Хорошее желание (джен)

— Ремус! — крикнула громко откуда-то из прихожей мать, подзывая так и не явившегося на прошлый зов сына.

Мальчик, старательно запихивающий игрушечного медвежонка в слишком маленький для этого рюкзачок, наконец, соизволил ответить:

— Я сейчас, мам! — и с удвоенной силой надавил на набитую паралоном голову, которая предательски торчала из сумки, не давая застегнуть молнию.

В коридоре, за дверью в его комнату, раздались торопливые шаги. Однако это был не цокот аккуратных маминых каблуков, а мягкие удары о ковер, всегда возвещавшие о приходе папы. И, действительно, дверь бесшумно отворилась.

— Да, я уже... — начал оправдываться, не смотря на вошедшего, Ремус, уже несколько нервно пытаясь побороть упрямую игрушку.

И только когда чья-то большая тень нависла над ним, Рем поднял голову и, увидев отца, печально пожаловался:

— Не помещается!..

Отец сдержанно рассмеялся, протягивая загорелые руки к желтому рюкзачку. Его сын покорно отстранился, внимательно смотря за тем, как тот достает медведя, застегивает рюкзак и говорит, протягивая его Ремусу:

— Это мы положим в мамин чемодан, — и, делая приглашающий жест в сторону двери, ласково смотрит на мальчика перед собой, одевающего рюкзак с выражением какого-то недовольства на лице.

— Не «это», а «Рета», — серьезно поправил отца мальчик, кидая на него укоризненный взгляд и направляясь к выходу, слыша за собой бормотание папы: «Как скажешь».

Быстро преодолев недлинный коридор, пол которого был покрыт пушистым ковром, а вдоль стен которого стояли заставленные книгами узкие шкафы, Ремус оказался в прихожей, мгновенно попав в цепкие, но нежные руки матери.

— Заправь рубашку, Рем, мы все-таки в гости едем, — заботливо командовала она, оглядывая сына.

Тот поправил рубашку, следуя указаниям мамы, и отодвинулся к стене, понимая, что в тесной прихожей маловато места для них троих.

Люпины не были богаты. Их дом, хоть и частный, был достаточно мал: одноэтажное здание с крошечной прихожей и узким коридором, по обе стороны от которого двери — справа в ванную, слева — в небольшую гостиную, смежную с кухней и в крохотную спальню родителей. Прямо напротив входа была комната самого Рема — маленькая, как и остальные, зато своя. Помещений было, конечно, много, но квадратных метров в них было так мало, что на кухне всегда находился кто-то один в компании приготовляемой еды, в коридоре приходилось ходить по одному. Разве что в гостиной было настолько просторно, что могли сесть даже несколько гостей, помимо самих хозяев. Однако гости были редким явлением в этом доме. И, разумеется, не из-за бедности хозяев. Стоило друзьям семьи узнать о том, что сын Джона и Элен — оборотень, все они испарились. Элен всегда говорила: «Плохой друг — как тень. В солнечный день он с тобой, а в дождь его днем с огнем не сыщешь». Говорила, конечно же, утешая Рема, для которого ударом стали и неожиданная болезнь, и столь явное предательство. Мальчик видел, что и мать страдает от ухода когда-то дорогих людей. Помнил, как несколько лет назад приходила к ним в гости тетя Эмма, как играла с ним... и как едва ли не убежала, вся бледная, стоило ей только узнать о ликантропии сына подруги. Больше в этом доме ее не видели.

Как не было места в доме, так не было и денег. Родители едва сводили концы с концами, работали оба, стараясь одновременно и зарабатывать, и уделять ставшему нелюдимым Ремусу столько времени, сколько могли.

Но одной традиции не могло помешать ни отсутствие денег, ни срочные дела — вроде, например, полнолуния. Поездка в Шотландию, к родственникам отца. Дедушка и бабушка Люпины были, наверное, почти единственными людьми, кого не оттолкнуло извести о том, что Фенрир Сивый покусал Ремуса. Каждый год они буквально заставляли Джона везти всю семью к себе, устраивали «экскурсии» по разным городкам, помогали как-то — материально или духовно. Там мальчик чувствовал себя, как прежде, когда не был еще болен. И даже если речь заходила о такой щекотливой и неприятной для него вещи, как ежемесячное перевоплощение, не было становящихся привычными оков смущения и обиды.

Так и в этот раз — в июне тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года — Джон, Элен и Ремус собирались в гости к Элизабет и Дику Люпинам, в небольшой Шотландский городок Баки (1).

Закончив сборы, вся небольшая семья покинула дом, заперев его на ключ и заклинание, чтобы усилить защиту. Конечно, грабить у них было практически нечего, но и восстанавливать что-либо порушенное было, опять же, не на что.

Взмахом палочки вызвав магический автобус «Ночной Рыцарь», Джон, стоило бешеному транспорту только подъехать, загрузил в него чемоданы, помог подняться жене и сыну, а потом сказал кондуктору — молодому, длинноволосому парню в странной куртке:

— Шотландия, Баки, пожалуйста, — и стал рыться в карманах в поисках платы за проезд трех человек. — Улица Солнечная, дом семь. (2)

— Тридцать три сикля (3), — прогнусавил паренек, отвлекаясь от созерцания собственной физиономии в зеркале заднего вида.

Кивнув, Джон стал считать монетки.

Тем временем Ремус и Элен уже нашли три места, поставив чемоданы под сидения.

— Почему мы едем на «Ночном рыцаре»? — спросил вдруг Рем у матери, пока папа расплачивался.

— Быстро доедем, и стоит дешево, — ласково ответила миссис Люпин.

Больше ни о чем не говорили. Мелькали с огромной скорость за окном деревья и дома, когда автобус проносился по другим городкам, то и дело останавливаясь, чтобы высадить или принять пассажира. Сколько прошло времени, Рем не знал — задумался, рассматривая одного за другим всех клиентов «Рыцаря». Лишь когда раздался смешливый оклик матери, он вернулся к реальности.

— Что, уже приехали? — удивился он, повернув голову к окну.

Да, действительно, они были на месте. Вот знакомый белокаменный двухэтажный дом, перед которым буйно зеленеет и цветет белая сирень. В тени кустов — окна первого этажа, подоконники которых изнутри заставлены цветами. А вот и тропинка, выложенная плоскими камнями и ведущая в небольшой садик позади здания.

— Ремус, выходим, — улыбнулась мама, беря его за руку и ведя за собой к двери.

Однако стоило им выйти, а автобусу уехать, как мальчик вырвал свою ладонь из пальцев матери и понесся на всех парах к парадной двери. Чуть подпрыгнув, чтобы нажать на круглую кнопку звонка, он звонко крикнул:

— Бабушка!

За дверью послышались торопливые шаги и какие-то невнятные слова, а через несколько секунд Рем уже бросился в объятия вышедшей из дома Элизабет Люпин, чье морщинистое лицо светилось улыбкой не менее радостной, чем у ребенка.

— Ну, здравствуй, Ремус, — сказала она, отпуская внука.

— А где дедушка? — спросил мальчик, кидая взгляд на коридор за спиной Элизабет.

— Он в саду, вас ждет, — ответила бабушка. — Беги к нему.

Дважды повторять не потребовалось. Залетев в коридор, он помчался к задней двери, которая и выходила в тень яблонь — гордости Дика Люпина. За его спиной душевно здоровались бабушка, мама и папа.

Быстро преодолев дом и толкнув вторую наружную дверь, мальчик вылетел в сад, торопливо оглядывая его в поисках дедушки. Тот нашелся быстро — под одним из своих деревьев, рядом с мангалом.

— Дедушка! — воскликнул Рем и, снова побежав, остановился только от тревожного окрика старика.

— Не беги ты так, горячее, — и тревожно, и радостно сказал Дик Люпин, выходя из-за предмета своих опасений и шагая навстречу внуку.

И вот они уже обнялись. Сияющий мальчик принюхался к распространявшемуся от мяса соблазнительному аромату.

— Скоро будет готово, — задумчиво сказал дед, возвращаясь на свое место.

Рем кивнул и, сняв рюкзак и повесив его на спину другого стула, что стоял совсем рядышком, снова подошел к дедушке.

— Ну, как вы там? — спросил Дик, переворачивая кусок мяса.

Ремус чуть погрустнел:

— Папа постоянно на работе, да и мама тоже, — начал он. — Тетя Эмма так и не приходила...

Мистер Люпин вздохнул, вынув руку из большого кармана на брюках и приобнял ею внука за талию — так как дед сидел, а Ремус стоял.

— Ты запомни вот что, Рем, — серьезно начал Дик. — Пусть люди уходят, отпускай их. Будут лучше.

Мальчик чуть улыбнулся и кивнул, больше пока что ничего не спрашивая.

— Как полнолуния? Живешь? — грустно и заботливо спросил Люпин-старший, не отпуская от себя внука.

— Да... — достаточно неопределенно и весьма печально ответил Ремус.

— Ты держись, — провел по спине внука рукой дедушка.

Рем снова едва заметно улыбнулся и попытался отстраниться. Дик отпустил его, вернувшись к своему мясу.

Вскоре в сад вышли Элен, Джон и Элизабет — уже без чемоданов.

— Дик, долго ты там еще собираешься возиться со своим «шедевром кулинарии»? — спросила несколько грубовато миссис Люпин-старшая, однако за этой поверхностной грубостью скрывалась, пожалуй, любовь.

— Пусть еще немного пожарится, — ответил Дик, принюхиваясь, словно бы готовя, он ориентировался не на внешний вид, а на ароматы.

— Хорошо, мы пока тогда стол накроем, — согласилась бабушка, деловито оглядывая пустое пространство правее мужа. — Джон, будь хорошим мальчиком, помоги принести стол из сарая.

На Ремуса, конечно же, работы не нашлось. Он просто сидел рядом с дедушкой, смотря, как папа расправляется со столом, как мама и бабушка накрывают стол большой скатертью в цветочек, как приносят тарелки и столовые приборы.

Наконец, все было готово. Усевшись за столом, пять Люпинов сначала недолго ели в тишине, оценивая стряпню Дика, а потом началась и беседа. Говорили в основном бабушка и мама.

