Ночь перед казнью (джен)

Вот она, наконец, правда.

Холодно... Как же, чёрт возьми, холодно... Раньше я никогда не понимал, что значит жить в полном смысле этого слова, а сейчас... Впрочем, что об этом теперь думать? Мне осталось жить всего-то несколько минут, скоро все закончится, и я обрету покой, о котором даже не смел мечтать. Стоп! А обрету ли я его? Кто сказал, что после смерти все станет проще? Никто, так что, Поттер, кончай мечтать и топай, наконец, в Запретный лес навстречу своей судьбе...

Признайся, Гарри, ведь тебе больно не от того, что ты сейчас умрешь, а от того, что тебя предал сам Дамблдор, растивший тебя как свинью на убой (как Вы, однако, точно это подметили, профессор Снейп!)... Нда... а я-то, наивный, думал, что был ему дорог... Поттер, ты непроходимый дурак, ты знаешь об этом? За свои почти восемнадцать лет пора бы этот пункт себе уяснить — никто тебя не любил и не любит, ты один как перст. Тебя любили только твои родители, так рано ушедшие из жизни, а всё опять же по твоей милости... Чёртов Избранный! Ну почему я? Почему? Почему мир так несправедлив? Я ведь никому никогда сознательно не причинял зла, я всегда мечтал быть, как все... только у меня это не получалось...

Впрочем, предательство Дамблдора — почти пустяк. Тот руководствовался далеко идущими принципами, ну а я... я был слишком глуп и наивен, чтоб это видеть. Мне дали жить ровно столько, сколько положено по времени для уничтожения всех крестражей. Я всё это время, как послушная марионетка, разрубал те ниточки, которые связывали не только жизнь Волан-де-Морта, но и меня самого! Как всё блестяще продумано! Пускай крестражи уничтожает тот, кто заведомо обречен на гибель....

Конечно, ему ведь прекрасно было известно, что я пойду до конца, не стану уклоняться от своей участи, несмотря на то, что это и мой конец. И Волан-де-Морт, и Дамблдор прекрасно знали, что если в моих силах будет возможность спасти других людей, что ж, я сделаю это...Не важно, какую цену мне придется заплатить, важно лишь то, что я не хочу, чтоб ради меня кто-то умирал...Проклятье, Гарри, не смей сейчас думать о Римусе, Тонкс, Фреде... Их уже не вернуть... а вот других ты потерять можешь, если немедленно не прекратишь себя жалеть!

Снейп... надо же... никогда бы не подумал, что этот мерзкий и скользкий тип на самом деле был так горячо привязан к маме... Что, Поттер, тебе его жалко, да? Признайся! Да, мне его жалко... Меня сейчас пронзает мысль, что я и Снейп невероятно похожи: оба полукровки, у обоих несчастливое детство, у обоих жизнь выдалась не сахар... Он-то все это прекрасно знал, но никогда не давал мне понять, что ему было меня жалко... Поттер, ты белены объелся! Где это ты слышал, что Снейпу тебя было жалко? Что-то я сей пунктик не припомню... Он все делал ради мамы, ради той женщины, которую он любил, ради той, которая умерла, пожертвовав собой ради своего на редкость бездарного сына... Да, я бездарен и даже не отрицаю это! Волшебник из меня, по сути, так себе... Пророчество — это полный бред, в который поверили Альбус Дамблдор и Тёмный Лорд. А ты, Гарри, всего лишь пешка, которую умело продвигали все это время вперед. Ты нужен был Дамблдору и волшебному миру только как орудие уничтожения самого темного и опасного колдуна всех времен и народов! Горько, но это так. А сейчас ты должен выполнить свою последнюю миссию — выйти к Волан-де-Морту и позволить ему себя убить, потому что внутри тебя находится его крестраж... Чудесные перспективы на будущее, не так ли?

