Петупоттер. Связь с астралом (джен)

Поттер наступил внезапно, как рассвет. Как глобальное потепление. Как падение цен на нефть.

Поттер просто пришел вместе с Лили и сказал, что он просит руку и сердце моей сестренки. Матушка расплакалась, отец пожал ему руку, я перекрестилась.

Если честно, я не верующая, не религиозна и в меру адекватна, но тут с моих плеч рухнула гора размером с два Эвереста, а это шестнадцать километров и неизмеримое количество тонн груза.

Я вздохнула спокойно, скрестила пальцы и ушла мыть посуду. Строго говоря, мытье посуды — это мое самое любимое занятие просто потому, что тогда можно подумать, оценить происходящее и сказать себе: «Петуния, ты по уши в самом обычном, неволшебном дерьме. Гордись этим». Я и гордилась. Гордилась так, что мое самомнение раздулось до объемов мирового океана. Вы наверняка заметили мою любовь к странным сравнениям, безрогим оленям и идиотам.

То есть, к идиотам пока что еще нет, но слушайте дальше. Крутую историю не обещаю, но посмеяться будет над чем.

Итак, Поттер приперся в мой дом (ой, ну ладно, в наш дом) и заявил, что он любит мою обожаемую сестричку до боли в печени. Впечатлительная мама умилилась, не менее сентиментальный отец ушел раскуривать трубку мира, а я отправилась закапывать топор войны, потому что — ну наконец-то! Спасибо тебе, Будда! Спасибо, Иисус! Спасибо, Аллах! — Лили отправляется в местечко с идиотским названием «Годрикова впадина».

Как по мне, то у магов все абсолютно идиотское. Особенно названия географических объектов. Годрикова впадина — это как подмышечная, только годрикова. «Алле, приехали», — как говорит мой друг Вернон.

Так вот, без шуток и страстного желания сравнить печеночную любовь с печеночным сосальщиком, возвращаюсь к истории о свадьбе Лили.

Внезапно-рассветный Поттер сидел на диване в моей гостиной, к нему, как осьминог на охоте, прилипла Лили. Вот смотрела я на них, и в голове моей звучал голос диктора БиБиСи: «Осьминог своим клювом кусает жертву, удерживая её присосками. При этом яд слюнных желез из глотки попадает в рану жертвы. Сильно выражены индивидуальные предпочтения в еде и в способе её добывания».

Ну вот просто хоть сейчас на передачу «Живая природа»: осьминог Лили пожирает человека.

Но Поттер даже не пытался отбиться, а только меланхолично пил чай, кивал головой и глупо улыбался.

Наверное, яд действовал просто безотказно.

Матушка двадцатый раз подряд благословляла Лили на счастливый брак, отец двадцатый раз раскуривал трубку, я пятый раз разливала чай. Эти посиделки можно было бы назвать прекрасной семейной идиллией, если бы не одно но.

— Туни, — ласково начала Лили, и тут я поняла, что Армагеддон начался. Раз уж Лили соизволила снизойти до разговора с магглом, то все, насилие, ад и содомия.

— Да-да? — отозвалась я, наклонив голову и состроив умилительно-щенячью гримасу.

— Как твои отношения с Верноном? — о, ну конечно, а о чем же ты еще могла бы спросить, рыжая стерва. Что, думаешь, ты одна такая, у которой регулярный секс и свежие цветы в вазе?

— У нас все прекрасно, Лили.

Прекрасно. А то как же. Жаль, что Вернон пока не знает, о наших с ним романтических отношениях, но это поправимо. Вообще, поправимо все, кроме магического уродства и рака.

— Да? А почему его тогда нет с нами?

— Он работает сегодня в ночную смену.

Я просто образец вежливости и милости, не правда ли? Мама предупредила меня, что если я не буду обходительной зайкой, она выгонит меня из дома. В общем-то, это очень в ее стиле.

Лили понимающе усмехнулась, положила голову Поттеру на плечо. Я выдохнула, сложила руки на коленях и уж подумала, что меня лихо так пронесло. Однако я — это я, и у меня ничего не бывает нормально.

Случилось то, чего я так боялась: Поттер подал голос.

— Петуния, — сказал Поттер, и мои легкие внезапно решили взять отпуск. Я задержала дыхание. То ли от того, что у Поттера такой восхитительно глубокий бас, то ли потому, что мама со всей силы наступила мне на ногу. Очень сложный вообще вопрос. — Расскажите мне о Лили, какой она была в детстве, что ее интересовало?

Я выдохнула и едва сдержала рвущийся наружу хохот. Это все, конец, ребята, жених Лили просил меня рассказать о невесте. А что я могла рассказать? Для характеристики у меня были только два слова: рыжая стерва. А дальше синонимичные выражения, гарантирующие более полное раскрытие вопроса.

— Эээ... Ну... Она была... милой. Да, Лили была милой.

У меня поразительный словарный запас, вам так не кажется? Просто убийственный.

— Спасибо, — ответил Поттер и как-то странно на меня посмотрел. Оценивающе, что ли. Особенно остановился на груди, это я прям почувствовала, но ощущение собственно сексуальности ненадолго посетило меня хотя бы потому, что матушка разогнала нас всех по комнатам, предварительно заявив мне, что эту ночь я сплю с Лили, а Джеймс переночует в моей комнате.

Ну ладно, как скажешь, ма.

Кровать зарыдала, когда Лили рухнула на нее, уперлась ногами в стену и свесила голову. Ее рыжие волосы метлой рассыпались по ковру и подняли облако пыли. Я прошла мимо и скромно уселась на пол под подоконником, упершись спиной в стену. Вообще, скромность — это не моя черта, и будь моя воля, я бы уже столкнула Лили с кровати, облила бы ее бензином и подожгла, следуя заветам Торквемады и святой инквизиции, но мама предупредила. Именно поэтому приходилось молча сжимать кулаки и нащупывать рукоять отцовского ружья, лежавшего под кроватью.

Лили потянулась, взметнула метлой, простите, волосами, вспыхнувшими пламенем. Моя зависть грозилась сожрать меня без сливового соуса. Да, мои блондинистые жидкие две волосины в три ряда — это вам не грива. Зато грудь третьего размера, а это огромный такой плюс.

— Ну, как он тебе?