— Элен, ты уверена, что отказываешься от дополнительных денег? — серьезно спросила бабушка.

— Уверена, миссис Люпин, — отвечала мама. — Мы не настолько бедны. Тем более, в наших планах нет лишения вас средств к существованию.

— Что за глупости, милая! — воскликнула Элизабет, кладя вилку на стол. — Мы еще не растратили наших сбережений и можем вам помочь. Не отрицай, что подрабатывать везде — изматывающий труд.

— Я ничего не отрицаю, — согласилась Элен, однако в ее голосе все явственнее звучала сталь. — Однако мы — взрослые, самостоятельные люди...

Дальше Ремус уже почти не слушал спора старших. Наевшись, он стал рассматривать плывущие по дневному небу редкие облака. Даже не вступая в общий разговор, он чувствовал себя здесь по-настоящему нужным и любимым.

Через какое-то время, впрочем, он вернулся к невольному слушанию — прозвучало его имя.

— А Ремус, Элен? — властным тоном вопрошала бабушка. — Ему через несколько лет в школу. А там — затраты на учебники, на ингредиенты, на мантии!..

— Мы уже копим на это, спасибо, — отрезала Элен.

Элизабет примолкла, видимо, временно исчерпав запас аргументов, которые позволили быть вручить сыну и его жене больше денег, чем обычно. Однако потребность в том, чтобы что-то сказать, не пропала. И тогда женщина обратилась уже к Рему, заметив, что тот начинает скучать, слушая не особо интересную десятилетнему мальчику беседу.

— Ремус, не хочешь прогуляться? — спросила она. — Здесь, рядом, обустроили недавно парк. Тебе понравится.

Что ж, прогуляться — действительно лучше, чем слушать их ругань.

— Хорошо, бабушка, — с привычной покорностью сказал мальчик, отодвигая стул и выходя из-за стола.

— Чтобы в шесть был дома! — крикнула ему вслед мама, пока бабушка не успела вовлечь ее в дальнейшие диспуты.

Кивнув, Ремус обогнул дом по той самой каменной тропинке и, прикрыв калитку, отделявшую кусты сирени от чистого тротуара, направился туда, где возвышались над крышами частных домиков большие зеленые кроны.

(1) Баки — город в Шотландии в области Морей, на северо-востоке страны.

(2) Естественно, такая улица и такой дом вряд ли существуют.

(3) В «Узнике Азкабана» Стэнли Шанпайк берет с Гарри одиннадцать сиклей за проезд до Лондона. Я решила сделать эту цену постоянной, а потому на троих получилось тридцать три сикля.

Бабушка действительно оказалась права, говоря Ремусу, что парк ему понравится. Элизабет всегда очень точно знала, в чем нуждается ее единственный внук, не сделав ни одного прокола в угадывании его настроений и желаний за все десять лет его жизни.

Положив руки в карманы, мальчик стоял у входа в парк, спиной к пустой дороге и оглядывал ровные дорожки, по обеим сторонам от которых росли деревья и кусты, названий которых он не знал. Парк не был пуст. Кое-где сидели на лавочках горожане: поодиночке, парами и целыми компаниями. Однако их было достаточно мало для того, чтобы почувствовать себя в этой пародии на лес одиноким.

Кому, как ни ему знать об одиночестве? Всего десять лет, а уже столько переживаний, опыта и боли за плечами — и на плечах, тяжелым, невыносимым порой грузом. Пожалуй, единственным незначительным плюсом было то, что Рем потихоньку учился держать в узде свои эмоции. Чтобы не перейти через грань отчаяния и не уйти однажды от жизни.

Шагнув вперед, он направился по одной из дорожек, ведущих немного вбок — куда-то в зеленую даль. Быть одиночкой, так уж в полной мере этого слова. Пусть сколько угодно мама говорит ему, чтобы начал общаться с соседними ребятами, хотя бы с маглами, которые знать не знают страшного слова «ликантропия». Но он не хочет. Они ведь тоже могут узнать, догадаться о чем-то, а потом предать, как и все те, кто уже ушел из жизни семьи Люпинов.

Под ноги попался какой-то камешек. Погруженный в невеселые раздумья, Ремус неосознанно стал пинать его перед собой, возвращая обратно, если тот откатывался в сторону. И неожиданно возникла мысль, что и его судьба вот также пинает, не отпуская, и не отпустит никогда.

Грусть нахлынула столь внезапно и такой мощной волной, что Люпин даже покачнулся, останавливаясь. Несчастный камешек отлетел в сторону, но Рем к нему не возвращался. Он не стал таким же, как злодейка-судьба.

— Мальчик, тебе не хорошо? — послышался вдруг рядом незнакомый, но взволнованный голос.

Как непривычно было слышать искреннюю тревогу в голосе неизвестного человека! Его не жалели. От него отворачивались, не удостаивая ничем, кроме отвращения и страха во взгляде. Подумать только — его, маленького мальчика, боятся!..

Вскинув голову, он почему-то не сразу осознал, кто перед ним. А когда, наконец, мысли вернулись из лабиринта мрачных мыслей, перед взором предстала девочка. На вид ей было лет четырнадцать или пятнадцать. Красивое лицо с тонкими чертами, миндалевидные темно-карие глаза, стянутые в небрежный, но красивый пучок на затылке волосы. Белая майка, черные брюки. Инвалидная коляска.

Конечно же, он, чистокровный волшебник, знать не знал ничего про магловскую медицину. А девочка была, определенно, маглой. Не понятно, как он так определил сразу, но факт оставался фактом — улыбающееся, все понимающее лицо не имело ничего общество с магией в том виде, в каком привыкли видеть ее «носящие волшебные палочки», как говорят гоблины.

— А? — тупо спросил Ремус, действительно не привыкший к подобным проявлениям человечности.

— С тобой все нормально? — повторила вопрос незнакомка, ничуть не менее тревожно глядя на него.

Конечно, не все было нормально. Он неизлечимо болен, на душе — груз предательств и безысходности... но к чему ей знать это?

— Да, все нормально, — пробормотал Ремус.

Неожиданно рядом с девочкой нарисовалась не замеченная ранее скамейка. Обогнув коляску и усевшись на лавку, мальчик снова посмотрел на соседку по планете. Необъяснимое желание говорить с ней нахлынуло волной не менее сильной, чем грусть недавно. Слова вырвались прежде, чем Ремус успел их обдумать.

— Что с тобой случилось?

И тут же прикусил себе язык. Дурак! Видимо, у нее все не менее серьезно, чем у него. А, руководствуясь своим опытом, Люпин знал — никому не нравятся, когда в его груз боли добавляют мешок с чужим любопытством.

Однако темноволосая девица, слабо, несколько вымученно улыбнувшись просто ответила, не пускаясь в уклончивые разъяснения:

— Машина сбила.

Рем сочувственно посмотрел на незнакомку. Да, видимо, она могла его понять. И там, и тут — случайность, превратившая жизнь в ад, Впрочем, девочка не выглядела пленницей собственного тела, прикованного к коляске. Да, в глазах читались грусть и даже обида, но при этом явной была и откуда-то взявшаяся свобода, в сочетании с невероятной легкостью. Незнакомка отпустила ситуацию, когда бы она не была, и каких бы тонкостей в ней не было.

Если у девочки и были какие-то вопросы к Люпину, то она предпочла их тактично не задавать, вместо этого представившись с еще одной бледной, но светлой улыбкой:

— Я Анна, — и протянула Ремусу тонкую белую руку.

На предплечьях виднелись царапины, на другой руке — повязка.

Ремус, поняв, что неприлично рассматривать чужие увечья так, как делал это сейчас он, поспешно пожал протянутую ладонь:

— Ремус, — и добавил, следуя вычитанному где-то этикету. — Рад знакомству, Анна.

Анна коротко кивнула, явно слегка удивленная подобным поведением ребенка. Хотя она, в целом, не выглядела, как человек, которого можно легко удивить или испугать чем-то.

— О чем так задумался, Ремус? — все же спросила ненавязчиво девушка.

По ее тону было понятно — Люпин может не отвечать, если того сам не пожелает, Анна все поймет. Но... странное дело. Возникшее с нуля чувство доверия перекрыло здравый смысл.

— О безысходности, — в голосе прозвучала неожиданная для такого ребенка, как он, горькая ирония.

Анна не удивилась. Положив локти на подлокотники коляски, а пальцы сведя перед лицом, она продолжила говорить все тем же ненавязчивым тоном:

— Знаешь, всегда есть выбор, — она чуть склонила голову набок, неотрывно глядя на сидящего рядом мальчика.

Ремус неуютно повозился на скамейке. Как ей объяснить, что его болезнь неизлечима, а потому и присутствует в его жизни черная безысходность?

— Не всегда, — неожиданно резко и быстро ответил он. — Иногда приходится мириться с фактом.

Анна снова улыбнулась. У Ремуса возникло чувство, что он все-таки не понял в полной мере слова новой знакомой.

— Подожди. Что ты имеешь в виду под «выбором»? — пытливо спросил он, поддаваясь желанию разобраться в ситуации и не уйти из парка с чувством невыполненного долга.

Девушка чуть помедлила, явно собирая мысли в кучку, после чего заговорила — медленно, с расстановкой. Видимо, чтобы до Люпина настоящий смысл ее слов дошел как можно быстрее.

— Здесь дело не в том, хочешь ты чего-то или не хочешь, — осторожно начала она, переводя взгляд на колыхающиеся над головой мелкие ярко-зеленые листочки. — Выбор в том, как относиться к этой ситуации. Либо носиться с горем, жалея себя и плачась всем в жилетку, либо принять случившееся, как данность, успокоиться и переживать все, как... нестандартное, немного жестокое приключение.

Ремус, слушая Анну, непроизвольно нахмурился и опустил глаза в асфальт, одновременно рассматривая его шероховатую поверхность и пытаясь поймать точку зрения девушки. Когда та закончила говорить, картинка в голове мальчика окончательно сложилась.

Но понять ее... Разве можно так? Возможно разве с легкостью переносить отвращение и страх других, каждое полнолуние, после которого он ничего не помнил, жалостливые взгляды семьи?