Однако... у тебя, Поттер, проблемы, осознаешь (правда, не только у меня, но и у всего Волшебного Мира, не стоит, Гарри, быть столь эгоистичным и взвешивать всю вину на себя)? Дамблдор все-таки тебя переоценил — ты не сделал все, что от тебя требовалось...Нагайна, последний крестраж... она еще жива...Конечно, есть Рон и Гермиона, они знают, что делать, и я надеюсь, что они справятся. Теперь мне во всяком случае понятно, почему покойный директор разрешил мне посвятить моих лучших друзей в эту страшную тайну — он уже тогда предвидел, что не все может пройти гладко, и я-таки могу помереть раньше, чем ему того бы хотелось.

Все, хватит себя жалеть... Я иду вперед с гордо поднятой головой. Я никогда не плакал, только, наверное, в пять лет, когда пришло понимание того, что тетя и дядя меня не любят... и не полюбят никогда, что бы я ни делал. Да, тогда мне было больно, думаю, после того случая, я думал, мне никогда не сможет быть больнее... Я ошибся. На тринадцатом году жизни я обрел Сириуса, который стал мне отцом, братом и другом в одном флаконе, но уже в пятнадцать лет и его не стало — как это ни прискорбно признавать, по моей глупости.

Странно, теперь я осознаю, что пора бы, наконец, мне и всплакнуть, но я почему-то этого не делаю, хотя очень хочется. Это жуткое ощущение пустоты... оно везде. В голове, на сердце, вокруг меня — я не слышу никаких человеческих голосов, хотя сейчас был бы рад даже услышать голоса Дурслей... Да, тетя Петунья и дядя Вернон, удивительная ирония судьбы, вы с самого начала были правы, а я вам не верил...Вы же говорили мне, что я кончу так же, как и мои родители — да, это действительно так. Мы с вами больше никогда не увидимся, вы никогда больше и не сможете сказать мне, что я урод, псих, и как вы меня там ещё называли? Сейчас я даже и не вспомню. Все это уже не важно, это настолько блекло и тускло по сравнению с тем, что мне сейчас предстоит...

Я не буду ни с кем прощаться. А зачем? Чтоб меня пожалели? Сейчас мне этого не надо. После событий этой ночи я не верю уже ни во что — мою веру отобрали самым, что ни на есть, жестоким образом. Рон и Гермиона... самые дорогие и близкие мне люди... как же я хочу, чтоб этот кошмар закончился, в первую очередь, для вас. Хочу, чтоб вы поженились, народили кучу миленьких рыжеволосых малышей, унаследовавших бы безбашенный и веселый характер своего отца и материнское доброе сердце и умение трезво вести себя в самых непредсказуемых ситуациях. Возможно, они даже назовут одного из своих многочисленных дитятей в твою честь... Гарри Рональд Уизли! А ничего себе так, звучит! Надеюсь, они поймут меня и не станут осуждать за то, что я не попрощался.

Джинни... милая, дорогая и любимая... удивительно, что сейчас я о тебе практически не думаю... Не от того ль, что сейчас моя любовь к тебе кажется призраком того прошлого, которого не вернуть? Может быть и так... Надеюсь, что ты не долго будешь по мне горевать, встретишь доброго и умного парня, который сможет стать для тебя надежной и крепкой опорой по жизни, в общем, тем, кем бы я при всём своем огромном желании точно бы стать не смог... Я почему-то знаю, что если бы мне посчастливилось выжить в эту ночь, то моя жизнь... она всё равно бы рано или поздно разлетелась бы как карточный домик просто потому, что я так устроен. Я люблю Джинни, но, наверное, не достаточно, не так, как любят друг друга Рон и Гермиона и не так, как любили мои родители, и уж точно не так, как любил профессор Снейп мою мать... Как же тогда объяснить мои чувства к Джинни? С чего я вообще взял, что люблю её? Если честно, я её и не люблю в этом смысле. Она для меня слишком... идеальная. Слишком красивая, слишком домашняя, ну а я... совершенно другой. Джинни — это девушка, которая похожа на мою мать, именно так я представляю себе Лили Эванс в школьные годы... Те же рыжие волосы, тот же задор в глазах, только цвет другой...