О, пришла пора мира, дружбы, жвачки и дебильных девочковых вопросов. Почему она не у своего Поттера, не гладит его по головке и прочим частям тела? Вот что мне поистине неясно. Нет, серьезно, почему она здесь и действует мне на нервы?

А, нет, стоп, это же Лили, ее главная задача — вывести меня из себя. Отбой воздушной тревоги.

— Пету-у-уния, — игриво протянула она, вытянув перед собой руки и скосив на меня взгляд. Кстати, глаза у нее зеленые. Ведьминские. Торквемада, привет, ты знаешь, что нужно делать.

Я прищурилась от солнца и кружившейся в каком-то неритмичном танце пыли. Лучи лениво ползли по стенам с оранжевыми персиками и ржавыми лилиями. Это было бы красиво, если бы не было так приторно.

Стоявший на деревянном письменном столе волчок крутился сам по себе, но я к такому привыкла. В этой комнате не было ничего нормального. Ни-че-го. И ни-ког-да.

— Пету-у-уния, — снова повторилось завывание с кровати.

— Что? — По-моему, сейчас мое лицо должно было выразить все презрение к роду магов и к Джеймсу Поттеру лично, и любой нормальный, адекватный человек уже испугался бы и убежал за Полярный круг. Но Лили — это Лили. И с мозгами у нее с детства нелады.

— Как тебе Джеймс?

Ну, хоть не Джеймсик, ути-пути, мой сладкий мальчик. И то хорошо.

— Лили, ты вообще как, в порядке?

— А что?

Нет, ничего. Просто ты больная и спрашиваешь у ненавидящей тебя сестры, как ей твой жених. Ох. Смех да и только.

— Он такой же долбанутый, как и ты. Довольна?

— Джеймс тебе понравился?

Лили снова потянулась, выгнула спину как кошка и упала с кровати. Да! Трехочковый! Спасибо, Будда, я всегда знала, что ты есть!

— Нет. Он ненормальный, поэтому забирай его отсюда и проваливайте к ебе... чертовой матери.

Лили вскочила, как ошпаренная, зло сверкнула глазами и выскочила из комнаты, сильно хлопнув дверью. Где-то снаружи обвалилась штукатурка и раздался вскрик. По-моему, это была Лили. Кажется, кусок смеси из гипса, песка, мел и прочей милой строительной чепухи рухнул ей на голову.

Наверное, все боги олимпийского пантеона услышали мои молитвы и приняли человеческие жертвы.

Теперь можно развалиться на кровати, закинуть ногу на ногу и спокойно почитать. Например, «Унесенные ветром» или «Джен Эйр». Уныние, тоска, самоубийство, но да ладно, что поделаешь. Такова карма нормальных людей, читающих классическую литературу и слушающих Led Zeppelin.

Я открыла «Джен» на первой попавшейся странице и сразу же наткнулась на такое: « — Эта моя рука осталась не только без ногтей, но и без пальцев, — сказал он, показывая мне свою изувеченную руку. — Жалкий обрубок… омерзительное зрелище… ты согласна, Джен?

— Смотреть на нее грустно. Как и на ваши глаза, и на след ожога на вашем лбу. Но куда грознее опасность полюбить вас за них еще сильнее и совсем избаловать».

Наверное, на таких моментах девушки должны обливаться слезами и умолять высшие силы дать им такую любовь, но я не девушка, а самодостаточная женщина, танцующая под Deep Purple, красящая ногти и глаза черным, носящая косуху с металлическими заклепками и предпочитающая ботинки туфлям.

Меня такие сопли не пробирали в десять лет, в двадцать один — тем более.

Я прикрыла глаза на пару секунд, чтобы отойти от розовой карамели Шарлотты Бронте, а открыла их уже в другом месте.

То есть, глаза мои были на месте, на лице, где им и положено быть, но вот где была я — это главный вопрос.

Вокруг простиралась сиреневая пустыня с безграничными колыхающимися барханами и кислотно-желтыми кактусами. По оранжевому небу медленно ползло черное солнце, а за ним семенили на коротких ножках восемь лун. Снежно-белых и изъеденных, как швейцарский сыр.

Я ущипнула себя, чтобы убедиться в нереальности этого места, и зашипела. Больно. А значит, это место существовало.

Где я?

— Эванс! — Раздался удивленный голос позади меня. Я обернулась и застыла. По сиреневым пескам ко мне уверенно плыл Джеймс Поттер.

«Алле, приехали», — как говорит мой друг Вернон.

Поттер плыл по сиреневым пескам, взмахивая руками, дергая головой, чтобы не сползли странные круглые очочки, и крича что-то вроде «мать-твою-эванс-что-ты-делаешь-в-моем-сне». Или что-то подобное, но главный смысл примерно таков. Адское черное солнце на пекельно-оранжевом небе чертовски медленно шло к горизонту. Именно шло, делая маленькие кокетливые шажки.

По этому же самому небу, раскрыв огромные крылья, рассекало темное пятно, очень напоминающее лошадь. С рогом на голове. Я разглядывала странный пейзаж с барханами и мелькающими то тут, то там пятнами, когда услышала надрывный вопль:

— ...уела уже, Эванс!

Ой, Поттер, а я про тебя и забыла. В этом месте так странно течет время. Ц-ц-ц. Поттер снова вскрикнул, добавив к предыдущему утверждению еще и «пиздец». Нет, то есть до поттеровской реплики и так было ясно, что это за жопа и что мы употребляли, но, видимо, очкарик просто очень любить выдавать очевидные истины за свои первооткрытия.

— Эванс! — о, как мило, теперь в его приятном басе перекачавшегося гуся появились умоляющие нотки. Да, круто стоять на единственном неподвижном плато посреди моря песка, и песка, и песка, и еще немного песка, и совсем чуть-чуть песка.

— Эванс! — а теперь это прозвучало примерно как «Э-э-э-эванс». Блеянье тупого барана, которого ведут на заклание. Так тебе, Поттер! Сдохни без своей магии, а я на плоту, я молодец.

— Петуния, — всхлипнул Поттер последний раз и взмахнул на прощанье рукой. На самом деле, он взмахнул своей тоненькой веточкой, уцепился ею за камень, на котором я стояла, и забрался рядом. Плато незамедлительно уменьшилось в размерах, причем так, что Поттеру пришлось прижаться ко мне всем телом.

