Мари и Море (гет)

— Тедди, а ты любишь море?

Зелёные глаза крёстного засветились лукавым блеском. Я улыбнулся, кивнув в ответ. Улыбка получилась слегка вымученной — виной тому был долгий месяц болезни, где дни временного улучшения сменялись приступами лихорадки, похожей на долгий страшный сон. Временами он сменялся озабоченными лицами моей бабки Андромеды, крёстного и целителей больницы святого Мунго. Но после я снова впадал в мучительное забытьё.

— Не волнуйся, всё самое страшное уже позади, — сказал Гарри, по-отечески хлопнув меня по плечу.

Провалявшись весь июль в больнице с драконьим гриппом, теперь я был и вправду совершенно здоров. Но ослабленный борьбой с долгой болезнью организм не спешил возвращать меня к нормальной жизни. Я был ещё очень слаб, и, казалось, ткни меня неосторожно пальцем, я рассыплюсь на мелкие кусочки.

— Я почему заговорил о море, — крёстный чуть заметно нахмурился, как бывало всегда, когда он подходил прямиком к делу, — целитель сказал, что морской воздух будет тебе полезен. Почему бы тебе не погостить пару недель у Билла и Флер в коттедже «Ракушка»? Я уверен, они с радостью тебя примут.

— О нет, — запротестовал я, — не хочу доставлять мистеру и миссис Уизли лишние хлопоты...

— Мой мальчик, мы все одна семья, — Гарри вновь положил руку мне на плечо, — и должны помогать друг другу. К тому же, Уизли всегда рады гостям как собственным детям.

Возражать я больше не стал, так как прекрасно знал, что спорить с Гарри, если он решил помочь кому-то из близких, бесполезно. Да и в конце концов я знал семью Уизли сто лет, часто бывал у них на Рождество и на Пасху, и в такие минуты я действительно чувствовал себя частью большой крепкой и дружной семьи. И это было прекрасно.

Моей семьёй была ещё и Андромеда, но это было совсем другое. С нею мы две песчинки, вынесенные вместе на берег бурлящим океаном судьбы. Мы постоянно держались друг друга, объединённые большим общим семейным горем и большим общим семейным счастьем, которое бывает, когда бабушка и внук живут в полной гармонии. Злой рок сделал меня единственным близким ей человеком, центром её вселенной, и она отдала мне всё, что только могла дать. Я в свою очередь платил ей глубокой любовью и привязанностью, на которую только был способен.

Но совместный досуг с семьями Поттер и Уизли, который я так любил, вызывал в Андромеде скрытое напряжение. Не то чтобы она не любила этого общества, но тень её сестры Беллатрисы, принесшей столько горя и Поттерам, и Уизли, да и всему волшебному миру, нагнетала на бабушку стойкое чувство вины. Она стыдилась своих манер, своей величественной осанки, того, что она Блэк, хотя никто и никогда не посмел бы упрекнуть её в этом.

Беллатриса Лестрейндж убила и мою мать. На старом фото я видел эту женщину с чёрными безумными глазами, так удивительно похожую на Андромеду. И тогда мне самому стало ужасно жутко от мысли, что в моих жилах течёт та же кровь, что когда-то давала жизнь и этому порождённому дьяволом существу.

Узнав о затее Гарри, Андромеда не пришла в восторг, но, выслушав доводы крёстного, всё-таки решилась отпустить меня к Уизли. Когда мы аппарировали неподалёку от «Ракушки», ничто не дрогнуло во мне. Волосы мои приобрели бирюзовый цвет, как бывало всегда, когда я был полностью спокоен (способности метаморфа передались мне от матери). Я абсолютно не подозревал, что за эти пару недель коренным образом изменится вся моя жизнь.

За долгие годы коттедж «Ракушка» разрастался, превратившись в большой уютный дом. Дети Уизли росли, Билл Уизли обзавёлся солидным брюшком, и только над прекрасной Флер Уизли, казалось, время было не властно.

— Здорово, Тед, — приветливо поздоровался Билл, стоявший со всем семейством на просторной веранде, — мы заждались тебя! Не стесняйся, чувствуй себя, как дома.

Миссис Уизли, одарив меня сияющей улыбкой, расцеловала в обе щеки.

— Мы очень рады тебе, mon cher , — произнесла она с французским акцентом, — надеюсь, тебе понравится у нас.

Доминик, пятнадцатилетняя дочь Уизли, вслед за матерью потянулась к моей тщательно выбритой накануне щетине. Она звонко рассмеялась, чмокнув меня, и что-то пролепетала по-французски. Кокетливо накрутив рыжий локон на палец, она, казалось, готова была растратить на меня все чары, доставшиеся ей в наследство от бабки-вейлы.

