Ошибка детства в жизни взрослой (гет)

— Тео, посмотри-ка, кто на тебя глаз положил.

Взгляд его собственных, синих, даже не оторвался от тарелки, которая как обычно практически пустовала.

— Плевать.

— Да ну? Тогда, думаю, ты удивишься, узнав, что это не кто иной, как девчонка Уизли.

— Уизли?

На этот раз в синих глазах зажёгся интерес. Губы собеседника растянулись в довольной улыбке, а его — в ухмылке. Не радость, не презрение — предвкушение.

Не произнеся больше ни слова, Теодор Нотт поднялся из-за стола Слизерина и направился в подземелья. В голове его уже созрело подобие плана. В дверях он обернулся, чтобы точно убедиться, и та, кого искал, отвернулась со смущённым румянцем, внезапно вспыхнувшим на щеках. В таком возрасте не существует любви, редко случается влюблённость, но это — обычный девчачий заскок, когда неважна принадлежность к факультету, возраст, отношение к себе. Она и так бегала за Поттером, но такое вот чувство к нему, Теодору, было намного сильнее. Конечно, он же красив, загадочен, а больше ей и не требовалось. Просто это видно по глазам, а ему нетрудно было угадать тайные желания. Такие чувства — игра сердца и разума над человеком. А такой человек — игрушка для него. Слизеринцы умело манипулируют эмоциями, а уж если дело касается таких хрупких, непрочных, трогательных, сопливых и глупых — грех этим не попользоваться. Межфакультетская война абсолютно Теодора не трогала, он не учился в Хогвартсе только ради мести гриффиндорцам, ему не особо нравилось им пакостить. Но вот играть... Это было, пожалуй, единственным его развлечением. Наблюдать за тем, как люди собственноручно рушат свою жизнь после его практически незначительного вмешательства, забавно. С таким же успехом можно запереть человека в комнате, абсолютно пустой, и наблюдать за его терзаниями.

— Что решил? — лениво протянул Малфой, опускаясь в излюбленное кресло.

— Начну, пожалуй, с простого. Чтобы проверить, насколько всё серьёзно. Потом посмотрим, — хищно облизнулся Теодор.

— Когда? — в его взгляде заплясали чёртики.

— Дам малышке неделю набраться сил. Не больше. Уж слишком велико желание поработать со столь редким экземпляром.

Драко одобряюще кивнул, прикрыл веки, чуть откинув голову назад, вспоминая предыдущие жертвы лучшего друга, и проговорил:

— Хочешь ты или нет, но услугу ты мне оказываешь в плане вражды с Поттером. Он же расстроится, когда узнает об измене подружки.

— Он, может, и не узнает. Понимаешь, мы же не знаем, насколько сильный у неё заскок. Может, она не захочет жаловаться ему.

«Я слышу твои мысли, но

ты не говоришь ничего мне

лично. И мне есть, что сказать.

Завтра после обеда буду ждать

у Выручай-комнаты.

Т.Н.»

Джинни прочитала это и вздохнула от облегчения, в следующую секунду сменившимся волнением. Ей казалось, что она уже очень и очень давно трепетно хранит в себе любовь, не показывая её и не рассказывая о ней никому. Но он догадался, он требует встречи и, что страшнее, объяснений. Она сомневалась, что признается, глядя в его глубокие синие глаза или на губы, которых так и хочется коснуться. Он хочет поговорить, но вдруг слова окажутся грубым и насмешливым отказом? Девичье сердечно не переживёт. Оно билось сильнее при воспоминаниях о будущем свидании и замирало при взгляде на самого парня, который и сам в этот раз нередко посматривал на неё за завтраком. На обеде Джинни уже не появилась. Она сидела в спальне, схватившись за голову руками, и едва ли не тряслась от страха. Что стало с ней — с храброй, самоуверенной, целеустремлённой девушкой? Просто, как она считала, любовь. Не такая, как к Гарри, которая то есть, то нет, а сильная. Такая, что не отпускает, что побуждает писать розовые стихи и улыбаться даже лучикам солнца, приветствовать всех встречных и прихорашиваться перед зеркалом. С ней такого раньше не было. Один раз в голову прокралась разумная мысль, что лучше переждать это странное чувство, но она лишь отогнала её, как назойливую муху. Зачем ждать, если можно любить?

В назначенном месте Джинни была за пару минут до указанного времени, так и не поборов дрожь в коленках.

— Здравствуй.

Она вздрогнула от практически невесомого прикосновения холодных пальцев к её талии и хотела, было, повернуться, но ей не дали. На стене стали медленно проявляться очертания двери, искусные завитки и замысловатые узоры, после чего тот же голос попросил шёпотом закрыть глаза, и тогда проход в Выручай-комнату открылся.

— Идём. Не бойся меня... Джинни. Если ты не будешь против, мы продолжим здесь, в месте, где всё спрятано. Я часто прихожу сюда, оставляю что-то, чтобы не было соблазна вернуться и вновь забрать. Самое главное, что тут есть всё, что только может потребоваться, — голос звучал то спереди, то сзади, то слева, то справа, и ей становилось всё жарче. — У меня в представлении нашей встречи была одна очень значимая вещь.