Не то чтобы мне это нравилось. Вообще, я против распускания рук и прочей мужланских заморочек типа «дай я шлепну тебя по попке, детка» или «потрогаю за сиськи». Или другие варианты. Я не очень сильна в таких высоких материях. Кстати о материях.

Оранжевое небо, наверное, решило, что ему хватит быть оранжевым и пришло время изменений. Поэтому апельсиновое полотно свернулось рулоном, обнажая черноту. Темноту, по которой сверкающими звездами неслись кони. Стоп. Кони? Кони?!

А, да, точно, кони. Табун серебристо-белых лошадей развернулся в нашу с Поттером сторону и понесся, расправив крылья и огласив нашу уютную интимную тишину наглым ржанием. И чем ближе были эти лошади, тем отчетливее у них на лбу был виден рог.

На нас с Поттером неслись единороги.

— Ты что, девственница? — воздух перед глазами заклубился, кто-то надрывно заорал, — Петуния! Петуния!

Я открыла глаза. Над головой висел нормальный, домашний потолок с желтоватыми потеками, немного облупившейся штукатуркой и надписью «Все будет хорошо».

Ну, это однозначно комната Лили.

— Петуния!

Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился мой отец. Почесывая подбородок, он нахмурился.

— Петуния, ты что, не слышишь? Мать тебя уже полгода к телефону зовет. Если это твои дружки, передай им, что сегодня ты не пьешь, потому что в последний раз заблевала всю прихожую.

Сказал и развернулся. Я обомлела от удивления. Это была самая длинная отцовская тирада за все мои двадцать с лишним лет жизни. Очень длинная. Обычно папа ограничивается многозначительным молчанием или мычанием. И, наверное, за это я его и люблю.

На самом деле, мой отец — это прекрасный, добрый, светлый человек, а то, что он отсидел десять лет — ну так с кем не бывает. Подумаешь, восемь раз пырнул ножом, тоже мне проблема.

— Петуния Эванс! — снова заорала моя матушка с первого этажа. Ну и голосок у нее, я вам скажу. Мертвого до инфаркта доведет.

— Иду, ма.

Бегу-бегу, дорогая.

Я соскочила с кровати, ну как, соскочила — упала, больно ударившись копчиком, и сбежала на первый этаж к телефону.

— Алло?

— Алле, алле, Пет? — захрипел в трубку незнакомый голос, который я узнала бы из тысячи. Этот были Вернон Дурсль и его привет из ада. Замогильный голосок прозрачно намекнул мне, что Нонни бухал. Видимо, всю ночь.

— Пет-пет, чего тебе?

— Короче, чувак, встречаемся в одиннадцать у Луиджи.

— Ага, только не хочу тебя огорчать, но одиннадцать прошло уже полтора часа как, — я специально на часы посмотрела, чтобы не соврать. Не люблю врать.

Вернон замялся. Подышал в трубку. Помолчал. Опять подышал.

— Короче, хватит возбуждать меня своим дыханием, Нонни. Давай в три?

— Да, — простонал своим замогильным голосом Вернон.

— Тогда чао, бамбино.

И я положила трубку. Неожиданно мою голову посетила мысль, что я так и не сказала своему дружку папино наставление. Но в конце-то концов, я взрослая женщина и вправе сама решать, кому передавать папины слова лично, а кому — по телефону!

Мимо меня тонущим «Титаником» проплыл Поттер с выражением вселенской скорби на лице.

Телефон снова зазвонил, мама опять закричала откуда-то из студии: «Петуния! Петуния Эванс!», я заорала из коридора: «Я слышу, ма», отец взревел из гостиной: «Туния!», Лили завопила со второго этажа: «Да ты достала уже!». Из кухни послышался страдальческий стон Поттера, и я смилостивилась. В конце концов, у Поттера и так с головой не все в порядке, а в таком шуме он последние остатки человеческого разума растеряет.

— Алло?

— Привет, детка, как ты? — о, кого я слышу, Клиффорд Лайонс собственной персоной. Еще тот подонок, вокалист группы, в которой Вернон рвет гитарные струны. Вообще голос у Клиффа ничего так. И внешностью удался, но характер у него, как у сопливой девчонки по время ПМС.

— Лайонс? Ты ли это? Все еще жив?

Клиффорд добродушно хохотнул и, судя по звукам, потер щетину.

— Эванс, ты все такая же душка.

— У тебя учусь, — хмыкнула я в ответ, привалилась плечом к стенке и начала отковыривать ногтем отходившие от бетона обои в приторную сине-серую полосочку. — Ну валяй, чего звонишь?

— Короче, я в городе, и было неплохо встретиться.

Ох, ну ни фига себе, сам Лайонс зовет меня на встречу. Все, пора накручивать бигуди, надевать девичье платье и запить на неделю. А лучше две, раз уж у меня такое событие. Хотя папа же запретил. Нет, не запью. И даже не буду пытаться выглядеть как девушка. Обойдется и без этого счастья.

— Ты меня пугаешь. Зачем я?

— Потому что ты клевая, ты стерва и сможешь заставить всю команду собраться вместе. У меня есть деловое предложение.

О боже, боже, ну все, теперь точно пора пить, раз уж Клифф соизволил признать мои достоинства. Вот только у нас одна проблема — я не собиралась помогать ему после того, как он бросил нас ради своей карьеры. Соси, мальчик.

— Нет.

— Эв, — в голосе Клиффорда проклюнулись просящие нотки, но я непреклонная скала, я статуя Свободы, я несокрушимое Вестминстерское аббатство, поэтому нет. Поэтому:

— Лайонс, иди к черту.

И повесила трубку. Наверное, на том конце провода напряженно запикало, наверное, на том конце провода Клифф швырнул трубку на что-нибудь мягкое, но мне-то плевать. Я скала, я скала, я скала.

Но что-то мне подсказало, что вот прям сейчас я крупно облажалась, ну вот прям вообще. Абсолютно. Надо было хоть узнать, что за предложение и все такое. Где логика? А нет логики.