Не поднимая глаз, Рем сказал:

— Я понимаю, о чем ты, — недолгая пауза, чтобы сформулировать мысль. — Но я не могу так, я не умею....

Анна опустила голову и обратила взгляд на Люпина. Если бы тот повернулся к ней, то увидел бы ту самую невыносимую жалость во взгляде девочки.

— Нужно просто примириться со всем и отпустить ситуацию, — меланхолично сказала Анна.

Легко сказать — отпустить! Попробуй, отпусти, когда каждый месяц испытываешь такую невыносимую боль перевоплощения, а потом тебя оставшийся месяц терзают царапины, которые ты сам себе нанес, метаясь по комнате загнанным зверем.

— Я не могу примириться, слишком часто пр... — он замолк на полуслове.

Глупо будет говорить с маглой о том, что он — оборотень. Примет за психа, наверное. Или поймет и это, как поняла ранее, что расспросы ему не любы?

И новая понимающая улыбка. Ремус как раз поднял взгляд, чтобы увидеть ее. Эта девочка что, понимает вообще все на этом свете?

— Я никому не скажу, Ремус, если ты мне расскажешь, что с тобой, — серьезно сказала она.

И откуда только узнала? Как раз, за минуту, наверное, до этого, мелькнула ведь все-таки безумная мысль поделиться...

— Клянешься? — по-детски спросил Рем, как-то жалобно глядя на девушку.

— Клянусь, — подтвердила она.

Выдохнув, мальчик хотел было начать свой странный для маглы рассказ, но не смог ничего сказать так сразу. Слишком сильна была привычка таиться. Пусть он был таким всего шесть лет (ведь так мало!) — может быть, меньше, может быть, чуть больше. Факт оставался фактом — слишком сложно поделиться страшной тайной.

Анна молчала, давая ему время собраться. Словно бы никуда не торопилась, будто бы ей никуда не нужно было спешить. Или так и было на самом деле?

Глубоко вдохнув, мальчик сказал тихим, едва различимым шепотом:

— Меня несколько лет назад покусал... волк-оборотень, — он запнулся и поднял опущенные было глаза на Анну.

Если возникнет сейчас на лице неверие или насмешка — убежит, точно убежит! Прочь отсюда, домой, в эту крепость, где есть целых четыре настоящих человека.

Какое-то время девушка молчала, словно бы ему назло. А потом произнесла, почти ничуть не громче самого Рема:

— Я верю тебе, — опять уловила его мысли.

И это... все? Такие люди действительно существуют? А он считал это маминой утешительной сказкой о том, что «в мире бывают хорошие люди, хоть нам пока что они и не встретились». Пристально всматриваясь в бледное лицо Анны, он пытался уловить на нем признаки скрываемого недоверия и насмешки над ним. Но нет, девочка явно не лукавила, а ее глаза смотрели на Ремуса только лишь с чуть большей жалостью и вниманием.

Обрадованный неожиданно открывшимся перед ним вариантом реальности, Рем заговорил снова — чуть смелее, но также тихо.

— И теперь я и сам стал... таким же, — с горечью в голосе произнес он. — Каждое полнолуние... становлюсь волком... и бросился бы на любого, кто был рядом... если бы меня не запирали...

Каждая часть то и дело прерываемого предложения с трудом давалась Люпину. Анна ведь еще может передумать.

Однако она лишь сказала, недолго думая:

— Только не говори, что считаешь себя монстром.

Как она это делает? Ни разу не прогадала... Прямо как любимая бабушка Элизабет.

Немного смутившись, Рем решил перевести разговор на другую тему:

— Откуда ты знаешь, что оборотни — правда? — он надеялся, что не покраснел, избегая ответа на вопрос.

Во взгляде Анны мелькнула сочувственная искорка — чуть более сильная, чем общее мерцание сопереживания, — а потом она все же ответила на вопрос Люпина:

— Я верю во все это, — просто сказала она. — В оборотней, в вампиров, в гоблинов... Мама говорит, что это глупо, а я все равно верю.

Ремус сглотнул и снова подивился тому, какой чудной оказалась его новая знакомая. Однако зря он думал, что девушка поведется на его простую уловку.

— Все-таки ответь на мой вопрос, Ремус, — серьезно, моляще попросила она.

Тон был прежним: «Можешь не говорить, если это личное».

Впрочем, чего уже терять? Он и так сказал больше, чем нужно и можно. Больше, чем кому-либо другому, за исключением родителей. Немного помедлив, он произнес:

— Считаю... — и, свернув глазами, уже громче заявил. — Потому что так и есть, Анна!

Теперь пришел черед девушке недовольно хмуриться. Какое-то время они сверлили друг друга упрямыми взглядами — будто бы могли переубедить так, без слов. А потом Анна прошептала:

— Не говори глупостей, Ремус, — голос ее был таким, как будто она знает его уже очень много лет, и разговаривает сейчас не со случайным знакомым, а с давним и хорошим другом, уверяя его в своей правоте. — Я могу судить об этом, потому что я — человек со стороны, — вот и развеялась иллюзия. — Ты не монстр, а такой же человек, как и все, просто у тебя... проблемы по «пушистой части»...

Дважды в жизни Ремус Люпин услышит эти слова. Сначала — от Анны, потом — от Джеймса Поттера (1). До того момента, как скажет подобное Сохатый, еще много лет. А сейчас... сейчас Рем растерянно смотрел на Анну. Конечно, после ее промедления было ясно, что именно заявит девушка, но чтобы в такой форме!

— «Проблемы по «пушистой части»»?! — яростно прошептал Ремус, даже в такую минуту, по привычке, не повышая голос. — Я в любой момент могу убить или покалечить человека! Это и называется «монстр»!

В голосе звучала неожиданная обида. Одновременно и справедливая, и какая-то очень уж детская. Анна сочувственно смотрела на него, слушала его слова, но молчала. Долго молчала, пока в Реме не погасла неожиданно возникшая злость, сильно смешанная с раздражением и желанием покусать злую судьбу. А когда мальчик выдохнул, вернувшись к более-менее спокойному состоянию, девушка прошептала ему в ответ:

— Монстром ты бы был, если бы тебе это нравилось, — уверенно и одновременно как-то ласково говорила Анна. — А так ты — просто человек, у которого действительно есть всего лишь проблемы.

Желания спорить с ней больше не было. Не потому, что мальчик понял, что Анну не переубедить. Скорее, он поддался ее словам, почти поверил в них. Когда родители или бабушка с дедушкой говорят тебе, что ты — не монстр, это одно. Они в любом случае не скажут иначе, ведь они — семья. А когда чужой человек — абсолютно другое. Они, может быть, и не встретятся больше никогда. Так зачем тогда жалеть его чувства? Выходит, она и правда так думает.

Боже, как хотелось Ремусу тогда ей поверить, отогнав навязчивые мысли о том, что почти никто другой так не считает! Но не давало сформировавшееся за несколько лет о себе мнение, состоящее из реакции окружающих на одно лишь слово: «оборотень».

И снова Анна оказалась невероятно проницательна. Мягко улыбнувшись, девушка протянула бледную руку и коснулась ею руки Ремуса:

— Поверь мне, Ремус, — сказала она, пытаясь заглянуть ему в глаза. — Монстр — не ты, а волчья сущность, которой ты не владеешь. Не путай это.

Он шмыгнул носом и, какое-то время еще не смотря на Анну, пытался унять неожиданно навернувшиеся на глазах слезы. Вся тяжесть трех ужасных лет будто бы единым грузом легла на плечи сильнее, чем обычно. А потом приподнялась, перестав так сильно давить. Это рядом встал другой человек, пытавший убедить его самого в том, что он — хороший.

— Не расстраивайся. Будь сильным, Ремус, — продолжала Анна. Голос ее был торжественно-серьезен, но в нем не было пафоса.

Наконец, мальчик повернул голову на Анну. И теперь окончательно почувствовал, что она здесь — старшая, а он — ребенок, обиженный и страдающий. Два калеки. Один почти сломлен духовно, другая — физически.

Какое-то время Люпин просто смотрел на девочку, а потом, непонятно зачем, спросил:

— А ты сможешь вылечиться когда-нибудь? — в голосе прозвучали заинтересованность и какой-то намек на надежду. Такой хороший человек, как Анна, просто не заслуживает такой участи.

Девочка перестала держать его за руку. Переплетя пальцы и не глядя больше на Ремуса, она грустно ответила:

— Может быть... — голос прозвучал неожиданно неуверенно для нее.

— Почему «может быть»? — допытывался Рем.

Анна поправила выбившуюся из пучка волос на затылке темно-русую прядь, расправила складки на штанах. Видимо, делала все, чтобы не отвечать... Но пришла, похоже, к тому же выводу что и Люпин — незнакомцу можно доверить.

— Через неделю операция, — тихо начала она. — Рискованная. Я либо исцелюсь, либо... умру.

У Люпина от удивления расширились глаза.

— То есть как это — умрешь? — с невероятной тревогой спросил он.

Анна вымученно улыбнулась, помолчала какое-то время, а потом ответила тоном, больше похожим на прежний. Взяла себя в руки.

— Я уговорила на это маму. Не хочу всю жизнь просидеть вот так вот... Либо все, либо ничего.

Замолкла Анна, не отвечал ей Ремус, сидящий, словно молнией пораженный.

Внешне он был лишь удивлен, а в душе он буквально восхищался решимости и принципиальности Анны.

— Анна... — прошептал он минут через десять пустого молчания, которое не казалось в тягость.

— Да, Ремус? — отозвалась девушка, по-прежнему на него не глядя.

— Пообещай, что не умрешь, — шепнул он, пододвигаясь по лавке ближе к коляске Анны.

Та, поджав губы и вздохнув, так же тихо ответила:

— Я не могу...

Рем опустил голову. И оба снова замерли, пока мальчик вновь не разорвал тишину.

— Тогда постарайся, — в голосе звучала, пожалуй, даже мольба.

Анна улыбнулась, поняв, что за нее действительно беспокоятся.

— Я попытаюсь, — ответила она, бросая на Ремуса быстрый, благодарный взгляд.

И снова было тихо. Ремус смотрел на идущую по соседней дорожке молодую пару с коляской, но не видел их, взвешивая в который раз каждое слово Анны.

