Гордиев узел (гет)

— Гарри!

Резкий окрик вспугнутой птицей пронесся по коридору, но тот, кому он предназначался, даже не услышал этого. Гермиона только успела заметить перекошенное от ярости лицо и ощутила волну магии, от которой задрожали стекла, а пустые доспехи в нишах, казалось, собирались самовольно покинуть свои места.

Поттер промчался мимо нее, не обращая ни на что внимания, и Гермиона пошла следом за ним. Ей не надо было спешить, чтобы догнать Гарри, она и так знала, куда он направляется.

Поднявшись на восьмой этаж, Гермиона увидела дверь в стене и против воли улыбнулась. Несмотря ни на что, Гарри ждал ее. Он не был против ее присутствия, иначе Выручай-комната ее просто не впустила бы. Глубоко вздохнув, Гермиона повернула ручку и открыла дверь.

Гарри стоял в центре комнаты, которая на этот раз приняла вид какого-то склада старой ненужной мебели. Резкими взмахами рук, не прибегая даже к помощи волшебной палочки, он крушил в щепки столы и стулья, шкафы и парты. Когда целой мебели не оставалось, Гарри все так же одним движением восстанавливал все разрушенное и начинал заново. По помещению гулял ветер, создаваемый вырвавшейся из-под контроля магией, а в воздухе ощутимо пахло озоном. Гермиона застыла у стены, не решаясь подойти и не смея нарушить то состояние, в котором Гарри сейчас находился.

Гермиона понимала его, или думала, что понимала. Всего три дня назад они вернулись из Министерства, Рон все еще находился в больничном крыле, а Сириус... Ну кто мог знать, что, спасая своего непутевого крестника, он сам так подставится? Неизвестное проклятье, которое бросила Беллатриса Лестранж, и соприкосновение с Аркой, куда ему буквально в самый последний момент не дал упасть Ремус, спровоцировало глубокую магическую кому. Даже целители в Святом Мунго не могли сказать, какие это повлечет последствия и чем обернется в итоге. Гарри дневал и ночевал в больнице, он доводил до нервного тика колдомедиков, то крича и ругаясь, то впадая в состояние полнейшей апатии, он поднял на ноги всех, кто хоть чем-то мог помочь, но состояние Сириуса оставалось неизменным. Сегодня с утра общими усилиями преподавателей и медперсонала его выдворили из лечебницы и заставили вернуться в школу. Наверное, решающим аргументом, повлиявшим на решение обезумевшего от горя подростка, стало высказывание профессора Снейпа, повергшее в ступор не только самого Гарри, но и всех, кто при этом присутствовал:

— Мистер Поттер, мы, несомненно, понимаем ваше состояние, но вашему крестному не станет лучше от того, что вы доведете себя до нервного срыва. Надеюсь, что остатки здравого смысла все же позволят вам оставить колдомедикам их профессиональные обязанности, а сами вы вернетесь в школу и разрешите, наконец, мисс Грейнджер вернуть вам хотя бы присутствие духа.

Гермиона помнила свое изумление в тот момент. Откуда Снейп — Снейп! — мог знать, что их связывает с Гарри? Ей всегда казалось, что уж что-что, а романтические чувства никогда не входили в сферу интересов Мастера Зелий. Конечно, их с Гарри отношений не замечал, наверное, только ленивый, особенно после Рождественского бала на четвертом курсе. Собственно, именно тогда они официально стали парой, но Гермиона никогда не могла даже предположить, что это заинтересует такого всегда замкнутого и нелюдимого преподавателя.

Сразу после возвращения в школу Поттера вызвал к себе директор. Гермиона предполагала, зачем, но и подумать не могла, что этот разговор вызовет такую бурную реакцию. Никогда раньше она не видела, чтобы Гарри так срывался. Даже после смерти Седрика в прошлом году, когда его каждую ночь мучили кошмары, он глубоко прятал свою боль, не позволяя окружающим жалеть себя, равно как и не позволяя себе выставлять свои чувства на всеобщее обозрение.

Гермиона не знала, сколько простояла так, завороженная буйством чужой магии, собираясь, но так и не решаясь привлечь внимание друга к своему присутствию. Время застыло, окружающий мир как будто перестал существовать, ощущение невиданной, небывалой по своей мощи силы захватило ее, она просто не могла оторвать взгляда от разворачивающегося перед глазами действа. Магия Гарри, смерчем закручиваясь в спираль над его головой, самой Гермионе, однако, не причиняла никакого вреда. Она ластилась к ней теплым весенним ветерком,отчего выбившиеся из косы прядки легко щекотали щеки и шею, мохнатым котенком терлась у ног, наполняя нежностью сердце, заставляя дышать глубоко, полной грудью, всей кожей впитывая такое странное в данный момент ощущение покоя и даже некоторой расслабленности. Гермиона откровенно не понимала, откуда могли взяться такие чувства в такой момент, но принимала все происходящее безоговорочно, словно именно так все и должно было быть.

Наконец, ветер начал стихать, комната уменьшилась в размерах, в ней появился камин и небольшой диванчик перед ним, сумрак разогнали свечи в подсвечниках, стоящие на каминной полке, а Гарри опустил руки и глубоко вздохнул.

— Долго ты здесь? — спросил он, повернувшись.

Гермиона не нашлась с ответом, все еще не придя в себя после увиденного. Наконец, рациональное в ней взяло верх над остальными чувствами, и она выпалила:

— Гарри, ты колдовал без палочки! Как?! Где ты этому научился? — вопросы так и сыпались, пока Гарри не накрыл ей губы ладонью.

— Подожди, Мио, не части. Да, я колдовал без палочки. Как — не знаю. И нет, я этому не учился. Просто... Как ты могла видеть, у меня случился стихийный выброс. Должен признаться, кабинет Дамблдору придется восстанавливать... ну, практически с нуля. Хотя я не очень сожалею об этом, — добавил он, понизив голос. — А Выручай—комната — наиболее подходящее место для того, чтобы я мог сбросить напряжение без вреда для окружающих.

— Но я все равно не понимаю — как? Гарри, я читала, творить волшебство без палочки могут только очень сильные маги, и все равно это требует огромных сил. То, что делал ты... Да ты сейчас должен быть уже без сознания от магического истощения!

— Ну, положим, именно так я себя сейчас и чувствую, — пробормотал Гарри, но, видя, каким страхом наполняются глаза Гермионы, поспешно проговорил: — Да нормально все, нормально. Просто устал немного. Кстати, а как ты меня нашла?

— Ну, тебя же вызвал Дамблдор, а я пошла за тобой. Я беспокоилась... Ты точно хорошо себя чувствуешь?

Гермиона поймала взгляд Гарри и едва сдержала желание отшатнуться — столько боли выплеснулось на нее. Пожалуй, только сейчас она до конца поняла, чем для него стала нынешняя ситуация, и возблагодарила всех известных ей богов, что Сириус все же остался жив. Просто страшно представить, что было бы, если бы он умер...

Хрипловатым голосом, словно сорвавшимся от долгого крика, Гарри попросил:

— Посиди со мной немного.

Они расположились на диванчике. Гарри взял Гермиону за руку, неловко уткнулся лбом в ее плечо и замер. Тишина в Выручай-комнате прерывалась лишь его редкими вздохами да потрескиванием огня в камине.

Гермиона прижалась губами к его макушке, положив свободную руку ему на затылок и ласково перебирая отросшие за год волосы. Она ничего не говорила, ни о чем не спрашивала, она знала — если Гарри захочет, расскажет сам, в противном же случае из него и слова не вытащишь.

Течение времени ощущалось довольно странно: еще недавно оно растягивалось как лакричная тянучка, а в следующий момент делало резкий скачок — и вот уже за окнами непроглядная темень, свечи догорают, да и камин почти потух.

Кажется, из состояния глубокой задумчивости они с Гарри вышли вместе. Гермиона просто кожей почувствовала изменившуюся в комнате обстановку. Обернувшись, она увидела рояль и вопросительно взглянула на Гарри. Он ответил усталой улыбкой, а потом встал и предложил ей руку. Гермиона ее приняла, первая подошла к инструменту, откинула крышку и легко пробежалась пальцами по клавишам.

Это была их общая тайна, об этом не знал никто, и Гермиона надеялась, что и не узнает. Почему-то именно музыку между ними ей хотелось сохранить только для себя, как нечто очень личное, понятное только им двоим.

Брать уроки они начали давно, еще учась в начальной школе. Конечно, Дурслям и в голову не могло прийти что-нибудь оплачивать «для этого мерзкого мальчишки», но маленькая Герми так просила родителей не разлучать ее с лучшим другом, что они сдались и позволили детям заниматься вместе. Как ни странно, в музыке Гарри достиг больших успехов, чем сама Гермиона, чему она так и не разучилась удивляться. Трудные упражнения, над которыми она в свое время просиживала часами, стремясь добиться совершенства в исполнении, он осиливал с первого раза, реже — со второго или с третьего. Позже, уже учась в Хогвартсе, Гермиона поняла, что Гарри вкладывал в исполнение немалую толику своей магии, отчего даже самые простые этюды в его исполнении начинали казаться верхом искусства. Пожилая немка, их преподаватель, от успехов Поттера была просто в восторге и прочила ему блестящее будущее. Тот на ее восторги только улыбался иронично, и о будущем задумываться не спешил. Или не хотел?

Гермиона не хотела признаваться самой себе, не хотела даже мысли об этом допускать, но вместе с тем отлично понимала — учитывая вновь начавшуюся в магическом мире войну, будущего у их поколения могло и не быть.

Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Все у них будет хорошо. И война эта рано или поздно закончится, и будущее у них обязательно будет — одно на двоих, светлое и счастливое.

Улыбнувшись уголком губ, Гермиона заняла место у инструмента рядом с Гарри, посмотрела ему в глаза и легко кивнула. Она знала, что за музыка зазвучит сейчас, знала, почему именно она, а потому не удивилась, услышав вступление, и, дождавшись нужного момента, уверенно заиграла свою партию. И растворилась в звуках.

Об­разы мелькали перед ее прикрытыми глазами: тревожная настороженность и страдания сменялись умиротворенным созерцанием и заканчивались картиной напряженной борьбы. Интона­ции менялись — от тихих, почти шепчущих, до поистине громоподобных. Пальцы бегали по клавишам, ее звучное стаккато рассыпалось мелкими осколками стекла, эхо от него затерялось где-то под сводами Выручай-комнаты, ритм снова поменялся — и вот уже в воздухе чувствуется приближение настоящей бури, а потом снова тихая, наполненная глубоким вдохновенным размышлением мелодия.

В какой-то момент Гермиона почувствовала привычную волну магии — и откликнулась на нее, почти инстинктивно потянулась к чужой магии своей. Желание успокоить, помочь захлестнуло с головой, весь ее прагматизм, все уверенные «не может быть» блекли перед желанием поддержать самого родного человека. Ее магия пахла летним цветочным лугом, теплым дождем в разморенный жарой полдень, и еще почему-то горячим шоколадом. И Гермиона поняла, каким-то шестым чувством ощутила, что слабая вспышка ее силы принесла свои плоды — ураганная воронка, снова закручивающаяся над головой Гарри, сначала как будто присела, потом истончилась и исчезла вовсе.

Мелодия закончилась. Гермиона встала со скамейки, обошла ее и остановилась за спиной у Гарри. Затем слегка наклонилась, обняла его со спины и прижалась подбородком к его макушке. Он накрыл ее руки своими, повернул голову и легко поцеловал ее в уголок губ.

— Дай мне еще десять минут, хорошо? Мне нужно еще немного времени, — Гарри потерся щекой о ее щеку и отстранился, вновь повернувшись к инструменту.

Гермиона отошла и села в появившееся рядом кресло. Больше, чем их совместную игру в четыре руки, она любила слушать, как играет Гарри. На вступительных аккордах она окончательно расслабилась и наконец-то смогла отпустить сковавшее ее напряжение: теперь с ним все будет хорошо. Гермиона откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза, отпуская на волю чувства, отдаваясь во власть эмоциям. Она словно плыла, качалась на волнах эйфории, ощущая кожей каждый звук, откликаясь на него каждым нервом. Волну магии она встретила, уже даже не удивляясь, и практически машинально, даже не успев задуматься, ответила на нее своей. Волны силы переплелись, окутывая их живым теплым коконом, музыка органично вплелась в него, как второе дыхание, согревая, распрямляя сведенные судорогой плечи, мир перед закрытыми глазами застыл и взорвался буйством красок, и, кажется, даже стены Выручай-комнаты вздрогнули, напитанные чужой, необычной магией, завибрировали и...

С последней нотой Гермиона открыла глаза. Непонимающе огляделась. Рядом восхищенно присвистнул Гарри. Стены Выручай-комнаты украсились гирляндами из цветов и виноградных лоз, вместо пола теперь была зеленая лужайка, а потолок заменило небо, причем, несмотря на глубокую ночь на дворе, почему-то пронзительно голубое.

— Здорово! Это ты заказала?

— Нет... Я думала, это ты.

Гермиона посмотрела на Гарри — он улыбался! Улыбка выходила слабой, вымученной, но она была! Что бы ни произошло здесь и сейчас, это надо было использовать, надо было любой ценой вытащить Гарри из той пропасти, в которую он сам себя загнал, а новая загадка для этих целей подходила как нельзя лучше.

Поначалу она растерялась, хоть и нечасто с ней такое происходило, но пытливый ум уже начал просчитывать варианты.

— Вот смотри. Выручай-комната откликается на желания находящихся в ней, правильно? Но если ни ты, ни я ничего такого, — девушка неопределенно взмахнула рукой в направлении окружающего их торжества природы, — не «заказывали», значит, этому есть какое-то другое объяснение. Надо будет завтра же сходить в библиотеку и...

Гермиона запнулась на полуслове. Как же она сразу не сообразила? И где были ее хваленые мозги? И что это в таком случае значит?

— Мио? Мио! — оказывается, Гарри уже с минуту махал рукой перед ее глазами, пытаясь до нее достучаться. — Ты куда пропала?

— Гарри... — слова находились с трудом, тяжело всплывая в памяти, — ты можешь мне объяснить... У меня с детства не было стихийных выбросов, а тут сразу два за один только вечер. Причем если первый был неосознанным, то второй я контролировала! И оба раза это было в ответ на твою магию! Гарри, что происходит?

Гермиона смотрела испытующе и немного растерянно, отчаянно надеясь, что вот сейчас Гарри ответит на все ее вопросы. Рука его, словно сама собой, потянулась взлохматить волосы, он прикусил губу, и сам растерявшись под этим взглядом.

— Мио, ну не смотри на меня так! Не знаю я, правда, не знаю! Наверное, в кои то веки раз я с тобой соглашусь — мы действительно должны завтра сходить в библиотеку, — Гермиона подняла бровь в немом изумлении, а Гарри тут же добавил: — Правда, я сомневаюсь, что мы там что-то найдем. Мне кажется, я нечто подобное читал... — он захлебнулся воздухом и закончил упавшим голосом: — В библиотеке Сириуса, на Гриммо.

— Гарри... — Гермиона протянула руку в отчаянном жесте помочь, поддержать, но в нерешительности опустила. Потом все же подошла к нему и обняла. Спрятав лицо у него на груди, она с убежденностью, которой на самом деле не чувствовала, глухо проговорила: — С ним все будет в порядке, вот увидишь. Там сейчас лучшие колдомедики, они все сделают правильно. Да даже профессор Снейп там! А ты знаешь, он считается лучшим знатоком темной магии.

— Ну да, это все так, но...

— Вот что, дорогой мой. Мы сейчас идем в гостиную. До утра всего ничего, а тебе нужно хоть немного отдохнуть. Ты когда спал-то в последний раз?

Гермиона взяла Гарри за руку и потащила к выходу. Как же все-таки хорошо, что в эти несколько ночей преподавателям было не до патрулирования коридоров! По крайней мере, они могли добраться до гриффиндорской башни, не рискуя схлопотать отработки на последние дни перед отъездом.

* * *

В гостиной Гриффиндора уже никого не было, но в кресле перед камином, неловко откинув голову на спинку и приоткрыв рот, спал Рон. Гарри тронул его за плечо, и друг вскинулся, непонимающе хлопая глазами и вертя головой.

— А? Что? А, это вы... — Рон снова упал в кресло и приглашающее махнул рукой в сторону таких же, стоящих рядом. — Ну и где же вас носило до сих пор?

— Рон! Мадам Помфри тебя наконец-то выпустила? Все в порядке?

— Герми, — Рон поморщился, — Слишком много вопросов. Да, все уже в порядке, меня выписали перед ужином. Но где были вы? И кстати, который час?

Гермиона взмахнула палочкой, и перед ними завис светящийся циферблат. Рон присвистнул:

— Три часа ночи! Мне никто не хочет ничего объяснить?

Гермиона бросила на Гарри встревоженный взгляд. Он сидел, уперев локти в колени и положив подбородок на сплетенные пальцы. Почувствовав, что на него смотрят, он повернул голову.

— Ты уверен, что хочешь это знать? Информация не из приятных.

— Гарри, если тебе есть что сказать, скажи это сейчас. Во-первых, тебе самому станет легче, когда выговоришься, а во-вторых... -Рон самодовольно ухмыльнулся, — ...я не умру от любопытства до утра.

Уизли хлопнул друга по плечу широкой ладонью, отчего тот едва не свалился с кресла, а потом ободряюще сжал то же плечо.

— Да ладно, Гарри, мы же все понимаем. Если тебе нужно время, ты так и скажи.

Гарри запустил руку в волосы, еще больше растрепав и без того взлохмаченную шевелюру, и глубоко вздохнул.

— Да не во времени дело... В общем, я сегодня говорил с директором...

— Ага, а потом ползамка тряслось от твоего выброса, — вмешалась Гермиона, сердито сверкая глазами.

— Мио, ну зачем ты... — Гарри поморщился.

— Так, а вот с этого места поподробнее, — Рон демонстративно поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. — Что за выброс? По какой причине? Почему я не знаю?

— Ты не знаешь, потому что с глобальностью Гермиона переборщила...

— Ну да, трясло только кабинет Дамблдора и Выручай-комнату, — опять вмешалась та. — И не смотри на меня так! После такого расхода магии тебе надо минимум три дня постельного режима! Гарри, пойми, — голос ее смягчился, — я за тебя волнуюсь. Трех дней у нас нет, послезавтра уже по домам, а дома ты...— Гермиона осеклась.

— Угу, дома отдых мне будет только сниться. Дурсли просто мечтают мне его предоставить, — Гарри горько улыбнулся.

— Так, стоп, — Рон хлопнул себя ладонями по коленям. — Я чего-то не понимаю? Какие Дурсли? Разве ты не едешь на Гриммо?

— Именно этот вопрос я и задал нашему дорогому директору. А он ответил, что я должен вернуться на Прайвет-драйв. Видите ли, Сириус, — Гарри сглотнул, — не может обо мне позаботиться, — закончил он упавшим голосом.

— Но ведь там не только Сириус живет! А если речь идет о защите, то уж штаб Ордена защищен всяко лучше, чем дом Дурслей! — Рон горячился и размахивал руками. — Я думал, мы там вместе будем...

Гарри удивленно уставился на друга. Вот оно что... Значит, семейство Уизли на лето поселится в штабе, его друзья будут вместе, и только он снова будет один. Парень хмыкнул. Должен. И откуда у него в неполных шестнадцать лет скопилось столько долгов?

— Гарри, это ведь не все, о чем вы говорили? Есть что-то еще? — Гермиона, как всегда, замечала и понимала больше остальных.

— Ох, Герм, и где ты только взялась такая умная на мою голову? — Гарри притворно вздохнул, но глаза его улыбались.

— Дана тебе в наказание за столько лет отлынивания от учебы, — она насмешливо фыркнула. — Но ты не ответил. Что еще сказал Дамблдор? Это... это как-то связано с тем разбитым пророчеством?

Гарри напрягся. Ему сейчас казалось совершенно невозможным поднять взгляд от собственных, судорожно сцепленных на коленях, рук.

— Ты права. Мы действительно говорили о пророчестве. Собственно, мне дали прослушать полную его версию. Пророчество было произнесено в присутствии Дамблдора, он просто показал мне свое воспоминание об этом. Общий смысл в том, что... короче, именно я должен убить Волдеморта. По крайней мере, это следует из фразы: «вместе им жить не суждено». — Гарри с некоторым усилием заставил себя посмотреть на друзей. — Я опять должен, черт побери! Почему становиться убийцей должен именно я? Почему убивать Темного Лорда должен школьник? Разве нет для этого кого-то более опытного?

— Тише, Гарри, — на плечо парню легла маленькая, но твердая рука. Гермиона. На другое плечо опустилась рука Рона. — Нам доказывать ничего не нужно. Мы с тобой в любом случае, слышишь? А теперь успокойся, не хватало еще, чтобы и наша гостиная превратилась в склад поломанной мебели. Думаю, профессор МакГонагалл этого не одобрит.

Слова Гермионы волшебным образом успокоили начавшуюся было истерику Гарри. Он откинулся на спинку кресла и немного расслабился. Гарри видел страх в глазах Гермионы, но видел и решимость идти с ним до конца, куда бы ни привел его выбранный путь. Точно такая же решимость светилась и в глазах Уизли, а еще — немного бесшабашное веселье, как от предвкушения знатной заварушки, в которой он, Рон, обязательно поучаствует, чем бы ему это ни грозило. Ощущая такую двустороннюю поддержку, Гарри почувствовал, что тугой узел в груди, мешающий, не дающий дышать еще с тех пор, как Сириус попал в больницу, постепенно расслабляется, отпускает, сменяясь теплом. Теплом от осознания того, что его друзья поняли и приняли его таким, какой он есть, что не отвернулись, не бросились бежать, как от чумного или прокаженного. Гарри знал, что и Рон, и Гермиона взволнованы больше, чем хотят показать, но эта их поддержка значила для него больше, чем он мог выразить словами.

Рон со вкусом потянулся и встал.

— Вы как хотите, а я спать. Этот день был чересчур длинным. Гарри, ты идешь?

Гарри был занят, он смотрел на Гермиону, а потому ответил, даже не повернув голову:

— Сейчас, Рон. Ты иди, я тебя догоню.

Гарри был занят, и только поэтому не заметил странного взгляда, который его лучший друг бросил в их сторону.

Музыка:

Сцена стихийного выброса писалась под В. А. Моцарт — Гроза (классическая музыка в современной рок-обработке)

Игра в четыре руки: Бетховен — Соната для фортепиано №23 Для накопления энергии в борьбе

Последняя: Моцарт — Симфония сердца (Симфония №6)

Погода этим летом совсем не походила на ту, что должна была бы быть в этом сезоне. Природа словно сошла с ума, и за почти два месяца не выдалось еще ни одного теплого дня. Сегодняшний день не стал исключением. Начавшийся еще ночью мелкий дождь к утру утих, но превратился в то подобие некоего тумана, когда вроде бы и на голову не капает, но воздух все равно настолько пропитан влагой, что она липким холодом оседает на одежде и волосах, стекает каплями по стеклам очков и заставляет непроизвольно вздрагивать под порывами налетающего ветра.

Гарри с негромким стоном разогнул затекшую спину и выпрямился. Давая отдых напряженным мышцам, он огляделся по сторонам. Прайвет-драйв была пустынна в этот послеобеденный час. Даже заядлая кошатница миссис Фигг, которую в любое время можно было увидеть с сумкой, полной кошачьих консервов, сегодня и носа не показывала наружу, видимо, грелась в обществе своих любимцев. Гарри невольно хмыкнул, представив картину: пожилая женщина в кресле и сидящие гроздьями на ней разномастные кошки. Две устроились на коленях, и худые старушечьи пальцы мерно почесывают их за ушами, поглаживают подставленные спинки; еще одна умостилась почти на груди, и под аккомпанемент собственного негромкого мурлыканья мягко перебирает лапами; остальные расселись на спинке кресла и на подлокотниках, периодически привлекая к себе внимание и напрашиваясь на ласку.

Поттер вздохнул и поежился. Он сейчас тоже не отказался бы посидеть в тепле, пускай и не в кресле и не перед камином, а просто в своей комнате. Только теперь он заметил, что уже основательно промок и замерз, и вот только простуды ему сейчас и не хватает. В подтверждение своим мыслям Гарри звонко чихнул и со вздохом вернулся к работе. Его тетку не волновали мелочи вроде мерзкой погоды или здоровья племянника, клумба должна быть прополота сейчас, а не то он в очередной раз останется без ужина. А если дядя Вернон вернется с работы в плохом настроении, то... лучше и не думать лишний раз, что тогда может быть.

Безумно хотелось спать, даже холод, мерзкими пальцами пробирающийся под мокрую рубашку, не мог заставить взбодриться. Сегодня Гарри опять не спал полночи из-за кошмаров. Ему снилась битва в Министерстве, безумный смех Беллатрисы Лестранж, фиолетово-синий луч, срывающийся с ее палочки, и Сириус, падающий в Арку. Только в этих кошмарах Люпин не успевал его подхватить, и Сириус бесконечно долго падал за колышущуюся полупрозрачную завесу, растворяясь за ней. Гарри стоял, замерев в бездействии, и понимал, что ничего не сможет сделать, что он опять опоздал, не помог, не предотвратил беду, и крестный, как и Седрик, погиб... умер из-за него!

Гарри проснулся от собственного крика. Хорошо хоть, что его магия, будто чувствуя, что нужно хозяину, реагировала соответственно моменту. Не раз уже за последние несколько недель он просыпался в прозрачном коконе, заглушающем его крики, иначе несложно было бы предугадать реакцию разбуженного среди ночи дяди Вернона. Ментальные барьеры от кошмаров не спасали, собственное сознание, защищенное от попыток проникновения извне, никак не реагировало на попытки отгородиться еще и от внутренних переживаний, и редкую ночь Гарри удавалось нормально отдохнуть. От этого он чувствовал постоянную усталость, а в последнее время желание выспаться определенно превалировало даже над желанием узнать хоть что-то о Сириусе.

Гарри тяжело вздохнул. Неизвестность выматывала, невозможность узнать, что происходит во внешнем мире, заставляла предполагать самое худшее. Пусть говорят, что отсутствие новостей — тоже хорошие новости, ему этого было мало. От Рона еще в первые дни каникул пришло небольшое послание, в котором сообщалось, что вся семья Уизли находится сейчас на Гриммо, но Дамблдор запретил переписку, потому что есть возможность перехватывания почты. С тех пор писем больше не было. Гермиона с родителями отдыхала во Франции и должна была вернуться только в середине августа. Гарри оказался в информационном вакууме, и даже маггловские новости ему были недоступны — дорогие родственнички бдительно следили за всеми передвижениями своего племянника.

Периодически он слышал хлопки аппарации, но давно уже научился не обращать на них внимания. Да, поначалу он каждый раз вздрагивал, но потом понял, что это опять члены Ордена приглядывают за ним, как и прошлым летом. Надзиратели, как Гарри окрестил их про себя, не собирались показываться на глаза, и хотя Поттер прекрасно знал некоторых из них, он заставил себя не оглядываться по сторонам каждый раз, как услышит звук перемещения. Ему это стало безразлично. Дамблдор насильно отправил его к Дурслям, не слыша никаких просьб и уговоров, сознательно лишил любой информации, а ведь прекрасно знал, насколько ценна для Гарри любая новость о состоянии крестного. И невольно в душу начинали закрадываться сомнения. А так ли уж нужно спасать этот... чертов мир, в котором ему так и не нашлось места? Да, у него были друзья, была любимая девушка, но сам он как был «не таким, как все», так и остался. В доме Дурслей он считался ненормальным из-за того, что был магом, в магическом мире его с самого начала считали кем-то вроде мессии, и он опять же был другим, отличным от всех остальных. Его настоящего за всеми масками видела, пожалуй, только Гермиона, да еще Снейп. Парень усмехнулся. Уж кто-кто, а Снейп точно никогда его не выделял. С самого первого дня он дал понять, что для него Поттер был и останется еще одним из той кучки назойливых и ни на что не способных студиозусов, которые волею судьбы обязаны были посещать его уроки. Сначала Гарри не понимал причин такого пренебрежения и злился, но все изменилось, когда он начал заниматься с профессором окклюменцией.

Воспоминание

На одном из уроков, когда у Поттера, наконец, получилось закрыть свои мысли от чужого вторжения, ему удалось вытолкнуть зельевара из своего сознания, и он случайно проскользнул за ментальные блоки своего учителя. Ничего определенного ему увидеть не дали, но одно знание для себя Гарри все-таки оттуда вынес. Профессор Снейп тоже носил маски. И их у него было не в пример больше, чем у самого Гарри. Для Дамблдора у профессора была маска послушного ученика и последователя, для студентов — маска злобного монстра из подземелий, а для Гарри... Для Гарри с преподавателя слетели все маски разом, и за ними он увидел всепоглощающее одиночество, бесконечную усталость и... беспокойство? Определенно, то чувство, мелькнувшее в отдалении и слишком быстро спрятанное, было беспокойством за него, за лезущего не в свои дела и вечно находящего приключения на пятую точку Поттера. Открытие было поистине шокирующим. Неудивительно, что Гарри тогда позорно сбежал, и их урок закончился раньше времени.

За следующие несколько часов он многое обдумал, многие поступки зельевара были безжалостно вытянуты из памяти и рассмотрены в свете новых открывшихся фактов. Гарри, к стыду своему, понял, что более надежного и в тоже время более незаметного ангела-хранителя у него не было ни в стенах Хогвартса, ни за его пределами. Чувство вины, уже привычно заглушаемое после смерти Седрика, вновь подняло свою мерзкую голову и с новой силой вгрызлось во внутренности. Гарри понял, что если он сейчас же ничего не сделает, он просто перестанет себя уважать. Позже, уже после отбоя, его, как преступника на место преступления, потянуло в подземелья.

Завернувшись в мантию-невидимку и стараясь ступать как можно тише, Гарри подошел к личным покоям зельевара и прислушался. И сам себя обругал за глупость. Естественно, на дверях висят мощные заглушающие, профессор Снейп слишком ценит свободу личного пространства, чтобы позволить кому бы то ни было подслушивать под дверью. Глубоко вздохнув, Гарри поднял руку и постучался. Стук получился робким и тихим, но в тишине подземелий он прозвучал громче пушечного выстрела, и от этого Поттер невольно вздрогнул. Дверь открылась бесшумно и практически мгновенно. На пороге стоял Снейп и вглядывался в пустоту перед собой. Что-то было не так в его облике и, присмотревшись, Гарри понял — масок не было! Перед ним стоял просто сильно усталый человек, а еще... Гарри принюхался — он явно пил там, в одиночестве. Вероятно, алкоголь несколько ослабил его реакции, а потому он не принял свой обычный вид угрюмого недовольства.

Внезапно Снейп резким движением протянул руку вперед и сдернул с него мантию-невидимку.

— Поттер... — протянул он. — Ну конечно. Только для вас, видимо, в этой школе правила неписаны. И что же, позвольте спросить, вы забыли здесь после отбоя?

Гарри хотел ответить, честно, он уже открыл рот, но все заготовленные слова куда-то разом пропали, и вместо них из горла вырвалось только невнятное сипение. Профессор вздохнул.

— Понятно. Как обычно, проблемы с вербальным выражением мыслей, Поттер?— Гарри только глупо моргал глазами, так и застыв с открытым ртом. — Полагаю, раз вы все же пришли сюда, обратно вы в ближайшее время не собираетесь? — Гарри согласно закивал. Видеть такого Снейпа было слишком непривычно, и он чувствовал, что прямо сейчас не сможет сказать ни слова из того, что ему хотелось сказать, но и уходить просто так он не собирался. — Ну что ж, проходите. И закройте рот, наконец. Я не кусаюсь, по крайней мере, пока.

Гарри захлопнул рот, так что зубы клацнули, и в удивлении воззрился на спину Снейпа, идущего впереди по направлению в гостиную. Это он что, пошутил сейчас? Снейп, имеющий чувство юмора, вообще выходил за рамки его понимания, но, тем не менее, это лишь подтверждало сделанные ранее выводы.

В гостиной профессор кивком указал на второе кресло у камина, и сам расположился в таком же. Гарри сел и огляделся. Вопреки представлениям, личные покои зельевара не были мрачными, как и не наблюдалось в них ничего слизеринского. Никаких змей, ничего черного, зеленого или серебристого. Большая, очень светлая комната с бежевыми занавесками на наколдованных окнах, коричневым, даже на вид пушистым ковром со сложным рисунком на полу, и множеством книжных полок, заполненных разной степени древности фолиантами. У камина стоял журнальный столик из красного дерева, кресла и диван были обиты бархатом глубокого цвета выдержанного бургундского. На столике стояла початая бутылка виски и толстостенный бокал.

— Насмотрелись, Поттер? — в голосе Снейпа звучали насмешливые нотки. — Может быть, теперь я все-таки услышу, зачем вы пришли?

Гарри вздрогнул и перевел взгляд на профессора. Попытался что-то сказать, но слова не хотели выталкиваться из пересохшего горла, и он только судорожно сглотнул. Снейп — о чудо! — не начал снова язвить, а только молча призвал второй стакан и, плеснув туда виски на палец, протянул его Поттеру со словами:

— Пейте, — заметив изумленный взгляд, он добавил: — Не бойтесь, Поттер, не отравлено. Если уж на то пошло, один взорванный котел Лонгботтома способен убить вас быстрее и гораздо надежнее, чем это.

Гарри наконец-то отмер:

— Нет, сэр, я не думаю...

— Я знаю, Поттер, это обычное ваше состояние, — перебил его Снейп. — Выпейте, наконец, говорите, зачем пришли, и выметайтесь. У меня был тяжелый день.

Гарри отхлебнул из стакана и закашлялся, когда виски огненной лавой проскользнул в желудок, но, как ни странно, это действительно помогло ему расслабиться. Мысли, приобретя замечательную легкость, бабочками запорхали в голове. Пытаясь собрать их в кучу, Гарри неосознанно потер шрам, как делал всегда в минуты глубокой задумчивости. Он настолько погрузился в себя, что даже не сразу услышал окрик:

— Поттер! Что случилось на самом деле? У вас шрам болит? Снова? Почему сразу не сказали?

— Н-нет, профессор, простите, я просто задумался... — Гарри резко отдернул ладонь, услышав в голосе Снейпа искреннее, неподдельное беспокойство.

Но Снейп, казалось, и сам уже заметил, что позволил чувствам взять верх, и моментально окрысился:

— В таком случае, долго вы еще намерены занимать мое время? Позволю себе заметить, сейчас глубокая ночь на дворе!

— Нет, сэр, я... Я пришел, чтобы... Я хотел сказать... — Гарри зажмурился и выпалил скороговоркой: — Яхотелсказатьвамспасибо!

— Что? Поттер, потрудитесь выражаться членораздельно.

Сделав глубокий вдох и стараясь сдержать нервную дрожь, от которой даже зубы выбивали дробь, Гарри четко и внятно, глядя профессору в глаза, повторил:

— Я пришел, сэр, чтобы сказать вам спасибо. И попросить прощения.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что Снейп был очень сильно удивлен. Тонкая бровь вздернулась в немом вопросе, а рука, подносящая стакан с выпивкой ко рту, замерла на полпути. Однако надо отдать ему должное, профессор быстро справился со своими эмоциями.

— И что же подтолкнуло вас к такому решению, Поттер? Хотя можете не отвечать. Полагаю, на вас произвело впечатление нечто, увиденное вами в моем сознании, не так ли? Однако, насколько я могу судить, вы не могли увидеть там ничего настолько впечатляющего, что могло бы поколебать вашу уверенность в моей виновности во всех смертных грехах, а потому спрошу прямо, — тут тон Снейпа неуловимо изменился и сделался угрожающим. — Что вы увидели?

Гарри снова сглотнул и одним махом допил остатки виски. Нервно проворачивая стакан в руках, он лихорадочно размышлял над своими дальнейшими словами. Как сказать, как объяснить, чтобы он поверил? Учитывая количество стен, выстроенных профессором и призванных оградить его сердце и его душу от внешнего мира, это будет очень нелегкой задачей. Вот если бы он сам мог увидеть себя таким, каким предстал перед глазами Гарри в тот момент... А вот это уже мысль! Что, если... Быстро, чтобы не успеть передумать, Гарри встал, поставил на стол бокал и положил рядом свою волшебную палочку. Затем вышел на середину комнаты, повернулся к Снейпу и сделал приглашающий жест рукой:

— Я предлагаю вам самому посмотреть, сэр. Думаю, я еще не настолько силен в ментальных науках, чтобы уметь подделать воспоминания, да и, как вы сами выразились, мои трудности с вербальным выражением мыслей могут растянуть сей процесс на неопределенное время. Смотрите, профессор, мне нечего скрывать.

Недоверчиво хмыкнув, Снейп все же встал напротив Гарри и произнес:

— Легиллименс!

Конец воспоминания

В очередной раз давая отдых усталой спине и отряхивая руки от земли, Гарри улыбнулся собственным мыслям. Конечно, чуда не случилось, и упрямый профессор зельеварения не был бы собой, если бы поверил Поттеру сразу и безоговорочно, но баллы за нахождение вне спальни после отбоя он в тот раз так и не снял, что уже само по себе было добрым знаком. Язвить Снейп не перестал, как не перестал сыпать оскорблениями, но теперь Гарри просто не замечал этого. Он фыркнул, вспоминая, как просто прекратил реагировать на бесчисленные язвительные фразы, как на сарказм отвечал улыбкой, и как зельевар, наконец, смирился с тем фактом, что Поттер, единожды поставив себе цель постоянно посягать на его личное пространство, от своего теперь не отступится.

Из мыслей Гарри вырвал очередной хлопок аппарации. Где-то совсем рядом завыла автомобильная сигнализация. Собирая инструменты, чтобы занести их на место, Гарри покачал головой. Видимо, Тонкс опять промахнулась с конечной точкой. Посмотрев на всякий случай по сторонам и вполне ожидаемо никого не увидев, он направился к небольшой пристройке на заднем дворе, чтобы оставить там инструменты, намереваясь потом пойти в дом и хоть немного согреться и перекусить.

— Мистер Поттер, что, во имя Мерлина, вы делаете? — холодный голос за спиной застал Гарри врасплох, заставив вздрогнуть и резко обернуться.

У невысокого заборчика стоял Снейп. Скрестив руки на груди, привычно закутанный в черную мантию, он казался чужеродным элементом на этой тихой улочке. Под пронзительным взглядом Гарри снова вздрогнул и внезапно почувствовал себя виноватым. Ничем не обоснованное чувство вызвало раздражение на самого себя, и он довольно резко ответил:

— Работаю, сэр. Разве не видно?

Снейп на резкость не отреагировал, только знакомо вздернул бровь, отчего Гарри мгновенно стушевался.

— Простите, профессор. Я просто не ожидал вас увидеть. А... почему вы здесь?

— Директор Дамблдор навязал мне сомнительное удовольствие забрать вас отсюда и переправить на площадь Гриммо. У вас десять минут, Поттер, чтобы собраться. Я подожду вас здесь.

С этими словами Снейп с самым непринужденным видом прислонился к заборчику и снова скрестил руки на груди. Гарри отнес инструменты на место и уже направился было к двери, но в нерешительности остановился. Снейп, заметив заминку, вопросительно на него посмотрел.

— Извините, сэр, но мои вещи у меня отобрали и заперли, а ключ находится у дяди Вернона...

— Ясно. Можете не продолжать, — с этими словами зельевар прошел через калитку и вместе с Гарри вошел в дом. — Где? — Поттер молча указал на дверь чулана, на которой висел большой амбарный замок.

— Сэр, я не думаю, что ваше колдовство не засекут. Однажды мне выслали предупреждение из-за домового эльфа...

— Не волнуйтесь, Поттер, в этот раз вам ничего не грозит, — Снейп взмахнул рукой, и замок щелкнул, открываясь. — Беспалочковую магию невозможно отследить, подобные чары есть только на волшебных палочках несовершеннолетних студентов. А Добби, насколько я знаю, имел вполне конкретную цель, и именно поэтому вы получили то предупреждение.

Снейп говорил спокойно, и от этого Гарри ощутил непреодолимое желание потрясти головой или ущипнуть самого себя. Как же ему всего этого не хватало! А привычный сарказм профессора как нельзя лучше подтверждал реальность происходящего.

Именно этот момент выбрала Петуния Дурсль, чтобы появиться в коридоре.

— Кто вы такой? Чем вы занимаетесь в моем доме? — ее голос, и так не самый тихий и приятный, сорвался на визг, от которого хотелось зажать руками уши.

Гарри испуганно вздрогнул и вжался спиной в стену, словно пытаясь слиться с ней и стать как можно незаметнее. Однако Снейп, казалось, никак не отреагировал на такой неласковый прием, потому как ни один мускул не дрогнул на его лице. Он повернулся и спокойно произнес:

— Петуния, сбавь тон. Не заставляй меня самому закрыть тебе рот.

— Ты?! — тетка и не подумала понизить голос. — Явился! Что, пришел забрать, наконец, своего...

— Петуния! — Гарри еще ни разу не слышал, чтобы Снейп кричал. Он не мог понять, что же такого хотела сказать тетя Петуния, что заставило профессора повысить голос. — Помни, ты обещала!

К большому удивлению Гарри, тетка все же замолчала. Это все было очень интересно, и он уже открыл рот, чтобы спросить, но Снейп его прервал:

— Поттер! Захлопните рот и идите собираться! У вас три минуты.

Гарри решил, что все интересующие его вопросы можно немного отложить, схватил сундук и умчался наверх. Быстро покидав одежду поверх книг и письменных принадлежностей, он спустился вниз. Зельевар все так же стоял в коридоре, прислонившись к стене, тети Петунии видно не было.

— Готовы? Идите за мной.

Гарри подхватил тяжелый сундук и потащил его к выходу. Снейп направился к небольшому скверику, откуда можно было аппарировать без риска быть замеченными. Гарри, пыхтя, едва поспевал за ним.

— Сэр, можно задать вам вопрос?

— Вы его уже задали, Поттер. Не трудитесь, я знаю, о чем вы хотите спросить. Но на этот вопрос вам еще рано знать ответ.

— Но, сэр...

— Я сказал, нет, Поттер. Этого недостаточно?

— Достаточно, сэр.

Гарри замолчал на какое-то время, но потом его мысли повернули в другое русло.

— Сэр? Скажите, а вы ничего не знаете о Сириусе?

Снейп внимательно посмотрел Гарри в глаза и вздохнул.

— Знаю, Поттер. Ваш крестный все еще в коме, ему не лучше, — заметив, как сник Гарри после этих слов, он добавил: — Но и не хуже.

— А хоть какие-то изменения есть?

— Проклятье, которое в него послала Белла, было классифицировано и снято.

— Так это же хорошо! Значит, он скоро очнется?

— Не хочется вас разочаровывать, но — нет.

— Но... почему?

Профессор снова вздохнул.

— Влияние Арки на сознание живых людей малоизученно. Раньше за нее отправляли только мертвых, после казни. Ваш крестный соприкоснулся с Аркой Смерти, когда был жив, а потом его оттуда выдернули. Неизвестно, какие изменения в его сознании это повлекло за собой, неизвестно, что вообще сейчас происходит с его сознанием. Сириус Блэк жив, его организм функционирует нормально, но его душа, если можно так выразиться, сейчас находится в подвешенном состоянии, и колдомедики не знают, что сделать, чтобы вернуть ее обратно.

— Колдомедики не знают, а вы, сэр?

— Поттер, — голос профессора был насмешлив, — уж не считаете ли вы, что сфера моих интересов распространяется настолько далеко?

— Профессор, вы же считаетесь лучшим знатоком темных искусств!

— Сомнительный комплимент, — хмыкнул Снейп. Гарри смутился. — Нет, Поттер, несмотря на то, что я действительно знаю многое, в этом случае моих знаний явно недостаточно.

Гарри сник. Он действительно надеялся, что Снейп так или иначе сможет помочь Сириусу, надеялся, что вот-вот, еще немного — и крестный снова будет с ним. Теперь же он не знал, на что еще рассчитывать, и призрачная надежда на счастливую жизнь со своей семьей отодвигалась на неопределенное время.

Они вошли в сквер. Оглянувшись и удостоверившись, что поблизости никого нет, Снейп уменьшил сундук Гарри и спрятал его в карман. Затем взял за руку самого Гарри и аппарировал на верхнюю ступеньку крыльца дома номер 12 на площади Гриммо.

— Надеюсь, дальше вы справитесь без моей помощи, — произнес он, возвращая сундуку его первоначальный размер. — У меня остались незаконченные дела. И вот еще что, Поттер... — Снейп сунул руку в карман мантии и достал оттуда пузырек с каким-то зельем. В ответ на вопросительный взгляд Гарри он пояснил: — Это перечное зелье. Выпьете сегодня перед сном. На этом все.

Гарри кивнул и открыл входную дверь.

— Спасибо, профессор. До свидания.

Сдержанно кивнув, Снейп аппарировал, и Гарри, наконец, вошел в дом.

В холле Гарри предсказуемо задел громоздким сундуком подставку для зонтов в виде тролльей лапы, которая упала с диким грохотом. Портьера перед портретом миссис Блэк тут же отодвинулась и мерзкая старуха завопила дурным голосом:

— Мерзкие грязнокровки! Предатели крови!!! Осквернители рода!!!

На этот крик из кухни выскочила миссис Уизли, следом за ней показалась Джинни, а на лестнице послышался топот, и вниз скатились близнецы с Роном. Шума в холле стало еще больше. Слегка оглушенный и дезориентированный, Гарри сначала попал в объятия Молли, через ее плечо приветственно кивнул Джинни, затем его в четыре руки обняли Фред с Джорджем, попутно взлохматив и так не идеальную прическу, и, наконец, Рон стиснул его в медвежьих объятиях.

— Гарри, а мы уж думали...

— ... что не увидим тебя этим летом, — близнецы по-прежнему договаривали фразы друг за другом.

— Дружище, ты не представляешь, как я рад тебя видеть, — Рон улыбался и едва не подпрыгивал.

— Ох, Гарри, ты, наверное, голоден? — Молли Уизли, как всегда, была в своем репертуаре. — Ужин будет через полчаса. Рон, помоги Гарри отнести вещи наверх. Вы будете жить в одной комнате, как в прошлом году.

— Хорошо, миссис Уизли, — выговорил Гарри, когда, наконец, получил возможность вставить хоть слово.

Рон с легкостью подхватил тяжеленный сундук и понес его на второй этаж. Следом потянулись Гарри, Фред и Джордж. Джинни вернулась на кухню. Портрет миссис Блэк умолк, когда стало не на кого кричать.

Толкнув дверь в знакомую с прошлого лета комнату, Рон швырнул сундук в угол, плюхнулся на свою кровать и махнул рукой на вторую такую же, куда сразу же умостились близнецы. Гарри сел рядом с другом и осмотрелся. Все как обычно, как и прошлым летом. Стены над кроватью, занимаемой рыжиком, опять пестрели плакатами с изображением «Пушек Педдл», рядом на стуле валялась скомканная мантия, из-под шкафа выглядывала рукоять метлы, а из-под самой кровати — один носок. Рабочий стол у окна был завален обрывками пергаментов и книгами: вполне себе обычный рабочий беспорядок. Гарри хмыкнул про себя. Видимо, друг решил серьезно заняться учебой. Ну что ж, давно пора... Появилось стойкое ощущение дежавю. Все это уже было: и эта комната, и даже этот беспорядок. Казалось, вот-вот откроется дверь, заглянет Сириус и скажет: «Сохатик, ты так скоро в книжного червя превратишься. Пойдем со мной, отвлечешься немного!»... Вместо этого младший Уизли, заглядывая другу в глаза, произнес:

— Ну... Гарри, ты как вообще?

Гарри растерялся. Он на самом деле не знал, что скажет друзьям. Рассказать о том, как тоскливо ему было в одиночестве, без друзей и без Гермионы, все эти полтора месяца? Или о том, как сходил с ума от неизвестности, не имея возможности узнать хоть что-то из того, что творится за пределами Прайвет-драйв? Рассказать о разъедающем душу беспокойстве за единственного родного человека, находящегося сейчас между жизнью и смертью? Или о ночных кошмарах, разрывающих сердце, и чувстве вины, все сильнее проявляющем себя после каждого из них? О Дурслях вообще говорить не хотелось. Гарри всегда считал, что его родственники — это не та тема, которую можно обсудить с друзьями. Всю сложившуюся ситуацию знала, пожалуй, только Гермиона, Рон наверняка догадывался, что в семье у него не все ладно, но парень не был уверен, что когда-либо захотел бы рассказать об этом. И сейчас, глядя в голубые встревоженные глаза друга, он произнес дежурную фразу:

— Более-менее, Рон, — и, сменив тон, добавил: — Только отсутствие новостей выводит из себя. Так что вы просто должны посвятить меня во все, что произошло в магическом мире за то время, пока я отсиживался у Дурслей.

— О, Гарри, ты теперь у нас знаменитость... — оживился Фред. Или Джордж?

— ...о тебе писали все газеты...

— ...ты теперь наверняка задерешь нос... — говоря это, близнецы повскакивали со своих мест и решили продемонстрировать, как, по их мнению, должен вести себя теперь герой магмира. Задирая подбородки и преувеличенно церемонно раскланиваясь друг перед другом, они устроили целое представление для веселящихся Гарри и Рона. Фред наступил на ногу Джорджу («Ах, простите, сэр, я не хотел...»), Джордж в отместку, проходя мимо, толкнул Фреда, отчего тот запнулся и упал («Простите и вы меня, я, конечно же, не нарочно...»). Фред, лежа на полу, сделал Джорджу подножку, тот свалился на брата, сверху на них набросился Рон, а потом с криком: «Куча мала, все сюда!» — к общей свалке присоединился Гарри. Именно такую картину застала Джинни, когда пришла звать мальчишек к ужину.

Переступив через ногу Рона, потом через голову Джорджа, и увернувшись от руки Фреда, который попытался схватить ее за щиколотку, она прошла в комнату и села на кровать, чинно расправив складки платья на коленях.

— Ребята, я понимаю, что вы очень рады видеть друг друга и все такое, но мама уже на взводе, и если вы сейчас не спуститесь, она сама придет сюда, — Джинни коварно улыбнулась. — И вот тогда я вам не завидую. Так что советую вам привести себя в порядок как можно быстрее, и отправляться на кухню.

Смутившись, Гарри вскочил и принялся поправлять сбившуюся одежду. Следом поднялись и близнецы с Роном.

— Умеешь же ты прийти невовремя, Джин, — вопреки своим словам, Рон улыбался.

Сестра ответила ему ослепительной улыбкой и первой вышла из комнаты. А Гарри вдруг подумал о том, что она перестала смущаться в его присутствии. Эта девочка, влюбленная в него когда-то до такой степени, что просто теряла дар речи в его присутствии, видимо, переросла свою детскую влюбленность, что самого Гарри не могло не радовать. Все-таки Джинни была ему как сестра, и он никогда не хотел быть причиной ее страданий. Улыбнувшись своим мыслям, Гарри, наконец, вышел следом за братьями.

За столом в кухне уже сидели мистер Уизли и Ремус Люпин. Гарри сдержанно поздоровался с отцом семейства и крепко обнял Ремуса. Оборотень уже привычно взлохматил ему волосы и усадил рядом с собой.

— Ну, рассказывай, как твои дела?

— Дела нормально, Ремус, — Гарри решил не отвлекаться по пустякам. — Как ты думаешь, как скоро я смогу навестить Сириуса?

Последнюю фразу услышал Артур Уизли.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, Гарри. Завтра после обеда придет Тонкс и вместе с Ремусом сопроводит в больницу Святого Мунго всех желающих.

— Мы пойдем с тобой, Гарри, — сказала миссис Уизли. Ее согласными кивками поддержали и остальные члены семейства.

Поттер немного успокоился. Теперь надо было только дождаться завтрашнего дня — и он сможет увидеть Сириуса. Гарри столько всего хотел рассказать крестному! И неважно, что тот его не услышит, в глубине души все же теплилась отчаянная надежда, что Сириус очнется, когда почувствует, как он нужен своему крестнику. За всеми этими мыслями Гарри не заметил, как разговор за столом перешел на другие темы.

— ...нового министра, — услышал он окончание фразы мистера Уизли.

— У нас сейчас другой министр?

— Ах да, Гарри, ты же не знаешь, — Артур повернулся к нему. — После вашей блестящей эскапады полтора месяца назад Корнелиус Фадж сложил с себя полномочия. Не стал дожидаться, пока его с позором свергнут после всего, что он делал и говорил весь предыдущий год. Как бы там ни было, магическое общество потребовало переизбрания министра. Новым главой Министерства стал Руфус Скримджер.

— Ага, — фыркнул Гарри, — можно подумать, это что-то изменило.

— Скримджер — бывший аврор, — произнес мистер Уизли. — По крайней мере, в данный момент у него большой кредит доверия. Люди надеются, что он наведет порядок.

— И в чем же проявляется его деятельность?

— В первую очередь он озаботился тем, чтобы лучше защитить школу, — в беседу вступил Ремус.

— Но разве школа — не самое защищенное место во всей Англии? — вмешался Рон.

— Ты, несомненно, прав, сын, — Артур поставил локти на стол, сложив пальцы домиком и уперев в них подбородок. — Однако в этом году в систему защитных заклятий решено добавить новые охранные и оповещающие чары. А также в окрестностях Хогвартса будет постоянно дежурить небольшой спецотряд авроров. И все это делается исключительно для большей безопасности учеников, которые должны вернуться в школу осенью...

Воспользовавшись тем, что Ремус встал со своего места, чтобы помочь Молли разлить чай, к Гарри подсели близнецы и зашептали прямо в ухо:

— Дамблдор был очень недоволен... — начал Фред.

— ...потому что посчитал это вмешательством в свои дела и дела школы, — продолжил Джордж.

— А сам он чуть ли не в первый же день после назначения Скримджера помчался в Министерство...

— ...он думал, что новый министр такой же, как и Фадж, и так же будет заглядывать ему в рот... — Джордж хихикнул.

— ...и выполнять его распоряжения, — Фред тоже улыбнулся.

— Нет, Руфус Скримджер — серьезный мужик, и господину директору тактично указали на его место и посоветовали больше внимания обращать на проблемы школы, а не лезть в дела Министерства, — из голоса Джорджа вдруг пропало веселье.

Ремус, неслышно подойдя к ним со спины, услышал их перешептывания и спросил с улыбкой:

— А вы откуда все это знаете, а? Насколько я помню, в такие подробности вас не посвящали.

— Подслушали, конечно, — в один голос заявили близнецы.

— Ну, конечно, — подошла к ним и Молли, — кто бы сомневался!

— На самом деле, директор просто предложил министру помощь Ордена в критических ситуациях, однако Руфус надеется заполучить тебя, — Ремус положил руку Гарри на плечо и слегка его приобнял.

— А я-то ему зачем?

Вместо Люпина ответил мистер Уизли:

— Сейчас ты, Гарри, для многих являешься символом победы. Люди увидели, что ты все время говорил правду, они, наконец, поверили тебе и твоим словам. Для Скримджера это самый удобный момент, чтобы еще более упрочить свое положение. Если он перетянет тебя на свою сторону, если широкая общественность увидит, что Мальчик-Который-Выжил поддерживает политику Министерства, доверие к самому министру резко возрастет... — увидев отвращение на лице Гарри, Артур согласно кивнул. — Конечно, в этом нет ничего приятного, это всего лишь политические интриги.

— В таком случае, я намерен избегать встречи с этим новоявленным министром так долго, как только смогу.

Ремус только успокаивающе похлопал Гарри по спине.

— Не волнуйся, Гарри, никто и не собирается на этом настаивать. Директор Дамблдор сделает все возможное, чтобы оградить тебя от нежелательных встреч.

«А так же от информации, от друзей и близких, и от всего мира. Так, на всякий случай», — закончил Гарри про себя. Все же злость на директора еще не прошла. Когда он вспоминал безрадостные недели в доме Дурслей, магия снова поднималась в нем холодной снежной лавиной, грозящей смести все на своем пути. Однако Гарри уже настолько привык к таким всплескам, что почти машинально выстраивал в сознании зеркальную стену, подавляя эмоции, а с ними и бурление своей силы. Как все-таки хорошо, что занятия окклюменцией принесли свои плоды! Техника очищения сознания помогала не только от вторжений Волдеморта в его мысли, но и от вот таких вспышек силы, когда кажется, что еще немного — и ураганный ветер снова завоет над головой, круша в щепки посуду и мебель, как было еще совсем недавно в Выручай-комнате.

Гарри очнулся от раздумий и почувствовал на себе пристальный взгляд Люпина. Оборотень явно что-то почувствовал, и парень запоздало подумал, что Ремус с его чутьем мог и ощутить вспышку его магии. Объяснять ничего не хотелось, да и нечего было пока — тут бы самому разобраться, что же такое происходит с его магией и по какой причине происходят все эти всплески. Потому он просто постарался изобразить как можно более беззаботную улыбку и отошел к Рону. Ремус проводил его внимательным взглядом.

Следующим утром Гарри спустился на кухню злой и невыспавшийся.

Он ворочался в своей постели почти до самого утра, сбив в комок мешающееся одеяло и то и дело поворачивая подушку прохладной стороной вверх. Раскинувшийся насоседней кровати и мирно посапывающий Рон вызывал дикое раздражение. Хотелось со всей мочи запустить в него подушкой, чтобы потом с мрачным удовлетворением наблюдать за ошеломленным и заспанным лицом друга. Вместе с тем Гарри понимал, что Рон не обидится. Более того, он поймет причину его бессонницы, и будет до утра сидеть рядом на разворошенной постели, не говоря ни слова, просто касаясь плечом, просто даря молчаливую поддержку. И именно это понимание останавливало. Пусть уж хоть один из них выспится...

Гарри и сам не вполне понимал, почему сон этой ночью бежал от него. Обрывки мыслей хаотично метались в голове, и не помогала никакая окклюменция — ухватить хоть одну не было никакой возможности. Сначала вспомнился Снейп и перечное зелье, которое Гарри все-таки выпил перед сном, вызвав удивление Рона. Правда, было непонятно, чем друг удивлен больше — тем, что Гарри выпил что-то из предложенного профессором, или самим фактом того, что Мастер зелий вдруг озаботился состоянием здоровья гриффиндорца. Затем вспомнился Сириус — такой, каким он был прошлым летом, когда Гарри жил в доме на пощади Гриммо, — веселый и беззаботный, изо всех сил старающийся сделать проживание крестника в мрачном доме его предков хоть чуточку более радостным. Как он выглядит сейчас? И сколько еще времени пройдет, прежде чем он снова вернется сюда, в этот город, в этот дом, в жизнь Гарри? Представляя себе момент встречи, он, наконец, смог уснуть. Чтобы утром проснуться злым на весь мир от довольно ощутимого тычка Рона, который оказался предсказуемо голодным, и теперь ждал только друга, чтобы спуститься к завтраку.

Время до обеда тянулось невыносимо медленно. Гарри с братьями Уизли расположились в гостиной за игрой в подрывные карты. Звали и Джинни, но та не захотела «заниматься глупостями» и уселась в кресле с каким-то журналом. Судя по тому, что успел увидеть Гарри, это был каталог моделей свадебных нарядов. Потом он получил этим шедевром писчего и изобразительного искусства по лбу, так как Джинни заметила его подглядывания через плечо. Хмыкнув и пожав плечами, он вернулся к игре.

Наконец, наступило время обеда. Гарри от волнения не мог проглотить ни кусочка, как ни старалась миссис Уизли его накормить. Он раньше всех встал из-за стола, вышел в холл и принялся мерить его шагами в ожидании Тонкс.

Наконец, входная дверь хлопнула, от чего предсказуемо проснулась миссис Блэк и начала поливать всех находящихся в холле потоком площадной брани. Тонкс смутилась, и ее волосы поменяли цвет с фиолетового на ярко-розовый. Ремус бросил заклятие в портрет, и тот перестал вопить.

— Гм... Ну что ж, все собрались? — Тонкс взяла себя в руки и снова поменяла цвет волос. — У меня есть направленный порт-ключ, который доставит нас прямо в кабинет главного колдомедика. Он уже предупрежден о нашем прибытии. Отправляемся через пять минут.

Миссис Уизли торопливо погнала мальчишек приводить себя в порядок, после чего, немного запыхавшись, все снова собрались в холле. Прикоснувшись к порт-ключу и уже привычно почувствовав рывок в районе пупка, Гарри вместе с остальными был утянут в светящийся вихрь перемещения.

Восстановив равновесие и проморгавшись, он огляделся. Кабинет главного колдомедика был самым обычным: большой рабочий стол у окна, пара стульев рядом, и папки с документацией в шкафу у стены. За столом сидел сам хозяин кабинета, при их появлении поднявшийся со своего места. Это был невысокий полноватый мужчина с короткими прилизанными очень светлыми волосами. Чем-то его прическа напомнила Гарри его двоюродного брата, Дадли, однако усилием воли он подавил вспышку неприязни, потому как ничего отталкивающего во внешности колдомедика не было.

— Здравствуйте, — целитель пожал руку Ремусу, галантно поцеловал руки Тонкс и миссис Уизли, и легко кивнул остальным. — Меня зовут Шон Тревор.

Гарри услышал рядом тихое фырканье и посмотрел в ту сторону. Близнецы улыбались, Рон был менее выдержанным и в данный момент прикрывал рот ладонью, опасаясь, что его смех услышали. Поттер понимающе ухмыльнулся. Признаться, он сам с трудом сдержал хихиканье, когда услышал фамилию целителя, совпадающую с именем земноводного любимца Невилла Лонгботтома. Взглянув на Ремуса, он увидел его понимающую улыбку и улыбнулся в ответ. Колдомедик вопросительно поднял брови, заметив эти переглядывания, но ничего не сказал.

— Мистер Тревор, — обратилась к нему миссис Уизли, — Не могли бы вы проводить нас к Сириусу Блеку?

— Конечно, пройдемте, — целитель открыл дверь и первым вышел в коридор.

— Скажите, пожалуйста, каково на данный момент состояние Сириуса? — в надежде получить ответ на свой вопрос, Гарри был предельно вежлив.

— Сложно сказать... — мистер Тревор на мгновение умолк. — Физическое состояние в пределах нормы, конечно, насколько это возможно сейчас. Питательные вещества вводятся в его организм с помощью магии, но это пока все, что мы можем для него сделать. Состояние его души, так сказать, ментальной оболочки, наводит на мысль, что его сознание вообще отсутствует в его теле. Вполне возможно, и даже вероятнее всего, что так на него подействовала непосредственная близость к Арке Смерти, но в данный момент мы не знаем, как и что нужно сделать, чтобы вернуть его из его блужданий.

Гарри разочарованно опустил голову. Ничего нового он не узнал. Все это ему уже рассказал Снейп и, похоже, за прошедшее время ничего не изменилось.

Целитель остановился возле двери, к которой была прикреплена табличка с именем пациента. Гарри поймал себя на мысли, что Сириус обзавелся отдельной палатой в Мунго, как сам Гарри в свое время — отдельной палатой в школьном больничном крыле. Будь крестный сейчас в состоянии, он бы обязательно посмеялся над таким совпадением.

— Здесь я вас оставлю. Напоминаю, что время посещения — не больше часа. Пациенту нужен покой, — с этими словами мистер Тревор развернулся и ушел.

Шепотки и смешки немедленно затихли, и вся их компания, затаив дыхание, тихонько просочилась в палату. От увиденного у Гарри перехватило дыхание. Сириус лежал на кровати, которая казалась неожиданно большой, учитывая то, как он исхудал за этот месяц. Глаза и щеки ввалились, открывая заострившиеся скулы и тонкий нос. Под глазами залегли темные полукружья, сухие губы были сжаты, тонкие руки с выступающими косточками лежали поверх одеяла. В черных волосах появились первые нити седины.

Миссис Уизли подошла и поправила одеяло, попутно погладив Сириуса по худой руке. Затем отошла, прикрывая рот платком и сдерживая всхлипывания. Джинни, сжав кулаки, изо всех сил старалась сдержать слезы. «Она сильная», — мимоходом с долей уважения подумал Гарри. Сам он воспринимал происходящее, словно наблюдая со стороны, — слишком велик был шок. Он видел, как напрягся Рон и как побледнели близнецы. Он видел неподдельное страдание в глазах Люпина — оборотню больно было видеть таким беспомощным своего друга. Также он видел жалость в глазах Тонкс, но вот как раз жалости он не хотел. Очнувшись, Гарри уже осмысленным взглядом обвел всех собравшихся.

— Извините, — его голос был тих. — Я хотел бы немного побыть с Сириусом наедине.

Молли понимающе закивала и вышла, все еще сдерживая всхлипы. Джинни погладила его по плечу, взглядом выражая поддержку, и скрылась за дверью следом за матерью. Близнецы по уже устоявшейся привычке обняли его в четыре руки, и Рон не менее привычно похлопал его по спине. Ремус крепко обнял, шепнув напоследок: «Я буду рядом». Тонкс с вымученной улыбкой попыталась пригладить его вихры. Гарри поймал ее взгляд и твердо произнес:

— Не надо его жалеть, Дора. Он обязательно вернется.

В глазах Тонкс отразилось удивление, сменившееся пониманием.

— Я жалею не его, Гарри. Я сожалею об утраченных возможностях. Ты ведь знаешь, он мой кузен, а я так и не нашла времени, чтобы лучше узнать его...

— У тебя еще будет время, — твердо сказал Гарри. — Вот увидишь. И не смей думать иначе.

С этими словами он, мягко подталкивая, вывел девушку в коридор и закрыл дверь.

Усевшись на стоящий рядом с кроватью стул, Гарри неловко взял крестного за руку. Неосознанно мягко поглаживая его запястье, он до боли в глазах вглядывался в родное лицо, пытаясь уловить хоть малейший проблеск того, что врачи, возможно, ошибались, и вот сейчас, вот-вот, еще немного... Резко выдохнув, Гарри на мгновение прикрыл глаза. Надежда со звоном разбилась о грубую реальность.

— Сириус, я надеюсь все же, что ты меня слышишь, — Гарри, вздохнув, сильнее сжал руку крестного в своих ладонях. — Сириус... мне так жаль... я не хотел, чтобы так получилось. Но почему-то все, кого я люблю, так или иначе покидают меня. И ты тоже... Если бы не Ремус с его реакцией, я был бы виновен в твоей смерти. Хотя и твое нынешнее состояние — целиком и полностью моя вина. Прости меня, крестный, — Гарри уткнулся лбом в их переплетенные пальцы в тщетной надежде на хоть какой-то отклик. — Я так устал бояться, Сириус. Я устал бороться, устал быть тем, кем все хотят меня видеть. Вокруг меня столько лжи, мне столько недоговаривают, и еще больше просто замалчивают... «Тебе еще рано знать об этом, мой мальчик, — весьма похоже передразнил он Дамблдора. — Когда придет время...» И так во всем! Половина лета прошла, а я только сейчас смог, наконец, увидеть тебя. Меня опять упеклив эту темницу, под названием дом Дурслей, несмотря на все мои просьбы и возражения, даже Букля оставалась у Рона, потому что, видите ли, есть риск, что переписку перехватят. Нет, я все понимаю, но таким образом я оказался в стороне от любой информации, не только той, что может иметь значение для Пожирателей, но и той, что важна только для меня! — Гарри глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Не хватало еще натворить дел прямо в больнице. С его участившимися неконтролируемыми всплесками силы и такое могло случиться. — Ладно, сейчас не об этом. Знаешь, я очень много думал этим летом. Ты будешь смеяться, но Снейп все-таки был прав — я действительно непроходимый идиот. Ладно, первый курс — я был так счастлив, что нашелся, наконец, мир, в котором я придусь ко двору, что не замечал ничего более сложного для восприятия, того, что не лежало на поверхности, но можно было увидеть невооруженным глазом, стоило только копнуть чуть поглубже. Да и второй курс не лучше. Собственные переживания по поводу того, что даже в волшебном мире я не такой, как все, настолько захватили меня, что ни на что другое просто времени не оставалось. А потом победа над василиском вообще отбила всякую охоту сесть и подумать, с какой же целью я каждый год попадаю в переделку или, если быть совсем точным, меня через них проводят. Даже твое появление не заставило меня задуматься, почему Верховный судья Визенгамота отправил единственного близкого мне человека в Азкабан без суда и следствия. Дальше я вообще молчу. Вот и складывается впечатление, что я — всего лишь оружие в чьих-то руках, и в последнее время я даже подозреваю, в чьих. Из меня растят убийцу и думают, что я с радостью побегу исполнять навязанную мне роль. Но я не хочу! Нет, я понимаю, что существует пророчество и все такое прочее. Даже если бы мне не навязывали роль убийцы, я, наверное, понимал бы, что все равно в какое-то время должен буду его убить. Не из-за пророчества, а потому, что по его вине я остался без родителей, и я просто обязан отомстить. Но в последнее время я все чаще думаю, что магический мир просто нашел для себя козла отпущения. Да если бы даже каждый второй взрослый маг взял в руки волшебную палочку и ополчился бы против Волдеморта, тот бы не устоял — его задавили бы числом. Вместо этого каждый дрожит в своем углу и прячется за спину несовершеннолетнего мальчишки, — Гарри погладил Сириуса по руке, напряженно прислушиваясь к его тихому дыханию. — Ты прости, что я все это на тебя вываливаю, просто мне действительно не с кем поговорить. Уизли неплохие люди, но все поголовно преданны директору, а я с некоторых пор ему не доверяю. Да и Ремус... Он выполняет для Дамблдора кое-какую работу и счастлив тем, что от него не шарахаются, как только увидят. Он тоже не вариант, он не поймет. Мне тебя очень не хватает, Сириус. Возвращайся поскорее, прошу...