— Здравствуй, Люпин, — двенадцатилетний Луи, серьёзно глядя на меня голубыми глазами, деловито пожал мне руку.

За спиной его стояла ещё одна фигура. Даже в простом летнем платье Мари-Виктуар выглядела по-королевски. Идеально сложенная, светловолосая и голубоглазая, она слыла первой красавицей Хогвартса и училась на курс младше меня. Её называли снежной королевой, ибо одарённая необычайной красотой, она не подпускала мужчин близко к себе. Каждый мечтал растопить её ледяное сердце, но мисс Уизли никому не давала шанса. Стали поговаривать, что она лесбиянка, но незадача была в том, что с девушками Мари-Виктуар общалась крайне мало и никак не проявляла своей заинтересованности к ним. В конце концов, молва сошлась на том, что она фригидна, но даже эта слава не отобрала у неё пальму первенства среди красавиц, а мужские сердца продолжали разбиваться, когда она просто проходила мимо.

Мари-Виктуар была нелюдима, молчалива и редко улыбалась. В её взгляде скользило что-то волчье, словно когда-то много лет назад Фенрир Сивый оставил шрамы на её лице, а не на лице её отца, только со временем они затянулись, уступив место гладкой белоснежной коже.

Про себя я называл её Мари, словно нежность этого имени могло смягчить её природную жёсткость и холодность.

— Привет, — сухо поздоровалась она, глядя на меня в упор большими голубыми глазами.

— Привет, — отозвался я, стараясь не смутиться под этим настойчивым взглядом.

Когда-то детьми мы играли вместе, но наше общение нельзя было назвать близким. В Хогвартсе мы чаще всего виделись в библиотеке, обменивались парой дежурных фраз и углублялись каждый в свою книгу. В этом году я окончил школу, и теперь с некоторым сожалением подумал, что больше никогда не застану Мари среди библиотечных стеллажей.

Морской воздух действительно шёл мне на пользу, и, прогуливаясь каждый день по скалистому берегу, я с радостью отмечал, как крепнут мои силы. За эти дни я здорово привязался к семейству Уизли: к Биллу, с его смешными байками за ужином; к Флер, с её ласковой улыбкой, грациозными реверансами и недожаренными бифштексами; к Доминик, с её птичьим щебетанием и мурлыканьем французских песенок; к Луи, с его показной важностью и рассказами о новой метле, и даже к Мари, которая дома была не менее молчалива, чем в школе.

Большую часть своего времени она проводила в своей комнате за книгами, поэтому я немного удивился, встретив её вечером на берегу.

— Ты любишь море, Тедди? — спросила она своим бархатным голосом, указывая нежной ручкой в сторону бушующих волн.

— На небе только и разговоров, что о море, — улыбнулся в ответ я.

Она удивлённо сдвинула брови, словно я сказал несусветную глупость, и поспешила переменить тему.

— Чем ты планируешь заниматься дальше? Я слышала, ты мечтаешь о карьере аврора, как Гарри...

— Да, но только экзамены в Академию Авроров я пропустил из-за болезни, — тяжело вздохнул я, — придётся ждать следующего года.

— А разве Гарри ничем не может помочь? — произнесла она, вглядываясь в неспокойное море.

— Может, но не хочет злоупотреблять служебным положением. И я с ним согласен, — твёрдо добавил я.

— Что же ты будешь делать целый год? — Мари вновь перевела на меня взгляд.

— Попытаюсь найти какой-нибудь заработок. Не хочу сидеть на шее у Андромеды и крёстного.

Мари сочувственно улыбнулась.

— А ты, — спросил я, — я слышал, ты увлекаешься магическими существами получеловеческой природы?

— Да, — криво улыбнулась она, — ты не находишь, что для таких, как мы, это очень актуально?

Я мысленно согласился с нею.

Мы молча шли вместе по скалистому берегу. Рядом шумело море, и каждый из нас думал о своём. Неожиданно Мари остановилась, повернувшись ко мне.

— Тедди, — волны заглушали её чуть дрожащий голос, — я красивая?

Я взглянул на неё с изумлением. Уж ей-то вовсе не стоило сомневаться в своей красоте. Но голубые глаза смотрели на меня вполне серьёзно, без тени кокетства.

— Да, — после затянувшейся паузы ответил я.

— Ты... хочешь меня? — почти выдохнула она.

Я онемел, погрузившись в ступор. По правде говоря, я никогда не думал об этом. Мои соседи по комнате в Хогвартсе непременно доставали её фото из-под подушки перед каждым сеансом онанизма. Но мне даже в голову не могло прийти сделать что-то подобное.

От ответа меня избавил звонкий голос Доминик.