Анна рассматривала поднятый с земли ярко-зеленый лист клена, поднеся его к солнцу и улыбаясь темным прожилкам.

Лишь когда в парке заметно потемнело, Люпин очнулся.

— Ох, черт! — воскликнул он, соскакивая со скамьи.

Анна вопросительно глянула на него.

— Я должен был быть уже дома! — сказал он, прикидывая, сколько, должно быть, сейчас времени, если солнце опустилось так низко, что не освещало уже их лавочку.

— Давай я тебя провожу, скажу, что задержала, — предложила Анна, откатываясь от края тротуара и несколько неумелым движением поворачивая коляску.

— Спасибо, — улыбнулся Ремус. — Давай я тебя повезу? Так же удобнее...

Честно говоря, он опасался, что Анна откажется. Но она согласно кивнула, источая буквально видимые «волны» благодарности.

Взявшись за шероховатые резиновые ручки, мальчик надавил на коляску и сдвинул ее с места, вывозя прочь из парка.

Вскоре сочная зелень осталась позади, и Ремус с Анной свернули в сторону дома Люпинов. Еще несколько минут, и мальчик уже стучится в дверь, чтобы попасть домой.

Щелкнула задвижка, и в дверном проеме появилась мрачная, как грозовая туча, Элен Люпин:

— Где, позволь спросить, тебя... — она прервала речь, заметив Анну. — Здравствуй.

— Здравствуйте, — приветливо сказала Анна. — Вы — мама Ремуса?

Элен кивнула, явно немного растерянная от появления неожиданной гостьи.

— Простите, это я задержала его, — извиняющимся тоном сказала Анна. — Мы сильно разговорились.

Миссис Люпин механически кивнула. Оба — Анна и Рем — заметили, что желание ругаться у нее пропало. Мальчик шагнул к матери, у самого порога обернувшись к Анне и сказав:

— Пока, Анна, — и, чуть погодя, — удачи тебе.

— Пока, Ремус, — улыбнулась Анна. — Спасибо... Я все же постараюсь.

Мальчик улыбнулся и зашел в дом, прикрыв за собой дверь. Послышался шорох шин, трущихся о жесткий асфальт — это уезжала куда-то к себе домой на коляске девочка Анна.

(1)Пусть это будет Джеймс Поттер. Мне кажется, в его духе сказать так.

— Кто эта девочка? — спросила мама, стоило двери закрыться, а ей самой и Ремусу отойти на шаг в сторону от входа.

— В парке встретились, — тихо ответил Рем. — Ну, и разговорились...

В целом, он привык к тому, что матери можно рассказать обо всем. Но как она отреагирует на то, что ее сын поделился подобной тайной с абсолютно чужим человеком? Вероятнее всего, поймет, как бывало всегда. И, окончательно убедив себя тем, что, в общем-то, больше всего разглашение или неразглашение секрета касается именно его самого, а не кого-то другого, мальчик добавил к оконченной было речи:

— В основном о... наших болезнях, — голос был до крайности невинным, взгляд скользил по чему угодно, но только не по матери, замершей рядом с недоумением на лице.

— Ты что, рассказал ей? — в голосе Элен не было злости или недовольства, только лишь крайняя степень удивления.

Люпин замялся на пару секунд, словно бы еще раз осмысливая свой воистину геройский поступок.

— Эм... Ну, да, — наконец, он встретился взглядом с матерью.

Теперь та хмурилась, но все также удивленно. Насколько она заметила, девочка и ее сын разошлись друзьями, улыбаясь друг другу. Если бы незнакомка отрицательно отреагировала на откровение Ремуса, то сейчас она, мама несчастного оборотня, утешала бы его. А Рем только убедился бы еще раз в том, что нельзя рассказывать никому... Однако все было иначе. Всегда все идет не по сценарию. Хоть чуть-чуть да по-другому.

— И... что она? — осторожно поинтересовалась Элен, желая удостовериться в правильности своих догадок.

Ремус улыбнулся, вспомнив слова Анны: «Я верю тебе».

— Она магла, мам, — начал издалека Люпин. — Но при этом совсем не удивилась. И поверила!

— А дальше? — мать была настроена узнать все до последней детали.

Снова повисло молчание. На сей раз несколько более долгое, чем прежде. Рему — странное дело — не хотелось рассказывать о том, в чем убеждала его Анна. Однако испытующий взгляд Элен словно бы заставил говорить, не контролируя себя.

— Я сказал ей, что я — монстр... — опустил голову Ремус.

И, как он ожидал, раздался резкий оклик:

— Рем! Ну сколько тебе повторять — не говори так!

Люпин вздохнул.

— Вот и Анна примерно тоже сказала, — мать не ответила, молча вымогая подробности, и он продолжил. — Сказала, что я был бы монстром, если бы получал удовольствие от... этого. И что чудовище — не я, а волчья сущность.

Слова девочки, словно клеймо, горящими буквами отпечатались в сознании. Но не обжигали, а тепло грели своим присутствием.

Мама ласково улыбнулась, присев на корточки рядом с Ремусом.

— Хорошая девочка, — она глянула на дверь, за которой недавно была на дорожке Анна. — Как ее зовут?

— Анна, — хотя бы на один вопрос он мог ответить легко, быстро и не задумываясь.

— А фамилия?

— Она не говорила, — пожал плечами Рем. — И я свою не назвал.

Элен кивнула, приняв слова сына к сведению.

— Пойдем в гостиную, чего тут-то стоять, — предложила мать, первой шагая в распахнутую дверь и усаживаясь на диван.

Последовав за мамой, Ремус опустился рядом с ней. Он нутром чувствовал — расспросы еще не закончены. И решил перехватить инициативу, спросив:

— А где остальные? — в доме ведь и правда было слишком тихо.

Элен, поправляя одну из подушек, ответила:

— Папа с дедушкой ушли к соседу. Зачем — не знаю. А бабушка в магазине.

Ремус кивнул.

— Рем, а с ней-то что случилось? — спросила Элен, прекращая теребить бахрому на шве подушки.

Люпин, грустно глядя в окно, за которым все сильнее темнело летнее небо, вздохнул:

— Машина сбила...

Миссис Люпин сочувственно посмотрела на сына. Она чуяла, как сильно понравилась Анна ее сыну. И, соответственно, понимала, что тот за нее переживает.

— У нее операция на днях, — шептал Люпин, вспоминая слова Анны.

Девушка не была обречена на врачебное вмешательство. Выбрала это сама, неся всю ответственность на своих израненных осколками и перевязанных плечах. Она умела выбирать, чему и попыталась научить за несколько минут самого Ремуса. Не преуспела. Мало, слишком мало времени дала им на встречу судьба.

— Она сказала, что либо вылечится, либо... — произнести страшное слово Ремус не сумел.

Вместо этого он резко подался назад, упершись спиной в спинку дивана, подтянув колени к подбородку и опустив на них голову. Мама подсела ближе к нему и приобняла, прижав к себе. Люпин не сопротивлялся, тут же уткнувшись лицом ей в плечо.

— Мам, почему так? — грустно говорил он, сдерживая слезы. — Она же такая хорошая!

— Чш-ш-ш, не волнуйся, с ней все будет хорошо, — прошептала мама, целуя его в макушку.

Рем сдавленно всхлипнул.

— А если не будет?

— Будет-будет, вот увидишь.

На какое-то время повисла напряженная тишина. Ремус справлялся с неожиданно подступившими слезами, мать просто чуть покачивалась из стороны в сторону, увлекая за собой и сына.

А когда минутная стрелка на больших настенных часах перешагнула границу цифры шесть, в дверном замке заскребся ключ. Встревоженно глянув на Рема, мать поднялась с дивана и направилась в прихожую. Вскоре оттуда раздались голоса дедушки и отца. Последний, в компании Элен, зашел в комнату к Ремусу, несколько устало опустившись на диван.

— Ну и тяжелые же эти доски! — простонал он. — Как прогулка, Рем?

Люпин, подняв взгляд на отца, тихо ответил:

— Нормально.

Второй раз вдаваться в ее подробности было бы слишком. Впрочем, на сей раз отец не стал выпытывать, почему сын опять грустит или спрашивать о подробностях. Занятый собственной спиной, которая, видимо, немного болела, он повернулся к миссис Люпин:

— Элен, дорогая, не принесешь водички?

Та молча кивнула и ушла в сторону кухни. После того, как она вернулась, а Джон напился достаточно, чтобы почувствовать себя лучше, отец повернулся ко всё еще сидящему рядом с ним сыну и заговорил:

— Завтра уже уезжаем.

— Куда? — нахмурился Рем. Ему хотелось бы еще побыть в доме бабушки и дедушки.

— В Баррхед (1), — ответил папа. — На экскурсию, так сказать. Заночуем там у друзей бабушки, а потом вернемся снова сюда.

Ремус кивнул, удовлетворенный ответом, а особенно — последним уточнением. Ему хотелось подольше побыть в этом месте, где всегда чувствуешь себя любимым. Тем более, вдруг он сможет еще раз встретить Анну... Эх, надо было спросить, где она живет.

Вечер пролетел быстро. Все пять Люпинов сидели в гостиной, разговаривая большей частью ни о чем, но и в этой пустой болтовне была своя прелесть, позволявшая чувствовать себя настоящей семьей. Часов около девяти мама отправила Ремуса спать, пожелав спокойной ночи.

А на следующее утро она же разбудила его ни свет ни заря, с улыбкой говоря, что они поедут на магловском автобусе, а это будет надолго. Не до конца еще проснувшись, Рем собрался и вышел следом за родителями из бабушкиного дома, попрощавшись с вышедшими их проводить Элизабет и Диком.

Обычный, не волшебный транспорт, ужасно долго трясся по пустынной загородной дороге, своей качкой не давая Люпину как следует проснуться. Впрочем, после того, как автобус подпрыгнул на очередном ухабе так, что Рем на секунду оторвался от сидения, сна не было уже ни в одном глазу. Лениво смотря в окно на проплывающие за ним леса и поля, он думал о вчерашней встрече. И чем больше думал, тем большей симпатией проникался к Анне, так чутко себя с ним поведшей. Удивительно сильная духом девушка.