Гарри снова вздохнул и замолчал. Удивительно, но его сумбурная и путаная речь принесла ему неожиданное облегчение. Все то, о чем он так много думал, находясь в Литтл Уингинге, наконец, было озвучено, все страхи и сомнения были вытащены наружу и в присутствии молчаливого свидетеля в лице Сириуса еще раз рассмотрены со всех сторон. В процессе Поттер заново убедился в правильности своих выводов, а также в том, что обо всем этом он никому не сможет рассказать, даже Гермионе. Тем более ей. Она бы, конечно, поняла, но начала бы волноваться и переживать, а этого Гарри не хотелось.

Дверь в палату приоткрылась, и миссис Уизли сказала:

— Гарри, время для посещений заканчивается. Нам пора.

Кивнув, Поттер провел напоследок рукой по седеющим волосам крестного и, шепнув: «Ты очень нужен мне, Сириус», — вышел в коридор.

Тонкс активировала порт-ключ, и они все перенеслись обратно в штаб.

Гарри лежал на своей кровати и смотрел на темнеющее небо. По случаю внезапного потепления створки окна были приоткрыты, впуская в комнату свежий воздух, напоенный ароматами приближающейся ночи. От ужина он отказался и, сославшись на усталость, отправился наверх. Его оставили в покое, что было тем более удивительно, учитывая, что чувство такта в семье Уизли слишком часто казалось атрофировавшимся за ненадобностью.

Услышав шаги за дверью, Гарри отвернулся к стене и накрылся одеялом с головой. Дверь в их комнату открылась, потом закрылась. В тишине были слышны только вздохи вошедшего Рона. Друг немного постоял у его кровати, затем, так и не решившись заговорить, забрался в постель, поворочался немного и затих. Спустя некоторое время до Гарри донеслось его тихое похрапывание.

Стараясь не шуметь, Гарри выбрался из кровати и устроился у раскрытого окна на подоконнике. Обхватив руками колени и уперев в них подбородок, он наблюдал восход молодого месяца. Тот величественно выплыл на небо и замер в окружении звезд, как пастух посреди своего стада. Гарри уже привычно отыскал глазами Альфу Большого Пса и устроился поудобнее: до полуночи еще два часа, соблюдая традицию, он собирался бодрствовать всю ночь накануне своего дня рождения и обязательно встретить рассвет.

Сидя на подоконнике, Гарри пошевелился, распрямляя затекшую спину, и с наслаждением потянулся. Быстрый взгляд на часы подтвердил, что до его дня рождения остается всего несколько секунд. Три, две, одна...

— С днем рождения, Гарри Поттер, — скептически хмыкнув, произнес он традиционную фразу, повторяющуюся из года в год. Рядом на кровати Рон подтверждающе всхрапнул.

Гарри усмехнулся и посмотрел на друга. Вот уж кому хорошо! Иногда у посторонних складывалось ощущение, что Рон не способен думать больше ни о чем, кроме как о том, чтобы вкусно поесть и не менее сладко поспать. Однако Гарри, который большую часть времени проводил в его обществе, знал, что это далеко не так. Рыжик был великолепным стратегом, он часто повторял: «Противник недооценивает того соперника, которого не уважает. Тот же Малфой думает, что знает меня, но настоящего меня он-то как раз никогда и не видел». Гарри был с ним в этом полностью согласен. Он видел своего друга и на тренировках ОД и в реальном сражении, и порой действительно мелькала мысль, что младший Малфой был бы, мягко говоря, удивлен. На тренировке ли, или в бою Рон преображался полностью. Исчезал ленивый увалень, на его месте появлялся опасный хищник, быстрый, стремительный, с великолепной реакцией. В той битве в Министерстве магии несколько недель назад их троица действовала как единый механизм, и то, что Рон единственный дольше всех лежал в лазарете, объяснялось очень просто — в последний момент друг встал на пути заклятья, летевшего прямо в Гарри, и отбить которое не представлялось возможным. Правда, порой Поттер думал, стоит ли он сам таких жертв.

Рон заворочался, натягивая на плечи одеяло, и Гарри тихонько фыркнул в кулак: вследствие этих манипуляций с другой стороны теперь выглядывали голые пятки. Раздосадовано застонав и так и не проснувшись, рыжий, дрыгнув ногой, подтянул под одеяло и обе конечности. Поттер только головой покачал. Порой у него складывалось впечатление, что Рона в детстве вместо молока поили костеростом — он уже давно обогнал в росте всех парней с их курса и, кажется, еще даже не закончил расти. Вчера, угодив в крепкие объятия друга, Гарри как никогда остро почувствовал свою собственную тщедушность — он едва дотягивал Рону до плеч. Да, может, для ловца его телосложение и было практически идеальным, но ему все-таки очень хотелось быть выше хоть на пару дюймов. Одно радовало — маленькая и хрупкая Гермиона все равно была ниже его...

Гарри оперся спиной на стену позади, сложил руки на одном колене, опустив вторую ногу вниз, и прикрыл глаза, вызывая в памяти образ любимой девушки.

Грейнджеры переехали в Литтл Уингинг, когда самому Гарри Поттеру было немногим более пяти лет, и поселились на соседней улице. Серьезная не по возрасту девчушка сразу изъявила желание познакомиться с ним, и упорно добивалась дружбы запуганного и забитого ребенка. Позже, уже в школе, только она садилась рядом с ним за одну парту, игнорируя выпады Дадли и его дружков. И именно к Грейнждерам прибегал Гарри после очередной взбучки, устроенной дядей Верноном за какое-то надуманное прегрешение. Мистер и миссис Грейнджер никогда и ни о чем его не расспрашивали, видимо, от дочери они получили исчерпывающие объяснения. Они приняли Гарри в свою семью безоговорочно, для них он стал еще одним ребенком, пусть неродным, но оттого не менее любимым. Сейчас, спустя десять лет, Гарри понимал, что именно благодаря Грейнджерам он приехал в Хогвартс не озлобленным на весь мир волчонком, а вполне адекватным одиннадцатилетним мальчишкой.

Как он был счастлив узнать, что Гермиона тоже получила письмо из Хогвартса! Несмотря на то, что они проводили вместе довольно много времени, Гарри никогда не замечал за девочкой никаких «странностей», и для него стало настоящим открытием то, что она тоже волшебница. Еще большим откровением оказалось отношение к этому ее родителей. В то время как Дурсли любыми способами старались «выбить из него всякую дурь», Грейнджеры всеми силами поддерживали дочь. Они сглаживали ее волнение, поощряли желание узнать как можно больше о том мире, в который ей так неожиданно открылся доступ. Именно они предложили Гарри вместе поехать на вокзал первого сентября, что избавило его от необходимости обращаться за этим к Дурслям. И именно от Гермионы мальчик узнал, что он в магическом мире весьма значимое лицо...

На второй день каникул девушка уехала с родителями во Францию, погостить у родственников отца, и обещала вернуться за две недели до начала учебного года. Гарри тосковал. Гермиона была в его жизни всегда, начиная с почти младенческого возраста, и сейчас — в особенности сейчас — ему не хватало ее.

Они никогда не объяснялись друг другу в любви — слова были чем-то лишним между ними. Дэвид Грейнджер никогда не спрашивал Гарри, серьезные ли у него намерения в отношении его дочери, а Эмма Грейнджер никогда не волновалась, когда дети по вечерам задерживались на прогулке. Переход их отношений от просто дружеских к чему-то большему ни для кого не стал неожиданностью — ни для родителей, ни для друзей. Было само собой разумеющимся, что после выпуска они поженятся. По крайней мере, Гарри очень на это надеялся. Учитывая вновь развязанную войну, их планы могли отодвинуться на неопределенное время.

Рон снова заворочался, пытаясь уместиться под коротковатым одеялом, и Гарри поспешно и как можно тише закрыл окно — перед рассветом все-таки ощутимо похолодало. Затем встал и набросил на друга и свое одеяло тоже, все равно он не собирался ложиться.

Небо на востоке посерело, затем у самого края горизонта появилась светлая полоска, которая прямо на глазах расширялась, постепенно окрашиваясь по краям нежно-малиновым и сиренево-голубым. Из-за края земли, как из-под пухового одеяла, показался краешек солнечного диска. Он был красно-золотым, как флаг Гриффиндора, и совсем не ярким, и Гарри мог беспрепятственно смотреть на него, даже не щурясь. Немного поднявшись над землей и стряхнув с себя последние цепляющиеся к нему туманные клочья облаков, солнце, наконец, засияло в полную силу, раскрашивая изголодавшийся по теплу мир в яркие краски. Мокрая после постоянных дождей листва деревьев и трава на лужайках засияла зеленым золотом, и даже грязные лужи на асфальте под окном отразили бездонную синеву неба.

Гарри послушно зажмурился, когда яркие лучи коснулись его глаз, и слез с подоконника. Со вкусом потянувшись, он направился к своей кровати, здраво рассудив, что до общего пробуждения еще несколько часов, и это время он вполне может провести лежа. Решив не отбирать у Рона свое одеяло, Гарри улегся на спину, закинул руки за голову и принялся пристально изучать потолок. Потолок был белый, с мелкой сеточкой трещин. Но вот они сложились в рисунок, который, к большому удивлению Поттера, стал напоминать фортепианные клавиши. Он прикрыл глаза и наугад коснулся клавиш пальцами одной руки, потом второй. Мелодия полилась тихая и спокойная, набирая высоту, она закачала его на своих волнах. Незаметно для себя Гарри заснул, и только его пальцы еще чуть-чуть подрагивали, касаясь воображаемых клавиш.

Внизу в холле хлопнула входная дверь, на что немедленно отреагировала миссис Блек. В своей комнате Гарри проснулся, как от толчка, и резко сел, сонно моргая и оглядываясь. Кто-то снял с него очки и положил на тумбочку у кровати, пока он спал. Гарри нашарил их и нацепил на нос, возвращая миру четкость. В комнате он находился один, кровать Рона была заправлена, а его самого в пределах видимости не наблюдалось. Выбираясь из того кокона, в который превратилось одеяло, Гарри думал о том, сколько же он проспал и который теперь час. Судя по положению солнца, было уже около полудня. Видимо, Рон, проснувшись и обнаружив себя под двумя одеялами, укрыл его, еще и, пожалуй, попросил остальных не мешать другу и дать ему отдохнуть. При мысли об этом в груди разлилось тепло. Гарри, улыбаясь, закончил приводить себя в порядок и, все так же улыбаясь, спустился в кухню.

Как можно тише спустившись по скрипучим ступеням и прошагав на цыпочках, чтобы в очередной раз не разбудить зловредный портрет, Поттер открыл дверь на кухню. После темноты прихожей его глаза не сразу привыкли к яркому солнечному свету, заливавшему помещение, и только проморгавшись, он увидел обращенные к нему лица.

За столом сидело почти все семейство Уизли, за исключением Артура и старших сыновей, а также Нимфадора Тонкс. Скорей всего, именно ее появление в штабе и последовавшие за этим крики миссис Блек и разбудили его некоторое время назад. «Наверное, она опять перевернула подставку для зонтов», — мелькнувшая мысль вызвала желание улыбнуться. Просто удивительно, как с такой координацией ее взяли в авроры.

Собравшиеся, видимо, что-то горячо обсуждали до прихода Гарри, так как его появление заставило всех умолкнуть.

— Эээ... привет, дружище, — запинаясь, выговорил Рон. — Ну, ты как? Выспался?

— Да, спасибо, — Гарри снова вспомнил про одеяло и тепло улыбнулся рыжику. Тот, видимо, понял, что Гарри хотел сказать, и улыбнулся в ответ.

— Гарри! С днем рождения! — со своего места подскочила Тонкс и бросилась к парню, попутно перевернув несколько стульев.

Это ее восклицание словно ослабило какую-то невидимую пружину. Все разом поднялись со своих мест и окружили именинника. Гарри был прижат к мягкой груди миссис Уизли и тут же отпущен, чтобы в следующий момент быть обнятым Джинни, из рук которой он был выхвачен близнецами и Роном. Получив достаточное количество объятий и похлопываний по плечам, со взъерошенными волосами и съехавшими набок очками, он, наконец, смог вывернуться и немного отдышаться. В дверях кухни неслышно появился Кикимер, что-то бормочущий и злобно поглядывающий на именинника. Поттер рассеянно на него посмотрел и решил, что не станет сегодня портить себе настроение препирательствами со старым свихнувшимся домовиком.

Поправляя очки и приглаживая волосы, Гарри не мог удержаться от улыбки. Пожалуй, именно такого начала дня ему действительно не хватало, да и, что скрывать, никогда такого не было. День рождения без вечных придирок и оскорблений, без криков дяди Вернона и визга тети Петунии, без издевательских шуточек Дадли — что может быть лучше? Все еще улыбаясь, он обвел сияющим взглядом всех присутствующих и просто сказал:

— Спасибо. Спасибо вам всем.

Тонкс снова взъерошила его волосы, на что получила возмущенное: «Эй!», — и весело рассмеялась. Близнецы синхронно заулыбались, а Рон сжал его плечо. Джинни не двигалась, внимательно глядя в глаза Гарри, потом кивнула, и он ответил таким же жестом. От молчаливого разговора их отвлекла Молли.

— Гарри, ты, наверное, проголодался, ведь пропустил сегодня завтрак и ужин вчера. Садись скорей за стол, тебе нужно хорошенько поесть.

Гарри кивнул и умостился на ближайшем стуле. Только сейчас он ощутил, насколько на самом деле голоден. Желудок отозвался жалобным урчанием, что вызвало новую волну улыбок и смешков.

Поглощая с огромной скоростью все, что подсовывала ему миссис Уизли, Гарри краем уха вслушивался в то, что она ему говорила.

— Скоро придет Билл, и даже Чарли удалось получить отпуск, он приедет на несколько дней. Еще будут Ремус и Тонкс, а также, возможно, появится Кингсли Шеклболт. Ох, надо будет побеспокоиться о дополнительных стульях, чтобы всем хватило места за столом, а еще приготовить несколько гостевых спален, возможно, кто-то останется ночевать...

Только спустя несколько мгновений Гарри понял, что все эти приготовления связаны с празднованием его дня рождения. Внутри все затопило теплой волной. Это выглядело так... по-домашнему, что ли. Он почувствовал глубокую благодарность к миссис Уизли за такую заботу, но не знал, как ему выразить словами все те эмоции, что накопились у него в душе. Однако Молли, кажется, и сама все поняла по его глазам, и только ласково потрепала ему волосы (в который раз!) и тепло улыбнулась.

— Так, а теперь все шагом марш в гостиную! У меня еще очень много дел. Джинни, останься, мне нужна твоя помощь, — командные нотки в ее голосе не оставляли места сомнениям и возражениям — даже близнецы не смели ослушаться мать, когда она была в таком настроении.

Мальчишки всем составом потянулись к выходу. Тонкс тоже распрощалась со всеми и вернулась на работу, пообещав прийти вечером вместе с Ремусом и Кингсли.

Остаток дня прошел весело. Гарри играл с друзьями в плюй-камни и подрывные карты, а вот шахматная партия с Роном закончилась полной победой последнего. Периодически, втягивая носом всевозможные вкусные запахи, доносящиеся из кухни, они принимались фантазировать на тему того, что же появится вечером на праздничном столе. Наскучив сидением в темном и неприветливом доме, они ненадолго выбрались в маленький садик на заднем дворе, надежно спрятанный от случайного взора множеством скрывающих и магглоотталкивающих чар. Конечно, полетать все равно не было никакой возможности, но было приятно просто растянуться на траве и всей кожей впитывать такое редкое этим летом тепло.

Вечер прошел не менее весело. От обилия поздравлений, объятий и дружеских похлопываний по спине даже немного кружилась голова. Миссис Уизли превзошла саму себя, и большой стол на кухне просто ломился от обилия кушаний. В этот вечер не было места неприятным разговорам, были задвинуты в угол сознания все неприятности, все просто наслаждались ужином и хорошей компанией за столом. Близнецы с Ремусом, насколько мог слышать Гарри, обсуждали создание новых шуток для своего магазина. Его самого Рон вовлек в разговор о перспективах «Пушек Педдл» на победу в новом квиддичном сезоне. Периодически к их разговору подключались и Джинни с Тонкс, которые рядом снова разглядывали какой-то модный журнал. Кингсли разговаривал одновременно с Биллом и Чарли. Поттер со своего места не мог слышать, о чем у них шла речь, но время от времени до него доносился басовитый смех аврора. За всем этим шумом со своих мест наблюдали супруги Уизли, Артур при этом обнимал Молли за плечи, и было видно, что они просто наслаждаются атмосферой всеобщего праздника.

По комнатам расходились уже за полночь. От обилия впечатлений голова гудела, и Гарри с трудом вслушивался в болтовню Рона. Хотелось забраться под одеяло и спать, спать... Но это желание почему-то пропало, как только голова коснулась подушки. Лежа без сна, Поттер мысленно перебирал события предыдущего вечера под сопение рыжего друга. В целом, этот день рождения он мог отнести к самым счастливым в своей жизни. Но его не покидало ощущение, словно что-то ускользнуло от его внимания, и теперь Гарри мучительно старался вспомнить, что именно было не так, понимая, что из-за этого не сможет уснуть. Хоровод лиц мелькал перед его глазами — Молли и Артур, Фред и Джордж, Ремус и Тонкс... Парень досадливо поморщился: не то, все не то. Внезапно из глубины сознания всплыло старческое лицо и блеснули очки-половинки. Поттер резко сел на кровати, так, что заскрипели старые пружины. Ну конечно! Вот что показалось ему неправильным! Несмотря на все заверения в самых лучших намерениях, директор все-таки не пришел поздравить своего героя с днем рождения, хотя это было и в прошлом году, и в позапрошлом. По крайней мере, в то время, когда Гарри находился не в доме Дурслей, в Нору или на площадь Гриммо прилетала сова с небольшой открыткой, подписанной замысловатой вязью директорского почерка. Не то, чтобы Гарри так уж жаждал внимания, особенно с его стороны, но такое поведение выглядело по меньшей мере странно. Видимо, теперь Дамблдор опасается очередного взрыва, что и неудивительно, учитывая, во что превратился его кабинет после последнего «дружеского» разговора. Гарри мстительно ухмыльнулся: правильно опасается. Хоть и прошло уже довольно много времени после того инцидента, он все еще чувствовал, что не смог бы сдержать магию в узде, попадись ему директор на глаза. Он сомневался, что у Дамблдора вдруг проснулась совесть, и старику стало стыдно за свое поведение в начале лета, а потому решил, что и сам постарается избегать его так долго, как сможет, пока не утихнет злость. Ну, или пока он не сможет достаточно хорошо контролировать всплески своей силы. В этот момент мысли Поттера потекли в другом русле. Тогда, в последний день учебного года, они с Гермионой все-таки пошли в библиотеку, и даже Рон увязался за ними, но за такой короткий отрезок времени им не удалось найти ничего, что помогло бы объяснить произошедшую с ними ситуацию. Поиски пришлось отложить на неопределенное время, и теперь Гарри очень жалел, что в доме нет Сириуса: без него он не мог воспользоваться библиотекой Блеков. Приходилось ждать возвращения в школу. Возможно, Гермионе удастся достать пропуск в Запретную секцию, и тогда... Додумать Гарри не успел — его сморил сон.

* * *

Следующие недели в штабе пролетели быстро. Гарри регулярно навещал Сириуса и доставал вопросами целителя Тревора, обсуждал с близнецами приколы для их магазинчика и разговаривал с Джинни (как ни странно!) о квиддиче, а также писал домашние задания вместе с Роном. Последний, кстати, действительно решил улучшить свои знания.

— Понимаешь, — говорил он однажды, — СОВы я уже упустил, но впереди ТРИТОНы, и мне не хотелось бы окончить школу с худшими результатами в моей семье.

— А как же Фред и Джордж? Они ведь бросили школу.

— Да они могут сдать ТРИТОНы хоть сейчас! Им даже готовиться не надо! Неужели ты думаешь, что все их магические шуточки берутся из воздуха? Это требует превосходного знания зелий, чар и трансфигурации. Ну а что касается остального — к примеру, на тренировках ОД ты сам их видел.

С этим Гарри не мог не согласиться, и с удвоенным рвением закапывался в книги. Медленно, но верно готовые домашние эссе занимали свои места в его школьной сумке. Поттер представлял, как удивится и обрадуется Гермиона, узнав, что они с Роном в кои-то веки выполнили все задания без понуканий с ее стороны, и чувствовал удовлетворение от хорошо сделанной работы.

Несколько раз в штабе проходили собрания Ордена, но Гарри избегал встреч с Дамблдором, да и старик, похоже, также не очень стремился ни видеться с ним, ни разговаривать. На самих собраниях тоже не было ничего интересного. С помощью удлиненных ушей дети подслушивали под дверью беседы взрослых, но у Гарри в такие моменты появлялось впечатление, что Орден на самом деле не занимается ничем серьезным. Просто собираются, как старики, и за рюмкой чая пересказывают друг другу сплетни и слухи. Иногда он ловил себя на мысли, что Орден Феникса был гораздо моложе еще немногим более пятнадцати лет назад. Тогда еще были живы его родители, еще не попали в Мунго Лонгботтомы, еще Сириус не прошел испытание Азкабаном... А сколько их погибло в схватках с Пожирателями смерти! Но сейчас молодых членов Ордена можно было пересчитать по пальцам, и у Гарри не укладывалось в голове, чего этим хочет добиться Дамблдор. Он не понимал его действий как руководителя. Неужели в Англии не найдется молодых, рвущихся в бой волшебников? Какими силами директор планировал бороться с Пожирателями? Или он настолько рассчитывал на пророчество и на роль, которая при этом отводилась самому Гарри, что и не думал хоть что-то делать? Все это наводило на неприятные мысли, и чем дольше Поттер об этом думал, тем меньше ему хотелось принимать участие в этом балагане. Идея становиться козлом отпущения для всего магического мира его совершенно не прельщала.

* * *

Гарри поставил последнюю точку в эссе по трансфигурации и вздохнул с облегчением. Рядом с таким же облегченным вздохом отбросил в сторону перо Рон.

— Наконец-то! Я уже начинал думать, что это никогда не закончится! — он откинулся на спинку кресла и, заложив руки за голову, потянулся до хруста в позвоночнике.

— Зато теперь у нас есть целых две недели, чтобы как следует отдохнуть.

— Ну да, ты прав. Но прямо сейчас я не отказался бы чего-нибудь перекусить.

— Ты не только сейчас, ты вообще никогда не отказываешься от «перекусить», — хохотнул Гарри.

— А что ты хочешь? — Рон возмущенно вскинулся. — Нормальное питание необходимо для продуктивной работы мозга.

— О, слышала бы тебя Гермиона!

— И что я должна услышать?

Гарри так резко повернул голову, что на мгновение ему показалось — она сейчас отвалится и покатится к ногам стоящей в дверях девушки.

— Мио! — только и смог выдохнуть он, вскакивая со своего места.

— Привет, Гермиона, — Рон почему-то смутился. Не дождавшись ответа, он пробормотал: — Я... эээ... пойду, пожалуй, на кухню.

— Да-да, ты иди, а мы сейчас... — Гарри даже не посмотрел в его сторону, он, не отрываясь, смотрел Гермионе в глаза. Уизли вздохнул и вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.

— Какой замечательный парень... — хихикнув, пропела девушка, проводив взглядом исчезнувшую за дверью фигуру.

— ...приятно, что он среди нас, — закончил за нее Поттер, улыбаясь в ответ.

Двумя шагами преодолев разделяющее их расстояние, он на секунду замер перед Гермионой, а потом крепко ее обнял. В этот момент у него появилось чувство, словно на место встал недостающий кусок его души, как будто заполнилась зияющая пустота внутри, раздражающая и мешающая жить все то время, что они не виделись. Он потерся щекой о ее волосы, полной грудью вдыхая исходящий от них запах каких-то цветов, на секунду прижался к ним губами и чуть отстранился, не размыкая объятий. «Я скучал. Очень», — говорили его глаза. «Я знаю. Я тоже», — видел он ответ в глазах напротив. Настоящие чувства не требуют лишних слов. Зачем они, если говорит сердце? Гарри поднял руку и провел ею по щеке девушки. Она прикрыла глаза, подставляя лицо его ладони.

— Хорошо отдохнула?

— С тобой было бы лучше.

— Не сомневаюсь. И сколько дней за все это время ты не была в библиотеке?

— Ну, знаешь! Не такая уж я и заучка!

— Естественно. Я, как всегда, преувеличиваю, а ты не испытываешь информационного голода, если хотя бы день ничего не читаешь.

Гермиона возмущенно вскинулась, чтобы дать достойный отпор, но заметила лукавую усмешку Гарри.

— Так ты надо мной просто подшучиваешь! Ну, погоди же! Вот не дам я вам с Роном даже заглянуть в свое домашнее задание, что вы тогда делать будете?

— Ничего, — парень равнодушно пожал плечами. Заметив удивленный взгляд Грейнджер, он постарался сохранить серьезный вид, но быстро сдался, расплываясь в улыбке: — На самом деле, именно об этом мы говорили, когда ты вошла. Как раз сегодня мы закончили писать последние эссе.

— Не может быть!

— Это правда. И теперь у нас есть куча времени для себя.

Время, несшееся до этого момента, как на крыльях, и сделавшее только небольшую остановку с приездом Гермионы, вновь полетело вперед. Только теперь не было скучных обязательных дел, и можно было просто насладиться обществом друг друга.

На следующий день пришли результаты СОВ.

Гарри очень удивился, увидев Превосходно по Зельям. Да, он действительно много работал в последнем семестре, и уже давно не получал негативных оценок, но по-прежнему считал, что он и зелья — понятия несовместимые.

— Почему ты удивляешься? — Гермиона была невозмутима. — Твои оценки действительно улучшились, я это давно заметила. А вот Рону не мешало бы побольше времени уделять учебе.

Рон почему-то залился краской смущения. Гарри решил, что друга надо срочно спасать.

— Ой, да ладно тебе. Не придирайся. Не всем же быть такими, как ты.

— Действительно, не всем. Но к этому нужно стремиться.

— А вы весьма самодовольны, леди. Не замечал за вами раньше.

— Ну вот, ты разгадал мой секрет. Придется мне теперь вести себя, как Малфой.

Гермиона с надменным видом вздернула подбородок типично малфоевским жестом и прошлась по комнате. Однако тут же запнулась о диван, не удержала равновесия, и упала на него. Первым не выдержал Гарри. Он повалился в кресло, согнувшись пополам от хохота. Друзья тоже не заставили себя долго ждать. Гостиная сотряслась от веселого смеха.

Вечером за ужином Молли Уизли спросила:

— Вы составили список того, что нужно купить? Я завтра отправляюсь в Косой переулок, чтобы приобрести все необходимое.

— Но, мам! — Рон возмущенно взмахнул рукой с зажатой в ней вилкой. — А как же... мы же хотели посетить магазин Фреда и Джорджа!

— Сейчас там небезопасно находиться. Мы с Артуром решили, что будет лучше, если вы не будете покидать штаб. Меня сопроводит Ремус.

— Но...

— Миссис Уизли права, — вмешалась Гермиона. — Так действительно будет лучше.

— О, ну хорошо, хорошо, — Рон сдался. — Если вы так считаете...

Настроение было безнадежно испорчено. Вдруг навалилось осознание того, что в магическом мире сейчас идет война, и каждый день гибнут невинные люди. В последнее время Волдеморт, похоже, перестал делать различия между магами и магглами. Дементоры перешли на его сторону, и газеты пестрели сообщениями об их жертвах. То и дело появлялись заметки о пропавших волшебниках. Все они не так давно были потрясены известием об исчезновении мистера Олливандера. Никто не знал, как и куда он мог подеваться, просто однажды его магазин оказался запертым, окна были заколочены, а старенький мастер пропал.

Ужин заканчивали в молчании и так же молча расходились по спальням. Гарри проводил Гермиону до комнаты, которую та делила с Джинни, поцеловал ее на пороге и ушел к себе. Рон уже лег и, судя по тому, что он замотался в одеяло с головой, поговорить на сон грядущий желания у него не было. Поттер подошел к окну и, прислонившись лбом к прохладному стеклу, стал отсутствующим взглядом рассматривать безлюдную площадь и небольшой скверик вдалеке. Мысли вращались вокруг недавнего разговора. Гарри очень хорошо понимал желание Рона хоть на несколько часов вырваться из гнетущей атмосферы дома на Гриммо. Пусть здесь было полно людей, и они все действительно часто развлекались и много смеялись, но иногда хотелось большего. Хотелось увидеть новые лица, возможно, встретить одноклассников, пообщаться с ними. И вместе с тем Гарри страшно было даже представить, как может выглядеть Косой переулок в это неспокойное время. Наверняка не только магазин Олливандера стоит заколоченным. Учитывая то, сколько сообщений о внезапных пропажах и смертях появилось за последнее время, да еще если предположить, что добрая часть обывателей просто сбежали, спасая жизни себе и своим детям, можно было догадаться, что главная улица магического Лондона предстала бы перед посетившими ее не в самом презентабельном виде. Самому Гарри не хотелось портить свое первое яркое впечатление от пребывания в магическом мире нынешней неприглядной ситуацией. Поэтому он и не спорил с миссис Уизли, а только пожал плечами и отдал ей свой список.

Бросив последний взгляд в окно, Поттер вздохнул и отправился спать.

* * *

Последние недели перед новым учебным годом промчались, как один день. Вечером тридцать первого августа в штабе царила привычная суматоха. Миссис Уизли разносила по комнатам выстиранные мантии, Рон метался по всему дому в поисках недостающих носков и разбросанных повсюду вещей. И только девочки, собравшись раньше всех, спокойно сидели на кухне и что-то увлеченно обсуждали. Гарри, наконец, захлопнул свой чемодан и, вздохнув, отправился помогать другу.

В холле заверещал портрет миссис Блек и парни, переглянувшись, спустились вниз. На кухне, помимо Джинни и Гермионы, обнаружилась Молли Уизли, Ремус и директор Дамблдор. Гарри при виде последнего уже привычно подавил раздражение. За последнее время злость на старика немного поутихла, но до конца простить свое насильное заточение у родственников он все равно не смог.

— Ну вот, все в сборе, — директор повернулся к вошедшим, пряча улыбку в длинной бороде. — Молли позвала меня, поскольку беспокоилась, как вы будете добираться завтра до вокзала. Ремус сегодня останется здесь, утром прибудет Кингсли, они просто аппарируют вас прямо на платформу. В свете последних событий это будет лучшим решением, — Дамблдор повернулся к миссис Уизли, успокаивая ее и разъясняя подробности.

Гарри равнодушно пожал плечами. Ему было все равно, каким образом они все попадут на вокзал. Он подошел к Гермионе и облокотился на спинку ее стула, из-за плеча девушки разглядывая журнал, лежащий на столе. Увидев, что это очередной модный каталог, он слегка поморщился и рассеянным взглядом окинул кухню. Люпин что-то вполголоса втолковывал Рону и мягко улыбался. Рыжик, напротив, выглядел сильно взволнованным и почему-то покраснел. Поттер вообще заметил, что друг в последнее время стал непривычно задумчив. Часто его можно было застать сидящим в кресле в гостиной либо в одиночестве гуляющим в саду; в такие моменты он был непривычно притихшим, на вопросы отвечал невпопад и просил оставить его одного. Такое поведение немного напрягало и заставляло беспокоиться, однако Джинни выразила здравую мысль о том, что ее братец, возможно, просто влюбился и «это у него пройдет», и Гарри решил — если Рон захочет, то расскажет сам, а в душу ему лезть действительно не надо. Сейчас же, увидев его с Ремусом, он вдруг подумал, что друг, видимо, решился попросить у того совета, как у старшего и более опытного. Поттер от всей души пожелал, чтобы все у Рона сложилось хорошо.

Внезапно он словно споткнулся о хитрый прищур голубых глаз за стеклами-половинками. Директор, странно улыбаясь, разглядывал девочек и лежащий перед ними журнал. Гарри опять посмотрел Гермионе через плечо, не понимая, что такого Дамблдор мог там увидеть, и снова перевел взгляд на старика. Тот, заметив, что на него смотрят, быстренько убрал с лица удовлетворенную ухмылку и нацепил добродушную маску, так быстро, что парень даже засомневался — а не показалось ли ему? И тут же сам себе ответил: да нет, не показалось, уж во всяком случае, второй-то раз он не мог ошибиться!

Еще тогда, в начале июня, когда Гарри сорвался и разнес в щепки директорский кабинет, он видел — всего одно мгновение, но это ярко отложилось в его памяти — он корчился от боли, а на лице Дамблдора промелькнуло и тут же исчезло точно такое же удовлетворенное выражение. Тонкой иголочкой кольнула мысль — старый манипулятор опять что-то задумал, и, как обычно, главную роль в его планах должен сыграть он, Гарри! Надоело все! Вложив в свой взгляд всю испытываемую им на тот момент ненависть, он в упор посмотрел на Дамблдора, замечая, что его выходка принесла свои плоды — тот ощутимо вздрогнул, хоть и постарался как можно скорее скрыть свое замешательство. Заканчивая эту глупую игру в гляделки, Гарри склонился к Гермионе, коротко поцеловал ее в щеку и вышел. Прочь, прочь отсюда! Иначе он опять сорвется, и теперь дело может закончиться не только разгромленной мебелью.

Поттер вбежал в свою комнату и снова остановился у окна. Вид пустынной площади, как ни странно, успокаивал. Он сделал несколько глубоких вдохов, стараясь унять злость, и попенял сам себе: расслабился, забыл даже и думать об очищении сознания, еще один такой срыв — и его точно запроторят в Мунго, в палату с мягкими стенами, и сидеть ему там, пока не придет время выполнить свою миссию. А потом либо умереть, либо вернуться в ту же палату, но на вполне законных основаниях. Люди легко поверят в свихнувшегося на нервной почве героя, стоит только вспомнить, что о нем писали газеты в прошлом году. Гарри раздраженно вздохнул. Пожалуй, по возвращении в школу стоит попросить профессора Снейпа о возобновлении занятий по окклюменции. Сложно сказать, как долго он сможет сдерживаться, сталкиваясь с Дамблдором по нескольку раз на дню. Да и кроме него добрая половина студентов не удержится от того, чтобы лишний раз не пнуть его морально. Если уже сейчас его самоконтроль летит ко всем чертям, то что же будет потом?

Отвернувшись от окна, Поттер лег и замотался в одеяло. Проблемы он будет решать по мере их возникновения. Злость прошла. Парень закрыл глаза и представил, что он — воздух, вездесущий, нагретый солнцем, спокойный и безмятежный. Сконцентрировавшись на дыхании, он полностью расслабился и, наконец, скользнул в сон.

Утро первого сентября началось с крика миссис Блек. Гарри, проснувшись, увидел, что Рон, уже полностью одетый, заправляет свою кровать. Он застонал и натянул одеяло на голову.

— Не выспался? — сочувственно спросил Рон. — Ты всю ночь ворочался и что-то выкрикивал.

Гарри, вспомнив свои сны, еще глубже зарылся в подушки.

— Да уж... снилась какая-то ерунда... А ты чего так рано? — он, наконец, сделал над собой усилие и сел. Пристально посмотрев в лицо другу, он отметил и красные от недосыпа глаза, и темные круги под ними. — Или ты и не ложился?

— Не мог заснуть, — как можно равнодушнее сказал Рон, отводя взгляд, и, явно желая сменить тему, добавил: — Поторопись. Кингсли уже здесь.

Гарри только пожал плечами и направился в ванную. Интересно, кем должна быть девушка, понравившаяся младшему Уизли, что он настолько об этом переживает? Поттер предположил худшее — может, она из Слизерина? Он попытался трезво взглянуть на возможность подобной ситуации. Было бы ему неприятно, если бы друг стал встречаться с кем-то из враждебного факультета? И тут же ответил сам себе: конечно, нет! Возможно, поначалу это немного напрягало бы, но Гарри искренне желал Рону счастья, а потому был уверен, что поддержит друга в любом случае.

Стаскивая вниз свой сундук, попутно помогая девочкам справиться с их багажом, Поттер все еще размышлял над этим вопросом, но потом решительно отбросил подобные мысли. В конце концов, Рон уже довольно взрослый человек, он вполне способен решить свои проблемы сам и, видимо, на это и настроен, если не желает ими делиться. И, в крайнем случае, он ведь знает, что друзья всегда рядом; стоит только сказать, чтобы получить всю возможную помощь и поддержку.

На кухне их ожидал уже накрытый стол и нервничающая миссис Уизли, которая этим утром, видимо, решила уподобиться Тонкс. Сначала она разбила чашку; затем, совершенно забыв о магии и бросившись собирать осколки руками, по пути перевернула стул; поднимая его, толкнула Кингсли, рука у того дрогнула, и он пролил на себя кофе. Наконец, Ремус почти насильно усадил ее за стол, взмахом волшебной палочки починил разбитую чашку, убрал пятно с мантии аврора и налил ему еще кофе.

— Молли, может, тебе выпить успокоительного? — Шеклболт участливо сжал ее плечо.

Миссис Уизли спрятала лицо в ладонях.

— Просто я так переживаю... столько смертей в газетах... а они совсем еще дети. А вдруг на поезд нападут? Или на школу?

— Исключено, — голос аврора звучал твердо и уверенно. — Ты же сама знаешь, какие меры приняты для того, чтобы это не случилось. Школу охраняют едва ли не лучше, чем Министерство, да и поезд будут патрулировать авроры. С ними ничего не случится, — с нажимом произнес Кингсли. — Можешь мне поверить.

— Надеюсь, — дрожащими руками вытерев слезы, миссис Уизли попыталась улыбнуться. — Тогда вам следует поторопиться, — возвращаясь к своему обычному тону, сказала она. — Быстренько заканчивайте завтрак, а то опоздаете.

* * *

Платформа 9 и ¾ бурлила и плескалась шумом. Первогодки, раскрыв рты, восхищенно оглядывались, ученики постарше перекликались и собирались в небольшие группки, оживленно что-то обсуждая, то и дело со всех сторон раздавались взрывы смеха. Человеческое море не стояло на месте, волнами вскипая у ограждений, и над всем этим плыл густой дым, а Хогвартс-Экспресс поминутно выпускал все новые и новые его клубы, готовясь вот-вот отправиться в путь.

Кингсли и Ремус аппарировали подростков в неприметный закуток прямо на платформу, проводили до вагона и помогли внести внутрь тяжелые сундуки. Гарри пожал руку аврору и крепко обнял Ремуса. Оборотень привычно взъерошил ему волосы.

— Постарайся хотя бы некоторое время обойтись без нежелательных приключений, хорошо? Просто не лезь на рожон, если можно избежать подобного.

— Я постараюсь, Ремус. Но... — Гарри лукаво улыбнулся, — ты же знаешь, не я нахожу неприятности, а они находят меня.

— Еще бы мне не знать! В конце концов, я учил тебя целый год. Но я все же очень надеюсь, что ты повзрослел, — Люпин мягко подтолкнул его к ступенькам. — Иди, отправление уже скоро.

Гарри помахал рукой на прощание и скрылся в вагоне.

Гермиона сразу же утянула Рона за собой. Поттер повернулся к Джинни.

— Ну что, может, поищем свободное купе?

— Извини, Гарри, но я обещала встретиться с Дином, — девушка взмахнула палочкой, уменьшая свой сундук, и ушла танцующей походкой, только рыжие локоны подпрыгивали на плечах.

Поттер остался один посреди коридора с грудой чемоданов и совиной клеткой. Хорошо еще, что Буклю он отправил в Хогвартс заранее. Повторяя действия Джинни, он уменьшил сундуки и клетку до размера спичечных коробков и поспешил вперед в поисках свободного купе. Тем более, что собирающиеся в стайки девочки-четверокурсницы начали проявлять к нему повышенное внимание, чего Гарри в принципе не желал. Вдруг дверь одного из купе, мимо которого он как раз проходил, открылась, и высунувшийся оттуда Невилл со смущенной улыбкой спросил:

— Зайдешь?

Гарри кивнул с видимым облегчением, вошел и закрыл дверь за собой, отсекая любопытные взгляды. Внутри обнаружилась Луна, увлеченно читающая «Придиру».

— Привет, Гарри, — она застенчиво ему улыбнулась.

— О, привет, Луна. Вижу, «Придира» процветает?

— Да, тираж существенно увеличился, — нацепив спектральные очки, девушка вновь с головой ушла в чтение.

— О, как я тебя теперь понимаю! — произнес Невилл, с интересом естествоиспытателя разглядывающий стайку девчонок, столпившихся по ту сторону двери и перешептывающихся между собой. — Не поверишь, они даже на нас с Луной пялятся! Хотя многие считают, что у тебя должны быть другие друзья. Не мы.

— Просчитаются! — Гарри вспылил и, как всегда в таких случаях, начал терять контроль над своей магией. Лежащий на столике журнал затрепетал страницами, стекла в окне и дверях тоненько задребезжали и начали едва слышно потрескивать. И вдруг все разом закончилось. Поттер поймал удивленные взгляды друзей, глубоко вздохнул и продолжил, как ни в чем не бывало: — Со мной в Министерстве были вы, а не они, вы сражались со мной плечом к плечу, и мне наплевать, что думают другие. Своих друзей я выбираю сам!

— Браво, Поттер! — со стороны двери послышались ленивые хлопки и знакомый тягучий голос. — Какая пламенная речь в защиту сирых и убогих!

Гарри повернулся и уставился прямо на Малфоя. Резкий ответ уже был готов сорваться с языка, а краем глаза он видел Невилла и Луну, застывших в напряженных позах с палочками наизготовку. Однако ссориться ему почему-то расхотелось. Парень окинул своего извечного противника долгим внимательным взглядом. Что-то в его привычном облике было неправильно, что-то помимо того, что Малфой был сегодня без своего обычного сопровождения в лице двух шкафоподобных охранников Кребба и Гойла. Слизеринец выглядел... уставшим, а в глубине его глаз мелькало нечто, не поддающееся идентификации, тщательно спрятанное за привычной высокомерной маской. С внезапным чувством острой жалости Гарри подумал, что, видимо, служение Лорду для младшего Малфоя, занявшего в силу определенных обстоятельств место своего отца, оказалось более тяжелым, чем он видел со стороны.

— Шел бы ты отсюда, Малфой, — устало произнес он.

— Что такое, Поттер? Неужели тебе больше нечего сказать? Твое красноречие тебя покинуло так же внезапно, как и пришло? — даже привычная язвительность его фраз сегодня как-то потускнела, а едкие слова не беспокоили.

— Я просто считаю, что пора прекратить эту старую добрую традицию с твоим ежегодным посещением нашего купе. Тем более, что ты ее уже нарушил, явившись сюда один. Или твои «друзья» на поверку оказались не такими верными, как ты считал? — все-таки удержаться от шпилек было куда труднее, чем Гарри себе представлял. — Теперь-то тебе некому жаловаться!

Малфой побледнел, хотя казалось, что больше уже некуда. Поттер немедленно пожалел о своих словах. Однако он понимал, что извиниться прямо сейчас — значило бы унизить и оскорбить гордого слизеринца еще больше. Мгновение он колебался, затем решительно кивнул Малфою на дверь:

— Пойдем. Поговорим без свидетелей, — и, не давая ему времени подумать, подцепил Драко под локоть, на ходу успокаивающе махнул рукой друзьям и вышел в коридор.

По счастливой случайности их купе находилось в самом конце вагона. Толпа младшекурсниц перед дверью уже разбежалась, и никому не было дела до того, о чем разговаривают два непримиримых врага.

Малфой выдернул локоть из захвата и злобно уставился на Гарри.

— Чего тебе надо, Поттер? Еще не все сказал?

Гарри примирительно поднял ладони перед собой, лихорадочно пытаясь придумать оправдания своим действиям. Проблемой было то, что и оправданий, как таковых, не было. Ему просто стало жаль Драко. Попытавшись хотя бы для самого себя найти причины этим несвойственным ему эмоциям, да еще и проявившимся в отношении того, с кем враждовал пять лет, он запутался в себе еще больше. Потому не стал заморачиваться и решил, что разберется по ходу дела.

— Успокойся, Малфой. Я сегодня добрый. Но тебе не кажется, что если уж ломать традиции, то стоит делать это с размахом?

— Чего? По-оттер... Тебя недавно никто по голове не бил? — Малфой был удивлен. Очень сильно удивлен, хоть и пытался скрыть это за привычными колкими фразами. — Иначе с чего бы вдруг такие слова?

— Ты будешь разочарован, но — нет. Меня никто не бил, и сам я ни обо что не ударялся. Я просто хочу предложить тебе мир. Ну, или перемирие, на худой конец. Жизнь слишком коротка и опасна, чтобы растрачивать ее на ненависть.

— А ты точно Поттер? Такое впечатление, что тебя подменили. Или это кто-нибудь из твоих дружков под Оборотным? Какие проблемы будут у меня в дальнейшем из-за вас?

Гарри нетерпеливо вздохнул. Ну да, для слизеринца вполне естественно не доверять никому, даже тем, с кем знаком всю жизнь. Что уж говорить о врагах. Однако он вдруг понял, что ему надоело враждовать. Возможно, это еще один результат взросления, но их детские перепалки действительно уже порядком надоели.

— Ну, ты же всегда можешь спросить меня о чем-то, что знаю только я.

— Проблема в том, Поттер, что все, что знаешь ты, знают и твои дружки.

— Если ты о Роне с Гермионой, то они сейчас в вагоне для старост, и ты наверняка их там видел, иначе не пришел бы сюда один.

— Удивлен твоей проницательностью. Ну, хорошо, — Малфой ненадолго задумался. — За что нас отправили на отработку к Хагриду на первом курсе?

— Хороший вопрос, — Гарри коротко хохотнул. — Нас с Гермионой поймали после того, как мы передали дракона Хагрида друзьям Чарли, тебя — за то, что за нами следил.

— Ага, значит, дракон все-таки был?

— Ну, конечно! Если бы ты только знал, сколько хлопот он нам доставил!

Поттер сунул руки в карманы, Малфой неосознанно повторил его жест.

— Хорошо. Допустим, я тебе верю. Но все равно не понимаю, какая тебе от этого выгода?

— Слизеринцы... — протянул Гарри, покачиваясь с пятки на носок. — Во всем ищете выгоду. А выгоды нет, Малфой. И тебе придется принять этот факт.

* * *

Как ни старался Драко это скрыть, его действительно заинтересовал и этот разговор, и этот новый Поттер: спокойный и сдержанный, уверенный в себе и в собственной правоте.

Ему самому до смерти надоела его теперешняя жизнь. С тех пор, как его отец спрятался в Азкабане от гнева Лорда (а он действительно прятался, в этом не было сомнений, ведь мог же и откупиться, с его-то связями), тот перебрался в Малфой-менор, и выносить его присутствие в родовом поместье становилось все тяжелее. Чтобы спасти от Волдеморта свою семью, Драко вынужден был принять метку и подчиняться сумасшедшему полукровке. Это шло вразрез со всеми его жизненными принципами. Он искренне не понимал, как его отец мог добровольно согласиться на такое. Как вообще можно было сознательно отдать себя в рабство? Хотя порой Драко казалось, что Малфой-старший горько сожалеет о сделанном в свое время опрометчивом выборе. В любом случае, сейчас уже поздно что-то менять. Его семья попала в немилость, из-за этого все те, кто раньше считал честью для себя дружбу с Малфоем-младшим, сегодня окатили его презрением. Это, конечно, ерунда, свой авторитет он восстановит, но... Темный Лорд дал ему задание, и невозможность его выполнения жгла его изнутри, не давала оставаться на месте. Он не мог находиться рядом со своими однокурсниками. Сидеть в гнетущей тишине или попасть под обстрел язвительных шуточек было выше его сил.

И вот сейчас он в растерянности стоял перед своим врагом. А врагом ли? Да, в свое время он предложил Поттеру покровительство, замаскированное под дружбу. Но сейчас, похоже, покровительство предложили именно ему. И что делать в подобной ситуации, он не имел ни малейшего представления. С одной стороны, мешала гордость. Фамильная гордость, которая в данный момент словно подталкивала в спину и твердила: Малфои не потерпят подобного унижения! Хотя... унижался же его отец во время первой войны, да и сам Драко этим летом делал все, чтобы отвести гнев Лорда от своей семьи, и в первую очередь от матери. Так о какой гордости может идти речь? С другой стороны... есть большая вероятность, что Поттер победит в этой войне. Правильные знакомства могут сослужить хорошую службу. А такого Поттера уже можно начинать бояться. Поневоле, глядя на него, поверишь, что он действительно обладает силой, о которой писали все газеты в начале этого лета.

Все эти размышления заняли не больше нескольких мгновений. Раз решившись, Драко не имел привычки отступать. А потому сейчас, уже не слушая, что ему втолковывает Поттер, он глубоко вздохнул, и...

* * *

— Хорошо. Я согласен на мир.

Гарри застыл с отрытым ртом на середине фразы. Это что? Вот так просто — согласен, и все? Ну, в принципе, это же Малфой. Все у них, у слизеринцев, не как у людей. И главное — никаких эмоций, все скрыто, спрятано под сотней масок. Но ведь любую маску хоть иногда нужно сбрасывать. Интересно, есть ли у Малфоя место, где он может побыть самим собой? Потому что если нет — его остается только пожалеть.

Встряхнув головой, словно выгоняя из нее неуместные сейчас мысли, Поттер вынул руки из карманов.

— Мир, Малфой.

Драко на миг замер, уставившись на протянутую руку и вздернув светлую бровь. Гарри нетерпеливо произнес:

— Ладно, не только я вижу, что ситуация повторяется, но, может, ты уже перестанешь изображать столб?

Малфой рассмеялся. Легко и весело, словно разом сбросил с плеч тяжеленный груз, и пожал руку Поттеру. Да, ситуация неоднозначная, но сейчас у него было чувство, что в этот раз все закончится намного лучше, чем началось.

* * *

Ближе к обеду вернулись Рон с Гермионой. Гарри усадил свою девушку возле себя, она устало склонила голову ему на плечо. Уизли плюхнулся на сидение возле Луны, кивком поздоровавшись с ней и Невиллом.

— Слушайте, а никто не знает, что случилось с Малфоем? — видимо, этот вопрос его немало занимал, так что он ни о чем другом даже думать не мог.

— А что с ним? — Поттер незаметно подмигнул Невиллу. Луна спрятала улыбку.

— Мы сейчас встретили его, — Гермиона выпрямилась и посмотрела на Гарри. — И он улыбнулся! И даже поздоровался с нами!

— Ну, не то чтобы поздоровался... — Рон скривился. — Просто кивнул. Но он действительно улыбнулся.

— Гарри, ты что-то знаешь, — как всегда, Гермиона первой во всем разобралась.

Рыжик выразительно вскинул брови. Поттер на это только улыбнулся.

— Колись, дружище, что ты с ним сделал? Наслал на него проклятье дружелюбия?

— Рон, такого проклятья не существует!

— Ну, если ты об этом не читала, это не значит, что его нет. В конце концов, Гарри мог его изобрести, — Уизли не желал так просто сдаваться. — Так все же?..

— Нет, я его не проклял. Я с ним помирился.

Забавно было наблюдать за реакцией друзей. Гермиона на миг округлила глаза, но затем улыбнулась и понимающе кивнула.

— Я знала, что рано или поздно вы перерастете вашу детскую вражду. Ты правильно поступил.

— Спасибо, Мио, — шепнул Гарри, сжимая руку девушки в своих ладонях.

Рон же был более категоричен.

— Ты — что? Да как ты мог? Это же Малфой! Скользкий слизеринец, из-за которого у нас вечно были проблемы!

— Ну, допустим, не только из-за него, — Поттер был спокоен. — Положа руку на сердце, признайся, Рон, — чаще мы сами их находили.

— А я считаю, Гарри прав, — вмешался Невилл. — Давно пора было прекратить все это.

Уизли потрясенно на него уставился.

— И это говоришь ты? Да тебе от него больше всех доставалось!

— Рон, тебе стоит подумать над другим вопросом. Гарри — наш друг, и лично я ему доверяю. Он знает, что делает.

— Постарайся не цеплять его несколько дней, — мягко проговорила Гермиона. — Думаю, ему сейчас и без того несладко.

— Все равно я вас не понимаю, — Рон еще ворчал, но было видно, что он сдается. — Как вы можете так легко простить все, что было...

Нахохлившись, он уселся в угол и откинулся на стенку, прикрыв глаза. Гарри порывался еще что-то сказать, но Гермиона остановила его, приложив палец к его губам и покачав головой.

Остаток пути прошел в молчании. Уизли так и просидел в своем углу, то ли размышляя о чем-то, то ли просто дремля. Гарри растянулся на скамье, положив голову на колени Грейнджер, изучающей здоровенный талмуд по высшей трансфигурации, и время от времени ей улыбался. Луна читала свой журнал и изредка поглядывала на пейзаж за окном, а Невилл увлекся каким-то трактатом по травологии.

Когда поезд остановился, Рон на мгновение задержал друзей у двери.

— Хорошо. Если вы все считаете, что Гарри поступил правильно, я не буду спорить. Но если что — не говорите потом, что я не предупреждал.

Поттер облегченно вздохнул. Больше всего ему не хотелось ссориться с лучшим другом, тем более из-за Малфоя. Улыбнувшись, он похлопал Уизли по плечу.

— Все будет нормально, вот увидишь, — и, обращаясь уже ко всем: — Идемте, а то как бы не пришлось до Хогвартса пешком добираться.

* * *

Большой Зал встретил их сиянием сотен подвешенных под потолком свечей и приглушенным гулом разговоров. Луна попрощалась и убежала, а друзья заняли свободные места за столом своего факультета.

Внесли Распределяющую Шляпу.

Гарри напрягся. Он сидел с прямой спиной и старался не оборачиваться к столу преподавателей. Дамблдора видеть не хотелось, да и слышать, по правде говоря, тоже. Поттера по-прежнему тревожили неконтролируемые вспышки его силы, особенно при сильных эмоциях, но знать об этом всей школе точно не следовало. Однако когда ввели первокурсников, он все-таки не выдержал и обернулся. На минуту промелькнула мысль: неужели пять лет назад он выглядел таким же маленьким и испуганным? Малыши, спотыкаясь, подходили к стулу и надевали Шляпу, и Гарри машинально хлопал каждому, попадающему в Гриффиндор, в то время как глаза его пробегали по залу, выхватывая из общей картины отдельные фрагменты.

Вот за хаффлпффским столом Эрни Макмиллан, размахивая руками, что-то втолковывает Джастину Финч-Флетчли, а потом, прервавшись, вместе со всеми аплодирует новичку, только что присоединившемуся к их факультету. Вот сидит Луна, как всегда, с немного отстраненным видом и мечтательной улыбкой на губах. Рядом с ней Падма Патил переглядывается с сестрой-гриффиндоркой, и у Гарри складывается впечатление, что они общаются телепатически. Слизеринцы единственные, за чьим столом не слышно громких разговоров. Они сдержанно приветствуют каждого нового студента и так же сдержанно перекидываются скупыми фразами. Вокруг Малфоя образовалось нечто вроде буферной зоны, только Панси Паркинсон висла на нем, как обычно, и что-то щебетала ему в ухо, сопровождая свои слова жеманными улыбками. Малфой морщился и презрительно кривился, но терпел. Подняв голову и встретившись с вопросительным взглядом Поттера, он выразительно закатил глаза, а затем медленно опустил веки и снова поднял. Гарри кивнул понимающе и отвернулся.

Распределение закончилось, и на столах появилась еда. Рассеянно ковыряясь в тарелке, Поттер постоянно ощущал на себе чей-то взгляд. Даже не оборачиваясь, он понимал, что только один человек может смотреть на него с таким упорством. Директор опять получил свою любимую игрушку в полное распоряжение. По крайней мере, до следующего лета. Горькая ухмылка против воли появилась на губах, и сидящая рядом Гермиона без слов ободряюще сжала его ладонь. Сразу стало легче. Гарри иногда удивлялся тому факту, что девушка так тонко чувствует его настроение и так на него влияет. Порой достаточно было одного взгляда или даже просто присутствия рядом, чтобы полностью успокоиться. Сейчас же он почувствовал, что может посмотреть на Дамблдора и не сорваться. Однако первым, кого он увидел, повернувшись, был вовсе не директор, который, кстати, уже перестал прожигать его спину взглядом, а Снейп. Зельевар был бледнее обычного и выглядел таким изможденным, что Гарри невольно ощутил приступ острой жалости. И тут же рассердился. Да что же сегодня за день такой? Сначала Малфой, теперь вот Снейп. Как сговорились, честное слово! Он снова уткнулся в тарелку.

Вообще-то, несложно было догадаться, отчего профессор выглядит так, словно вот-вот свалится с ног от крайней степени истощения. Благодаря частым разговорам с целителем Тревором Поттер знал, что Снейп этим летом проводил очень много времени в больнице, помогая колдомедикам разбираться с состоянием Сириуса. Если еще добавить к этому активизировавшегося в последнее время Волдеморта, можно было предположить, что... Да что угодно можно предположить! Вплоть до того, что профессор перестал есть и спать, только бы успевать везде и всюду. В груди тяжелым комом заворочалось беспокойство. И ведь не спросишь же — обозлится, наговорит гадостей, и все то, что с таким трудом было достигнуто за последние несколько месяцев, рухнет, как карточный домик.

«Ладно, — думал Гарри, поднимаясь вместе со всеми в башню Гриффиндора, — на первом же уроке зелий надо будет присмотреться к нему поближе. Если надо будет, нарвусь на отработку. Разберемся». Приняв решение, он успокоился и, дотащившись до кровати, замотался в одеяло и уснул.

Правду говорят, что понедельник — тяжелый день. А если учесть, что вчера все легли поздно, даже не удивительно, что завтрак проходит в сонной тишине. Только Гермиона до отвращения бодрая. А вот Рон, наоборот, опять с красными глазами и отсутствующим взглядом. Гарри медитировалнад тарелкой, отстраненно наблюдая, как эти двое, синхронно двигаясь с разных концов стола, раздают расписания. Мысленно сделал себе пометку: если в ближайшее время ничего не поменяется, обязательно поговорит с другом. Надо постараться и вызвать его на откровенность, а то уже больно смотреть на эти мучения.

Друзья уселись на скамью по обе стороны от него. По привычке. Сначала так было удобно болтать сразу с обоими, потом это приобрело более глубокий смысл — словно они в любую минуту готовы были защитить Гарри от всего мира и от себя самого впридачу.

Наконец просыпаясь, Поттер заставил себя выпрямиться и вчитался в расписание. Ого! Плотный день, ничего не скажешь. И снова сдвоенные Зелья первым уроком. Чары, Трансфигурация... и ЗОТИ, тоже сдвоенная и — кто бы сомневался! — со Слизерином. Интересно, кого им назначили в преподаватели в этом году? Вчера было как-то не до этого. Взгляд метнулся к учительскому столу, и Гарри растерянно заморгал. Это что, шутка? Вот этот колобок, покрывающийся испариной от малейшего движения, будет учить их защите? Да даже отсюда видно, что у него одышка! Как он собирается справляться? Хм, кажется, Гарри что-то упустил вчера: вон как помрачнел Рон, проследив направление его взгляда. Но спрашивать прямо сейчас не имеет смысла, да и некогда — завтрак закончился, и Гермиона уже с минуту теребит его, пытаясь привлечь внимание. «А Снейпа не было, — мелькает мысль, пока он послушно шагает за девушкой в подземелья. И снова проговаривает про себя вчерашнее: — Ладно. Разберемся».

* * *

Спустя два часа Гарри выпал в коридор из кабинета Зельеварения совершенно ошарашенным. Ну, и немного, совсем чуть-чуть — удовлетворенным. Не стоит и пытаться объяснить себе, а главное — другим, как получилось, что он выиграл-таки этот дурацкий конкурс, устроенный новым профессором. А кстати, действительно — как?

Хоть Гермиона и утверждала, что Гарри очень неплохо подтянулся по Зельям, сам он не ощущал в себе никаких внезапно проснувшихся способностей. Да, он получил Превосходно на экзамене, но приготовить Глоток Живой Смерти с первого раза, да еще и лучше всех... Профессор Слизнорт едва ли не подпрыгивал от восторга, и во всеуслышание вещал о том, что способности передались Гарри от матери. К концу этого монолога Поттеру захотелось немедленно сбежать куда-нибудьподальше от направленных на него со всех сторон взглядов.

На Чарах, а потом и на Трансфигурации он все никак не мог сосредоточиться, и все время размышлял о случившемся. На уроке у МакГонагалл Гермионе даже пришлось основательно ткнуть его локтем, чтобы вернуть его внимание к созданию стула из воздуха.

Обед в Большом Зале проходил не в пример веселее, чем завтрак. Шумно обсуждая первые уроки, проголодавшиеся студенты буквально сметали со столов кушанья, заботливо приготовленные домовыми эльфами.

Гарри посмотрел в сторону преподавательского стола и нахмурился: Снейпа опять не было. Чем же он может быть так занят? Но эта мысль была тут же оборвана. Известно, чем — тем же, что и всегда. Если сегодняшняя ситуация — обычное явление, тогда понятно, почему вчера профессор выглядел, как восставший инфери. Гарри только головой покачал, вновь уставившись в свою тарелку. Аппетит пропал бесследно. На смену ему пришло чувство жгучего стыда. Было стыдно за самого себя. Как можно было пять лет не замечать всего этого? Принимать помощь профессора, как нечто само собой разумеющееся, и вместе с тем подозревать его во всех смертных грехах и за спиной ругать последними словами? Поттер с трудом подавил эмоции, чувствуя, как кровь прилила к щекам, даже уши, кажется, покраснели. Облегчения не приносило даже понимание того, что в таком отношении к Снейпу он не был одинок. Но какое ему дело до других!..

От приступа самокопания отвлек маленький бумажный журавлик, плюхнувшийся прямо в тарелку. Разворачивая листок, Гарри краем глаза отметил, как насторожились Рон с Гермионой. Девушка уже даже открыла рот, чтобы возразить по поводу такой беспечности, но сказать ничего не успела. Поттер мимоходом успокаивающе сжал ее руку и снова вернул свое внимание клочку пергамента.

На нем нарисованный некто, весьма похожий на самого Гарри, — в криво сидящей мантии, очках и с вороньим гнездом на голове вместо прически, — низко склонился над котлом, что-то в нем помешивая. А затем исполнил вокруг этого самого котла какую-то дикую ритуальную пляску, что, видимо, должно было обозначать радость.

Гарри фыркнул, поднял голову, выискивая отправителя, — и встретился взглядом с Малфоем. Тот сидел за слизеринским столом, почти напротив, и, слегка наклонив голову к плечу, с интересом отслеживал реакции Золотого Трио. Увидев, что его вычислили, он чуть улыбнулся и незаметно поднял вверх большой палец. Рядом как-то странно дернулся Рон, и Гарри повернулся к нему:

— Что?..

— Это он прислал? — в голосе друга было слышно то же удивление, что так явно читалось на лице.

Гарри снова посмотрел на листок в своей руке, затем вопросительно — на Малфоя. Тот пожал плечами и отвернулся.

— По-видимому, да, а что?

— Да ничего, просто не думал никогда, что такое в принципе возможно.

— Ладно тебе, Рон, — вмешалась Гермиона, через плечо Поттера рассматривая рисунок. — Смешно же. И, по-моему, Гарри, он тебя похвалил.

— Кажется, это действительно так...

Гарри внезапно стало смешно. Дожили — принимать похвалы от Малфоя! Вот уж не думал, что такое когда-нибудь произойдет! А с другой стороны... приятно все-таки. Малфой был первым в школе по Зельеварению, соперничать с ним могла разве что только Гермиона. И в конце-то концов, перемирие у них или нет? А раз так — почему он просто не может порадоваться этой похвале?

С такими мыслями Гарри встал из-за стола. В компании сокурсников направляясь к кабинету ЗОТИ, он ощутил, что от недавней радости не осталось и следа. Вместо нее пришло глухое раздражение. На тех же сокурсников. Главной темой их разговоров было назначение Снейпа на должность преподавателя по Защите. И если хотя бы девчонкам это было безразлично, то каждый из парней счел своим долгом проехаться по этому поводу. Даже Рон высказал мнение, что Снейп теперь получил возможность проклясть любого, кто ему не угодит, прямо на уроке, и остаться при этом безнаказанным. Поттер скрипнул зубами и уже приготовился возразить, но Гермиона невесомо положила руку ему на локоть и вмешалась сама:

— Рон, — она специально говорила тихо, чтобы остальные не слышали, но твердость отчетливо звучала в ее голосе. — Ты не прав. И если дашь себе труд хоть немного подумать, ты и сам это поймешь. Хотя бы потому, что в уставе школы прописано: обязанность учителя — защищать учеников, а не калечить их. Я уже не говорю о том, что сделал и делает профессор Снейп лично для Гарри и для нас всех.

Рон осекся и замолчал. Гарри видел отразившуюся на лице друга внутреннюю борьбу, но помогать ему не стал. Это решение он должен принять сам.

В кабинет всевошли молча. И так же молча расселись по местам. С последним ударом колокола дверь резко захлопнулась, от чего многие вздрогнули. Снейп вошел стремительно, в своей обычной манере, держа спину очень прямо и сохраняя непроницаемое выражение лица. Однако Гарри эта невозмутимость не обманула: он давно научился смотреть сквозь нее. И то, что видел сейчас, — ему категорически не нравилось. Профессор выглядел еще более уставшим, чем вчера, хотя, казалось бы, куда уж больше? С внезапным раздражением Поттер вспомнил, что на новой должности это ведь уже не первый его урок, не так ли? И едва ли ученики других курсов и факультетов были менее категоричны, чем тот же Рон. А значит, все то, что они думают об этом, Снейп мог прекрасно читать в их лицах, и что еще хуже — он мог услышать это у себя за спиной, ведь на слух он никогда не жаловался!

Гермиона мягко погладила его сжатые в кулаки руки, тем самым возвращая в реальность. Гарри с некоторым удивлением рассматривал фиолетовые отпечатки ногтей на ладонях. Хорошо еще, что не разнес ничего ненароком, а то учебный год начался бы с энного количества снятых баллов «за неумение себя контролировать». Последние слова прозвучали в голове так ясно, что он даже оглянулся — было ощущение, что Снейп произнес их, стоя у него за спиной.

— Мистер Поттер, я нахожусь перед вами, — а вот это уже реальность. — Нет нужды высматривать меня там, где меня нет.

— Простите, сэр... — Снейп легко взмахнул рукой, отметая извинения.