Она приоткрыла один глаз, но тут же получила ощутимый шлепок пониже спины и возмутилась:

— Что ты?..

— Тихо! — голос был явно недоволен. — Раз уж ты такая непослушная, то сюрпризов не будет, ведь этот ты испортила.

Да, она увидела огромную старинную кровать, нарушив запрет не открывать глаз. Но какое право он имел так поступать с ней? С ней, Джинни Уизли! Куда делось её гриффиндорское самолюбие, куда пропала привычка постоять за себя, куда исчезло чувство собственного достоинства? Всё это меркло по сравнению с тем огромным чувством внутри неё. Она не узнавала сама себя. Будто бы кто-то взял и поменял её характер, налепив на её лицо маску с выгодным ему выражением. Кто-то, решивший взять на себя роль кукловода и набраться опыта с хрупкими марионетками, готовый в любую секунду ножницами обрезать ниточки, если что-то пойдёт не так. Кто-то, кто умело манипулировал эмоциями. У него было имя. Теодор Нотт.

— О чём задумалась?

— Ни о чём, — сглотнула Джинни.

— Можешь открыть. Не бойся.

— Почему я должна бояться?

Горящие и одновременно ледяные синие глаза светились чем-то загадочным, уголок губ подрагивал в ухмылке. Её сердце убежало далеко вперёд от собственного привычного ритма и так вырывалось из груди, что, казалось, удары его были слышны по всей зале. Она ждала. Ждала, что же он скажет, что укажет ей делать, что попросит.

— Ты любишь меня? — только и произнёс он.

Джинни неуверенно и чуть боязливо кивнула. Теодор теперь уже по-настоящему улыбнулся и в следующее мгновение прильнул к её губам. В голове вспыхнул огонь, съедающий остатки здравого разума. Так не было ни с кем раньше: ни с Майклом Корнером, ни с Дином Томасом, ни с Гарри. Нотт делал это... по-особенному. Оторвавшись лишь на секунду, позволяя ей вздохнуть, он вновь впился в её губы, вызывая тихие поскуливания. Его руки гладили по спине, отчего по коже разбегались мурашки.

— Доверишься?

— Да, — не задумываясь, выдохнула она.

Он аккуратно уложил её на мягкое покрывало, нависая над ней и тем самым давая понять, кто главный. Она нетерпеливо потянулась к его губам, на что он тихо рассмеялся:

— Ну-ну-ну, не торопись. Я никуда не убегу, а времени у нас достаточно.

Теодор разрешил ей запустить пальчики в свои волосы тёмно-шоколадного цвета и дотронуться второй ладошкой до его щеки. Пусть и она немножко поиграет, ему ведь нетрудно сгладить неприятный осадок от их встречи, который останется у неё в памяти. Но об этом позднее. Он оставлял влажные дорожки поцелуев у неё на ключицах, шее, плечах, руках, серо-голубые глаза в благодарность светились доверчивостью. Теодор вовлёк её в нежный поцелуй. После чего достал волшебную палочку, сжав её руку. Она не вырывалась только потому, что он заставил её поверить в то, что он не сделает ей плохо. Он быстро провёл палочкой по её руке, оставляя за ней царапину. Джинни удивленно вскрикнула, а Теодор, будто извиняясь, слизнул капельку выступившей крови. И тут же повторил движение. На глазах её выступили слёзы. Она не понимала.

— Здорово, не правда ли? Я могу сделать так с твоим запястьем и лишить тебя жизни.

Она задёргалась, силясь вырваться, но некогда ласковые руки держали железной хваткой. Синие глаза не казались ей уже такими манящими, только жестокими, добрая усмешка оказалась усмешкой предвкушения и коварства. Теодор одарил её последним поцелуем — грубым, жёстким и болезненным, не беспокоясь, что она не отвечает, после чего отпустил и позволил пленнице убежать.

— Чего так бегать, я же не горло ей резал, — вздохнул Нотт, растягиваясь в постели.

Джинни неслась к себе и, добравшись, заперлась в ванной, по щекам лились слёзы. Вот до чего доводит эта бессмысленная влюблённость. Джинни бросила мочалку в стену, злясь на себя за необдуманный поступок. То есть она попала в игру. Его игру из двух этапов, один из которых она прошла. Второй мог быть продолжением, возможно, Нотт будет искать её и сделает ещё больнее. Она молила Мерлина, чтобы этого не случилось.

На следующее утро она появилась на завтраке с перевязанной рукой. Не очень мило заткнув брата, с ужасом интересовавшегося, что произошло, она осмелилась посмотреть на слизеринский стол. Джинни продолжала взирать на ухмылку и прямой, открытый взгляд синих глаз, но вскоре не выдержала и вышла из Большого зала.

Она медленно шагала по берегу Чёрного Озера, когда на талию легли знакомые руки. Она молниеносно развернулась, но так же быстро были схвачены её запястья.

— У меня с собой палочка, Нотт, — прошипела она.

— Так ты больше не любишь меня? — насмешливо прищурился Теодор.

— Ты... Я же видела, чувствовала... Ты же... Я же нравлюсь тебе.

Он чуть наклонил голову, после чего легко, почти невесомо коснулся уголка её губ и прошептал на ушко:

— Глупая, нельзя верить слизеринцам.

-

The End