Чёрт... а я и не заметил, как прошел весь замок и дошел наконец-то до Запретного леса... Лес окутала жуткая пугающая тишина, как будто там что-то затаилось. Ахаха, Поттер, ну ты и юморист! Конечно, затаилось! И очень даже конкретное что-то. Враг всей твоей грёбанной жизни с кучкой раболепных прихвостней...

Тааак... а зачем я полез в карман? Что-то гладкое скользнуло мне в ладонь. Вытащив, я обнаружил снитч — тот самый золотой шар, что оставил мне в завещании Дамблдор. Снитч с неразгаданной загадкой... «Я открываюсь под конец», — вспомнилось мне, и я поднес снитч к губам и прошептал: — Я скоро умру.

Лишь пара мгновений отделяла меня от моего финала — вспышки зеленого пламени, которая будет произнесена тонкими губами на змеином лице.

Было уже далеко за полночь. Несмотря на то, что стояло начало мая, было довольно прохладно — с небольшими перерывами начинал дуть промозглый ветер. Высокий человек в черном плаще стоял посреди поляны Запретного леса, которую освещал горящий огонь. В его дрожащем свете видна была группа глухо молчащих, настороженных Пожирателей смерти, которые стояли вокруг поляны на почтительном расстоянии от того, на кого время от времени бросали пугливые взгляды. Некоторые и здесь не снимали своих зловещих белых масок с прорезями для глаз и капюшонов, лица других были открыты. Однако всех их объединяло то, что ни один из них не решался отвести свой взгляд от того, кто мрачно и сосредоточенно вышагивал по поляне…

Чуть поодаль сидели два великана, отбрасывая на поляну огромные тени; их жестокие, грубо вытесанные серые лица были похожи на скалы. Неподалеку от костра сидел Фенрир, который сгорбился как старик. Казалось, он был единственным, кто не обращал никакого внимания на высокого человека с отвратительным змееподобным лицом и горящими от возбуждения красными глазами, которые в отблесках костра казались горящими угольями. Фенрир грыз свои длинные ногти,  задумчиво глядя на пламя костра, которое было единственным ярким пятном на фоне окружающей действительности. Высокий белокурый Роул покусывал кровоточащую губу — он караулил Хагрида, связанного по рукам и ногам и прикрученного веревками к большому дереву. Беллатриса с подобострастным вниманием следила за своим обожаемым хозяином, и взгляд её красноречиво свидетельствовал о том, что она перегрызет глотку любому, кто посмеет потревожить покой Тёмного Лорда. Люциус Малфой выглядел запуганным и сломленным (сейчас никто бы не разглядел в нём того величественного и высокомерного аристократа, каким он был со своего рождения), в запавших голубых глазах Нарциссы читались недобрые предчувствия. 

Казалось, что все чего-то ждут… В воздухе витало ощущение тревоги, опасности, которое исходило в этот раз не от Темного Лорда, а от самого Запретного леса. Несмотря на то, что у всех собравшихся вокруг Волан-де-Морта были воистину железные нервы, многие готовы были бы расстаться со всем своим золотом из банка Гринготтс, чтобы оказаться подальше от этого жуткого места. Пожиратели смерти понимали, что финальный поединок между Надеждой Волшебного мира и их хозяином неизбежен, они радовались этому и ужасались одновременно. Радовались, потому что всё, наконец-то, закончится — скорее всего, победой Темного Лорда. Однако среди них были и такие, кто верил в победу семнадцатилетнего Гарри Поттера. Если бы речь шла об обычном подростке, они, разумеется, бы рассмеялись, но…Поттер есть Поттер: не зря же Тёмный Лорд так одержим тем, чтобы убить этого мальчишку. К тому же, знание о существовании таинственного пророчества о Поттере и Волан-де-Морте успело распространиться. И логика многих была понятна: если Темный Лорд верит в пророчество и в то, что Поттер является угрозой для него, то, значит, есть веские основания ему верить, и мальчишка не так прост, как кажется….  

