикрыла глаза, но осанка ее оставалась неизменно прямой и гордой, лишь улыбка стала чуть холоднее. Хозяйка отдала последние распоряжения заспанным домашним эльфам и прошла в малую гостиную.

Люциус Малфой стоял возле камина, он уже ослабил узел галстука и налил себе вина, отсалютовал жене бокалом:

— Все прошло великолепно. Дон Филиппе Гарсия в восторге от тебя, согласился на все мои условия, кажется, был готов подписать даже незаполненные бланки.

Нарцисса опустилась в кресло. Она сидела ровно, не прикасаясь к спинке, положив руки на подлокотники. Кресло стало троном.

— У дона Филиппе хрестоматийное представление об английских дамах, я постаралась не разочаровать его.

— Разочаровать? Говорю же: он в полном восторге. Если бы я имел основания не доверять тебе, я многое мог бы предположить...

Слова Люциуса звучат фальшиво, он это чувствует и знает, что не имеет ни повода... ни права на ревность. Нарцисса продолжает смотреть на огонь, с отстраненной сдержанностью позволяет мужу прекратить этот неискренний и ненужный разговор. Но Люциус, досадуя на себя, уже не может остановиться:

— И все же, дорогая, о чем же вы говорили?

— Я сказала, что буду рада принять его семью в Малфой-меноре.

Люциус с преувеличенным комичным ужасом взмахнул руками:

— Нарцисса, зачем же такие жертвы! Этот мексиканский табор в нашем доме! Восемь дочерей, и не поручусь, что его... Кармен вновь не брюха... не в «радостном ожидании».

— Восемь девочек? — Задумчиво повторяет Нарцисса.

Люциус с чуть хищной улыбкой вспоминает о старшей дочери партнера: сейчас ей должно быть восемнадцать, два года назад это был озорной чертенок с щенячьим обожанием взирающий на гостя-аристократа, а ему нравилось быть с ней добрым, снисходительным дядюшкой... Какой она будет в новую встречу?

— Мне придется на днях отправиться в Мексику вместе с доном Филиппе. Ответный визит — обычное соблюдение приличий. — Малфой старается произносить эти слова скучно и безразлично, но внимательно вглядывается в лицо жены. Нарцисса не наивна, чтобы ничего не подозревать, но она умна и не хочет ничего знать наверное. А еще деликатна: не задает ненужных вопросов, избавляет Люциуса от лишней лжи. И он признателен ей за это.

— Напомни о моем приглашении.

— Конечно, дорогая.

Действительно, так будет лучше. Ему удивительно повезло с женой. Холодная безукоризненность Нарциссы делают его мимолетные интрижки объяснимыми и простительными... а с другой стороны: после знакомства с леди Малфой даже самые самоуверенные или самые наивные из его случайных подруг смиряются с тем, что место хозяйки Малфой-менора занято.

— Спокойной ночи, дорогая, — Люциус целует жене руку.

— Спокойной ночи, — Нарцисса прикасается холодной щекой к щеке мужа.

* * *

Сегодня она свободна до вечера. Нарцисса входит в маггловский магазинчик, мысленно повторяет список покупок: «полфунта чая, сахар, не забыть муки, там осталось на самом донышке, соль я купила в прошлый раз, хорошо бы найти мед, но только липовый, два фунта гороха, десяток яиц, грудинки фунта полтора, уксус, всегда о нем забываю...» Бакалейщик складывает покупки в бумажные пакеты:

— Рассыльный все доставит по вашему адресу, — он выжидающе смотрит на красивую покупательницу.

— Не стоит, я заберу все сама.

В конце улицы Нарцисса сворачивает в безлюдный тупик. Несколько раз оглянувшись, подхватывает тяжелые сумки и исчезает с тихим хлопком.

Она стоит на дорожке перед старым покосившимся домом. Зеленые ставни давно облупились, в нескольких окнах вместо стекол вставлены куски фанеры, штукатурка осыпалась со стен, но этого не видно из-за разросшегося ломоноса и дикого винограда, между черепицей кое-где пробиваются кустики травы, на углу крыши огромное растрепанное гнездо сороки.

Нарцисса идет к рассохшемуся деревянному крыльцу. Сейчас первая ступенька тревожно заскрипит, вторая — подхватит этот скрип, но потом дом признает знакомую гостью, дверь сама распахнется ей навстречу. Женщина идет в маленькую прихожую, вдыхает уютный запах старого дерева и теплой пыли. Нарцисса останавливается в дверях кухни.

За столом, положив локти на разбросанные листы, сидит высокий, худой мужчина. Он увлеченно пишет. Его светлые волосы спадают на лицо, мешают ему, тогда он поправляет их испачканными чернилами пальцами. Нарцисса замечает, что на манжете опять оторвана пуговица, что рубашка несвежая, вряд ли он менял ее с последней их встречи. И, наверное...

— Когда ты ел последний раз, Ксено?

Нарцисса, не выпуская из рук сумки, подходит к столу. Кухонные половицы приветливо отзываются на ее шаги. Ксенофилиус Лангвуд, опрокинув стул, с радостью спешит навстречу. Несколько листов рукописи падают на пол.

— Цисси, я не заметил, как ты пришла.

— Мне кажется, ты не заметил, что я уходила.

Ксенофилиус смущенно улыбается и начинает собирать в стопку исписанные листы, освобождая место на столе.

— А я пишу роман, — вдруг радостно выдыхает он, — сейчас прочту тебе, тут я уже много написал.