Он еще не понимал до конца, как сильно похожи ситуации, в которых они находятся. Но то, какие они разные, понимал вполне отчетливо. Рем был не в состоянии по-настоящему понять, как может Анна так относиться к случившемуся с ней. Откуда такая покорность? Будто бы свыкалась с мыслью долгие годы — если не десятки лет. Тем временем, раны ее были достаточно свежи, чтобы не предполагать того, что авария случилась столь давно.

Рассуждая подобным образом, Ремус не заметил, как автобус затормозил под тенью огромных дубов, росших за черным металлическим забором. А когда мама потянула его за собой к выходу, мальчик успел на ходу рассмотреть сквозь заднее стекло длинную улицу, по обеим сторонам от которой стояли многоэтажные дома.

Несмотря на обилие зданий, на тротуаре не было толпы. Только несколько прохожих с до крайности сосредоточенными лицами спешили куда-то на противоположную сторону дороги, к большому зданию со множеством окон.

— Рем, не зевай, а то потеряешься! — крикнула мать.

Повернувшись на ее голос, Ремус увидел, что родители уже стоят у высокого кованого забора, выжидательно смотря на него, замершего рядом с краем проезжей части. Отойдя в сторону родных, мальчик услышал что они уже говорят о чем-то. Прислушавшись, Рем уловил сквозь шум улицы слова отца:

— Мама говорила мне, что где-то здесь есть Колодец желаний... Пойдем туда, — предлагал он, указывая куда-то за забор, в зеленое царство.

Элен еще не успела ничего сказать, как голос подал сам Рем:

— Пойдемте! — он смотрел по очереди то на отца, то на мать.

Миссис Люпин, усмехнувшись, легко согласилась с сыном и мужем, позволив последнему увести и себя, и Рема, в лес за забором, который оказался окраиной большого парка, раскинувшегося на западе города.

Семья из трех человек шла по тропинке, что петляла между мощными деревьями. Ремус отрешенно оглядывался по сторонам, не прислушиваясь к тихому разговору родителей. Он придумывал желания, которые можно было загадать. Естественно, их было много, но самые важные и сильные — всего три. Или четыре. Четвертое желание то пропадало, то возвращалось, с новой силой мучая его. Все зависело от меняющегося настроения, конечно же.

И вот, когда мальчик уже подумывал о том, чтобы спросить у папы, долго ли еще идти до их пункта назначения, деревья расступились, открыв небольшую полянку. На противоположной ее стороне скрывалась — наполовину — под крышей леса небольшая деревянная хижинка, а в центре был серый каменный колодец под треугольной покатой крышей. Рядом с ним, на лавочке, сидел, облокотившись на спинку скамьи, старичок. Его пушистые седые волосы окружали голову словно бы ореолом света, делая его в чем-то похожим на одуванчик.

Рассмотрев все это, Ремус двинулся за уже почти подошедшими к колоду родителей. Мама рассматривала стоящий немного в стороне стенд, заголовком которому служила яркая надпись «Колодец желаний», под которой размещались различные легенды об этом предмете. А отец завел разговор с дедом.

— Здравствуйте, — сказал он, присаживаясь на лавку рядом с незнакомцем.

— И вам не хворать, — кивнул головой «одуванчик». — Желания накопились?

Папа усмехнулся:

— Мы проездом. Решили вот зайти, — он кинул взгляд на Рема.

Старик, еще раз кивнув — сильнее, чем прежде — воззрился следом за Джоном на Ремуса, стоящего совсем рядом с колодцем и всматривающегося в его темную глубину. Где-то там, внизу, чуть сверкала кажущаяся черной вода. Или это блестели погребенные на дне монетки?

— Загадай желание, кинь монету — и сбудется, — сказал, улыбаясь, «одуванчик», обращаясь к младшему Люпину.

Тот повернул голову на незнакомца.

— Хорошо, мистер... — он замялся, по привычке пытаясь назвать взрослого по его фамилии.

Старик отмахнулся:

— Какой я вам «мистер», — во взгляде мелькнула веселость. — Август я.

— Ремус, — представился Рем, услышав имя старика. — А вы здесь, вроде как, охраняете колодец?

Август, проведя рукой по небритому лицу, ответил:

— Я, вроде как, хранитель этого места, — и, увидев заинтересованность во взгляде мальчика, продолжил. — Я его построил когда-то, много-много лет назад. Место хорошее. И без колодца желания сбывались, да так сильнее чудо-то.

— Здорово, — с некоей долей энтузиазма сказал Рем, отворачиваясь от Августа и снова смотря в колодец.

— А сколько желаний можно загадать? — спросил Ремус у Августа, не поднимая головы. Его слова эхом откликнулись в колодце, словно бы пару десятков раз ударившись о его стенки.

— Одно, — убежденно сказал Август.

Ремус тут же погрустнел.

— Только одно?

Август понимающе усмехнулся, после чего пояснил:

— Настоящих желаний — их много не бывает. А на мелочи Колодец не разменивается, да, — протянул Август, смотря на колодец, как на живое существо. — Одно — но самое сильное — он исполнит. Поверь.

Ремус серьезно кивнул, а потом повернулся на подошедшую к нему вплотную мать.

— Мам, дай монетку, — попросил Рем, снизу вверх глядя на Элен.

Она молча порылась в сумке и выудила с ее дна маленький бронзовый кнат.

Август был либо очень нелюбопытен, либо просто настолько стар, что не видел мелких деталей. Иначе, он точно бы удивился тому, какие странные деньги в сумке у Элен Люпин.

Взяв в руки холодную бронзу, Рем замер, все еще глядя на колодец. Одно желание. А у него — три. Пусть говорит, что хочет, этот Август. А желания сердца, конечно же, три.

Первое — исцелиться. Какой бы оборотень не хотел этого? Чтобы злосчастное клеймо кануло в Лету, стало только ветхим прошлым. Чтобы не было больше дрожи при лунном свете. Чтобы всегда ты мог сказать, что делал той ночью.

Второе — чтобы семья жила вечно. Будучи умным ребенком, Рем понимал, что однажды родители, к горю его и несчастьям, покинут этот мир. И что будет тогда? Он же останется один. Кто захочет дружить с оборотнем? А водиться всю жизнь с маглами он не хотел. Не то, чтобы простецы были ему неприятны, просто хотелось находиться в том обществе, в котором он был рожден, каким бы ужасом всего существования не наградило бы его это самое общество.

И третье — чтобы исцелилась Анна. Желание это появилось совсем недавно, но было достаточной силы, чтобы стать желанием сердца. Наверное, все дело в том, что редко такие люди встречаются. Готовые все понять. Причем не такие, что на словах говорят «Я тебя пойму», а просто берут — и остаются, что бы ты им не сказал, какую бы страшную правду не открыл. Полночи Ремус думал о ней. И о ее болезни. Думал об этом и пока Люпины ехали на магловском автобусе сюда, в Баррхед.

Как определиться? Все важно. Выбрать первое, значит, осчастливить себя и семью; значит, обезопасить волшебный мир. Выбрать второе, значит, устроить себе жизнь, в которой много горя и разочарований, но в которой есть островок безопасности. Тихая гавань, к которой всегда можно причалить. Выбрать третье, значит, сделать счастливой доброго, светлого человека, которая, может быть, могла бы стать его другом однажды, как бы ни была велика их разница в возрасте — для него. Все-таки важны не возраст и пол, а душа и сердце.

— Определился? — спросила мама, прервав его серьезные раздумья.

Ремус покрутил в руках кнат.

— Почти...

И это было так. Вытянув вперед руку — так, что монетка повисла над темнотой колодца — Люпин закрыл глаза, понимая, как эгоистичны первые два желания по сравнению с третьим. Главное ведь, чтобы сбылось. А вдруг колодец откажется выполнять такие просьбы, которые были направлены на собственное благо?

Разжав пальцы, Рем подумал, пока летела к воде монетка: «Пусть исцелится Анна!»

Раздался где-то внизу тихий всплеск. Такой тихий, как будто кнат улетел уже в другой мир. Тот, где металл можно обменять на исполненное желание.

— Надеюсь, ты правильно все загадал, — подмигнул ему Август, тут же повернувшись к Люпину-старшему. — А что же вы? Неужели, нечего загадать?

Джон Люпин усмехнулся:

— Пусть лучше у Рема сбудется, — с этими словами он поднялся с лавочки и, взяв сына за плечо, потянул его обратно к той тропе, по которой пришли они к полянке Колодца желаний. — До свидания, Август.

— До свидания, — кивнул старик, провожая уходящую семью странным взором.

Непонятно было, о чем думал «одуванчик», повернувшись к колодцу и вытянув шею так, словно хотел рассмотреть сквозь тьму воды блестящую монетку, брошенную Ремусом.

— Ну, пусть сбудется... — пожал плечами он, вспоминая, каким серьезным было лицо ребенка, стоящего рядом с каменным колодцем.

С такими лицами не загадывают игрушку-паровозик.

(1) Баррхед — город в Шотландии в области Восточный Ренфрушир.

День в Баррхеде пролетел, как стремительный снитч. Побродив по живописным улочкам пару часов, Люпины направились в музей, экспонаты которого, впрочем, вылетели из памяти Ремуса столь же быстро, сколь быстро тараторила о них экскурсовод — рыжеватая нервная блондинка. Единственное, что мальчик пронес сквозь весь этот день — загаданное утром желание. Даже под вечер оставалось впечатление, что с момента, как они попрощались с Августом, прошло не больше получаса. Рем то и дело ловил на себе внимательный и обеспокоенный взгляд матери, на что отвечал коротким взглядом: «Все нормально». Элен явно не была довольна таким ответом и, конечно же, не поверила сыну, однако заводить серьезный разговор посреди шумной полуденной улицы считала лишним. Вот так и получилось, что до самого вечера Люпин-младший оставался практически наедине со своими мыслями — до тех пор, пока все тот же магловский автобус не привез и его, и родителей обратно в Баки. Не имея ни малейшего желание разговаривать о том, что было утром, он быстро скользнул в свою комнату. Благо был уже поздний вечер, сияющий яркими фонарями, что ровными рядами стояли вдоль дорог города.