— Итак, далее. Вынужден признать, что обучение этому предмету велось у вас из рук вон плохо. Исключением, возможно, можно назвать лишь третий курс, да и то с натяжкой, — одним взглядом пресекая поднявшийся при этих словах ропот гриффиндорской половины класса, он продолжил: — На этом занятии я хотел бы выяснить уровень каждого из вас. То, насколько вы овладели защитой, определит в дальнейшем, как скоро вы перейдете к изучению нападения.

Несколькими взмахами палочки парты были сдвинуты к стенам, а пространство класса расширилось, становясь похожим на тренировочный зал. Профессор прошелся между учениками, расставляя их попарно по каким-то своим критериям. Гермиона встала впарус Паркинсон, Лаванда — с Миллисент Буллстроуд, Дину и Симусу достались Кребб и Гойл. Рон оказался напротив Нота, а Забини — напротив Парвати; последняя окинула противника оценивающим взглядом и насмешливо хмыкнула. Гарри не смог сдержать смешка при виде обалдевшего от такого пренебрежения слизеринца. А вот Невилл сам нервно сглотнул, вставая в пару с Малфоем. И даже ободряющий кивок Поттера не прибавил ему уверенности.

Внезапно к Гарри пришло осознание того факта, что он один остался без пары, а это может значить только одно... И точно:

— Мистер Поттер, вы встанете в пару со мной. Хочу посмотреть, чего вы стоите против взрослого волшебника.

Гарри с палочкой наизготовку подошел к профессору, но тот сделал упреждающее движение рукой и повернулся к остальным:

— Итак, разрешено использовать только заклинания из школьной программы. Это всем ясно? — его взгляд поочередно проходится по лицам каждого из студентов, чуть дольше задерживаясь на слизеринцах. — Тогда — начали!

В зале, которым стал класс, начался форменный хаос. Все кричали одновременно, выпуская из своих палочек разноцветные вспышки заклятий. Кребб и Гойл не вспомнили ничего лучше Ступефая, но он у них получился таким мощным, что Дин и Симус отлетели к противоположной стене, да там и замерли. Гарри невольно встряхнулголовой, когда ему на ум пришло жутковатое сравнение двух бугаев-переростков с близнецами Уизли, сравнение, в основном появившееся из-за схожей синхронности движений. Гермиона прицельным Инсендио подожгла край мантии Паркинсон, и пока та, растерявшись, вертелась на месте, пытаясь сбить пламя, несколькими взмахами палочки обезоружила ее, связала и напоследок окатила ледяной водой.

— Мистер Поттер, вы намерены приступать или нет? — вздрогнув, Гарри перевел взгляд на Снейпа. Тот, насмешливо ухмыльнувшись, сделал приглашающий жест: — Начинайте.

Глубоко вздохнув, тем самым приводя в порядок хаотично мечущиеся мысли, Поттер подобрался, машинально повторяя стойку профессора. Резкий взмах палочкой...

— Экспеллиармус!

— Протего! — Снейп успел выставить щит даже раньше, чем Гарри договорил, и теперь уже ему самому пришлось уворачиваться от собственного заклятия. — Предсказуемы, Поттер, как и всегда. А я-то надеялся, что вы меня удивите.

— Но, сэр, вы же сами сказали... — договаривать Гарри не решился, чтобы не терять концентрацию и не сбивать дыхание.

С этого момента ему кажется, что этот поединок, начавшийся, как учебный, чем дальше, тем более перестает быть таковым. Оглушающее, воспламеняющее, связывающее, еще раз разоружающее... Заклятия сыпались без остановки, поначалу действительно не выходя за пределы школьного курса.

Сознание словно разделилось на две неравные части. Большая отвечала за то, чтобы вовремя увернуться от летящего в тебя проклятия либо же отбить его с максимальной эффективностью, и желательно — в противника. Меньшая — фиксировала происходящее на периферии.

Так, мельком Гарри увидел, как Миллисент Буллстроуд, разоруженная Лавандой, с каким-то звериным рыком вцепилась той в волосы. Лаванда, что удивительно, вырывалась молча, упрямо отдирая руки слизеринки от своей прически.

Следующая картинка — Парвати, с легкостью парируя атаки Забини, сохраняет на лице все то же насмешливое выражение. Забини злится, и это его подводит. Меткий Петрификус — и поединок закончен. Примерно в то же самое время Рон разбирается с Ноттом, оглушая его и забирая его волшебную палочку.

Дольше всех, как ни странно, держится Невилл. Сначала при взгляде на них Гарри кажется, что Малфой сознательно поддается. Однако потом он ловит сосредоточенное и напряженное выражение на лице слизеринца и понимает, что все по-настоящему. От этого его охватывает волна радости и гордости. Значит, не зря были все прошлогодние тренировки, выходит, он все-таки смог чему-то обучить тех, кто ему доверился! Палочки Невилла и Драко улетают куда-то на другой конец зала, и противники на мгновение потрясенно замирают. Затем происходит нечто такое, от чего Гарри едва не пропускает направленное на него проклятие, лишь в последний миг успевая выставить щит. Идентифицировать, что это было, Поттеру не удалось, поскольку Снейп уже давно перешел на невербальные заклинания. А между тем Малфой, прижав кулак к груди, отвешивает Невиллу короткий поклон. Лонгботтом, приходя в себя, отвечает таким же церемонным жестом, а затем они вместе идут отыскивать свои палочки.

Дальше отвлекаться становится все труднее. Гарри уже даже и не думает о том, чтобы нападать, успеть бы только защититься или, на худой конец, увернуться. В какой-то момент он понимает, что место их дуэли защищено прозрачным, почти невидимым куполом. Еще хватает сил удивиться — и когда только Снейп это успел? Но дальше мысль развиться не успевает — темп схватки нарастает, Гарри потихоньку начинает уставать. Взмокшая челка лезет в глаза, загораживая обзор, но откинуть ее нет времени. Он уходит в глухую оборону, постоянно выставляя щиты и перемещаясь, чтобы было труднее достать его даже случайным проклятьем.

А Снейп, кажется, сделан из стали. Во всяком случае, держится он так же хладнокровно и неестественно прямо, как и в самом начале. Даже гладкая, волосок к волоску, прическа не растрепалась. Да когда же он устанет?

Но профессор и не собирался прекращать бой. А Гарри тоже не собирался так просто сдаваться, приходилось продолжать прыгать и уворачиваться, хотя и это с каждой минутой становилось делать все труднее. Дыхание тоже сбилось, и больше всего ему сейчас хотелось остановиться и отдышаться, но это означало бы немедленное поражение.

Все равно долго так продолжаться не могло. В очередной раз пропуская мимо себя сиреневый луч какого-то проклятья, Поттер запнулся на ровном месте и едва не упал. В следующую же секунду он оказался связан и обезоружен. Хорошо хоть на ногах устоял!

Снейп с видом, полным горделивого превосходства, повернулся к классу.

— Ну что ж, я в очередной раз убедился, что уровень вашей подготовки недопустимо низок. Возможно, стоит отметить только...

Дальше Гарри не слушал. Адреналин все еще шумел в ушах, заглушая посторонние звуки. Злость на самого себя будоражила кровь, заставляя ее быстрее бежать по венам. Так нелепо подставиться! А вдруг у него все-таки был шанс на ничью? Вместо этого он попался, как какой-то первокурсник-хаффлпаффец. Еще и придется стоять связанным, пока Снейп не соблаговолит снять заклятье. Желание освободиться затмило все посторонние мысли. Волна магии поднялась изнутри, мелкими покалываниями прошлась по всему телу. Гарри усилием воли направил ее в нужное русло. Опутывающие его веревки тут же исчезли. Он повел плечами и мягко переступил с ноги на ногу, восстанавливая нормальное кровообращение. Дружный потрясенный вздох студентов двух факультетов был реакцией на его действия. Снейп резко повернулся, вскидывая волшебную палочку, но Гарри был быстрее. Небывалая мощь все еще бурлила в его крови, нужно было всего лишь правильно ею воспользоваться. Один короткий взмах рукой — и Снейп безоружен. Это оказалось так легко... Гарри опустил глаза, разглядывая волшебную палочку профессора у себя в руке. Она была черная, гладкая и теплая. Полированная рукоять словно грела ладонь изнутри. Взмахнув ею и наколдовав сноп разноцветных искор, он вернул ее Снейпу со словами:

— Может, у нас действительно были не самые лучшие учителя, но умеющие слушать получили очень хороший совет — постоянная бдительность! Нужно было только научиться применять его на практике.

Интересно, где в этих непроницаемых чертах спрятано удивление? То, что Снейп именно удивлен, Гарри видно отчетливо, как и то, что заметил это он один, поскольку к остальным профессор стоит спиной.

— Ну, что ж... — хоть и с трудом, но Снейп справился со своими эмоциями и отвернулся. — К следующему уроку каждому подробно разобрать свои действия в паре, указать на возможные ошибки и способы их устранения. Описать действие применяемых вами щитовых чар, — коллективный стон был ему ответом. — Приятно, что хоть в чем-то вы солидарны. Все свободны.

В отдалении зазвонил колокол, возвещая шестикурсников, что на сегодня их занятия окончены. Профессор одним взмахом возвратил классу первоначальный вид, студенты, галдя, начали разбирать свои сумки.

— Поттер, задержитесь.

Гарри возвратился от самой двери, махнув рукой друзьям, чтобы не ждали, и подошел к кафедре.

— Тебе все-таки удалось меня удивить, — в голосе Снейпа была отчетливо слышна сильная усталость, да и выглядел он неважно, но одним движением пресек все попытки заговорить об этом. — Я наперед знаю все, что ты скажешь, но это не имеет значения сейчас.

Он прислонился к торцу стола и знакомым движением потер лоб кончиками пальцев. Интересно только, кто у кого научился?

— Ладно, об остальном поговорим после, мне еще нужно подумать. Ты можешь идти.

Гарри ничего не оставалось, кроме как в очередной раз направиться к выходу. Уже закрывая за собой дверь, он услышал тихое:

— И да, двадцать баллов Гриффиндору.

Поднимаясь в башню, Поттер все никак не мог согнать с лица улыбку. Ну что ж, по крайней мере, случившееся означает, что Снейп на него не злится. Хотя мог бы, с его-то почти болезненной гордостью. А это, в свою очередь, значит, что сегодня один из тех редких случаев, когда он признал, что и Гарри не лишен достоинств.

* * *

Сразу за портретом его подхватили с обеих сторон и повели в самый дальний угол гостиной. Гермиона набросила отвлекающие чары, Рон — заглушающие, и Гарри понял, что сейчас ему предстоит допрос с пристрастием.

Он не ошибся. Рон почти насильно усадил его в кресло и нетерпеливо произнес:

— И что это, черт подери, было?

— Рон! — Гермиона поморщилась от такой формулировки, но сути вопроса не опровергла: — Действительно, Гарри, как это у тебя получилось?

— Ох, Мио, если б я знал... — он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, потирая кончиками пальцев лоб. Но тут же поймал себя на этом движении и едва слышно фыркнул: да уж, дурной пример заразителен.

Друья все еще ждали его ответа, но что он мог им сказать? На него вдруг навалилась усталость — так бы и уснул в этом кресле, но... С силой проведя пару раз ладонями по лицу, Гарри выпрямился.

— Что бы вы ни думали, я действительно не знаю, как это произошло. Ты же помнишь, Мио, с чего все началось, — он повернулся к девушке, и та подтверждающе кивнула. — Мы ведь искали тогда сведения в библиотеке, но нам не хватило времени. Возможно, пришла пора вернуться к этому вопросу.

— Но разве летом что-то подобное повторялось? — Рон нахмурился, пытаясь вспомнить события прошлого месяца.

— Несколько раз было, но я очень старался держать себя в руках, — Гарри тихонько хмыкнул. — А вот сегодня не получилось. Очень захотелось победить.

— Кстати, а что хотел от тебя профессор Снейп? — Гермиона оживилась, да и Рон заинтересованно придвинулся поближе.

— Да, в принципе, ничего особенного. Сказал, что мне удалось его удивить, — он выдержал театральную паузу. — И начислил двадцать баллов.

— Че-его? — м-да, надо было об этом как-то поделикатнее сообщить — вон, Рон, кажется, чуть не задохнулся, так покраснел.

А вот Гермиона совсем не выглядела удивленной, словно все шло так, как она это спланировала, и по ее же собственному сценарию. Гарри только молча притянул ее к себе на колени с подлокотника, на котором она устроилась. Уткнулся лицом в пахнущие цветами волосы и ощутил, как расслабляются скованные усталостью мышцы и отпускает напряжение последних двух часов.

Рон что-то пробурчал и отвернулся, а затем и вовсе перебрался в центр гостиной и, разложив на столе учебники, принялся за домашние задания. Гарри прикрыл глаза, мысленно покачав головой — очевидно, дела у друга совсем плохи, если уж даже он в первый же день налег на учебу. И в который раз он пообещал себе поговорить с Роном, но, конечно, только не сейчас...

* * *

Спустя час Гарри почувствовал себя отдохнувшим достаточно для того, чтобы пойти поужинать без опасений уснуть прямо за столом. Поцеловав Гермиону и прошептав: «Спасибо», — он легко поднялся на ноги и потянулся, как большой кот. Вдвоем они оторвали Рона от учебников и в четыре руки вытолкнули в коридор.

Однако когда их троица вошла в Большой Зал, Поттер остро пожалел о том, что вести в Хогвартсе разносятся так быстро. Каждый студент старше третьего курса посчитал своим долгом повернуться и проводить его взглядом. Такое оживление не могло пройти незамеченным, и Гарри на протяжении всего ужина периодически ощущал направленный ему в спину взгляд Дамблдора, но счел за лучшее проигнорировать его. Вместо этого он втянул в разговор Невилла, выясняя у того подробности его спарринга с Малфоем. Лонгботтом порозовел от смущения и гордости, разом оказавшись в центре внимания.

— Ты просто молодец, Невилл, — произнесла Гермиона, тепло улыбаясь. — А Малфою определенно пришлось постараться, чтобы не проиграть тебе. Во всяком случае, мне так показалось.

Невилл кивнул.

— Честно говоря, сам до сих пор не понимаю, как так получилось. Просто вспомнил наши тренировки в прошлом году.

— Угу, — Рон покивал головой и отпил тыквенного сока, — ты здорово на них подтянулся. Кстати, что ты получил на экзамене по ЗОТИ?

— Превосходно, — Невилл снова покраснел.

— Вот-вот, — Гарри потянулся через стол и ободряюще похлопал его по плечу. — Тебе недоставало только немного веры в свои силы. Ну, а теперь и с этим все в порядке.

Благополучно переключив всеобщее внимание на обсуждение сегодняшнего урока, Поттер смог, наконец, нормально поужинать.

И уже задергивая полог на своей кровати Гарри еще успел подумать о том, что первый день в этом году прошел на удивление неплохо. Главным событием, конечно, стала почти разгромная победа над слизеринцами. «Почти», — повторил он про себя, покосившись в ту сторону, где стояли кровати Дина и Симуса. Однако думать о таких мелких неприятностях было уже откровенно лень...

Утро началось с головной боли. Раздражало абсолютно все: солнечный луч, пробравшийся сквозь щель в пологе, шутливая перебранка проснувшихся друзей, собственное слишком громкое дыхание... Хотелось тишины и покоя, хотелось засунуть голову под подушку и спать... дня три, как минимум. Но этим мечтам не дано было осуществиться.

— Гарри, дружище, подъем! — Рон с громким криком — чересчур громким! — отдернул полог.

Яркое осеннее солнце больно резануло по глазам, и Поттер глухо застонал, сворачиваясь клубком и натягивая одеяло на голову.

— Эй, ты чего? — Рон разом растерял весь свой оптимизм и теперь нерешительно топтался у кровати, не зная, что предпринять. — Что случилось-то?

— Позови Мио, — сдавленно попросил Гарри, не вылезая из своего кокона.

Слышно было, как Рон тихо чертыхнулся и убежал. Негромко стукнула дверь спальни — соседи по комнате тоже решили ретироваться без выяснения обстоятельств.

Гарри вздохнул. Опять... Ситуация повторялась в точности, только в прошлый раз он все же нашел в себе силы выползти в гостиную, где его и нашла Гермиона. Гарри так и не понял, как она привела его в порядок и что для этого сделала. Но ощущения от прикосновений прохладных ладоней к вискам не забылись. Позже Гермиона объяснила, что его состояние — это откат в результате перерасхода магии, а также попыталась объяснить свои действия, говорила что-то об энергетическом массаже... В чем заключалась его суть, Гарри не вникал — главное, что помогло, остальное в тот момент казалось неважным, а потом и вовсе не до того было.

В тишине послышались легкие шаги, затем шорох задергиваемого полога. Немного прогнулась кровать — Гермиона села рядом и принялась выпутывать его из одеяла. Гарри с усилием перевернулся на спину, по-прежнему не открывая глаз. Прохладные ладони легли на виски, легко погладили, едва заметно, почти не касаясь, прошлись по лбу, спустились на затылок, побуждая немного приподнять голову. С трудом, но Гарри поднялся на локтях, давая девушке больший простор для манипуляций. Держать голову на весу было тяжело, но это с лихвой окупалось результатом. Ощущение от прикосновения ладоней исчезло, но Гарри чувствовал распространяющееся от них тепло. Кончики волос слегка наэлектризовались, а потом все закончилось.

Шумным вздохом выразив охватившее его облегчение, Поттер откинулся на подушку и, наконец, открыл глаза. Гермиона сидела рядом и, слегка морщась, встряхивала кистями рук. Зарывшись пальцами в волосы, Гарри почесал зудящую кожу и виновато произнес:

— Извини... Тебе снова досталось?

— Да уж, горазд ты током биться... — она снова поморщилась. — Как себя чувствуешь?

— Нормально. Голова, по крайней мере, больше не болит. У тебя волшебные руки.

— Я ведь уже объясняла — магии в моих действиях нет. Просто концентрация и желание помочь.

— Тем ценней это для меня, — Гарри взял руки Гермионы в свои и поцеловал голубоватые венки на запястьях. — Спасибо.

— Не за что. А теперь поторопись, если не хочешь пропустить завтрак. Ждем тебя в гостиной, — с этими словами она отдернула полог и вышла.

* * *

За обедом Гарри все еще чувствовал себя немного вялым. Нет, голова не болела, но усталость не проходила, и очень хотелось спать. Аппетита не было. Зевнув в кулак, он поковырялся в тарелке и отложил вилку. Гермиона взглянула на него и только покачала головой.

Из полусонного состояния Гарри выдернуло легкое прикосновение к локтю. Посмотрев вниз, он увидел домового эльфа в чистом полотенце с эмблемой в виде герба Хогвартса на груди. Эльф приложил к губам длинный палец и, дождавшись утвердительного кивка, протянул небольшой конверт из плотного пергамента и бесшумно исчез. В записке значилось следующее:

«Мистер Поттер,

жду вас в кабинете ЗОТИ сегодня в 19.00.

С.С.»

Гарри вздрогнул и перевел взгляд на учительский стол. Снейпа опять — или уже? — не было. Зато Дамблдор вполне предсказуемо снова на него смотрел, и было в этом взгляде нечто такое, словно директор узнал о нем что-то, и теперь это что-то сосредоточенно высматривает. А вдруг?.. Внезапная догадка пронзила насквозь, руки сами сжались в кулаки, сминая и записку, и конверт. С пронзительной ясностью Гарри понял, что если Дамблдор узнал о вчерашнем происшествии на уроке Защиты, то более или менее спокойной жизни пришел конец. Это ж с него теперь вообще не слезут! Он поморщился. Опять начнется: «Гарри, мальчик мой, ты же должен понимать...» Гарри так явно представил себе, как директор произносит эти слова, что его аж передернуло.

— Что-то случилось? — Рон слегка потряс его за плечо, возвращая в реальный мир.

— Да... Нет... Не знаю. Пока ничего, надеюсь, — Гарри глубоко вздохнул и задумчиво повторил еще раз, больше для себя, чем для Рона: — Надеюсь, что ничего...

Он сунул записку в карман и постарался расслабиться, справедливо рассудив, что решать проблемы нужно по мере их поступления. Ничего ведь не изменится от того, что он будет дергаться и переживать, следовательно — и нечего разводить панику заранее.

Придя к такому выводу, он уже спокойно встретил вопросительный взгляд Гермионы и даже нашел в себе силы ободряюще ей улыбнуться.

* * *

Гермиона тоже молча улыбнулась Гарри. Она не стала его ни о чем расспрашивать — захочет, сам расскажет. Но она ясно почувствовала его беспокойство. Собственно говоря, ее тоже со вчерашнего дня одолевали самые разные мысли.

После урока ЗОТИ Гермиона подумала о том, что Гарри, скорее всего, даже не подозревает, насколько сильнее он стал. Невербальные беспалочковые «Фините Инкантатем» и «Экспеллиармус» — это уже совершенно не то, что мебель поломать во время спонтанного выброса. Гарри подсознательно начал контролировать свою магию, и хоть это по-прежнему отнимало много сил, прогресс был очевиден.

А еще за ужином Гермиона обратила внимание на возросший интерес директора. Почему-то это ее успокоило. Появилась мысль — уж кто-кто, а Дамблдор непременно поможет Гарри контролировать скачки его магии. Все-таки он считается самым сильным магом современности, и наверняка знает, как справляться с такими вот... всплесками.

Гермиона была уверена, что директор уже в курсе произошедшего, и та записка, которую Гарри так поспешно спрятал, была именно от него. Потому и не беспокоилась, когда вечером Гарри, пробормотав нечто невнятное, покинул факультетскую гостиную. Тем более, что Рон уговорил ее сыграть партию-другую в шахматы, мотивируя свою просьбу тем, что эта игра помогает развить логику и стратегическое мышление, что, в свою очередь, весьма актуально в условиях вновь развязанной войны.

Вопреки ожиданиям, она провела прекрасный вечер. Рон, изо всех сил старающийся наверстать упущенное за пять лет учебы, втянул ее в обсуждение недавно прочитанной им книги о создании пятого измерения как одного из разделов Высшей Трансфигурации, и даже высказал несколько весьма здравых суждений по этому поводу.

Легкое волнение из-за долгого отсутствия Гарри как-то само собой улеглось, и до его прихода время пролетело в неспешной беседе практически незаметно.

* * *

С затаенной внутренней дрожью Гарри остановился перед кабинетом. Мысли, одолевавшие его с самого обеда, вновь навалились всей тяжестью, не давая нормально дышать. Что ждало его за этой дверью? Как-то внезапно представился худший из вариантов — Дамблдор, распивающий неизменный чай в компании профессора Снейпа и встречающий его привычным, но оттого не менее надоевшим: «Гарри, мой мальчик...» Почему-то в это хотелось верить меньше всего. В глубине души теплилась слабая надежда на то, что отношения со Снейпом, вышедшие на новый уровень в прошлом году, не позволят последнему так его подставить.

Глубоко вздохнув и попытавшись успокоиться (в самом деле — что наперед гадать?), Гарри поднял руку и коротко постучал. Дверь открылась бесшумно и практически сразу.

— Добрый вечер, сэр, — Гарри, волнуясь, постарался как можно незаметнее вытереть вдруг взмокшие ладони о собственные брюки.

— Добрый вечер, — Снейп почему-то тяжело вздохнул и отступил в сторону, пропуская Гарри в кабинет. Затем взмахнул палочкой, накладывая на дверь запирающее и заглушающее заклятья.

Гарри только удивленно проследил за его манипуляциями, но промолчал. Профессор занял место за столом, жестом предложив присесть напротив.

— Я хотел поговорить с тобой о том, что произошло здесь вчера, — начал он. — Скажи, как давно начались подобные всплески?

— Откуда вы...

— Как я узнал, что это не впервые? Все очень просто, Поттер. При первичном стихийном выбросе — я не говорю о тех случаях, когда таковое случается с маленькими детьми — ни один волшебник не способен контролировать свою силу. Магия вырывается бесконтрольно и вполне способна разрушить все в радиусе нескольких метров. В данном случае ты направил поток на конкретную цель, и у тебя, как ни странно, все получилось. Так что я повторю свой вопрос — как долго это продолжается?

— Первый раз был за два дня до летних каникул.

— Что?!

Гарри вздрогнул и сжался, опуская голову. Уже очень давно он не слышал подобных интонаций от своего учителя.

— Кто еще об этом знает? — быстро и словно сквозь зубы спросил Снейп.

Все еще не решаясь посмотреть профессору в глаза, Гарри ответил:

— Только Рон с Гермионой.

До этого момента он и не предполагал, что можно кричать вот так, почти шепотом. Дядя Вернон всегда орал на него, багровея лицом, тетя Петуния визжала так, что закладывало уши, но к подобным проявлениям недовольства можно было если не привыкнуть, то хотя бы притерпеться. А сейчас Гарри сильно захотелось стать мышью и спрятаться под ближайший шкаф, потому что такого бешенства в обычно спокойном голосе профессора он не слышал никогда.

— Безответственный мальчишка! Да ты хоть понимаешь, что могло случиться? А если бы выброс произошел, пока ты был у родственников?

— Я контролировал... — попытался было вставить Гарри, но снова вжал голову в плечи, будучи остановленным уже полноценным рыком:

— Контролировал?! Да, зная тебя, о каком вообще контроле может идти речь?

Такой несправедливости Гарри уже не мог стерпеть. Он обиженно вскинулся и уже открыл рот, чтобы возразить, но был остановлен властным жестом:

— Ладно, — профессор как-то вдруг успокоился, и устало потер лоб кончиками пальцев. — Рассказывай. В подробностях: когда, сколько раз и при каких обстоятельствах. И как ты это, — он еле слышно хмыкнул, — «контролировал».

— Да рассказывать-то, собственно говоря, почти нечего, — Гарри расслабился и уселся поудобнее. — Первый раз подобное случилось после одного неприятного разговора с директором...

— Подожди-подожди, так это твоими усилиями ползамка пятнадцать минут трясло? — похоже, Снейп был действительно заинтересован, судя по тому, как он взглянул на Гарри.

— Ну, так уж и ползамка... — Поттер даже смутился немного. — А как вы узнали?

— У меня свои источники, — профессор снова тихонько хмыкнул. — Продолжай.

— Еще три или четыре раза повторялось, пока я был у Дурслей, пару раз в доме на Гриммо, один раз в поезде, и один — тем же вечером за ужином, — четко отрапортовал Гарри. — В основном, причиной было сильное раздражение или злость... — ему показалось, или Снейп и в самом деле фыркнул насмешливо? Решив не обращать на это внимания, он продолжил: — Ну, а по поводу контроля... По правде говоря, очень пригодились уроки окклюменции. Очищение сознания, как оказалось, здорово помогает обуздать эмоции, — Гарри позволил себе улыбнуться.

— Ну надо же, Поттер, а ты не так безнадежен, каким стараешься выглядеть!

— В последнее время у меня был хороший учитель.

— Не подхалимничай. От серьезного разговора тебя это все равно не спасет, — профессор помассировал переносицу, чуть прикрыв глаза. — А если бы твоя беспечность привела к чьей-то смерти? Захотелось испытать на себе судьбу собственного крестного?.. Нет? То-то же. Я уж не говорю о том, что если бы ты не сдержался, охранные чары на штабе могли рухнуть в одночасье. К чему это привело бы, тебе, надеюсь, объяснять не надо? — Гарри побледнел и покачал головой. Снейп вздохнул. — Почему ты не рассказал мне еще в тот день, когда я забирал тебя из Литтл-Уингинга?

— Если помните, профессор, меня в то время гораздо больше волновали другие вопросы, — «...а на один из них я так до сих пор и не получил ответа». Да и сейчас, по всей видимости, был не лучший момент, чтобы переспрашивать, так что Гарри просто пожал плечами и продолжил: — И я вас так и не видел потом до конца лета.

— Но директор-то появлялся регулярно! Почему же он до сих пор не в курсе?

— А сейчас... — Гарри напрягся, — сейчас он... все еще не в курсе? — дождавшись утвердительного кивка, сопровождаемого удивленно-вопросительным взглядом, он облегченно вздохнул. — Я обязательно расскажу, только как-нибудь в другой раз. Это долгая история.

— Ловлю на слове, — профессор встал со своего места, обошел стол и остановился напротив Гарри, сложив руки на груди. — Как я понимаю, ты очень хочешь, чтобы Дамблдор и в дальнейшем продолжал пребывать в неведении относительно твоей возросшей силы?

— Именно, — Гарри решительно кивнул и посмотрел Снейпу прямо в глаза. Тот, в свою очередь, с минуту неотрывно смотрел на Гарри, словно искал в его взгляде подтверждение его словам. Наконец, он тоже кивнул в ответ:

— Причины?

— Если позволите, тоже немного позже, профессор.

— Ну-ну, Поттер... — Снейп неопределенно покачал головой, подошел к шкафу, взмахом палочки снял с него запирающие чары и, перебирая стоящие там фолианты, уже совсем другим тоном продолжил: — Однако позвал я тебя сегодня не за этим. Я хочу предложить тебе несколько дополнительных уроков. Тебе просто необходимо научиться управлять своей силой, — он выглянул из-за дверцы и внимательно посмотрел на Гарри. — Как ты мог заметить, я тоже владею подобным видом магии, и у меня есть все основания полагать, что я смогу научить тебя тому немногому, что знаю и умею сам. При условии, конечно, что ты проявишь такое же похвальное рвение, как и при изучении окклюменции.

Профессор запер шкаф, подошел к столу и с негромким стуком положил на него не очень толстую книгу в коричневом кожаном переплете с серебряными уголками. Затем он небрежным взмахом руки пролевитировал свой стул, поставил его напротив Гарри и уселся, закинув ногу на ногу и сложив руки на колене.

— Ну, что опять, Поттер? — Снейп снова потер переносицу и откинулся на спинку стула. — Что ты на меня так смотришь?

— Сэр... вы, правда, будете меня учить? — в голосе Гарри явно слышалось неподдельное удивление.

— О, Мерлин. Поттер, даже ты за столько лет мог бы уже запомнить, что я никогда не обещаю того, что не собираюсь выполнять.

— Простите, сэр...

Снейп нетерпеливо взмахнул рукой и продолжил:

— Если это все, хотелось бы перейти к основной теме нашей беседы. Как ты знаешь, в наше время беспалочковую магию не применяют в повседневной жизни. Считается, что это слишком энергозатратно и отнимает много сил. Действительно, рядовому волшебнику не под силу справиться даже с банальным Люмосом. Но так было не всегда. Еще лет триста назад процент магов, колдующих без палочки, был на несколько порядков выше, чем сейчас, когда этим видом волшебства владеют лишь единицы. Не возьмусь судить, но, возможно, именно поэтому тех, кто помнит, как научиться справляться со своей магией, почти не осталось, как и книг, где об этом можно прочесть. Вот это, — Снейп потянулся к столу и взял с него книгу, — единственный в Англии экземпляр. Я не буду выставлять конкретных сроков, но прочитать ее ты должен. Позже мы обсудим то, что тебе будет неясно.

Гарри взял в руки книгу. Она не выглядела слишком старой, хотя кто знает, может, в этом тоже было скрыто какое-то волшебство. Однако серебряное тиснение букв на обложке почти стерлось, и он с трудом разобрал название: «Магия без проводников. Скрытые резервы вашей силы». Автор указан не был. Гарри перелистал несколько страниц. Текст был выписан странной вязью, которая прямо на глазах превращалась во вполне читабельные английские буквы.

— Теперь другой вопрос, — голос Снейпа прервал его раздумья, и Поттер захлопнул книгу и поднял голову. — Меня интересует твое самочувствие после выбросов.

Гарри замялся. Ну не любил он жаловаться, а сейчас от него требовали откровенности в подобном вопросе.

— Поттер, я не собираюсь вытаскивать из тебя каждое слово клещами. Не тяни, рассказывай.

— Ну... общая слабость, а еще очень сильно болит голова.

— А сегодня?

— То же самое.

— И как ты с этим справился? — профессор подцепил его за подбородок двумя пальцами и заглянул в лицо. Гарри поспешно отвернулся. Он знал, что там можно увидеть: серые тени под глазами и меленькая сеточка лопнувших сосудов на радужке. Если бы не Мио, было бы гораздо хуже.

— Собственно, по-настоящему плохо было лишь два раза: тогда, перед каникулами, и сегодня. В обоих случаях мне помогла Гермиона.

— Интересно, как? У нее под рукой было восстанавливающее зелье?

— Нет, профессор. Она справилась без применения магии. Я не очень понял, не до того было... Вроде это был энергетический массаж.

— Хм... У мисс Грейнджер, определенно, мозги на месте, в отличие от некоторых, — Гарри поймал косой взгляд в свою сторону. — Да будет тебе известно, в отсутствие зелий то, что сделала она, — единственно верный способ избавиться, по крайней мере, от одного симптома отката — головной боли. Ведь слабость никуда не делась, верно? — Гарри кивнул, и Снейп продолжил: — Сомневаюсь, что твоя подруга действовала осознанно, но, тем не менее, — тут профессор едва заметно улыбнулся, — десять баллов Гриффиндору за сообразительность. И прекрати так на меня смотреть! Лучше скажи: что чувствуешь сейчас?

Гарри кашлянул, пряча улыбку.

— Спать очень хочется.

— Это не удивительно, — Снейп встал, подошел к столу и выдвинул один из ящиков. Поставил на стол флакон из темного стекла: — Вот. Модифицированное восстанавливающее зелье. Надеюсь на твое благоразумие, Поттер, — принимать только после сильных выбросов и не более десяти капель на стакан воды. Ясно?

— Да, сэр.

— Сейчас можешь идти.

— А...

— Практических занятий не будет. Пока не восстановишься полностью. Придешь через неделю в это же время.

Гарри спрятал флакон в карман мантии и направился к двери.

— И еще, — профессор придержал его за плечо. — Постарайся сохранить в тайне причину твоего пребывания здесь. Даже от друзей. Как ни прискорбно это признавать, но наш директор — большой любитель применять легиллименцию к ничего не подозревающим ученикам. И если ты худо-бедно еще можешь держать блок, то я сильно сомневаюсь, что на это способны мисс Грейнджер и мистер Уизли. Поэтому будет лучше, если ты скажешь им, к примеру, что возобновил занятия окклюменцией. Это, по крайней мере, никого не насторожит.

— Хорошо, профессор. Спасибо.

Снейп взмахнул палочкой, снимая чары с двери, и Гарри вышел в коридор.

— Доброй ночи, сэр.

— Доброй ночи.

Дверь бесшумно закрылась, а Поттер поспешил в гостиную.

Ему было о чем подумать. Вот интересно, сколько раз ему залезали в голову без его ведома, пока он не научился постоянно держать щит? И кстати, нужно бы проверить свою ментальную защиту, а то что-то он расслабился в последнее время.

Но директор-то каков! Даже Снейп, как бы он ни относился к Гарри, не позволял себе применять к нему легиллименцию бесконтрольно. Гарри и сам не знал, откуда взялась подобная уверенность, он просто чувствовал, что было так, и не иначе. А этот... светлый маг! Поттер скривился, словно уксуса глотнул. Какие же еще методы имеются в запасе у старого манипулятора? Пусть и поздно, однако Гарри начал понимать, что его жизнью играли все эти годы, умело направляя в правильное русло, вовремя надавливая на нужные точки и играя на чувствах. А это постоянное: «Ты должен...»

Он резко одернул себя. Хватит! Одна истерика по поводу его мнимых «долгов» уже была — вон, Снейп до сих пор помнит, хоть и знает об этом только косвенно... Надо же, свои осведомители, — еле слышный хмык, — кто же, кроме Кровавого Барона. Этот мрачный призрак слизеринского факультета никогда, ни при каких обстоятельствах не контактировал ни с одной живой душой в Хогвартсе. А вот с нелюдимым Мастером зелий, поди ж ты, общался вполне нормально. Гарри случайно узнал об этом, когда как-то раз пришел на занятие окклюменцией немного раньше обычного и застал этих двоих мирно обсуждающими какую-то статью из «Зельеварения сегодня». Правда, Кровавый Барон тут же удалился, с достоинством просочившись сквозь ближайшую стену, но напоследок бросил на Гарри непонятный взгляд: с хитринкой, а-ля «я-знаю-о-тебе-то-о-чем-ты-сам-даже-не-подозреваешь». Гарри удивился, но ведь не спрашивать же... Да и на сказали бы ему ничего — Барон ведь тоже был слизеринцем, а представители этого факультета хорошо хранят свои секреты. Даже, пожалуй, слишком хорошо...

Поттер остановился, не дойдя до портрета Полной Дамы одного лестничного пролета. С силой потер лицо ладонями, словно сгоняя с него неприличествующее гриффиндорцу мрачное выражение, и замер, вслушиваясь в настороженную тишину пустынных ввиду близкого отбоя коридоров.

Ночью Хогвартс жил своей жизнью. Уж кому, как не Гарри, было знать об этом! В темное время суток замок, казалось, сам замирал и незаметно прислушивался к копошащейся в нем жизни. Мелкие и не очень, двуногие, четырехлапые и совсем без каких-либо конечностей — все они были одинаково неинтересны старому замку. Только и того, что наблюдением за ними можно было разнообразить уныло тянущееся время...

Приложив ладони к холодному камню стены, Гарри вслушивался в этот шепот. Как всегда в такие моменты, он словно выпадал из реальности и уже совершенно не понимал, настоящим был этот призрачный голос или же это очередной плод его разыгравшегося воображения.

Звучно пробил колокол. Гарри бегом преодолел оставшиеся ступеньки и, назвав пароль Полной Даме, вошел в гостиную. Здесь уже почти никого не было, только несколько семикурсников за столом в углу дописывали домашние задания, да Рон с Гермионой разговаривали в креслах у камина. При его появлении друзья синхронно повернулись и приглашающе замахали руками.

— Тебя так долго не было! — Гермиона пересела на подлокотник кресла, в котором устроился Гарри.

Он расслабился и откинулся на спинку. Усталость, казалось, сковала каждую мышцу, и Поттер с благодарностью вспомнил Снейпа, снабдившего его восстанавливающим зельем. По вискам, слегка массируя, пробежались прохладные пальцы, от чего захотелось замурлыкать, словно большой кот. Гарри перехватил тонкое запястье и с благодарностью поцеловал девичью ладонь.

— Что сказал Дамблдор?

Удивленно моргнув, Гарри ответил:

— Я не был у него.

— Но записка...

— Меня вызывал профессор Снейп. Он назначил дополнительные занятия окклюменцией.

— Снейп захотел тебя учить? Сам? — в голосе Рона звучало неподдельное удивление.

— Ну... не думаю, что это было его желание, — Гарри говорил медленно, подбирая слова. Как бы он ни доверял своим друзьям, но их слабые познания в защите сознания были очевидным фактом, а позволить директору узнать его тайны он не мог. Потому надо было как-то выкручиваться. — Думаю, это Дамблдор приказал, как и в прошлом году.

— Однако я все равно не понимаю, — Гермиона нахмурилась. — Тебе сейчас нужна не окклюменция, а реальная помощь, чтобы справиться с выбросами. Как эти занятия могут помочь?

— А как, ты думаешь, я справлялся полтора месяца у Дурслей? Очищение сознания здорово помогает усмирить негативные эмоции. В противном случае меня давно уже упекли бы в Азкабан за непредумышленное убийство собственных родственников, — Гарри немного помолчал, а затем, желая побыстрее закончить этот разговор, проговорил просительным тоном: — Идемте уже спать, а? Я устал сегодня, как собака...

Уже лежа в постели за задернутым пологом, он перебирал в уме последний разговор у камина, вспоминая, не сказал ли чего лишнего, и не мог отделаться от мысли, что нечто незначительное, но важное для него лично, он все-таки упустил. И только позже, уже на грани сна и яви, четкая картинка всплыла перед его глазами — Рон, непривычно молчаливый этим вечером, провожает взглядом поднимающуюся в спальню девочек Гермиону. И странное выражение на всегда открытом лице, исчезнувшее, впрочем, так быстро, что Гарри даже подумал — показалось... или все-таки нет?

— Гарри! Рон! Мы же собирались вместе пойти в библиотеку! — Гермиона вот уже минут десять тщетно пыталась расшевелить друзей, однако те только вяло отмахивались, зависнув у шахматной доски и время от времени лениво переставляя фигуры.

Гарри передвинул слона и торжественно провозгласил:

— Шах и мат! — и поймал изумленный взгляд Рона: — А что ты хотел? Ты шестой год со мной играешь, могу же и я научиться, в конце-то концов?!

— Да нет... — Рон, казалось, все еще не мог оправиться от удивления. — Я рад за тебя, конечно, просто это было довольно неожиданно.

— Я рада за вас обоих, — снова влезла Гермиона, — но, может, займемся уже домашними заданиями?

— Да-да, Герми, конечно, — Рон густо покраснел, вскочил и начал собирать фигурки в коробку. — Уже идем.

И снова, уже в который раз за последние две недели, Гарри показалось, что... ну да, надо признаться хотя бы самому себе — показалось, что Рону нравится Гермиона. И если быть честным до конца — не просто нравится, возможно, здесь имеет место гораздо более сильное чувство.

В груди зашевелилась и подняла голову маленькая змейка ревности. Нет, Гарри не думал, что Рон будет пытаться встать на его пути, да и в чувствах своей девушки он был уверен, но все же, все же... Он часто размышлял над этим вопросом в последнее время, но, не придя к какому-либо однозначному выводу, решил списать все на свое гипертрофированное чувство собственности. Гермиона всегда была с ним! И будет. И только уверенность в этом не давала Гарри начать выяснение отношений с Роном сразу же, как только он видел подобные проявления влюбленности.

* * *

— Поттер, ты дочитал книгу, которую я тебе дал?

Очередное занятие с профессором Снейпом подходило к концу. Как правило, после практической части — не очень пока удачной, к сожалению, — некоторое время уделялось разговорам, обсуждению прочитанного, неясным моментам.

— Почти. Совсем немного осталось.

— В таком случае, я не понимаю, почему ты все еще испытываешь трудности с концентрацией. Мы уже обсуждали это, и не раз. В чем дело?

— Не знаю, профессор. Слишком много отвлекающих факторов.

— Ты занимался медитацией?

— Я пытался, но, знаете ли, в факультетской гостиной или даже в общей спальне непросто сосредоточиться.

— Почему ты не пробовал позаниматься в каком-нибудь другом месте?

— Эээ... — ну да, со стороны Гарри было совершенной глупостью упустить из виду такой вариант. — Я действительно не подумал об этом, сэр.

— Я так и понял, — Снейп тяжело вдохнул. — Помочь тебе с выбором подходящего помещения? Или у тебе есть что-то на примете?

— Да, есть, — Гарри сразу подумал о Выручай-комнате, и добавил, заметив вопросительный взгляд: — И оно абсолютно надежное.

— Хорошо. Постарайся уделять медитации хотя бы немного времени каждый день. Используй методики, описанные в книге. Ты должен научиться чувствовать магию в себе. До тех пор, пока ты не привыкнешь ощущать ее не просто своей частью, но продолжением себя, мы не сможем продвинуться дальше.

Гарри понимал, что профессор прав. И он на самом деле очень старался и занимался в любую свободную минуту, но, увы, пока безрезультатно. Он чувствовал свою силу в себе, но повторить то, что случилось на первом уроке ЗОТИ, так и не смог. Как не смог и понять, почему у него ничего не получается.

— Думаю, на сегодня достаточно, — Снейп еще раз вздохнул. — Отправляйся в гостиную и поторопись — скоро отбой. И не вздумай шататься по школе ночью! — прикрикнул он, заметив, что Гарри пытается возразить. — Сегодня больше никаких занятий, до завтра это уж точно потерпит.

— Хорошо, сэр, я понял.

— Ну и отлично, — с этими словами профессор запер за Гарри дверь кабинета.

Искушение было велико. Ну кто узнает, если Гарри прямо сейчас пойдет в Выручай-комнату и немного поупражняется? Однако в привычных звуках ночного замка сегодня присутствовали какие-то тревожные ноты, и Поттер решил не искушать судьбу. Последние пролеты лестницы он преодолел почти бегом и в гостиную вошел, как раз когда колокол возвестил о начале комендантского часа. И сразу же направился в спальню, игнорируя Рона и Гермиону, которые уже привычно ожидали его на диванчике у камина.

«А ведь сидят они рядышком. Не в разных креслах», — мелькнула мысль и тут же пропала, вытесненная непреходящим чувством беспричинной тревоги.

Беспокойство не отпускало, только, наоборот, усиливалось. Что-то должно было произойти — интуиция просто вопила об этом. И это что-то явно обещало быть не очень приятным.

Первым делом Гарри вспомнил о Сириусе. Однако он не далее как вчера утром разговаривал с МакГонагалл, и профессор заверила его, что с крестным все в порядке, насколько это можно сказать о человеке, находящемся в магической коме вот уже несколько месяцев. Затем он подумал о том, что, возможно, это состояние — происки Волдеморта, опять пытающегося влезть в его голову, но тут же решительно отверг эту мысль. Ментальные щиты были крепки, и никаких признаков вторжения не наблюдалось, а ощущение какой-то неотвратимой угрозы все не покидало.

Гарри слышал, как вошел Рон, как он готовился ко сну, тихонько мурлыкая себе под нос какую-то легкомысленную мелодию. Спустя еще некоторое время он лежал и слушал тишину общей спальни, изредка прерываемую шорохами и невнятным бормотанием спящих товарищей, и боялся закрыть глаза. Гарри испытывал иррациональное чувство, что нечто страшное, неумолимо надвигающееся, случится с ним именно во сне, тогда, когда он сам не сможет ни помешать этому, ни предотвратить.

Утро наступило как-то слишком быстро, но даже несмотря на то, что Гарри все-таки удалось уснуть, отдохнувшим он себя не чувствовал. Как только он закрывал глаза, тревога охватывала с новой силой. И Гарри метался по сбившимся простыням, то отталкивая от себя ногами одеяло, то вновь заворачиваясь в него с головой. Размытые видения преследовали его: то он убегал от кого-то, то, наоборот, догонял и все никак не мог настичь, то просил прощения неизвестно у кого и за непонятно какие грехи. Просыпался в холодном поту, тяжело дыша, вглядывался в темный полог над головой, снова засыпал — и все начиналось сначала.

Возня, которую подняли проснувшиеся сокурсники, не добавила настроения. Выбираясь из кровати, Гарри запутался в пологе, и это почему-то очень сильно его разозлило. Раздражение всколыхнулось в нем, магия против воли забурлила в крови, и злополучный полог вдруг задымился и вспыхнул. Весь, разом!

— Агуаменти! — это Невилл не растерялся и потушил начинающийся пожар. — Гарри, ты чего? Что-нибудь случилось?

— Все в порядке. Просто не выспался, — буркнул Поттер и, прихватив полотенце, направился в ванную.

* * *

После обеда у шестикурсников Гриффиндора не было уроков, и Гарри уже направлялся в Выручай-комнату, чтобы с пользой потратить свободное время, но на лестнице его догнал какой-то младшекурсник и вручил свернутый аккуратной трубочкой пергамент. Витиеватым почерком Дамблдора ему предписывалось забыть о своих планах и немедленно отправляться в кабинет директора. Пароль прилагался.

Ругая старика на чем свет стоит, Гарри поднялся по винтовой лестнице. Но как только он открыл дверь, все возражения тут же были забыты.

— Ремус! — Поттер с порога влетел в крепкие объятия. — Как же я по тебе соскучился!

— Я тоже, — Люпин привычным жестом взъерошил ему жесткие вихры. — Как ты тут, малыш?

— Все хорошо, правда, — Гарри с сияющим видом снова обнял оборотня.

Откуда-то сзади раздалось вежливое покашливание.

— Чаю, молодые люди?

Поттер совсем забыл о присутствии директора. Резко отстранившись, он с некоторой долей смущения произнес:

— Добрый день, сэр.

— Здравствуй, мой мальчик, — Дамблдор благодушно усмехнулся и широким жестом предложил им садиться.

Повинуясь легким взмахам волшебной палочки, на столе появились три чайные пары, пышущий жаром заварничек разлил по чашкам ароматную жидкость.

Чай был выпит в тишине. Отставив пустую чашку, Гарри сцепил руки на коленях. Он вновь ощутил все ту же неясную тревогу, преследовавшую его со вчерашнего вечера. Кроме того, он чувствовал, что Ремус, несмотря на радость от встречи, чем-то сильно взволнован. Повернувшись к оборотню, Гарри прямо посмотрел ему в глаза и спросил:

— Ремус, что-то случилось? Почему ты здесь?

— Ты не рад меня видеть? — даже на неискушенный взгляд Гарри, улыбка на лице Люпина выглядела бледновато.

— Ты знаешь, о чем я. И прошу тебя, не увиливай.

— Да я и не собирался... — Ремус рассеянно поскреб в затылке. — Просто не знаю, как ты к этому отнесешься...

— Ну?.. Не тяни! — да, Поттер понимал, что он непозволительно груб, но ничего не мог с собой поделать — предчувствие скорой беды усилилось, заставляя набатом стучать сердце.

— Ох, Гарри, хорошо, — Люпин еще немного помолчал, собираясь с мыслями, а затем продолжил: — Ты не знаешь об этом, но еще несколько месяцев назад мы с Сириусом решили стать твоими опекунами.

— Что? — Гарри оставалось только глазами хлопать. Он никак не мог уложить в голове радостную вроде бы новость и вопли интуиции, которые никуда не делись. Ну и как это все понимать?

— Ну... помнишь, прошлое Рождество ты проводил в доме на Гриммо? Ты тогда еще жаловался на своих родственников. Вот Сириус и предложил оформить опекунство. Однако у нас не было времени заняться этим раньше, а потом случилось то, что случилось... Я долго думал над этим вопросом и решил взять все в свои руки.

— Но... — Гарри запнулся.

Он сам не понимал, что чувствует и чего хочет. С одной стороны, ему безумно хотелось обрести, наконец, свою собственную семью. И в этом плане Ремус, конечно, на роль опекуна подходил лучше всего. Но с другой стороны... Не будет ли это предательством по отношению к Сириусу? Что, если крестный очнется и обвинит Гарри в том, что он вот так запросто опустил руки, потерял надежду на его выздоровление и просто сдался? Но как же хотелось, как отчаянно, до дрожи хотелось иметь родную душу рядом! Причем, что немаловажно, на вполне законных основаниях. Не терпеть молча придирки и издевательства Дурслей, не выслушивать слащаво-приторные речи директора, а просто иметь возможность подойти к кому-либо за советом — и получить его, не будучи при этом ни обруганным безо всякой на то причины, ни использованным в корыстных целях.

Поймав вопросительный взгляд Ремуса, Гарри, решившись, согласно кивнул и был вознагражден сияющей улыбкой, на этот раз без каких-либо признаков неестественности.

— Что требуется конкретно от меня? — выпущенный из повторных объятий в полузадушенном состоянии, со взъерошенной (в который раз уже? И не надоело ведь...) шевелюрой, Поттер умостился в кресле и вернул диалог в конструктивное русло.

— Собственно, я сам еще точно не знаю... Думаю, надо сходить в Министерство и уточнить порядок проведения подобной процедуры. Как считаешь, твои маггловские родственники не откажутся передать опеку?

Ответить Гарри не дал Дамблдор. Откинувшись на спинку кресла и соединив перед собой «домиком» кончики пальцев, поблескивая, по своему обыкновению, стеклами очков-половинок, он мягко вмешался в разговор:

— Погоди, Ремус, не торопись. Прежде чем идти в Министерство, необходимо выяснить, не осталось ли у Гарри каких-то кровных родственников в магическом мире. Потому что, даже если теперешние его опекуны откажутся от своих прав, могут найтись другие, в пользу которых впоследствии и решится дело в Отделе магического опекунства.

— Что же делать? — Люпин, не ожидавший такого поворота, совсем растерялся. А Гарри почувствовал злость: вот надо же было старику все испортить! Радость от скорого обретения семьи как-то разом улетучилась, оставив после себя все то же тянущее чувство надвигающихся неприятностей. Настроение окончательно испортилось.

Директор же между тем говорил:

— Прежде всего мы с тобой, Ремус, наведаемся в Гринготтс. Только гоблины могут провести процедуру установления родственных связей. Это поможет выявить оставшихся в живых родственников, если таковые имеются. Гарри, мой мальчик, будь так любезен, капни сюда три капли своей крови, — к Поттеру по воздуху подплыл крошечный хрустальный фиал. Пока он выполнял требуемое, Дамблдор продолжал: — Ты же понимаешь, что мы не сможем взять тебя с собой? Сейчас это слишком опасно, а потому тебе придется остаться.

Запечатав флакончик, Гарри помедлил немного и вручил его Ремусу, прямо встречая его слегка удивленный взгляд. Поттер знал причину этого удивления — вопрос был написан крупными буквами на открытом лице оборотня: «Почему не Дамблдору?»

С некоторых пор Гарри много читал — общение со Снейпом обязывало, — а потому знал твердо: не внушающему доверия человеку нельзя добровольно давать в руки ничего из того, что как-либо касается тебя лично. Что уж говорить о такой ценнейшей субстанции, как кровь. Мало ли примеров в магической истории по поводу того, как не надо поступать, если не хочешь потерять, в первую очередь, здравый рассудок. Или свободу. Или жизнь. Гарри не хотел лишаться ни того, ни другого, ни третьего, а потому поступил так, как подсказывала обострившаяся до предела интуиция, не обращая внимания на опасно сузившиеся голубые глаза за чудаковатыми очками.

Еще немного поболтав с Ремусом о том, о сем, и чувствуя себя слегка неуютно под пристальным взглядом директора, Гарри попрощался и ушел. Но предварительно взял с Люпина обещание сообщить, как только появятся какие-нибудь новости.

Теперь оставалось только ждать. И надеяться, что родственников все же больше никаких нет. А если есть?.. Вдруг они окажутся такими же, как Дурсли? Или еще похуже? Хотя, с другой стороны, если бы они были, разве Гарри не отдали бы им с самого начала? Ведь для ребенка-мага, наверное, лучше было бы жить с подобными себе, чем с теми, кто ненавидит само упоминание о магии.

Эти и похожие мысли занимали Поттера весь день, из-за чего он не мог толком ни на чем сосредоточиться. Рон допытывался до причин подобной рассеянности, Гермиона смотрела вопросительно, но Гарри молчал, боясь неосторожным словом сглазить свое такое еще хрупкое и ненадежное счастье.

* * *

— Великий Мерлин!.. — Ремус растерянно разглядывал четкие линии на пергаменте. — Как?.. Как вообще могло такое произойти?.. Директор? Вы знали?

Одного всепонимающего взгляда Ремусу хватило, чтобы убедиться — Дамблдор знал. И речь не только о теперешнем времени, он знал все, с самого начала, — и молчал, все эти годы.

— На самом деле, я знаю не так много, мой мальчик, — очки-половинки сверкнули в неверном свете свечи, и на долю секунды Ремусу показалось, что... да нет, просто померещилось. Люпин устало тряхнул головой и вслушался: — Джеймс был осведомлен о том, что Гарри — не его сын, и ему хватило благородства простить Лили измену. Хотя в этом случае сыграло свою роль также и то, что Джеймс знал, что является последним представителем рода Поттеров.

— Как?..

— Если без подробностей — древнее проклятье, обрекающее род на вымирание. Ты же знаешь, что Джеймс — поздний ребенок? — Ремус кивнул. — А сам он уже не мог иметь детей. Джеймс действительно принял Гарри как своего сына, оформил на него завещание, но... к сожалению, не успел принять мальчика в род по всем правилам.

— Но почему тогда Гарри не отдали... настоящему отцу сразу же? — Ремус невольно запнулся на середине фразы, ему тяжело было принять правду, и еще тяжелее — произнести имя вслух.

— Северус дал Джеймсу Непреложный обет, что не будет приближаться к мальчику, пока не придет время.

— Но разве Непреложный обет не должен был разрушиться после смерти Джеймса? И... а как же в школе? Или эта ненависть... — на лице Люпина начало проступать понимание.

— Клятву скреплял я, именно поэтому она сейчас действует. И да, ненависть — тоже часть обета, чтобы держать Гарри на расстоянии до поры, до времени. Хотя порой мне кажется... — Дамблдор ненадолго задумался, сдвинув очки немного набекрень и пощипывая переносицу. — Нет, ничего, не обращай внимания.

— Но это же жестоко... — Ремус начал говорить, но в этот момент его мысли вдруг потекли в другом русле, и от перспектив того, что он представил, его ощутимо передернуло. — Послушайте, директор, но ведь это же значит... — Люпин встретился взглядом с Дамблдором — и сердце ухнуло куда-то вниз, замерло на бесконечно долгое мгновение, а потом заколотилось с такой силой, что казалось — еще немного, и оно взломает ребра изнутри. — Это значит...

Дамблдор грустно кивнул:

— Увы, да. По законам магического мира Гарри — незаконнорожденный. Если бы только у Джеймса было хоть немного больше времени...

— А Снейпу не дала это сделать его клятва, — закончил вместо директора Люпин.

— Ты совершенно прав, мой мальчик, — подтвердил Дамблдор.

Ремус глубоко задумался. В мыслях и чувствах царила невообразимая каша. Воистину, этот безобидный поначалу поход в банк стал для него настоящим откровением. И ладно бы, если б дело сводилось к невозможности официально взять Гарри под опеку! Хотя, если бы речь шла только об этом, можно было бы найти и способ, и средства на его выполнение. Но вскрывшиеся факты вообще переворачивали все с ног на голову.

В первую очередь, сама личность настоящего отца Гарри. Как вообще подобное могло произойти? Хотя... с этим-то как раз вопросов и быть не может. Ремус не знал и, по правде говоря, до сих пор затруднялся понять, что Лили находила в угрюмом слизеринце, но она нежно общалась с ним на протяжении всех семи лет обучения в Хогвартсе, даже несмотря на вражду факультетов. Ремус прищурился и машинально провел рукой по волосам, вспоминая события почти двадцатилетней давности. Кажется, на выпускном они поссорились... А потом Лили и Джеймс поженились. И если дела обстоят так, как об этом подумал Ремус, тогда это все объясняет...

Люпин снова пробежался рукой по волосам. На самом деле гораздо больше, чем дела давно минувших дней, его занимала теперешняя ситуация. А она, скажем прямо, сложилась аховая. Ремус вздохнул. Законы магического мира в этом отношении суровы и в некоторой степени даже жестоки. Бастарды в глазах магообщества считались изгоями, пожалуй, даже похуже, чем полукровки и даже магглорожденные. Последние, по крайней мере, могли основать новый род, а их потомки считались бы чистокровными в первом поколении...

С Гарри все обстояло намного хуже. Даже несмотря на то, что он — Мальчик-Который-Выжил и герой пророчества, — а скорее всего, именно поэтому, — его же просто изгонят из магомира, если узнают! Как же, ведь их Герой не может быть никем. А у Гарри сейчас нет за плечами ни имени, на которое он мог бы претендовать, ни Рода, на который мог бы опереться. Джеймс мертв, а Снейп связан клятвой, и последствия, если все откроется, будут просто катастрофическими. Да и непонятно вообще, когда придет это самое время, когда Снейп сможет наладить отношения с сыном. А уж если учесть их взаимную ненависть — вернее, ненависть Гарри к Снейпу, — то становится чем-то на грани фантастики сама возможность подобного.

И еще один момент беспокоил Ремуса сильнее всего: как рассказать Гарри, что с самой идеей опекунства ничего не получится? Объяснять причины сейчас... это просто разобьет ему сердце, а лгать Люпин не умел. О чем-то подобном, похоже, подумал и Дамблдор, так как произнес:

— Мальчик мой, ты же понимаешь, что все эти новости нельзя сейчас сообщать Гарри?

— Да, конечно, но ведь он же ждет...

— Постарайся пока не попадаться ему на глаза. Хотя бы до тех пор, пока ситуация хоть как-то не прояснится.

— Но как долго придется этого ждать?

Дамблдор вздохнул.

— Честно скажу тебе — не знаю. Рассчитывать в данном случае можно только на одно — то, что Магия сочтет, что пришла пора Северусу вмешаться. Ну и, конечно, на то, что Гарри сможет преодолеть свою неприязнь, когда от этого будет зависеть его судьба.

— Да, Альбус, безусловно, вы правы, — Ремус вдруг почувствовал себя двухсотлетним стариком — усталость навалилась гранитной плитой, придавила к земле, не давая вздохнуть. Сгорбившись, он отвернулся. — Я, наверное, пойду. До свидания, директор.

— До свидания, мой мальчик.

* * *

Дверь за Ремусом захлопнулась, гоблины покинули кабинет еще раньше, и Дамблдор остался один. Он еще раз внимательно изучил пергамент, как будто и без того не знал, что там может быть написано, затем уселся в кресло и пригладил бороду. Он размышлял.

Да, законы магического мира жестоки и несовершенны. И, признаться, порядком устарели. В странах Европы волшебники давно уже перестали обращать внимание на обстоятельства рождения, да и магглы больше не клеймят позором бастардов. Хотя среди последних все же нередко встречаются и настоящие пуритане, как, например, Вернон и Петуния Дурсль. Хорошо, что Альбус озаботился взять с них клятву о молчании, иначе несдержанная на язык Петуния давно уже в приступе ярости выболтала бы все «любимому» племяннику. А так у директора появился запас времени. И, пожалуй...

Приняв решение, Дамблдор резво, как мальчишка, вскочил на ноги и покинул кабинет, закрыв за собой дверь.

Сквозняк подхватил пергамент, лежавший до этого на столе, и забросил его куда-то под диван. И теперь уже ничего не напоминало о том, какие нешуточные страсти бушевали здесь совсем недавно.

* * *

Поздней ночью любой нарушающий правила студент, если бы ему вздумалось прогуляться по коридору восьмого этажа, мог бы услышать музыку, доносящуюся словно ниоткуда. Что было тем более удивительно, так как ни классов, ни каких-либо подсобных помещений в этом коридоре не наблюдалось. Да там вообще не было ни единой двери!

Но музыка — звучала. Радостная, жизнеутверждающая, она лилась непрерывным потоком, хоть и несколько приглушенная толстыми стенами. От нее хотелось расправить несуществующие крылья и взлететь, хотелось... да просто хотелось жить.

А еще позже нечаянный наблюдатель мог бы с удивлением заметить, как посреди голой стены проявляется дверь, которая тихо открылась и так же бесшумно захлопнулась, тут же сливаясь со стеной. И больше — ничего...

Время то медленно тянулось, словно издеваясь, то неслось вперед, и тогда дни и недели проносились мимо с бешеной скоростью. Казалось, что кто-то свыше просто решил поиздеваться.

Приближался конец октября, а вместе с ним — и первый поход в Хогсмид.

Гарри ходил на уроки, общался с друзьями, исправно посещал дополнительные занятия у профессора Снейпа — и ждал. Хотя уже и сам не понимал, чего. С момента разговора с Ремусом прошло больше месяца, но никаких известий с его стороны так и не поступало. Чтобы поменьше думать, Гарри с головой погрузился в обычную школьную рутину. Он тщательнейшим образом готовил домашние задания, чтобы хоть как-то отвлечься, и это принесло свои плоды: по оценкам он практически сравнялся с Гермионой. Видя такое прилежание друга, за ним тянулся и Рон, и теперь неразлучную троицу все чаще можно было обнаружить в библиотеке, что весьма нечасто случалось раньше. Самое интересное, что в ненавидимой ранее науке зельеварения Гарри смог добиться довольно-таки значительных успехов, и сейчас он и сам искренне не понимал, как мог быть таким безалаберным все прошедшие годы. Сей радостный факт омрачало лишь одно: профессор Слизнорт довольно часто позволял себе в своей обычной хвастливой манере пройтись по этому поводу в присутствии профессора Снейпа. Дескать, как же ты, Северус, не смог разглядеть такой талант буквально у себя под носом? Снейп в такие моменты цеплял на лицо свою самую непроницаемую маску и молчал. И ни словом, ни жестом не давал понять Гарри, что в чем-то его обвиняет. Хотя частенько во время занятий — как основных, так и дополнительных — Поттер ловил на себе его задумчивый взгляд.

Да и сами дополнительные занятия проходили не в пример лучше. Пока что не совсем так, как хотелось самому Гарри, но уже каждая третья его попытка колдовать без палочки, одной только силой воли, оканчивалась успехом. В такие минуты суровый профессор светлел лицом, и для Гарри не было лучшей похвалы, чем это молчаливое одобрение.

Но даже несмотря на жизнь, заполненную разнообразными делами и впечатлениями, были моменты, когда словно бы ослаблялась невидимая пружина. Такое время наступало по ночам. Уставший за день, Гарри засыпал, как только голова касалась подушки, но уже через несколько часов просыпался, терзаемый навязчивым чувством неотвратимо приближающейся опасности, и частенько больше не мог сомкнуть глаз до самого утра. Порой такими вот бессонными ночами он просто физически ощущал нависшую над ним темную тень. Она опутывала его своими щупальцами, сворачивалась вокруг на манер кокона, давила на плечи неподъемной тяжестью и омрачала даже самые светлые минуты. Иногда Гарри отчаивался понять причины этой тревоги и, наложив заглушающие на полог, чтобы ненароком не разбудить никого возней, в бессильной злобе колотил кулаками подушку или же расшибал костяшки пальцев о стену.

Однако наступало утро — и Поттер являл миру чудеса контроля и собранности, о которых, впрочем, никто и не подозревал.

* * *

Большой зал гудел, как растревоженный улей — студенты в спешке заканчивали завтрак, попутно обсуждая, как лучше провести первый выходной вне школы.

Гарри в разговорах участия не принимал. Вяло ковыряясь в тарелке, он вспоминал вчерашнюю встречу с Дамблдором, перебирал отдельные слова и целые фразы и все больше убеждался в том, что от него опять что-то скрывают. А как иначе объяснить обтекаемые формулировки и размытые ответы на вполне конкретные вопросы? Кабинет директора он покинул, находясь в полном эмоциональном раздрае. Долгая ночь, в течение которой он не сомкнул глаз, тоже не добавила оптимизма. Что, ну что могло случиться, что Ремус замолчал так надолго?..

Увлекаемый Гермионой, Гарри покинул школу и, не имея ни сил, ни настроения находиться среди большого скопления людей, просто бесцельно бродил с ней по тихим улочкам, изредка вставляя в ее речь односложные комментарии.

Ноги сами принесли его к Визжащей хижине.

Сунув руки в карманы и поеживаясь от холодного осеннего ветра, Гарри остановился неподалеку, разглядывая заколоченные двери и окна. Мысли метались между событиями прошлого и настоящим. Ну, вот в чем он опять провинился? Почему Ремус исчез вот так, без объяснения причин?..

— Гарри? — прикосновение к руке вырвало его из пучины самобичевания. Гермиона заглядывала ему в глаза, легко поглаживая по плечу. Гарри лишь сейчас заметил, что она была без перчаток — видимо, забыла в спешке — и губы ее дрожали от холода. Чертыхнувшись про себя, он привлек Гермиону в объятия, растирая ей плечи ладонями. Она уткнулась лбом ему в грудь, и некоторое время просто тихо стояла, согреваясь. Затем чуть отстранилась, чтобы удобнее было говорить: — Гарри, что с тобой происходит? Ты сам не свой в последнее время.

Ну, и что ей сказать на это? Даже если допустить, что Ремус молчит только потому, что с оформлением опекунства возникли непредвиденные трудности, и рано или поздно все разрешится, Гарри не хотел об этом разговаривать. Пусть это необоснованные суеверия, но ему казалось, что как только он проговорится, то случится что-то очень плохое. Тяжело вздохнув, Гарри решил поведать полуправду:

— Не знаю, Мио. Просто... в последние несколько недель я постоянно чувствую какую-то необъяснимую тревогу. Как будто что-то должно произойти, что-то очень, очень неприятное. Не имею понятия, с чем это связано, но... это выматывает.

— А ты не думаешь, что такое твое состояние — происки Сам-Знаешь-Кого?

— Нет, не думаю. Как бы там ни было, но занятия со Снейпом свое дело сделали: я уже довольно долгое время не ощущаю нашей связи.

— Профессором Снейпом, Гарри, — машинально поправила Гермиона. — Но тогда что?..