— Конечно, но сначала ты поешь. Когда ты ел последний раз, Ксено? — Повторяет Нарцисса свой вопрос.

— Утром сегодня... или вчера... Господи, Цисси, что бы я без тебя делал!

— Жевал бы кофейные зерна и запивал бы сырой водой.

— Да, наверное, — легко соглашается Лангвуд, — ты надолго?

— В семь я должна быть на премьере. «Сила судьбы». В половине седьмого, — Нарцисса обращается к старым часам на стене, маятник утвердительно покачивается, а горгулья в дверце часов согласно кивает головой.

— Ты могла бы написать рецензию для «Придиры» с твоим вкусом и...

— Моей иронией и снобизмом... Ты разоришься, возмещая моральный ущерб всем, начиная от работника сцены и заканчивая духом маэстро Верди!

Ксено помогает Нарциссе разбирать сумки, от удивления роняет пакет с мукой, белое облачко взвивается вверх, оседая на его волосах и лице.

— Тебе не нравится эта опера?

Нарцисса проводит ладонями по его щекам, вытирая их.

— Почему же? Увертюра хороша, — она привычно повязывает фартук и идет к кухонной плите, — как и в жизни: все самое лучшее — в начале...

* * *

Горгулья, выглянув в окошко часов, напоминает о времени. Нарцисса уже все успела, осталось совсем немного — стереть пыль с каминной полки. Нарцисса всегда делает это перед уходом. На камине — три фотографии в рамках. На каждой — по два человека. Они так и не сфотографировались все втроем: кто-то должен был держать камеру.

Вот здесь: Нарцисса и Летиция задорно смеются, не могут остановиться, потому что стоит только им взглянуть на перепачканного соком юношу, который одной рукой отбивается от сливовой ветки, а другой пытается выставить фокус фотоаппарата, так смех начинается вновь рваться наружу, как пузырьки шампанского. На девушках венки из картофельной и помидорной ботвы, которые сплел им Ксено и утверждал, что это очень красиво. Как же он был прав! Они действительно были красивы тогда, потому что им было восемнадцать, они были счастливы, как бываешь счастлив только в ясные дни юности, когда даже не задумываешься о счастье — оно естественно, как воздух вокруг.

А вот фотография Ксено и Летиции. Нарцисса старалась, все-таки не зря она обучалась композиции и живописи во Флоренции. Летиция считала, что это их лучшая фотография, и что даже свадебные — не так красивы. Там, на фоне стены, заплетенной диким виноградом, они держатся за руки. Ксено смущенно смотрит в камеру, а Летиция не сводит с него сияющих глаз. Нарцисса с печальной нежностью всматривается в счастливое лицо подруги: «Я позабочусь о нем, Летти.»

И третья фотография. Изображение подрагивает: Летиция смеялась, когда фотографировала их. Ксенофилиус опустился на одно колено, на его плечах бархатная портьера, наброшенная как рыцарский плащ, он опирается рукой на шлем, который они второпях трансфигурировали из старой кастрюли. Нарцисса гордо сидит на садовой бочке, закутавшись в ажурную скатерть с чайного стола. У них так и не получилось превратить супницу в корону для нее...

— Нарцисса...

Женщина быстро оглядывается, Ксено стоит так близко, она видит мелкие морщинки в уголках его глаз, светлые ресницы. Ей трудно дышать и хочется заплакать. Судорожно выдохнув, Нарцисса быстро повторяет привычные наставления:

— Чистые рубашки — в синем ящике комода, штопаные носки — в картонной коробке под кроватью. Счета от булочника и молочника я забрала. В духовке — рагу и яблочный рулет, я наложила заклятия: дня три все будет свежим и теплым. Не забудь и съешь. И, пожалуйста, никаких переговоров с «Пророком», пока я не посоветуюсь с адвокатом...

Ксено близоруко щурится, уже ничего не разделяет их. Он берет ее за руку.

— Я никогда не думал, что ты такая...

— Не выдавай меня: это мой секрет, — у нее дрожат губы, и не получается улыбнуться.

Он не выпускает руки, несмело хочет дотронуться до ее лица, но так и не решается:

— Ты всегда была для меня прекрасной и недосягаемой... Сказочная королева и несуразный, нелепый чудак... Даже мечтать о тебе было бы дерзостью... А ведь я был безумно влюблен в тебя... Я стал еще глупее, если признаюсь в этом сейчас...

Он ждет. Нарцисса знает ответ, знает уже много лет... но время для этих слов прошло. Поэтому она только берет их фотографию и кладет картинкой вниз на каминную полку... мягко освободив руку из его пальцев, Нарцисса бережно прикасается к фотографии Ксено и Летиции:

— Хорошо, что вышло именно так.

Ксенофилиус покорно принимает ее слова. Горгулья в часах семь раз выпускает из пасти крохотное пламя.

Нарцисса опоздала и уже никуда не торопится. Спускается с крыльца, сворачивает за угол дома. Она подносит руку к лицу, словно надеется почувствовать щекой, губами тепло от прикосновения его пальцев. Идет в сад. Там под старой яблоней разбросаны обломки бочки. Обернувшись, Нарцисса смотрит на дом, на единственное освещенное окно кухни. Этому окну, этому доброму дому, мудрому дереву, своему разбитому трону Нарцисса скажет правду:

— Если бы ты позвал меня, Ксенофилиус Лангвуд, я бы осталась, не раздумывая. И никогда бы об этом не пожалела. Если бы ты только позвал меня... тогда.