Смотря на засыпающий Баки из-за на половину задернутой шторы, Ремус гадал, где сейчас Анна. Почему-то этот вопрос навязчивой мухой кружился в его мыслях еще с того времени, когда они расстались у крыльца дома — хотя прошло всего лишь чуть больше суток.

Сбудется ли его желание? С одной стороны, ужасно хотелось поверить в то, что Колодец и правда сможет исполнить его желание. Но с другой, после целого дня размышлений, Ремусу все больше казалось, что этого не случится. Слишком уж все просто. Чтобы вот так вот каждый мог прийти и привести в исполнение собственное желание. Если у каждого начнут сбываться желания, вряд ли это будет так уж хорошо. У людей все должно быть хотя бы чуть-чуть, да плохо, чтобы они действовали и пытались все это исправить, а не просто сидели и наслаждались собственным идеальным счастьем, существование которого в принципе вызывало большие сомнения. Но каждому хочется быть исключением. Чтобы именно его выбрали из всей толпы, выделили и сделали все так, как он просит. Кому-то, возможно, и дано, но в своих способностях выделяться из толпы желающих Ремус сильно сомневался. Единственным своим отличием от других он считал неизлечимую болезнь, а за такое премии и привилегии, какими бы они не были, не дают, конечно же. Вздохнув, Ремус посмотрел в ту сторону, где скрывался за домами парк. Может быть, там сейчас сидит Анна? Хотелось увидеть ее еще раз. Мысленно ругая себя за то, что не спросил тогда у нее ни адреса, ни фамилии — так было бы гораздо проще найти девушку, — Ремус, наконец, отошел от окна и лег в кровать. Однако сон не шел, и теперь он просто рассматривал потолок, думая все о том же. Сбудется или нет? Душа просила, чтобы сбылось, обязательно сбылось. Анна, такая светлая и понимающая, заслуживала жизни больше, чем такие, как ненавидимый Ремом Фенрир Сивый. Однако сомнения по-прежнему глодали мысли, словно стая голодных псов, заставляя бросаться в гадания — да или нет?..

Заснул Рем, когда было уже далеко за полночь, а в городе все затихло не меньше, чем часа два назад — не было ни криков людей, ни сигналов далеких автомобилей.

Проснулся Ремус от легкого прикосновения к своему плечу. Открыв глаза, он увидел сидящую рядом с ним на постели маму.

— С добрым утром, Рем, — негромко сказала она.

Пробормотав в ответ нечто нечленораздельное, Рем зевнул и сел. Взгляд скользнул по стене, на которой висели часы.

— Мам, шесть утра... — недовольно простонал Люпин.

Элен немного виновато улыбнулась:

— Мы с папой поедем на распродажу, обратно в Баррхед. Поедешь с нами?

— Не... — сонно ответил Ремус.

— Ну, как хочешь, — пожала плечами Элен и ушла, сказав на прощание: — Мы вернемся вечером. Или завтра.

Кивнув, говоря, что принял все к сведению, Рем откинулся обратно на подушку и закрыл глаза. Однако уже через несколько минут стало понятно, что заснуть ему сегодня больше не суждено. Устало повернувшись на бок, он скосил глаза на окно. Небольшой клочок неба, видневшийся в просвете между шторами, был нежно-голубым.

Некоторое время мальчик просто лежал, вспоминая вчерашний день. Ровно до того момента, пока не вспомнил свои мысли об Анне. И вчерашнюю надежду на то, что она может быть где-то в парке. Вскочив, Ремус быстро оделся и выскочил из комнаты, в коридоре едва не столкнувшись с бабушкой.

— Ой! — вскрикнула она от неожиданности. — Ты куда так летишь, Рем? Да еще в такую рань?

Ремус торопливо сказал:

— Я в парк... Можно?

Элизабет, прищурившись, глянула в одно из окон, оценивая, можно ли уже выпускать внука из дома. Но, увидев его умоляющий взгляд, согласилась, напутственно сказав:

— Дальше парка не ходи.

Люпин кивнул, а уже через минуту он быстрым шагом направлялся туда, где виднелись над крышами домов густо-зеленые кроны деревьев. За несколько минут преодолев расстояние от дома бабушки до парка, мальчик снова, как тогда, замер на входе, оглядывая расходящиеся во все стороны асфальтные дорожки. Народу было совсем мало: вдаль уходили несколько собачников со своими питомцами, да бежала в спортивном костюме пухлая дама, ни на что не обращая внимания. Ремус нахмурился. Анны видно не было. Но почти тут же он одернул себя — в прошлый раз девушка тоже не сидела на виду у всего города, а практически пряталась где-то в самой чаще парка. Вспомнив об этом, мальчик направился в парк по той же дорожке, по которой шел тогда, день назад.

Однако ни у той самой лавочки, ни у следующей не было даже следа девушки. Еще некоторое время побродив по безлюдным тропинкам, не теряя надежды, вскоре Ремус сдался и уселся на подвернувшуюся скамью, подняв глаза на небо, ставшее за это время лишь чуть более ярким, чем прежде. Смотря, как едва заметно шевелятся на голубом фоне зеленые листья, мальчик мечтал о том, чтобы, когда его желание сбудется — а оно все-таки должно сбыться, обязано просто — по-настоящему подружиться с Анной. Они, конечно, живут в разных городах, но ведь хоть иногда они ведь могли бы встречаться. А на остальное время есть почта. Конечно, не совиная — Анна все-таки была маглой, — а простая. Как быстры почтальоны простецов, Рем не знал, но надеялся, что достаточно скоры для того, чтобы не заставлять ждать ответа по нескольку недель.

— Ремус?

Услышав совсем рядом с собой этот тихий голос, Люпин тут же опустил голову. На лице мгновенно расцвела улыбка.

— Анна!

Девушка сидела на своей коляске рядом с лавкой так, будто была здесь как минимум пару часов. Это он так замечтался, или Анна умеет подкрадываться, даже сидя на неуклюжей коляске?

— А я вот... тебя искал, — признался мальчик, с улыбкой глядя на девушку.

Та улыбнулась в ответ. Вот и исполнилось хотя бы одно желание — девушка появилась. Он ведь хотел этого, хотел о чем-то поговорить, но теперь все мысли как будто повылетали из головы. Анна, как назло, спросила:

— Зачем искал?

Ремус замялся, подумав, что не стоит говорить Анне о своем желании. Как не было велико чувство того, что девушка сможет понять и принять и это, все равно сердце желало, чтобы его порыв остался в тайне от виновницы того торжества в Баррхеде.

— Просто так, — озвучил первое, что пришло на ум мальчик.

Анна несколько удивленно вскинула бровь, окидывая Ремуса проницательным взглядом, но ничего не сказала по этому поводу, вместо этого переведя тему.

— Я видела, как вы вчера уезжали... В Баррхед?

Рем кивнул. Теперь настала его очередь удивляться. Выходит, Анна была так близко, что видела это?

— Кстати, Анна, где ты живешь? — поинтересовался Ремус.

Девушка улыбнулась:

— Да тут, рядом с вами.

Люпин кивнул. А он-то бросился ее искать в парк... Надо было для начала походить по дворам.

— Но вряд ли ты бы нашел меня там, — словно читая его мысли, продолжала Анна. — Не люблю там гулять.

— Почему? — тут же спросил мальчик, понимая, что, возможно, опять лезет не в свое дело.

Анна неопределенно повела плечами, оглядывая тихий парк.

— Не знаю. Не нравится.

Ремус ничего не ответил, считая тему исчерпанной. Какое-то время они просто сидели рядом, молча, смотрели на расправляющее крылья утро и думали каждый о своем. До тех пор, пока Анна, посмотрев на наручные часы, не произнесла с сожалением:

— Мне пора.

Ремус кинул на нее грустный взгляд.

— Куда?

Девушка ответила — без привычной улыбки.

— Мы сегодня уезжаем. В Германию.

Ремус чуть нахмурился.

— Когда ты вернешься?

Девушка ответила не сразу. А когда ее слова все-таки вышли в мир, стало понятно, почему она колебалась.

— Смотря, как операция пройдет, — осторожно сказала она, кинув на Рема быстрый взгляд.

Тот опустил глаза.

— Я буду тебя ждать, — серьезно сказал он, пододвигаясь ближе к Анне и поднимая голову, чтобы посмотреть ей в глаза.

Та выдавила из себя улыбку и прошептала:

— Лучше не жди.

Мальчик упрямо помотал головой, вызвав легкий смешок Анны.

— Проводи меня до дома, пожалуйста, — попросила девушка.

Люпин кивнул и, поднявшись с лавки, зашел за коляску, с некоторым трудом сдвинул ее с места и повез по направлению к выходу из парка.

— Я все-таки буду ждать, — упрямо пробормотал он.

Анна, услышав за спиной его бормотание, повернула голову, насколько могла, и ответила:

— Ладно...

Больше они не говорили. Ремус молча вывез Анну за пределы парка, а потом также молча слушал ее указания по поводу того, куда повернуть. Через несколько минут мальчик остановил коляску перед домом, ужасно похожим на дом своей бабушки.

— Ну... пока, Ремус, — сказала Анна, разворачивая коляску так, чтобы оказаться лицом к Люпину.

— До встречи, Анна, — сказал Рем, надеясь, что встреча все-таки действительно состоится.

Прощально ему улыбнувшись, девушка снова развернула коляску и подъехала к двери, сильно в нее постучав.

Некоторое время постояв на месте, глядя в спину Анне, с места Ремус сдвинулся только тогда, когда начала открываться дверь. Развернувшись, он стремительно пошел прочь, слыша, как за спиной голос девушки переплетается с незнакомым мужским баритоном.

* * *

Неделя пролетела как-то незаметно. Мысли, конечно, то и дело возвращались к Анне и ее отъезду, однако уже через день после последней встречи с Анной стало не до того. С неприятным удивлением Ремус обнаружил на лунном календаре дату полнолунию, ужасно близкую. Обычно он помнил об этом, изводя себя тревожными мыслями, а в этот раз как-то вылетело из головы. Видимо, одни заботы умеют вытеснять другие. А вот сосуществовать вместе — не могут. А потому, стоило Рему понять, что до полнолуния всего три дня, Анна практически вылетела из его головы. Только иногда мысли, панически разбегающиеся, возвращались к тревогам за эту девочку. Но, как бы не сильно было желание исцеления Анны, отсутствия полнолуний Ремус желал все-таки больше, особенно в их непосредственной близости.