— Просто интуиция, Мио. А она, как известно, не ошибается, — Гарри покрепче прижал ее к себе, защищая от порывов ветра и попутно пресекая дальнейшие расспросы (неизвестно ведь, до чего таким образом можно договориться), и некоторое время просто стоял, уткнувшись подбородком в пышные волосы. Было в этом что-то удивительно правильное — даже несмотря на промозглую сырость и пронизывающий до костей холод, им рядом просто было тепло.

Наконец, он отстранился и предложил:

— Тебе нужно согреться, ты совсем замерзла. Как ты смотришь на то, чтобы пойти сейчас в «Три метлы» и выпить немного пива?..

В дверях паба Гарри, пропуская вперед Гермиону, случайно задел кого-то плечом.

— Простите, сэр... — подняв голову, он узнал Люпина. — Ремус! Наконец-то! Ты меня искал?

Оборотень явно смутился и отвел взгляд.

— Эээ... вообще-то, нет. Понимаешь, Гарри...

Нехорошее предчувствие, недавно немного отступившее, вернулось с утроенной силой. Да что происходит, в конце-то концов?! Руки сами собой сжались в кулаки, а на ближайшем к двери столике мелко задребезжали неубранные пустые бутылки из-под сливочного пива. Чувствуя, что еще немного — и от заведения мадам Розмерты камня на камне не останется, Гарри повернулся к Гермионе:

— Мио, подождешь меня здесь? Нам с Ремусом нужно... поговорить, — дождавшись кивка, сопровождаемого вопросительным взглядом, он ухватил оборотня за рукав и выскочил на улицу.

— Гарри, у меня действительно очень мало времени...

— Помолчи! — так, глубоко вздохнуть, очистить сознание, короткий вдох и долгий выдох... Мутная пелена перед глазами понемногу рассеивалась, и кровь уже не так шумела в ушах. Облегченно вздохнув, Гарри повернулся к Люпину: — Теперь выкладывай. Что случилось? Куда ты пропал?

— Понимаешь, Гарри, на самом деле, все оказалось не так просто...

Люпин снова прятал глаза, и Гарри вдруг расхотелось слушать очередную ложь. А что это будет именно ложь, подсказывала все та же обостренная интуиция. Как-то разом навалилась чудовищная усталость, а следом за ней пришла апатия. Вздохнув, он перебил Ремуса на полуслове:

— Можешь не продолжать. И так все ясно. Уходи.

— Гарри, ты не понимаешь! Я не могу сейчас всего объяснить... Просто потерпи немного, и...

— Уходи! — Гарри сорвался на крик, и Ремус, остановившись так резко, словно налетел на невидимую стену, только головой покачал и аппарировал. — Мне не нужно очередное вранье, Ремус, и полуправда мне тоже не нужна, — Гарри еще немного постоял, отрешенно разглядывая пустое пространство перед собой, затем развернулся и ушел.

* * *

Вспоминая спустя некоторое время дальнейшие события того вечера, Гарри с удивлением вынужден был констатировать странные провалы в памяти. Например, он четко помнил, как вернулся в паб и занял место за столиком напротив Гермионы. Кажется, возле нее обнаружился и Рон. Но вот о чем они втроем говорили, а также когда и как вернулись в школу — это в памяти не отложилось. Уже только поздней ночью он пришел в себя, лежа навзничь на неразобранной кровати за задернутым пологом. В спальне было тихо, сокурсники явно видели уже десятый сон.

Сухими глазами уставившись в темнеющий над головой полог, Гарри пытался выровнять дыхание, не дать вырваться наружу ни единому звуку, чтобы не тревожить спящих. Он старательно давил в себе, заталкивал обратно то темное и страшное, что рвалось из него и грозило разнести в щепки не только Гриффиндорскую башню. В попытке сдержаться он вонзил ногти в ладони и до крови прикусил губу. Резкий металлический привкус во рту немного отрезвил его, он наконец-то осознал, где находится, и, хоть и с большим трудом, вернул утраченный контроль. И облегченно вздохнул. Кажется, в этот раз все могло закончиться немного хуже, чем разгромленный кабинет директора. Откинувшись на подушку, Гарри поморщился от ощущения прилипших к вискам мокрых от пота волос, и прикрыл глаза локтем.

Он решительно не понимал странного по всем меркам поведения Люпина. Почему он так себя вел сегодня? Что он скрывает? Или... возможно, проблема в самом Гарри? Может быть, трезво поразмыслив еще раз, Ремус утвердился во мнении, что такой подопечный ему совершенно не нужен? Все эти проблемы, которые сопровождают его на каждом шагу... Люпин вполне мог решить, что такой источник неприятностей, каковой представляет собой Гарри, абсолютно не должен находиться рядом с ним.

Гарри повернулся и зарылся лицом в подушку. Очень хотелось закричать — громко и долго, до сорванного горла, до хрипа, только бы иметь возможность хоть как-то выплеснуть боль, разъедающую его изнутри.

Сколько же можно? Сколько можно управлять его жизнью по своему усмотрению? Если сопоставить поведение Ремуса и его виноватый вид с теми невнятными ответами, которыми пичкал его Дамблдор, то напрашивается вполне определенный вывод — директор что-то такое сказал оборотню, что заставило того отказаться от опеки. Ведь не мог же он сам, по доброй воле, решиться на такое, верно? В конце концов, они с Сириусом сами этого захотели, их же никто не толкал в спину... А директор, «для общего же блага», мог внушить Люпину мысль, что Гарри приносит несчастье всем, кто находится рядом с ним. Ремус... он благодарен Дамблдору за то, что от него не шарахаются, и за кое-какие поручения, что он выполняет для Ордена, вот и позволил себя уговорить. Как бы там ни было, но надежда, поднявшая было голову, теперь рассыпалась в прах.

Крушение идеалов пережить не так-то просто. А в последнее время подобное стало закономерностью. Сколько еще он сможет сдерживаться? Надолго ли ему хватит приобретенного контроля? И не случится ли в один далеко не прекрасный момент, что стихийным выбросом он разрушит половину Хогвартса? Правда, профессор Снейп как-то обмолвился, что его сил хватит, чтобы от всего замка камня на камне не осталось... С этим Гарри, конечно, мог бы и поспорить... И совсем не из ложной скромности, а просто потому, что действительно не ощущал в себе подобной мощи. Скорее, он чувствовал себя куклой, с которой поиграли, а затем сломали и выбросили на свалку...

Долгая ночь, наконец, закончилась. Гарри не хотелось отвечать друзьям на вопросы типа «Почему ты спал в одежде?» или «А ты вообще ложился?» Потому он как можно тише прикрыл за собой дверь спальни и спустился в общую гостиную. В случае чего всегда ведь можно сказать, что просто очень рано проснулся, не так ли?

* * *

— Поттер! Хватит, остановись! Гарри!.. Да что с тобой происходит?

Гарри вздрогнул, опустил руки и оглянулся.

Странное дело — профессор Снейп начал иногда называть его по имени. Наверное, к этому можно было бы уже и привыкнуть, но каждый раз такое обращение вгоняло его в ступор.

Вот и сейчас — погрузившись в собственные невеселые мысли, Гарри утратил концентрацию, и его сила, вместо того, чтобы, подчиняясь воле хозяина, перетечь в кончики пальцев узконаправленным потоком, начала вырываться бесконтрольными толчками. Тяжелое кресло, которое он должен был трансфигурировать в диван, вдруг принялось подпрыгивать, словно исполняя диковинный танец. Задребезжала чернильница на столе... И вдруг все разом закончилось — просто от одного звука собственного имени, произнесенного человеком, от которого менее всего можно было ожидать подобного.

— Успокоился? — спокойный размеренный голос каким-то странным образом сразу прочищает затуманенное сознание. — Продолжишь? Или достаточно на сегодня?

— Все в порядке, профессор. Я готов продолжать.

Снейп посмотрел на Гарри подозрительно, словно оценивая правдивость его слов, и вздохнул, потирая лоб кончиками пальцев. Сколько раз уже Гарри видел этот жест? Однако почему-то никогда раньше не задумывался, что же он означает. Но сейчас можно с уверенностью сказать — это практически неосознанное движение, как ничто иное, выдает крайнюю степень усталости. Совсем как тогда, в начале года, на самом первом дополнительном занятии. И хоть сейчас профессор выглядит получше, чем два с лишним месяца назад, это еще ни о чем не говорит. Мало ли какие зелья найдутся в его арсенале!

— Поттер! — Гарри моргнул и перевел взгляд на Снейпа. — Ты сегодня определенно не в состоянии сосредоточиться! Либо ты отбросишь посторонние мысли и вернешься в реальность, либо мы прекратим занятия до тех пор, пока ты не разберешься в себе!

— Простите, профессор, — Гарри виновато потупился. Ну да, он действительно не может сосредоточиться, не только сейчас, но и вообще на протяжении вот уже десяти дней, с момента последнего разговора с Ремусом. — Я хочу попробовать еще раз. И постараюсь больше не отвлекаться.

— Ну, хорошо. Однако, учитывая твое сегодняшнее состояние, вернемся к чему-нибудь простому, — с этими словами Снейп поставил на стол тяжелый бронзовый подсвечник с тремя незажженными свечами. — Зажги центральную свечу, — и поспешно добавил: — Только не торопись! Мне очень не хотелось бы тушить пожар.

Гарри хмыкнул про себя. На одном из первых уроков он, вот так же пытаясь воспламенить свечу, случайно поджег кресло, которое на тот момент стояло у стола. Пожара не случилось, но обивка начала дымиться. Хорошо еще, что у профессора такая быстрая реакция!.. Ага, а еще богатый словарный запас: пришлось выслушать целую лекцию о том, что ему делать со своими руками, и куда идти с такими способностями.

Однако он снова отвлекся. Итак, прикрыть глаза — так лучше ощущается и окружающее пространство, и ток магии в крови. Направить ее... в правую руку или в левую? Пожалуй, лучше в левую, давно ею не пользовался, и то, что он правша, еще ничего не значит. Истинной силе неважно, какая рука у волшебника определяющая. Сила — это ведь всего лишь сила, и ничего более. Не она руководит магом, а маг управляет ею по своему собственному усмотрению...

Но продолжим. Позволить вырваться лишь тонкому лучу, достаточному для зажжения свечи... Нет, пожалуй, лучше будет перенаправить магию в два потока, чтобы потом эффектно зажечь крайние свечи сразу с обеих рук. Хоть самоуважение себе вернуть после череды сегодняшних неудач! Но ведь не он же в этом виноват!..

Гарри решительно мотнул головой, изгоняя оттуда посторонние мысли. О предательстве Ремуса он подумает позже, а сейчас — размеренное дыхание, концентрация, контроль... Нельзя позволить вырваться излишку силы, иначе пожара и вправду не избежать. Представив конечный результат — как оказалось, в беспалочковой магии не нужны заклинания, достаточно лишь четко знать, чего ты хочешь, — Гарри открыл глаза и поднял на уровень груди развернутые от себя ладони. И... ничего не произошло. Вернее, произошло совсем не то, что было нужно. Оторопев, Гарри наблюдал за тем, как, словно в замедленной съемке, на кончиках его пальцев прорастают маленькие красно-желтые язычки пламени, как они расползаются выше и выше по ладоням, а затем охватывают руки полностью, до самых плеч. Что странно — этот огонь не жег, только приятно согревал кожу, да и одежда оставалась неповрежденной. Краем глаза Гарри заметил движение и, повернувшись, едва успел выставить руки в защитном жесте.

— Не надо, профессор! Все в порядке. Я сейчас постараюсь это убрать.

Снейп опустил палочку, все еще настороженно на него поглядывая, и, по-видимому, был готов вмешаться в любую секунду. Гарри мысленно ухмыльнулся — зная профессора, нетрудно предположить, какого рода будет это вмешательство — как минимум, Агуаменти, а еще вероятней (и проще, чего уж там) — снежный сугроб в количестве одной штуки, опущенный прямо на макушку.

Гарри снова прикрыл глаза и попытался успокоиться. Если уж он не обжегся этим пламенем, значит, данная ситуация — всего лишь разновидность стихийного выброса, следовательно, с ним можно справиться с помощью обычных методик. Только никаких мыслей о Ремусе!

Через некоторое время он услышал облегченный вздох профессора и расслабился. Руки снова выглядели как обычно — чуть мозолистые ладони, обкусанные ногти — ничего нового не прибавилось. И ни следа огня.

— Умеешь ты все-таки удивить, Поттер, — Снейп рухнул в кресло, призвал из шкафа пузатую бутылку и стакан, щедро плеснул себе виски, выпил одним глотком и налил еще. Согревая стакан в ладонях, он заговорил почти миролюбиво: — Садись, нечего столб изображать. Рассказывай. В подробностях и по порядку.

— Что рассказывать?..

— Поттер! Не надо изображать непонимание! Думаешь, я не вижу, что ты уже месяца полтора, если не больше, ходишь, как в воду опущенный? У меня сложилось впечатление, что за прошедшее время мы достигли... гм... определенной степени доверия. Потому я рассчитываю, что ты сам мне все расскажешь сейчас, а не я узнаю обо всем, когда ты уже успеешь наломать дров.

Гарри уселся в предложенное кресло и сгорбился, уперев локти в колени и уткнувшись в ладони лицом. Действительно, что ему мешает рассказать все Снейпу? Чего тут бояться? В самом деле, за последние несколько месяцев он привык ему доверять. Может, и сейчас профессор подскажет какой-нибудь выход? А если и нет, то просто выслушает — это уже так много. Говорят, рассказать о проблеме — значит, решить ее наполовину. Чем черт не шутит, может, после откровенного разговора действительно станет хоть немного легче?

Приняв решение, Гарри выпрямился и откинулся на спинку кресла.

— Разговор будет долгим, профессор, — предупредил он.

— Не беспокойся. Я располагаю временем.

— Это хорошо. Думаю, стоит начать с того, что я обещал вам объяснить, почему не доверяю директору Дамблдору...

Рассказ действительно занял немало времени. Гарри последовательно озвучил все свои размышления и сделанные на их основании выводы. Снейп слушал внимательно, не перебивал, только периодически одобрительно хмыкал, и Гарри мог поклясться, что видел при этом тень уважения в его глазах.

Когда он выдохся, профессор молча призвал еще один стакан, плеснул туда немного виски и протянул ему. Стакан Гарри взял, но пить сразу не стал, только машинально крутил в ладонях.

— Ты же не думаешь, что я здесь всем и каждому предлагаю выпивку? Однако ты устал и перенервничал. Кроме того, я тешу себя надеждой, что ты уже достаточно взрослый, чтобы не превращать подобное в ежевечерний ритуал.

— Нет! — Гарри для убедительности даже помотал головой и одним глотком опорожнил бокал. И тут же закашлялся, хватая ртом воздух.

— Ну и дурак. Кто же так пьет виски? — Снейп похлопал его по спине. — Полегчало?.. Отлично, — он откинулся в кресле и опустил руки на подлокотники. — Твои выводы, безусловно, весьма интересны и не лишены здравомыслия, что в очередной раз доказывает, что ты умело прячешь свои мозги. Однако спрашивал я тебя не об этом.

— Да, профессор, конечно. Просто... я ведь вам обещал, а свои обещания я стараюсь выполнять. Кроме того, все это имеет косвенное отношение и к тому, что я скажу дальше.

Снейп вздернул бровь, а Гарри вдруг с веселым удивлением подумал, что, наверное, стоит написать для потомков некий трактат, в котором дать расшифровку самым часто употребляемым мимическим жестам профессора зельеварения. Вот, например, сейчас. Как одна приподнятая бровь может выражать столько всего? И легкое удивление, и чуточку любопытства, и даже ненавязчивый приказ продолжать говорить... Другое дело, что такая мимика проявлялась до сих пор только на этих занятиях, в иное же время все подобные проявления эмоций наглухо запирались за непроницаемой маской.

Гарри несколько раз моргнул, заставляя себя вернуться к разговору, глубоко вздохнул и продолжил, стараясь говорить спокойно:

— В середине сентября меня вызвал к себе директор. У него я встретился с Ремусом, и он... он спросил меня, как я отношусь к тому, чтобы он стал моим опекуном.

— Что?! — Снейп даже поперхнулся от неожиданности.

Гарри поднял глаза и едва сумел сдержать потрясенный вздох. Профессор внезапно мертвенно побледнел и сейчас выглядел так, словно... а, черт побери, словно кто-то оттачивал на нем мастерство владения Круциатусом! Гарри озадачила такая реакция. Но одновременно с этим какое-то полузабытое воспоминание царапнуло в глубине души, что-то, о чем он обещал себе непременно подумать, но благополучно забыл, отвлеченный дальнейшими событиями. Между тем Снейпу удалось справиться с эмоциями и с собственным лицом.

— Продолжайте, Поттер, — он сделал большой глоток из своего стакана.

Гарри невольно дернулся от такого обращения — давно уже к нему не обращались на «вы», — но послушно продолжил и выложил все последующие события и свои переживания по этому поводу, а также живописал встречу с Люпином полторы недели назад. Наконец, выговорившись, он притих, уставившись на судорожно сцепленные на коленях руки, и только изредка поглядывал исподлобья на Снейпа. Тот молчал. В продолжение всего монолога он все больше мрачнел, на лбу появилась вертикальная складка, а губы вытянулись в тонкую линию. Сейчас он сидел неподвижно, с прямой спиной и остановившимся взглядом, и Гарри, глядя на него, никак не мог понять, что же он такого сказал, что могло привести к подобной реакции.

Когда тишина начала почти физически давить на плечи, а напряжение, скопившееся в воздухе, можно было потрогать руками, Гарри решился заговорить:

— Профессор? С вами все в порядке?

Сначала ему показалось, что его вопрос даже не был услышан, и когда он вознамерился повторить, Снейп повернул голову и посмотрел на него, словно впервые увидел. Затем его взгляд приобрел осмысленное выражение.

— Поттер, — хрипло выговорил он, — возвращайтесь в свою гостиную.

— Но, сэр, а как же...

— Вам что-то неясно из того, что я сказал? Или вы добиваетесь снятия баллов? Вы непозволительно расслабились, Поттер, и я не намерен вам больше потакать. Либо вы сейчас же покидаете мой кабинет, либо ваш факультет окажется в глубоком минусе!

Гарри подхватил свою сумку и выскочил в коридор. Дверь за ним с силой захлопнулась, и почти сразу же начала фонить магией — видимо, Снейп запечатал ее какими-то сильными чарами.

Несколько минут Гарри разглядывал эту дверь с отсутствующим видом и без единой мысли в голове. Затем развернулся и, ссутулившись, побрел прочь. Время близилось к отбою, и в коридорах почти не было студентов, а те, что изредка все же встречались, только как-то странно на него поглядывали, но не задевали.

А Гарри чувствовал себя окончательно раздавленным. И искренне не понимал, в чем он провинился, и самое главное — что теперь делать. Вздохнув, он попытался разобраться в своих ощущениях. Насколько проще было еще год назад! Все было легко и понятно: Снейп — подземельный гад, значит, его можно и нужно ненавидеть; Ремус — член Ордена Феникса, следовательно, хороший по определению. А на деле... на деле стоило только посмотреть на них не через розовые очки. И как-то не хочется больше не то, что общаться с Люпином, но даже видеть его, а Снейпа вполне можно понять и есть за что уважать...

И все-таки, что с ним случилось сегодня? С начала учебного года Снейп не говорил ему «вы», и это было словно само собой разумеющимся. Гарри почему-то был уверен, что больше никто с их курса не удостоился такой чести, ну, разве что Малфой, но там совсем другая ситуация. А сейчас... его просто выгнали, и неизвестно даже, сможет ли он, как раньше, посещать дополнительные занятия или в этом ему тоже отказано?

Факт остается фактом — именно что-то в его словах спровоцировало Снейпа на такой поступок. Но ведь Гарри даже не знал, что! И из всего этого следовал пренеприятнейший вывод: последний адекватный человек, которому можно было доверять, сегодня тоже вычеркнул его из своей жизни. Это было неожиданно больно. Оказывается, так легко привыкнуть к нормальному общению, без криков и ругани, без слащавого сюсюканья. И почему он думал, что Ремус сможет вести себя так же? Почему раньше принимал все это как должное, даже не замечая, как много ему дается? Почему по-настоящему ценно лишь то, что уже безвозвратно утеряно?..

Не замечая времени, Гарри брел по пустынным коридорам, поворачивая туда, куда несли его ноги, спускаясь и поднимаясь по лестницам, если таковые попадались на его пути. Вот интересно, его что, прокляли в детстве? Причем явно каким-то хитрым проклятием, направленным на то, чтобы ни один человек не задерживался рядом с ним надолго. Сириус, Ремус, теперь вот Снейп... А если продолжить список, то следующими будут Рон и Гермиона? Гарри охватили противоречивые желания: с одной стороны, ему отчаянно захотелось забиться в какой-нибудь угол, свернуться клубочком и просидеть так всю оставшуюся жизнь, а с другой — не было никакого желания оставаться в одиночестве. Однако идти сейчас в гостиную было выше его сил. Да, Гермиона его обязательно поддержит, да и Рон тоже не останется в стороне, но все это в данный момент казалось совершенно не тем, что нужно.

А еще хотелось напиться. Причем не просто выпить бокал-другой чего-нибудь крепкого, а банально надраться до зеленых чертей, чтобы ничего не чувствовать, ни о чем не думать, чтобы глупое сердце, наконец, перестало так болеть и рваться из груди...

Звук колокола, возвещающий наступление комендантского часа, застал его на лестнице между шестым и седьмым этажами. Гарри было все равно, даже если бы его поймал Филч: одной отработкой больше, одной меньше — велика ли разница? Однако стоило все-таки определиться. Мерзнуть до утра в каком-то тупиковом коридоре совершенно не хотелось.

Приняв решение, Гарри уже целеустремленно направился на восьмой этаж.

Драко выскользнул в коридор и прикрыл за собой дверь. Некоторое время он просто стоял, наблюдая, как она медленно, словно нехотя, растворяется, сливаясь со стеной, а затем с силой ударил по этому месту кулаком, и еще раз, и еще, сдирая в кровь костяшки пальцев и не обращая внимания на боль. Потому что в груди болело сильнее. И эта боль поселилась там давно, еще летом, а к этому моменту уже стала неотъемлемой частью его существования.

Как же все это надоело! Родовое поместье, оскверненное пребыванием в нем красноглазого монстра и его верных прихлебателей, еженедельные «аудиенции», бесконечные угрозы — и постоянный страх. Страх того, что однажды он вернется домой и уже не застанет мать в живых...

Драко потряс головой. От подобных мыслей кровь стыла в жилах, и начинали противно дрожать руки. Если он не в состоянии защитить собственную мать, то на что он тогда вообще способен?

Медленно развернувшись, Драко сделал несколько шагов по направлению к лестнице и неожиданно почти столкнулся с Поттером, который как раз ступил на верхнюю ступеньку.

— Поттер! Разгуливаешь после отбоя? Ты в курсе, что я могу снять с тебя баллы?

— Так чего же ты ждешь?

Странно, он же даже не огрызается! Да и выглядит... неважно, в общем, выглядит. Драко даже слегка растерялся. Цеплять такого Поттера не хотелось. Кроме того, они же вроде как заключили мир... Но что делать в этой ситуации, Драко не имел представления. А следующая фраза вообще заставила его поперхнуться воздухом и закашляться.

— Малфой, — Поттер выглядел очень спокойным, только какой-то лихорадочный блеск в глазах указывал на то, что не все у него в порядке, — у тебя выпить есть?

— Чего?! Поттер, ты в своем уме? Ты забыл, где находишься и кому это говоришь?

Однако тот все так же спокойно ответил:

— Вот только не надо мне говорить, что у тебя в этом году ни разу не возникало желания расслабиться. Ни за что не поверю. Как не поверю и в то, что отпрыск древнейшего чистокровного рода не имеет ма-аленькой такой заначки, на тот случай, если станет совсем невмоготу.

На этих словах Драко беспокойно нахмурился. Интересно, Поттер так говорит, потому что ему что-то известно, или у него самого что-то случилось? Судя по его виду, второе предположение, пожалуй, все-таки более вероятно.

Создавшаяся ситуация выглядела совершенно абсурдно. Драко рассеянно рассматривал разбитые костяшки. Выпить действительно не помешало бы. А в связи с этим назревала еще одна проблема...

— Ну и где же ты собираешься... хм... надираться?

— А чем плоха Выручай-комната? Стоит только попросить.

— А... ну да. Я как-то не подумал, — Драко скрестил руки на груди. — Кто заказывает — я или ты?

— Я, — Поттер решительно прошелся туда-сюда у стены, открыл появившуюся дверь и вошел. Драко последовал за ним и, присвистнув, остановился на пороге.

— А у тебя есть вкус, Поттер!

Маленькая гостиная, отделанная в сине-бежевых тонах, располагала к отдыху и доверительной беседе. Два кресла с темно-синей обивкой перед огромным зажженным камином, столик светлого дерева на гнутых ножках между ними, светлый пушистый ковер, в котором ноги утопали по щиколотку...

— Твой черед, Малфой, — взмахнул рукой Поттер, прошел к камину и уставился на огонь. Драко пожал плечами и легко хлопнул в ладоши:

— Динки! — одним властным жестом пресекая восторженные вопли ушастого существа, он приказал. — Принеси нам бутылку Огденского из погреба номер пять в левом крыле поместья... Нет, подожди, — понаблюдав за тем, как Поттер, проигнорировав кресло, опустился прямо на пол, Драко изменил решение: — Пожалуй, лучше две. Ну, что стоишь? Выполняй!

Эльф исчез и вскоре появился с двумя очень запыленными бутылками. Драко разместил их на столике и наполнил тут же появившиеся бокалы. Посмотрел на Поттера и, наплевав на приличия, тоже уселся на полу, привалившись спиной к креслу.

— За что пьем, Поттер?

— Не все ли равно? — меланхолично ответил тот.

Пожав плечами, Драко отпил из своего бокала и откинул голову на кресло, из-под ресниц наблюдая за игрой пламени в камине.

Странно все это. Но и как-то... правильно, что ли. И комната, и камин, и этот чудной Поттер, и то, что сидели они прямо на полу, а не в креслах, как все нормальные люди... И даже тишина между ними была очень... уютной? Да, именно так! Было просто очень хорошо сидеть и молчать.

Бутылки со столика тоже перекочевали на пол. Постепенно под действием алкоголя Драко расслабился, и то, что еще недавно заставляло сильнее биться сердце, от чего ладони холодели и сами собой сжимались в кулаки, сейчас как бы отошло на второй план, подернулось невесомой дымкой.

Украдкой Драко наблюдал за Поттером. Все-таки что-то у него случилось. Может, поссорился с этой своей Грейнджер? Но за ужином все было как обычно — сидели рядышком, держались за руки, улыбались... Нет, не то. Какой-то он... совершенно никакой. И огневиски пьет, как воду. Вон, уже до второй бутылки добрался, хотя сам Драко держит в руках лишь второй по счету бокал.

— Поттер, может, притормозишь немного?

— М-м? — тот взглянул на Драко совершенно ясными глазами, без малейших признаков опьянения. — Малфой, а просто помолчать ты не в состоянии? Я, знаешь ли, не расположен к светской беседе.

— Ну уж нет! В тишине ты и без меня мог бы надраться, но раз уж тебе понадобилась компания, изволь меня развлекать! — Драко попытался горделиво приосаниться, но из положения сидя на полу это не очень получилось. К тому же, его слегка повело в сторону, и он торопливо снова прислонился к креслу, опасаясь позорного падения.

— Ну, хорошо, — Поттер тяжело вздохнул и потер лоб кончиками пальцев. — Что ты хочешь, чтобы я рассказал? Но предупреждаю: никаких личных вопросов!

На этих словах пламя свечей затрещало, взметнулось вверх, а затем причудливо изогнулось, так, словно кто-то невидимый хлестнул этим пламенем, как плетью. И сразу все закончилось.

Драко постарался взять себя в руки, хоть это и было несколько проблематично — руки отчего-то предательски дрожали.

— Впечатляет, — протянул он, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. — Где ты этому научился?

— Задай другой вопрос, Малфой, — Поттер говорил ровным тоном, но в глубине его зрачков тоже полыхнуло пламя.

— Ладно-ладно, не кипятись. Я все понял: другой, так другой, — Драко сделал вид, что задумался, но на самом деле был по крайней мере один вопрос, который его сильно интересовал: — Скажи, а правда, что ты в конце третьего курса разогнал сотню дементоров одним Патронусом? — и зафыркал, еле сдерживая смех. Ну надо же! Оказывается, это весьма забавное зрелище — изумленный Поттер! Брови его поднялись так высоко, что почти скрылись под лохматой челкой, а глаза сравнялись по форме с очками.

Драко не выдержал и расхохотался.

— Чего ржешь? — Поттер вернул на лицо обычное выражение.

— Смешно потому что, — Драко взял себя в руки. — Так все же: правда или нет?

— Не знаю, Малфой, откуда тебе это может быть известно...

— Слухами земля полнится, — ловко ввернул тот.

— Не предполагал даже, что ты любитель собирать сплетни... — Драко вздернул светлую бровь: Поттер — и язвит? Оч-чень интересно! — Но это действительно правда.

— А как случилось, что они на тебя напали?

— Они хотели поцеловать Сириуса, — последовал сухой ответ.

— Слууушай! А бежать ему потом тоже ты помог? Снейп тогда был просто в бешенстве...

— Сириус — мой крестный, — веско сказал Поттер. — И он невиновен. Мне что, надо было смотреть, как над ним устраивают расправу без суда и следствия?

— Я такого не говорил! Кроме того, он и мой родственник тоже. Мама все лето порывалась навестить его в Мунго... Я отговорил. Мало ли что придет в голову этим вашим Орденцам, когда они увидят ее возле его палаты! Один колдомедик изредка снабжает маму новостями...

Драко помолчал, наблюдая за отсветами пламени на низенькой каминной решетке, прежде чем задать следующий вопрос:

— А как ты научился вызывать Патронуса?

— Меня обучал профессор Люпин.

— Но ведь считается, что телесного Патронуса может вызвать только волшебник, достигший совершеннолетия! У тебя просто не могло получиться!

— Малфой, начни соображать — дементоры действуют на меня хуже, чем на любого другого. Мой боггарт — тоже дементор. И думал ли я тогда о том, что может и чего не может волшебник моих лет? Мне просто хотелось защититься.

Поттер сделал большой глоток из своего бокала, и Драко почти машинально повторил его действие. И тут же подумал, что ему, пожалуй, хватит. Уроков-то завтра никто не отменял, а антипохмельного в запасе не было. Правда, можно и у Снейпа попросить. Но тот опять пристанет с расспросами...

Хотя об этом стоило подумать завтра. И Драко, пристально разглядывая собственные руки, проговорился:

— А знаешь, я летом пытался сам научиться, но у меня ничего не получилось...

Поттер коротко хохотнул:

— Малфой, ты противоречишь сам себе. Сам же говорил — до семнадцати лет...

— Да? Тогда скажи — когда ты в прошлом году собирал этот свой Отряд Дамблдора, ты учил их вызывать Патронуса?

— Ну... да.

— У скольких человек он получился?

— У всех.

— Так почему? Почему у них вышло, а у меня — нет?

— Не знаю... Честно, никогда не задумывался об этом.

— Поттер, ты иногда такой... Поттер. Только ты можешь позволить себе даже не задумываться о законах магии. Право слово, это даже интересно: захотел — и обучил два десятка несовершеннолетних вызывать защитника, в то время как не все взрослые волшебники могут это сделать.

— Ну-у... у меня есть лишь одно объяснение этому. Мы ведь занимались здесь, в Выручай-комнате, а она выполняет желания находящихся в ней. Возможно, комната учла и это коллективное желание, — Поттер помассировал двумя пальцами переносицу и поправил перекосившиеся очки. — А может, ты выбрал недостаточно счастливое воспоминание?.. Хотя у тебя-то с этим не должно быть проблем.

— Н-да? — Драко недоверчиво хмыкнул. — А какое воспоминание выбрал ты? — и тут же спохватился, но было поздно — вопрос уже прозвучал.

Однако Поттер, похоже, даже не заметил, что разговор свернул на личные темы, или, может, на него все-таки подействовало выпитое, потому как ответил он довольно спокойно:

— Это совершенно неважно. Но если тебя интересует мое мнение — попробуй и ты позаниматься здесь. Вдруг получится?

— Думаешь?.. Ладно, я учту твой совет, — Драко зевнул и потянулся. — Пожалуй, пойду я. Уже поздно, а завтра не выходной. Ты идешь?

— Нет... нет, я еще посижу. Спокойной ночи, Малфой.

— Спокойной... Поттер.

Драко направился в подземелья, размышляя над более чем странным поведением своего незваного собутыльника.

Однако, он его сегодня удивил, причем не в первый раз. И поговорили нормально... Едва ли не впервые за пять лет. И все-таки что-то у него случилось... Но мысли, затуманенные алкоголем, обдумываться не желали, и Драко, пообещав себе, что обязательно разберется с этим позже, плюхнулся на свою кровать и задернул полог.

* * *

Горгулья перед директорским кабинетом отодвинулась в сторону, не дожидаясь пароля — их явно ждали. И винтовая лестница, кажется, в этот раз как-то быстрее двигалась.

Гермиона тряхнула головой. Глупости! Эти чары наложены самими Основателями, интересно, кому бы пришло в голову попытаться их изменить?..

— Добрый день, профессор Дамблдор.

— Добрый день, мисс Грейнджер, мистер Уизли. Присаживайтесь, — директор широким жестом указал на небольшие кресла перед своим столом. — Чаю?

Тут же появились чашки, блюдца, заварничек, на столе возникла вазочка с конфетами и блюдо с печеньем.

— Директор, что-нибудь случилось? — Гермиона первой не выдержала молчания. Она отставила чашку, которую до этого просто держала в руках, и переглянулась с Роном.

— Ничего страшного, — Дамблдор откинулся на спинку кресла и соединил перед собой пальцы домиком. — Как продвигается ваша учеба? Впрочем, можете не отвечать. Мистер Уизли, рад вашим успехам. Преподаватели вас очень хвалят. Несомненно, это ваша заслуга, мисс Грейнджер.

Рон залился краской.

— Вообще-то, мы с Гарри сами решили подтянуть оценки по всем предметам, еще летом... Но без Гермионы все равно не справились бы.

— Очень рад это слышать. Приятно знать, что у мистера Поттера есть настоящие друзья. Ему сейчас, как никогда, нужна ваша поддержка.

— О чем вы, профессор? — спросила Гермиона.

— Гарри сейчас очень непросто. Он ведь рассказывал вам о пророчестве?.. Так вот, на нем сейчас лежит огромная ответственность за судьбу всего магического мира, а это очень, очень тяжкий груз.

— Мы знаем, директор, — вмешался Рон. — Гарри всегда может на нас рассчитывать...

— Но есть ведь еще что-то, не так ли, сэр? То, из-за чего вы нас позвали? — Гермиона, как всегда, сумела увидеть главное за пустыми разговорами.

Дамблдор встал и вышел из-за стола. Сложив руки за спиной, он подошел к окну, постоял так немного, разглядывая что-то за стеклом, и отвернулся, опираясь спиной на подоконник.

— Вы правы, мисс Грейнджер, и это делает честь вашему уму. Действительно, есть кое-что, что я хотел бы с вами обсудить.

Гермиона краем глаза заметила, как подался вперед Рон. Она и сама не сводила глаз с директора. Появилось предчувствие, что сейчас они услышат нечто, мягко говоря, не очень приятное.

— Вы знаете, что такое крестраж? — вопрос застал Гермиону врасплох. Да и Рон выглядел не менее удивленным. Но, похоже, их реакция была неожиданной уже для самого Дамблдора: — Вижу, что не знаете. Печально, печально... ну, что ж, значит, придется мне самому вам об этом рассказать.

«Самому?» Значит, предполагалось, что они могли узнать об этом откуда-то еще? Гермиона ухватилась за эту оговорку и пообещала себе, что непременно во всем разберется. А директор между тем продолжал:

— В последние годы перед исчезновением Волдеморт искал способы победить смерть. Я не знаю, где он нашел описание этого ритуала, да и, честно говоря, не стремлюсь узнать, потому что это настолько темные разделы магии, что человечество давным-давно предпочло забыть о них, чтобы никто даже случайно не смог воспользоваться этими знаниями. Волдеморт создал крестраж. Это якорь для души, с помощью которого маг, даже потеряв физическое тело, может остаться в мире живых.

— То есть, — подала голос Гермиона, — в момент, когда его Авада отразилась от Гарри, разрушилось только его тело? А тот кусок души, что остался после проведения ритуала, не смог покинуть наш мир именно из-за того, что это — осколок, а не единое целое?

— Совершенно верно. Впоследствии этот осколок вселился в профессора Квиррелла. Что было дальше — вам, думаю, не нужно напоминать... А после очередного развоплощения он возродился уже в прошлом году, о чем на данный момент известно всему магическому миру...

Рон шумно вздохнул и поерзал в кресле.

— А второй осколок? Что случилось с ним?

— Тут ситуация еще сложнее, — Дамблдор снова сел за свой стол, оперся о него локтями и положил подбородок на скрещенные пальцы. — Часть своей души Волдеморт поместил в некий дневник... — Гермиона на этих словах подскочила в кресле, но под спокойным взглядом директора села на место. — И здесь есть еще один момент... Когда в Гарри попало проклятье Волдеморта, последствия его оказались таковы, что между ними установилась связь. После того, как Гарри уничтожил дневник, та часть души, что была заключена в нем, за неимением возможности исчезнуть, прицепилась к единственному живому существу, находящемуся в пределах досягаемости, — к самому Гарри. Таким образом, связь была окончательно закреплена.

— Нет!

— Не может этого быть!

Гермиона видела, как побледнел Рон, услышав подобные новости, да и сама чувствовала себя... просто отвратительно.

— Увы, это так. Именно эта связь и стала причиной всех кошмаров и необычных снов, которые Гарри начал видеть после возрождения Волдеморта.

— Но это помогло спасти отца! — вмешался Рон. — Если бы не Гарри, если бы он не увидел...

— И это же едва не погубило Сириуса! — Дамблдор пристукнул ладонью по столу. Рон стушевался и умолк. — Возможно, как раз потому, что Гарри не понимал важности занятий окклюменцией, Волдеморт смог подбросить ему ложное видение.

— Но, сэр! Может, наоборот, он рассчитывал, что сможет спасти больше людей, если будет знать Его планы?

— Возможно, и так, мисс Грейнджер, однако, в конечном счете, это обернулось катастрофой. В любом случае, мы с Гарри уже обсуждали этот момент...

— Как? Гарри знает о том, что он — крестраж?

Гермиона была удивлена. Очень сильно удивлена. Так вот что означала оговорка директора в самом начале разговора! Выходит, Гарри уже давно знал обо всем этом — и молчал? Но почему он ничего не рассказывал? Хотя бы ей, если уж не мог открыться Рону? Она переглянулась с Роном и увидела отражение своих эмоций в его глазах. Информация не укладывалась в голове. Как мог Гарри так поступить с ней... с ними? Гермиона глубоко вздохнула, стараясь привести мысли в порядок, и выпрямилась в кресле. Дамблдор выглядел расстроенным.

— Признаться, я и сам удивился, когда понял, что вы ничего не знаете. Потому и рассказал вам все это. Но я думал, что между вами троими нет секретов... Хотя, возможно, Гарри просто было бы очень тяжело говорить с вами об этом...

Гермиона задумалась. В последние несколько дней Гарри был сам на себя не похож. У нее складывалось ощущение, что его что-то гнетет. Но сколько бы она ни пыталась выведать причины подобного настроения, Гарри каждый раз отмахивался и говорил, что все в порядке. Гермиона озвучила директору свои сомнения. Рон согласно кивнул и предположил, что такое поведение, наверное, результат того, что они сейчас услышали. Дамблдор покачал головой и вздохнул.

— Боюсь, это не совсем так. Дело в том, что Гарри только недавно узнал, что он — не Поттер.

— Что-о?! — Рон поперхнулся воздухом. — Но как это может быть?

— Я не могу вам рассказать всего, — Дамблдор снова вздохнул. — Однако это неоспоримый факт — Гарри является незаконнорожденным, так как Джеймс Поттер, в силу обстоятельств, не успел его ввести в свой род.

— Ну и что? — Гермиона откровенно не понимала серьезности сложившейся ситуации. — Что в этом экстраординарного? На дворе двадцатый век! Кого сейчас волнуют обстоятельства рождения? Пусть даже и такие!

— Герми, ты не понимаешь, — Рон был бледен, веснушки на его лице проступили четче, а голос слегка подрагивал, пока он говорил. — Прости, пожалуйста, но ты — магглорожденная, и не знаешь всех законов нашего мира. Ты видела, какое отношение у чистокровных снобов к тем, кто ниже их по рождению. Но даже магглорожденные гордятся своими родителями, а у полукровок все равно есть Род за плечами, на поддержку которого всегда можно рассчитывать. А если хоть кто-нибудь узнает, что Гарри — незаконнорожденный, то как минимум презрение ему гарантировано. Даже несмотря на то, что он Мальчик-Который-Выжил, герой пророчества и тому подобное, а скорей всего — именно из-за этого. Он просто лишается своего места в нашем мире, теряет твердую почву под ногами. Люди дождутся, когда он выполнит свое предназначение, и просто о нем забудут.

— Но это же... это же дикость какая-то! — сказать, что Гермиона была возмущена, — значит, ничего не сказать. — Это... сейчас же не средневековье! Как можно следовать таким законам? Как вообще можно так жить?!

— Увы, мисс Грейнджер, дела обстоят именно так, — Дамблдор сочувственно покивал головой. — И поэтому я попросил бы вас никому не говорить о том, что вы только что услышали. Уверен, магическому обществу ни к чему такие знания.

— Конечно, сэр! — и Рон, и Гермиона были единодушны в своем решении.

— Ну, что ж, хорошо, — директор пригладил бороду и снова оперся локтями о стол, сцепив пальцы в замок. — Мистер Уизли, не могли бы вы подождать мисс Грейнджер внизу? Мне нужно сказать ей еще несколько слов.

Рон кивнул и, попрощавшись, вышел.

Дамблдор молчал, а Гермиона сидела, как на иголках. Что еще случилось такого, о чем даже Рон не должен знать? Они же вроде все уже обсудили...

— Мисс Грейнджер, — мягко проговорил директор, — я понимаю, что вы растерялись, узнав такие новости, и, наверное, даже рассердились. Но, возможно, Гарри не рассказывал вам ничего не потому, что не доверяет вам, а потому, что хотел еще немного пожить для себя? Может быть, он решил, что серьезные отношения — это все-таки слишком рано для него, и он не готов брать на себя ответственность еще и за это? — Гермиона хотела возразить, но была остановлена одним жестом. — Нет, дослушайте. Мне очень жаль, что мистер Поттер выбрал вас, как инструмент для достижения своей цели. Однако, — тут тон его речи заметно похолодел, а голос стал серьезным, — вы не можете не понимать, как в нашем обществе относятся к девушкам, не сумевшим сберечь себя до свадьбы, и уж тем более — к незаконнорожденным детям.

Гермиона тихо ахнула и залилась румянцем. Вот только выговора от директора ей сейчас не хватало! Она же... они же никогда... Даже мысли о подобном заставили ее покраснеть еще больше. Она просто не смела поднять глаза и только кивала в ответ на слова Дамблдора.

— Надеюсь, вы меня поняли, мисс Грейнджер?.. Тогда можете идти. Хорошего вам дня.

— До свидания, профессор, — Гермиона тихо прикрыла за собой дверь.

Рон подпирал стену рядом с горгульей и выпрямился при виде нее, но Гермиона не обратила на него внимания, погруженная в собственные мысли.

Слова директора зародили в ней сомнения. Может ли быть правдой то, что Гарри на самом деле ее не любит? Но ведь они столько лет вместе! Он всегда делился с ней своими проблемами...

А внутренний голос язвительно отвечал: ну да, ну да, и умолчал о самом главном.

Но, может, ему самому нужно было время, чтобы все обдумать?

А если нет? Если он и не собирался ничего говорить? В конце концов, столько времени прошло с того момента, как он узнал, что носит в себе часть души Волдеморта... Мог бы хоть об этом рассказать! Или... он просто не хотел этого делать? Но тогда Дамблдор был прав, и она для Гарри — всего лишь одна из многих, а на самом деле он ничего к ней не чувствует...

Но если она все же ошибается?..

Рассуждения зашли в тупик. Привычное раскладывание имеющихся фактов по полочкам ничего не дало. Гермиона чувствовала себя беспомощной в сложившихся обстоятельствах. А еще ей нужно было больше информации, чтобы, наконец, составить свое мнение о происходящем.

Решено! Она подождет еще несколько дней. Даст Гарри последний шанс самому все рассказать, потом потребует объяснений и, может быть, простит его, если решит, что причины для молчания были достаточно вескими.

* * *

Рон был растерян. Впервые в своей жизни он не знал, что делать в сложившейся ситуации. И Гермиона молчит...

Интересно, что такого сказал ей директор, что она после того разговора сама не своя? Даже не заметила, когда он слегка приобнял ее за плечи. Потом, правда, отстранилась, но... Рон вздохнул. Да уж, всегда есть какое-то «но».

Мысли вернулись к разговору с Дамблдором. Как могло случиться, что его лучший друг оказался изгоем в магическом мире? Рон порадовался, что об этом никто не знает — подобное было не из тех новостей, о которых нужно трубить на каждом углу...

Но все же — кто отец Гарри? Впрочем, кем бы он ни был, очевидно, что он не признал собственного сына. Да и собирался ли он вообще это делать, учитывая, сколько лет уже прошло после смерти Поттеров?

За друга было обидно. А еще — Рон совершенно не знал, как ему сейчас вести себя с Гарри. О чем говорить? Рассказать, что он все знает, и предложить свою поддержку или дождаться, пока Гарри сам об этом заговорит? В любом случае, Рон чувствовал, что не сможет отказаться от друга только лишь потому, что тот — незаконнорожденный. Ведь родителей не выбирают! А Гарри просто не повезло...

В конце концов, Рон решил выждать пару дней, а дальше — он посмотрит по обстоятельствам. Вместе они что-нибудь придумают. Обязательно.

Гарри не находил себе места. Вот уже несколько дней его преследовало ощущение, что от него ждут каких-то действий. Но каких? Ответа на этот вопрос не было.

Рон бросал на него непонятные взгляды и время от времени тяжело вздыхал. Когда же Гарри заговаривал с ним сам, Рон прятал глаза и, кажется, был не в силах и двух слов связать.

Гермиона же вообще за что-то на него обиделась. Она не реагировала на приглашения погулять по окрестностям Хогвартса или у Черного озера, избегала даже совместных посиделок в библиотеке, разговаривала сухо и то и дело выжидающе на него посматривала. Каждый раз, когда Гарри пытался с ней заговорить, он видел в ее глазах какое-то неясное предчувствие, затем взгляд становился равнодушным, и... Гермиона под любым предлогом сворачивала разговор.

А еще она часто засиживалась допоздна с Роном в факультетской гостиной...

Гарри признался себе, что это очень сильно ранит его. Но он откровенно не понимал такого к себе отношения. Ладно, Рон. Гарри ведь не слепой, и уже давно понял, что его лучший друг влюблен в его девушку. Но как могла так поступать Гермиона? Зная, что ее действия причинят ему боль, она, тем не менее, большую часть времени проводила с Роном. Они садятся там, у камина, на маленьком диванчике, непозволительно близко друг к другу, и о чем-то переговариваются почти шепотом. И замолкают, как только Гарри появляется в их поле зрения. И смотрят на него притворно-невинными взглядами. Гарри в такие моменты просто молча разворачивается и снова уходит.

С тех пор, как директор сообщил ему «потрясающие» новости, Гарри почти не мог думать ни о чем другом. Ту гамму чувств, что ему приходилось скрывать от множества любопытных глаз и ушей, невозможно было передать словами. Гарри чувствовал себя так, словно он — пороховая бочка, к которой присоединили зажженный бикфордов шнур. Какой бы длины ни был этот шнур, рано или поздно он все равно догорит, и вот тогда — тогда будет взрыв...А ведь еще совсем недавно он не мог и предполагать, что с ним может произойти нечто подобное.

Коридоры, коридоры... Гарри уже давно научился ходить бесшумно, но случались моменты, когда было плевать. На очередную отработку, на поджатые в немом укоре губы профессора МакГонагалл, на ехидное злорадство Филча, чтоб он хоть раз о собственную кошку споткнулся! Вслушиваясь в тихий шепот полночного замка, Гарри искал и не находил ответа на простой, казалось бы, вопрос: почему в его жизни все наперекосяк? Почему нельзя оставить его в покое, позволить ему хоть немного пожить своей жизнью, а не по чужому спланированному сценарию? Вот и сейчас. Столько лет скрывать от него правду, сознательно лелеять в нем обиду, злость и ненависть — и все только ради того, чтобы он сам, своими руками оттолкнул от себя единственного родного человека... Но он, Гарри, не кукла, чтобы позволить кому-то собой играть! Похоже, пришла пора самому об этом вспомнить...

Гарри совершенно не замечал, куда идет — он заново прокручивал в памяти разговор с директором, снова, словно наяву, проживая все охватившие его тогда эмоции.

— Здравствуй, мальчик мой. Проходи, присаживайся. Чаю, может быть?

— Добрый вечер, профессор Дамблдор. Нет, благодарю, я не голоден.

Гарри уселся в предложенное кресло, и некоторое время односложно отвечал на задаваемые стандартные вопросы об учебе и самочувствии. В груди снова появилось и нарастало все то же чувство приближающихся неприятностей. Гарри пытался бороться с ним, старательно уверяя себя, что, может быть, Дамблдор сейчас сообщит хоть какие-то приятные новости. Например, что объявился Ремус, и что вопрос с опекой все-таки был решен, и решен положительно. Но директор не спешил прекращать праздную болтовню, и Гарри решился на это сам:

— Простите, профессор, зачем вы меня позвали?

Дамблдор замолчал на середине фразы и тяжело вздохнул. Затем пригладил бороду, снял с переносицы очки, рассмотрел на свет и, тщательно протерев, водрузил снова на нос. Гарри наблюдал за всеми этими манипуляциями, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать.

Да сколько можно? Ясно уже, что разговор будет непростой, но зачем же так явно тянуть время? Наконец, когда раздражение уже готово было вырваться наружу вспышкой магии, директор кашлянул и заговорил:

— Мальчик мой, — Гарри передернуло от этого обращения, — думаю, пришло время тебе узнать некоторую информацию... — и неожиданно спросил: — Кстати, а скажи, как складываются твои отношения с профессором Снейпом?

Гарри вздрогнул и опустил голову. Не смотреть в глаза, только не смотреть! Дамблдор — сильный легиллимент, но даже если он не пробьет его щиты, то может о чем-то догадаться по одному только виноватому виду. Еще не хватало, чтобы старик узнал о «занятиях окклюменцией»! Или... он уже знает? Хотя нет, тогда разговор был бы совсем иной. Да и сказать-то ему, по сути, нечего... Нет, еще до недавнего времени все было хорошо. Ведь было же? А потом... потом был тот памятный разговор, после которого не было больше ни одного дополнительного занятия. И на уроках профессор Снейп его всячески игнорировал. Хотя Гарри, как ни старался, так и не смог понять, почему он так взбеленился...

К счастью, Дамблдор интерпретировал его заминку по-своему, поскольку заговорил успокаивающим тоном:

— Пойми, Гарри, профессор вовсе не плохой человек, просто, учитывая склад его характера, ему довольно сложно выражать свои эмоции.

Гарри еще ниже склонил голову, чтобы директор не заметил тень улыбки на его лице. Вот с чем у Снейпа никогда не было проблем, так это с выражением эмоций! Правда, почему-то всегда отрицательных...

— Я не очень понимаю, сэр. К чему этот разговор? — вот только бы не переборщить с честностью взгляда, а то ведь не поверит старик, ни за что не поверит.

— Гарри, — Дамблдор немного замялся, но продолжил, — профессор Снейп — твой отец.

— Что?!

Теперь Гарри стало ясно, что вовсе не нужно было ломать комедию, пытаясь что-то скрыть от директора, потому как предмет их разговора лежал, скажем так, в совершенно иной плоскости.

Состояние, в котором он находился после столь... ошеломляющего известия, можно было назвать... Да никак его нельзя было назвать! То, что он чувствовал, не поддавалось описанию. Дикая смесь из непонимания, неверия, раздражения, переходящего в злость, разочарования и еще почему-то крохотной капельки радости бурлила сейчас внутри и готова была вырваться на волю ураганным ветром, громом и молнией, и Гарри почти решил сдаться этому напору, но не хотел показывать директору всей своей силы. Ему пришлось с силой прикусить губу и до боли впиться ногтями в ладони, чтобы разогнать туман перед глазами и хоть немного успокоить рвущуюся из него магию. Помотав головой, он вслушался в то, что говорил Дамблдор:

— Мальчик мой, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — он покачал головой и сочувствующе вздохнул. — Но пойми и ты: профессор Снейп ни в чем не виноват. Так было нужно. Не злись и не обижайся на него за то, что он не в силах был изменить. Ты же должен понять...

— Извините, сэр, можно мне идти? — Гарри вскочил, чувствуя, как от клубящейся в нем силы начинает покалывать кончики пальцев. На них появились крошечные огоньки, и он торопливо сжал руки в кулаки, усилием воли подавляя вспышку. Гарри поспешил попрощаться, даже не дослушав, что и кому он должен в этот раз.

Директор, прерванный на полуслове, только изумленно посмотрел ему вослед.

Гарри обнаружил себя сидящим на корточках в каком-то полутемном коридоре. Спина замерзла от того, что он опирался о стену. С трудом выпрямившись, он отправился искать выход из этой части замка.

Судя по тому, что луна, заглядывающая в редкие окна, поднялась довольно высоко, время отбоя уже давно наступило, и Гарри каждую минуту рисковал быть обнаруженным Филчем или его облезлой кошкой. Однако возвращаться в гриффиндорскую башню очень не хотелось, а потому он достал мантию-невидимку и свернул в коридор, ведущий к лестнице на восьмой этаж.

Усевшись на подоконник в той же гостиной, где еще не так давно они выпивали с Малфоем, Гарри прислонился лбом к стеклу, отрешенно разглядывая пейзаж за окном.

Дамблдор ведь даже не догадывался, какой опасности избежал. В тот раз дело точно не кончилось бы только разгромленным кабинетом, поскольку Гарри был в таком состоянии, что директору вполне мог и потолок на голову рухнуть. По крайней мере, Выручай-комната сотрясалась всеми четырьмя стенами, пока Гарри выплескивал свое раздражение, круша, ломая, восстанавливая и трансфигурируя все, что под руку попадалось. А затем она расстелила ему под ноги ромашковое поле, и Гарри лежал, прикрыв глаза и покусывая какую-то травинку, а мысли его текли медленно и лениво, едва-едва ворочаясь...

А затем, без всякого перехода, эти мысли вдруг облеклись в слова, вернее, в одно-единственное имя. Северус Снейп. И вот уже Гарри поймал себя на том, что стремительно несется в подземелья. Хотя если бы его спросили, как он оказался за пределами Выручай-комнаты, он, пожалуй, и не вспомнил бы этого.

На нетерпеливый стук никто не отозвался. Гарри подождал немного, переминаясь с ноги на ногу, и снова поднял руку, но в этот момент дверь распахнулась, и на пороге предстал профессор Снейп.

Кажется, он куда-то собрался. Гарри не мог с уверенностью сказать, откуда взялось подобное предположение, ведь выглядел Снейп как обычно, но отчего-то знал, что оно правильное.

— Мистер Поттер? — снова этот холодный тон, хотя еще недавно Гарри был уверен, что по отношению к себе больше его не услышит. — Опять шатаетесь по ночам? Минус тридцать баллов с Гриффиндора, и немедленно отправляйтесь...

— Я все знаю! — выпалил Гарри, внутренне замирая от собственной наглости — он осмелился перебить Снейпа! Но в этот момент все казалось неважным.

Профессор вздернул бровь.

— Весьма самоуверенное заявление.

— Я знаю, что вы — мой отец! — поддавшись своей горячности, почти закричал Гарри.

Снейп побледнел. Он прикрыл глаза и на мгновение прислонился плечом к косяку, а лицо на долю секунды словно сбросило все маски.

— Сэр? Все в порядке?

— Прекратите орать, мистер Поттер! — надо же, как быстро он пришел в себя — раз уже начал плеваться ядом, значит, точно все в порядке. — У меня нет времени на глупые ночные разговоры, тем более, на виду у всех. Будьте так любезны возвратиться в свою гостиную, если не хотите оставить свой факультет без единого балла!

Пола мантии хлестнула Гарри по ногам, когда Снейп резко развернулся и зашагал мимо него к выходу.

Он привалился плечом к стене и уткнулся в нее лбом; камень приятно холодил горячую кожу. Гарри внезапно ощутил пустоту. Она была везде — внутри и снаружи, пустотой был он сам. Пустота подобно дементору высасывала из него все то хорошее и светлое, что было раньше, и то, что он успел себе навоображать, пока бежал в подземелья. Гарри сполз по стене и сел прямо на каменный пол, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Ни двигаться, ни даже думать не хотелось совершенно. Однако чуть позже он все-таки спохватился и накинул на себя мантию-невидимку. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь из слизеринцев его здесь увидел! Хотя... теперь-то уже все равно. Раз даже у его собственного папаши нет для него времени.

Эта мысль странным образом придала сил. Гарри поднялся и пошел прочь. В гостиную Гриффиндора он в ту ночь так и не вернулся.

И теперь вот уже несколько дней уроки ЗОТИ заменяют то Чарами, то Трансфигурацией, так как Снейп до сих пор не вернулся. А Гарри снова, как на пятом курсе, когда спать не давали кошмары, чуть не до утра бродил по ночному Хогвартсу. Вслушивался в успокаивающий шепот, касаясь ладонями древней каменной кладки, и изо всех сил пытался ни о чем не думать. Не вспоминать, не фантазировать на тему: «А что было бы, если бы...», и самое главное — не пытаться докопаться до причин существующей ныне ситуации. Пусть это глупость и трусость. Пусть! Но так определенно легче.

Гарри поудобнее устроился на подоконнике, глядя на светлеющий горизонт. Спать совсем не хотелось, а возвращаться в башню не было смысла. Ничего, до утра уже недалеко, он и здесь посидит.

* * *

— Гарри, ты не ночевал в башне? — спросила за завтраком Гермиона. Голос звучал отстраненно-холодно, словно на самом деле ей и дела не было до того, где и почему он проводит ночи.

— Я был в Выручай-комнате, — ровным тоном ответил Гарри, отодвигая подальше тарелку с овсянкой — аппетита не было, только пить хотелось.

Он подпер голову рукой, медленно цедя тыквенный сок. С некоторых пор с Гермионой стало тяжело разговаривать — она постоянно злилась или была раздражена. И только такая безэмоциональность в голосе иногда спасала от вспышек ее гнева. Вот и сейчас — Гермиона отвернулась к Рону и о чем-то тихо с ним заговорила. Видеть их склоненные друг к другу головы было невыносимо, и Гарри резко поднялся со своего места, направляясь к выходу.

Хорошо, что сегодня выходной, и не нужно никуда спешить. Плотнее закутавшись в теплую мантию, Гарри вышел из замка. Можно пойти к озеру — там есть уединенное местечко, где на него никто даже специально не наткнется, — а можно сходить к Хагриду. Хотя нет, Гарри сейчас не хотелось отвечать на неловкие вопросы, почему он пришел один. Тем более, что и сказать-то было нечего. Так что лучше, пожалуй, все же к озеру. Хоть и холодно, но ведь согревающие чары никто не отменял, верно?

* * *

Ежась от поднявшегося промозглого ветра, Гарри возвращался в гриффиндорскую башню. Голова болела нестерпимо, но несмотря на то, что он посвятил несколько часов обдумыванию создавшейся ситуации, ни к каким конкретным выводам он так и не пришел.

Скрывшись от посторонних глаз за огромными валунами и то и дело обновляя согревающие чары, Гарри перебирал в уме события нескольких последних недель и невольно удивлялся тому, в какой узел завязалась его жизнь. Как стремительно и необратимо все смешалось, перепуталось, переплелось в совершенно невообразимый клубок, и Гарри не представлял, что же ему теперь делать. Дамблдор с его претензиями, требованиями и «неожиданно» всплывающими подробностями прошлого, друзья, которые, кажется, дружно решили свести его с ума необъяснимым поведением, и — Снейп. Отец. Как оказалось. Который отказался с ним говорить, который исчез и не появляется вот уже несколько дней...

Четыре руки втянули его в проем за портретом, избавили от теплой мантии и толкнули в кресло у камина. Гермиона остановилась перед ним, уперев руки в бока и решительно сверкая глазами. Рон по своей новоприобретенной привычке прятал глаза.

— Гарри, нам надо поговорить, — Гермиона раздраженно заправила за ухо мешающуюся прядь и добавила с нажимом: — Сейчас же.

Гарри перевел взгляд на друга. Рон сунул руки в карманы и, напустив на себя независимый вид, кивнул:

— Тем для этого разговора накопилось — выше крыши.

— Ну, хорошо, — Гарри хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. — Надо — значит, надо. Но не здесь же. Идемте в Выручай-комнату, — и первым вышел в коридор.

Шли молча. Пересчитывая ногами бесконечные ступеньки, Гарри прислушивался к себе. Неприятные предчувствия снова вернулись, отзываясь холодком где-то за грудиной, заставляя сильнее и чаще биться сердце. А ведь он думал, что самое страшное уже произошло... Как оказалось, не все. По всей видимости, от предстоящего разговора не стоило ожидать ничего хорошего.

Гарри вошел в уже знакомую сине-бежевую гостиную, уселся в кресло у камина и выжидающе уставился на друзей. Гермиона начала первой. Нервно переплетая пальцы рук и не поднимая от них взгляда, она заговорила:

— Гарри, видит Мерлин, я долго ждала, что ты, наконец, решишься и сам все расскажешь. Но ты, — тонкий палец обвиняющее ткнулся ему в грудь, — ты ведешь себя так, словно тебе и нечего сказать!

— Я знаю, что все это — вещи не из приятных, — вмешался Рон, — но мы же твои друзья, мы всегда были вместе, неужели мы не заслужили откровенности с твоей стороны?

Гарри нахмурился.

— Конкретнее. Что именно вас интересует?

— Почему ты не сказал мне, что в тебе есть часть души Волдеморта? — Гермиона повысила голос. — У тебя ведь была возможность еще несколько месяцев назад, когда мы здесь разговаривали!

У Гарри потемнело в глазах. Такого он не ожидал. Чего угодно, но не этого. Закрыв глаза и прижав ладони к вискам, он попытался уложить в голове новое знание. Но оно все никак не хотело укладываться. Да и вопросов добавилось. К одному конкретному бородатому... гм... короче, понятно. Неясно другое — почему об этом знают Рон с Гермионой, а сам он — ни сном, ни духом?

Гермиона все еще ждала ответа, и Гарри отнял руки от лица:

— Не сказал — может, потому, что сам не знал?

Рон пристукнул кулаком по колену:

— Не увиливай! Не мог ты не знать! Профессор Дамблдор сказал нам, что обсуждал с тобой этот вопрос!

— Ах, Дамблдор... — протянул Гарри. Ну, что ж, по крайней мере, стало понятно, откуда друзьям известны такие подробности. Это... это... нет слов, одни выражения!

— Да, Дамблдор! — Рон вскинулся, но как-то сразу растерял свой пыл и сгорбился в кресле. — И еще. Это, конечно, не мое дело, но когда ты собирался нам сказать, что ты... ну... не Поттер?

Кровь бросилась Гарри в лицо. Вот уж о чем он предпочитал, чтобы знали как можно меньшее количество людей! Прежде, чем Гарри успел подумать, что говорить в этой ситуации, вторая его часть — более злая и раздосадованная — уже отвечала его же голосом:

— О, называй вещи своими именами, Рон! — язвительно произнес он. — Ты хотел сказать — незаконнорожденный ублюдок? Хотя не понимаю — тебе-то какое дело? Разве не может быть у меня права хоть на что-то личное, что я не должен выносить на всеобщее обозрение? У тебя-то от меня тоже есть тайны!

Рон покраснел и еще ниже опустил голову.

— Зачем ты так? Ты для меня как был другом, так им и остался. Но пойми — если кто-нибудь узнает... тебе же проходу не дадут! В нашем мире подобное — клеймо на всю жизнь!

Гарри потрясенно замер. А вот об этом старик ему ни словом не обмолвился! Вот же ж...

— Гарри, — снова заговорила Гермиона, — ты не можешь отрицать, что в последнее время ведешь себя очень странно. Ты не обращаешь на нас внимания, перестал с нами разговаривать, и все время где-то ходишь.

— И вы, конечно, решили, что я что-то скрываю, — Гарри снова начал заводиться. — Или, может быть, вы уверились во мнении — не без чужой помощи, кстати, — что я теперь заодно с Волдемортом? А просто спросить — не судьба? Или вы считаете, что у меня мало проблем? Что все безоблачно в моем мире?

— А мы в твой мир, значит, уже не входим? Так? — Гермиона, кажется, начала терять над собой контроль и почти кричала. Она вскочила с кресла и остановилась перед Гарри, обвиняющее тыкая в него пальцем. — Ты даже со мной стал вести себя холодно и отстраненно. В чем дело, а? Хотя я, наверное, понимаю — ты решил таким образом показать мне, что наши отношения ничего не значат для тебя, так? Решил самоутвердиться за мой счет? Так вот, заруби себе на носу — не выйдет, Поттер! Или кто ты там теперь...

Гарри дернулся, как от пощечины, от презрения в голосе Гермионы. Боль обожгла, казалось, самую душу, сердце забилось неровными толчками. Он поспешно перевел взгляд на кресло, с которого Гермиона только что встала. Кресло тут же превратилось в широкий диван, который практически сразу же разделился уже на два идентичных кресла, а Гарри облегченно выдохнул. Однако друзья, если и обратили внимание на эту невольную демонстрацию, то предпочли промолчать.

— Рон? А ты что скажешь?

— Гарри, ты мне друг, но... — Рон запнулся и покраснел еще больше, хотя подобное, казалось бы, в принципе невозможно. — Ты действительно вел себя в последние дни не самым лучшим образом. Какими бы ни были причины, я... я не позволю тебе обижать Гермиону!

— Ну, конечно! Значит, я весь из себя такой плохой, с целой кучей тайн, которыми забыл поделиться с вами, еще и скрыл от вас свое темное прошлое... Я ничего не забыл? Все перечислил? — Гарри сам не заметил, когда вскочил на ноги и начал мерить шагами пространство перед камином. Теперь он остановился перед Гермионой. — Ах, да! Я еще, оказывается, донжуан, оскорбивший в лучших чувствах невинную девушку! Отлично! Что же вы делаете здесь, в компании такого плохого меня? — Гарри остановился ненадолго, чтобы перевести дух. В груди ворочалось что-то вязкое и холодное, и как будто железной рукой сжимали сердце. И он выплескивал боль и разочарование, как мог, как умел, как получалось в этот момент. — Я так понимаю, вам вполне себе хорошо и без моего общества, — Гарри повернулся к Рону. — Ты очень неплохо устроился. Дождался момента, друг? — Язвительность в его голосе сейчас можно было пощупать руками. — Да и ты, Гер-ми-о-на. Теперь, когда у меня больше нет имени, которое я мог бы предложить тебе, ты решила, что бедный, но чистокровный, — лучше, чем богатый, но безродный?..

Договорить ему не дала звонкая пощечина. Голова качнулась в сторону, Гарри прижал ладонь к пылающей щеке и посмотрел на стоящую перед ним с воинственным видом девушку.

— Не моя вина, что вы поверили Дамблдору, не удосужившись даже ни спросить меня, ни выслушать, — весь запал как-то сразу иссяк, и Гарри говорил глухо и через силу. — Но теперь, похоже, уже мне стоит подумать, нужны ли мне такие верные друзья.

— Ну, знаешь! — Гермиона аж задохнулась от возмущения. — Да ты просто переложил все с больной головы на здоровую! Отлично! Пойдем, Рон! — она схватила Уизли за руку и потянула к выходу. — Ему надо подумать? Ну и пусть себе думает! Без нас!