— Мама зовёт вас пить чай, — крикнула она, с любопытством оглядывая то меня, то старшую сестру.

За столом я оказался прямо напротив Мари, и наши глаза продолжали тот диалог, который начался на берегу. Она пила чай жадно, большими глотками, смешно морщась, когда горячая жидкость обжигала нежную кожицу языка. Поглощённая этим занятием, она, тем не менее, не отрывала от меня по-волчьи звериного взгляда, что никак не вязалось с её внешностью девочки-ангела с рождественской ёлки.

Что-то бумажное прошелестело под подушечками пальцев. Отодвинув мизинец, я прочитал содержимое записки. Я бросил на Мари короткий взгляд и поднялся из-за стола. Записка ничуть меня не смутила, словно мы с Мари заранее условились о встрече на берегу моря в полночь, а сейчас она просто напомнила мне об этом. Пожелав семейству спокойной ночи, я вышел из кухни. Ласковая улыбка Флер и рукопожатие Билла подкормили во мне волка, имя которого совесть. В полуночной встрече с Мари было что-то противозаконное и неправильное. Но был во мне и другой волк, больше похожий на бешеного пса, много лет терпеливо сидящего на цепи, пока цепь неосторожных случайностей не позволила ему понять, что такое свобода. Шагнув в свою комнату, я прислонился к металлическому косяку. На удивление, мысли мои были совершенно ясны, а в душе не осталось ни капли страсти или хотя бы нежного трепета. Заглянув в большое зеркало, я нашёл себя весьма близким к полному душевному равновесию. Волосы мои были цвета индиго, насыщенного, как южная ночь. Ухмыльнувшись своему отражению, я распластался на кровати, ожидая назначенного часа, улавливая каждый звук, каждый шорох, каждое движение обитателей коттеджа «Ракушка». Вот Луи, протопав босыми ногами, скрылся за дверью своей комнаты. Вот Доминик, вдоволь нащебетавшись с матерью, нырнула под горячие струи душа. Вот прогнулся диван под грузным телом Билла, и минут через пятнадцать послышался его мерный спокойный храп.

Старые часы в гостиной пробили полночь. «Пора»,— мысленно сказал себе я. Тихо, словно лесной зверь, я выбрался из дома.

Ночь цвета индиго открыла мне маленькую фигурку на самом краю обрыва. Приблизившись, я заметил, что Мари чуть заметно дрожит, засунув аккуратные пальчики в рукава синего свитера, связанного заботливыми руками Молли Уизли. С удивлением я заметил, что забыл взять с собой что-нибудь из верхней одежды, поэтому теперь был лишён возможности предложить ей это что-нибудь на себя накинуть. Поэтому я сделал едва уловимое движение палочкой, посылая в её сторону струйку тепла.

Она обернулась стремительно, вскинув на меня свои большие голубые совершенно дикие глаза. Мари смотрела на меня в упор, почти сердито, словно я грубо помешал её уединению, словно не меня она ждала здесь, вглядываясь в синь моря.

— Ты замёрзла, — сказал я, пытаясь развеять напряжение, возникшее между нами.

Она не ответила. Медленно приблизившись ко мне, Мари молча взяла меня за руку, потянув за собой, прямо в гущу деревьев. Она неслась впереди, а я шёл за ней, словно покорный ягнёнок, стараясь отогнать от себя мысль, что она ведёт меня туда, чтобы принести в жертву лесным духам, на приятельницу которых она сейчас здорово смахивала.

Мари остановилась так стремительно, что я чуть не налетел на неё. Оглянувшись, я увидел, что мы находимся на небольшой полянке. Звёзды здесь были так низко, что казалось, потянись я вверх, я бы снёс парочку к её ногам.

Мари повернулась ко мне лицом, приблизившись почти вплотную. Только сейчас я заметил, насколько она мала ростом, ведь её голова ещё чуть-чуть и упёрлась бы мне в грудь. Лунный свет путался в белоснежных распущенных волосах, скользил по идеальному профилю. Чувствуя, как крепнет во мне желание, я из-за всех сил старался подавить себя, чтобы не наклониться к её алым нежным губам. Но Мари, словно прочитав мои мысли, вдруг неистово ринулась ко мне сама, буквально впившись в мои губы поцелуем. Опьянённый этой сумасшедшей близостью, я ещё сильнее прижал её к себе. Руки мои отправились в путешествие по нежному трепетному совершенному телу, пока губы ласкали каждый сантиметр кожи на её лице. Понимая, что теряю голову, я повалил Мари на траву. Она тихонько застонала, выгнувшись под моей ладонью, скользнувшей под свитер. Весь мой мир, такой правильный, налаженный, тонул в этом вихре прикосновений и запахов под тихую мелодию стрекочущих цикад.