Мимо меня снова прокурсировал Поттерокорабль с такими огромными мешками под глазами, что ими можно было бы укрыться с головой. Обычно растрепанные волосы напоминали огромное воронье гнездо, а под этим гнездом почему-то обнаружились голова и очки со стеклами-биноклями. Поттер усердно и печально поглощал сэндвич со сливочным маслом и сыром.

— Петуния? — внезапно остановился он напротив меня и сглотнул. Ну вот, теперь и этому придурку что-то от меня нужно. Почему меня не могут оставить в покое хоть на несколько тысяч лет? Это что, невыполнимая миссия? Так, спокойно, Петуния, спокойно. Я скала, я скала, я скала.

— Да? — как можно вежливее ответила я, сглатывая весь свой яд и сжимая кулаки, потому что еще слово — и я врежу Поттеру прямо по его магической физиономии.

— А, нет, ничего, — задумчиво протянул он и направился наверх, туда, где его ждала Лили. По-моему, ему сейчас не хотелось ничего, кроме как поспать.

И мне не хотелось ничего, кроме как поспать. Где-нибудь в гараже Вернона, развалившись на старом скрипящем диване, обняв гитару с порванными струнами. Будда, что за мысли? Я же брутальная женщина, я всегда знаю, что и как нужно делать правильно. А то, что я вечная неудачница, так тоже мне проблема! У меня есть сиськи третьего размера, они все решают.

Так, теперь нужно выяснить, что хотел Лайонс, может, он звонил еще кому-то из наших. Кто у нас был самым близким к Клиффу?

Либо Майло Оливер, наш ударник, либо Нил Гиллис, клавишник.

Ладно, пойдем к тому, кто ближе живет.

Майло, котик, привет, я иду к тебе.

Давайте дружно пожелаем Ленину поправиться и вылечить пробитое легкое? Ленин, мы тебя любим!

Простите.

* * *

Я натянула шерстяное пальто, никак не вяжущееся с моим образом коварной стервы, подтянула юбку, поправила прическу и отправилась покорять сердца прохожих. Честно говоря, в такой мороз покорить можно было бы только бездомных, потому что ну зачем нормальным людям отмораживать себе задницы?

Правильно, незачем. Но я-то — это отдельный разговор о трепетных леди, шрамах на коленях и пьяных танцах под Iron Maiden. Поэтому меня понесло к Майло в холод и мерзлоту.

— Петуния, тебе жарко не будет? — ой, мама как всегда. У нее то в январе жарко, то в июне холодно. Она так часто со своей работой выпадает из реальности, что я до сих пор удивляюсь, как она не позабывала имена домочадцев.

— Не, ма. Буду вечером.

— Ты к Вернону?

— Ага.

Мама прислонилась к дверному косяку и пристально на меня посмотрела, помешивая ложкой сахар в огромном — поистине огромном — ведре-чашке. Опять она волосы перевязала какой-то тряпкой и воткнула в них кисть. На рабочем платье пятна самых разных оттенков, а руки испачканы краской.

— Будь осторожна, Туни.

Я кивнула головой и выскочила наружу.

Ветер прямо в лицо мне бросил газетную вырезку с упоминанием чьей-то смерти. Обычно я такому не удивляюсь, потому что не вижу в этом ничего странного. Тысячи людей рождаются, тысячи умирают. Взаимосвязь, карма, круговорот углевода в природе. Но в этот раз что-то привлекло мое внимание. На секунду возникло такое странное чувство, будто что-то идет не так. Подозрительно.

Однако я была бы не собой, если бы не плюнула на все это с Пизанской башни. Мало ли что.

Я уверенно пробиралась через снежные завалы, ветер со скоростью света и через космическую пыль. Все адекватные люди сидели дома, даже Лили. Чего меня дернуло-то?

Ноги утопали в белых океанах, подол платья уже превратился в бесформенную тряпку, в сапогах собирались эвересты. Интересно, там уже завелись туристы-лыжники или еще нет?

Где-то вдалеке замаячил дом. С красной крышей, качелями, воротами, выкрашенными в примитивный зеленый цвет, и раздолбанной машиной перед ними. Майло, забери меня к себе. Тепло! Счастье! Ангорские котята!

Я прибавила газу, да так, что под ногами снег в ускоренном темпе превратился в пар, минуя стадию жидкости.

Котята!

Странно, но ворота были распахнуты. Обычно молчаливая интуиция подсказала мне, что нужно идти потише, дышать не стоит и вообще, что валить нужно с такой же скоростью, с какой пришла. Но не-е-т. Меня понесло вперед.

Двор я прошла как ниндзя. Быстро, мгновенно, незаметно, а то, что споткнулась трижды, наткнулась на пустое ведро, разбудила мертвых, довела до инфаркта живых — так можно подумать, что это важно.

— Ло, ты дома? — крикнула я с порога дома, толкнув деревянную дверь с надписью: «Не входи — убьет!». Узнаю клинический юмор Майло.

— Ло? — еще несколько шагов и я в прихожей. На стенах стандартные натюрморты с цветочками, вазочками, пирожными и портретами портретов премьер-министра и королевы. Вот это я понимаю патриотизм!

Еще пять шагов, поворот направо, задетая стойка для зонтов и перевернутая коробка с чем-то подозрительно резиновым, и вот гостиная встречает меня. Я оглянулась в поисках чего-то подозрительного: красный диван, пара таких же кресел, журнальный столик, шкафы с книгами, обои в полоску. Ничего странного или сверхъестественного. Гостиная приличных семьянинов, идиотов и старушек за сто восемьдесят.

Ну и где этот пергидрольный блондин?

— Майло, ты, блять, где? — заорала я во весь голос, потому что бесит уже. Я тут его ищу, боюсь за него, потому что вдруг что случилось. Появление Клиффорда не обещает ничего хорошего. Никогда. Ни за что. Аминь.

— Майло! — снова крикнула я и споткнулась. Что еще? Разочарование миром достигло своего апогея, так что с этого момента вся агрессия Петунии Эванс направлена на убийство, ненависть и антисемитизм. Мой взгляд самки богомола после спаривания наткнулся на лежащее на полу тело. Тело. На полу. Блондин.

— Опять ужрался. Майло, ты еблан, — я с размаху впечатала ему ногой по ребрам, но он даже не пошевелился. Тут я что-то заподозрила. Опустилась на колени, приложила пальцы к шее, чтобы прощупать пульс как нас учили, и... ничего не почувствовала. Пульса не было.