Больше всего ему не нравились помещения, в которых его непременно запирали каждую луну. Защищенные магией каменные сараи где-то в глубине леса, где не будет необычным случайно вырвавшийся из-за магической завесы дикий волчий вой.

Ему всегда было немного интересно, что делают в такие ночи его родители. Он никогда не спрашивал — до полнолуния был абсолютно выбит из колеи, после — физически разбит, а потом старался просто не вспоминать об этом, насколько представлялось возможным. Наверное, уезжали обратно домой — чего им сидеть где-то в чаще?.. Решив не гадать, а спросить наконец, Люпин спустился из своей комнаты, где сидел в тишине последнюю пару часов, в гостиную, где и застал мать.

— Ма-ам, — позвал ее Ремус, усаживаясь рядом на диван.

— Да, Рем? — откликнулась Элен, не поднимая глаз от книги.

— А что вы делаете в... полнолуния? — тихо спросил он.

Миссис Люпин подняла голову и отложила книгу в сторону, глядя теперь на сына.

— Обычно остаемся где-нибудь неподалеку, с машиной, — ответила она. — А что?

Ремус отвел глаза:

— Это ведь опасно.

— Чем? — удивилась мать.

— А вдруг я вырвусь? Тогда ведь... вас покусаю, — горько сказал он.

На лице Элен отразилось все ее сочувствие сыну. Притянув его к себе и обняв, она успокоительно прошептала:

— Мы же не просто так сидим, а следим за магической защитой. По очереди.

— Правда? — переспросил Ремус.

— Ну конечно, — чуть улыбнулась Элен. — Кстати, почему ты спросил?

Рем пожал плечами.

— Не знаю. Просто стало интересно.

Мама кивнула и, взглядом удостоверившись, что с сыном все более или менее в порядке — ибо в преддверии полной луны нормально все с Ремусом быть не могло, — Элен снова погрузилась в чтение, а сам Люпин-младший поднялся обратно в свою комнату.

Время словно бы стремилось поскорее потратить себя, убегая от Рема. Как бы ни ждал со страхом этого судного дня Люпин, все равно полнолуние наступило очень неожиданно.

Проснувшись утром ужасного дня, ночь которого станет худшей ночью за последний месяц, Ремус не нашел в себе силы тут же встать и направиться вниз. Хотелось снова провалиться в сон. И чтобы не просыпаться до тех пор, пока он вновь не станет человеком.

Однако выбора тут уже не оставалось. Превращение состоится, так или иначе, и он вынужден будет это терпеть. Почувствовав прилив внезапного раздражения к словам Анны, всплывшим в памяти, о том, что всегда есть хоть какой-то выбор, Рем поднялся с кровати и глубоко вдохнул. Нет, надо успокоиться, а то однажды он сойдет с ума со своими тревогами. Одевшись, он, мрачнее грозовой тучи, спустился вниз, молча позавтракав и почти сразу же вернувшись в свою комнату, желая побыть в одиночестве.

Почти весь день Ремус пролежал на кровати, глядя в потолок, и думая о приближающейся ночи. Чем ближе становилась темнота, тем больше становился страх. И вот, когда стрелки на часах показали семь часов вечера, мальчик поднялся со своего ложа и направился вниз, неуверенно ступая и надеясь хотя бы как-то отвлечься там, внизу.

Миновав коридор, Рем оказался в гостиной. Там было пусто, а голоса семьи раздавались только со стороны кухни. Однако желание идти туда вскоре пропало, и Люпин, оглядев комнату, нашел другой способ попытаться переключить мысли. Подойдя к высокому столику, Ремус покрутил ручку старого магического радио, которое, как он выяснил в прошлый свой приезд сюда, ловило также один магловский канал — новостной. Интересно было иногда послушать о том, что происходит в жизни простецов. Особенно когда твоя жизнь тебя ни коим образом не устраивает. Через несколько минут усилий допотопный аппарат сдался стараниям Ремуса, начав издавать какие-то звуки. Несильно стукнув по боку радио, Рем услышал сквозь шум и помехи голос диктора. И, наконец, шорохи затихли, оставив только ясную речь невидимого мужины-магла.

-... день. И, в завершение выпуска, новости из Германии, — услышав это, Рем напряженно замер в кресле, в которое успел опуститься. — Вчера днем в медицинском центре «N» была проведена сложнейшая операция по восстановлению организма после автокатастрофы. Напомним, что в одном из предыдущих выпусков мы рассказывали о шотландке Анне Смит, попавшей под колеса автомобиля. Последние несколько недель она была прикована к инвалидной коляске, практически без возможности когда-либо вернуться к нормальному состоянию. Однако врачи немецкой клиники, связавшись с родителями Анны, заверили, что могут излечить девочку.

Ремус, еще совсем недавно полностью погруженный в горестные мысли о полной луне, обмер в кресле, словно каменная статуя, смотря в упор на радио и вслушиваясь в каждое слово диктора, который, как назло, решил рассказать всю историю Анны. Конечно, все это было интересно, но это можно будет узнать и у самой Анны... если все прошло успешно. Почему бы просто не начать выпуск с того, что девушка жива? Тем временем, невидимый ведущий продолжал:

— Операция была очень рискованна, с возможным летальным исходом, — на этих словах Люпин нервно сглотнул. — Однако, как говорят родители самой Анны, мисс Смит была готова пойти на такой риск.

Наконец-то, подобрались вплотную к самой важной части. Мир вокруг словно остановился, сжавшись до одного голоса.

— К сожалению, во время операции Анна Смит скончалась от внутреннего кровотечения. Врачи ничего не смогли сделать. По заявле...

Дальше Ремус ничего не слышал. Зачем слушать все эти глупости о заявлениях врачей? Много ненужной, бесполезной информации, которая слетала, как шелуха, с самого главного — она умерла.

Та самая Анна, которая могла понять и принять все. Та самая Анна, которая, будучи маглой, верила в волшебство. И была права, не отступая от своих идей. Жаль, по-настоящему об этом она никогда так и не узнала. И не узнает... Та самая Анна, которая могла бы стать его другом хотя бы просто потому, что не боялась.

Мысли путались, завязываясь морскими узлами вокруг одной страшной вести. Почему все так несправедливо? Как, как она могла умереть?

Мир внутри Ремуса словно пошатнулся, по едва выстроенным крепким стенам побежали паутиной трещины. Но это только внутри. Там, в обычном мире, все также бормотало что-то радио и сидели на кухне родители, ничего не подозревая о том, что случилось. Как же так? Почему не замерло время и все не замолчали, отдавая честь девушке Анне?..

Она умерла. Это значило, что больше никогда Люпин не сможет встретиться с ней, поговорить, увидеть эту теплую улыбку и мечтательный, пусть и немного грустный взор. Две встречи — и так запала в душу. Здесь, как в песне: «Чьи имена, как раны, на сердце запеклись». Возможно, это казалось невероятным — несколько часов знакомства, и вдруг такая грусть. Однако для того, из чьей жизни постоянно уходят те, от кого ты этого не ожидал, это — уже немало.

— Рем? — откуда-то издалека послышался встревоженный голос матери, потом — звук торопливых шагов.

И вот Элен уже оказалась рядом с ним. Мальчик почувствовал ее руки на своих плечах.

— Ты чего, Рем? — в голосе миссис Люпин звенел сочувственный вопрос.

Ремус поднял голову, чтобы посмотреть в лицо матери, и только сейчас понял, что по щекам его катятся соленые слезы, текут неудержимо. Он попытался что-то сказать, но из горла вырвался на волю только непонятный набор звуков.

— Чш-ш-ш, успокойся, не плачь, — негромко сказала Элен, притянув сына к себе.

А Ремус был просто не в силах сопротивляться. Теперь, стоило заметить собственные слезы, рыдания буквально душили его. Прижавшись к матери, Люпин-младший даже не слышал, что она что-то говорила ему, почти не замечал, как она утешающе гладила его по голове. Потому что все это просто не могло быть реальным, не могло! Наверное, диктор ошибся. Назвал не то имя, все перепутал. В его словах не могло быть правды!

Но что-то подсказывало — все верно, нет никакой ужасной ошибки. Есть только жестокая реальность. И есть девочка, смиренно принявшая собственную смерть. Была девочка.

— Рем! Выпей это, — сквозь сплошной поток мрачных мыслей прорвался голос Элен Люпин.

Открыв зажмуренные было глаза, мальчик, через пелену слез, увидел в руках матери стакан с водой. Практически не осознавая, что делает, Ремус выпил предложенное питье и снова подался назад, к маме...

Но напряжение стало отпускать. Лившиеся потоком слезы прекратились, в голове прояснилось. Проведя рукой по мокрым глазам, Рем поднял лицо к Элен, встретившись с ее недоуменным и обеспокоенным взглядом.

— Ну, лучше? — негромко спросила миссис Люпин.

Ремус, чуть помедлив, слабо кивнул.

— Не нервничай так, все будет хорошо, — мать явно думала, что Ремус просто сорвался по поводу неотвратимо приближающегося часа полной луны.

Люпин отвернулся. Теперь перед глазами были только полосатые бледно-желтые обои. До него как-то очень медленно дошло, что в стакане была не просто вода. Жаль только, что это «волшебное питье» не забрало той тяжести, что появилась на душе после слов диктора.

Видимо, нужно было сказать матери о том, что случилось. Это событие — не та вещь, которую стоило бы оставить в тайне, но... тяжело. Всего несколько слов, но как трудно произнести их.

Было ощущение, если он не скажет этого, то останется еще шанс на то, что однажды он встретится с Анной. Но одновременно он хотел поделиться горем с матерью, будучи просто не в состоянии нести в одиночку столь многое.

— Мам... — слабо окликнул Элен Ремус, по-прежнему не смотря на нее и мысленно собираясь с силами.