Все взгляды были обращены на Волан-де-Морта. Он стоял с опущенной головой, держа в пальцах Бузинную палочку, палочку из-за которой ему пришлось убить одного из своих самых сильных сторонников, Северуса Снейпа. На первый взгляд могло показаться, что он молится или считает про себя, как считает водящий, когда играют в прятки. Однако Пожирателям смерти прекрасно было известно, что такая мрачная сосредоточенность овладевает их хозяином лишь тогда, когда он собирается убить… Над его головой, свивая и развивая кольца, парила огромная змея Нагайна в сияющей зачарованной сфере, похожей на чудовищный нимб.

Тёмный Лорд не обращал внимания ни на кого. Он целиком и полностью погрузился в свои мысли. Вся его страстная и пламенная натура была поглощена на том, что скоро, очень скоро, к нему должен явиться тот, кого сама судьба назначила ему в противники… Гарри Поттер, Мальчик, Который Выжил, мальчишка, который на протяжении многих лет изводил все его существо, круша все его планы…

Он прекрасно помнил ту дождливую ветряную ночь, когда впервые попытался убить этого ребёнка, но обнаружил, что не может этого сделать. После того, как он хладнокровно, быстро и беспощадно убил супругов Поттеров, он тщательно прицелился, наведя свою волшебную палочку мальчишке прямо в лицо; он хотел увидеть, как это произойдёт, своими глазами наблюдать уничтожение необъяснимой угрозы, о которой вещало так и не узнанное целиком и полностью пророчество Сивиллы Трелони. Ребёнок заплакал — похоже, понял, что перед ним не его родители… Плач был неприятен, ёще в приюте он не переносил детского нытья. Он произнес убивающее заклятье, и тогда он был сокрушен. Он был ничто, ничего не осталось, кроме боли и ужаса, он должен был скрыться, спрятаться, подальше отсюда, где надрывался от плача испуганный ребёнок…

Он был вырван из тела, стал меньше, чем дух, чем самое захудалое привидение… но всё-таки он был жив. На протяжении многих лет ему приходилось бороться со смертью, секундой за секундой, бесконечно заставляя себя существовать… и ему это удалось. Однако он был слабее любого живого существа и не мог себе ничем помочь. Все его мысли тогда были сосредоточены на выживании, и лишь иногда, когда разум прояснялся, он повторял себе, как мантру, что во всём виноват Гарри Поттер… Мальчик, рождённый в конце июля тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Полукровка. Сын Поттеров, потомок Певереллов....

Последняя мысль снова напомнила ему о Пророчестве, подслушанном Снейпом. Тогда, узнав о нём, он тут же понял, что под Пророчество подходили только два мальчишки — сыновья Поттеров и Долгопупсов. Казалось бы, чего проще — взять и уничтожить обоих, но... он тогда сразу остановил свой выбор на Гарри Поттере, хотя многим его последователям (в том числе и Бэлле) была это непонятно. Ну, ещё бы! А вот он руководствовался совершенно определёнными соображениями. Во-первых, младенец-Поттер полукровка, как и он сам, а Долгопупс — нет. Во-вторых, он прекрасно помнил своё генеалогическое древо. И у него, и у Поттера дальними предками были Певереллы, стариннейшая волшебная семья, которая пресеклась по мужской линии. Мраксы были в родстве с самим Салазаром Слизерином и Кадмусом Певереллом, а вот Поттер был прямым потомком Игнотуса. Так что в какой-то степени его и Поттера можно было бы считать семиюродными или ещё какими-то братьями, а вот с Долгопупсом он в подобном родстве не состоял. Впрочем, была и третья вполне весомая причина — по его мнению, лучше убить было полукровку, чем чистокровного, однако... да, тогда он старательно отогнал от себя невеселые мысли о своем папаше-магле, это было то, что он поклялся самому себе не вспоминать и никому не позволял себе об этом напоминать... Слишком большую травму приносили ему эти мысли...        

Неожиданно размышления его были прерваны. Долохов и Яксли вступили в круг, и Волан-де-Морт поднял глаза.