Меня бросило назад, спиной на кресла, убогий ковер и старую кошку. Я парализовано пялилась на тело, чувствуя, как отнимаются ноги.

— Пиздец, — резюмировал появившийся в дверном проеме из ниоткуда Поттер.

А потом Майло сел, и это было откровением господним.

— Отче наш, иже еси на небеси, — зашептала я, медленно заползая в угол между стеной и книжным стеллажом.

Не то чтобы я испугалась, нет. Сильные женщины, то есть я, не боятся ничего, кроме плеши на голове, заметных усиков над верхней губой и сороконожек.

Нет ничего страшнее этих длинных тварей с несчетным количеством конечностей. О адские создания! Порождения сатаны! Впрочем, я отвлеклась.

— Пет, прекрати, — поморщился Майло, который еще минуту назад был трупом с лицом на затылке. — Это еще никогда никому не помогало.

Генерал Петуния в моей голове яростно размахивала саблей и револьвером и надсадно орала: «Войска, отходим! В укрытие!». Войска, а это я, решили подчиниться приказу и забились в угол.

Майло поднялся и сделал шаг ко мне, но я так просто не сдамся.

«Лучше смерть, чем быть плененным!», — воскликнула генерал Петуния, взмахнула пистолетом, пришпорила коня и умчалась в звенящую снежную даль.

— Петуния, — я нащупывала рукой хоть какое-нибудь оружие и прикидывала расстояние до Поттера, стоявшего в дверном проему и созерцавшего умилительную картину воссоединения друзей, один из которых — воскресший труп.

— Пет, ты чего? — О, наконец-то! Спиной я ощутила ледяное прикосновение металла и ухватилась за железку рукой. Это оказалась клюка бабули Майло. Той еще стервы, кстати. Тоже мне оружие, но ничего-ничего, и не из таких передряг выпутывалась. Хотя зомби — это, конечно, впервые. — Пет, выходи, — ага, разбежалась. Держи карман шире, а глаза уже. Сделай только шаг ко мне, труп, и я тебе клюку в горло через задницу затолкаю.

Внезапно Майло оказался напротив меня, а я и не заметила. И тут начались лихорадочные попытки самурая с лицом клинического идиота вытащить железную палку.

«Ну давай, вытаскивайся», — заныла я, дергая клюку.

«Нет», — жестко отказала она, даже и не думая двигаться.

«Предательница! А как же все, что между нами было?» — снова заныла я и ударила присевшего Майло по коленной чашечке. Он взвыл и рухнул на колени, как скошенная поутру трава.

Злобной старушечьей палке, видимо, нравятся боль и страдания, поэтому она выскользнула из-за шкафа ко мне. Легкое толкающее движение рукой, и — вуаля! — раздробленная ручкой переносица противника, реки крови и навечно застывшая обида в глазах.

— Му-ха-ха! Выкуси!

Теперь осталось, чтобы Поттер со своей палкой-копалкой упаковали клиента и отправили туда, куда там они живых трупов отправляют. Кстати о птичках, а где Поттер?

— Бедуния, ты совсем охуе...

— Заткнись. Где очкарик, который стоял в дверях?

Майло закатил глаза и убрал окровавленную руку от сломанного (какая я все-таки молодец!) носа:

— Ды у бедя спрашиваешь? Не забедил, пока калечился, — гундосый и язвительный труп — это такая уморительная картина, что я бы парочке таких мертвяков носы переломала, чтобы посмотреть спектакль, но увы-увы, нужно идти искать Поттера.

— Закрой рот и подвинься.

— Хочешь рядом прилечь?

— Нет, идиот, я хочу свалить из этого дурдома. Поттер? Поттер, мать твою, ты где?!

Наконец-то мой крик достиг матушкиного диапазона — ультразвукового. Я так долго к этому шла, столько практиковалась на Верноне и «дражайшей» сестрице.

Ох, где же мой Оскар, где ковровая дорожка и аплодисменты? Это ведь прекрасно как рассвет, как звезда Давида, как попка младенца.

— Поттер!

— Чего ты орешь? — Мило. Очкарик успел заварить себе чашечку чаю и сварганить бутерброд, пока я тут боролась за свою жизнь с проклятым зомби.

— Чего ору? Чего ору?! Меня чуть не сожрал кровожадный труп, а ты спрашиваешь, чего я ору?! Майло, дай мне палку!

— Эб-б, зачеб тебе балка?

— Я воткну ее в жопу этом четырехглазому лицемеру.

Я медленно, но неумолимо, как идущий ко дну Титаник, поднялась с пола.

«Пощады не будет!» — взревел внутренний Кинг-Конг, сорвал шпиль Empire State Building и ударил себя кулаком в грудь.

— Бед, а может не надо?

— Дай клюку, Майло! — Приятная тяжесть металла в руке убедила меня в правильности кинг-конговских решений. Ну все, сейчас всем наступит крышка. Я вас научу родину любить, жалкие недочеловеки.

Поттер начал ускоренное отступление с линии фронта.

— Эванс, положи костыль. Эванс, я тебя заколдую, Эванс, что ты творишь, Эванс.

Эванс-Эванс, не переживай, я не забыла свою фамилию.

Но отныне я не Эванс. Я — безжалостная машина, убийца предателей и моральных выродков.

— Сме-ерть!— я оседлала удачу и поскакала на Поттера с копьем наперевес. Победа близка!

Но внезапно мир покрылся черным туманом, и наступила угрожающая тишина.

Тьма окутала меня. Падение продолжалось тысячи миллионов лет до тех пор, пока кто-то не поймал мое тело и не усадил его в кресло.

Посветлело, и я рискнула открыть глаза — лучше бы так и сидела с закрытыми — и увидела слона.

По-человечески сидящего в кресле напротив слона с четырьмя руками вместо передних копыт. Слона с руками! Слона, пьющего чай!

Вернись, крыша, я все прощу! Стану порядочной девочкой с двумя косичками и в очках, только ты вернись!

Но, видимо, моя крыша решила взять себе отпуск.

— Здравствуй, Петуния, — господи иисусе, оно еще и говорит. И знает мое имя. И вот это поворот.