С этими словами она захлопнула дверь с обратной стороны.

С тобой хоть однажды было такое?

Чтоб небо кружилось над головою,

Чтоб черные точки перед глазами

Метались огненными роями?..

И ты сознаешь: свалилось на темя

Такое, что вылечит только время,

Но в завтра тебе заглядывать жутко,

Ты хочешь вернуть минувшие сутки,

Где было уютно и так тепло,

Где ЭТО еще не произошло...

Бывало? И длилось больше чем миг?

Тогда ты отчаяние постиг.

(М. Семенова, «Истовик—камень»)

Гарри вернулся в кресло, оперся локтями о колени и спрятал в ладонях лицо.

Узел затянулся.

Разрубить, нельзя развязать.

Гарри не мог понять — как? Как что-то подобное могло случиться с ним? Он искал и не находил ту отправную точку, после которой все покатилось под откос, тот спусковой механизм, который вдруг сломался, и отпустил на волю все последующие события. И они, эти события, помчались вперед, словно снежный ком с горы, не замечая препятствий и не разбирая дороги, ломая и круша все на своем пути. В том числе и его, Гарри, жизнь. И что теперь делать, он не знал. Да и думать об этом не хотелось. Вдруг навалилась нечеловеческая усталость; Гарри откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Просидеть бы здесь в таком положении вечность... ну, или пока все само собой не утрясется...

Огонь в камине уютно потрескивал, в эти звуки вплетался приглушенный шум дождя за окном, и в маленькой гостиной было удивительно спокойно. Гарри вдруг ощутил волну магии, прокатившуюся по комнате, и оглянулся, машинально вскидывая ладонь в защитном жесте. Хмыкнул про себя: рефлексы — великая вещь! Теперь ему, чтобы защититься, даже палочка не нужна. Да он просто забыл о ней! Однако опасаться, как оказалось, было нечего; это была магия самой Выручай-комнаты. Гостиная немного увеличилась в размерах, и у дальней стены на небольшом возвышении появился рояль. Гарри улыбнулся. Похоже, Выручай-комната задалась целью предугадывать любое его желание.

Он откинул крышку и пробежался пальцами по клавишам. Инструмент отозвался на прикосновение звуками — теплыми, тягучими, насыщенными. Гарри снова приподнял краешек губ в улыбке и уселся на стул. Дикая смесь чувств вылилась такой же хаотичностью звуков; не было даже намека на мелодию, рояль надрывался на низких нотах и казалось, что даже в воздухе потрескивают электрические разряды. Но постепенно Гарри успокоился, и музыка полилась из-под его пальцев, чистая и звонкая, словно капель. В ней слышались и отголоски первого весеннего грома, и дробный перестук капель по крышам домов, и шум деревьев, напоенных влагой... Магия Гарри сплелась с магией Выручай-комнаты, впиталась в стены, расширяя, преобразовывая окружающее пространство. И вот комната уже и не комната вовсе, а лес, стеной окружающий небольшую поляну, и каждый листок, каждая травинка блестит в лучах невесть откуда взявшегося солнца.

Гарри изменений не замечал. Доиграв последние аккорды, он с силой провел обеими ладонями по лицу, поставив локти прямо на клавиши. Те отозвались жалобным треньком с одной стороны и колокольным звоном — с другой. Этот диссонанс разрушил все волшебство, и когда Гарри спустя несколько мгновений огляделся, перед ним была все та же знакомая сине-бежевая гостиная.

Он погладил инструмент по лакированной крышке и снова вернулся к камину, остановился рядом, пристально вглядываясь в огонь. Языки пламени танцевали извечный свой танец, и ему вдруг показалось, что сухой жар огня, коснувшись глаз и открытых участков кожи, вливается в него, впитывается через поры, потек по жилам вместо крови... Гарри моргнул, прогоняя наваждение — и померещится же такое! Как-то внезапно ему стало холодно; на ближайшем кресле тут же появился пушистый клетчатый плед — Выручай-комната исправно выполняла свои обязанности. Небрежно шевельнув кистью, Гарри трансфигурировал кресло в удобный диванчик и забрался на него с ногами, укрывшись пледом и подоткнув края. Глаза закрылись сами собой: отчего-то размышлять в темноте всегда было легче.

Вся сложившаяся ситуация просто требовала того, чтобы быть рассмотренной со всех сторон, разобранной на составляющие и разложенной по невидимым полочкам в одном конкретно взятом мозгу. Но Гарри предпочел бы вообще ни думать об этом, ни даже вспоминать. А мысли прыгали в голове, как блохи, вызывая перед внутренним взором то четкие картинки, то размытые образы, и не думать не получалось.

Нет, с точки зрения здравого смысла Гарри мог найти объяснение и поведению Снейпа, которому Нерушимый обет запрещал сближаться с собственным сыном, и странному, нелогичному поступку Рона и Гермионы, которые раздули ссору на пустом месте, а потом его же в ней обвинили. Все было предельно ясно и до смешного просто: старик все-таки переиграл его. Гарри коротко и зло рассмеялся, и этот смех странно и жутко прозвучал в пустой комнате. Да уж, весьма дальновидно было со стороны директора обрабатывать карманного героя, используя для этого близких ему людей. Видимо, ему выгодно, когда упомянутый герой одинок и потерян, ведь тогда им гораздо легче управлять. Но Гарри уже был куклой. Надо ли говорить, что ему не понравилось? Да и какому вообще трезвомыслящему человеку понравится, что его жизнью размениваются, словно пешкой на шахматной доске?..

Гарри вскочил, отбросив плед, и принялся мерить шагами комнату. Решение пришло почти мгновенно, однако оставалось еще кое-что проверить. Он набросил на плечи мантию-невидимку, с которой в последнее время практически не расставался, и вышел в коридор.

Подземелья встретили его тишиной. Каждый звук отражался эхом от каменных стен. И Гарри невольно сбавил шаг, ступая едва ли не на цыпочках и прислушиваясь к каждому шороху. Свернув за угол, он внезапно остановился в нескольких шагах от кабинета слизеринского декана. У двери, прямо на полу, кто-то сидел. Этот кто-то завернулся в мантию с головой; и неудивительно: здесь же холодно, как... как в подземельях! Гарри едва слышно фыркнул, потешаясь над нелепым каламбуром, и человек вскочил, откидывая капюшон и озираясь. Мелькнули белые волосы.

— Кто здесь?

Гарри вздохнул и снял мантию-невидимку.

— Привет, Малфой.

— Поттер, — ответный кивок. — Ну, конечно, кто бы сомневался!

— Ты чего не спишь? — Гарри прислонился спиной к стене рядом с Малфоем.

— Могу задать тебе тот же вопрос, — буркнул тот. — Кроме того, я на своей территории, а вот что ты здесь делаешь?

— Гуляю.

— Угу... Конкретно к этой двери, — это даже не было вопросом.

— Вот же язва! Заметь, Малфой, я ведь не спрашиваю, что делаешь ты конкретно у этой двери.

— Жду, — Малфой сполз по стене и снова устроился на полу. Гарри, потрясенный, примостился рядом.

— Объяснишь?

— А надо?

— Надо, раз спрашиваю.

— Снейпа, — Малфой кивнул на дверь, — уже четыре дня Лорд держит при себе. И при этом он в очень, очень плохом настроении. Собственно, — он неловко передернул плечами, — прошлой ночью я имел сомнительное удовольствие почувствовать это на своей шкуре... А Снейп приказал возвращаться в школу и не беспокоиться! А как я могу?... — Малфой с коротким стоном спрятал лицо в ладонях.

— Понятно... — протянул Гарри.

Что ж, это многое объясняло. В первую очередь, то, что Снейп не захотел с ним разговаривать тогда. Ему просто было некогда! Но все равно, это была только часть претензий, которые Гарри очень хотелось предъявить «уважаемому профессору». О большинстве из них слишком больно было даже думать, не то, что озвучить.

— Поттер! Ты заснул? — Малфой пощелкал пальцами у него перед носом.

— А?.. Извини, задумался.

— Я спрашиваю: что ты здесь делаешь посреди ночи?

— Да почти то же, что и ты. Я рассчитывал поговорить со Снейпом, если он уже вернулся.

— Поговорить о чем?

— Не твое дело, — Гарри мгновенно закрылся, словно захлопнул невидимую дверцу, запирая на замок все эмоции.

— Ну-ну, — Малфой бросил на него косой взгляд. — Ты еще выпить предложи.

— Не дождешься.

— Я так и понял, — Малфой картинно вздохнул и возвел очи горе, а затем продолжил уже совершенно другим тоном: — Шел бы ты отсюда, а? Не ровен час — увидит кто-нибудь.

— Ты будешь удивлен, Малфой, но в этот раз я с тобой согласен. Мне действительно пора.

Гарри легко вскочил на ноги и направился к выходу, спиной ощущая обеспокоенный взгляд.

* * *

Выручай-комната уже дожидалась его, чуть приотворив дверь. Гарри озадаченно нахмурился. Еще одна загадка на его голову! Хотя, если начать сравнивать, она сейчас и вовсе не имеет никакого значения. Он решительно захлопнул дверь за собой и от всей души пожелал, чтобы его здесь никто не смог найти.

Гарри упал в кресло и откинул голову на спинку. Все силы разом закончились; то, что держало его на плаву, гнало вперед — желание прояснить хоть один из множества вопросов — уже не в состоянии было сдерживать глухое отчаяние, тяжелым камнем ворочавшееся внутри. Реальность догнала и накрыла штормовой волной, взламывая и сминая все барьеры, высасывая последние силы — и Гарри позволил себе еще один, последний раз поддаться слабости. Зажмурившись, вжавшись спиной в кресло, вцепившись ногтями в подлокотники с такой силой, что затрещала обивка, его душила боль, он вдыхал и не мог вдохнуть вдруг ставший невыносимо горячим воздух. И жгло под веками, и в груди кто-то сверлил огромную дыру, оставляя рваную, пульсирующую болью рану... И завывал ураганный ветер над головой, порожденный вырвавшейся магией, и Гарри из последних сил держал над ней контроль, ведь в школе полно ни в чем не повинный детей...

Он не смог бы сказать, сколько просидел вот так, раздавленный, разобранный на части, как маггловский конструктор, пережидая и боль, и разгул почти неконтролируемой силы. Когда Гарри открыл глаза, от гостиной остались только голые стены, да и те словно раздвинулись, превращая пространство в огромный, похожий на тренировочный, зал. В центре его стояло кресло, в котором сидел Гарри, и это был здесь единственный предмет мебели. В окна под потолком заглядывал серенький рассвет. Медленно, словно нехотя, Выручай-комната приняла прежний вид знакомой уже до последней мелочи гостиной. Перед Гарри снова заплясало пламя камина; сам он попытался хотя бы сесть ровнее — и не смог. Это уже было интересно. С начала учебного года он не чувствовал такой слабости, даже если перед этим до полного изнеможения тренировался в беспалочковой магии. Видимо, сегодня он действительно был на грани срыва, и если бы не благоприобретенный железный контроль... Гарри зябко передернул плечами, попросил у Выручай-комнаты спальню вместо гостиной и, не раздеваясь, заполз под темно-синее покрывало. Последним усилием он сбросил ботинки — и провалился в сон.

Разбудил его шум дождя; Гарри с мученическим стоном вытащил свое тело из кровати и отправился в ванную. К его возвращению обстановка снова изменилась, и Гарри уже привычно занял «свое» кресло перед камином. Взмахнул рукой, заклинанием определяя время — оказалось, что уже четыре часа, и он проспал почти весь день. Интересно, кто-нибудь заметил его отсутствие? Выходные же... Если его искали и не нашли, то, возможно, забьют тревогу, когда он завтра не явится на занятия. А он на них не появится, однозначно. Он не привык менять однажды принятые решения.

Вчерашнее взвинченное состояние как-то схлынуло, оставив после себя лишь огромную усталость и тягучую пустоту внутри. Гарри просто сидел, глядя на огонь в камине, не имея ни сил, ни желания о чем-то думать и вспоминать, искать причины всего того, что случилось, заново переживать разочарование. Хватит уже лелеять свою боль и обиду! Хватит обвинять весь мир! Если подобное случилось с ним — значит, он позволил этому случиться. Но это уж точно в последний раз!.. Крохотные язычки пламени появились на кончиках пальцев, быстро растекаясь выше по рукам, охватили плечи. Огонь в камине взревел и тоже потянулся к Гарри. Он испуганно вскочил и отшатнулся, но не смог сделать и шагу, словно прирос к полу. Огонь свернулся вокруг него коконом, не причиняя вреда, только легко согревая, ероша отдельные прядки волос на лбу; он впитывался в него, исчезал под одеждой, защитным слоем ложась на кожу, пока не исчез весь, до последней искры.

Камин потух. Гарри взмахнул рукой, вызывая в памяти Insendio, и тут же отскочил в сторону, когда с ладони сорвалась просто лавина огня, не только зажигая камин, но и попутно опаляя драпировку на стенах. Он поспешно сжал руку в кулак, и все сразу же прекратилось. Гарри поднес ладонь ближе к глазам, рассматривая ее, словно в первый раз видел. Снова попробовал вызвать огонек, но теперь был настороже, и язычок пламени, лизнувший центр ладони, был совсем маленьким. Гарри перевел дух, убрал огонек и фыркнул почти весело. Ну надо же! Оказывается, когда говорят, что если перед вами закрываются одни двери, судьба сразу открывает другие, то это не такой уж бред. Гарри пока не знал, какая ему выгода от того, что он может плеваться огнем как дракон, и как можно употребить это умение сейчас или позже, но это определенно было бы неплохим подспорьем в его дальнейших планах.

Гарри снова вернулся в кресло, но почти сразу встал, посмеиваясь над собой. Похоже. Он уже сроднился с этим предметом мебели. Если так пойдет и дальше — вообще к нему прирастет. То-то будет зрелище! Отбросив веселье, он снова начал утаптывать тропинку в синем ковре гостиной, обдумывая детали предстоящих действий. Воскресенье на исходе; если что-то и делать, то только сегодня, иначе завтра, когда он не появится на занятиях, Дамблдор первым всполошится и перекроет все входы-выходы. А Гарри надо — очень надо, просто позарез — покинуть школу. Нужно добраться незамеченным хотя бы до главных ворот, а там можно будет вызвать Ночной рыцарь. Если закутаться в мантию и поглубже натянуть капюшон, может, и повезет остаться неузнанным. Гарри представил себе ворота, которые всегда на его памяти были распахнуты настежь — ну, на ночь-то их, ясное дело, заперли, и не только на обычный ключ, — так четко, словно видел перед собой, до последней завитушки, и... почувствовал, как его словно уносит порывом ветра. В следующую секунду он уже стоял на дороге, ведущей в Хогсмид, его тело снова было окутано огнем, который, впрочем, очень быстро втянулся обратно, а прямо перед ним высились главные ворота.

Гарри потрясенно огляделся. Интересный способ перемещения, ничего не скажешь. Немного напоминало то, как Дамблдор в прошлом году исчез из школы с помощью Фоукса — тоже во вспышке пламени. Над этим стоило подумать, но определенно не сейчас...

Уже стемнело, и во всех окнах Хогвартса зажегся свет. С этого расстояния замок казался вырезанным из какой-то книжки с картинками, и был сказочно красив. Гарри с внезапной грустью подумал о том, что будет скучать по этому месту. Несмотря ни на что, Хогвартс стал ему настоящим домом и, пожалуй, останется таким еще на долгое время.

Однако надо было проверить новую способность. Вернуться, что ли обратно в Выручай-комнату? Но что, если вместо наколдованной его воображением гостиной в стенах школы он попадет в точно такую же, но реальную, и где-нибудь у черта на рогах? Поразмыслив таким образом, Гарри решил, что лучше будет все же переместиться в коридор на восьмом этаже. Сейчас ночь, до отбоя уже недалеко, да и вообще там редко кто ходит. Только вот понять бы еще, как это действует... Наверное, подобное перемещение в пространстве сродни аппарации, следовательно, принцип действия примерно одинаков. Гарри прикрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться... мгновенный перенос — и вот он уже оглядывается в слабо освещенном коридоре.

— Поттер! Ты с ума сошел? Что ты творишь?

— Малфой! — Гарри резко развернулся и вскинул ладонь в защитном жесте. — Тебе жизнь не дорога? — разглядев, что никакой опасности нет, он облегченно привалился к стене. — Ты следишь за мной, что ли?

— Очень надо! — Малфой старательно изображал равнодушие, но глаза горели любопытством. И оно явно одержало верх. — А... что это было?

— Ты о чем?

— О, вот только не надо притворяться! — Малфой вздохнул и в миротворческом жесте поднял перед собой раскрытые ладони. — Я никому не скажу. Обещаю. Или тебе нужен Нерушимый обет?

— Ты не знаешь, о чем просишь, — Гарри растерянно взъерошил волосы, не представляя, как ему теперь выруливать из этой ситуации.

— Ну, почему же. Например, я прекрасно понял, что ты не собираешься здесь оставаться. Я ведь прав?

На несколько долгих мгновений Гарри просто дар речи потерял. Он хлопал ресницами и беззвучно открывал и закрывал рот и чувствовал себя при этом полным идиотом.

— Поттер?

— Так, ладно, пойдем, — Гарри открыл появившуюся в стене дверь и пропустил Малфоя вперед; затем закрыл ее за собой и встал на пороге, сложив руки на груди. — Как ты догадался? Неужели это так очевидно?

— Да нет. Всего лишь предположение. Как говорится: имеющий глаза... Но я ведь не ошибся?

— Малфой, — Гарри говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Я не буду требовать от тебя Нерушимого обета, ни каких-либо еще клятв. Просто пообещай мне, что от тебя никто ничего не узнает.

— С чего бы вдруг такое доверие?

Гарри устало пожал плечами, машинально потирая лоб. Действительно, с чего бы? Он и сам не мог себе этого объяснить, но чувствовал, что так будет правильно, а с некоторых пор он привык доверять своим ощущениям. Но не говорить же это Малфою; потому он отделался лишь невразумительным:

— Не знаю... Неважно. Итак?..

— Хорошо, хорошо. Я обещаю тебе, Поттер, что никому и ничего не скажу. Хотя сомневаюсь, что меня вообще будут о чем-либо спрашивать... — последнюю фразу он еле слышно пробубнил себе под нос, но Гарри все равно услышал, хоть и не среагировал, признавая некоторую правоту этих слов.

Он прислонился плечом к двери и выжидающе уставился на Малфоя:

— Ты еще что-то хотел?

Тот с самым независимым видом сунул руки в карманы и огляделся.

— Знакомый интерьер...

— Просто понравился, — буркнул Гарри. — Так что?

— Поттер, я ведь уже пообещал хранить твои тайны. Но меня крайне интересует один вопрос...

— Только один?

— О, Мерлин! На самом деле, вопросов около полусотни, но оцени: я пытаюсь сдерживаться!

— Угу... ладно. На один я отвечу, — Гарри прошел к камину, умостился в «своем» кресле, мимоходом кивнув Малфою на второе, и преувеличенно демонстративно уставился на собеседника: — Я весь обратился в слух.

— М-м-м... Скажи, я действительно видел то, что я видел, или это зрительные галлюцинации?

— Конкретнее.

— В стенах замка нельзя аппарировать; и тебя совершенно точно не было в коридоре, когда я туда пришел. А потом ты появился в вихре огня. Как?..

— Знаешь, Малфой... ты умудрился задать единственный вопрос, на который у меня нет ответа. По крайней мере, конкретного. Я понятия не имею, как оно работает, но, думается мне, это не совсем аппарация. Скорее, больше похоже на то, как перемещаются фениксы.

— Но огонь!

— Н-ну... я его вроде как укротил.

— Ты владеешь беспалочковой магией?

— Есть немного. А что?

— Покажешь?

Это было сказано с таким поистине детским восторгом, что Гарри не сдержал улыбку. Ему было совсем нетрудно устроить показательное шоу, тем более, что два с половиной месяца усиленных тренировок действительно не прошли даром. А последние события приучили крепко держать себя в руках, и «выпускать пар» приходилось строго дозировано... Гарри кивнул:

— Хорошо. Если ты так хочешь...

Он начал с самого простого: щелчком пальцев потушил и снова зажег свечи на каминной полке. Малфой удержался от восторгов, но глаза его так и светились каким-то собственным светом. Затем Гарри отошел на свободное пространство, взмахом руки создал из воздуха несколько изящных стульев, превратил их в одно кресло, трансфигурировал его в стол на гнутых ножках, а из стола получился рояль, похожий на тот, на котором он играл накануне. Гарри пробежался по клавишам, наслаждаясь чистым звуком, и удовлетворенно вздохнул. На все про все ушло времени меньше минуты. Гарри вернулся в кресло и расслабленно откинулся на спинку.

— Впечатляет... — протянул Малфой. — Долго учился?

— Не очень, — хорошее настроение как ветром сдуло, стоило только вспомнить, у кого он учился. — Думаю, на сегодня хватит и вопросов, и демонстраций. Тебе не пора ли уходить?

Малфой не стал спорить. Он отошел к двери, но, уже взявшись за ручку, вдруг остановился; затем решительно вернулся. Гарри поднялся со своего места и встал напротив него.

— Прощай, Поттер. Было приятно с тобой общаться. Хоть и мало, — Малфой протянул руку, и Гарри пожал ее без раздумий. — Жаль, что больше не увидимся.

Гарри неопределенно передернул плечами:

— Пиши, если что. Возможно, я даже отвечу.

— Угу... — Малфой взмахнул рукой на прощание и закрыл за собой дверь.

Гарри зябко поежился и с некоторым усилием сконцентрировался на первоочередных задачах. Перво-наперво нужно было решить, брать ли ему какие-то вещи с собой или пусть остаются. И если брать, то как это сделать? Идти в факультетскую гостиную не хотелось. Может, если попросить Выручай-комнату перенести сюда его сундук... Не успел он додумать эту мысль, а означенный сундук уже появился перед ним. Гарри восхитился такой предупредительностью и закопался в нем чуть ли не по пояс. Результатом поисков стал рюкзак, расширенный изнутри пространственной магией, подаренный Сириусом летом перед пятым курсом. В него отправился альбом с фотографиями родителей, карта Мародеров, кошелек с несколькими галеонами и некоторым количеством маггловских денег (теперь он мог только похвалить свою интуицию, заставившую его попросить миссис Уизли обменять деньги в Гринготтсе, хотя и сам тогда не очень понимал, зачем ему это), смена белья и пара чистых рубашек; мантия-невидимка тоже перекочевала туда из кармана.

Застегнув рюкзак и отправив сундук туда, откуда он появился, Гарри присел на ручку кресла; снял очки и с силой потер лицо ладонями. В этот момент он ощутил, что принятое решение тяготит его, но отступать было поздно, да и некуда. Пусть первую часть плана реализовать не удалось из-за отсутствия главного действующего лица — теперь это уже неважно. Сейчас многое стало неважным, но хорошо уже то, что некоторые темные моменты прояснились.

Например, пусть и с опозданием, но до Гарри дошло, почему Ремус избегал его. Он же присутствовал при той проверке в Гринготтсе, следовательно, все понял, а Дамблдор, пожалуй, еще и добавил что-то о всеобщем благе. Ремус — человек мягкий и внушаемый, вот и послушался «Величайшего и Светлейшего». Гарри только надеялся, что Люпин поймет мотивы его поступка и, если понадобится, сумеет удержать вспыльчивого Сириуса от необдуманных действий, если... когда тот очнется.

Сириус... невозможность видеться с ним или хотя бы узнавать новости о его состоянии жгла изнутри, заставляла терять уверенность в правильности принятого решения, сковывала волю... Гарри крепко зажмурился и помотал головой, словно хотел вытряхнуть из нее образ крестного: такой, каким он запомнился с прошлого Рождества — смеющийся и искрящийся чистой, незамутненной радостью, и другой, из Мунго — бледный и изможденный. Сириус из головы крестника вытряхиваться упрямо не желал, но потом вдруг поддался — и его лицо сменилось сияющим лицом Гермионы, какой она была этим летом на Гриммо. Тогда еще все было хорошо, и они втроем могли просто радоваться жизни... Сердце уже почти привычно полоснуло болью, и Гарри согнулся, обхватив себя руками и хватая воздух ртом. Кровоточащая рана в груди снова открылась и запульсировала, заставляя сердце биться неровными толчками. Дышать, дышать... неровный вдох... такой же рваный выдох... Мерлин, да когда же это закончится?

Спустя вечность — или всего несколько минут — Гарри все же удалось взять себя в руки. Он сполз на пол, привалился к креслу спиной и попросил у Выручай-комнаты стакан воды: наколдовать самому не было никакой возможности — слишком тряслись руки. Напившись и кое-как умывшись, он почувствовал себя почти человеком. Дальше прохлаждаться было нельзя; Гарри рывком поднялся, подхватил рюкзак и, сосредоточившись, перенесся по знакомому с детства адресу.

* * *

Прайвет-драйв выглядела так же, как и всегда — чистая, прилизанная, обезличенная до крайности. Одинаковые дома, одинаковые подъездные дорожки к одинаковым гаражам, ровные квадраты газонов за невысокими заборчиками — все это навевало тоску. Хотелось развернуться и сбежать отсюда, куда глаза глядят, только бы не видеть всего этого, и не слышать того, что — Гарри был уверен — он может услышать уже спустя несколько минут.

В доме номер четыре неярко светилось только окно в гостиной: Дурсли смотрели телевизор перед сном. Гарри остановился на крыльце, глубоко вдохнул и выдохнул и постучал. Потом еще. И еще. Наконец, из-за двери раздался рык Дурсля-старшего:

— Мы ничего не покупаем! Кто бы ты ни был, убирайся отсюда!

— Дядя Вернон, это я, — Гарри усилием воли заставил себя не волноваться. В конце концов, ничего ему не сделают. Не смогут.

В замке повернулся ключ; дверь открылась.

— Ты?! Что ты здесь делаешь, мальчишка?!

— Не орите, дядя. Соседей перебудите, — Гарри внезапно ощутил спокойствие. Ему было все равно, он больше не боялся. — Я могу войти? Внутри разговаривать удобнее.

— Что?! Да ты!.. — Вернон побагровел — хотя куда уж больше-то? — и захлопнул дверь у Гарри перед носом. — Пошел прочь! Возвращайся туда, откуда пришел! И не смей больше здесь появляться!

— В принципе, я так и думал, — Гарри говорил тихо, но за дверью умолкли и явно прислушивались к его словам. — Не хотел я этого, но вы не оставили мне выбора...

Он переместился в гостиную и был почти оглушен истошным визгом тети Петуньи. В коридоре затопотало, и в дверях появился Вернон; Гарри нарочно не прятал огонь, и теперь откровенно наслаждался животным ужасом «любимых» родственников. Дадли, вон, вообще за диваном спрятался... Наконец, вздохнув, он прекратил представление, а то вдруг их, чего доброго, еще удар хватит.

Все так же спокойно он расположился в кресле и жестом предложил Дурслям рассаживаться; те, все еще под впечатлением от увиденного, починились. Гарри прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Он совершенно не знал, с чего начать, но поговорить с родственниками было жизненно необходимо. Первые десять лет жизни его называли уродом и ублюдком, его мать — потаскухой, а отца — бесхребетным слизнем, неспособным держать в руках собственную жену. Когда Гарри узнал, что он — волшебник, то перестал обращать внимание на издевательства, считая их очередной ложью; он поехал в Хогвартс и благополучно забыл об этом. Теперь, в свете последних событий, выяснилось, что оскорбления не были беспочвенными. Гарри рассеянно поднял руку, чтобы по старой привычке потереть лоб, и поймал себя на середине движения. Нервно хохотнул, отчего Дурсли синхронно вздрогнули, и опустил руку. Мысли из головы словно ветром выдуло. О чем он хотел поговорить? Что спросить? Да и зачем вообще сюда пришел?

— Долго ты еще собираешься молчать? — тетя Петуния не выдержала первой; ее голос дрожал и к концу фразы сорвался на визг. — Приперся среди ночи, ковер поджег, права качаешь... Какие у тебя могут быть права, ты, незаконнорожденный ублюдок, втершийся в нашу семью?!

Гарри поморщился; крики Петунии резали слух почему-то сильнее обычного. Тетке явно надоело многолетнее молчание и ее, что называется, «понесло». Но — вынесло в правильном направлении. Кажется. Странно, что дядя молчит, только цвет его лица медленно становится уже не багровым, а какого-то невнятного фиолетового оттенка; однако, похоже, он решил не мешать своей жене высказывать наболевшее. Теперь главное — дать Петунии выговориться, не сбить ее с мысли, и тогда даже спрашивать ни о чем не придется. Гарри изобразил на лице заинтересованность и в упор посмотрел на тетку. Та, подогретая его молчанием, кричала:

— Всегда знала, что благодарности от тебя нам не дождаться! Мы приняли тебя, кормили, одевали, даже несмотря на то, что моя сестрица оказалась... — Петуния бросила быстрый взгляд на сжавшегося в углу дивана Дадли и замолчала, проглотив резкое слово. — И совершенно прав был этот ваш Дамблдор, когда говорил о строгом воспитании! Но, видимо, наше все-таки оказалось недостаточно строгим, раз уж из тебя выросло то, что выросло. Я предчувствовала, к чему приведет наша снисходительность! Нас никто не спросил, хотим ли мы жить под одной крышей с таким... таким, как ты! Зачем ты вообще сюда явился? Тебя же забирал твой папаша, разве ты не к нему отправился?..

Тетка выдохлась и замолчала. Гарри опустил голову и сжал виски ладонями; голова раскалывалась от криков, и не было никаких сил — ни моральных, ни физических — осознать и осмыслить полученную информацию. Кажется, он узнал даже немного больше, чем рассчитывал...

В полной тишине Гарри поднялся и вышел, аккуратно прикрыв за собой входную дверь. Холодный ночной воздух немного отрезвил его, остудил пылающий лоб, и головная боль слегка отступила. Гарри забрел в старый сквер, где часто прятался от Дадли сотоварищи, и сел прямо на землю на огороженной со всех сторон деревьями полянке; подтянул колени к груди и обхватил их руками.

Вот и все.

Круг замкнулся.

В принципе, чего-то подобного стоило ожидать, но знание причиняло боль. Десять лет унижений и побоев — и все это только для того, чтобы он был воспитан с подобающей строгостью! И к нему еще, оказывается, были снисходительны! И они — все они! — знали, с самого начала знали, кто он, чей он на самом деле сын, знали все чертовы обстоятельства его появления на свет. А Дамблдор? Это ж каким цинизмом надо обладать, чтобы в глаза говорить о том, что он очень похож на Джеймса Поттера, и при этом знать, что каждое слово — ложь? Гарри почувствовал, что его снова начало трясти. Нельзя было запереть все эмоции внутри и надеяться, что они никогда не вырвутся. Слишком свежа еще была рана. Можно было только надеяться, что со временем станет легче, и он больше не будет срываться по малейшему поводу. А пока — магия снова закручивалась воронкой, еще не очень большой, но Гарри чувствовал, что в этот раз не сможет ее сдержать — да и не очень хотел, если уж на то пошло, — горечь копилась в груди, вырываясь бесконтрольно толчками силы. Едва затянувшиеся края рваной раны, бывшей теперь на том месте, где у всех нормальных людей находилось сердце, снова разошлись и закровоточили, запульсировали болью, болью! Гарри запрокинул голову и закричал — громко, надрывно; крик перешел в надсадный вой, а затем в хрип — он сорвал связки. В небо устремился столб пламени; огонь гудел и потрескивал и, кажется, даже звезды плавились от его жара.

Сколько это длилось, Гарри не знал. Прошли минуты? Часы? Так ли важно время, когда сгораешь в этой боли, и единственное, чего хочется прямо сейчас, — это бесследно исчезнуть с лица земли и никогда, никогда больше сюда не возвращаться. В конце концов, выдохшись, Гарри провалился в забытье, как в бездонную яму, в черноту без единого лучика света...

* * *

Очнулся он от того, что дико замерз.

За ночь подморозило, и жухлую траву покрывал иней, а лужи, оставшиеся после недавнего дождя, затянуло хрупкой, почти прозрачной корочкой льда.

Гарри застонал и перекатился на бок; определенно, холодная земля — не самое лучшее место для ночлега. С некоторым трудом он сел, а затем и встал; колени подгибались, в голове шумело, обморочная слабость накатывала волнами. Да уж, стоит, наверное, ограничить количество подобных срывов, а то потратит он всю оставшуюся жизнь на то, чтобы после них восстановиться... Прислонившись к дереву, Гарри пережидал головокружение, оглядываясь по сторонам. На том месте, где он лежал, остался ровный выжженный круг диаметром около трех — трех с половиной ярдов, и больше ничего не указывало на то, что прошлой ночью здесь что-то происходило. Гарри не сдержал смешок: вот так и появляются разные истории об инопланетянах...

Голова перестала кружиться, да и слабость вроде тоже отступила. Гарри отметил про себя, что с каждым разом последствия все слабее. Значит ли это, что его магическая сила возрастает? Или же он просто привык? Однако сейчас было не самое удачное время, чтобы размышлять об этом. Стоило бы побеспокоиться о более прозаичных вещах. Например, куда ему теперь идти и что делать. Щелчком пальцев приведя одежду в порядок и мимоходом отметив, что снова даже не вспомнил о палочке, Гарри нагнулся к лежащему на земле рюкзаку... и замер в нелепой позе, категорически отказываясь понимать и принимать происходящее. Длинные, на первый взгляд — как минимум, до лопаток, пряди волос соскользнули с плеч и свесились по обеим сторонам лица. Гарри выпрямился и неверяще скосил глаза в сторону. Это явно не было галлюцинацией; волосы были темными — гораздо темнее, чем прежний оттенок его шевелюры — и гладкими, только слегка завивались на концах, и никакого подобия вороньего гнезда.

Гарри поспешно наколдовал зеркало и посмотрелся в него, выискивая изменения. Таковых было немного: изменился цвет лица, кожа стала аристократически бледной; само лицо чуть удлинилось, резче очертились скулы, и стала тверже линия подбородка. Нос, хвала Мерлину, не превратился в снейповский шнобель, да глаза остались зелеными; только если раньше это была зелень молодой весенней листвы, то теперь — камень-малахит, густого темно-зеленого оттенка, с то и дело поблескивающими в глубине золотистыми искорками. Гарри вздохнул и убрал зеркало. В целом, все было не так уж плохо. По крайней мере, теперь его будет немного труднее узнать — наверное, внешность изменилась после последнего, самого мощного по силе выброса. Кроме того — и Гарри только сейчас заметил отсутствие привычной тяжести оправы на переносице, — видимо, очки ему больше не понадобятся. Прошлой ночью они слетели с него и, похоже, расплавились в том же огне, который оставил черную проплешину на полянке. Ну, что ж... Гарри собрал волосы в низкий хвост, поднял-таки с земли свой рюкзак и, поразмыслив немного, достал из кармана волшебную палочку. Задумчиво покрутив ее в руках, он бросил ее точно в центр выжженного круга. Дерево вспыхнуло легко, и через несколько секунд от бывшего когда-то таким необходимым магического инструмента осталась только горстка пепла. Жаль, конечно, было расставаться с палочкой, все-таки она верно служила ему на протяжении нескольких лет, но наложенный на нее Министерством След, позволяющий засечь любое, даже самое мелкое колдовство, Гарри категорически не устраивал. А принимая во внимание то, что до совершеннолетия ему осталось больше полугода, ее наличие могло быть и очень опасным. Мало ли какие там еще могут быть навешаны чары! Ну, и то, что беспалочковая магия давалась в последнее время все легче и легче, тоже вселяло определенную уверенность...

Сосредоточившись, Гарри перенесся в неприметный тупичок у вокзала Кингс-Кросс, в котором когда-то, перед началом второго курса, мистер Уизли оставлял свой летающий «Форд». Теперь казалось, что с той поры прошло не несколько лет, а несколько веков...

Решительно тряхнув головой, Гарри вышел из тупичка. Перед ним стояло несколько важных задач, и в первую очередь надо было найти работу и жилье. Преследования он не боялся, впрочем, как и неизбежных трудностей.

В конце концов, в маггловском мире так легко затеряться...

Пять лет спустя.

Очередное собрание Ордена Феникса было шумным, впрочем, это никого не удивляло. Обычные рабочие моменты, только и всего. На этот раз переругивались Грозный Глаз Грюм и Ремус Люпин. Причина была все та же: каким образом наиболее эффективно помешать планирующемуся нападению?

— А я говорю: нельзя давать Пожирателям ни единой возможности почувствовать свое превосходство! — Грюм вопил, брызжа слюной и бешено вращая искусственным глазом. — Зачем тогда вообще добывать малейшие крохи информации, если мы собираемся просто посмотреть на это со стороны?

За этим криком почти не было слышно голоса всегда спокойного Ремуса:

— Аластор, ты и сам знаешь все то, что я сейчас скажу. Ты понимаешь, что шпион у нас один, и мы не можем себе позволить потерять его. А такими темпами это случится очень и очень скоро, если мы будем каждый раз так открыто показывать свою осведомленность. Сам-Знаешь-Кто, может, и сумасшедший, но вовсе не дурак, и быстро догадается, откуда ноги растут. Тем более, Северус говорил, что он начал подозревать утечку информации, так что нам надо быть вдвойне осторожнее.

— А я считаю, что Аластор прав. Если мы пока не можем убить Лорда, то наша святая обязанность — мешать ему всеми силами. В конце концов, больше никаких пророчеств за последнее время никто не произносил, и новых Избранных не появлялось, — Сириус метнул быстрый взгляд на Снейпа, на которого и была рассчитана последняя реплика. Тот, буквально окаменев в своем кресле, ничем не показал, что она достигла его ушей. — А Соп... Снейп выкрутится как-нибудь, ему не привыкать.

Гермиона, занявшая место на широком подоконнике кухни в доме на площади Гриммо, оторвалась от наблюдений за тем, что происходит на улице, и обвела взглядом собравшихся. Грюм с Ремусом продолжали спорить, но было видно, что спокойная рассудительность Люпина начинает одерживать верх над безрассудной горячностью Грозного Глаза. Профессор Дамблдор взирал на эту перепалку с отеческим добродушием, но останавливать спорщиков не спешил; по выражению его лица не было видно, что на самом деле он об этом думает. Директор за последние годы, кажется, еще больше постарел, блеск его глаз потускнел, исчезло спокойное веселье, бывшее раньше его обычным состоянием.

Сириус, вертя в руках бокал с вином, бросал поверх него ненавидящие взгляды на Снейпа, но последний никак не давал понять, что подобное пристальное внимание хоть как-то его трогает. Гермиона знала — или, по крайней мере, догадывалась — о чем может думать каждый из этих двоих; однажды, будучи еще шестикурсницей, она совершенно случайно услышала их ссору. Видимо, Сириусу не хватило терпения дойти до подземелий или хотя бы до менее открытого места, где он мог бы наорать на профессора Снейпа без опасности быть подслушанным. Блек на тот момент только-только вышел из больницы; он появился в школе на пасхальных каникулах и едва не проклял Мастера Зелий прямо посреди коридора. Подслушанный разговор был... весьма познавательным, но более удивительным было то, что Снейп не пытался ни оправдываться, ни язвить в ответ — только стоял, опустив руки, сжатые в кулаки, и едва-едва заметно вздрагивал от каждой обвиняющей фразы.

Гермиона вздохнула и подтянула колени ближе к груди. Снейп, и до того бывший не самым общительным человеком, после исчезновения Гарри еще больше закрылся, если таковое вообще было возможно. Иногда Гермионе было просто по-человечески жаль профессора, потому что она его прекрасно понимала, и потому что нельзя было казнить себя больше, чем он сам себя казнил.

Профессор МакГонагалл теребила перо, которым делала какие-то заметки на куске пергамента, и изредка поглядывала в сторону директора. В ее взглядах привычно смешивалось осуждение и тревога. Профессор очень сдала в последнее время; она так и не смогла до конца простить Дамблдору то, как он поступил с Гарри, вполне справедливо и небезосновательно считая это самым настоящим предательством, но и не беспокоиться о директоре она тоже не могла, да и поводов для переживаний было хоть отбавляй.

Фред и Джордж в дальнем уголке шушукались о чем-то с Мундугнусом Флетчером. Наверняка опять договаривались о покупке каких-то ингредиентов для своих шуточек. Гермиона снова вздохнула, глядя на них. Близнецы сильно рисковали, постоянно находясь на виду — их магазин в Косом переулке притягивал взгляды, там постоянно толклись покупатели, даже несмотря на военное время — или, скорее, вопреки ему. А уж чего стоят товары, разработанные ими специально для Ордена и Министерства! Уже за одно это их сто раз могли убить в любой момент...

Невилл с Луной в противоположном углу переговаривались вполголоса. Гермиона не слышала ни слова, но о смысле беседы можно было догадаться и так: Невилл держал руку Луны в своих ладонях и легонько целовал костяшки ее пальцев, и глаза обоих просто светились. Счастливые! Они поженились два года назад, почти сразу же, как только Луна окончила школу, и за все это время никто не видел, чтобы они хоть раз поссорились.

Гермиона отвернулась обратно к окну и в который раз вздохнула. Свое счастье ей, увы, не удалось удержать. Глаза обожгло невыплаканными слезами, и она быстро-быстро заморгала, пытаясь успокоиться. Не время сейчас раскисать! Мысленный окрик помог взять себя в руки; Гермиона прикрыла глаза, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Потом, позже, можно будет позволить себе порыдать в подушку, но сейчас никто ничего не должен заметить.

Теплая рука легла на плечо: Рон неслышно подошел и встал рядом, понимающе улыбнулся. Улыбка получилась натянутой и выглядела чем-то чужеродным на его лице, которое с годами не стало менее открытым, только лишь черты заострились, да взгляд стал более жестким... Рон так и не стал для нее кем-то большим, чем просто друг, но он принял это, и за пять лет ни единым словом не намекнул, что хотел бы, чтобы было по-другому.

Гермиона повела плечом, сбрасывая руку Рона, и снова окинула взглядом кухню. Время здесь словно остановилось, хотя так много всего произошло за ее пределами.

После битвы в Министерстве на их пятом курсе Волдеморт притих; почти два года о нем практически ничего не было слышно, только изредка небольшие отряды Пожирателей сталкивались с такими же отрядами авроров, но подобные противостояния были скорее отвлекающим маневром со стороны Темного Лорда. По слухам, он копил силы и собирал армию для массированного удара.

Но и магическое сообщество не дремало. Как только весть об исчезновении Гарри Поттера попала в прессу, стоячее болото под названием «магический мир Англии» всколыхнулось и забурлило. Незабвенной памяти Рита Скиттер (была убита год назад во время нападения на редакцию «Ежедневного Пророка») с поистине бульдожьей хваткой вцепилась в причины такого его поступка. Надо сказать, она многое узнала. На ошеломленных читателей посыпались факты из биографии Мальчика-Который-Выжил; скандал по силе резонанса был... просто грандиозным. Дамблдору пришлось отвечать на множество неудобных вопросов, его авторитет сильно пошатнулся. Директор выказывал искреннее раскаяние, но Гермиона, оглядываясь назад, не могла сказать точно, была ли в его словах или действиях хоть капля истины, или все это — лишь игра на публику.

Скиттер разыскала и Дурслей; интервью с ними долгое время занимало первые полосы газет. Вылезло наружу также и то, что Гарри — незаконнорожденный, правда, имя его настоящего отца ни разу нигде не засветилось: кто-то — и Гермиона даже догадывалась, кто — очень качественно стер Дурслям память об этом. Из всей этой шумихи получился только один положительный момент: магическая Англия сделала ма-аленький шажок от средневековья к современности. Был принят закон об уравнивании в правах магов — рожденных ли в браке или же вне его. И если бы только Гарри захотел вернуться, остракизму бы его точно не подвергли...

Но скандалы — скандалами, а в условиях открытой войны людям нужно было подумать о собственной безопасности. При весомой поддержке все той же Риты Скиттер за Избранным почти единогласно было признано право поступить так, как он поступил, однако это не отменяло того, что теперь всем нужно было научиться защищать себя и свои семьи. Никто больше не собирался прятаться всем скопом за спиной подростка; иногда Гермиона думала, что если бы Гарри не ушел, никто и не подумал бы, что подобное можно и нужно сделать.

А потом... выпускной вечер их курса ознаменовался нападением Волдеморта на Хогвартс.

Даже спустя время Гермиона не могла без содрогания вспоминать об этом. Хорошо, что связь с авроратом к тому времени была налажена стараниями Дамблдора. Директор разрешил все свои разногласия с Руфусом Скримджером, заручился поддержкой Министерства, и как же это помогло в тот момент! Авроры аппарировали к школе почти одновременно с фениксовцами, немного позже начали прибывать родственники, друзья и просто знакомые тех, кто в то время находился в замке. Защитников было очень много; похоже, Пожиратели не ожидали такого отпора и явно растерялись. Несмотря на то, что нападавших было существенно больше, их атаказахлебнулась в самом начале.

Позже газеты назовут эту битву грандиозной, фееричной, а еще — самым большим провалом Того-Кого-Нельзя-Называть (с последним утверждением почему-то хотелось спорить больше всего). Но Гермиона всегда вспоминала лишь кровь, пот и слезы, и — боль, так много боли, что она красным маревом разлилась в воздухе, окрасила багровым каждую картинку из этих воспоминаний, оставляя на языке привкус соли и железа.

Больничное крыло тогда было переполнено, больница Святого Мунго — тоже. Мадам Помфри не справлялась, даже учитывая помощь колдомедиков, без устали курсирующих между школой и лечебницей. Наверное, именно тогда Гермиона окончательно определилась с профессией, когда, едва оправившись после собственных ранений, помогала медсестре выхаживать пострадавших. А их было много, особенно это касалось тех, кто никогда до этого не использовал палочку для сражений. Но могло быть и гораздо больше, если бы не Дамблдор. Никогда раньше Гермионе не приходилось видеть, чтобы люди — волшебники — передвигались с такой скоростью. Казалось, он был везде; метался в гуще сражения, неизменно возникая там, где был нужен больше всего, а когда появился Волдеморт — преградил ему дорогу и вызвал того на открытый поединок.

И Темный Лорд, несмотря на все свое могущество, решился на отступление.

Когда на территории Хогвартса не осталось ни одного Пожирателя, а окрестности огласил победный клич, директор осел на землю прямо там, где стоял. Это было жутковатое зрелище — словно упала марионетка, у которой разом обрезали все нити. В тот момент — единственный раз за все время — Гермиона ощутила некое злорадство: за что боролись, господин профессор, на то и напоролись. Ведь все, что сейчас здесь случилось, все сражение с участием тысяч людей, Дамблдор собирался переложить на плечи одного человека — и можно ли осуждать Гарри за то, что он отказался от подобной «чести»?

Директор тоже был в Больничном крыле. В отдельной палате, в которую входила только мадам Помфри и еще один специально вызванный колдомедик из Св. Мунго. Почти полное магическое истощение — все же Волдеморт был и оставался ныне очень сильным волшебником — плюс весьма преклонный возраст сделали свое дело, и на больничной койке Дамблдор провел почти все лето, окончательно поправившись только к концу августа, перед самым началом нового учебного года.

Гермиона к нему не заходила. И дело было не только и не столько в том, что директору нужен был покой для полного восстановления — нет; больше всего она опасалась не сдержаться и наговорить и без того слабому старику чего-то такого, за что потом ей же было бы стыдно. К тому времени Гермиона многое поняла, и не раз уже корила себя за глупость и доверчивость. Ими всеми поиграли... и только Гарри смог найти в себе достаточно сил и мужества, чтобы выйти из игры перестать быть фигурой в чьей-то давно распланированной партии.

Несколько месяцев спустя Волдеморт предпринял еще одну попытку захватить власть в магической Англии — он совершил нападение на Министерство. Однако воодушевленные победой у Хогвартса волшебники не дали Пожирателям ни малейшего шанса одержать верх. Их Лорда и здесь ждал провал. Люди перестали ожидать исполнения абстрактного пророчества и взяли свою судьбу в свои руки. Но вспоминал ли хоть один из тех, кто взял в руки палочку, чтобы защитить себя и своих детей, о первопричине подобного?..

Дальше было немного легче. По крайней мере, так считало большинство. Взбешенный неудачами Волдеморт обратил свое пристальное внимание в сторону Европы. Франция и Польша, Венгрия и Сербия — они сопротивлялись так же яростно, как до этого англичане, но — что бы ни было тому причиной — рано или поздно сопротивление подавлялось. Только в Германии Пожирателей приняли едва ли не с распростертыми объятиями, как будто и не было у них неудачного опыта с предыдущим Темным Лордом.

Лагерь Волдеморта постепенно увеличивался, а кольцо вокруг Англии сжималось. У Пожирателей появились дополнительные резервы в то время, когда защитникам Великобритании черпать их было неоткуда. Именно осознание подобного порождало такие споры, как сегодня. Многие полагали, что если смогут отправить на тот свет хотя бы нескольких Пожирателей, то это в последующем хоть на йоту поможет им в предстоящем противостоянии. В том, что это произойдет, никто уже не сомневался.

Как бы там ни было, деятельность Пожирателей заграницей дала необходимую передышку, чтобы снова собраться с силами. Школа продолжала работать практически в прежнем режиме, были только предельно усилены меры безопасности. Защиту Хогвартса теперь обеспечивал не единолично директор, подключились преподаватели, и даже невыразимцы из Отдела Тайн внесли существенные дополнения. Подобным же образом была защищена и платформа 9 и ¾. В поезде, в Хогсмиде, на территории школы и в Косом переулке постоянно дежурили смешанные патрули — авроры вперемешку с членами ОФ, а иногда к ним присоединялись и «штатские».

Конечно, все это не давало гарантии полной безопасности: периодически щиты, да и просто готовность к бою проверялись на прочность отрядами Пожирателей смерти. До сих пор орденцам удавалось отразить большую часть нападений, в основном благодаря своевременным донесениям Снейпа, но долго так тоже не могло продолжаться. Лорд не был ни дураком, ни даже просто слабоумным, хоть и слыл свихнувшимся на собственном превосходстве и желании обрести бессмертие и неограниченную власть над миром, и разоблачение единственного шпиона в стане врагов было лишь делом времени.

Без смертей, конечно, не обходилось. Чаще всего подобное случалось, если планировались нападения на маггловские семьи. В этом случае не действовали стандартные методы — отражение налета общими усилиями либо временные портключи в безопасное место (чаще всего в Хогвартс), пока опасность не пройдет стороной. Конечно, родственников студентов старались предупредить, но люди бывали разные; иногда попадались такие, как Дурсли, не принимающие магию и все, что с ней связано, ни под каким видом. Оставалось только пожалеть детей, выросших в подобных семьях... В результате большинство магглорожденных вынуждены были оставаться в замке даже на летние каникулы, потому как им просто некуда было возвращаться.

А ведь еще были дети и родственники Пожирателей, вынужденные тоже доучиваться вместе с остальными... Конечно, не всегда они попадали на Слизерин, и далеко не все поддерживали Волдеморта, но это не останавливало представителей других факультетов. Драки — и магические, и обычное рукоприкладство — случались каждый день, и в такой напряженной обстановке еще надо было не забывать о том, чтобы дети получили достойное образование, следить за порядком и за бесчисленным множеством других не менее важных и неотложных дел...

Они все жили словно бы на пороховой бочке, скользили по краю пропасти — один неверный шаг, и от падения не спасет ничто и никто. Напряжение не отпускало, только усиливалось день ото дня: что-то должно было произойти, что-то важное — это чувствовала не только Гермиона, но и каждый из присутствующих этим вечером в доме на Гриммо. Холодок близкой опасности остужал даже самые горячие головы. Слишком долго они избегали серьезной опасности, чтобы не понимать, что удача не может всегда быть на их стороне. Может быть, даже этот налет на Батлейт Бабертон, который они обсуждали, был хитро подстроенной ловушкой. Кто поручится, что Снейп уже не разоблачен? Потому и хмурилась МакГонагалл, и таким обеспокоенным выглядел директор. Даже Грюм, как бы ни хорохорился, понимал, что без Снейпа им было бы намного сложнее, и вся его сегодняшняя бравада — только из-за желания хоть что-то делать, не сидеть сложа руки. Два последних налета закончились провалом Ордена, а сейчас... им предстоял нелегкий выбор — снова показать свою осведомленность и, возможно, угодить в заранее спланированную ловушку и подставить Снейпа, или не среагировать вообще, но тогда будут еще смерти. Что лучше — одно заведомо проигранное сражение или исход всей войны, смерть одного человека или нескольких десятков невинных людей?

Рон снова тронул Гермиону за плечо, и она вздрогнула от неожиданности:

— Что?..

— О чем задумалась? — Рон убрал руку и немного отодвинулся.

— Да так... — Гермиона неопределенно качнула головой и прислушалась.

Пока она размышляла, обсуждение не ушло далеко. Дамблдор, похоже, решил дать возможность высказаться каждому. Сейчас говорила МакГонагалл, практически слово в слово повторяя все, что не так давно сказал Люпин:

— ...прописные истины: мы не можем себе позволить потерять информатора. Потому в этот раз придется ограничиться простым предупреждением населения, уж извини, Аластор, — Грюм только пренебрежительно фыркнул на это. — Впрочем, это сугубо мое мнение. Возможно, у кого-то будет более дельное предположение.

— Это ведь магическая деревня, так? — Гермиона почувствовала себя неловко под направленными на нее взглядами. — Я хочу сказать, мы ведь можем снабдить портключами женщин и детей, а остальных просто предупредить, как предложила профессор МакГонагалл, пусть будут готовы к сражению.

— Ваше предложение, мисс Грейнджер, было бы весьма актуальным, если бы в Батлейт Бабертон было хоть сколько-нибудь пригодных к битве человек. Деревня эта — старая, и живут там большей частью такие же старики; едва ли там наберется десяток-полтора относительно молодых магов. Я предлагаю эвакуировать всех — это гораздо проще провернуть.

— Как это по-слизерински — в любой ситуации выбирать более легкий путь!

— Сириус! — одернул Блека Дамблдор. — Сейчас не место и не время! — и повернулся к Снейпу: — Северус... ты уверен? У нас патовая ситуация, боюсь, какой бы вариант мы ни выбрали, последствия будут примерно одинаковыми...

— Почему же? Вы вольны принимать любое решение.

— Северус... — директор только головой покачал.

— Что я говорил? Скользкий гад наверняка нашел лазейку, чтобы и сейчас выкрутиться! — снова влез Сириус. Снейп на это заявление лишь пожал плечами и снова замолчал.

— Хватит, Сириус! — Дамблдор раздраженно пристукнул ладонью по столу. — Не надоело повторять одно и то же?.. Все, я сказал! Иначе мне придется наложить на тебя Silencio! — директор по обыкновению сложил домиком кончики пальцев и продолжил: — Все высказались? Ну что ж, вариантов у нас действительно немного. А раз так, будем действовать как обычно, на свой страх и риск. Северус прав, это старая деревня, а маги преклонного возраста очень плохо переносят не то что аппарацию, но даже и перемещения портключами. Каминная сеть не подходит по тем же причинам, да и не следует исключать вариант, что ее могут частично блокировать; не первый раз, были прецеденты... «Ночной рыцарь», как вы все, несомненно, знаете, пришлось упразднить из-за недостаточной защищенности его пассажиров. Как ни прискорбно это сознавать, но выход действительно один. Поскольку просто так это оставить мы не можем, другие варианты не подходят, остается только принять сражение.

— И стоило мне мозги пудрить столько времени, если все равно вышло по-моему? — Грюм оживился, здоровый глаз его заблестел. — Значит, сделаем так...

* * *

Может, зря они все так всполошились? Это не было похоже на ловушку, по крайней мере, на первый взгляд. Пожиратели явились в точно обозначенное время и, судя по тому, как они себя вели, не опасались засады. Но их было больше, значительно больше, чем предполагалось...

Скрытая чарами иллюзии, Гермиона вздрагивала на пронизывающем ветру и ждала сигнала от Грюма, не понимая, почему он медлит. Уже загорелись отдельные дома, воздух огласили крики истязаемых людей, в небе появилась первая Черная Метка, а Грозный Глаз все еще молчал.

Но вдруг ситуация разом изменилась. На центральной площади, на самом открытом ее участке, полыхнул сноп огня, взвился в воздух, изгибаясь плетью, и полоснул по тем Пожирателям, которые имели неосторожность находиться в этот момент в зоне поражения. Послышались их агонизирующие стоны, а из ближайших домов на улицу высыпали и остальные члены карательного отряда. В морозном воздухе зазвенели их выкрики:

— Это он!

— Это Феникс!

И зычный голос, кажется, Макнейра:

— Не убивать! Темному Лорду он нужен живым!

Кто-то — кажется, то была Беллатриса Лестранж — залилась визгливым безумным смехом и выпустила из своей палочки багровый луч Crucio. Гермиона еще успела заметить в центре сгустка пламени высокого человека, одетого в черную мантию, с капюшоном, закрывающим лицо, но в этот момент Грюм, наконец, дал сигнал, и она бросилась в гущу боя.

Пожиратели словно ждали их. Они действовали четко и слаженно, мгновенно разделившись на две группы: одни продолжали обстреливать проклятиями загадочного Феникса, а другие разом развернулись и ощетинились палочками в сторону объединенного отряда орденцев и авроров.

Разноцветные росчерки заклятий скрестились в воздухе, расцвечивая черноту ночи. Гермиона едва успела уклониться от сиреневатого луча, выпущенного каким-то Пожирателем — наверное, из молодых, и явно не англичанином, судя по смуглой коже и черным, отливающим в красноту волосам. Бросила в ответ оранжевый сноп Inflammare, но, кажется, тоже промахнулась, вывернулась из-под брошенного кем-то Круциатуса, в ответ кого-то им же и достала. Крик поверженного противника добавился в общую какофонию звуков. Использовать Непростительные она научилась давно...

Грюм в паре десятков ярдов сражался сразу с тремя. Несмотря на возраст и увечное тело, он двигался легко, словно танцуя, невозмутимо парируя летящие в его сторону проклятия и посылая в ответ свои. Было видно, что помощь ему не понадобится.

Кингсли неподалеку от Грозного Глаза прикрывал молоденького аврора, в которого попало костеломное заклятие. Гермиона подобралась ближе, наложила торопливое Ferula на сломанное плечо — Шеклболт рядом скороговоркой порадовался, что заклятье прошло по касательной, — и достала один из припасенных на такой случай портключей. Отправив раненного в вотчину мадам Помфри, она снова ринулась в бой.

Все дальнейшие события слились в невообразимую мешанину из картинок и звуков. Даже позже, вспоминая детали, Гермиона, как ни пыталась, не смогла составить цельную картину, память подсовывала только отдельные фрагменты.

Вот Фред и Джордж, стоя плечом к плечу, прикрывают истекающего кровью Ремуса, зажимающего ладонью рваную рану на боку. Рядом с ним падает на колени Тонкс, и они вместе исчезают в голубоватой вспышке сработавшего портключа... Вот Сириус, с немного безумной улыбкой на лице, методично обстреливает Беллу проклятиями; та уворачивается, осыпая его издевательствами, но зеленый луч Авады обрывает ее на полуслове... Рон — правая рука его висит плетью, он перехватил палочку левой, но это совсем не помешало ему добить какого-то долговязого Пожирателя... В центре площади мечется огненная плеть, буквально выкашивая сомкнутые ряды ПСов, но их словно совсем не становится меньше. Огонь этот совершенно беззвучный, или это сама Гермиона уже просто ничего не слышит?

А вот... в ее сторону летит Авада, и Гермиона с отчетливой ясностью понимает, что уклониться она уже не успевает, не успевает, не успева...

Сильный рывок повалил ее на землю; стена огня взметнулась перед глазами, послышались испуганные крики, затем с тонким звоном лопнул антиаппарационный барьер, и сразу же зазвучали редкие хлопки аппараций — то спасались бегством немногочисленные члены основательно потрепанного карательного отряда.

С трудом Гермиона поднялась с земли и пошатнулась: от пережитого страха ноги дрожали и подкашивались. Сильная рука придержала ее за локоть, помогая утвердиться в стоячем положении, и незнакомый голос сухо спросил:

— Вы в порядке, мисс?

— Я... да... кажется, да...

Рука с локтя тут же исчезла, словно тот, кто поддержал ее, сам обжегся об ее кожу сквозь все слои одежды. Гермиона поймала себя на том, что, приоткрыв рот, смотрит на незнакомца. Он был... не сказать, чтобы красавцем — левую щеку уродовали шрамы, словно от сильного ожога, правая же сторона лица была чистой и гладкой, — но внешность его не была отталкивающей. Длинные темные волосы были заплетены в косу, а глаза... Гермиона невольно вздрогнула. Темно-карие, почти черные, с мерцающими в глубине золотистыми искрами, они были колючими и холодными и смотрели на нее с нескрываемым презрением. Гермиона опомнилась, закрыла рот и в замешательстве отвела взгляд.

— В таком случае, честь имею, — незнакомец коротко кивнул.

— Спасибо вам... — Гермиона совсем растерялась.

Рядом удивленно вскрикнул Невилл — она и не заметила, когда он появился, — и этот странный огненный маг резко, всем телом, повернулся к нему; чуть усмехнулся уголком рта, приложил палец к губам и пропал во вспышке пламени. Невилл застывшим взглядом расширившихся в изумлении глаз созерцал пустое пространство рядом с Гермионой, откуда только что исчез этот... Феникс? Странное имя для мага, хотя, учитывая то, как он управляется с огнем и как перемещается в пространстве, может, оно дано по способностям...

— Опять ушел? Почему не задержали? — к ним, слегка запыхавшись, поспешно подошел Грюм.

Гермиона вдруг сообразила, что события, произошедшие с момента, как ее буквально за руку выдернули из-под Авады, заняли не более нескольких минут. Вон подтягиваются и остальные члены их отряда; подоспевший Рон крепко обнял ее одной рукой. Гермиона уткнулась ему в плечо, чувствуя, как стихает, отпускает охватившая ее нервная дрожь... и тут до ее сознания дошли слова Грюма.

— То есть, как «опять»? Что это значит? Вы... вы знали, что он здесь будет?

— Разумеется, не знал, — Грозный Глаз выразительно поморщился. — Но предположения были.

— Но кто он? — Рон дернулся и зашипел от боли; Гермиона поспешно выпуталась из его объятий и отступила на шаг.

— Не сейчас. Поговорим в штабе, — Грюм вытащил из расстегнутого ворота мантии собственный портключ на длинной цепочке и исчез, прихватив с собой несколько раненных авроров.

Гермиона отправила в лазарет Рона и вместе с Невиллом и присоединившимися к ним близнецами тоже занялась пострадавшими. В штабе, так в штабе. Интересно будет услышать о том, кто же такой этот таинственный незнакомец. Гермиона не сомневалась в своем умении докапываться до истины, так что и Грюму, и директору придется ответить на множество ее вопросов.

Вот только... чему так улыбается Невилл?

Погибших в их отряде, несмотря на численный перевес Пожирателей, было немного: три аврора и пятеро орденцев из недавно присоединившихся. Раненных было больше; а некоторые из них должны будут провести в лазарете не один день — смешение разных видов проклятий иногда имело совершенно непредсказуемые последствия. Гермиона привычно накладывала диагностические чары, поила пострадавших зельями — и размышляла.

«Разбор полетов» отложили, чтобы все могли прийти в себя. Но Грюм с Дамблдором заперлись в директорском кабинете и не вышли ни к завтраку, ни к обеду. Гермиона даже не пыталась сдерживать раздражение: опять старик хочет перетянуть одеяло на себя! И ничему-то его жизнь не учит, все ему мало! Опять строит какие-то планы, опять плетет интриги, чтоб ему собственной бородой удавиться! Давно ли проливал крокодильи слезы, выставляя напоказ свое раскаяние?

Впрочем, понять его просто: за пять лет у них впервые появился шанс на победу, если только...

— Если бы нам удалось перетянуть этого Феникса на свою сторону, может, мы смогли бы уже закончить, наконец, эту войну, — Рон полусидел на больничной койке, баюкая правую руку — обычное Секо, но раны почему-то очень плохо затягивались.

— Ты читаешь мои мысли?

— Нет, почему же? Просто пытаюсь просчитать ситуацию.

— И по всему выходит, что старик прямо сейчас строит планы с учетом появившейся новой величины, — Сириус сидел верхом на стуле и раздраженно постукивал по спинке кончиками пальцев.

— И ты, Сириус? — нервный смешок вырвался против воли.

— Что? — Блек непонимающе моргнул.

— Не обращай внимания, — Гермиона подтянула еще один стул поближе к кровати Рона и тоже села. — Я о том, что ты почти слово в слово повторил мои мысли.

— Ну, так ведь довольно легко предугадать действия нашего дорогого директора, — Сириус явно злился.

Гермиона, коротко переглянувшись с Роном, отвела взгляд. Причина злости не была тайной, и от этого напоминания было больно. Потому что еще не так давно злость эта была направлена и на нее, и на Рона тоже. Но где-то около года назад, после неудачного отражения одного из многочисленных налетов Пожирателей, Сириус на себе вытащил из схватки ее, тяжело раненную, и — чуть ли не за шкирку — Рона, ее прикрывавшего. И костерил их, на чем свет стоит, предварительно наложив заглушающее, чтобы не примчалась на крики мадам Помфри. А потом позволил Гермионе рыдать у себя на плече, и вытирал ей слезы своим платком, и снова ругал за неуемное желание подставляться под Авады, и молча похлопал Рона по плечу, мимоходом взъерошив рыжие вихры... И больше на них не злился. Никогда. С тех пор — ни разу.

— Интересно, что предпримет Дамблдор, чтобы уговорить этого мальчишку присоединиться? — Сириус уперся подбородком в сложенные на спинке стула ладони, и от этого его слова прозвучали немного невнятно.

— Почему — мальчишку? — спросила Гермиона. — Мне показалось, он достаточно взрослый...

— Это ты рассуждаешь с позиции своего возраста. Для меня же вы все еще дети, — Блек чуть улыбнулся.

— А вот ты говоришь это с высоты своих сорока лет. Сам-то в наши годы не таким же был? — Гермиона ощутила острое желание дать себе хорошего пинка — когда же она научится сперва думать, что сказать, а потом... а вот потом неплохо было бы и промолчать.

Сириус хмыкнул чуть слышно и полуприкрыл веки, пряча в глазах горечь:

— В ваши годы... в ваши годы я по первому приказу бежал и кусал всякого, в кого ткнули пальцем и сказали: «Фас!» Да и потом не сразу прозрел...

— Прости... — Гермиона виновато опустила голову.

— Да ладно тебе. Просто... я вот о чем подумал — если старик загорелся желанием заполучить новую пешку для своей игры, он ни перед чем не остановится. И неизвестно еще, чем все это обернется для нас самих. Мало ли какие тузы у него в рукаве.

— Да предсказуемо все, — фыркнул Рон. — Стандартные речи о долге и всеобщем благе, как будто Дамблдор может говорить о чем-то другом — и все бегут исполнять волю дражайшего директора.

— А мне почему-то кажется, что он на них не поведется...

Сириус посмотрел на Гермиону, насмешливо-вопросительно изогнув бровь:

— Кажется или хочется верить?

Гермиона густо покраснела и не ответила, а спустя минуту вскочила и убежала в лабораторию при госпитале, отговорившись настаивающимся там Костеростом. И только привалившись спиной к закрытой наглухо двери, она обхватила себя руками за плечи и протяжно выдохнула. Вот ведь! Теперь насмешек со стороны этих двоих точно не избежать, и из-за чего? Из-за того, что она была смущена вопросом Сириуса, или из-за его понимающего взгляда? А в самом деле, почему она покраснела? Ведь не было даже намека на двусмысленную ситуацию. А это значит, что...

Нет, покопаться в себе не получалось. Мозг просто отказывался работать в этом направлении. Растерянная и раздраженная, Гермиона пообещала самой себе, что обязательно вернется к этому вопросу, чтобы окончательно во всем разобраться.