— Его нигде нет, повелитель, — сказал Долохов. Голос его слегка дрожал, тем самым выдавая страх, и любому Пожирателю смерти, находящемуся в Запретном лесу в эту минуту была абсолютно понятна эта реакция — никто не сомневался, что если Темный Лорд не получит в эту ночь мерзкого мальчишку Поттера, то… страшно было представить, что с ними со всеми сделает их хозяин. Было ясно одно — одним Круциатусом тут явно не отделаешься.

Однако ни одна черта не дрогнула в лице Волан-де-Морта, когда тот услышал сообщение Долохова. Он медленно крутил в длинных пальцах Бузинную палочку. Слова Долохова прозвучали сейчас, по меньшей мере, странно — он не верил, что Поттера нигде нет, такого просто не могло быть. Если сейчас он был в чём-то уверен на все сто процентов, так это в приходе мальчишки… Теперь, когда из всех его крестражей осталась одна Нагайна, Поттер обязан был появиться. Тёмный Лорд до сих пор не мог понять только одного — как мальчишка сумел разгадать его тайну. Да, скорее всего, этот охотник до знаменитостей и любитель ананасов Слизнорт поведал проклятому старику о подростковом интересе своего любимого талантливого ученика Тома Реддла к бессмертию и способам его достижения. Однако это не объясняет того, каким образом все его крестражи были найдены. Только если… да, Поттер имел доступ к его голове через свой шрам, но как, чёрт возьми, он, Тёмный Лорд, самый искусный легилимент среди всех живущих, не сумел ощутить присутствие мерзкого мальчишки в своей голове? На этот вопрос у него не было ответа. Он не понимал, как работает шрам Поттера, хотя этот вопрос занимал его с того самого вечера, когда он попытался овладеть мальчиком в Отделе Тайн. Несмотря на то, что Поттер был неимоверно слаб в ментальной магии и не мог ему ничего в этой области противопоставить, ему удалось каким-то непостижимым образом изгнать его, Тёмного Лорда, из своей головы, да еще так, что у него потом несколько месяцев после этого эпизода была жуткая мигрень, после которой он старательно закрывал свой разум, боясь неожиданного вторжения.

— Повелитель… — это заговорила Беллатриса. Она сидела рядом с Волан-де-Мортом, растрепанная, с исцарапанным лицом, но целая и невредимая. Сейчас она была похожа чем-то на Медузу Горгону — волосы её развевались по ветру словно змеи.

Волан-де-Морт поднял руку, останавливая ее, и она не договорила, глядя на него с почтительным обожанием.

— Я думал, он придет, — сказал Волан-де-Морт со своим высоким, ясным голосом, устремив взгляд в пламя костра. — Я ожидал его прихода. Видимо, я… ошибся.

Вдруг кто-то громко и отчётливо произнёс:

— Нет, не ошиблись.

На поляне возник Гарри Поттер, который решительно прошел в центр поляны, остановившись напротив Тёмного Лорда. Лишь пламя костра разделяло их.

С появлением мальчика со всех сошло это странное оцепенение, которое до этого момента напоминало сон. Великаны зарычали, Пожиратели смерти вскочили на ноги, раздались крики, ахи и даже смех. Беллатриса, наконец-то, перестала гипнотизировать влюбленными глазами Темного Лорда и обратила своё внимание на крестника своего покойного кузена. Грудь ее высоко вздымалась. Что-то внутри неё радостно кричало — она не сомневалась в том, что близится развязка, с которой были связаны все ее самые откровенные и потаенные мечты. Она представляла себе Волан-де-Морта, управляющего Магической Британией, где нет места грязнокровкам… Она видела себя в этом мире рядом с ним, в мире, где владыка ее сердца, наконец-то, перестанет гоняться за всякими мерзкими самоуверенными мальчишками и обратит всё своё внимание на нее — женщину, которая всегда была верна только ему.