Надо выпить. Желательно два патрона со льдом и пирожок с травкой. А то что-то у меня совсем плохи дела.

— Петуния, — ласково позвало оно, и я решила прикинуться спящей красавицей. Мало ли что. Вдруг оно что-то вроде Медузы Горгоны. То-то радости будет — увековечиться в камне.

Ничего не имею против статуй, но только когда они сделаны с, а не из тебя.

— Петуния, я же знаю, что ты не спишь. Не пытайся обмануть бога.

О, так этот мутант слоненок-ниндзя еще и бог. То есть мало мне воскресшего в действительности трупа, так еще и бог засел в моей голове.

Отличненько.

— Э-э-э, здрасьте.

Слон поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, отпил из чашки и улыбнулся.

— Может, чаю? Настоящий, цейлонский. Прекрасный аромат и изумительное послевкусие.

Запах почувствовался сразу же. Да я за хороший чай душу дьяволу продать могу!

— Буду признательна.

Слон кивнул головой с одним бивнем и потянулся к заварнику. Вообще-то, я могла и сама налить, но раз уж он тут хозяин.

— Ты наверняка знаешь, кто я, — мягко констатировал слон, разливая чай по ажурным фарфоровым чашечкам. Отец обрыдался бы, увидев их. Он у меня любитель всяких очаровательных и красивых вещичек.

— Если честно, нет. Без понятия.

Вот он, вот! Удивленный взгляд учителя физики, спрашивающего о втором законе Ньютона. Огорчение и обида в соотношении два к одному — и коктейль «Мой собеседник — идиот» готов.

— Кхм. Это... странно.

— Со всем уважением, но я учусь на архитектурном, а не богословском.

— Да, я все время забываю, что на Западе не чтут старых богов, — слон устало опустился обратно в кресло и сложил четыре руки на животе. Бедный. Так расстроился.

— Не переживайте. На Западе не чтут никаких богов, кроме денег и грязного секса. Поэтому давайте знакомиться. Я Петуния Эванс, — и протянула ему руку. Это было по-настоящему стремно. Вдруг он разозлится на такую фамильярность и вырвет мне руку вместе с половиной тела? Я прямо представила картину, достойную пера Ван Гога. Тут уже обрыдалась бы мама. У нее бзик на ярких цветах и психоделических пейзажах. И чем ненормальней все вокруг, тем ей лучше.

Но слон крепко пожал руку и широко улыбнулся. Какой миролюбивый, даже странно. Ох уж эти боги: никогда не знаешь, чего ждать.

— Ганеша.

— Индус?

— Не без этого, конечно. Твой чай остывает.

Я взяла чашку в руки и, кажется, трижды умерла. Божественной аромат, божественный вкус, божественный цвет.

Все, я в пыль. Я бабочка. Где тут можно обратиться в ганешоверу?

— Итак, Петуния, — Ганеша поставил чашку на невысокий стол и снова сцепил руки на животе. — Я пришел, чтобы предупредить тебя.

— Меня? В смысле? О чем?

— Вашему миру грозит опасность, и твой друг — предвестник ее.

— Это вы сейчас о ком? — Хотя чего я спрашиваю? Сама же знаю. Об этом придурке Майло речь идет. Это только он мог такое отмочить — воскреснуть. Ганеша прищурился и почесал хоботом переносицу. — Нет, не отвечайте, я сама знаю. Майло?

— Да. Он принесет вам беду.

— Какую? — Да Майло не опаснее слепого котенка. Его обидеть может даже насекомое, что уж о людях говорить. Какую беду он может принести, кроме собственных переломанных конечностей.

«— Ага, — ехидно шепнул мой внутренний Вернон-голос, — это если не считать того, что он восстал из мертвых. И отправил тебя на беседу с богом.

— Заткнись.

— Ну конечно. Выгораживай тут своего пергидрольного дружка.

— Вернон, ревность здесь не уместна.

— Тогда проваливай», — бросил голос и ушел. Видимо, опять оскорбился и отчалил в закат.

Иногда Вернон-голос говорит дельные вещи, к которым стоило бы прислушиваться, и бывает, я даже так и делаю. А иногда внутренний Вернон отличается от внешнего только тем, что вещает прямо у меня в голове.

Не то чтобы это сильно утомляло, но да.

А еще внутренний Вэ не уживается с генералом Петунией, и периодически в мозгах происходят баталии.

Кажется, мне давно пора к психиатру.

— Так что? Какую беду?

Ганеша легко пожал плечами и опять отпил чаю. Очень изящный способ уходить от ответа. Теперь тоже так буду делать. В любой непонятной ситуации пей чай.

— Что значит «не знаю»? Вы же бог!

— Ну и что? Вот вечно вы, человечки, приводите глупые аргументы. Я бог, а не мойра. Меня попросили передать, я передал. Все.

— Ладно. А кто попросил?

— Шива, если тебе это о чем-то говорит.

Ага, а то как же. Хотя по БиБиСи о чем-то таком была передача, но это было давно и неправда.

— Эм.

— Вот-вот, — наклонил голову Ганеша. У него, несмотря на всю нестандартность, так очаровательно получаются человеческие жесты. Просто прелесть.

— Кто мог бы предсказать?

— Греки, но эти божества слишком эгоистичны. Им на людей плевать с, как вы говорите, высокой колокольни.

Мило. Часть богов на нас положило. И именно те, кто мог бы помочь.

Интересно, это только людям так везет, или у богов тоже есть неудачники?

— Предположим, грекам все равно, почему вы пытаетесь предупредить?

Ганеша прищурил внезапно-синие глаза, а потом зевнул.

— Мы вами питаемся.

Господи иисусе, святая дева Мария, только этого не хватало! Я задвинулась вглубь кресла и скомочилась.

Сейчас меня сожрут за дерзость, вот будет смешно. Надо будет попросить, чтобы на надгробии выбили: «Любимое блюдо богов». Думаю, Лили оценит, а заодно обрадуется и заберет мою комнату.

— Не бойся, — расхохотался Ганеша, откинувшись назад. — Мы питается человеческой верой. А если людей не станет, мы начнем пожирать друг друга, что вовсе не смешно.

— А греки?

— А греки сами по себе. У них своя система, и никто не знает, что там и как.