— Да, золотце? — отозвалась миссис Люпин.

Ремус, закрыв на несколько секунд глаза, набрал в грудь побольше воздуха и произнес сдавленным шепотом:

— Анна... умерла...

И как будто не давал ему никто лекарства. Стоило озвучить страшную новость, как снова на глазах заблестели, стекая по лицу вниз, крупные слезы. Послышался сдавленный вздох матери, тоже пораженной внезапно обрушившейся вестью. Элен ничего не сказала в ответ на слова сына, только сильнее прижала его к себе и мимолетно поцеловала.

Так они и сидели. Ремус не замечал времени, не знал, сколько уже прошло часов — или это минуты растянулись в вечность? А Элен, как молчаливая поддержка, просто была рядом со страдающим сыном. Лишь когда часы на стене отзвенели девять часов, мать сначала едва заметно, словно стесняясь, пошевелилась, а потом, наклонившись к самому уху Рема, прошептала:

— Рем... Надо ехать.

Люпин-младший уже не плакал. Просто сидел в ступоре и смотрел на стену перед собой. Слова матери мгновенно вывели его из оцепенения. Быстро повернувшись к ней, он умоляюще посмотрел на Элен и едва заметно помотал головой, отрицая реальность.

Миссис Люпин едва сдержала тяжелый вздох жалости, поднимаясь с дивана и настойчиво глядя на Ремуса.

— Нет... — совсем тихо прошептал Рем. Это был не то вопрос, не то просто слабое отрицание.

Он не хотел. Сильнее, чем прежде, было нежелание отправляться туда, где он снова станет диким волком. Разве можно еще и это? Сразу все в один день? Несправедливая судьба!

Взгляд Элен стал немного извиняющимся, однако она, несмотря на это, взяла сына за руку и потянула его с дивана к выходу — не сильно, просто показывая, что надо идти.

Ремус опустил взгляд в пол, не в силах встать на ноги. «Пожалуйста....» — мольба уже готова была сорваться с губ, но в мир вышел только слабый вздох. Собрав в кулак остатки сил, мальчик встал и, все также не глядя на Элен, пошел к выходу.

Там, в прихожей, уже стоял готовый к поездке отец, в руках у которого были ключи от одолженного автомобиля (отец Ремуса был маглом, а потому управляться с техникой простецов умел). Каждый месяц Рем видел эту картину, от которой взвыть хотелось, даже находясь все еще в человеческом облике.

Сзади подошла мать, быстро собравшаяся, после чего обратившая все свое внимание на так и стоящего без движения сына.

— Ремус... Одевайся, — глухо сказал отец. Он даже не пытался выглядеть фальшиво-бодрым, будучи посвящен в трагедию этого дня.

В который раз вырвавшись из сковавшего его оцепенения, Рем, молча, одел ботинки, кое-как завязав шнурки, накинул куртку и вышел в приоткрытую отцом дверь.

Машина уже стояла у дома. Открытая задняя дверь была прямо перед Люпином-младшим. Смотря на эту ночную картину, мальчик не мог справиться с нахлынувшими видениями прошлого. С теми, когда он также садился в машину, а потом... лучше не вспоминать о том, что будет потом.

Повернув голову вправо, Ремус увидел освещенную фонарями улицу, а там, за домами, — густые кроны деревьев парка. Ведь так недавно он вез её здесь, по этой улице, к ней домой. Сейчас тот дом опустел. Зияли холодом не зажженные окна — родителей Анны долго еще не будет здесь. А когда вернутся, все будет только хуже.

Вздохнув, Ремус шагнул вперед и сел на заднее сидение, захлопнув за собой дверь дрожащей рукой. Джон и Элен уже сидели на передних сидениях. То и дело Рем ловил на себе взгляд матери — в зеркале заднего видения. Но не отвечал на эти обеспокоенные взоры ничем, кроме угрюмого молчания.

Автомобиль сдвинулся с места, и вскоре вечерний Баки уже остался позади, сменившись лесом, становившимся все темнее и темнее. С каждым оставленным позади метром Люпина трясло все больше. И он ничего не мог с собой поделать, сжимая ручку двери с такой силой, что белели и немели пальцы. Мысли путались, переходя с одних раздумий на другие. Это было новшеством. Обычно он не мог помышлять ни о чем, кроме полной луны, а теперь в одном ряду с ночным небесным светилом стояла хрупкая темноволосая девочка.

— Приехали, — мрачно возвестил отец, заглушая двигатель.

Подняв глаза, Ремус увидел сквозь автомобильное стекло небольшое каменное здание с железной дверью и парой окон — высоко, под самой крышей. Сглотнув, мальчик хотел было выйти на встречу своей судьбе, но тут взгляд его сместился чуть в сторону. Там, среди деревьев, стоял кто-то, подозрительно похожий на... оборотня?! Однако, стоило Рему моргнуть, и зверь пропал. Теперь меж деревьями был только куст, чьи листья трепетали на неожиданно холодом ветру.

Это он там был... он сам... как отражение себя. Отпрянув от стекла, Люпин вжался в спинку сидения, испуганно глядя, как родители выходят из машины. Как отец приближается к зданию и отпирает дверь ключом. Как мама открывает дверь, через которую ему следовало выйти сейчас.

Но он не мог. Все те крупицы самообладания, что оставались еще при нем, развеялись по лесу.

— Я не пойду, — едва слышно прошептал Ремус, кусая губы.

Элен, жалостливо на него глядя, безжалостно протянула к сыну руку:

— Идем, Рем... надо.

Ужасное слово. «Надо». Зачем оно, когда есть страх? Может, если он не войдет туда, то не превратится? Потому что это много, слишком много... Анна и полнолуние.

— Пожалуйста, нет... — все также тихо попросил Ремус, уже не осознавая, что делает и говорит.

Тот благоразумный и взрослый не по годам мальчик Ремус Люпин пропал, оставив лишь маленького, испуганного и раздавленного ребенка.

Будь он в обычном своем состоянии, то непременно бы заметил, что Элен не многим лучше, чем ему сейчас. Особенно когда она, обхватив его руки своими, фактически силой выволокла его из автомобиля, впрочем, тут же прижав к себе.

— Рем... Рем, послушай, — зашептала она, опустившись на четвереньки и заглядывая в лицо сыну. — Спокойно, слышишь? Все хорошо... идем... там безопасно...

Ремус замотал головой, неустанно отрицая горькую правду.

Это полнолуние будто вернуло его в прошлое. В то прошлое, когда только-только прошло его первое превращение... Когда он ехал на второе в своей жизни, уже зная, что это, но еще не научившись сдерживать себя и не привыкнув к этому, не понимая, что теперь уже никто и ничего не изменит.

— Ремус... Не бойся, все будет хорошо, — негромко шептала Элен, сама, впрочем, в своих словах не уверенная.

Ничего не будет хорошо.

Ремус снова помотал головой, все равно понимая, что если не пойдет сам, то родители будут вынуждены его заставить пойти.

— Рем, идем, — рядом появился разобравшийся с дверями здания отец.

Джон решительно взял сына за руку и пошел к «дому». А Ремус уже и не сопротивлялся, больше просто не мог.

Вот, каменное здание все ближе и ближе. Вот он переступает высокий порог, оглядывая практически пустое помещение — темное и холодное. Вот он оборачивается, видя в дверном проеме родителей, чьи лица не выражают ничего, кроме сочувствия.

— Пожалуйста... не надо... — последний шанс.

Страх и печаль совсем лишили его рассудка... как будто что-то зависело от несчастных родителей, вынужденных отдуваться за полную луну и Фенрира Сивого.

— Не бойся... Все будет хорошо, — как заведенная, в сотый раз повторила эту фразу Элен.

Джон же только кивнул и, в последний раз долго посмотрев на сына, начал закрывать дверь.

Лязгнул замок, и в здании стало просто невероятно темно. Те несколько несчастных окон под самой крышей не могли разогнать темноту, царившую внутри «домика». Судорожно вздохнув, Ремус отвернулся от двери и прошел дальше в здание, в изнеможении опустившись на лежащий на полу драный матрас.

Анна... Если бы она была рядом, стало бы полнолуние проще? Вдруг, пусть она и магла, но есть у нее какая-то сила? Магическая и непостижимая.

Впрочем, здесь все просто. И не надо придумывать названия этой силе, извращая ее истинное имя. Любовь.

Две встречи. Так мало... и так много. Но ему думалось, что скорее мало, чем много. Они ведь о стольком еще могли поговорить, помочь друг другу... опять же — стать друзьями. Да только снова судьба распорядилась не так, как хочется нам. Ремус сидел и вспоминал слова Анны о том, что ей нужно либо все, либо не нужно ничего. Видимо, она действительно была готова к тому, чтобы никогда уже больше не очнуться после операции. А он сам не был готов к тому, что все может повернуться так. Ведь каждый до конца надеется на лучшее.

Люпин даже не пытался остановить снова полившиеся слезы. Смысл? Волки не могут плакать, а скоро, совсем скоро, он превратится... Оставалось не так много времени на то, чтобы думать, как разумное существо. Волку это будет не интересно. Ему нужна свобода, а не жизнь человека, который мог бы стать его потенциальным обедом. Как бы ни было это жестоко, Ремус понимал, что такое его звериная сущность.

Свет, падающий с потолка, стал чуть ярче. Лунная полоса, словно нарисованная на пыльном полу, приблизилась к Люпину и замерла, едва коснувшись его руки.

По всему телу прошла дрожь, и Ремус понял — началось. С каждой секундой дрожь становилась все сильнее. До тех пор, пока не превратилась в боль, ломающую его тело.

Она могла бы помочь...

Руки и ноги словно выкручивали тисками.

Могла бы... потому что понимала...

Теперь, вместо рыданий, из горла вырвался крик боли, слабым эхом отскочивший от каменных стен здания.

Анна...

Тело было уже практически волчье. Оставались те несколько секунд, когда он еще мог думать, как человек, будучи волком... И их он потратил на то, чтобы сказать: «Вернись, Анна!»

Но из волчьей глотки вырвался только печальный громкий вой.

Царапнули по каменному полу звериные когти. И сознание провалилось в темноту, уступив место волку.