— Ох, Тедди... — выдохнула Мари, когда мои губы переместились на её шейку.

Кто бы мог подумать, что эта девушка, с примесью вейловской крови, прекрасная и далёкая, мечта каждого второго мальчишки Хогвартса, будет стонать подо мной, скромнягой и паинькой Тедди Люпиным.

Я остановился, пытаясь перевести дыхание, но тёплые ладошки Мари оказались под моей рубашкой, возвращая меня в царство такого неожиданного, неизведанного ранее наслаждения. Нет, у меня были и ранее девушки, точнее одна — пышная и румяная как созревшее яблоко, грудастая Джун с моего курса. Джун была из тех, с которыми парни впервые познают прелести сексуальной жизни, из тех, кто то ли забавы ради, то ли от безысходности, добровольно отдают себя в жертву похоти малолетних юнцов.

Мари была другая. Холодная и дикая, чуть высокомерная, она несла себя как королева, не давая никому поставить хотя бы маленькое пятнышко на носке своих бархатных туфель. И вот теперь Мари-Виктуар Уизли, пьянящая как крепкий ром, словно воспламенилась в моих объятиях, превратившись в один сплошной оголённый нерв, чувствительный к каждому моему прикосновению. Это было так странно и неправильно, не поддавалось никакому мало-мальски разумному объяснению, и эта мысль заставила меня вынырнуть из водоворота чувств и эмоций, охвативших меня. Я резко отстранился от Мари, ловя пересохшими губами холодный ночной воздух. Когда я вновь взглянул на неё, то увидел, что Мари сидит, глядя на меня волком, словно только что не было этого безумия.

— Вот так значит, — в голосе Мари читалась несвойственная ей ярость, — чем же я не хороша для тебя?

Стремительным движением она поднялась с земли. Я последовал её примеру. Хрупкие пальчики сжались в кулачки, готовые кинуться на меня с ударами. Я перехватил её запястья. Она стала извиваться в моих руках, пытаясь освободиться. На лице её горели злоба и ненависть. Боль пронизала меня насквозь, и я отлетел, больно шлёпнувшись о землю. Теперь Мари возвышалась надо мной, но похожа она была не на гордую королеву, а на маленькую растрёпанную семнадцатилетнюю девчонку.

— Ты... — она выдохнула, отчаянно заглатывая воздух, — только ты один... Каждый, твою мать, нормальный парень в Хогвартсе считал своим долгом предпринять хотя бы одну попытку завоевать меня — начиная от прыщавых третьекурсников, приглашавших меня прогуляться с ними, заканчивая выпускниками, при удобном случае норовивших хлопнуть меня по заднице. Все, даже твой друг Гордон, даже прыщавый Эйб, — Мари с омерзением сплюнула на землю, — все как один считали своим долгом сообщить мне о своих эротических грёзах, в которых я играю главную роль. Будто я какая-то... — лицо Мари пылало гневом, — какая-то Джун Эсмонд. Будто я красивая кукла, не имеющая чувств и самоуважения, созданная лишь для того, чтобы быть героиней пошлых фантазий каждого, кто способен на эрекцию.

Я молча вглядывался в чёрные расширившиеся зрачки Мари-Виктуар. В гневе она была ещё прекрасней, словно простые человеческие эмоции вдохнули в неё долгожданную жизнь.

— Только ты, — в голосе Мари зазвучало отчаяние, — лишь ты ни разу не подошёл ко мне с пошлой шуточкой, наивным признанием или просто комплиментом... Я была совсем рядом столько лет, но ты ни разу, ни разу не проявил ко мне ни малейшей тени заинтересованности... — на её глаза навернулись слёзы.

Она стояла и плакала, такая маленькая и слабая, идеал красоты, способный завоевать сердца миллионов мужчин, но одарившая свой любовью того, кто менее всего, как ей казалось, в этом нуждался.

Я поднялся на ноги и неторопливо направился к Мари. Сотни разумных ответов вертелись у меня в голове, но все они были один глупее другого. Покрасневшее лицо её сияло от слёз. Лунный свет закрался в белые локоны, и один из них я сейчас медленно накручивал на палец.

В глазах Мари мелькнула надежда, и в тот же миг я прижался губами к её солёным губам.

— Я люблю тебя, Тедди, — прошептала Мари-Виктуар.

Я мог бы привести ей сотни доводов в пользу того, что это вовсе не любовь, а всего лишь страсть, притяжение к тому, кто выделился из общей массы, кто не оценил её по достоинству. Я мог бы сказать ей о том, что мы слишком разные и несовместимые, чтобы быть вместе, и много чего другого, несомненно, умного и правильного, но вместо этого я прошептал в ответ:

— Я тоже люблю тебя, Мари.