— И что делать?

— Найти кого-то из них и выпытать будущее.

— Выпытать?

Ганеша убежденно и с энтузиазмом кивнул.

Круто теперь. Найди, выпытай, убей. Миссия невыполнима.

Берусь!

— Отлично. Наводки давать будете?

— Конечно. По мере продвижения.

Тогда по рукам. Где расписываться? Надо будет очкоглазого обрадовать, да и воскрешенчика тоже.

Ох, я вся в предвкушении.

— Тогда до встречи, — Ганеша коснулся моего лба двумя пальцами, и я очнулась.

— Ло, положи нож. Мы будем убивать не тебя.

— Майло, положи нож, это важно, — я старалась говорить мягко, но убедительно, ведь с психопатами разговаривают именно так. По крайней мере, я так разговариваю с Лили, и еще ни разу эта схема меня не обламывала. — Майло, нож, — я свела взгляд к переносице и многозначительно пошевелила бровями. Ну же, Майло, убери железяку от моих костей, будь другом, давай.

— Ты обедяешь, чдо…

— Да, да, да, конечно, обещаю, что сделаю все, как положено, только ради всего святого, убери нож, он меня слегка нервирует!

Слегка. Ну да. Прям совсем чуть-чуть.

Самую малость.

Майло кивнул головой и медленно, так медленно, что я за это время могла выйти замуж и родить ребенка, отодвинул от меня свое допотопное оружие. Так, Петуния, теперь можно вздохнуть спокойно и затолкать ему этот нож в анальное отверстие. Вдох — спокойно, Петуния, ты же обещала, — выдох — затолкать по самые гланды — вдох — не причинять ему вреда, он не виноват — выдох — и вырезать эти гланды к чертовой матери — вдох — все в порядке, надо рассказать Поттеру.

Да, рассказать все очкоглазому динозавру однозначно хорошая мысль.

— Послушай, Поттер, — я уселась на диване, подобрала под себя ноги и нацепила на лицо глубокомысленную заинтересованность. Ай да я, ай да актриса.

Очкоглазый оторвался от созерцания моих сисек и поднял глаза выше. Умница мальчик, умеет расставлять приоритеты.

— Я весь внимание.

— У меня для тебя есть две новости. Хорошая и плохая. С какой начать?

Поттер снял очки и начал умиротворенно протирать их краем футболки. Дзен-буддист хренов. Поттер, если бы ты хоть чуть-чуть представлял глубину задницы, в которой мы оказались, ты бы сейчас здесь не сидел и не изображал иисуса.

— Начни с той, Эванс, которая мозолит тебе твой куриный мозг.

— Как скажете, капитан. Поправьте подтяжки и подтяните носочки, вам понравится. Новость хорошая — я только что разговаривала с богом, новость плохая…

Майло фыркнул и подавился собственной слюной. Господи, почему он такой неудачник? Пришлось похлопать его по спинке и вытереть сопливый носик.

— Майло, тебе смешно? — кажется, это спросила я. Скорее всего это спросила я, но каким-то странным металлическим голосом. Мужским. — Скажи мне, Оливер, тебе правда смешно?

Отлично, это явно говорила не я. Голос вообще доносился откуда-то из-за двери.

Сидеть, Петуния, фу, плохая девочка, ты знаешь, чей это голос, не бросайся.

— Клиф, я… Мне не… Да она же шутит, Клиф, — матерь божья, Майло, заткнись, прекрати мямлить.

Позади раздалось шуршание снимаемого плаща — зуб даю, опять он нацепил свое позерское кожаное дерьмо, чтобы выпендриться — затем скрип подошв, и:

— Сириус, твою мать, а ты тут как оказался?

Это уже Поттер. Теперь они шлепнули друг друга по рукам, пробормотали что-то вроде: “воапалвогаиаторвива уууууу крутые перцы”, и мой выход.

Сохраняй умиротворение, Петуния, то, что он бросил тебя после четырех месяцев отличного секса вовсе не значит, что ты должна его убить. Не должна.

Сжечь ублюдка на костре инквизиции! Я сейчас тебе покажу, мразина, чему меня Торквемада научил.

— Ах, Си-и-и-риус, — о, а это уже я, но голос у меня все еще стремный и неконтролируемый какой-то. Да, привет, я Петуния Эванс, у меня раздвоение личности, позвоните моему психотерапевту. — Сириус, значит, а, Клиффорд?

Кажется, я сейчас встала с дивана так драматично, что мне впору присуждать Оскар. Рожу Поттера прошу занести в протокол.

— Э, вы знакомы?

Ах, какое сладкое удивление написано на лице очкоглазого. Поттер, пупсик, мы не просто знакомы, мы знакомы очень тесно.

— Пет, детка, это не то, что ты подумала, — что ты, выродок, к стене в цветочек пятишься? Я тебя сейчас в звездную пыль разотру, а потом со всем остальным разберемся. Со всеми остальными.

— Пет, ради бога, я хотел тебе сказать, но…

— Сириус? Серьезно, Сириус? Ты смеешься?

— Нам нужно поговорить, детка, — он ко мне еще и руки протягивает! Нет, вы только посмотрите на этого негодяя! Четыре месяца трахались, он меня бросил с ребенком, тремя собаками и разбитым фордом одну, а теперь протягивает руки!

— Нам. Ничего. Не. Нужно. Мне нужно.

— Что, Петси?

Майло снова фыркнул, Поттер притворился, что кашляет. Ну ничего, я и до вас доберусь, жалкие членоносцы.

— Твое пульсирующее сердце на белом блюде, мозгоеб! — рявкула я так, что от потолка откололся кусок штукатурки. — О чем еще ты мне врал? Об имени? О профессии? О социальном положении? О чем еще, Клиффорд?

Как мелодраматично. Камера! Свет! Гримера! Выпить!

— Я волшебник.

Сначала я не поняла, что он сказал, и хотела просто всплеснуть руками. Типа: “Да что ты говоришь? Быть такого не может!”, но потом я как-то незаметно осела на пол. Это все так тупо, что просто невероятно. Но факты налицо: во-первых, знакомство с Поттером, это главное, но есть еще. Во-вторых, исчезновения в одно время с отъездом Лили. В-третьих, его… Ладно. В-третьих слишком личное, чтобы я могла о нем подумать.