Когда спустя еще несколько минут она осторожно заглянула в палату, Рон с Сириусом что-то бурно обсуждали, размахивая руками и перебивая друг друга. Рон периодически морщился и потирал поврежденную руку, но ему явно было уже гораздо лучше — значит, к вечеру запросится «на волю», а если не отпустить — сбежит сам. О чем был разговор, слышно не было — у Сириуса отлично получались заглушающие — и Гермиона, покачав головой, вернулась обратно к котлам.

* * *

— Господин директор, — Гермиона подняла руку, как на уроке, — у меня есть несколько вопросов. Мистер Грюм обещал, что ответит на них.

Грюм поднял оба глаза к потолку, явно намереваясь вопросить у него, откуда она такая взялась на их головы. Потолок, естественно, молчал и говорить не собирался, а потому старый аврор тяжело вздохнул и неприязненно буркнул:

— Ну, спрашивай уж.

— Кто такой этот Феникс? Откуда он взялся? Как долго...

— Так, стоп, — Грюм для убедительности хлопнул ладонью по столу. — Перестань тарахтеть. Нечего особо рассказывать, так как информации очень мало.

— Но почему мы до этого ни разу о нем не слышали? Почему он показался на глаза только сейчас? Кто он такой вообще?

Грюм поморщился и демонстративно поковырял пальцем в ухе, тряся головой. Дамблдор только улыбнулся и промолчал. Гермиона раздраженно вздохнула. Никаких ответов! Можно было и не рассчитывать, что им что-то расскажут. Конечно, если бы вопрос задала, например, МакГонагалл, или еще кто-нибудь из старшего поколения... но они покинули собрание одними из первых. Только Снейп еще подпирал косяк двери, да Сириус с Ремусом застыли в креслах на противоположном от директора конце стола. Когда молчание затянулось, Сириус заворочался в кресле и нарочито громко прокашлялся. Гермиона заговорила снова:

— Профессор Дамблдор, что же вы молчите? Мистер Грюм, вы же обещали...

— Мисс Грейнджер, хватит частить, — профессор Снейп был спокоен и невозмутим, как всегда. Он вернулся обратно в кухню и уселся в свое кресло у стола. — Будьте так добры помолчать несколько минут и не перебивать. Готовы слушать?.. Так вот. Откуда взялся этот человек, действительно неизвестно, как неизвестно и то, откуда он берет информацию, либо же — что более вероятно — кто ее ему предоставляет. По крайней мере, мне так и не удалось вычислить второго шпиона, хотя, может быть, мы просто ни разу не пересекались... — Снейп вдруг умолк на несколько минут, словно о чем-то вспомнил или что-то вот только сейчас пришло ему на ум, но потом продолжил: — В стане Темного Лорда о нем узнали сравнительно недавно. Да и то только потому, что раньше рассказывать было некому, — профессор едва заметно приподнял кончики губ в насмешливой ухмылке. — Малочисленные отряды после встречи с ним просто переставали существовать. Потом единственный выживший в попытке избежать гнева господина рассказывал сущие небылицы о человеке, умеющем не гореть в огне. Думаю, нет нужды объяснять, что выжившим он пробыл недолго. Фениксом этого мага назвали сами Пожиратели — после того, как он просто перестал прятаться... Н-ну, или же когда нападающих было больше, чем пару десятков, и кое-кто успевал убежать, чтобы доложить о причинах провала операции, — Грюм на этих словах пренебрежительно фыркнул, но Снейп не обратил на это внимания. — Почему вы с ним ни разу не пересекались — тоже вполне объяснимо. Шпионы у него и у вас разные, — Гермиона чуть улыбнулась этим словам и услышала, как рядом хмыкнул Рон. — А вот почему ни разу не слышали — это уже вопрос к директору.

Присутствующие, как по команде, повернули головы к Дамблдору. Рон весь подобрался, Сириус встал со своего места и подошел ближе, опираясь бедром о столешницу. Гермиона и сама подалась вперед, не сводя с директора требовательного взгляда.

Дамблдор вздохнул, потирая глаза под очками-половинками, и произнес, как будто специально репетировал — Гермиона аж поморщилась от нарочитости и тона, и самих слов:

— Согласен, я совершил ошибку в том, что не поставил в известность никого из Ордена. Но ведь сначала мы не знали, на чьей он стороне, а потом довольно долгое время о нем не было никаких известий. Честно говоря, я думал, что он погиб...

— И как долго еще вы собирались молчать, директор, если бы мы сами его сегодня не увидели? — Сириус преувеличенно демонстративно растягивал слова, усевшись прямо на столе, у которого стоял. — Неужели жизнь вас так ничему и не научила?

— Блек! Ты забываешься! — прорычал Грюм; он остановился за спинкой кресла Дамблдора, словно страж, собравшийся его защищать.

— Что — «Блек»?! Разве я не прав?! Наш глубокоуважаемый директор решил перетянуть на свою сторону еще одного многообещающего мальчика. И использовать втемную, пряча его от нас, а нас, соответственно, от него. А потом директор запланировал бы какую-нибудь «решающую битву», — Сириус пальцами изобразил кавычки над последними словами, — и там уже представил бы нас друг другу. Или нет. Это уж как карта ляжет. Или каким боком шахматная доска повернется.

— Сириус, мальчик мой, ты не совсем прав...

— Ах, значит, в чем-то я прав в любом случае? — Сириус немного подался вперед и почти прошипел Дамблдору в лицо, ставя ударение на каждом слове: — И. Не смейте. Больше. Никогда. Называть меня. Мальчиком! Сколько лет понадобится, чтобы вы это запомнили?!

Дамблдор тяжело вздохнул и огляделся. Гермиона тоже. И тоже вздохнула. Похоже, Орден окончательно раскололся. Нет, они по-прежнему будут сражаться на одной стороне, но так давно и тщательно сдерживаемое недовольство действиями директора наконец-то прорвалось наружу. Сириус, например, и так слишком долго продержался. Теперь он перетянет на свою сторону еще и Ремуса, а тот и не будет особо сопротивляться. Сама она... она, конечно же, поддержит Блека, и Рон тоже, в этом не было никаких сомнений. Еще Невилл с Луной, слишком уж часто в последнее время мелькало в их глазах хорошо скрываемое раздражение... И все? А, нет, еще наверняка профессор Снейп — по вполне понятным причинам. М-да, маловато как-то...

Директор прервал затянувшееся молчание как раз в тот момент, когда оно уже грозило стать тягостным для всех, вовлеченных в этот разговор. В тишине его слова прозвучали неожиданно громко:

— Мы не смогли связаться с этим молодым человеком. Вообще никак. После сражений он исчезает раньше, чем кто-то успевает сказать ему хоть слово, а совы, посланные к нему с просьбами о встрече, неизменно возвращаются ни с чем. Не могу сказать, с чем это связано — обычно эти птицы всегда находят адресата, даже если он им незнаком... Отчасти именно поэтому мы не упоминали о нем при всех — нечего было говорить.

Сириус выразительно фыркнул и явно собирался добавить еще что-то нелестное, но Рон остановил его, покачав головой; он переглянулся с Невиллом, и в глазах его промелькнуло какое-то воспоминание... Гермионе понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять, о чем думает Рон, и она уже открыла рот, намереваясь задать очередной вопрос, когда ее опередил Грюм:

— А кстати, парень... — аврор повернулся к Невиллу всем телом и подозрительно прищурился. — Я заметил, что этот Феникс попросил тебя о чем-то молчать. Что он имел в виду?

Если бы этот разговор происходил пять лет назад, Невилл обязательно растерялся бы, начал бы что-то бормотать или оправдываться, не зная при этом, куда девать руки. Но Невилл вырос. И научился игнорировать пристальное недоброе внимание к своей персоне. Более того — научился врать, не краснея, прямо в лицо опытнейшему аврору с большим стажем и опытом работы:

— Не могу знать, мистер Грюм, — четко отрапортовал он, — этого человека я вчера увидел впервые.

Грюм еще некоторое время сверлил Невилла недоверчивым взглядом, но потом все же отвернулся, бормоча что-то нелестное о «современной молодежи».

Гермиона только сейчас заметила, что Дамблдор исчез — фактически сбежал — пока все они отвлеклись на разговор Невилла с Грозным Глазом. Она коснулась плеча Сириуса, обращая на это его внимание. Взбешенный, Блек медленно выдохнул через сжатые зубы. Еще бы: их просто оставили с носом! И не факт, что снейповским; дамблдоровский был не менее крючковатым, а уж насчет длины... и особенно если этот нос начинал соваться не в свое дело...

Сириус, досадливо рыкнув, рывком поднялся и ушел в свою комнату, потащив за собой Люпина — наверняка выпросит сейчас у Кричера бутылку эльфийского вина, и они вдвоем с Ремусом будут напиваться за закрытыми дверями. Снейп, никем, кроме Гермионы, не замеченный, уже переместился по каминной сети. Невилл немного замешкался и был цепко ухвачен за рукав и, фигурально выражаясь, приперт к стенке.

— Убедительно врешь, друг, — Гермиона решила обойтись без долгих предисловий. Луна, подошедшая, как всегда, неслышно, заинтересованно взглянула на мужа, но промолчала; она вообще в последнее время была молчаливой. — Но я слишком хорошо тебя знаю. Может, расскажешь? — честно говоря, глупо было надеяться на ответ, но ведь попробовать стоило.

Но, естественно, ничего из этого не вышло.

— Нет, — Невилл решительно мотнул головой. — Эта тайна не моя, я просто не имею права. Извини, — и, обняв Луну за плечи, исчез вместе с ней в зеленом пламени камина.

— И что это было? — Рон прислонился к стене рядом с Гермионой, чуть касаясь ее плечом. Гермиона рефлекторно отодвинулась; Рон вздохнул.

— Еще бы мне знать... Я чувствую, что Невилл молчит о чем-то важном, но вот о чем — это, видимо, тайна за семью печатями.

— А Луна?

— Луна не в курсе, и это еще один аргумент в подтверждение его осведомленности — уж если он даже ей ничего не сказал...

— М-да... И Дамблдор, как всегда, отделался только общими фразами...

— Зато как вовремя сбежал! Иначе Сириус растерзал бы его на части и без помощи своей анимагической формы.

— Да уж. Удивительно, как вообще сдержался...

Гермиона оттолкнулась от стены и прошлась по комнате, машинально расставляя по местам кресла и выравнивая стулья у стола. Вопросов после разговора с Дамблдором не только не поубавилось, но и, наоборот, — стало на порядок больше. Однако интуиция говорила ей, что, скорее всего, они так и останутся вопросами без ответов. Дамблдор снова затеял какую-то свою игру, в которой им отводилась уже привычная роль. Однако он, видимо, обладал короткой памятью, если не учел того, что игрушки могут и не захотеть подчиниться. Гермиона переглянулась с Роном и кивнула, отвечая одновременно и ему, и своим мыслям.

Поиграем, директор?

* * *

В середине декабря наконец-то выпал первый снег. Промерзшая, казалось, на много метров вглубь земля укрылась белоснежным пушистым покрывалом. Студенты — все, от мала до велика — затеяли во дворе грандиозную снежную битву под бдительным присмотром преподавателей.

Гермиона наблюдала за разворачивающимся сражением из окна Больничного крыла. Поппи за спиной недовольно ворчала о том, что все они к вечеру прибегут за Перечным зельем, и попутно прикидывала, хватит ли его на такое количество потенциальных больных.

А Гермионе вдруг остро захотелось туда, вниз, на свежий воздух. Туда, где только что третьекурсники едва ли не по самую макушку засыпали снежками профессора Флитвика, а затем с визгом и хохотом бросились врассыпную, когда вся эта куча «снарядов» вдруг поднялась и начала прицельно бить по ним самим, а маленький профессор заливисто смеялся, запрокинув голову. Туда, где МакГонагалл, мгновенно превратившись в кошку, пропустила над головой увесистый снежок и, презрительно фыркнув, демонстративно отошла подальше, гордо задрав хвост, под восхищенное аханье учеников. Где Невилл бок о бок с Роном азартно перестреливались со старшекурсниками, возглавляемыми близнецами Уизли, непонятно как и зачем здесь оказавшимися, а Луна неподалеку, собрав вокруг себя самых младших, создает из снега самые фантастические фигуры, какие только могли возникнуть в ее воображении...

Улучив момент, когда мадам Помфри ушла зачем-то в подсобку, Гермиона схватила зимнюю мантию и торопливо сбежала вниз. Застегиваясь на ходу, она уже на крыльце с кем-то столкнулась.

— Вас явно никто не учил смотреть, куда идете, мисс Грейнджер, — проворчал этот кто-то, оказавшийся профессором Снейпом.

— Простите, сэр, — пискнула Гермиона, обходя зельевара по дуге и устремляясь к ступенькам, точно так же засыпанным снегом, как и все вокруг.

Уже отойдя на приличное расстояние, она поскользнулась на ровном месте и едва не упала, вдобавок ко всему ей в спину врезался довольно тяжелый «снаряд». Оглянувшись, Гермиона попыталась отыскать этого меткого стрелка, собираясь немедленно дать сдачи, и... вот тут ей захотелось просто протереть глаза: профессор Снейп, все еще стоя на самой верхней ступеньке крыльца, демонстративно отряхивал перчатки! Наверное, выражение ее лица позабавило его, потому что он чуть улыбнулся уголком губ и — Гермиона могла поклясться в этом — подмигнул ей!

Чтобы скрыть ответную улыбку, Гермионе пришлось отвернуться, но сдержаться не получилось — сдавленно хрюкнув раз, другой, она звонко рассмеялась, зажмурившись и вытирая варежкой выступающие слезы.

— Ге-е-ерм! Помогай! — Рон высунулся из-за укрытия, наспех сооруженного их «командой» — оказывается, они с Невиллом перетянули на свою сторону едва ли не половину «войска» близнецов — и махал рукой, привлекая ее внимание, за что и был тут же атакован. И быть бы ему засыпанным снегом по самую макушку, как недавно Флитвику, если бы вовремя сориентировавшиеся «бойцы» не спасли своего командира, буквально выдернув его из-под обстрела.

Гермиона оглядела поле битвы, фыркнула:

— Еще чего! — и присоединилась к близнецам.

— Не-е-ет! — из-за противоположного укрытия послышался приглушенный стон и театральное восклицание: — Ты поразила меня в самое сердце!

— Защищайтесь, сударь! — проорала в ответ Гермиона и сделала замысловатое движение палочкой — целый рой снежков поднялся в воздух и, перелетев через укрытие, посыпался на головы «врагам».

— О, коварная... — еще одна театральная фраза была нахально прервана снежным «снарядом», метко залепившим говорящему рот. Исход сражения был предельно ясен.

— Герми, ты наша героиня! — в два голоса завопили Фред с Джорджем и повернулись к своей армии: — Качать ее, ребята!

— Только не это! — Гермиона, подхваченная десятком рук, завизжала, но ее никто не слушал...

Как же давно она так не веселилась! Может, правы все-таки близнецы, даже в это темное время всегда находя повод посмеяться? Как много времени прошло с тех пор, когда она могла ни о чем не думать, а просто позволить себе побыть ребенком. Сейчас же ее смешил и преувеличенно разобиженный Рон, и облепленный снегом с ног до головы Невилл, которому подбежавшая Луна помогала отряхиваться, а тот ловил ее за руки и все норовил поцеловать... Преподаватели накладывали на малышню высушивающие и согревающие чары, а сами тоже с трудом сдерживали смех, и такой счастливой Гермиона себя не чувствовала очень, очень давно...

В замок возвращались, когда короткий зимний день уже почти догорел. Там и сям еще то и дело раздавались смешки; в холле студенты разделялись на четыре потока, направляясь к своим гостиным.

Гермиона шла между Фредом и Джорджем, и улыбка все еще дрожала на ее губах, когда серебристый патронус-рысь приземлился прямо посреди главной лестницы и голосом Кингсли Шеклболта произнес:

— На Косой переулок совершено нападение. Своими силами не справимся. Их слишком много!

Пожирателей действительно было очень много. Косой переулок был ими переполнен, и бордовые мантии авроров выглядели не более чем редкими островками в целом море черного цвета. Редкие прохожие скрылись в магазинах, и через прозрачные двери только смутно белели их лица. Но хлипкие преграды не спасали и ничуть не защищали: большинство стеклянных витрин скалились осколками, кое-где уже бушевали пожары. В воздухе вспыхивали разноцветные росчерки заклинаний, и над всем этим стоял неумолчный гвалт, состоящий из злобных выкриков Пожирателей, ответных проклятий авроров, стонов раненных и предсмертных хрипов умирающих.

Гермиона выскочила из магазина близнецов и на долю секунды растерялась: хотелось бежать в несколько мест сразу, помочь как можно большему количеству людей… но Рон цепко ухватил ее за руку и задвинул себе за спину.

— Не высовывайся. Не видишь разве, что творится?

— Мне не пять лет! — Гермиона искренне возмутилась. — Я могу сама за себя постоять!

— Угу. И сама за себя полежишь в лазарете. Или предпочитаешь сразу кладбище?

— А ну, тихо оба! — гаркнул Сириус.

Перед их отрядом появился Кингсли. Выглядел он неважно: мантия превратилась в лохмотья, один рукав висел на честном слове, второй и вовсе отсутствовал, а рука от плеча до локтя была сильно обожжена; меловая бледность сделала цвет его кожи каким-то грязно-серым, и вдобавок его ощутимо покачивало. Гермиона ахнула и торопливо наложила Диагностирующее; просмотрела результаты, побледнела сама и прикусила губу.

— Сириус, я не справлюсь с этим, его срочно нужно к мадам Помфри.

Блек кивнул и подхватил Кингсли под руку, ненавязчиво направляя обратно в магазин, к камину, и попутно кивая в ответ на его слова. На мгновение обернувшись, он несколькими жестами поверх головы Гермионы передал распоряжения Шеклболта оставшимся снаружи и скрылся в дверях.

Рон повернулся к Гермионе и обхватил ладонями ее плечи.

— Послушай. Я знаю, что ты отсиживаться не станешь. Но пообещай хотя бы, что будешь рядом со мной, чтобы я мог прикрыть тебя.

Гермиона сбросила с плеч его руки.

— Много болтаешь. Вперед!

— Герм!

— Да, да! Все, что угодно, только пошли уже!

Их никто не стал дожидаться, И Гермиона сходу ввинтилась в толпу, размахивая палочкой. Одному Пожирателю, схватившему ее за рукав, досталось кулаком в челюсть; она довольно улыбнулась — с третьего курса ее коронный удар значительно улучшился.

Солнце уже совсем скрылось за горизонтом, густые чернильные сумерки скрадывали очертания предметов и людей, и если бы не всполохи заклятий, было бы совсем темно. И почему нападения чаще всего происходят ночью? Не оттого ли, что все самое страшное в жизни людей связано с боязнью темноты? Всегда — в каменном ли веке или в прогрессивном двадцать первом — страх перед неизвестным нечто, таящимся в темном ли углу комнаты, в неосвещенном ли переулке, неизбежно был самым сильным — и оттого самым запоминающимся. И не потому ли Волдеморт специально выбирал темное время суток для своих карательных акций? Чтобы страх перед ним еще возрос, чтобы от ужаса люди перестали соображать и утратили способность защищаться?..

Гермиона уворачивалась от летящих в ее сторону цветных лучей, ставила щиты и била в ответ, но на периферии сознания билась мысль о том, что их мало, слишком мало для того, чтобы отразить эту атаку. Хотелось иметь десять пар рук и, по крайней мере, четыре головы, чтобы отразить больше проклятий, чтобы видеть больше, чем возможно увидеть одной парой глаз...

Не этого ли они все опасались? Не этого ли подсознательно ждали? Ведь давно было ясно, что Волдеморт не оставит в покое Англию, отвлекшись на насаждение своего режима в других странах, что он только выжидает и собирает силы, чтобы потом нанести удар во всю свою мощь.

Попав в волшебный мир, Гермиона перестала верить в чудеса, когда поняла, что любое чудо можно сотворить своими руками при помощи волшебной палочки. Однако сейчас ей остро захотелось вернуть назад ту детскую веру, потому что только чудо и могло им помочь.

Эти Пожиратели явно не были зелеными новичками — для первого серьезного сражения Волдеморт не пожалел бойцов из основного состава своей армии, и преимущество было на их стороне. Орденцев и авроров вместе взятых было так катастрофически мало… и их число все сокращалось. Они выбывали из строя один за другим, раненные, но, по большей части, все же убитые, не сдаваясь до последнего, дорого продавая свою жизнь. Без сомнения, каждый из них понимал, что — вот оно, то, что витало в воздухе последние несколько месяцев, а то, что было раньше — так, детские игрушки. Гермиона уже и сама зажимала ладонью глубокую резаную рану на бедре, не имея возможности остановиться даже на мгновение и хоть наскоро залечить ее. И Рона оттеснили так далеко, что он вряд сможет к ней пробиться…

Вон Невилл; он бьется, сосредоточенно нахмурившись, движения скупые и четкие — ни  одного лишнего. Лонгботтом уже давно не тот увалень, каким был раньше, да и не может он себе позволить ошибиться — его в Хогвартсе ждет Луна, оставшаяся присматривать за младшекурсниками. Мантия Невилла изодрана и вся в крови — неясно только, его или чужой, но это нисколько его не трогает и не умаляет его решимости. Он сейчас, в эту самую минуту отвоевывает у Волдеморта свое право на счастье, право на то, чтобы жить, не оглядываясь поминутно по сторонам и не вздрагивая от малейшего шороха.

Сириус дерется молча, не зубоскалит и не осыпает противников оскорблениями — не желает тратить на это драгоценные силы. Он хороший боец, можно даже сказать, один из лучших, уступает разве что только Грюму, да еще, пожалуй, Снейпу. Но и он рано или поздно устанет, а их всех к тому времени задавят числом. И Сириус, взяв на себя обязанности старшего их группы, наверняка понимает это лучше других.

Косой переулок горел — весь, от края до края полыхал огнем. Уцелевшие хозяева разнообразных магазинчиков даже не пытались спасать свое имущество; они вместо этого, предварительно переправив детей в безопасные места каминной сетью, яростно отстреливались от налетчиков. Но их знаний и навыков явно не хватало для полноценного отпора. А Пожиратели все прибывали, словно их кто-то из мешка высыпал.

Снег, еще сегодня утром сверкавший белизной, теперь был густо обагрен кровью. Запах ее — запах соли и железа — Гермиона почему-то ощущала особенно остро; его не перебивали даже висящие в воздухе дым и копоть от рухнувших вследствие пожара зданий.

Мысли в голову лезли самые неподходящие: почему-то подумалось, что на восстановление главной улицы магической Англии уйдет немало времени и средств. Затем — что у нее в лаборатории осталось недоваренное Кроветворное под заклятием стазиса. После того, как Гермиона поступила в распоряжение мадам Помфри, ее задачей было варить зелья попроще для Больничного крыла; более сложные и трудоемкие Снейп не доверил бы никому, даже лучшей выпускнице Хогвартса. Вспомнился сегодняшний снежок в спину и все тот же профессор, невозмутимо отряхивающий перчатки. Невольная улыбка против воли снова появилась на губах — очередной противник яростно взрыкнул, выкрикнул что-то оскорбительное и взмахнул палочкой, но был убит белым от ярости Роном; он появился рядом так неожиданно, что Гермиона даже вздрогнула. Под его прикрытием она торопливо залечила свою рану, и Рон сразу же растворился в гуще сражения. От сердца отлегло — он жив, и с ним все в порядке…

Гермиона тряхнула головой и снова сосредоточилась — не дело это, отвлекаться, когда вокруг такое творится.

Она быстро осмотрелась. Увиденное не вдохновляло: несмотря ни на яростное сопротивление, ни на свои навыки в боевой магии, которыми они еще недавно так гордились — конечно, их ведь сам Грюм обучал! — ни на помощь обывателей, было очевидно, что этот бой они проиграли…

И вдруг в этом малом филиале ада на земле что-то громыхнуло. Мостовая под ногами закачалась, а огня стало еще больше, если такое вообще было возможно. Откуда-то с площади перед банком прикатилась волна ревущего пламени, выкашивая нападающих, и каким-то чудом обогнув оставшихся в живых и орденцев, и авроров, и даже простых жителей.

Гермиона испытала чувство дежавю: все это уже было не так давно — и стена огня, и крики пожирателей... Все было так же, как и несколько недель назад — и в то же время не совсем так.

Начать с того, что Феникс сегодня появился не один. Рядом с его высокой фигурой была еще одна, пониже, но точно так же с ног до головы укутана в черную мантию с глубоким капюшоном. Вот этот второй присел на корточки и прижал ладони к земле. Мостовая снова задрожала, а в некоторых местах появились огромные разломы. Эти двое работали очень слаженно — те из Пожирателей, кто не погибал в огне, оказывался поглощенным словно бы самой землей. Такого Гермиона никогда раньше не видела. Огненная стена просто уничтожала противников, не давая им даже ни малейшей возможности защититься, а зияющие щели поперек улицы, заполучив в себя жертву, шевелились, смыкаясь, как огромные рты. Зрелище было жутким и одновременно захватывающе-впечатляющим.

И снова вернулось ощущение, что она все это уже видела — с высоким звоном и как-то очень поспешно лопнул антиаппарационный щит, и зазвучали частые хлопки перемещений. Трудное сражение в одночасье закончилось победой светлой стороны… а в локоть Феникса аврорской хваткой уцепился Аластор Грюм:

— Юноша, нам с вами очень нужно поговорить, не находите?

— А я ничего не терял! — с вызовом ответил тот и попытался освободиться.

Однако Грозный Глаз держал крепко, а в следующее мгновение они оба исчезли в голубоватой вспышке портключа. Сириус рядом, за неимением хоть сколько-нибудь уцелевшей стены, досадливо пристукнул кулаком о кулак и раздраженно выдохнул:

— Достали-таки! Получили, что хотели! — и аппарировал.

Гермиона обвела взглядом разгромленный Косой переулок. Видно было плохо — когда цветные лучи перестали летать над головой, стало заметно, насколько уже стемнело вокруг, — однако масштабы разрушений действительно впечатляли. По обе стороны улицы не осталось ни одного целого здания; нет, где-то там, дальше, за ее пределами, все было в порядке, здесь же не осталось камня на камне: и магазинчики, и квартиры владельцев над ними — все лежало в руинах.

Те, кто выжил в этой бойне и мог стоять на ногах, помогали раненным, переносили убитых, чтобы обеспечить им достойное погребение… и было так тихо... После криков, после шума сражения, свиста проклятий, треска пожаров наступила звенящая тишина, и это сейчас даже как-то… пугало, что ли.

Гермиона снова огляделась. Соратники в большинстве своем уже аппарировали или же переместились с помощью портключей в лазарет. Загадочного спутника Феникса тоже не было видно. Интересно, когда он успел скрыться? И кто он?..

За спиной послышались два синхронных горестных вздоха. Близнецы Уизли, стоя плечом к плечу, созерцали разоренный магазинчик приколов.

— Фред… Джордж… Мне так жаль…

— Это ж теперь… — начал Джордж.

— …все сначала начинать… — закончил Фред.

Они еще раз вздохнули и вдруг широко, ослепительно улыбнулись.

— Все равно мы давно хотели…

— …поменять интерьер…

— …а теперь и повод появился.

— Вы все-таки неисправимые оптимисты! — подошедший сзади Рон обнял обоих братьев за плечи. Близнецы разом посерьезнели.

— Жизнь слишком коротка, братец…

— …чтобы тратить ее на беспредметные сожаления.

— Согласна, — поставила точку в этом разговоре Гермиона.

* * *

Альбус Дамблдор нервно мерил шагами свой кабинет. Охранные чары вокруг школы звенели почти непрерывно, возвещая о все новых и новых раненных, направляющихся в Больничное крыло. В который раз за последние несколько часов Альбус думал о том, что, возможно, было бы лучше, отправься он в Косой переулок. Быть может, сражаясь вместе со всеми, он принес бы больше пользы. Но… появление там Тома не планировалось, а следовательно, нельзя было исключать вероятность того, что данное нападение — лишь отвлекающий маневр, и страшно даже представить, что было бы, если бы Хогвартс остался без защиты.

Однако время шло, враждебных поползновений в окрестностях не наблюдалось, и беспокойство с удвоенной силой начало грызть изнутри старого директора. И Грюм молчит… что явно свидетельствует об особой серьезности ситуации.

Наконец, когда Альбус уже окончательно решился отправиться на выручку, охранный контур в очередной раз зазвенел, а в следующую секунду в кабинете появился непривычно взбудораженный Аластор, удерживающий вырывающегося мальчишку в черной мантии.

Дамблдор поудобнее перехватил волшебную палочку, но почти сразу же и опустил ее: в незнакомце он угадал того, за кем Орден Феникса гонялся вот уже больше полутора лет, и чьим сотрудничеством сам Альбус так старался заручиться. Это была неожиданность — но приятная, вне всяких сомнений. Надо же, у Аластора все-таки получилось! Теперь ничто не помешает им поговорить в спокойной обстановке. Альбус постарался улыбнуться как можно радушнее:

— Добро пожаловать в Хогвартс, молодой человек! Прошу вас, присаживайтесь. Я давно хотел с вами поговорить. Аластор, отпусти же нашего гостя! — последние слова он сопроводил еще одной мягкой улыбкой.

Но юноша не двинулся с места, продолжая зыркать исподлобья недобрым взглядом. Его поведение, в принципе, не было неожиданностью, но могло существенно затруднить общение, а значит, придется сделать все, и даже немного больше, чтобы первый их разговор не закончился ничем. Альбус, уже собравшийся занять свое собственное кресло, замер на мгновение, затем сделал красноречивый приглашающий жест и снова повторил:

— Садитесь же! Поверьте, вам никто не хочет причинить вреда. Вы желанный гость здесь, мистер…

— Насколько мне известно, с гостями принято обращаться несколько по-другому, — хмуро ответил тот, демонстративно отряхивая рукав, который, наконец, отпустил Грюм, и придирчиво рассматривая смятые складки на нем. Прозрачный намек на то, что неплохо бы представиться, он начисто проигнорировал.

С большим трудом Альбус сохранил невозмутимое выражение лица. Видимо, это уже была старость: сдержать эмоции становилось все сложнее и сложнее — сказывались сильная усталость и постоянный невроз. Каков же мальчишка-то! До сих пор оставалось непонятным, стоило ли привлекать его на свою сторону, не ошибка ли это? Мягко говоря, парень был каким-то неконтактным. Темная лошадка, одним словом. А с другой стороны, привлекала его сила, такая яркая, нестандартная по меркам магического общества, небывалая мощь. И ни в коем случае нельзя допустить, чтобы это досталось Тому. Тогда надежды на победу точно не останется.

Эти и подобные им мысли пронеслись в голове за считанные секунды, вслух же Альбус сказал:

— Я прошу прощения за действия мистера Грюма. И все-таки, боюсь, нам с вами придется поговорить, даже при всем вашем нежелании. Просто так исчезнуть отсюда вам все равно не удастся.

— Вы абсолютно уверены в этом? — о, а вот сейчас поведение этого наглеца кардинально изменилось. Пряча в уголках губ скептическую усмешку, он развалился в кресле и закинул ногу на ногу. Альбус опустился в свое с неслышным вздохом — спина уже начала побаливать — и кивком указал Аластору на третье такое же. — Ладно, не буду вас разуверять. Пока. В конце концов, вы столько сил приложили, чтобы затащить меня сюда... Мне уже даже интересно, что такого важного вы имеете мне сказать, — в голосе Феникса звучала неприкрытая издевка.

Грозный Глаз выразительно нахмурился. Он был человеком старой закалки, и соблюдение субординации в разговоре со старшими считал важнейшим элементом общения, а потому вспылил:

— Следи за своим языком, мальчишка! Как ты смеешь разговаривать в таком тоне с величайшим магом столетия?

— Мистер Грюм, — с нажимом начал тот, — я, кажется, не давал вам права мне «тыкать». И потрудитесь соблюдать общепринятые нормы приличия, иначе у постороннего человека может сложиться впечатление, что вас воспитывали бродяги из Лютного, а не отец с матерью!

— Что?.. Да ты…

Альбус вздохнул. Пора было прекращать этот балаган, иначе конструктивного диалога точно не получится. Мальчишка дерзок, а Аластор молчать не будет. И хотя поддержка старого друга была бы весьма и весьма кстати сейчас, но нужно было выбрать меньшее из двух зол. Альбус несколько раз кашлянул, чтобы привлечь внимание спорщиков, и произнес:

— Аластор, не мог бы ты покинуть нас ненадолго?

Грюм прервался на середине очередной уничижительной фразы, сердито фыркнул и ушел, нарочито громко хлопнув дверью. Альбус позволил себе еще одну мягкую улыбку:

— Ну вот, теперь, надеюсь, мы можем спокойно поговорить?

— Господин директор, вам нет нужды упражняться в красноречии, я и так знаю все, о чем вы хотите мне сказать. Но, признаться, не вижу в этом никакого смысла. Что даст мне факт того, что я присоединюсь к вам? Ничего. Более того, лично я прекрасно обходился и обхожусь без вашего Ордена, это вам нужен сильный союзник. Однако мне неинтересны ни ваши аргументы, ни мнимые выгоды, которые вы намерены мне предложить, а посему — давайте разойдемся и пойдем каждый своей дорогой.

Вот ведь!.. Такое впечатление, что он успел поговорить с Блеком — цитировал его почти слово в слово. Понятно, что сейчас он не настроен на диалог, но непонятно, почему. И это действительно странно — это открытое предубеждение против него, признанного оплота света… уже очень, очень давно Альбус не ощущал такого мысленного раздрая.

Молчание затягивалось; было ясно, что конкретно сейчас никакие уговоры не подействуют, а значит, придется отступить от своих планов на неопределенное время. Жаль. Очень жаль, что так получается, но… тут уж ничего не поделаешь.

— Прискорбно, молодой человек, что вы именно так это воспринимаете. Ну, что ж, я не стану вас разубеждать — сейчас, — Альбус привычно сложил пальцы «домиком»; его всегда странно успокаивал этот жест. — Надеюсь все же, что вы перемените свое мнение. Идет война, и долг любого из нас — сделать все, чтобы искоренить тьму... Кстати, может, хоть имя свое назовете?

— Нет, — ответ был категоричным. — Вам это незачем, а мне — просто не хочется. К тому же, директор, от того, что вы будете знать мое имя, совы не начнут находить ко мне дорогу.

— Но как еще мы сможем связаться с вами, если вдруг нам понадобится ваша помощь?

— Господин директор, — Феникс укоризненно покачал головой, — не пытайтесь выставить себя глупцом. За столь продолжительное время вы-то не могли не заметить, что я не подчиняюсь никому. Впрочем, если помощь действительно понадобится, уж будьте уверены, я об этом узнаю.

— А если будет поздно? Как, например, сегодня? Столько жертв…

С неким тайным удовлетворением Альбус наблюдал, как едва заметно помрачнело лицо мальчишки. Возможно, он винил себя, что опоздал... Так, может, если не удалось сыграть на чувстве долга, то получится с чувством вины?

— Знаете, сэ-э-эр, если бы я не знал всех ваших приемов, я бы купился. Честное слово. Но — нет. Нет, и еще раз нет. Вам не удастся мной манипулировать.

Дамблдор почувствовал некое разочарование и не мог понять, от чего оно именно. Казалось, что из его рук ускользало нечто важное. Отчаянно хотелось сделать хоть что-то.

— Мальчик мой, я и не собирался…

— Оставьте ваши обращения для борделя, директор! — непроницаемая маска на мгновение упала, сквозь нее прорвалась настоящая злоба. Вот уж действительно: реакция точь-в-точь блековская. Феникс между тем встал и отвесил церемонный поклон: — Наш разговор исчерпал себя. Всего доброго, директор Дамблдор.

Ну, просто убийственная вежливость! Пока Альбус лихорадочно соображал, какими еще словами убеждать мальчишку, тот уже собрался уходить.

— Альбус, мне нужно… — дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. Северус влетел в кабинет, едва не столкнувшись с Фениксом. — Прошу прощения.

Тот ответил еще одним полупоклоном и исчез в огне.

— Это тот самый?..

— Да, Северус, это он.

— А как он?..

— Понятия не имею.

— Но ведь в Хогвартсе нельзя аппарировать!

— Не только. Запрещены любые перемещения, даже порталы не подействуют, если я не позволю. Исключение составляют лишь эльфы, но их магия в принципе отличается от нашей.

— Альбус, не читайте мне лекций, я не первокурсник. Лучше расскажите, как все прошло.

— А никак.

— То есть?

— Он отказался сотрудничать. Правда, заявил, что мы можем рассчитывать на него, если понадобится.

— Это уже немало. Мы примем любую помощь, какую нам захотят предложить.

— Однако я хотел, чтобы он стал нашим союзником! Идет война, и долг каждого — сражаться со злом.

— Альбус, вы старый дурак, — Северус был прямолинеен, как всегда. Однако сейчас он, кажется, вышел из себя и даже не заметил, как поморщился директор в ответ на его заявление. — Вы говорили с ним о долге? Может быть, вам напомнить, что произошло, когда вы давили этим долгом на другого ребенка? Не боитесь повторения ситуации?..

Дверь снова громко хлопнула. Оставшись один, Альбус тяжело вздохнул. И почему никто не понимает его целей? Неужели не ясно, что во время войны все средства хороши? Ну да, он ошибся с Гарри — мальчик предпочел сбежать от ответственности. А ведь сколько сил было потрачено на его поиски!

Никто ведь сразу даже не понял, что Гарри пропал. Просто утром он не появился на занятиях. И только когда мальчик не пришел и на обед, его друзья, а вслед за ними и преподаватели, забили тревогу. Сначала авроры просто прочесывали территорию школы и Запретный лес, затем зона поисков расширилась, включив в себя еще и Хогсмид с прилегающими к нему окрестностями. Но, увы, это не дало ожидаемых результатов... А поиск по магическому фону волшебной палочки привел Альбуса в Литтл Уингинг, где все следы оборвались.

Школа гудела, как растревоженный улей. Взбудораженные студенты обсуждали только одну новость — исчезновение Мальчика-Который-Выжил. Ни о какой дисциплине не могло быть и речи, впрочем, и сами преподаватели не слишком на ней настаивали — не до того всем было. А ЗОТИ вообще пришлось отменить. Всегда такой сдержанный, Северус орал, плевался ядом и чуть ли не ногами топал в бессильной ярости. В конце концов, сообщив, что Волдеморт тоже желает лицезреть Гарри Поттера, зельевар пропал на несколько недель, занимаясь поисками лично. Вернулся он еще более мрачный, чем обычно, и сразу же направился в лабораторию. Поппи достала из хранилища образец крови мальчика для поискового зелья, но и оно не сработало.

Кажется, именно тогда Альбус впервые за несколько десятилетий почувствовал, что что-то ускользает от его внимания. Как?.. Как подобное вообще могло произойти? Не мог человек — тем более, маг — просто исчезнуть. Не бывает такого! Любого волшебника можно найти — по остаточному следу используемой магии, по крови, да совиной почтой, наконец! А в случае с несовершеннолетними вообще все гораздо проще — министерский След на их палочках позволяет практически мгновенно засечь место несанкционированного волшебства, и уж совсем ничего не стоит проследить потом за отправленной с предупреждением совой. Однако сейчас все поиски зашли в тупик: поисковое зелье не срабатывало, совы возвращались ни с чем, След молчал, словно мальчик вообще никогда не  использовал магию…

Они не оставили своих попыток даже спустя месяцы после исчезновения Гарри, однако результат оставался прежним — нулевым. А потом в Хогвартс заявился Сириус и устроил форменный скандал с криками и обвинениями. От неконтролируемой вспышки его магии кабинет Альбуса снова оказался в руинах.

Блек, как, впрочем, и Северус, до сих пор не потерял надежду найти крестника и периодически срывается в неизвестном направлении, хаотично перемещаясь по всей стране; видимо, рассчитывает однажды встретить Поттера прямо посреди улицы в каком-то Богом забытом захолустье.

Иногда и Волдеморт вспоминал о Мальчике-Который-Выжил и гонял на его поиски своих слуг, но с течением времени подобное происходило все реже, пока, наконец, совсем не прекратилось...

Теперь еще и этот Феникс! Совершенно неуправляемый, дерзкий мальчишка! Что, если переубедить его не получится? Если он все же переметнется на темную сторону? Альбус издал еще один тяжкий вздох. Никто не понимает, каково это — принимать решения в одиночку, быть в ответе за каждый провал и за каждую смерть. И так тяжело без элементарной поддержки... Даже Минерва в последнее время перестала верить на слово, и постоянно переспрашивает, уверен ли он в том или ином своем решении. Нет, не уверен! Жизнь каждого погибшего в этой войне бойца светлой стороны ложится грузом на его, Альбуса, плечи, и чем дальше, тем более неподъемным становится этот груз...

Но победа сама расставит все по своим местам, а победителей, как известно, не судят.

Альбус был в этом абсолютно уверен.

Предупреждение: мало действия, но много слов.

От автора: я прошу прощения у всех, кто читал, и у всех, кто ждал продолжения, за такое долгое мое отсутствие. Однако реал — штука непредсказуемая, и со своей стороны я могу лишь пообещать, что настолько долгих перерывов больше не будет. Тем более, что до конца осталось не так уж и много.

* * *

«Ситуация сложилась критическая. Очень нужна твоя помощь. Не откажешь?»

* * *

«Если вдруг, совершенно случайно, тебя занесет в городок N в Уилтшире восемнадцатого числа сего месяца, примерно в два часа пополуночи, обрати особое внимание на дом по Третьей авеню, 125. Семья Макферсон, магглы, их дети — в Хогвартсе, на втором и четвертом курсах...»

* * *

«Наполовину магический городок в Дербишире. Через два дня. Координаты для аппарации прилагаются. Будь готов к неожиданностям, этот отряд хорошо обучен».

P.S. Дурацкая у тебя кличка”.

* * *

«Косой переулок, сегодня вечером. И я иду с тобой. Это не обсуждается.

P.S. И все-таки прозвище у тебя донельзя глупое».

* * *

«С Рождеством тебя, огненная птичка!

Встречаемся через три часа там же, где и в прошлый раз: отправляемся на традиционное праздничное светопреставление. Работаем вместе. Согласись, у нас неплохо получилось, не так ли?

P.S. Пока не сменишь имечко, и не надейся”.

* * *

Гермиона подняла гудящую голову со скрещенных рук и устало потерла ладонями лицо. Скорей бы закончился этот день! Кажется, она так не уставала с тех пор, как ей впервые пришлось самостоятельно лечить попавшего в засаду аврора. Но и тот первый опыт казался чем-то несущественным по сравнению с сегодняшним днем. Мало того, что половина студентов перебывала сегодня в Больничном крыле с одинаковыми симптомами простуды, не говоря уже и о том, что ей пришлось почти все предыдущие сутки простоять перед котлом, чтобы обеспечить лазарет должным количеством перечного зелья, так еще и старшекурсники с трех факультетов решили выяснить отношения с представителями Слизерина. Дело закончилось грандиозной потасовкой прямо в коридоре перед Большим залом и вылилось в несколько десятков переломов, парочку неопознанных заклятий, видимо, в спешке наложенных неправильно, и просто несметное количество синяков, ушибов и кровоточащих, разбитых в драке костяшек пальцев, губ и носов. К счастью, мадам Помфри за время работы в школе повидала всякого, и фиолетовые щупальца вместо рук не заставили ее ни упасть в обморок, ни даже просто растеряться. Еще до наступления ужина все пострадавшие были вылечены и отправлены по факультетским гостиным, медиведьма удалилась в свои покои, а Гермиона устало приткнулась на стульчике возле столика в углу, рядом со шкафчиком для самых распространенных зелий и, кажется, ненадолго задремала.

Сейчас она усилием воли поднялась со стула и прошлась по помещению, изредка взмахивая волшебной палочкой, чтобы зажечь очередной светильник. В данный момент освещение не должно быть очень ярким, достаточно всего нескольких ламп, просто чтобы обозначить готовность принять любого больного и в любое, даже самое неурочное, время суток. Гермиона машинально проверила наличие обезболивающего, кроветворного и кровоостанавливающего зелий и их количество — пусть запасы их тратились в последнее время только на пострадавших в очередной стычке студентов, однако готовым нужно быть ко всему. Еще раз пробежалась взглядом по ровным рядам кроватей, застеленных белоснежным бельем, поправила стул, на котором сидела, и с явной неохотой ушла к себе — нужно было хотя бы попытаться отдохнуть.

Однако в тишине маленькой комнатки сразу вернулись мысли, от которых она упорно стремилась убежать вот уже почти неделю, занимая руки работой, чтобы не давать себе расслабиться и не впадать в панику. Профессор Снейп отсутствовал уже шесть дней. Целых шесть дней, и это после того, как вот уже более двух месяцев не было ни единого намека на какую бы то ни было серьезную деятельность Темного Лорда. Только мелкие раздражающие стычки, призванные, как утверждал Грюм, отвлечь их внимание от чего-то действительно серьезного.

Может, и нет повода для волнений, может, Пожиратели вместе со своим господином в самом деле планируют какую-нибудь устрашающую акцию, не смея покинуть Лорда даже на минуту. В последнее время Гермиона отчаянно надеялась, чтобы это было так, чтобы не случилось ничего непоправимого. Однако тревога, затаившаяся в глазах Макгонагалл, изменившееся поведение всегда добродушного Флитвика, который уже несколько дней не улыбался, трясущиеся руки мадам Помфри, хотя ранее за ней не водилось подобного, совершенно не внушали оптимизма. Один лишь Дамблдор сохранял спокойствие. Это очень раздражало — и, похоже, не только Гермиону. Несколько раз она видела, как Минерва что-то возмущенно выговаривала директору, но тот только кивал головой и, улыбаясь, успокаивающе похлопывал ее по руке.

Прекратив наматывать круги по комнате, Гермиона легла на кровать одетой прямо поверх покрывала и свернулась клубочком. Она устала, она чертовски устала за этот день, за всю неделю, за два с половиной месяца, прошедших с момента последней серьезной битвы с армией Волдеморта. Постоянное выматывающее напряжение, ожидание — очередного нападения или еще какой-нибудь подлости — отравляло жизнь, мешало дышать спокойно.

Неудивительно, что дети сегодня сорвались — они ведь тоже чувствовали...

Додумать эту мысль не дал резкий сигнал тревоги, разрывающий барабанные перепонки. И почему у них у всех такой противный звук? Однако размышлять больше было некогда, и Гермиона, зажав руками уши — ничего не поделаешь, теперь он выключится только через полную минуту — поспешила к главному входу, на ходу успокаивающе кивнув мадам Помфри.

* * *

Северус Снейп очнулся в Больничном крыле. В один миг, без того смутного состояния между сном и явью, так, словно в темной комнате засветили Люмос — вот только что он был во тьме, а вот уже вокруг свет, и солнечный луч слепит глаза даже сквозь плотно закрытые веки. Откуда было взяться солнцу? — возникла мысль и тут же пропала: ну да, весна же надворе, март месяц все-таки...

Боль тоже вернулась внезапно. В теле, казалось, не осталось ни одной целой кости, болела даже кожа от соприкосновения стонкой тканью пижамы. Наверное, закончилось действие Болеутоляющего зелья, что и выдернуло Северуса из сна, или из беспамятства — где бы там ни находилось его сознание до этого момента.

Интересно, сколько он уже здесь? Судя по ощущениям — не особо приятным, кстати, — не менее двух или даже трех суток. Мышцы затекли и на каждую попытку движения отзывались таким протестом, что это в сочетании с вернувшейся болью создавало полнейшее впечатление все еще продолжающейся пытки.

Следом за болью вернулись и воспоминания, накрыли приливной волной, сердце застучало, колотясь о ребра в тщетной попытке выскочить из груди, и Северус задохнулся, выгибаясь на больничной койке, судорожно сжимая пальцами одеяло, от осознания того, что он — жив. Жив. ЖИВ! Воздуха не хватало катастрофически; где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что по нему явно уже давно Мунго плачет — шутка ли, такие срывы! — и немного бесшабашное веселье — не умер там, так точно умрет здесь, в тепле и безопасности; кажется, это называется панической атакой или еще как-то, он никогда не был силен в специализированных медицинских терминах... но легкие горели, и вдохнуть все не получалось...

...Запищали Сигнальные чары, прибежала мадам Помфри, захлопотала над ним, взмахивая палочкой. Воздух ворвался в легкие, обдирая гортань; Северус закашлялся, а мадам Помфри расставила на прикроватном столике целую батарею пузырьков и флакончиков и непререкаемым тоном заставила его все это выпить. Упираться не осталось сил, а потому он покорно открывал рот, глотая микстуры собственного приготовления, и думал о том, что, когда все это закончится, обязательно поработает над их вкусом, чтобы сделать его более приемлемым...

Закончить эти, вне всякого сомнения, полезные размышления не удалось — успокоительное зелье было со снотворным эффектом, усталость навалилась внезапно...

Засыпая, Северус чувствовал, как мадам Помфри, легко поглаживая его по руке, тихим голосом обещала, что все будет хорошо.

Когда он снова открыл глаза, был уже поздний вечер, судя по тому, что прямо в окно с темного неба заглядывала полная луна. Северус осторожно повернул голову, пошевелил рукой, попытался повернуться. Боли он не почувствовал, и это уже было хорошим знаком. Сигнальные чары еле слышно потрескивали, но срабатывать пока явно не собирались. Воспользовавшись этим, Северус огляделся и прислушался.

Его кровать была отгорожена ширмой, но сквозь нее пробивался неяркий свет: в углу, у шкафчика с зельями, горела свеча и еле слышно позвякивали склянки. Скорее всего, мадам Помфри проводила ревизию своих запасов — было слышно, как она вполголоса надиктовывает мисс Грейнджер названия тех зелий, которые необходимо было приготовить в ближайшее время. Профессионал в Северусе взыграл, и он навострил уши. Болеутоляющее, Кроветворное, Кровоостанавливающее, Костерост — ну, с этими все понятно, наверное, запасы их на самого же Северуса и были истрачены. В их приготовлении нет ничего сложного, мисс Грейнджер должна справиться и без его помощи, как и с Перечным, необходимое количество которого увеличивалось прямо пропорционально количеству слякотных дней с наступлением весны...

Что?! Северус едва не подпрыгнул на кровати, но вовремя вспомнил о Следящих чарах и улегся обратно. Зелье от последствий Круциатуса он всегда готовил только сам, по той причине, что усовершенствованный им вариант не был известен более никому. Этому было простое объяснение — у Северуса была аллергия на вытяжку из лепестков ложной болотной мяты, входящую в общепринятый рецепт (обнаружился данный факт самым банальным образом — в далекой юности он едва не умер от анафилактического шока, выпив это зелье после очередного собрания у Лорда). Для себя Северус изменил формулу приготовления, а запасы хранил в своем личном хранилище. Наверное, Альбус взломал запирающие чары на двери и принес в Больничное крыло все, что там оставалось — а это не так и много, Северус как раз собирался начать варить новую порцию, еще до того, как... Однако если его попытаются лечить тем, что приготовит мисс Грейнджер, последствия будут до обидного предсказуемыми.

Привычное раздражение всколыхнулось в нем, и Северус уже собирался окликнуть медсестру, эту глупую курицу, чтобы высказать ей, что он думает о наличии мозгов в ее деревянной черепной коробке, когда его отвлек посторонний звук. Входная дверь чуть слышно скрипнула, впуская позднего посетителя. Звякнула, разбиваясь, выпавшая из чьих-то рук склянка.

— М-мистер Макгрегор! Нельзя же так пугать людей! — Поппи возмущенно вскрикнула, но тут же понизила голос, видимо, боясь разбудить единственного на данный момент пациента.

— Прошу прощения, леди. Уверяю вас, подобное отнюдь не было моей целью.

Этот голос был незнаком Северусу: глубокий, чуть вибрирующий на низких нотах, и — что уж говорить! — несомненно, располагающий. Недаром Помфри тут же сменила гнев на милость и уже совершенно другим тоном — Северус мог бы поклясться, что в нем звучали игривые нотки! — спросила:

— Могу я чем-то помочь знаменитому Фениксу?

Так вот кто это! Северус видел этого человека несколько недель назад в кабинете Альбуса. Но что он делает здесь? Он же отказался от сотрудничества?

— Я попросил бы не называть меня этой кличкой. Пожалуйста, — а сейчас этим голосом можно заморозить океан, причем без всякого применения магии, и мадам Помфри мгновенно потерялась, возвращая деловой тон:

— Да-да, конечно, простите... Так чем могу помочь?

— Я хочу узнать о самочувствии мистера Снейпа. Он уже очнулся?

— Он приходил в себя сегодня днем, но сейчас снова спит. Вы хотели с ним поговорить?

— Нет! — Северус едва не подпрыгнул на месте от резкого окрика и рассердился уже на себя — и куда девалась железная выдержка? Нет, Северус, тебе точно пора нервы лечить! Но такая реакция на в общем безобидный вопрос была несколько... нестандартной и, пообещав себе, что обязательно поразмыслит об этом на досуге, он снова прислушался к разговору: — Просто скажите — с ним все будет в порядке?

— Северус — очень сильный человек, — в голосе медиведьмы послышались нотки гордости, как будто то, что он, Северус, сильный — исключительно ее, Поппи, личная заслуга. — Конечно, повреждений очень много, но лечение протекает успешно, и, думаю, через три-четыре недели он уже полностью поправится.

— Благодарю, мадам.

Дверь снова скрипнула — видимо, Макгрегор покинул Больничное крыло.

— На сегодня, пожалуй, все, дорогая. Спокойной ночи, — произнесла медиведьма и с негромким стуком закрыла шкафчик. Зашелестел пергамент.

— Спокойной ночи, мадам Помфри, — двери внутренних покоев закрылись за обеими.

Северус едва слышно выдохнул, расслабился и прикрыл глаза — ему было о чем подумать.

Прежде всего его интересовало, кем был его неожиданный спаситель. В Малфой-меноре защита не хуже, чем в Гринготтсе. Каждое движение отслеживается, причем, насколько Северусу было известно, не только нынешним Главой рода, но и самим Темным Лордом. Кто мог быть настолько силен магически и — что уж говорить — настолько безрассуден, чтобы в одиночку влезть в подземелья поместья, обойти все ловушки, уничтожить охрану и выбраться незамеченным? Собственно, таких людей на данный момент было всего двое; один из них и человеком-то не являлся в полном смысле этого слова. А второй...

Воздух в легких снова как-то внезапно закончился, и задыхающийся Северус до боли прикусил губу, пытаясь справиться с так некстати разбушевавшимися эмоциями. Не хватало еще разбудить Помфри, опять ведь усыпит — во избежание, а ему сейчас очень нужна ясная голова.

Вторым человеком был Драко. Лорд Малфой, теперешний Глава рода. Мальчишка...

Почти три года назад Темный Лорд опомнился, что жена самого верного его слуги все еще не имеет Метки, и решил немедленно исправить сие упущение. Он приказал Люциусу привести Нарциссу на следующее же собрание, но тот внезапно воспротивился. Результат был довольно предсказуемым. Сиятельный лорд Малфой упокоился под плитой из белого мрамора в семейном склепе Рода, а его место — и во главе семьи, и у трона Лорда — занял Драко. Северус горько усмехнулся; неприятно было осознавать, что сын лучшего друга оказался совершенно не похожим на отца. Люциусу всегда претило быть слугой, но Абраксас Малфой присягнул Темному Лорду на верность от имени всего Рода еще в то время, когда Люц учился в школе, а фамильная гордость обязывала — поэтому ради своей семьи он готов был на многое, даже на преклонение перед змеемордым монстром. Отчего же Драко вырос совершенно другим? Как мог он добровольно служить тому, кто убил его отца?..

Хорошо еще, что Нарцисса все-таки избежала принятия Метки. Драко удалось убедить Лорда, что последователи со столь слабым здоровьем не нужны Господину, и леди Малфой спешно отбыла к родственникам во Францию. Малфой-менор остался в полном распоряжении Лорда, но тот решил использовать в качестве своей постоянной резиденции замок Ноттов — он, видите ли, «гораздо больше соответствует статусу Лорда Судеб». А поместье Малфоев использовалось с одной целью — исключительно как надежная тюрьма для всех неугодных.

По правде говоря, Северус не доставил себе труда поинтересоваться, общается ли Драко с матерью. Теперь же он подумал, что, возможно, если бы Нарцисса не уехала тогда, то и Драко мог бы быть...

Хотя нет, скорее всего, ничего не получилось бы.

Северус никогда не удостаивал вниманием сплетни, часто и густо гуляющие среди Пожирателей, но сейчас припомнил: до него долетали в свое время слухи, что леди Малфой покинула поместье с громким скандалом, предварительно отхлестав сына по щекам на глазах у Беллы и обоих братьев Лестранж. И рявкнула на попытавшуюся вмешаться сестру так, что та, кажется, впервые за двадцать с лишним лет не нашлась с ответом. Однако насколько помнил Северус, Драко не сильно огорчился, когда остался один. Так что вполне возможно и даже весьма вероятно, что ему было на это абсолютно наплевать.

За три года Северус обменялся с Драко едва ли несколькими фразами. Он избегал признаваться даже самому себе, но ему было больно видеть, каким тот стал. Лорд неизменно выделял его среди остальных приспешников, и породистый нос молодого лорда Малфоя задирался все выше, что вызывало жгучую ненависть у менее удачливых его товарищей.

Исходя из всего этого, Северус меньше всего мог предполагать, что буквально из-под носа Госпожи Смерти его умыкнул Драко Малфой. Следовательно, вопрос «Кто?» оставался открытым, поскольку для его решения не хватало фактов.

Сам Северус, увы, был не в том состоянии, чтобы пристально разглядывать незнакомца, явившегося в камеру глубокой ночью накануне его казни. Какой бы ни была его выдержка, но после трех суток беспрерывных пыток, когда кости ломаются и выворачиваются из суставов, когда можно лишь хрипеть сорванным горлом, не имея сил даже пошевелиться на каменном полу, когда в измученное тело одно за другим летят пыточные проклятия, а не менее измученный рассудок из последних сил противостоит ментальному напору Темного Лорда, выталкивая на поверхность сознания незначительные слова и происшествия, только бы не пустить глубже, туда, где за сотней стен и замков спрятана вся стоящая информация... когда твердо знаешь только одно — что до казни определенно не доживешь, стоит ли удивляться, что на мелочи вроде лица спасителя он не обратил внимания? Кроме того, в продолжение всей дороги от подземелий к границе антиаппарационого барьера незнакомцем было сказано не более полутора десятков слов. Единственное, что врезалось в память, — голос показался каким-то искусственным, как у оживленных магией детских кукол, которых полно в магазине в Косом переулке.

А ведь был же еще и второй! Измученного сверх всякой меры перемещением Северуса подхватил на руки, аки красну девицу, человек, встречавший их на опушке Запретного леса (Северус до сих пор невольно пламенел щеками, когда вспоминал, в каком унизительном положении тогда оказался). Несколько слов, произнесенных все тем же механическим голосом, его довольно слабая и, естественно, безрезультатная попытка вырваться и встать на ноги — и последовавшая за этим темнота...

Северус осторожно повернулся, устраиваясь поудобнее, и мимоходом отметил, что Поппи Помфри все-таки ни в чем не уступает колдомедикам из Св. Мунго: месяц — это, конечно, многовато, но недели через две его в лазарете никакими уговорами не удержишь. Он поправил подушку и снова вернулся к размышлениям.

Очевидно, что в Больничное крыло его так и доставили — на руках (щеки снова предательски вспыхнули, и Северусу оставалось только порадоваться про себя, что его никто не видит, ибо краснеющий Ужас Подземелий — зрелище явно не для простых обывателей). И сделал это один и тот же человек — Феникс. Вернее, Макгрегор. Спрашивается, зачем была нужна эта конспирация? От кого он скрывался? От него, от Северуса? Или все же от того, другого? Может, из поместья его вытаскивал кто-то под Империо? Но тогда какой силы должно быть наложенное проклятие, если человек, находящийся под его воздействием, выполнял команды столь длительное время и без непосредственного присутствия наложившего его?

Нет, что-то все-таки не сходится...

Не похож Макгрегор на человека, способного спокойно применять Непростительные к кому бы то ни было. Даже несмотря на то, что за ним числится немало смертей на данный момент, или, скорее, вопреки этому. Своей интуиции Северус привык доверять, и пусть он мог судить лишь по тому впечатлению, которое оставила короткая встреча, да еще по голосу, к которому только что прислушивался, но еще ни разу настолько не был уверен в своих выводах. Значит, последний вопрос тоже пока останется без ответа. Четко ясно лишь одно — ему придется при первой же возможности поблагодарить... как, интересно, зовут этого Макгрегора? Ох, что-то ты не о том думаешь, Северус...

Итак, если на вопрос кто ответа нет, остаются другие — как и зачем. Размышления над ответом на последний из них вызывали стойкую волну подсознательного неприятия. Тому были определенные причины, над которыми задумываться сейчас не было никаких сил — ни физических, ни, что главное, моральных. А вот техническая сторона вопроса весьма интересовала Северуса, однако тут его рассуждения тоже заходили в тупик.

Весь контур охранных чар на Малфой-меноре держится на Драко. Лорд, конечно, выдвигал требование замкнуть защиту на себя, но тут уже магия самого поместья не допустила к себе самозванца. Что произошло в ритуальном зале менора, не знал никто, но Северус до сих пор помнил, как содрогались стены этого древнего строения, как искривлялось и преломлялось пространство вокруг, и какой немыслимой, нечеловеческой жутью дохнуло на них от пронесшегося по всем помещениям вихря древней, неконтролируемой Силы.

Лорд вернулся из ритуального зала в состоянии холодного бешенства, и кончик его палочки светился багрово-красным, обещая любому, кто не вовремя откроет рот, такую порцию Круцио, что несчастный всю оставшуюся — недолгую, впрочем, — жизнь будет завидовать Лонгботтомам.

Позже Северус разузнал, что Темному Лорду пришлось довольствоваться ролью второго доверенного лица — это ему-то, привыкшему всегда и во всем быть первым! Как при этом Драко удалось остаться в живых, более того — сохранить свои позиции, было поистине загадкой.

Северус улегся на спину и прикрыл глаза. Мозговой штурм явно не удался. Ни на один из вопросов не удалось найти приемлемого ответа, а в мыслях царила полная и оттого еще более непривычная неразбериха. Усталость давала о себе знать, спать хотелось неимоверно; ему оставалось только мысленно возмутиться своим же собственным поведением. Куда девалась несгибаемая стальная воля, когда он благодаря одному только мысленному приказу самому себе выпутывался из опасных для жизни передряг, обманывал Лорда и, даже приползая в свои подземелья едва живым после «Круциотерапии», все равно, назло всем и себе — выживал. Что случилось с его безэмоциональностью? Столько лет, даже не задумываясь, носить маску, привыкнуть к ней настолько, что она, казалось бы, срослась с самим его естеством, чтобы в конечном итоге засыпать, держась за чужую руку, и чувствовать при этом... умиротворение? Не-ет, Северус, по тебе точно Мунго плачет. Ну, с чего ты раскис? Еще, того и гляди, сам рыдать начнешь!

Поморщившись, Северус вжался затылком в подушку и зажмурился покрепче, когда сами собой вернулись воспоминания о собственной слабости: о том, как его несли на руках (и пусть он этого не помнит!), о последнем срыве несколько часов назад... Признайся, Северус, ты просто очень рад тому, что все еще жив. Вознеси за это хвалу Мерлину и прекрати, наконец, сопли распускать!!!

Мысленный окрик немного помог — Северус расслабился и задышал спокойнее. Не выбирая выражений, обругал себя за чересчур эмоциональную реакцию...

...На задворках сознания мелькнула болезненная мысль, и с таким трудом обретенное спокойствие затрещало по швам, угрожая уже в который раз рассыпаться ломкими осколками. Мысль не имела четких очертаний, была нелогичной, не связанной ни с чем, о чем Северус размышлял до этого момента, и вылезала, как всегда, не вовремя, в момент наибольшего душевного раздрая, но была всегда одинаковой — а что было бы, если бы... Если бы обстоятельства сложились по-другому, если бы он не поддался собственной злобе и разочарованию, если бы просто выслушал... Может, тогда он не возвращался бы в холодные комнаты в подземелье — как минимум, его там ждал бы родной человек... а может, то, что случилось с ним сейчас, произошло бы на несколько лет раньше, и кто знает, как обернулась бы к этому времени ситуация...

Пять лет... Пять лет он бросался из крайности в крайность, варил ночами Поисковое зелье, одну за другой слал сов, срывался с места при первом же намеке на то, что где-то засекли магический выброс, который мог привести его к сыну, и проводил в библиотеке каждую свободную минуту, в надежде понять, как — ну, как же, Мерлин подери?! — может волшебник скрыться от всего магического мира. Но все попытки были бесплодными: совы возвращались ни с чем, зелье показывало сущую неразбериху — словно разыскиваемого человека не было в живых, магические вспышки оказывались всего лишь результатами ритуалов, проводимых какими-то магами-недоучками, а книги, в которых он когда-то мог найти ответ на любой свой вопрос, теперь молчали. Пять лет он хитрил и изворачивался, чтобы о его личной заинтересованности в поисках не стало известно Лорду, мощнейшими блоками закрывал свою память — и просто ждал. Ждал что вот-вот произойдет чудо, и откроется дверь в его комнатах в подземельях, и Гарри встанет на пороге и будет улыбаться, или сердиться, да пусть хоть наорет — лишь бы он только БЫЛ!

Неизвестно, как и где он совершил ошибку, вследствие которой случилось то, что случилось, но в последнее время Северус начал понимать, что он устал — нет, не ждать и искать, он никогда не прекратил бы поиски, а просто устал быть один. Иногда ему казалось, что он начинает сходить с ума, поскольку даже грубые и язвительные комментарии Блека заставляли его чувствовать себя живым человеком, а не одушевленным манекеном, предназначенным только для выполнения неких заложенных в него функций и убираемым в сундук, когда в нем не нуждались. Еще одной причиной молчания в ответ на оскорбления было то, что, по сути, Сириус не мог бы придумать ничего такого, чего сам Северус о себе не знал. Потому что никто не мог бы казнить его еще больше, чем казнил он себя сам — каждую минуту и каждую секунду своего бессмысленного одинокого существования. Если бы еще это хоть помогало...

Глухое отчаяние затопило душу, заставляя кулаки сжиматься от бессилия, и Северус несколько раз ударил ими по одеялу. Не помогло. Эмоции не желали прятаться под привычной маской, как бы он ни старался их туда запихнуть, и пришлось потратить втрое больше времени, чем обычно, чтобы вернуть себе хотя бы подобие душевного равновесия. Последнее получалось из рук вон плохо. Северус попытался сконцентрироваться на том, о чем думал раньше; подсознание в ответ «добило» мыслью о том, что его сын сейчас мог бы быть таким, как Феникс, — не похожим на него, не во внешней схожести дело, — но таким же сильным — и успокоилось, наконец.

А Северус, немного придя в себя, вдруг обнаружил то, что не давало ему покоя с того времени, как он услышал имя своего спасителя. Фамилия Макгрегор была знакома ему. Что-то такое упоминала Минерва однажды... Северус подтянулся на подушках повыше; сон, как ни странно, пропал, а значит, оставалось только вспоминать.

Сосредоточившись, он осторожно потянул ниточку нужного эпизода, имевшего место быть два года назад. Странно, что за всеми делами он не забыл об этом напрочь, все-таки это был просто еще один из разговоров на отвлеченную тему — ничего важного, никаких происшествий ни до, ни во время него, всего лишь очередная интересная история от Минервы Макгонагалл.

Минерва разлила чай, добавив в чашки изрядную порцию бренди. Затем придвинула свое кресло поближе к столику и жестом предложила Северусу сделать то же самое. Это был один из немногих более-менее спокойных вечеров в школе: никто не подрался, никто никого не проклял, Темный Лорд дал небольшую передышку своим слугам, и даже уроки зельеварения обошлись без взорванных котлов. И после патрулирования Макгонагалл предложила выпить чаю в ее комнатах.

Беседы с профессором трансфигурации всегда были интересными, а в тот раз Минерва рассказывала о том, как ее предок, Фергюс Макгонагалл, получил титул лорда.