А тем временем Лорд Волан-де-Морт стоял неподвижно, устремив свои красные глаза на подходившего Гарри. Он был спокоен, мрачен и решителен — в этот раз никто и ничто ему не помешают избавиться от Золотого Мальчика покойного Альбуса Дамблдора. Однако было одно «но», которое приводило его в смятение… Он подозревал, что Поттер мог быть его крестражем, который был создан им случайно в роковую для него ночь. Если это так, то Поттера не выгодно убивать, а, вместе с тем, щадить мальчишку после всего, что произошло за все эти годы, было попросту бы нелепо! Он, Лорд Волан-де-Морт, самый могущественный волшебник во всей Магической Британии не может расправится с каким-то жалким сопляком! Он ощущал себя настоящим посмешищем… Вдруг раздался голос, который вырвал Тёмного Лорда из забытьи:

— Нет, Гарри! Нет!

Он обернулся на того, кто издал это крик. Это был Хагрид, чьё огромное тело судорожно билось в безнадежных попытках освободиться, раскачивая макушку кроны.

— НЕТ! НЕТ! ГАРРИ, ЧЕГО ТЫ…

— МОЛЧАТЬ! — рявкнул Роул. Взмах его палочки — и Хагрид смолк.

Повисла тишина. Все застыли, шевелились лишь языки пламени да змея, свивавшая и развивавшая свои кольца в сияющей сфере за головой Волан-де-Морта.

Волан-де-Морт молча изучал мальчика, который стоял перед ним и не делал никаких попыток, чтобы на него напасть. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль, что он не видит волшебной палочки мальчишки, но тут же эта мысль погасла. Это было уже не важно. Он хотел закончить с этим поскорее — как ни странно, но ему даже не хотелось увидеть зеленоглазого паршивца, корчащегося от боли под пытками. Эти глаза… эти глаза преследовали его с той памятной ночи на Хэллоуин на протяжении многих лет; и днем и ночью он не в силах был справиться с этим наваждением, его персональным безумием…  Одно он знал точно — пока Поттер жив, он не сможет спать спокойно… Странная безрадостная улыбка искривила его тонкие губы.

— Гарри Поттер, — сказал он мягко. Его голос сливался с шипением огня. — Мальчик, Который Выжил. Пришёл, чтобы умереть.

Пожиратели смерти не шевелились. Они ждали, ждали того, что вот-вот должно было произойти. Всё вокруг замерло в ожидании. Хагрид бился в своих путах, Беллатриса тяжело дышала, супруги Малфои, переглянувшись между собой, взялись за руки…

Волан-де-Морт поднял палочку. Он по-прежнему не сводил глаз с черноволосого лохматого паренька, голова его была чуть склонена набок, как у мальчишки, с любопытством ждущего, что же будет дальше. Он не знал, как долго продолжалась эта немая сцена, но ни он, ни Поттер пока не собирались прерывать эту странную игру в гляделки. Вдруг Темный Лорд услышал внутри себя тихий язвительный смешок, который задал ему риторический вопрос: "Ну, и чего ты, позволь узнать, ждёшь? Убей его! Или боишься, а, Том?". Он вздрогнул и мотнул головой, пытаясь избавиться от непрошенного гостя в своей голове... Его мучили сомнения, но пора было решаться на что-то... тем более, мальчишка уже здесь.

Подул легкий ветерок, и ночную тишину прервал его холодный высокий голос: — Авада Кедавра! Вспышка зеленого пламени устремилась из его палочки навстречу Гарри Поттеру. Тот почему-то закрыл глаза, не сделав ни малейшей попытки увернуться от смертельного проклятия. Когда вспышка от его заклятья настигла Поттера, он вдруг ощутил спазм в горле, пульс участился, в глазах помутнело, и он понял что теряет почву под ногами…. Перед тем, как потерять сознание, лишь одна мысль пронеслась вихрем у него в голове: — Чёрт возьми! Что-то опять пошло не так! Поттер должен умереть, но, видать, не судьба и в этот раз. Однако вдруг он услышал падение чьего-то тела, не своего… Неожиданно на Темного Лорда накатило понимание, что Поттер — это его крестраж… Он только что убил самого себя… или еще нет? В глазах потемнело, и его окутала страшная тьма.