Волшебник. С ума сойти. Я спала с таким же ублюдком, как моя сестра. С таким же ублюдком, как Поттер. Да просто с ублюдком, который не сказал мне правду.

Который умолчал вообще обо всем, что имело бы хоть какое-то значение.

Ебать меня черенком от метлы. Не-ве-ро-ят-но.

Микроглава с целью привлечения внимания.

Внимание! Ахтунг! Алярм! Этеншн! Увага! Атенсьон!

В связи с тем, что я осталась в гордом одиночестве без соавтора, то ищу бету от 18 лет с опытом работы.

Пиупиу.

* * *

Если бы я была порядочной девочкой, я бы спросила что-то вроде "а что, собственно, происходит?", но я не порядочная и даже уже не девочка, поэтому я дерзко спросила:

— Это что еще за, блядь, хуета такая? — подразумевая вообще все. И Блэка, который внезапно оказался волшебником, и Поттера, который оказался Поттером, и Майло, который умудрился сдохнуть, а потом воскреснуть как ни в чем не бывало, и себя. В основном себя, конечно. Когда это я успела докатиться до такого, сука, днища?

— Петуния, крошка, не переживай, — завел свою шарманку Блэк, теперь я этого пидрилу только так буду называть, выблядок из семьи магов. Ух и злил же он меня!

— Не переживай? Не переживай? А почему бы мне и не попереживать, пиздокрылый ты рукопезд? Почему бы и нет?

М-да. Что-то нервишки у меня совсем ни к черту. Раньше я ему бы просто голову об ближайшую стенку разможила, благо, папка — мужик что надо — обучил меня некоторым приемчикам, которые я использовала на хулиганах на районе. А теперь только покричала чуть-чуть, обматерила легкими лексическими конструкциями и чуть не расплакалась.

Трудно быть бабой, ох и трудно.

Я плюхнулась на диван напротив Поттера, подобрала под себя ноги и уткнулась в какой-то журнал со схемами для вязания. Попробуйте со мной теперь поговорить, я даже пальцем не пошевелю. Да что там пальцем, своим воображаемым сорокасантиметровым членом тоже не пошевелю.

Блэк, гнойный пидор, двадцать минут пилил меня взглядом, попеременно переглядываясь с абсолютно инертным, как Иисус перед казнью, Поттером, и бесился. Еще бы ты не. Я слишком хороша, чтобы на меня не реагировать.

— Эванс, — о, ну все, пошло, покатило, поехало. — Эванс, — как можно прорычать фамилию без буквы эр для меня как было, так и остается загадкой, но у Блэка это получилось отменно. Будь я чуть менее обиженной, я бы на него набросилась и изнасиловала черенком от метлы, но что поделать. Не судьба, видимо. — Эванс. Что ты выебываешься, Эванс.

Действительно, что это я? Потому что ты еблан и бесишь меня? Потому что я тебя ненавижу и сделала бы себе плащ из твоей кожи? Потому что чтобы ты сдох, Блэк, вот почему?

— Все у меня нормально, Сириус, — ну и, блядь, имечко. Это же надо было так назвать ребенка? Его родители что, во время имянаречения были под героином?

— Ну раз нормально, тогда выйдем поговорим?

Если в Поттере и было что-то, во что можно было влюбиться, так его изгиб бровей. Вот и сейчас он мягко выгнул брови и снова уткнулся в книгу, которую читал. Откуда он ее выудил? У Майло же отродясь никакой литературы, кроме порножурналов не водилось.

— Э-э-э, нет, — я даже пальцем покачала, чтобы быть более убедительной, — с тобой я не пойду, не-не-не, даже не пытайся, пидорок.

— Эванс.

— Нет.

— Эванс, — прорычал он и сделал шаг, но я же не дура, я дама с незаконченным высшим образованием, поэтому я дерзко вскочила и схватила с журнального столика светильник.

— Еще хоть шаг, и я тебе всю рожу разъебу, ты же знаешь, я могу.

Еще как могу, Блэк, уж кому об этом знать, как не тебе.

Ну вот, не подействовало, Блэк, ну не подходи ко мне не, не трогай меня, ну пожалуйста, я же тебя ненавижу, ну Блэк, ну что ты выделываешься, ну Блэк.

— Кхм, — Поттер вежливым покашливанием обозначил свое присутствие, и я неожиданно обнаружила, что Блэк успел меня не только засосать, а еще и облапать.

— М? — отозвался Блэк, все еще выполняя какие-то хитрые манипуляции своим языком у меня во рту. Буэ, мерзость какая. А руки, руки-то ты куда положил? На талию, как будто я какая-то девственница.

— Не хочу показать неуместным, — да ты уже неуместен, Поттер, съебись по-хорошему, диван освободи, — но, Бродяга, до того, как ты нарисовался, Петуния хотела поделиться с нам волнующими новостями.

— М? — теперь пришла моя очередь удивленно отзываться, нахальным образом лапая Блэка за жопу. Что-что, а жопа у него — подарок судьбы.

Поттер слегка театрально вздохнул и отложил книжку:

— Что ты видела в обмороке, Эванс?

Э, да. Точно, обморок. Ладно, Блэк, отлепись от меня, хватит засасывать, словно не виделись давно.

— Э, ну, — что ж делать-то, я не запомнила нихера. Как это объяснить? Прочти, Поттер, Блэк высосал весь мой мозг, и я не могу думать ни о чем, кроме его прекрасной задницы и того, как трахну его в туалете? Идея, мягко говоря, неудачная.

— Эванс?

— Ну, я...

— Ты что?

— Эм...

— Не томи уже, Эванс, не на секс тебя уламываем.

— Заткнись, Сохатый.

— Сам заткнись, ты приперся вот вообще не в тему, у нас тут разыгрывалось черт знает что, а она вон твоими стараниями имя свое вспомнить не может.

— Ой, да ладно тебе драматизировать! Что тут могло произойти, в этом доме кошатницы?

— Ну, оживший труп, например, тупой ты козел, — раздраженно бросил Поттер и откинулся на спинку дивана.

— И кто тут у вас подох?

Из кухни выплыл Майло с огромным куском торта на тарелке и таким же во рту:

— Повагавю, фто я.