— К тысяча семьсот тринадцатому году Фергюс, служивший тогда сэру Джону Маклину, добился довольно высокого поста, как для простолюдина: его назначили управляющим при замке Дуарт. И он возгордился. Хвастался, что лэрд выделил его, как самого преданного своего слугу, что ни шагу без него ступить не может и во всем просит его совета. Дальше — больше. Власть развращает, а неподготовленные умы — просто уродует. Из пускай сурового, но довольно приятного в общении человека Фергюс превратился в жесткого, даже жестокого надсмотрщика, — Минерва вздохнула и отставила в сторону чашку с остывшим чаем. — В наше время тоже довольно таких примеров, когда из мудрого руководителя «вырастает» начальник-самодур. Но тогда — кто, кроме самого лэрда, мог поставить на место зарвавшегося управляющего? А сэру Маклину было просто некогда. Ситуация в стране тогда сложилась неоднозначная, а шотландцы, как тебе известно, никогда не упускали возможности ввязаться в хорошую драку, будь то в семнадцатом веке или же в двадцать первом.

Северус фыркнул прямо в свою чашку с чаем и поспешил ее отставить. Фраза вертелась на кончике языка, но Минерва упреждающе подняла ладонь:

— Прошу тебя, не надо!

Северус вздернул бровь и переплел пальцы рук, сложив их на коленях.

— Не надо — что?

Минерва все-таки не выдержала и тоже засмеялась:

— Я шотландка, Северус, и горжусь этим. И — да, я знаю, что ты хотел сказать.

— Неужели я настолько предсказуем?

— Не для всех. Просто мы знакомы достаточно долго для того, чтобы я могла читать выражение твоего лица.

— Не будем об этом, если не возражаешь, — улыбка померкла, словно ее и не бывало, и Северус опустил голову, скрывая лицо за волосами. — Продолжай. Я хочу услышать конец этой истории.

— Да. Так вот. Джон Маклин, хоть и был волшебником в n-ном поколении, являлся также и настоящим горцем; к тому же, в его клане было не так много магов, как это можно было бы себе вообразить... Нет, я, кажется, немного не о том хотела рассказать в первую очередь. Роптание слуг все же достигло ушей сэра Джона, и после недолгих разбирательств Фергюс Макгонагалл был уволен. Более того — ему приказали немедленно убираться с земель клана и по возможности больше никогда не попадаться на глаза ни одному человеку из рода Маклинов.

— И Фергюс поклялся отомстить? — Северус откинулся на спинку кресла, положил руки на подлокотники и расслабился: слушать Минерву — истинное удовольствие, при желании она, пожалуй, запросто могла бы преподавать историю вместо Биннса.

— Именно, — Макгонагалл кивнула, тоже обмякая в кресле; прикрыла глаза, облегченно то ли вздохнув, то ли мурлыкнув. Северус согнал с лица некстати появившуюся улыбку — кошка остается кошкой, в каком бы облике ни находилась в данный момент. — В тысяча семьсот пятнадцатом году в Шотландии вспыхнуло якобитское восстание. Мой предок присоединился к английской армии, предварительно дав клятву верности английской короне. Впоследствии ему был жалован титул лорда и место при королевском дворе. Когда правнук Фергюса оказался волшебником — первым в роду — старик возблагодарил высшие силы и решил, что теперь может спокойно умереть. Честно говоря, к тому времени он умудрился достать всю семью, так что потомки, думаю, вздохнули с облегчением.

Северус коротко хохотнул.

— Минерва, ты крайне непочтительна к своему предку.

— Ох, да ладно тебе! Ты ничего не знаешь!

— К моему глубочайшему прискорбию, в этом я вынужден с тобой согласиться. Но продолжай.

— Да. Мальчика отправили в Хогвартс, а после того, как он закончил обучение, Фергюс всеми правдами и неправдами устроил его брак с наследницей родовитой, но обнищавшей магической семьи. Через месяц после свадьбы он скончался.

— Сколько лет ему было?

— Мой предок прожил 108 лет. Приличный возраст даже для волшебника.

— Действительно. Ты не упоминала — что случилось с теми, кто участвовал в восстании на стороне якобитов? Ведь не одни Маклины пострадали?

— Нет, конечно, — Минерва нахмурилась: похоже, эта тема была ей не очень приятна. — Клан Маклинов прекратил свое существование, увы. Были казнены все мужчины рода, даже маленькие мальчики, а женщин выслали в Америку, как и многих других, лишив их титулов и имений. Еще некоторые кланы позднее присягнули на верность английской короне, и их пощадили. Но были семьи, которые снисхождения, по мнению победителей, не заслуживали — те, кто участвовал в мятеже наравне с Маклинами, несколько древнейших магических родов Шотландии: Макдональды, Макгрегоры, Камероны и Маклахланы.*

Северус содрогнулся.

— Кровавая бойня, — пробормотал он.

— К сожалению, именно так все и было. Маги в этих кланах рождались с начала тринадцатого века, в магическом мире они имели огромное влияние, но... их просто стерли с лица земли...

Что ж, видимо, Минерва ошибалась. Впрочем, как и весь магический мир. Яркий представитель исчезнувшего рода — наглядное тому доказательство. Любопытно, как... Впрочем, это не главное сейчас. Но действительно интересно было бы еще раз поговорить с Минервой, узнать ее мнение касаемо этого вопроса.

Усталость все же дала о себе знать — подобралась внезапно, мягким покрывалом накрыла с головой, и Северус незаметно для себя уснул.

* * *

«Надеюсь, то, что ты сменил место жительства, не помешает переписке. Было бы прискорбно, если бы мои письма оказались перехваченными каким-нибудь чересчур ретивым аврором или орденцем...

Впрочем, пока поводов для беспокойства нет, и не будем об этом.

Жду тебя через три дня там же, где и всегда. Есть работа для нас обоих.

P.S. Не нравится — так прекрати это! Мое мнение тебе давно известно».

_______________

* — означенные имена — реальные исторические персонажи, как и Джон Маклин. Эти кланы действительно существовали и действительно принимали участь в описанных исторических событиях. Я лишь добавила им немного магии. История Фергюса Макгонагалла — лишь моя фантазия.

Перечное зелье булькало в котле, надуваясь большими переливчатыми пузырями. Когда они лопались, получался звук, похожий на то, как если бы где-то в горах эхо разносило рев какого-нибудь дракона. Когда-то подобный эффект казался Гермионе забавным, теперь же она лишь уменьшила огонь и отвернулась. Рядом настаивалось Кроветворное, медленно меняя цвет с пурпурного на почти черный цвет запекшейся крови, обозначавший, что до готовности остались считанные минуты. Гермиона накрыла его крышкой, взмахом палочки поставила на огонь третий котел и залила в него основу для Умиротворяющего бальзама.

Руки совершали привычные движения: нарезали, перетирали, измельчали и смешивали, а мысли — упрямые, настойчивые — все лезли в голову.

Феникс — тогда они еще не знали, как его зовут — появился совершенно неожиданно. Не потревожив охранного контура вокруг школы, он вышел из Запретного леса и наскочил прямо на отряд, патрулирующий окрестности. В ответ на требование сдать волшебную палочку он лишь демонстративно пожал плечами:

— Даже если бы она у меня и была, как, по-вашему, я ею воспользуюсь?

И, развернувшись, направился в замок, неся на руках профессора Снейпа.

Об этом Гермионе рассказал Рон — он патрулировал как раз в тот день, — а тому, что произошло дальше, она была непосредственным свидетелем. Командир отряда прислал Патронуса, был активирован сигнал тревоги, и нежданного гостя встречали у главного входа все взрослые обитатели замка. Дамблдор сделал попытку призвать палочку Феникса, но у него ничего не получилось. Феникс в ответ на эти действия только ухмыльнулся насмешливо, а затем ровным тоном, предельно спокойно и с убийственно-холодной вежливостью сделал выговор директору «за столь пренебрежительное отношение к соратникам, коих и так не очень много». Гермиона имела удовольствие лицезреть непередаваемое выражение лица старика в тот момент — словно все лимонные дольки, что он съел за свою жизнь, разом возымели положенный им эффект. Проще говоря, Дамблдора основательно перекосило; он, конечно, постарался побыстрее прогнать с лица неподобающее выражение и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, однако возразить ему не дали. Директор вынужден был прилюдно выслушать о себе много нелестного, в частности, и то, что он ничем не лучше Темного Лорда, раз позволяет себе, не дрогнув, посылать людей на смерть.

И весь этот монолог продолжался в то время, пока Феникс быстрым шагом, даже не спрашивая дороги, направлялся в лазарет.

Уже позже в тот вечер Гермиона вспомнила одну деталь... вернее, одну-единственную фразу — и застыла на месте, пораженная. У Феникса не было волшебной палочки! Подобное находилось за гранью ее понимания. Это было немыслимо, неслыханно! Но это было именно так...

Феникс остался в Хогвартсе; Дамблдор довольно потирал руки. Он даже закрыл глаза на нелицеприятные выражения, которые ему пришлось выслушать. Гермионе иногда казалось, что при взгляде на Макгрегора мысли директора прямо-таки приобретают материальность, и глаза его светятся расчетливым удовлетворением: пусть он потерял шпиона, зато какого сильного союзника обрел!

Макгрегор был нелюдим. Он не выказывал желания общаться и почти все время проводил в выделенных ему комнатах. В Большой зал вместе со всеми ходил лишь изредка, и Гермиона заметила, что в подобных случаях к нему подлетала неприметная горлица с письмом. Послания Макгрегор прочитывал прямо в зале, хмурясь и покусывая губу, потом едва заметно улыбался уголком рта и испепелял записку огоньком с ладони. После он исчезал на несколько часов, но неизменно возвращался снова.

Гермиона старалась поменьше с ним встречаться. Было в этом человеке что-то такое, от чего холодные мурашки ползли по позвоночнику, и хотелось срочно уменьшиться в размерах и спрятаться под ближайший стул. «Герми, согласись, это все — лишь игра твоего воображения», — сказал Рон, когда она поделилась с ним своими ощущениями.

Рон, конечно, мог не замечать очевидного, но сама Гермиона была твердо уверена: по какой-то причине Макгрегор ее — нет, не ненавидит, ненависть слишком сильное чувство — скорее, презирает. А как иначе назвать и этот ледяной взгляд, и приветствия, произнесенные сквозь зубы, когда им доводилось случайно столкнуться в коридоре, и даже то, что он ни разу не обратился к ней по имени, ограничиваясь безликим «мисс»? На собраниях Ордена он устраивался в углу, чаще всего с Невиллом и Луной, и молча наблюдал за дебатами, никогда не вмешиваясь. Принятые решения не оспаривал, все, что от него требовалось, — выполнял, но не более того.

А еще... Гермиона постоянно чувствовала, что каждое ее слово, каждый жест и взгляд словно изучались под невидимым микроскопом, тщательно препарировались с точки зрения какой-то извращенной логики и — запоминались. Как будто на нее собирали досье, как в маггловской полиции! Ощущать себя подследственной было неприятно, да и не очень хотелось. Однако спрятаться от постоянного взгляда в спину не было никакой возможности.

Гермиона вздохнула и, отодвинув для себя стул, села на него, потирая поясницу. От долгого стояния у разделочной доски спина затекла и ныла, но чтобы пойти в свою комнату и ненадолго прилечь, нужно было совершить поистине героическое усилие над собой. К этому Гермиона пока не была готова. Да и нельзя было исключать вероятность того, что бдительная мадам Помфри перехватит помощницу с целью загрузить ее ворохом разнообразных поручений, не слушая никаких возражений с ее стороны. Лучше уж просто посидеть в тишине...

В этот момент в дверь лаборатории дробно постучали.

Нда... не получилось...

Гермиона вздохнула еще раз и поспешила встать, потому что на пороге уже стояла мадам Помфри.

— Герми, ты уже закончила? Отлично. Идем скорей, мне нужна твоя помощь.

За дверью стоял профессор Снейп. Кивнув на ее приветствие, он развернулся и стремительным шагом направился к выходу. Гермиона поспешила следом. Она знала, что от нее требуется.

Дело было в том, что определенные виды зелий нельзя было перемещать магическими способами — ни через камин, ни с помощью домовиков — и примерно раз в полтора-два месяца она спускалась в подземелья и возвращалась оттуда с небольшим, но очень тяжелым чемоданчиком.

Сегодня знакомый медицинский кофр уже ждал ее. Гермиона заглянула под крышку: внутри ровными рядами стояли пузырьки со сложносоставными зельями, надписанные знакомым до последней черточки чуть угловатым наклонным почерком. Она вытащила наугад необычной формы флакон из темного стекла. Это оказалось зелье от последствий Круциатуса. Гермиона вспомнила, как профессор отказался от точно такого же зелья, приготовленного ею, и обиженно вскинулась.

— Сэр, но чем вам не угодило...

Снейп, стоявший до этого за спиной Гермионы, обошел ее, уселся за стол и устало потер руками лицо.

— Мисс Грейнджер... Гермиона. Все было так, и ваше зелье было сварено абсолютно правильно. За исключением одной детали: если бы я его выпил, я бы сейчас с вами не разговаривал.

Гермиона удивленно распахнула глаза.

— Сэр?..

— Да-да, мисс... Гермиона, — Снейп усмехнулся почти весело и чуть наклонился к ней через стол. — Открою вам страшную тайну, — он заговорщицки понизил голос, — очень надеюсь на ваше молчание, — Гермиона затаила дыхание, а Снейп внезапно выпрямился и договорил уже обычным тоном: — Аллергия, мисс... Гермиона, банальнейшая аллергия, — и скрестил руки на груди, наблюдая за ее разочарованным и растерянным лицом.

Гермиона же не знала, плакать ей или смеяться: такой Снейп — расслабленный, способный на подобные шутки — был совершенно незнакомым, но... ей определенно нравилось это. Хотя, возможно, перемены были обусловлены тем, что впервые за последние двадцать с лишним лет он получил возможность просто жить и спокойно работать, а не рисковать каждый день своей жизнью. Он получил второй шанс.

— Ложная болотная мята — сильный аллерген. А вытяжка из ее лепестков...

— ...входит в основной рецепт, — закончила Гермиона.

— Именно. Здесь, — Снейп кивнул в сторону чемоданчика, — этот ингредиент отсутствует. На тот случай, если еще кому-то понадобится. Конечно, такого пока не случалось, но все же...

— Спасибо, сэр, — выдохнула Гермиона и, бережно подхватив чемоданчик, покинула кабинет.

— Не за что, — сказанное еле слышно, догнало ее уже на пороге. Гермиона тихо прикрыла за собой дверь.

Странный, невозможный человек!

Пробыв в лазарете едва ли половину времени, отведенного ему для полного выздоровления мадам Помфри, он вернулся в свои подземелья и заперся в лаборатории. И выходил оттуда, только чтобы поприсутствовать на очередном военном совете и выслушать в процессе еще одну порцию колкостей от Сириуса. Молча. Без единого ответного жеста или слова.

А еще — варил зелья для Больничного крыла, что в свете участившихся стычек с Пожирателями было более чем актуально.

И почему-то избегал Макгрегора.

Хотя, стоило бы признаться, тот тоже не горел желанием общаться со спасенным им шпионом. Только наблюдал за ним с той же настороженной подозрительностью, что и за ней самой — Гермиона чувствовала это на каком-то подсознательном уровне.

Возвращаясь с уже пустым чемоданчиком по обезлюдевшим из-за близости комендантского часа коридорам, она все никак не могла отвлечься от своих размышлений.

Странное поведение Макгрегора настораживало. Что-то с ним было не так, и это что-то не поддавалось объяснению. Хотя, кажется, никто, кроме нее, не обращал на это внимания...

Дамблдор был очень рад такому сильному союзнику, и его радость в равной мере разделяли и преподаватели, и члены Ордена, и даже авроры во главе с Грюмом. Минерва Макгонагалл опекала его, как еще одного своего «львенка»; волновалась, когда он отправлялся на очередное задание, и первой встречала на пороге школы, когда возвращался. Сириус глядел сочувственно — наверное, вспоминал тот давний разговор, что состоялся между ним, Роном и Гермионой в Больничном крыле, — и нередко позволял себе ободряюще похлопать Макгрегора по спине или на мгновение сжать плечо. Мадам Помфри же просто радовалась, что с появлением Феникса в ее вотчине стало появляться на порядок меньше раненых и умирающих.

А бывшие члены ОД отнеслись к нему несколько равнодушно. Возможно, потому, что сам он был так молод...

Но нет, не стоит кривить душой хотя бы перед собой. Несмотря ни на какие отговорки и убеждения самой себя в том, что неправильно это — лезть в чужую жизнь, Гермиона не могла не признать, что ее очень интересует, какие отношения связывают Феникса и чету Лонгботтомов.

Начать с того, что, когда он был не один, он был с ними. Сидел рядом на совещаниях и в Большом зале, гулял у озера и даже присоединялся к ним, когда они патрулировали коридоры...

А вчера Гермиона стала свидетелем еще одной странной сцены.

Неразлучная троица остановилась в одном из боковых коридоров недалеко от Большого зала, видимо, желая завершить начатый за ужином разговор. Невилл рассказывал что-то приглушенным голосом, жестикулируя одной рукой — второй он обнимал Луну. Макгрегор слушал, вставлял какие-то свои комментарии и — о чудо! — изредка улыбался. Гермиона успела заметить — и тут же одернула себя за это, — что у него была очень красивая улыбка, даже несмотря не обезображенное шрамами лицо. И эта улыбка моментально исчезла, как только мимо прошел Снейп. Небрежно кивнув в ответ на приветствие, профессор исчез за поворотом, а Луна вдруг выпуталась из-под руки мужа и крепко обняла Макгрегора.

— О, Эйден! Все будет хорошо, вот увидишь! — затем чуть отстранилась и погладила его по щеке: — Верь мне.

— Я верю, — Макгрегор, прикрыв глаза, сильнее прижал ладонь Луны к своему лицу, осторожно поцеловал выступающую косточку на запястье и выпрямился. — Спасибо, Лу.

— Эй, это моя жена! — возмутился Невилл, но в его голосе слышался смех.

— О! Покорнейше прошу простить меня, благороднейший лорд Лонгботтом, я никоим образом не собирался посягать на честь вашей супруги...

Гермиона прикусила губу, чтобы сдержать невольные слезы и сочла за лучшее поскорее покинуть свой нечаянный наблюдательный пункт.

...Отдав профессору Снейпу пустой сундучок, все еще погруженная в мысли Гермиона, приближаясь к лестнице из подземелий, совершенно случайно столкнулась с кем-то и едва удержалась на ногах. Упасть ей не дала сильная рука, ухватившая ее поперек груди.

— Вы бы хоть изредка смотрели, куда идете, мисс, — раздался над ухом холодный голос. Рука, поддерживающая ее, исчезла.

Гермиона непроизвольно нахмурилась. Снова это резкое движение, словно Макгрегор боится обжечься. Или... ему просто до такой степени противно прикосновение к ней? Но тогда почему он продолжает стоять так близко? Почему не отодвинется?..

Неловкое молчание затягивалось, и Гермиона откашлялась, прежде чем заговорить:

— Извините. Спасибо, что не дали упасть, — и снова поморщилась: собственный голос показался жалким, дрожащим и донельзя фальшивым.

— Не за что.

Он все еще стоял рядом, хоть и смотрел при этом куда-то за ее плечо. Гермиона ощутила странное волнение и следом — уже привычную волну злости на саму себя. Этот человек, несомненно, очень интересовал ее, но она никак не могла придумать безопасную тему для разговора. Да и будет ли он с ней говорить? В конце концов, последние несколько недель Макгрегор выказывал упорное нежелание не то что общаться, но даже находиться с ней в одном помещении. И все же — вот он, стоит практически вплотную к ней и демонстративно разглядывает что-то в глубине коридора.

А он довольно красив...

Ох, Мерлин!.. Гермиона вздрогнула и ощутила, как краска заливает щеки, но прекратить рассматривать Макгрегора не смогла. Тем более, он стоял так близко...

Черты его лица были очень правильными — намеренно или нет, но он стоял, повернувшись к ней неизуродованной стороной лица, ресницы — длинными и пушистыми, а глаза — темными и глубокими. Крылья тонкого носа нервно вздрагивали, а уголок губ изогнулся в саркастической усмешке. Макгрегор вдруг резко повернулся, застав ее врасплох:

— Насмотрелись, мисс?

Да что же это такое? Почему она рядом с ним вечно попадает впросак? Глубоко вздохнув, Гермиона попыталась ответить как можно более безразличным тоном:

— Да нет, просто думаю, что вы здесь делаете в столь позднее время.

— Не кажется ли вам, что вас это совершенно не касается?

— Ну, почему же? Меня касается все, что происходит в этой школе. Впрочем, как и всех остальных.

— И что, по-вашему, я делаю здесь?

И что сказать сейчас?..

— Ну, вариантов, на самом деле, не так уж много...

— Однако мне хотелось бы, чтобы вы их озвучили. Чтобы знать, в случае чего, в чем меня обвиняют.

— А что, вас уже можно в чем-либо обвинить? — Гермиона начала терять терпение. Этот бессмысленный разговор раздражал; хотелось поскорее закончить его и вернуться в свою комнатку при Больничном крыле, чтобы спокойно подумать. Привести в порядок мысли и понять, почему этот человек так раздражает ее... и чем так привлекает... Последняя мысль показалась настолько нелепой, что Гермиона с трудом подавила готовый вот-вот вырваться растерянный смешок, и немного более резко, чем того требовали обстоятельства, произнесла: — Собственно, предположение у меня только одно — вы в чем-то подозреваете слизеринцев, и решили проследить за ними на их территории...

— И что же я могу узнать, находясь в пустом коридоре? — Феникс взмахнул рукой, как бы подтверждая свои слова, и насмешливо на нее посмотрел. — Впрочем, предположение ваше в корне неверно, — он сунул руки в карманы и, наконец, отодвинулся от нее на безопасное расстояние. Гермиона неслышно облегченно вздохнула. — Неужели так трудно вообразить, что я просто прогуливаюсь?

Макгрегор зашагал вверх по лестнице, и Гермионе ничего не оставалось, как только последовать за ним.

— Мне всегда казалось, что подземелья — не самое лучшее место для прогулок. Здесь холодно и сыро, и мрачно...

— Тихо! — Макгрегор вдруг остановился, прислушиваясь.

— Что случилось? Вы что-то...

— Да помолчите же вы! — раздраженно бросил он и побежал вверх, перескакивая через две ступеньки. Гермиона поспешила следом.

На площадке между двумя этажами они остановились. Макгрегор прижал палец к губам и снова прислушался. Гермиона затаила дыхание.

Откуда-то справа, из крохотного темного тупичка, послышался странный тихий звук — то ли всхлип, то ли стон. Макгрегор устремился туда, Гермиона старалась не отставать.

— Люмос!

Поток света залил пыльный коридорчик, и она увидела...

— О, Мерлин!..

Гермиона бросилась вперед, отпихивая с дороги Феникса. На грязном полу, скорчившись, скрутившись в дрожащий комок, лежал мальчик. Ребенок прижал руки животу, подтянул колени к груди и уткнулся лицом в стылые камни. От ее прикосновения он вздрогнул всем телом и застонал.

Рядом опустился на колени Макгрегор. Бережно, едва касаясь, он уложил ребенка на спину, отвел с лица грязные спутанные волосы и вытер слезы с его щек.

— Не волнуйся, сейчас тебе не будет больно... Все будет хорошо, малыш, — его руки проворно ощупывали худенькое тельце, поглаживали мальчика по голове... Из карманов Феникс извлек целую батарею пузырьков и принялся поить ими ребенка. Гермионе оставалось только наблюдать и подсвечивать Люмосом.

Наконец, Макгрегор наколдовал платок и, проведя над ним ладонью, намочил его. Затем он очень аккуратно вытер кровь и грязь с лица ребенка.

— Вы знаете, кто это?

— Да. Это Октавиус Макнейр, первокурсник со Слизерина.

— Сын того самого Макнейра, министерского палача, убитого в начале зимы?

— Именно.

— У него остались родственники?

— Близких вроде бы нет. Есть какая-то троюродная бабка со стороны матери, но, насколько мне известно, семья не одобрила ее брак, они очень давно не общались. Не знаю даже, где теперь будет жить этот ребенок, когда начнутся летние каникулы...

— А как же мать?

— Оливия Макнейр умерла при родах. Мальчик жил с отцом.

— Видимо, не очень-то сладкая была у него жизнь... — Макгрегор еще раз провел ладонью по темно-русым вихрам и выпрямился, легко подхватывая ребенка на руки.

— Откуда вы знаете? И куда вы его несете?

— Мои комнаты находятся на втором этаже в центральной части замка, тогда как лазарет — на третьем и в восточном крыле. Следовательно, я отнесу Октавиуса к себе и тщательно прослежу за его выздоровлением, — Феникс дышал ровно, поднимаясь по многочисленным ступеням, и даже не запыхался. — А насчет того, откуда я знаю о его жизни... Скажем так, из личного опыта. Мальчик никак не выглядит на одиннадцать лет, он очень худой, если не сказать — тощий, и бледный, словно долго не видел солнца. И боится прикосновений. Вполне возможно, отец воспитывал его своими методами. Не удивлюсь, если узнаю, что его часто запирали в темном холодном месте, скорее всего — в подземельях, лишали еды или даже физически наказывали.

— То есть... вы хотите сказать, что отец его... бил? — у Гермионы задрожали руки, ей пришлось с силой прикусить губу, чтобы вернуть себе хоть часть самообладания.

— Избивал — будет точнее.

— Не может быть! Это же ребенок!

— А Макнейр — палач! — жестко припечатал Макгрегор, плечом толкая дверь в свою комнату. — Или вы думаете, что он согласился на эту работу исключительно из-за тонкой душевной организации?

На это Гермионе нечего было возразить, а потому она, повинуясь кивку, расстелила постель и помогла поудобнее устроить мальчика.

— Может, все-таки лучше в Больничное крыло?

— Сомневаюсь, что, если он падет туда, вы сможете выпытать у него имена его обидчиков.

— А вы собираетесь?..

— Да.

— Но он слизеринец! А все слизеринцы — хитрые, скрытные...

— ...беспринципные сволочи. Это вы хотели сказать? Однако слизеринец Северус Снейп чуть не умер, когда был раскрыт как шпион, а гриффиндорец Питер Петтигрю предал своего лучшего друга, выдав его местонахождение Волдеморту, — отмахнувшись от готовой заговорить Гермионы, он продолжил: — Я здесь всего лишь несколько недель, но случаев, подобных этому, видел более чем достаточно. Согласитесь, это прекрасно показывает как работу вашего директора, так и работу педагогов, — губы его скривила горькая ухмылка, он встряхнул головой и, отвернувшись, спрятал лицо за выбившимися из косы прядями. — А этот мальчик, как вы совершенно справедливо заметили, — всего лишь ребенок. И то, что он подвергается издевательствам в школе, где, по идее, должен был обрести поддержку, — это, в конце концов, неправильно! И я намерен в дальнейшем всеми силами препятствовать подобному! — К концу своей обличительной речи МакГрегор едва не сорвался на крик, но, покосившись на спящего Октавиуса, благоразумно понизил голос и наложил на кровать заглушающие чары. — В общем, так... — он нервным жестом запустил руку в растрепавшуюся шевелюру; коса его окончательно расплелась, а Гермиона непроизвольно вздрогнула — этот жест был таким до боли знакомым... — Так я могу рассчитывать на вашу помощь?

— Что?.. — оказывается, задумавшись, она прослушала все, что ей говорили.

Макгрегор нетерпеливо вздохнул.

— Зелья, мисс. Мальчику понадобятся зелья, чтобы его вылечить. Конечно, у меня есть небольшой запас «на крайний случай», но его надолго не хватит. Кроме того, не думаю, что ваш уважаемый профессор допустит чужого в свою «святая святых».

— А... да-да, конечно. Я принесу все необходимое.

— Благодарю, мисс Грейнджер.

Гермиона была так потрясена тем, что Эйден Макгрегор — нелюдимый, недоброжелательно настроенный по отношению лично к ней — обратился к ней без своего обычного безликого «мисс», что безропотно позволила выставить себя за дверь и, не сопротивляясь, отправилась в лазарет за зельями.

* * *

Следующие несколько дней были более-менее спокойными. Октавиус почти поправился и смотрел на своего спасителя восторженным обожающим взглядом. Гермиона по два-три раза в день заходила в комнату Макгрегора, чтобы проверить состояние мальчика. По крайней мере, она это так себе объясняла. В действительности же ей очень хотелось понять этого человека, узнать, что кроется за маской невозмутимости и холодности, которую он никогда не снимал. Поставленная цель казалась совершенно невыполнимой. К ней Феникс относился все так же ровно и безразлично, как и раньше, но в общении с ребенком полностью преображался. Голос его мгновенно утрачивал резкость, движения становились плавными и осторожными. Неудивительно, что Октавиус всей душой потянулся к первому в своей жизни взрослому, который одарил его частицей тепла.

К тому, что Макгрегор опекает маленького слизеринца, отнеслись по-разному. Некоторые — в основном, это были авроры во главе с Грюмом — громогласно возмущались по поводу того, что детям Пожирателей самое место в Азкабане, в соседних камерах с родителями. На вкрадчивый вопрос Феникса: «А если родители мертвы — детей тоже убивать? И чем же вы тогда отличаетесь от Волдеморта?» — ответ так и не был дан, и дискуссию замяли. Однако большинство все же было на стороне Макгрегора, в частности, преподаватели, а профессор Снейп искренне поблагодарил его за участие в судьбе ребенка. На общем совете решено было усилить меры безопасности, чтобы предотвратить подобные инциденты в дальнейшем. И лишь только директор недовольно поблескивал глазами из-за очков-половинок, хотя что именно ему не нравилось, не представлялось возможным узнать.

Впрочем, Макгрегора, очевидно, меньше всего волновало мнение директора относительно своих поступков.

А еще через неделю грянул взрыв.

И началось все, как обычно, с появления в Большом зале серенькой невзрачной горлицы...

И авроры, и члены Ордена Феникса, конечно, не могли не понимать, что более чем двухмесячное отсутствие серьезных выпадов со стороны Пожирателей — всего лишь затишье перед бурей. Волдеморт мог просто не ожидать того, что его атака захлебнется из-за появления Феникса, либо, что более вероятно, самонадеянно уверовал в то, что нет на Земле мага, превосходящего его по силе, и теперь, видимо, просчитывал стратегию с учетом новой величины. Во всяком случае, каждый, находящийся ли в замке или же за его пределами, понимал, что после этой тишины может грянуть целый ураган, и тут уж не поможет никакой Феникс…

Обед в Большом зале всегда был шумным событием: студенты — большинство из них — к этому времени уже полностью просыпались и находили в себе силы обсудить прошедшие и предстоящие уроки, а также планы на вечер, договаривались о совместной работе над домашними заданиями и даже назначали свидания. За двумя столами, которые теперь стояли на возвышении вместо одного преподавательского, царила напряженная тишина, только изредка постукивали столовые приборы, да еще едва слышным шепотом переговаривалась неразлучная троица — Макгрегор и Лонгботтомы.

На плечо Макгрегору опустилась его голубка и протянула лапку. Отвязав крохотный цилиндрик, Феникс увеличил его до исходных размеров и развернул послание. Несколько долгих мгновений смотрел на лист пергамента в своих руках, потом перевел взгляд на Невилла и сказал:

— Началось.

Слово упало в тишину и вызвало эффект взорвавшейся бомбы. Невилл выхватил записку, пробежал глазами неровную строчку, и тут же клочок пергамента пошел по рукам, пока не оказался у Дамблдора. Тот внимательно изучил и его, и сам текст, и выпрямился.

— Мистер Макгрегор, вы уверены, что вашему осведомителю можно доверять?

— За три года у меня не было поводов убедиться в обратном.

— Ну, что ж, — Дамблдор взмахнул палочкой, переправляя записку через стол обратно к Фениксу, — в таком случае, у нас очень мало времени. Предлагаю перейти в мой кабинет, дабы обсудить предстоящую операцию, — и первым направился к небольшой дверце в углу за столом. Остальные потянулись следом.

На столе остался лежать клочок пергамента с одной-единственной неровной строчкой на нем, выписанной торопливым округлым почерком:

«Через три часа. Министерство Магии. Началось».

Идущий последним Макгрегор лениво взмахнул рукой, и от записки через несколько секунд не осталось даже пепла.

* * *

В вестибюле Министерства, куда они прибыли с помощью созданных Дамблдором портключей, их встретила суматоха.

Сначала Гермиона даже немного растерялась, слегка дезориентированная и оглушенная многоголосым шумом и беготней. Однако в следующее мгновение поняла, что никаких следов паники не наблюдалось — во многом потому, что о нападении все были предупреждены заранее. Последние группы авроров в спешном порядке рассредоточивались по этажам; волшебник, проверяющий палочки, сейчас покинул свой пост и направился к лестнице, ведущей на нижние ярусы — лифты, по всей видимости, не работали; откуда-то сверху уже что-то громыхало и до находящихся в атриуме периодически доносился низкий гул.

— Взламывают защиту, — объяснил появившийся словно из-под земли Кингсли. — И не могу сказать, что у них это не получается. Вы вовремя прибыли — камины и аппарацию перекрыли пятнадцать минут назад. И по предварительным данным у них имеется артефакт, препятствующий перемещению портключами — после падения защиты здесь не сработал бы ни один.

Шеклболт выглядел усталым. Ему здорово досталось во время сражения в Косом переулке — он вышел из Мунго только две недели назад. Однако глаза его горели боевым азартом, а рука крепко сжимала волшебную палочку. Гермиона пообещала себе, что проследит за ним по возможности, и прислушалась к разговору. Кингсли как раз раздал последние указания и недоумевающе оглянулся.

— А где Макгрегор?

— Отправился разведать обстановку, — отозвался Сириус. — Ты же знаешь, Кинг, он как никто более умеет быть незаметным.

В этот момент гул, раздающийся в последнее время почти непрерывно, оборвался с низким звуком лопнувшей басовой струны. По всему зданию словно пронесся вихрь, отчего пламя светильников на стенах затрепетало и местами даже погасло. Гермиона непроизвольно вжала голову в плечи.

— Защита пала! — Кингсли едва мог перекричать поднявшийся вдруг шум. — Все по местам! Быстро!

Сириус взмахом руки приказал следовать за ним и побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Рон с Невиллом и Симус с Дином, держащиеся, как обычно, вместе, поспешили следом, намеренно опередив Гермиону на несколько шагов, чтобы она оказалась за их спинами.

Час назад Гермиона выдержала настоящий бой, доказывая свою состоятельность как боевого мага и колдомедика с приличным стажем работы. Невилл буквально приказал Луне остаться в Хогвартсе, и она, как ни странно, послушалась. Джинни… Джинни не хватало сейчас особенно. Еще год она назад была отправлена матерью к очень дальним родственникам в какое-то захолустье, невзирая на все мольбы и истерики. Молли на все уговоры отвечала одинаково: «Пусть мужчины воюют, а удел женщины — ждать». Честно говоря, Гермиона не понимала подобной позиции — как можно спокойно сидеть где-то, когда идет война? Хотя… Молли Уизли была типичной домохозяйкой, для которой не было ничего важнее, чем то, чтобы все были накормлены, ведь на сытый желудок всегда легче договориться. Пожалуй, дай ей волю, и она побежит в лагерь Волдеморта — кормить и его самого, и его верных слуг, в надежде на то, что, наевшись, они подобреют…

Однако подобные размышления не мешали Гермионе яростно отстаивать свою точку зрения, и в конце концов протестующие вынуждены были отступить под напором ее аргументов.

И сейчас, взбегая по лестнице на верхний этаж здания* под прикрытием друзей, Гермиона внутренне поморщилась — ну, как с маленькой с ней, ей-богу! Первый раз, что ли, она участвует в сражениях?..

Размышления были прерваны зеленой вспышкой, пролетевшей буквально в дюйме от виска. Гермиона присела, наугад посылая ответное проклятие, и метнулась за стоящую неподалеку конторку. Выглянула осторожно, убеждаясь, что с остальными все в порядке, и тут же вынуждена была отшатнуться, спасаясь от очередного луча.

Интересно, почему все-таки нападение началось не с главного входа, не с тех уровней, на которых расположены кабинеты Министра и его многочисленных заместителей и советников, а с ничем не примечательного технического этажа, находящегося под самой крышей?

Однако в следующее же мгновение невероятная догадка опалила сознание; все стало кристально ясно. Боя не будет — обреченно поняла Гермиона. По крайней мере, того боя, которого все ждали и к которому готовились. Нет, вокруг все еще летали вспышки заклятий, но было отчетливо видно, что Пожиратели — малая часть из них — только обороняются, прикрывая большую группу своих сообщников. А те, в свою очередь, рассредоточились по коридору, вскрыли запертые двери и исчезли за ними. Оставшиеся не разменивались на обычные Ступефаи — били на поражение, но, по-видимому, не особо-то и целились, просто поливая все пространство перед собой цветными лучами. Орденцы вынуждены были прятаться в укрытиях, не смея и носа вынуть.

За спиной вспыхнул огонь, и Гермиона, вздрогнув, обернулась. Макгрегор присел на корточки рядом с ней:

— Очевидно, все пошло не так, как мы предполагали.

Гермиона кивнула:

— Похоже, о подобном ваш информатор осведомлен не был.

— Уверяю вас, если бы он знал, мы подготовились бы лучше. Какова обстановка сейчас?

Тяжело вздохнув, Гермиона прямо встретила его взгляд и, отчаянно надеясь, что длительные объяснения не потребуются, проговорила, четко акцентируя каждое слово:

— Это. Технический. Этаж.

Несколько мгновений на обычно бесстрастном лице Феникса можно было отчетливо увидеть смену эмоций — удивление, растерянность, задумчивость... Затем, словно захлопнули окно — снова вернулась маска спокойного, уверенного в себе человека. И лишь в глубине глаз…

Рассматривать ей не позволили.

— Значит, так, мисс Грейнджер, — Макгрегор весь подобрался, взгляд его потяжелел. — У вас есть с остальными какое-нибудь средство связи? — Увидев зачарованный галеон, он удовлетворенно кивнул: — Передайте, пусть будут готовы по моему сигналу немедленно покинуть здание. И пусть те, кто находится на нижних уровнях, как можно скорее выбираются наверх: у нас мало времени.

Гермиона лихорадочно сжала монету обеими руками, сосредотачиваясь, отправляя послание бывшим членам ОД и аврорам, затем подняла голову и молча кивнула Макгрегору. Тот кивнул в ответ и тут же во вспышке пламени переместился в центр коридора, прямо за спины отстаивающих его Пожирателей. Огонь с его ладоней взревел, метнулся к незащищенным спинам и… рассыпался безобидными искрами.

— А ты думал, мы так и подставимся, как раньше? — издевательски протянул один из захватчиков. Гермиона нахмурилась; голос был молодой — значит, это явно кто-то из «новой гвардии». Неужели… догадка была страшной и мерзкой, но, кажется, правильной — это был отряд камикадзе! Видимо, предполагалось, что они должны погибнуть, прихватив с собой большую (если не всю) часть защитников Министерства. Тот же голос меж тем воскликнул: — Атаковать его!

Гермиона зачарованно смотрела, как Феникс отбивает направленные на него проклятья, посылает ответные, ускользает, уворачивается и просто перемещается с помощью огня, взвинтив темп до предела, мелькая за спинами врагов смазанной тенью. Наконец, ему это, видимо, надоело; остановившись буквально на несколько секунд, он хлопнул в ладоши, резко развел руки и взмахнул ими, описывая круг. С изумлением Гермиона наблюдала, как падают, словно в замедленной съемке, тела Пожирателей. Выскочив из-за укрытия, она бросилась к Эйдену:

— Они мертвы?

— Нет необходимости. Обычное сонное заклятие, только немного усиленное, чтобы сработало на всех сразу.

На лестнице загрохотали шаги, и в коридор влетел Кингсли:

— Что у вас?..

Низкий рокот заглушил конец фразы; Шеклболт вынужден был замолчать. Стены здания задрожали и словно пошли крупными волнами, послышался громкий скрежет, и огромный кусок потолочного перекрытия упал как раз на то место где мгновение назад стоял Сириус — он едва-едва успел отскочить.

— Немедленно всем покинуть здание! — Макгрегор неуловимым языком пламени переместился в центр коридора и застыл, закрыв глаза и крепко сжав кулаки. Воздух вокруг него задрожал и пошел мелкой, едва заметной рябью, все больше ширящейся в стороны с каждым мгновением. Звон исчезнувшего антиаппарационного барьера показался даже привычным, но и его перекрыл голос Феникса: — Сейчас!!!

Кингсли метнулся в сторону, Сириус — в другую; раздались частые хлопки — авроры и Орденцы аппарировали попарно и по трое, спеша покинуть рушащееся здание. Гермиона замешкалась, не в силах оторвать взгляд от разворачивающегося перед ней зрелища. Ветхое сооружение, не разваливающееся только благодаря многочисленным артефактам, собранным на верхнем этаже, дрожало всеми стенами; перегородки, перекрытия и целые куски кладки откалывались, словно выпадали фрагменты из детского паззла. Однако — и это было странно, невероятно! — они как будто увязали в густом сиропе, двигаясь очень-очень медленно, едва различимо.

Макгрегор раскинул руки в стороны и разжал кулаки, словно упираясь ладонями в невидимые стены. Со своего места Гермиона видела, как вздулись вены у него на шее и как прилипла челка к мокрому от пота лбу. О подобном она до этого лишь читала — о том, что можно своей магией вот так держать рушащиеся стены. Так могли делать маги прошлого (и совсем не обязательно кто-нибудь с громким именем — просто тогда все они были более могущественными, чем сейчас), но это требовало колоссальной концентрации и забирало очень много сил. А что, если Феникс, истратив все силы, не сможет выбраться сам? Если он окажется погребен под завалами?

— Ты что здесь делаешь?! Немедленно! Вон! Отсюда! — голос Макгрегора хрипел и срывался, он выталкивал слова с явным усилием.

Гермиона огляделась — все успели аппарировать, только в дальнем конце коридора, за дверью, выходящей на лестничную площадку, промелькнула фигура в темной мантии, но почти сразу же послышался хлопок перемещения.

— Быстро!!! — рявкнул Макгрегор. Странный у него взгляд. Как будто смотрит и не может насмотреться... Как будто знает, что может не вернуться отсюда, остаться погребенным под завалами... В памяти всплыло давным-давно прочитанное и почти позабытое: «Ave, Caezar, morituri te salutant!» Но ведь не может же он всерьез полагать... Нет, об этом даже думать не хочется! Усилием воли она собрала разбегающиеся мысли.

— Я просто хочу помочь!

— Сам… справлюсь! Уходи же! — и снова этот странный взгляд…

— Но… — еще одна попытка — увы, безрезультатная.

— Вон!!! — последнее слово было подкреплено слабым магическим пинком, и Гермионе ничего не оставалось, кроме как аппарировать.

За стенами Министерства было не менее шумно, чем до этого внутри. Члены Ордена и ОД столпились поодаль; авроры широким кругом оцепили территорию, сдерживая напор зевак, рвущихся подобраться поближе; то и дело между красными мантиями мелькали густо-фиолетовые — невыразимцы, торопливо взмахивая палочками, перемещались от одной группы магглов к другой, корректируя их сознание. Магглы послушно теряли интерес к происходящему; толпа медленно рассеивалась.

Гермиона отыскала взглядом Рона, кивнула ему, посмотрела на замершего поодаль Сириуса. Тот стоял, всем телом подавшись в сторону разваливающегося здания, сжав кулаки и тяжело дыша. Впрочем, не только он не сводил глаз с шатающегося дома. Авроры, как бы ни были заняты усмирением толпы, нет-нет, да и бросали в ту сторону взволнованные взгляды; невыразимцы — то один, то другой — мельком оглядывались через плечо. Невилл в волнении грыз костяшку пальца, Симус вцепился Дину в плечо, отчего последний слегка поморщился, но не сделал попытку увернуться, только успокаивающе похлопал своей ладонью по руке друга.

Гермиона отвернулась и, словно специально выбрав этот момент, мостовая под ногами вздрогнула раз, другой… старый дом, как лишившийся поддержки калека, с громким стоном зашатался, стены ощерились крупными трещинами и начали осыпаться, зазвенело стекло из разбитых окон... На бесконечно долгое мгновение время словно остановилось, а затем одновременно произошли два события: с жутким грохотом здание рухнуло, и за секунду до этого слева и чуть позади от себя Гермиона уловила слабую вспышку света. Она бросилась туда, расталкивая всех, кто стоял на ее пути. Заработала несколько возмущенных взглядов, парочку толчков в ответ, и возмущенное: «Эй!» — от какого-то аврора, которому наступила на ногу.

Прорвавшись за плотный строй спин, она огляделась, тяжело дыша. В этом переулке, по всей видимости, и так-то было не очень много света, а уж теперь, в густых сумерках, здесь и вовсе стало темно, как в чулане.

Тяжелое сорванное дыхание коснулось слуха; Гермиона всем телом рванулась на звук, но запнулась о выбоину и едва не упала.

— Эйден? — голос прозвучал жалобно и как-то почти по-детски.

В самом темном углу вспыхнул огонек, освещая часть каменной кладки и белое лицо прислонившегося к стене Макгрегора. Огонек был слабым, дрожал и подергивался — или это дрожала рука, его держащая? — но Гермионе хватило этого света, чтобы буквально в два прыжка преодолеть разделявшее их расстояние — и замереть, не решаясь прикоснуться.

— Вы… с вами все в порядке?

Макгрегор с усилием выпрямился и взглянул на нее сверху вниз, впрочем, продолжая опираться на стену одним плечом:

— В полнейшем.

Гермиона с сомнением на него посмотрела, наткнулась на холодный высокомерный взгляд и все-таки попыталась возразить:

— Вам нужно в лазарет. Вы ранены? У вас кровь!

Странным дерганым движением Макгрегор поднял руку, прикоснулся к шее чуть пониже уха и поднес пальцы к глазам. Удивленно хмыкнул, изогнув бровь, и сделал жест ладонью, словно смахнул что-то со своего плеча. Гермиона успела заметить, как пропала полоска крови, стекавшая за воротник.

— А, ч-черт!..

И без того слабый, огонек тут же погас. В наступившей темноте отчетливо был слышен шорох сползающего на землю тела. Гермиона рванулась вперед, наощупь вцепилась в мантию Макгрегора, потянула вверх... Бессильно застонала сквозь зубы, чувствуя, как он обвисает в ее руках, понимая, что сама ни за что не справится…

— Рон! — крикнула она в темноту за спиной. — Рон!!! — срывая голос.

Несколько секунд, прошедших в томительном ожидании, она прислушивалась к слабому дыханию и мысленно уговаривала: «Только держись. Только держись!»

— Гермиона, что?.. — Рон появился совершенно бесшумно. — Люмос!

Яркий свет полоснул по глазам, она тряхнула головой, закрываясь челкой.

— Помоги мне! Скорей!

— Вот же… — Рон, поспешно отстранив Гермиону, безо всяких изысков просто подхватил Феникса на руки. Выпрямился, спросил: — Куда его сейчас?

— Сейчас… — Гермиона задумалась на мгновение. — Пока в Больничное крыло, но оттуда обязательно надо будет связаться с Мунго, подозреваю я… — покусала губу, затем продолжила: — Только не аппарируй, воспользуйся портключом. Во избежание.

— Хорошо, — Рон кивнул. — Ты надолго здесь?

— Только сообщу кому-нибудь, и сразу за тобой.

Рон еще раз кивнул и исчез, дернув за цепочку портала. Гермиона отыскала в толпе Сириуса, в двух словах обрисовала ситуацию и тоже переместилась в Хогвартс.

В лазарете мадам Помфри уже суетилась, приводя в чувство Макгрегора. Среди целой батареи пузырьков взгляд выхватил большую склянку золотистого зелья, ускоряющего восстановление магии. Безумно дорогое снадобье: профессор Снейп варил одну такую склянку раз в три года — в основном из-за исключительной редкости его составляющих и сложности процесса приготовления.

— Рон?..

— Мадам Помфри говорит — сильное магическое истощение. Если он сейчас не очнется, нужно будет отправить его в Мунго, под присмотр специалистов.

— Гермиона, — позвала колдоведьма, — срочно свяжись с Мунго, скажи — мне нужна консультация специалиста, пусть пришлют кого-нибудь, и поскорее.

— Хорошо.

Влив в бесчувственное тело Феникса все нужные зелья, мадам Помфри еще раз провела диагностику, нахмурилась, постукивая носком туфли по полу, и, сделав решительный взмах палочкой, произнесла:

— Эннервейт! — ничего не произошло. Колдоведьма повторила еще несколько раз: — Эннервейт! Эннервейт! — опустила палочку и отвернулась: — Ну, что там, Гермиона?

— Не понимаю... Ни один камин не работает. Мне не удалось связаться ни с приемным покоем, ни с главврачом, ни вообще хоть с каким бы то ни было камином в любом из отделений.

Мадам Помфри помрачнела.

— Вызови Дамблдора. Чувствую, что-то там случилось. И сообщи Сириусу с Кингсли, пусть поскорее возвращаются.

Гермиона кивнула и снова повернулась к камину.

Дамблдор, услышав новости, изменился в лице и шагнул в огонь, спешно перемещаясь в лазарет.

— Альбус, камины в Мунго не отвечают, очень похоже, что их заблокировали. Такого никогда не было! Альбус, что-то плохое произошло, я чувствую!

— Успокойся, Поппи, мы во всем разберемся. А, Сириус! — повернулся он к возникшему в дверях Блеку. — Ты очень кстати. Как все прошло в Министерстве?

— Министерства больше нет, директор.

— Что?! — Помфри ахнула, Дамблдор побледнел и всем телом подался к Сириусу. — Кто? Скольких мы потеряли?

— Успокойтесь, Альбус, все живы, нет даже раненых. Все прошло совсем не так, как мы планировали. Волдеморт решил сравнять с землей и Министерство, и всех, кто там находится. Если бы не Эйден... Он держал здание, пока мы все его не покинули.

— Что с ним? — быстро спросил Дамблдор.

— Он потерял много сил. Сейчас он находится в глубоком обмороке, который грозит перейти в магическую кому. Именно поэтому мне надо было поговорить кое с кем из Мунго. Но там… — голос медиведьмы сорвался.

— Успокойся, Поппи, может быть, все не настолько плохо…

— Что вы намерены теперь предпринять, профессор? — Рон выжидающе уставился на Дамблдора.

— Совершенно ясно, что нужно отправить кого-то на разведку, — вмешался Кингсли. Гермиона вздрогнула — она и не заметила, когда он появился!

— И кого ты предлагаешь? — повернулся к нему Дамблдор.

— Себя, — Шеклболт спокойно пожал плечами.

— Я иду с тобой, Кинг! — вскинулся Сириус.

— Исключено. Двоих поймать легче, чем одного. И, прошу тебя, обойдемся без долгих препирательств.

Шеклболт исчез во вспышке портала, а Сириус, воспользовавшись случаем, подошел к Макгрегору.

— Он может меня услышать? — обратился он к Помфри. Получив в ответ отрицательное покачивание головой, тяжело вздохнул, поправил сбившееся одеяло. Задал следующий вопрос: — С ним все будет в порядке?

— Я напоила его зельем, восстанавливающим магию. Но это долгий процесс — может занять как несколько дней, так и несколько недель.

— Поппи, это очень печально, — подал голос Дамблдор. — У нас в запасе нет даже лишнего часа… Как ты думаешь, есть ли какие-нибудь способы ускорить процесс?

Мадам Помфри возмущенно вскинулась.

— При всем моем уважении, директор, вы хоть соображаете, о чем говорите? — она почти кричала. — Конечно, этого сделать нельзя! Иначе слишком быстро вернувшаяся магия может просто разорвать своего хозяина! — глубоко вздохнув и немного успокоившись, она проговорила: — Иногда вы меня просто пугаете, Альбус. Как можно быть таким... Не понимаю.

Сириус фыркнул.

— А что ему? Какое ему дело до отдельных жизней, если все делается «для общего блага»?

— Так, давайте все успокоимся. Сейчас совсем не время для ссор и препирательств… — Дамблдор, видимо, понял, что перегнул палку, и старался исправить ситуацию. — Я готов выслушать вас за чашечкой чая с прекрасной воздушной сдобой, но сейчас нам необходимо успокоиться и взять свои эмоции под контроль.

Рон сложил руки на груди и встал перед Гермионой, словно защищая ее от пресловутого директорского «общего блага» (Гермиона на это лишь чуть улыбнулась), мадам Помфри только махнула рукой и отвернулась, Сириус демонстративно уставился в окно, сунув руки в карманы.

— Ну, хорошо, хорошо. Я прошу прощения за свои необдуманные слова, — Сириус насмешливо хмыкнул. — Но теперь, пока у нас есть немного времени, может, кто-то расскажет, что же все-таки произошло в Министерстве?

— Нечего особо рассказывать, Альбус, — Сириус все же отвернулся от окна. — Прибыли, разделились. Ожидали массированной атаки, а появилась только кучка новобранцев, которые проникли на техэтаж и вывели из строя все артефакты, поддерживающие здание в рабочем состоянии. Если бы не Эйден, мы бы сейчас с вами не разговаривали.

— Вот как... — Дамблдор задумчиво подергал бороду. — А мистер Макгрегор говорил что-нибудь по этому поводу? Как он расценивает то, что операция оказалась фактически сорванной?

— Он сказал, что если бы его информатор знал о подобном, мы подготовились бы лучше, — Гермиона вышла из-за спины Рона и села на ближайший стул. — Я его спрашивала об этом.

— Плохо то, что недостающая часть информации может стать для нас источником крупных проблем, — Рон тоже подошел поближе и встал за спинкой стула Гермионы. — Кто знает, где сейчас находится Волдеморт, и чем в данный момент заняты Пожиратели?

— Есть у меня на этот счет некоторые соображения, — Дамблдор снова потеребил бороду. — Но говорить о чем-либо конкретно пока рано.

Сириус сорвался с места и принялся мерить шагами свободную от коек часть помещения.

— Эти ваши подозрения, директор… — он резким жестом отбросил с лица мешающую прядь волос и, не в силах справиться с раздражением и беспокойством, экспрессивно взмахнул руками. — Тем не менее, я считаю, что на этот раз вы правы, — остановился у входной двери, коротко взглянул на нее и отвернулся; снова сунул руки в карманы, пробормотал негромко: — Кинга что-то долго нет…

Будто бы в ответ на его слова прямо за его спиной во вспышке портала материализовался Шеклболт.

— Ну, что?.. — единым слитным выдохом. Дамблдор подскочил с кровати, на которую до этого успел усесться, Сириус остановился на полушаге, развернулся стремительно, мадам Помфри прижала руки к груди, во взгляде — тревога. Гермиона осталась сидеть — силы как-то разом закончились, только судорожно сжала переплетенные пальцы рук, да еще как в тумане ощущала ладонь Рона на своем плече — молчаливое выражение поддержки.

— Они там, — голос Кингсли звучал глухо и тускло, кулаки он сжал так, что даже костяшки пальцев посветлели. — На первом этаже пожар, все выходы перекрыты огнем. Я вызвал всех, кого смог, будем пытаться пробиться через их барьер. Надо спасать людей, Альбус! — он внезапно сорвался на крик. — Там ведь не только взрослые!

Гермиона вздрогнула, обхватила себя руками, со всхлипом вдохнула ставший вдруг густым воздух. Конечно! Там же дети! Много детей: и с последствиями собственных стихийных выбросов, и с чем-то посерьезнее... А новорожденные? Они-то в чем виноваты?.. Силы вернулись резко, с еще одним судорожным вдохом. Короткий взмах палочкой — и в руке уже привычный, знакомый до последней царапинки походный сундучок с запасами первой необходимости на все случаи жизни — от икоты до рваных боевых ран.

— Я понимаю, в школе сейчас почти никого не осталось, но, может… — Шеклболт нервно подергал себя за массивную сережку в ухе, огладил бритый затылок. — Это не те смертники, что были в Министерстве. Альбус, да их там целая армия!

— Я понял тебя, Кингсли, мальчик мой. — Взмахом палочки директор вызвал Патронуса, проговорил ему: — Минерва, школа на тебе. Подключи Северуса и Филиуса. Поппи расскажет подробнее, — серебристо-белый феникс исчез. Дамблдор достал из кармана носовой платок, взмахнул над ним палочкой. — К сожалению, внутрь попасть с помощью порт-ключа не получится сейчас. Мы переместимся в подворотню недалеко от места основных событий. Прошу вас, господа.

* * *

Северус ворвался в Больничное крыло почти одновременно с Минервой; Филиус немного отстал и семенил где-то позади. Поппи как раз пыталась напоить зельем явно находящегося без сознания Макгрегора. В груди тяжелым камнем заворочалось беспокойство. Еще и этот на его голову! Ну что с ним могло случиться?

— Поппи, Альбус прислал Патронуса, — Минерва все еще слегка задыхалась после пробежки по коридорам и нервно теребила в пальцах клетчатый платок. — Сказал, что ты объяснишь…

— Да, да… — из Помфри как будто весь воздух выпустили, она бессильно опустилась на кровать. — Там… там все пошло не так, как планировалось. Здание Министерства разрушено, мистер Макгрегор держал стены, чтобы наши люди могли выбраться, у него теперь сильный перерасход... А Тот-Кого... Альбус отправился спасать Мунго, там сейчас... О, Мерлин! — она закрыла лицо руками, вздрогнула всем телом.

Северус нашарил за спиной спинку больничной койки, тяжело к ней привалился — почему-то вдруг закружилась голова. Минерва побледнела и застыла, только взгляд загнанно метался, перескакивая с Поппи на Северуса, на появившегося в дверях Флитвика... Филиус, молодец, все сразу понял, подошел к Минерве, мягко тронул за локоть:

— Пойдемте, коллега, нам с вами нужно проверить защиту, предупредить оставшихся в замке патрульных… — продолжая говорить, он увлек Макгонагалл к выходу.

Помфри еще раз навела диагностические чары на Макгрегора, кивнула каким-то своим мыслям и повернулась к Северусу:

— Ты ведь побудешь здесь немного? Мне нужно… — она неопределенно махнула рукой куда-то в сторону своего кабинета и поспешно удалилась. Северус подозревал — для того, чтобы в одиночестве выплакаться. Что ж, он не мог ее осуждать за это.

Он осел на повернувшийся стул.

Значит, держал стены? Силен мальчишка! Теперь многое становится понятным. Интересно, кто его учил? Впрочем, не это важно сейчас. Важнее восстановить потраченные силы, а то ведь надорвется — дурной, как гриффиндорец. Но ничего, вот очнется — можно будет и поговорить. Северус поднял голову — и встретился с внимательным и совершенно ясным взглядом. Нахмурился:

— У вас что-нибудь болит? Позвать колдоведьму?

— Нет, все прекрасно, — Макгрегор подтянулся повыше на подушке, прижался затылком к спинке кровати, прикрыл глаза. Северус отметил про себя, что у мальчишки изможденный вид: кожа была серовато-бледной, на висках проступили капельки пота, руки мелко подрагивали. Но в глазах — ни следа усталости.

— Да уж, я вижу.

— Не надо, профессор, — Макгрегор поморщился. — Лучше расскажите, что я пропустил.

— Не уверен, что вам это нужно...

— Послушайте, давайте обойдемся без взаимных реверансов! Я просто хочу знать, что произошло!

— Тихо! Что вы подпрыгиваете? Вот, выпейте лучше, — Северус протянул ему склянку с золотистым зельем. — Ровно три глотка. Успокоительного дать? Нет? — он вздохнул. — Что ж, тогда слушайте.

Рассказывая, Северус наблюдал за Макгрегором. Тот хмурился, кусал губу и задумчиво потирал лоб кончиками пальцев. Что-то кольнуло в глубине души при виде этого жеста, но Северус постарался поскорее прогнать это ощущение.

— И что вы собираетесь делать сейчас? — темные глаза смотрели внимательно и чуть насмешливо.

Северус нахмурился. Мальчишка — легиллимент? Или же столь проницателен. Иначе откуда бы ему знать, что сам Северус глубоко разочарован и, наверное, даже обижен тем, что его оставили в замке. Что это — очередное проявление недоверия, или Альбус, как всегда, решил, что таким образом позаботился о нем?

К Мордреду такую заботу! Он встал и отошел к окну.

— Что собираюсь делать я, вас не должно волновать, — действительно, он все решил еще в тот момент, когда узнал, что Альбус покинул школу. Осталось только... Северус оборвал ненужные сейчас размышления и повернулся. — Что вы делаете?! — он рванулся вперед и вырвал склянку с золотистым зельем из рук Макгрегора. Во флаконе осталось меньше половины содержимого. Этот идиот за один раз выпил трехдневную дозу! Впервые в жизни Северус не знал, что делать. Нервно проведя рукой по волосам, он спросил: — Вы хоть соображаете, что творите?

— Вполне, профессор, — мальчишка был убийственно спокоен. — Да не волнуйтесь вы так. Я прекрасно знаю, что выпил. Уверяю вас, к тому моменту, как действие зелья достигнет пика, мне будет куда деть излишки силы.

— А откат? Вы можете остаться не сквибом даже — обычным магглом!

— В чем причина подобного беспокойства о моем здоровье? — моментально окрысился тот. — Боитесь, что останетесь без такого ценного союзника?

Наглец! Да что он может знать?

— Оставим это, — а что еще тут можно сказать? — Я так понимаю, у вас уже есть план?

— Ну, не то чтобы… — Макгрегор опустил глаза.

— Типичный гриффиндорец, — проворчал Северус себе под нос.

— Простите, что?

— Неважно. Если вы не поторопитесь, здесь появится Помфри, и вас усыпят.

— Ох! — мальчишка слетел с кровати и умчался в ванную. Через минуту он вышел оттуда полностью одетый, проводя влажными руками по заплетенным в косу волосам. — Вы готовы? — дождавшись подтверждающего кивка, сказал: — Отправляемся прямо сейчас. Возьмите меня за руку и закройте глаза.

Северус ухватился за протянутую ладонь, но зажмуриваться не стал, и в следующую секунду дернулся, едва не разжав пальцы — вокруг них взметнулись языки пламени. Макгрегор дернул его на себя, прижимая покрепче одной рукой, а дугой прикрывая ему глаза, и тут же Северус ощутил, что его словно подхватил порыв ветра. Определенно, такой способ перемещения был гораздо лучше аппарации!

Только он успел додумать эту мысль, как его выпустили из объятий. Макгрегор отнял ладонь от его лица, и Северус смог оглядеться.

— Мы на шестом этаже больницы, — проинформировал Феникс. — Здесь только аптека и буфет, пожар — внизу. Пойдемте.

Пятый и четвертый этажи были практически пусты, а на третьем было настоящее столпотворение. По коридорам метались маги и ведьмы — одетые и в одних ночных рубашках, многие с детьми на руках. Из-за криков и причитаний не было слышно даже собственных мыслей, а по полу уже едва заметно тянуло дымом.

Они вдвоем пробивались сквозь толпу, стараясь не отвлекаться на хватающихся за их одежду людей. Наконец, Макгрегор не выдержал:

— Сонорус, — взмахнул он рукой. — Настоятельно прошу вас сохранять спокойствие. Чем меньше вы будете мешать, тем скорее сможете отправиться по домам. Сядьте, успокойте детей; все, кто способен держать палочку в руках, будьте напоготове — на всякий случай. В конце концов, вы же люди, а не стадо баранов.

На этой оптимистичной ноте Макгрегор развернулся и, махнув рукой Северусу, направился к лестнице. На втором этаже их не трогали. Впрочем, Северус заметил несколько Патронусов — это позволило предположить, что прочувствованная речь Феникса этажом выше произвела впечатление. Их только провожали взглядами, в которых светилась надежда, и от этого Северусу становилось немного не по себе. А что, если у них ничего не получится? Что, если мальчишка, и так истощенный, слишком быстро расходует остатки силы? Сможет ли в таком случае сам Северус выстоять в одиночку до появления подкрепления?..

На середине лестничного пролета между вторым и первым этажами они прошли сквозь магический барьер, призванный хоть немного приостановить распространение огня и дыма. На них сразу же дохнуло жаром и стало тяжело дышать. Макгрегор, не прекращая движения, выставил руки раскрытыми ладонями перед собой, и воздух сразу стал чище и будто бы прохладнее.

— Как вы это сделали? — Северусу все же не удалось сдержать любопытство.

— Подобное умение обнаружилось совершенно случайно, — охотно пояснил Феникс. — В беспалочковой магии нет деления на конкретные стихии, но все же моя сила тяготеет к огню. И к его производным, разумеется. Я могу… это довольно сложно объяснить… могу как выпускать огонь, так и втягивать, впитывать его в себя. Иногда это даже может дать дополнительную силу. А иногда — наоборот.

— Интересный эффект, — пробормотал Северус. — Никогда раньше не слышал о подобном.

— А об этом и нет никаких упоминаний, ни в одной из книг, написанных на эту тему. До всего пришлось доходить экспериментальным путем.

Северус еще хотел спросить про ожог на щеке, но тут Макгрегор распахнул двери, выводящие в вестибюль больницы, и остановился, решительно задвигая его за спину.

— Не двигайтесь, не то повторите их судьбу.

Северус заглянул через его плечо и едва сдержал желание отшатнуться. Несколько десятков обгорелых тел указывали на нешуточное сражение, имевшее место быть здесь совсем недавно. Еще около полудюжины магов, шатаясь от усталости и ран, безуспешно пытались потушить бушующий огонь. Только возле них двоих пламя словно приседало, истончалось, пригибаясь к земле и медленно затухая.

— Стойте здесь, — Макгрегор прошел немного вперед и плавно взмахнул рукой, проводя в воздухе волнистую линию и описывая круг. Немногих еще живых волшебников накрыли светящиеся щиты. Огонь взметнулся вверх и потянулся к нему, оставляя за собой почерневшие стены и обугленные остатки мебели. А потом этот огненный кокон словно схлопнулся внутрь, только Макгрегор чуть покачнулся, опуская слегка дрожащие руки.

Северус рванулся вперед в почти безотчетном стремлении поддержать… и словно наткнулся на невидимую стену.

— Не… подходите, — голос Феникса срывался на каждом слове. — Это… опасно.

Очень медленно он двинулся к центральному входу. Дверь осыпалась пеплом от одного только его прикосновения. В образовавшийся проем сразу же устремились цветные лучи проклятий. Не обратив на них никакого внимания, Макгрегор вышел и повернулся к Пожирателям. Северус подобрался ближе, готовый в любой момент прикрыть мальчишку. А тот глубоко вздохнул, развел руки в стороны… стена огня сорвалась не только с ладоней, а, казалось, с каждой поры, каждой клеточки его тела. Огненная лавина накрыла нападающих и почти сразу же истаяла, оставляя их дезориентированными, извивающимися от боли, но — живыми.

«Хороший ход», — вынужден был признать Северус. Их противники — кто был в состоянии, конечно — бросились врассыпную, даже не пытаясь сопротивляться. Остальных обезоружили авроры и Орденцы, до этого безуспешно пытающиеся прорваться к больнице.

Северус подошел ближе к Макгрегору и положил руку ему на плечо. Щита больше не было.

— Должен признать, что ваша импровизация оказалась весьма действенной.

— Ну что вы, сэр, это был продуманный план, — ответил тот устало. — Думаю, нам пора возвращаться. Дальше здесь и без нас справятся.

Северус протянул руку и уже без напоминаний закрыл глаза. В следующий момент он открыл их уже в Больничном крыле и едва успел подхватить потерявшего сознание мальчишку.

— Поппи! — колдоведьма выбежала на шум и испуганно прижала руки к груди.

— О, Мерлин, Северус! Что случилось? Где вы были? Мы с Минервой чуть с ума не сошли от беспокойства! — вопросы и обвинения, сыплющиеся с пулеметной скоростью, не помешали ей подхватить магией бессознательного пациента, аккуратно уложить его на кровать, переодеть и провести над ним палочкой, накладывая очищающие чары, избавляя от грязи и копоти.

Северус, подыскивающий стул поудобнее, чтобы присесть — ноги почему-то не держали, — услышал еще одно тихое: «О, Мерлин!» — и подошел поближе. Поппи ошеломленно взирала на чистое, без малейших следов ожога, лицо Макгрегора. Затем протянула дрожащую руку и откинула с его лба длинную челку.

В этот момент Северус ощутил, что ему не хватает воздуха. Задыхаясь, он вцепился в спинку кровати; мир перед глазами закачался, сердце забилось с бешеной скоростью, грозясь проломить грудную клетку. Как во сне, он поднял руку и дернул ворот мантии, не отрывая взгляда от нереальной, невозможной картины — на бледном лбу Феникса вырисовывался такой узнаваемый шрам в виде молнии…

— Северус! — голос Помфри сквозь шум в ушах звучал словно очень издалека. — Да что же это такое! Северус!

В следующее мгновение он оказался лежащим на соседней койке, а Поппи вливала в него зелья, судя по вкусу — успокоительное и восстанавливающее, раздраженно приговаривая себе под нос:

— Мальчишки! Что один, что другой! Мало тебе было испытаний? Куда ты полез? Неужели ты думаешь, что Альбус зря оставил тебя в школе?

— Не надо, Поппи, — попросил он хрипло, с усилием подняв руку и положив ее на ладонь колдоведьмы. — Все в порядке.

— Да какое там «в порядке»? — взвилась та. — У тебя предынфарктное состояние! В сорок лет! И это ты называешь «в порядке»? Так, немедленно выпей это — и спать!

— Но я не хочу спать! — впрочем, сопротивляться было бесполезно, как всегда…

Однако очень скоро его разбудили громкие голоса и чей-то плач. С усилием Северус поднялся, стараясь не смотреть в сторону соседней кровати, и огляделся. В дальнем углу помещения, возле одной из отдельных палат, собралась целая толпа. Минерва истерично рыдала, уткнувшись в плечо поддерживающего ее Кингсли, Сириус и младший Уизли с двух сторон обнимали Гермиону, Лонгботтом прижимал к себе бледную жену, и лицо его было каким-то по-детски растерянным. Северус подошел ближе. При виде него толпа молчаливо расступилась. Северус вошел в палату и в который раз за прошедшие безумные сутки ощутил, что ноги его не держат.

На узкой больничной койке поверх покрывала лежал Альбус Дамблдор.

Он был мертв.

__________

* — я знаю, что по канону Министерство находится полностью под землей, но воображение всегда рисовало мне некое старое здание, располагающееся сверху. Собственно, без этой детали не получилось бы то, что получилось.

(ООС Снейпа, да! Сильный! Но я предупреждала!!!)

Гермиона не знала, что и думать.

Впрочем, если честно, не она одна. Последние несколько дней события развивались слишком быстро, она уже не успевала за ними следить — не то что анализировать. Произошедшее неделю назад совершенно выбило ее из колеи.

Феникс оказался Гарри Поттером…

Волдеморт убил Дамблдора…

Жизнь в замке как-то затихла. Преподаватели механически проводили уроки, но в кои-то веки никто никому не назначал отработок — всем было не до того. После занятий они почти всем педсоставом собирались в лазарете, у постели все еще находящегося без сознания Феникса.

Макгонагалл, которую замок выбрал на должность директора, всхлипывая, все время спрашивала одно и то же:

— Как? Как это может быть?..

Флитвик, как никто другой, умеющий успокоить ее, приговаривал, поглаживая директрису по руке:

— Ну-ну, Минерва, не волнуйся так сильно, — и вздыхал: — В конце концов, мальчик ведь был в чем-то прав в своем недоверии, и мы не вправе осуждать его за это.

Сириус был согласен с ним:

— Его жизнью достаточно поиграли, и это касается не только Волдеморта.

— Сириус! — возмущенно воскликнула мадам Помфри.

— А что — «Сириус»? Разве я не прав? Разве не Дамблдор постоянно давил на Гарри: «Мальчик мой, ты должен то, ты должен это…»? С какой, скажите мне, радости он должен что-то миру, который, требуя от него свершений, ничего не дал ему взамен?..

Гермиона слушала и не слышала эти препирательства. Когда преподаватели собирались в Больничном крыле, она, не имея сил ни уйти отсюда, ни остаться, забивалась в дальний угол, садилась прямо на пол, обнимала руками колени и — думала. Вспоминала о том, что было, мечтала о несбыточном, с новыми силами ругала себя за прошлые ошибки и все больше погружалась в пучину отчаяния. Тоска сжимала ее сердце ледяными пальцами, мешала дышать, вымораживала изнутри. И когда мир перед глазами расплывался от слез, а долго сдерживаемые рыдания вот-вот готовы были прорваться наружу, приходил Рон. Садился рядом, притягивал в объятия, гладил по волосам и позволял выплакаться на своем плече, шепча что-то успокаивающее севшим голосом, перемежая слова утешения с просьбами о прощении.

А по ночам приходил профессор Снейп — неизменно в то время, когда все расходились по своим комнатам, и даже мадам Помфри удалялась на отдых. Садился у кровати Гарри и смотрел. Гермиона, выходящая по ночам проверить состояние больного, пару раз возвращалась, не желая мешать, а потом услышала усталый голос:

— Гермиона, прекратите прятаться по углам. Присоединяйтесь — если желаете, конечно.

— Не имею ничего против, профессор, — ответила она, присаживаясь с дугой стороны кровати.

Некоторое время прошло в молчании. Гермиона безотчетно поглаживала руку Гарри, профессор же сидел неподвижно, выпрямившись на стуле. В какой-то момент он скрестил руки на груди. Гермиона с удивлением заметила, что его пальцы слегка подрагивают. От волнения? Или... Догадка пронзила сердце раскаленной иглой: если бы ее здесь не было, профессор, может, тоже взял бы Гарри за руку, или пригладил бы ему волосы, или еще что-то... Вдруг показалось, что она лишняя здесь. Остро захотелось уйти. Но когда она уже сделала движение, чтобы подняться, спокойный, чуть глуховатый голос остановил ее:

— Вам действительно хочется уйти?

Поколебавшись мгновение, Гермиона ответила честно:

— Нет, не хочется.

— Тогда зачем вы себя насилуете?

— Я подумала… — внезапная робость охватила ее — а вдруг она была неправа? Напридумывала себе ерунды... Но вслух все же договорила: — Мне показалось, что вы хотели бы остаться с Гарри наедине. Простите, если я лезу не в свое дело…

— Это действительно не ваше дело. Да, вы сделали верные выводы, но… — профессор невыразительно взмахнул рукой, — на самом деле, это не имеет никакого значения. Теперь. Это доказывает его поведение на протяжении и последних месяцев, и последних нескольких лет.

— Не знаю, профессор… — Гермиона снова погладила руку Гарри, поправила одеяло. — Мне кажется, Гарри не умеет ненавидеть. По-настоящему, так, чтобы хотеть отомстить или уничтожить в ответ на причиненные ему страдания.

— В таком случае, что здесь делаете ВЫ?

Это был резонный вопрос. И хотя Гермиона внутренне была к нему готова, как ответить на него — не знала. А профессор Снейп смотрел на нее внимательно, и казалось — заглядывал в самую душу, видел все — ошибки и сомнения, мысли и переживания… и ее предательство тоже…

Гермиона глубоко вдохнула — раз, другой... А затем — словно прорвало плотину — слова полились из нее, перемежаемые всхлипами. Потребность выговориться, ставшая к настоящему времени просто нестерпимой, привела к тому, что Гермиона рассказала внимательному слушателю в лице профессора все. В том числе, обрисовала в самых резких выражениях свою собственную роль в этой неприятной истории.

Выдохшись, она умолкла, закрыв лицо ладонями и вздрагивая всем телом от недавних рыданий. И тем большей неожиданностью для нее стало мягкое осторожное прикосновение. Гермиона подняла голову. Профессор Снейп стоял рядом, сжимал ее плечи, и лицо его при этом выражало самое настоящее участие. Впрочем, это недолго продолжалось.

— Что вы так на меня уставились, мисс Грейнджер? Что-то в моих действиях показалось вам предосудительным?

— Нет, что вы, сэр! Просто… я никогда раньше не видела у вас такого человеческого лица... Ох, простите, пожалуйста, профессор! Правда, простите, я сама не соображаю, что несу!

Последняя фраза разбилась о затянутую в черное сукно спину: профессор резким движением отвернулся и отошел к окну.

— Идите спать, Гермиона, — голос Снейпа звучал ровно и спокойно, и только побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся в подоконник, выдавали нешуточное волнение. — Хотите зелье Сна-без-Сновидений? Или… Обливиэйт?

От последнего предположения Гермиона даже опешила:

— Но… зачем?

— Чтобы вы смогли забыть, что и кому говорили и перед кем открывали душу.

— Но я не хочу забывать! — Гермиона сама не заметила, как оказалась за спиной Снейпа и, так же как он сам недавно, сжала ладонями его плечи и силой развернула лицом к себе. — Я очень хочу помнить, что видела лицо человека, а не каменную маску! Простите, конечно, профессор, но иногда вы слишком усердствуете в сокрытии собственных чувств! По-моему, вам самому не мешало бы выговориться.

— Мисс Грейнджер! — профессор вырвался из ее рук и отступил на несколько шагов. — Убедительно прошу вас не рассуждать о том, о чем вы понятия не имеете. Признаться, я рассчитывал, что с течением времени ваше желание влезать в дела, вас не касающиеся, немного поутихнет. Увы, все указывает на то, что я ошибся в своих выводах. Вы все так же невыносимы. Но с этим вам придется справляться самой. И не вам меня учить, ясно? Доброй ночи, Гермиона.

Машинально отвечая на пожелание, Гермиона не могла отделаться от ощущения, что поспешное исчезновение профессора — всего лишь плохо замаскированное бегство. Конечно, предложение поговорить было с ее стороны довольно спонтанным решением, но она не сомневалась в том, что готова выслушать и понять. И не только в качестве ответной любезности. Просто по себе знала, как душит непонимание окружающих, какой удавкой на шее оборачиваются собственные «а если бы…», которые, в принципе, не в силах что-либо изменить, но способны очень качественно отравить жизнь.

Когда следующей ночью дверь Больничного крыла бесшумно открылась, впуская Мастера-зельевара, Гермиона едва подавила вздох облегчения. Если он и сердился на нее за все то, что она вчера наговорила, то, видимо, решил не показывать этого.

Спустя час Гермиона уже не была так уверена в своих выводах. Молчание в палате было поистине гробовым. Они с профессором так же, как и прошлой ночью, сидели у кровати Гарри, только кроме взаимных приветствий ничего больше произнесено не было. Снейп застыл на стуле и, кажется, даже ни разу не пошевелился за это время. Она сама лишь единожды встала со своего места, невербально наложила чары диагностики и, проверив результаты, снова села. И все это в полнейшей тишине! В какой-то момент Гермиона почувствовала глухое раздражение, но, заставив себя еще раз все обдумать и проанализировать, просто устало вздохнула. В конце концов, какое право она имеет навязывать Снейпу свою точку зрения? Это ей стало легче, когда она выговорила все, что мучило на протяжении стольких лет. Но ведь если посмотреть на это с другой стороны, то получалось, что Гермиона просто переложила свои проблемы на плечи профессора Снейпа. В дополнение к его собственным. О, просто отлично, дорогая! — сарказма внутреннему голосу было не занимать, а как теперь исправить ситуацию, Гермиона не знала.

Она снова вздохнула. И услышала точно такой же вздох с другой стороны кровати. Казалось, этот тихий звук разбил застоявшуюся тишину. Гермиона подняла голову и встретила внимательный взгляд черных глаз.

— Идите спать, Гермиона, — голос был против ожидания спокойным и… незлобным. — О чем бы вы ни думали — успокойтесь. Все у вас будет хорошо.

— А у вас? — вопрос сорвался с языка раньше, чем она сообразила промолчать.

Профессор приподнял уголок губ в невеселой улыбке.

— Научитесь не задавать лишних вопросов, Гермиона. Это избавит вас от выслушивания лживых ответов на них.

— Простите, профессор, — еще один тяжелый вздох совершенно помимо воли вырвался из ее груди. Сказать было нечего; Гермиона встала. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, — Снейп опять застыл на своем стуле, сцепив пальцы в замок на коленях, и Гермиона была твердо уверена — он просидит в такой позе всю ночь, а утром пойдет на уроки, неотдохнувший и вымотанный, чтобы следующим вечером снова появиться в Больничном крыле…

А еще Гермиона точно знала — он откажется от любой предложенной помощи, огрызнется в ответ на малейшую попытку поддержать. И не потому, что вот такой уж у него характер, просто — с каждым днем уверенность Гермионы в этом крепла — не считает себя достойным помощи и твердо уверен, что любые испытания, выпавшие на его долю, — это его искупление. Откуда взялась подобная уверенность, Гермиона не знала, но всем сердцем чувствовала, что права.

* * *

Гарри очнулся спустя еще неделю.

Сначала сработали сигнальные чары, и мадам Помфри, охая и прижимая руки к груди, помчалась на их зов. Мгновение спустя и Гермиона очнулась от некоего подобия ступора и бросилась следом. И услышала тихий стон.

— Лежите-лежите, молодой человек.

— О Мерлин, да я уже отлежал себе все, что только можно и нельзя!

Однако для Поппи, как обычно, не было разницы между пациентами, и одинаково она отчитывала бы и Северуса Снейпа, и Эйдена Макгрегора, и Гарри Поттера, даже если последние два — один и тот же человек.

— Ничего, еще немного постельного режима не помешает. Заставили вы нас поволноваться!.. Гермиона, будь любезна, принеси мне еще Укрепляющего и Восстанавливающего. А вам, мистер Поттер…

— Макгрегор, — голос хоть и был тихим, но звучал твердо.

— Прошу прощения?..

— Меня зовут Эйден Утер Ансельм Макгрегор. А Гарри Поттер умер пять лет назад.

— Но как же…

— А все остальное вас не касается!

— Что? — мадам Помфри растерялась всего на несколько секунд, но быстро взяла себя в руки. — А ну, тихо! — выведенная из себя, она рявкнула гораздо громче, чем следовало. Гермиона вздрогнула. — Мне абсолютно безразлично, Поттер вы или Макгрегор, — да хоть сам Мерлин! — но если вы будете буянить, я вас усыплю до полного выздоровления!

Гермиона наблюдала, как Эйден прикрыл глаза и уже совершенно другим тоном проговорил:

— Прошу прощения, мадам Помфри, я был неправ. Я… немного вспылил.

Колдоведьма тут же растаяла и перестала сердиться.

— Так-то лучше, мистер Макгрегор. А сейчас вы выпьете кое-какие зелья и отдохнете…

— Но я уже наотдыхался на полгода вперед!

— И тем не менее, вставать или даже просто садиться вам еще рано. Вы пережили сильнейшее магическое истощение, две недели пробыли в коме — вам нужно очень постараться и поберечь себя, чтобы полностью восстановиться.

— Я понял, мадам Помфри, — пациент издал обреченный вздох, одновременно хитро подмигнув колдоведьме. Та в ответ улыбнулась, погрозила ему пальцем и ушла к себе.

Гермиона заставила себя сделать несколько шагов и остановилась, вцепившись пальцами в спинку кровати. Поймала взгляд Эйдена и замерла, как кролик перед удавом. Сказать хотелось так много, но слова почему-то не шли с языка, она только пару раз беззвучно открыла и закрыла рот.

Эйден молчал. Смотрел на нее серьезно и прямо, словно читал в ее душе — все эмоции, все страхи, все надежды и разочарования. А потом… просто закрыл глаза и отвернулся.

Силы покинули Гермиону. Колени задрожали, захотелось упасть прямо там, где стояла, свернуться калачиком и дать волю слезам. С трудом расцепив судорожно сжатые пальцы рук, она на негнущихся ногах пошла в свою комнатку. Шаг… еще один… еще несколько ярдов, а там можно будет, торопливо наложив заглушающее на дверь, сползти по ней спиной и хрипло завыть, вцепившись руками в волосы, выдирая их с корнем и совершенно не чувствуя боли. Потому что больнее всего — внутри. Потому что сердце рвалось на части и обливалось кровью, а душа задыхалась в агонии. Потому что стало ясно — надежды для нее нет.

И не будет.

Не в этой жизни.

* * *

Поздно вечером, как обычно, пришел Снейп. Одного взгляда на нее ему хватило, чтобы уверенно констатировать:

— Очнулся.

Гермиона смогла лишь кивнуть в ответ.

— На вас лица нет! Что-то случилось? Осложнения? Да не молчите же вы!

С трудом разлепив пересохшие искусанные губы, Гермиона, наконец, выдавила еле слышно:

— Все в порядке. Только остаточная слабость. Пара дней и пара зелий — все пройдет без следа.

— Тогда что с вами такое?.. Впрочем, можете не объяснять. Я понял, — Гермиона неожиданно оказалась в объятиях Снейпа. И — Мерлин! — до чего же приятно было почувствовать его поддержку! В носу снова защипало; она тихонько всхлипнула. — Ну-ну, хватит сырость разводить. Это ведь только начало. Он обязательно простит, только дай ему время, — профессор вздохнул и отстранился. — А вот мне, пожалуй, лучше уйти.

— Нет, — Гермиона вцепилась в рукав его мантии с неожиданной силой. — Пожалуйста, поговорите с ним. Мне кажется, он вас ждал, — почти неслышно добавила она.

Бросив на Гермиону быстрый недоверчивый взгляд, Снейп все же прошел к кровати и сел на стул.

— Он сейчас спит, но скоро должен проснуться — действие зелья заканчивается.

Получив в ответ кивок, обозначавший, что ее слова были услышаны, Гермиона тактично удалилась к себе и наложила на дверь запирающие и заглушающие чары — чтобы даже мысли не возникло подслушать или подсмотреть, и выпила заранее приготовленное сонное зелье. День был очень тяжелым, а завтра будет не легче, если не тяжелее, и надо просто выспаться…

* * *

Северус разглядывал спящего сына. Выглядел он неплохо: мертвенная бледность почти прошла, и на лицо стали возвращаться краски. Но темные круги под глазами яснее ясного показывали, какая же все-таки страшная участь его миновала. Северус зябко повел плечами, всего лишь на минуту представив себе, что было бы, если бы... Думать о подобном не хотелось — ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем. Но он также не мог позволить себе думать о других вещах — о случившемся пять лет назад, о том, что рассказала Гермиона, о том, что Гарри ее не простил… Не мог — потому что от подобных мыслей тряслись руки (чего с ним не случалось практически никогда) и страх заползал в душу липкими лапами. И хоть здесь, в полутьме лазарета, можно было не цепляться за маску и не «держать лицо», Северус все же не мог позволить себе дать слабину. Не здесь. И не сейчас. Не перед сыном, только не снова! Иначе попытка отпустить эмоции может грозить очередным срывом в истерику, а он и так в последнее время слишком расслабился.

Глупое сердце не желало мириться с существующим положением вещей и с тем, что подсказывал рассудок. Оно ошалело рвалось из груди, стоило только появиться малейшему намеку на надежду. А Северус не хотел надеяться. Знал, что не на что. Он сам вынес себе приговор, и сам неукоснительно соблюдал его исполнение. И сам же, своими ногами, затаптывал глупые ростки веры, имевшие наглость прорасти на том выжженном поле, которым являлась сейчас его душа.

— Добрый вечер, сэр.

Чуть хрипловатый со сна голос вырвал его из раздумий, и Северус невольно вздрогнул. В горле немедленно встал комок, а руки снова мелко задрожали. Северус ненавидел собственную слабость, ненавидел чувствовать себя зависимым — от чьего бы то ни было мнения или вердикта. Но в данном случае он понимал, что ничего не решает. И ничего не может противопоставить сыну, внимательно разглядывающему его в упор.

Он скрестил руки на груди, пытаясь скрыть дрожь пальцев. Гарри приподнял одну бровь в выражении ехидного вопроса. Северус откинулся на спинку стула и скопировал его мимику. Гарри фыркнул и выставил перед собой ладони.

— Ваша взяла, сэр. Признаю свое поражение.

— Я не собирался с вами ни в чем соревноваться, — Северус встал и нервно прошелся по проходу между кроватями. Наконец, он остановился и задал один-единственный вопрос, ответ на который очень желал услышать: — Почему?

— Почему — что? — Гарри снова выразительно изогнул бровь и насмешливо ухмыльнулся. — Почему я ушел? Почему не давал о себе знать? Почему не бросился тебе на шею с криком: «Папочка!», как только появился в Хогвартсе?

Северус вцепился пальцами в ворот мантии — почему-то вдруг стало тяжело дышать. Сердце заколотилось с такой силой, что это причиняло боль. Он расстегнул верхнюю пуговицу и опустил руку, сжатую в кулак так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Я искал тебя, — Мордред, не голос, а воронье карканье! — Все эти пять лет я чего только не использовал, чтобы найти тебя.

— Зря старался. Я не собираюсь оставаться в этом мире после окончания войны.

— Но… почему?

Гарри хмыкнул и с вызовом вздернул подбородок.

— Когда Избранный исполнит свой долг, — он выделил голосом последнее слово, — он автоматически перестанет быть кому-то нужен. А навязываться я не собираюсь. Хватит. Больше такой ошибки я не совершу.

Эти слова отдались острой болью в груди…

Откашлявшись, Северус с трудом выдавил:

— Я был не прав тогда. Не буду объяснять причины, поскольку полагаю, что тебя не интересуют оправдания... Но я прошу прощения. За то, как себя повел, и за то, что сказал. На самом деле, я никогда не думал так, и…

— И во всем виноват твой сволочной характер, который ты не считал нужным сдерживать даже в отношении собственного сына — это ты хочешь сказать? — Гарри презрительно прищурился и скрестил руки на груди. В положении лежа этот жест выглядел несколько комично, но Северусу сейчас было совершенно не до смеха. — Так вот, можешь не утруждать себя. Надеюсь, я ясно выразил свою точку зрения — менять ее я не собираюсь, — и демонстративно отвернулся

Северус заставил себя сдвинуться с места и подойти ближе.

— Гарри, я…

Мальчишка (хотя нет — уже вполне взрослый молодой человек) взвился на кровати, приподнимаясь на локтях:

— Никогда! Не смей! Называть меня! Этим именем! — откинулся на подушку и проговорил уже тише: — Гарри Поттер давно уже прекратил свое существование. Так что можешь успокоиться — твоего сына больше нет, а перед Эйденом Макгрегором тебе не за что извиняться.

— Но послушай…

— Нет, это ты послушай! — лицо сына потеряло бесстрастную маску, и черты исказились болью: — Раз уж ты не хочешь оставить это, я скажу. У тебя был сын. Пусть — как видишь, я допускаю это — ты не знал, где я находился до поступления в школу, но в самом Хогвартсе я был у тебя пять с лишним лет! Я понимаю — Нерушимый обет и все такое, детишки Пожирателей, следящие за каждым твоим шагом... Но, Мерлин, неужели действительно — действительно! — нельзя было обойтись без того, чтобы отравлять мне каждую секунду моего существования?! И в то самое время, когда я, наивный, думал, что все поменялось, ты опять повел себя, как полный ублюдок!!! — Гарри… нет, теперь уже Эйден, провел ладонью по лицу, восстанавливая ничего не выражающую маску, и устало продолжил: — Я допускаю, что в какой-то момент ты захотел изменить тогдашнее положение вещей. Могу даже предположить, почему: возможно, срок, оговоренный Нерушимым обетом, подходил к концу, или были еще какие-то причины — сейчас это уже не имеет значения. Но ведь ты тоже — в числе многих и многих других — смотрел на меня и видел Избранного, который должен спасти магический мир! На пару с Дамблдором ты вел меня через все испытания, и спасал мне жизнь не столько потому, что я твой сын, сколько по другой «важнейшей» причине, обозначенной «глубокоуважаемым» директором, — Герой не должен помереть раньше времени, а то ведь некому будет мир спасать! Потому что никто не захочет подставить свои плечи под такой груз, ни один из вас, взрослых и опытных, даже не подумает о том, чтобы взять на себя такую ответственность!

Северус слушал молча, просто физически ощущая, как бледность покрывает щеки. Ведь сын был прав, прав, тысячу раз прав во всех своих предположениях! И не имело значения то, что самого Северуса передергивало всякий раз, когда он думал о предстоящем поединке между Эйденом и Волдемортом — и тогда, и теперь. Это действительно было неважно, ведь разве он хоть раз высказал свои претензии по этому поводу хоть кому-то, кроме себя самого? Разве хоть раз пришел к Дамблдору, грохнул кулаком по столу и заявил, что его сын во всем этом участвовать не будет?

Нет, он вел себя, как послушный телок на веревочке — куда потянул добрейший дедушка, туда Северус и пошел. Принял как нерушимую догму тот факт, что больше некому выступить против Волдеморта, кроме сына, и только молча ужасался тому, через что придется пройти мальчику…

«А что ты сделал для того, чтобы ему было хоть чуточку легче нести свою ношу?»

Внутренний голос поразительно походил интонациями на вопли Молли Уизли, и Северус едва сдержал желание закрыть уши ладонями — все равно ведь не поможет. От себя спрятаться не то что трудно — подобное просто невозможно.

Именно поэтому он не сделал ни одной попытки объяснить свою точку зрения. Потому что понимал — каждое слово сына сотни раз обдумано, выстрадано, вынуто из горящего обидой и болью сердца и выложено перед ним на рассмотрение. И еще Северус понимал, что, несмотря на откровенный разговор, ничего не изменится — былого доверия, заработанного с таким трудом, уже не вернуть, а строить новые отношения на обломках старых нереально, по той простой причине, что обломки трансформировались в глухую стену между ними. И сколько бы Северус ни оббивал кулаки в надежде что-то изменить, ничего у него не получится. Конечно, это не значит, что он не будет пытаться, но также это не обозначает и того, что в подобном начинании будет хоть капля здравого смысла…

Северус сдавил ладонями виски и зажмурился — головная боль, уже несколько дней караулившая его, сейчас подобралась вплотную, да еще этот нелегкий разговор... В общем, нужно было как можно скорее озаботиться наличием порции обезболивающего зелья, а для этого просто необходимо оказаться в подземельях. Северус встал и отвесил церемонный полупоклон:

— Благодарю за то, что согласились-таки поговорить со мной, мистер Макгрегор. Весьма сожалею, что наш разговор не только не разрешил конфликт между нами, но и выявил непримиримые противоречия, кои мы в силу обстоятельств не способны преодолеть. Не смею более раздражать вас своим присутствием. Всего доброго.

Кто бы знал, сколько сил понадобилось ему, чтобы произнести это — и удержать дрожь в голосе, устоять на подгибающихся ногах и ровным шагом подойти к камину! Спина одеревенела — настолько он выпрямился.

Но не успел Северус даже зачерпнуть летучего пороха, как пламя окрасилось в зеленый, и в нем появилась голова весьма чем-то взволнованной директрисы.

— Северус! Хвала Мерлину, я тебя нашла! Прошу тебя, срочно зайди ко мне!

Голова Минервы тут же исчезла, и Северус вздохнул — по всей видимости, зелья от головной боли не видать ему еще парочку часов…

Пару часов спустя Северус думал о том, что ему нужно уже даже не зелье, а сразу гильотина. Полученные известия побуждали одновременно напиться, чтобы забыться хоть ненадолго, и от души постучаться этой самой головой обо что-то твердое — с той же целью.

Передернув плечами, отгоняя неуместное истерическое веселье, он все-таки призвал бутылку скотча и бокал. Посмотрел на свое кресло у камина и снова содрогнулся. Он совершенно не мог себе представить, как сможет спокойно здесь сидеть, когда сердце колотится у горла, и кровь вскипает в жилах, и хочется побежать, рассказать, предупредить, закрыть своим телом ото всех опасностей... Да даже умереть, если понадобится, лишь бы потом оказалось, что это всего лишь чья-то глупая шутка, а на самом деле ничего не было, и все хорошо, и — главное — никому, НИКОМУ не надо умирать…

Северус прислонился к каминной полке и отпил глоток из бокала. Виски не дарил ни забытья, ни успокоения, но, по крайней мере, он хотя бы смог думать, не опасаясь снова сорваться в неконтролируемую истерику.

Минерва позвала его, потому что обнаружила в директорском кабинете тайник. В нем оказалось письмо Дамблдора и фиал с его воспоминаниями. В думосброс они нырнули вместе… а вытаскивала его оттуда Минерва сама, перепуганная, усаживала в кресло, трясущимися руками набирала летучий порох и кричала в камин, даже не пытаясь скрыть собственную истерику... А Северус в какой-то момент обнаружил, что просто не может вдохнуть, и тело налилось тяжестью, и руки-ноги показались совсем чужими, а голова сделалась легкой, как воздушный шар... и он бы хихикнул над таким нелепым сравнением, если бы ему было чем дышать…

Пришел в себя Северус в том самом кресле, с усилием собрал себя в кучу, застегнул рубашку и сюртук — даже пальцы почти не дрожали! — и, придав лицу обычное презрительное выражение, спросил:

— Что вы намерены со всем этим делать, Минерва?

Та прерывисто вздохнула, переглянулась с мадам Помфри, прошлась по кабинету, явно оттягивая время принятия решения, зачем-то провела ладонью по насесту, на котором еще недавно сидел Фоукс, и, наконец, подняла на него усталые, какие-то больные глаза:

— Я не знаю, Северус... Правда, не знаю, — она отошла к окну и прислонилась к подоконнику, обхватив себя руками за плечи, словно ей внезапно стало холодно. — О чем думал Альбус, когда оставлял это послание? Я не понимаю, объясните мне, Северус, Поппи, как, во имя Мерлина, сказать мальчику, что для победы над Сами-Знаете-Кем ему нужно умереть?!

Голос Минервы сорвался на крик, и она закашлялась. Медиведьма тут же подлетела к ней, усадила в кресло и напоила успокоительным. Затем повернулась к Северусу. На лицах обеих женщин появилось одинаковое просительное выражение. Северус непроизвольно отступил на шаг, затем еще на один.

— Нет! Даже не просите! С чего вы взяли, что сообщать самые неприятные новости всегда должен я?

— Ну, Северус, — заискивающе заглядывая ему в глаза, заговорила Помфри, — ну, поставь себя на наше место…

— Мне и на своем жить не хочется, — мрачно перебил ее Северус и скрестил руки на груди.

— Так, стоп! — Минерва поднялась из кресла и подошла к Северусу вплотную. Положила свои ладони поверх его рук и взглянула ему в глаза. Просто посмотрела. Снизу вверх. Северус тут же ощутил себя нашкодившим великовозрастным оболтусом. Как-то вдруг пришло понимание, что он пойдет сейчас и сделает все возможное, чтобы Минерва не волновалась. И не потому, что на него надавили, а потому... да просто потому, что, Мордред побери, так будет правильно! Из всего преподавательского состава Минерва была единственной, кто принимал его таким, как есть — со всеми его «тараканами». Виной ли тому было обостренное чувство справедливости, присущее ей, или еще что-то — Северус не знал. Но она всегда разговаривала с ним ровно и доброжелательно, и ни разу, как бы он ни старался вывести ее из себя, не опустилась до оскорблений в ответ. Иногда — очень редко — он даже позволял себе думать, что Минерва на самом деле могла бы стать ему настоящим другом. Видимо, что-то такое отразилось в его глазах, потому что Минерва вдруг подняла руку и… погладила его по голове. Как маленького! И прошептала: — Спасибо тебе, Северус, — а он смог только кивнуть в ответ.

И вот теперь Северус мерил шагами свою гостиную, не представляя себе, как сообщить сыну, что он — крестраж Волдеморта, и для того, чтобы победить, ему необходимо принеси себя в жертву. Голова кружилась, и тупая тянущая боль за грудиной мешала мыслить здраво.

Его сын должен умереть!

Эти слова отпечатались где-то на подкорке, и даже когда Северус закрывал глаза, они вспыхивали перед внутренним взором нестерпимо-ярким белым светом.

Его сын должен умереть!

Именно сейчас, когда он только-только нашелся, когда Северус получил возможность видеть его, гордиться им!

Северус упал в кресло и сжал виски ладонями. Выбор. Чертов выбор!

Казнить нельзя помиловать.

Разрубить нельзя развязать.

Что ужаснее — смерть сына или смерти многих и многих магов и магглов, которые совершаются сейчас и непременно совершатся в будущем?..

Северус не замечал течения времени, но, наконец, приняв решение, он поднял голову и осмотрелся. Дрова в камине почти догорели, и по гостиной начала расползаться сырость. За наколдованным окном занимался серенький рассвет.

Северус встал и поворошил угли. На миг прижался пылающим лбом к холодной каминной полке и, резко развернувшись, вышел в коридор, хлопнув дверью.

Эхо пустых коридоров гулко отражало каждый его шаг.

Разрубить. Нельзя!

Развязать. Нельзя!

Разговора не получилось.

Вернее, он состоялся, но совершенно не так, как рассчитывал Северус.

Он пришел в Больничное крыло с решимостью, которой на самом деле не чувствовал, и сразу перешел к делу:

— Мне нужно с вами серьезно поговорить.

— Я весь внимание, сэр, — Эйден поудобнее оперся на подушки, сложил руки на коленях и вопросительно изогнул бровь.

Северус помолчал, подбирая слова.

— Сегодня ночью директор Макгонагалл обнаружила тайник Дамблдора. Там были некие воспоминания…

И тут сын его перебил:

— Можешь не рассказывать. Я знаю, о чем пойдет речь.

— Знаешь? Но откуда? — Северус не смог скрыть удивления.

— Неважно. Но не от Дамблдора. Просто в последние три года в моем распоряжении была прекрасная библиотека. И я был бы полным идиотом, если бы не воспользовался ею, — Северус постарался как можно незаметнее перевести дух. Ему не нужно ничего рассказывать, не нужно объяснять, почему он сделал именно такой выбор, а не другой! От осознания этого на краткий миг словно гора свалилась с плеч. А Эйден меж тем продолжал: — Я знаю, что я крестраж. Можешь не мучиться и не подыскивать подходящие случаю слова. Передай профессору Макгонагалл, что я сделаю все, что нужно. А теперь уходи. Я очень устал, — с этими словами сын закутался в одеяло и повернулся к нему спиной, давая понять, что разговор окончен.

За дверью лазарета Северуса ждала Гермиона. Всхлипывая, она бросилась ему на шею.

— Подслушивали, мисс? — спросил он чуть насмешливо.

— Н-не совсем, — она отстранилась и шмыгнула носом. Чуть дрожащими пальцами вытерла мокрые щеки, пригладила волосы и глубоко вздохнула. — Часть этой истории мы знали давно. И Гарри, то есть Эйден, в том числе. Но то, что ему придется умереть… — голос Гермионы дрогнул и она ненадолго умолкла. — Я не представляю, как он живет с этим…

— Я тоже, Гермиона, я тоже… — Северус рассеянно погладил девушку по плечу и, развернувшись, медленно пошел обратно в подземелья.

* * *

Прошло несколько дней.

Эйден поправился, и мадам Помфри отпустила его из Больничного крыла. Гермиона еще дважды пыталась поговорить с ним, но каждый раз натыкалась на глухую стену отчуждения. Такое поведение Эйдена просто лишало сил, тем более, когда она видела, что с Лонгботтомами он общается по-прежнему тепло. Собственно, только с ними он и общался в последнее время, избегая и преподавателей, и, как ни странно, Сириуса, и особенно — Снейпа.

Насчет преподавателей все было более-менее понятно — после смерти Дамблдора Орден Феникса остался без руководителя, и теперь Макгонагалл и Аластор Грюм тянули одеяло каждый на себя. Более осторожная Минерва хотела повременить с открытым противостоянием, тогда как Грозный Глаз рвался в бой, призывая «разрушить это змеиное гнездо».

Да и отношение к Снейпу объяснялось просто — для тех, кто знал подробности. А таковых в Хогвартсе было очень и очень немного.

Но вот почему Макгрегор избегал Сириуса? Поначалу Гермиона, как ни старалась, не могла найти ответа на этот вопрос. Но потом подслушала один разговор в очередном заброшенном коридоре, и все встало на свои места…

— Ты простишь его? — тихо спросила Луна, поглаживая Эйдена по руке.

— Эйден, — вмешался Невилл, словно вспомнил что-то, — а как же Гермиона? И Рон?

На этом месте Гермиона не выдержала и сбежала.

Ей совершенно не хотелось слушать, что будет отвечать на этот вопрос Эйден. Еще больше боли она бы не выдержала. И так душа рвалась на части из-за невозможности сказать, объяснить… да просто попросить прощения! Она провела ладонями по лицу, чтобы взять себя в руки, и направилась в лазарет — мадам Помфри могла понадобиться ее помощь.

* * *

Гермиону беспокоил Северус. Во время завтраков-обедов-ужинов в Большом зале она наблюдала за ним, и с каждым днем убеждалась, что здесь, на ее глазах, происходит что-то нехорошее. Снейп еще больше осунулся и еще сильнее замкнулся в себе. Но не это было самым пугающим. Северус словно… потерял смысл жизни, из него как будто извлекли тот стержень, что заставлял его держать спину прямо при любых обстоятельствах. Его взгляд потерял остроту, речь утратила присущую ей язвительность, и все чаще казалось, что Северус живет, словно под толщей воды — настолько замедлились все его реакции.

И еще Гермиона видела, что не менее пристально за профессором наблюдает мадам Помфри, и ловила тревожные взгляды, которыми колдоведьма обменивалась с директором Макгонагалл. И неудивительно — за последнюю неделю от Снейпа осталась лишь тень его прежнего, и было непонятно, как этого еще не заметили остальные. Хотя… кто мог с уверенностью сказать, что действительно не заметили?..

Впрочем, еще несколько дней спустя случилось нечто такое, что заставило забыть обо всех посторонних мыслях...

* * *

Очередной завтрак подошел к концу. Ученики разошлись на занятия, в зале остались только несколько преподавателей, Лонгботтомы с Макгрегором, и Рон с Гермионой — на дальнем конце стола. Внезапно в зал влетела встрепанная сипуха и скинула перед Эйденом дымящийся красный конверт.

— Не прикасайтесь! — Невилл, как ни странно, среагировал первым; взмахнул палочкой, подняв конверт в воздух, и еще одним взмахом распечатал его.

Высокий холодный голос заполнил помещение.

— Вызываю тебя на поединок, Феникс. Советую согласиться, иначе… — голос стал вкрадчивым шипением, — я разрушу Хогвартс до основания. Поверь мне, сил у меня хватит — тем более теперь, когда больше нет вашего престарелого защитника. Жду тебя на рассвете, в Запретном лесу. И не заставляй меня думать, что ты трус.

Конверт вспыхнул и осыпался пеплом.

Эйден встал из-за стола и расправил плечи; обратился к преподавателю арифмантики, что застыла слева от него:

— Профессор Вектор, прошу вас, сообщите директору — мы переходим в режим открытого противостояния. Пусть до обеда соберет всех, кого сможет, а также организует эвакуацию детей в безопасное место, — и решительным шагом двинулся к выходу.

Гермиона переглянулась с Роном; лицо его отражало тот же шок, в котором находилась и она сама. Это что же — все закончится уже завтра? Осталось… меньше суток?! Нет! Этого не может быть! Просто. Не может. Быть! Гермиона сжала виски ладонями и зажмурилась. Только не это! Она ведь рассчитывала, что время еще есть — для того, чтобы еще и еще раз попытаться оправдаться, объяснить... Но его не было. Оно, это время, вот так внезапно закончилось.

— Мисс Грейнджер, вы мне срочно нужны! — серебристый оцелот остановился перед ней, заговорив голосом мадам Помфри. — Жду вас у кабинета директора через пять минут!

Рефлексировать тоже больше не было времени. Гермиона вскочила с места и побежала…

И весь день до вечера был заполнен этой беготней. Вдвоем с мадам Помфри они эвакуировали детей через директорский камин в наиболее защищенные дома Орденцев, в два голоса пытались успокоить пятикурсников, которые непременно желали остаться и принять участие в сражении, в промышленных количествах заготавливали лечебные зелья...

Гермионе некогда было обращать внимание на окружающую действительность, она лишь вскользь отметила про себя, что весь просторный двор перед школой заполнен аврорами, членами Ордена и простыми обывателями, поспешившими на помощь по тревожному зову. А люди все прибывали и прибывали…

Под вечер еще появился профессор Снейп с целым сундучком зелий посложнее, молча сгрузил их на руки вымотанной Помфри и так же молча попытался удалиться, но был перехвачен у самой двери:

— Ну-ка, Северус, вернись на минутку, — колдоведьма взяла его за руку и усадила на ближайший стул, не обращая внимания на вялое сопротивление. Взмахнула волшебной палочкой, просмотрела результаты и нахмурилась: — Гермиона, ты видишь то же, что и я?

Гермиона подошла ближе, в свою очередь присмотрелась и лишь тихо ахнула:

— Профессор, как вы на ногах-то еще стоите?

— В данный момент я, как видите, сижу, Гермиона, — огрызнулся тот. — Если вы закончили, то, с вашего позволения…

— Северус Снейп! — мадам Помфри вскрикнула так, что Гермиона невольно вздрогнула. — Не заставляй. Меня. Выходить. Из себя! — с каждым словом она взмахивала палочкой, и к концу фразы кровать была расстелена, мантия Снейпа трансфигурирована в пижаму, и сам он с помощью магии уложен и укрыт одеялом. Колдоведьма выхватила из кармана пузырек зелья Сна-без-Сновидений и не без усилий напоила им сопротивляющегося пациента. — У меня, к сожалению, нет сейчас времени на полноценное лечение, но ты хотя бы выспишься. Тебе это жизненно необходимо, — последним взмахом палочки она установила вокруг кровати ширму и удалилась.

Гермиона забрала принесенный профессором сундучок и пошла к шкафу — нужно было расставить зелья по местам. В лазарете на некоторое время воцарилась тишина.

* * *

Гермиона проснулась, словно от толчка. В окно заглядывала ущербная луна, а заклинание Темпус показывало половину третьего ночи. Поворочавшись какое-то время, она поняла, что уснуть больше не получится, встала и оделась.

Выйдя за дверь своей комнаты, она заметила, что ширма, окружавшая кровать Снейпа, сдвинута в сторону, а сама кровать пуста. Гермиона только вздохнула — кто бы сомневался, что он не пробудет здесь дольше, чем длится действие зелья!

Помедлив на пороге, Гермиона все же решила выйти прогуляться по коридорам — чем ближе придвигалось время рассвета, тем невыносимее было находиться на одном месте. В крови бурлила какая-то истерическая энергия, заставляя ее двигаться вперед и вперед. Коридоры и переходы сменяли друг друга, а Гермиона шла все дальше и дальше. Изредка по дороге встречались патрули, но небольшая проверка прямо на месте доказывала истинность ее личности, и ее пропускали.

Внезапно слуха коснулась нежная мелодия, и Гермиона направилась к источнику звука. Посреди пустого коридора в стене оказалась приоткрытая дверь. Заглянув потихоньку в щель, Гермиона обвела взглядом пространство вокруг себя и поняла, что ноги привели ее на восьмой этаж, к Выручай-комнате. Та сейчас имела вид огромного зала с небольшим тускло освещенным возвышением в центре, на котором стоял черный концертный «Стейнвей». За роялем сидел Эйден и играл. Нежная мелодия лилась из-под пальцев; Гермиона замерла, прислонившись головой к косяку и сглатывая невольные тихие слезы. В этой музыке ей слышалось прощание — с этим миром, с жизнью, прощание с болью и страданиями. Прощание и… прощение*.

Рыдания рвались из груди; Гермиона с силой прикусила костяшку пальца, чтобы не выдать себя всхлипами. Легкое прикосновение к руке заставило ее вздрогнуть. Повернувшись, Гермиона увидела профессора Снейпа. Он приложил палец к губам, ободряюще сжал ее ладонь и ушел, ссутулившись, словно вся тяжесть мира давила сейчас на его плечи. Впрочем, внезапно осознала Гермиона, так оно и было, ведь Снейпу предстояло принести в жертву собственного сына. От этой мысли стало еще горше; Гермиона закрыла лицо руками и сползла по стене, содрогаясь всем телом от рыданий…

За попытками не дать прорваться наружу ни единому звуку она не сразу поняла, что мелодия закончилась. И удивленно распахнула глаза, когда ее подняли на ноги и прижали к сильному телу.

— Ну, что ты… — донесся до слуха тихий ласковый шепот. — Не плачь, не надо…

Эйден вытер слезы с ее щек и легонько прикоснулся губами к векам. Гермиона удивленно замерла, уперевшись ладонями в его плечи:

— Ты… что ты делаешь? Не надо…

— Тише, тише, не дергайся, — Эйден пригладил ее волосы и заправил за ухо выбившуюся прядь. — Все хорошо, все в порядке… — и накрыл губами ее губы.

Время остановило свой бег, а затем взвихрилось вокруг них ураганом. Где-то там, за пределами этой воронки, невидимые в темноте авроры патрулировали коридоры; в директорском кабинете Минерва Макгонагалл спорила с Аластором Грюмом, тыча пальцем в разложенную на столе карту; в подземельях застыл в кресле у камина Северус Снейп, согревая в ладонях бокал с виски... А Гермиона целовалась с Эйденом в коридоре восьмого этажа у все еще приоткрытой двери в Выручай-комнату, и сердце ее билось в горле неровными толчками, и подкашивались колени, и дрожали руки. Но она упрямо цеплялась за его плечи, боясь, что как только отпустит, все происходящее окажется миражом, чудесным сном — да и только.

Однако все — даже самое хорошее — когда-нибудь заканчивается. Эйден отстранился.

— Не уходи! Пожалуйста! — если бы помогло — Гермиона умоляла бы на коленях, но сейчас могла только отчаянно пытаться зацепиться за его взгляд, молча умоляя о чем-то, чего и сама не вполне понимала.

— Я здесь, здесь, успокойся, — Эйден подхватил Гермиону на руки, пинком открыл дверь, одним взглядом наколдовал кресло и усадил ее, опустился рядом на колени, взял ее ладони в свои и заглянул в глаза снизу вверх. — Только не надо снова сырость разводить.

Гермиона слабо улыбнулась:

— Ты говоришь, как профессор Снейп.

— Улыбаешься — это уже хорошо, — Эйден встал и отвернулся, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок. У Гермионы защемило сердце — она узнала эту давнюю привычку. — Что мне сделать для тебя? Чего тебе хотелось бы?

Гермиона уютно свернулась калачиком в кресле и шепнула:

— Сыграй мне еще. То же самое.

Эйден отрицательно покачал головой:

— Нет, другое, — сел за рояль и прикоснулся пальцами к клавишам, а она откинула голову на спинку и просто смотрела на него, не отрываясь. Мелодия на этот раз была совершенно иной — в ней сквозила скрытая сила и страстность, и вместе с тем — она была переполнена горечью несбывшихся надежд**. Слова появлялись в голове словно помимо воли и желания. Не уходи. Еще совсем недолго дай мне посмотреть на тебя. Наглядеться… в последний раз. Я знаю, ты не прощаешь предательства, но позволь мне — если не словами, то хоть взглядом — еще раз попросить прощения. Я понимаю: твое поведение — лишь следствие. То, что тебе предстоит на рассвете, наверное, стирает некие границы... На самом же деле ты… тебе ведь все равно, правда? Ведь ты не захотел меня слушать. А впрочем, это все неважно. Сегодня, сейчас важно одно — ты позволил мне быть рядом в последние часы твоей жизни, и я больше не буду портить их своим нытьем. Я останусь с тобой столько, сколько тебе потребуется, и в решающий момент отпущу тебя... Потому что ты — воин, и эта битва — твоя…

— Ты не слушала, — мягкий голос совсем рядом не спрашивал — констатировал факт.

Гермиона вздрогнула от неожиданности и вынырнула из своих мыслей. Эйден стоял, положив одну руку на спинку ее кресла, уголки его губ были чуть приподняты в намеке на улыбку.

— Прости, я… немного задумалась, — сказала она. — Эйден, я…

— Молчи, — он приложил палец к ее губам и тут же убрал. Сунул руки в карманы и отошел к окну. — Пойми, все, что ты скажешь — оно ведь не имеет никакого значения сейчас. Как и то, что я мог бы ответить тебе, — Эйден помолчал, глядя в окно, и добавил без всякого перехода: — Скоро рассвет.

Гермиона прерывисто вздохнула и судорожно сцепила в замок пальцы рук.

— Как быстро пролетело время…

— Да, — Макгрегор решительно отвернулся от окна и направился к ней. — Думаю, ты возненавидишь меня за это… потом. Но ты поймешь, что у меня не было выбора, — он положил теплую руку ей на лоб, и последнее, что услышала этой ночью удивленная Гермиона, было: — Сомнум.

* * *

— Гермиона! Вставай, девочка, у нас полно работы и очень мало времени! — ее с силой потрясли за плечо и, едва открыв глаза и увидев за окном разгоревшийся рассвет, она спрыгнула с кровати. Мадам Помфри даже отшатнулась, но быстро взяла себя в руки и участливо спросила: — Долго не могла заснуть? Нужно было выпить сонное зелье.

— Да, я… — Гермиона растерянно огляделась. — Я проснулась среди ночи… решила пройтись, а потом… — потом — «Сомнум» и… это что же, Эйден принес ее сюда на руках? — Эйден!

Лицо колдоведьмы тут же страдальчески сморщилось.

— Его никто не видел. Наверное, он все-таки пошел к Нему... А десять минут назад Хогвартс атаковали Пожиратели, — ее тон резко сменился на озабоченный: — Скоро начнут поступать первые раненые. Надо приготовиться, поможешь мне…

— Нет!

— Что — «нет»? — Поппи даже застыла на середине движения.

— Мадам Помфри, я пойду вниз, — Гермиона бросилась к шкафу и начала лихорадочно переодеваться в более удобную одежду. — Я должна быть там, поймите! Должна, я чувствую! — взглянув на мантию, она решила — не брать. Мантия только стеснит движения. Крикнула от двери: — Я пришлю Луну! — и выбежала.

Несясь по коридору со всей возможной скоростью, она одновременно вспоминала, где сейчас должна быть Луна. Вчера на совещании Невилл решительно воспротивился ее участию в битве и Гермиона, поразмыслив и сложив два и два, поняла, почему. Она бы радовалась больше, если бы... Если бы.

Наконец, за очередным поворотом она налетела на первые признаки начавшегося сражения — небольшая группа незнакомых ей магов отстреливались проклятьями из окна. Недалеко, под прикрытием стены, Луна накладывала повязку первому раненому. Гермиона подскочила к ней:

— Хвала Мерлину, я тебя нашла! Заменишь меня в Больничном крыле? — получив утвердительный кивок, облегченно вздохнула: — Спасибо! Портключ у тебя есть? Хорошо, тогда забирай раненого и уходи отсюда поскорее. И прошу тебя — будь осторожна! — обняв Луну на прощание, Гермиона побежала дальше.

Теперь ей то и дело приходилось останавливаться и отстреливаться — Пожиратели лезли во все окна, в коридорах разворачивались настоящие баталии, и не всегда исход их был положительным для защитников школы.

Когда Гермиона добралась до входной двери, она даже вздохнула с облегчением — таким долгим ей показался путь. Она выскочила на крыльцо и была вынуждена сразу же упасть и откатиться в сторону, спасаясь от зеленого луча. Справа от себя Гермиона увидела небольшое укрытие — явно трансфигурированное, но какая разница? Она рыбкой нырнула под защиту наколдованной стены и, наконец, смогла немного отдышаться.

— Гермиона, девочка, что ты здесь делаешь? — услышала она и обернулась. Профессор Макгонагалл бросилась к ней и принялась ощупывать на предмет ранений. — Разве ты не должна быть в Больничном крыле?

— Я поменялась с Луной, — машинально ответила Гермиона и вежливо отстранилась. — Я в порядке, директор. Конечно, это правда! Я просто… я должна быть тут, мне это нужно!

— Вот видишь, предатель! — услышала она за спиной еще один голос. Эти рычащие нотки невозможно было спутать с чьими-либо другими — Аластор Грюм, собственной донельзя разъяренной персоной. — Даже эта девчонка рвется в бой, а что в это время делаешь ты? — Гермиона повернулась на голос; увиденное повергло ее в шок. Грозный Глаз держал за ворот мантии Северуса Снейпа и едва ли не при каждом слове встряхивал его, основательно прикладывая затылком о каменную стену. — Разве ты не должен быть в первых рядах? Разве не поклялся защищать Хогвартс и его обитателей? Так иди и исполни свой долг!

У Гермионы перехватило дыхание; она во все глаза уставилась на развернувшуюся перед ней картину. Более всего ее поразило то, что, обычно такой гордый, Снейп даже не пытался сопротивляться — его взгляд был до жути пустым, да и весь он выглядел, словно сломанная кукла, у которой разом обрезали все нити.

— Аластор… — голос профессора Макгонагалл был не громче шепота, но старый аврор услышал и повернулся, на мгновение ослабив хватку. Минерва выглядела потрясенной, и Гермиона вдруг поняла, что она — тоже — увидела это. Этот пустой взгляд и эту невыразительную каменную маску на лице Снейпа. Увидела — и тоже испугалась.

Профессор Снейп меж тем неуловимым движением высвободился и отступил на шаг. Он заговорил, и даже голос его был невыразительным и механическим — безжизненным:

— Действительно, неужели я еще мало сделал? Я каждый день рисковал жизнью, но разве для господина главного параноика это может являться хоть каким-либо доказательством моей лояльности? Разумеется, нет! Единственным приемлемым для него доказательством была бы моя смерть, не так ли? — Снейп рванул ворот мантии; две верхние пуговицы оторвались, но он этого даже не заметил. Его лицо побелело еще больше, если такое было возможно, дыхание вырывалось с хрипами, а в глазах появилось какое-то безумное выражение: — Я… отправил на смерть… собственного… сына!.. Из-за вас он умер! За вас! И я допустил это, потому что не хотел вашей смерти! И теперь вы говорите мне, что я все еще что-то вам должен?.. Сначала вы повесили долг на него… теперь, когда его… нет, вы решили, что я могу занять его место?!. — он вдруг как-то разом обмяк, словно на эту вспышку ушли последние его силы, расслабил судорожно сжатые в кулаки пальцы и медленно отвернулся. — Что ж… может быть, вы и правы… — и, ступая, словно во сне, вышел из-за укрытия с другой стороны — опустив голову и даже не попытавшись достать палочку.

Гермиона, застывшая в продолжение всей речи профессора, отмерла и бросилась к Грюму:

— Вы!.. Вы — старый больной идиот! Вы же отправили его на верную смерть! — Гермиона никогда не думала, что у нее хватит сил, но ведь вот же — трясла сейчас растерявшегося на мгновение старого аврора с не меньшей силой, чем он сам недавно — Снейпа, и не замечала злых слез, бегущих по щекам. — Вы — сволочь и садист!

Грюм потерял терпение, перехватил ее руки одной левой и легко оторвал от своей мантии.

— Вы тут все совсем с ума посходили? Сначала один чушь несет, затем другая… набрасывается! Минерва, что за дурдом ты здесь развела?

— Знаешь, Аластор, — лицо Макгонагалл выражало крайнюю степень владевшего ею гнева. — Я, пожалуй, соглашусь с Гермионой. Ты — редкий тупица. И, что уж тут скрывать, — порядочная сволочь!

— Сволочь не может быть порядочной, — сердито буркнула Гермиона, все еще тяжело дыша от взрыва негодования. — Извините, директор, я должна вас покинуть, — и выскочила из укрытия, не слушая дальнейших возражений.

Шум битвы оглушил ее. Оказывается, наколдованное Макгонагалл укрытие поглощало все звуки извне — она только сейчас это сообразила. Но отвлекаться не было времени. В прозрачном утреннем воздухе мелькали вспышки проклятий, слышались вскрики и стоны раненых и умирающих. Гермиона ввинтилась в толпу и азарт боя захватил ее. Атаковать, уклониться, прикрыться щитом, снова атаковать... Лица противников слились в одно невыразительное пятно с одним лишь отличительным признаком — маской Пожирателя под темным капюшоном и горящими злобой глазами в прорезях. Секо, Редукто, Инсендио… уклониться от Круциатуса, отправить наугад Аваду, со странным удовлетворением услышать короткий предсмертный вскрик, и опять — все сначала…

В какой-то момент сознание словно раздвоилось; помимо желания вывести из строя как можно большее количество противников, вернулось беспокойство — за друзей и близких, за всех тех, кто сегодня попал в эту мясорубку, за Эйдена…

Где он и что с ним? Почему Волдеморт начал атаку? Неужели… неужели случилось-таки то, чего они все так боялись? Но если так — то им определенно не выстоять…

Откуда-то сверху раздался грохот. Гермиона подняла голову и едва успела отпрыгнуть — огромные камни летели вниз. Это к войску Пожирателей присоединились великаны, и сейчас они увлеченно крушили стены замка. Отвлекшись, Гермиона не заметила опасность и упала, когда кто-то с размаху налетел на нее. Мимо просвистел зеленый луч.

— Прошу тебя, осторожнее, — лицо Рона было белее мела, когда он, воздвигнув щит, подал ей руку, чтобы помочь подняться.

— Все в порядке, Рон, — ее голос даже не дрожал. Гермиона с удивлением отметила про себя, что все действительно в порядке, и пролетевшая в нескольких дюймах смерть совершенно не зацепила ее. Как будто так и надо было, как будто она всего лишь избежала заклятия щекотки — не более того. А потому рука ее не дрогнула, когда она развернулась и снова включилась в бой.

— Что с нашими? — коротко спросила она.

— Почти все более-менее целы — не считая легких ранений, — ответил Рон. — Дин в Больничном крыле, Ремус… Ремус поймал Сектумсемпру, — он зло сузил глаза и выпустил несколько аналогичных проклятий в противников. — Я видел возле него Снейпа, — и после еще одной паузы: — Знаешь, он как будто заговоренный — появляется в самой гуще боя, отпаивает зельями пострадавших... И хоть бы одно проклятие в него попало!

Гермиона сильно отклонилась назад, пропуская над собой фиолетовый луч, послала в ответ сиреневый — Рон уважительно присвистнул, — выставила щит и только потом ответила:

— Не уверена, Рон, что тебе хотелось бы оказаться на его месте. И если ты дашь себе труд задуматься над этим, то…

— Да понимаю я! — оборвал ее Рон и выставил еще один щит — и вовремя, потому что после нескольких часов боя хотелось банально отдышаться, если уж не отдохнуть. — Он смерти ищет! Но лучше б не нашел…

— Согласна с тобой. И закроем тему, — отрывисто бросила Гермиона и взмахнула палочкой, одновременно снимая щит и выпуская целый веер разноцветных лучей.

Пожиратели напирали со всех сторон, и скоро пропала возможность не только сказать пару слов поддержки другу, но и на сами проклятия не хватало дыхания. Гермиона перешла на невербальные, хоть они и требовали гораздо большей траты сил, краем глаза увидела, что Рон последовал ее примеру. Защитников школы становилось все меньше, ряды их редели теперь с каждой минутой, в то время как количество нападающих не уменьшалось, а, казалось бы, все увеличивалось…

Гермиона подвернула ногу и упала, откатившись под прикрытие большого обломка стены, прислонилась к нему спиной. Рядом опустился Рон.

— Ты как?

В ответ она лишь неопределенно качнула головой и прикрыла глаза. Она просто устала. Совершенно выбилась из сил, а ведь это еще не конец.

И словно в ответ на ее мысли, земля под ногами вздрогнула.

Гермиона торопливо взмахнула палочкой, накладывая тугую повязку, и поднялась, опираясь на Рона. Огляделась и едва сдержала удивленный вскрик.

Посмотреть действительно было на что. Все пространство перед замком, насколько хватало глаз, дрожало и сотрясалось. Земля под ногами вставала дыбом и растрескивалась, люди падали, не в состоянии удерживаться на ногах, а великаны просто начали проваливаться прямо там, где стояли. Осознание того, что происходит, пришло к ним только тогда, когда их затянуло в землю почти по пояс. Взревев, гиганты попытались выбраться, но мягкая почва только еще больше осыпалась под их руками.

Как ни странно, сам замок даже не шелохнулся. Каким-то образом это локальное землетрясение обходило его стороной.

На какое-то мгновение нападающие растерялись и прекратили атаку. Действительно, сложно сконцентрироваться на проклятиях, когда только и думаешь о том, как бы удержаться на ногах. Защитники воспряли духом и начали массированное наступление. Легко перепрыгивая через трещины, они начали теснить Пожирателей, а те были вынуждены отступать, потеряв преимущество.

Гермиона оттолкнула Рона и с новыми силами бросилась вперед. Нога болела, но она постаралась поменьше обращать на это внимание. Гермиона успела сразить нескольких противников, как вдруг подземные толчки прекратились, и наступила неестественная тишина.

Оглядевшись, она застыла. Легко перелетая через самые широкие трещины, огибая замирающих в поклоне Пожирателей, в их сторону двигался Волдеморт. Перед собой он левитировал какое-то тело, накрытое черной мантией. Края ее трепетали на слабом ветерке.

Секундное замешательство сменилось пониманием. И, похоже, не только Гермиона осознала, чьим является тело, так небрежно брошенное под ноги защитникам Хогвартса. Гермиона услышала чей-то крик:

— НЕ-Е-ЕТ! Нет! Нет! — и только несколько долгих мгновений спустя поняла, что кричала она сама.

Не видя перед собой ничего, кроме изломанного тела на земле, она побежала туда, к нему. В голове билась единственная мысль — дотронуться, обнять, вдохнуть жизнь в эту пустую оболочку… или своими руками закрыть его мертвые глаза... Однако в нескольких футах она наткнулась на непроницаемый щит и сползла по нему, опустилась на колени и вцепилась пальцами в землю. Она не замечала слез, бегущих по щекам, не слышала, что говорил ей Рон, обнимая ее за плечи, она просто в эту самую минуту чувствовала, как разрывается на куски ее сердце, и было так больно, что хотелось лечь прямо здесь, рядом с Эйденом, закрыть глаза и перестать быть…

В себя ее привел высокий холодный смех:

— Вот вы и лишились своего последнего защитника! Он, наивный, верил, что сможет уберечь вас от смерти, если подставится сам! — смех снова неприятно резанул слух. — Как вы сами смогли убедиться, это далеко не так. Теперь, когда мертв Дамблдор, мертв ваш Феникс, и давно сгинул Гарри Поттер, у вас нет ни единого шанса! Сдавайтесь, и я сохраню вам жизнь. Сдавайтесь — и я даже отпущу на волю всех чистокровных. Они составят костяк нового общества — общества, которое мы выстроим на развалинах этого гнилого мира!..

— Авада Кедавра! — Это Невилл не выдержал.

Но брошенное им проклятие вызвало только еще один взрыв смеха. Волдеморт легко уклонился от зеленого луча, и в следующее мгновение Невилл уже был опутан веревками и едва не упал, только чудом оставшись на ногах.

— Так-так, юный Лонгботтом... Зачем тебе эта война, мальчик? Ты ведь чистокровный. Разве тебе нужна эта война? Ты отважен и силен духом, ты можешь стать очень хорошим Пожирателем смерти. Нам нужны такие, как ты, Невилл.

— После дождичка в четверг, мразь! — выдавил Невилл сквозь сжатые зубы, и со всех сторон зазвучали одобрительные выкрики.

И тут сразу произошло несколько событий.

Невилл одним плавным движением сбросил с себя опутывающие его веревки и мелодично свистнул. В это же время землю под ногами у Волдеморта в очередной раз сильно тряхнуло, и тот вынужден был отступить на несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Рон взмахнул палочкой и крикнул:

— Армия Дамблдора!

— Да!!! — отозвались слаженным ревом несколько десятков глоток.

Пожиратели были снова атакованы и вынуждены были немного отступить под таким массированным натиском. Едва только они переступили какую-то невидимую черту, как между ними и защитниками возникла плотная стена огня.

Увидев ее, Гермиона в очередной раз не смогла удержаться на ногах и просто опустилась на колени там, где стояла.

Он жив!

Эйден ЖИВ!!!

Она не знала, как возможно подобное, но это не было сейчас чем-то действительно важным. Одна самая главная мысль билась в голове и не желала покидать сознание — Эйден жив. И это приносило такое облегчение, что Гермиона прямо сейчас готова была растечься по земле счастливой лужицей. Однако усилием воли она стряхнула радостное оцепенение, поднялась и огляделась.

Огонь, разделяющий сражающихся, горел все так же ровно. Права, несколько особо шустрых групп Пожирателей успели пробраться в школу, но Гермиона была уверена — далеко они не дойдут, там есть кому их остановить. А вот зрелище, что разворачивалось прямо перед ней, стоило того, чтобы рассмотреть его повнимательнее.

Самым удивительным было то, что Невилл вдруг отвел в сторону руку и на нее приземлился… Фоукс! После похорон Дамблдора все в школе были уверены, что феникс, спевший свою последнюю песню, больше не вернется. А вот поди ж ты…

Еще одно незабываемое зрелище разворачивалось по другую сторону огненной стены. От пламени отделился человек и крикнул в спину Волдеморту:

— Том! Куда же ты так торопишься?

— Что-о? — тот резко развернулся и неверяще уставился на фигуру, словно сотканную из языков пламени.

— Ну-ну, незачем так орать. Ты можешь подойти ближе, а то вдруг горло сорвешь, и на Аваду уже голоса не хватит?

— Авада Кедавра!

— Ну вот, видишь? Ты уже и промахнулся. Руки дрожат? — участливо спросил Эйден и уклонился от еще одного зеленого луча. — Ты получше, получше старайся, а то за столько лет, имея неограниченное количество возможностей, ты так и не смог меня убить.

Волдеморт остановился, словно натолкнувшись на невидимую стену. Понимание проступило на лишенном эмоций подобии лица.

— Гарри Поттер... Ты все-таки решил лицом к лицу встретить свою смерть?..

— Не думаю, — голос Эйдена неуловимо изменился, и теперь каждое его слово падало в траву тяжелым булыжником. — Я принес смерть тебе.

— Ты, наглый, самоуверенный…

— Хватит, Том! — Эйден взмахнул рукой, и вокруг них появился огненный купол.

Гермиона на негнущихся ногах прошла сквозь нестройные ряды друзей и соратников и подошла ближе к огненной линии и полупрозрачному куполу за ней. Голос Эйдена звучал немного приглушенно, но каждое слово было слышно очень четко:

— Ты гонялся за мной двадцать лет, Том. Теперь я здесь. Вот только это — последний день в твоей недожизни. А жаль. Ты мог бы стать неплохим политиком, Том, если бы сохранил в целости свою душу. Ты — недалекий дурень, Том. Ведь изначально твои идеи были очень правильными. До тех пор, пока ты не решил таким диким способом обрести бессмертие, не разорвал свою душу и не начал уничтожать всех неугодных. Сколько на самом деле у тебя осталось верных сторонников, не запуганных перспективой уничтожения родных и близких? Ты так и не понял, что бессмертие достигается благими делами, а не ритуалами... Мне жаль тебя, Том.

Волдеморт, медленно зверевший во время этого монолога, наконец, не выдержал. Лицо его исказилось настоящей звериной злобой. Подняв палочку, он выкрикнул:

— Авада…

Гермиона ахнула и прижала ладонь ко рту.

Эйден вскинул перед собой раскрытые ладони, и ревущая струя огня сорвалась с них прежде, чем Волдеморт успел договорить слова смертельного проклятия. В один момент пламя заполнило все внутреннее пространство купола, заметалось, пытаясь выбраться за рамки, — и опало, оставив после себя выжженный клочок земли, на котором теперь даже невозможно было обнаружить останки самого темного мага современности, и шатающегося, покрытого копотью и в изодранной одежде, Эйдена. Он устало провел ладонью по лицу и огляделся. Встретился глазами с Сириусом, кивнул ему и исчез в вихре огня.

И сразу же послышались хлопки аппараций — Пожиратели пытались спастись бегством.

Гермиона развернулась и медленно направилась в Больничное крыло — битва закончилась, и она должна быть там, где больше всего нуждались в ее помощи.

__________________________________________

* — L. van Beethoven — Son. №2 op 2 Largo Appassionato Lunnaya sonata

** — Клинт Менселл — Requiem for a Dream Piano