Упрямая (гет)

«Плачущие дети быстрее растут»

(Японская поговорка)

Пять баллов с Гриффиндора

(в которой рассказывается об очень интересных отношениях между преподавателем и студенткой)

— Пять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер, — прошипел над самым моим ухом вкрадчивый голос. — Курс продвинутых зелий, а кое-кто до сих пор не научился правильно перемешивать своё варево.

Профессор Снейп остановился рядом.

Всего пара фраз, и бальзам Бораго — одно из самых лучших восстанавливающих зелий для престарелых волшебников — оказался безнадёжно испорченным.

Безнадёжно, потому что в завершающей стадии приготовления требовалось непрерывное посекундное помешивание. Два раза против часовой стрелки, раз — по.

Из-за Снейпа, имеющего весьма раздражающую привычку подкрадываться, и в особенности, из-за его шипящих интонаций, я вздрогнула и отвлеклась. Всего на одну секунду.

Но этого оказалось достаточно.

Я довела процесс приготовления до конца, стараясь не обращать внимания на маячащего за спиной преподавателя.

— Десять баллов с Гриффиндора, мисс Грейнджер!

Окрик заставил меня на миг поднять глаза. Должно быть, в них отразилось недоумение, потому что в следующую секунду я услышала ответ на невысказанный вопрос.

— За то, что игнорируете слова преподавателя.

Снейп продолжил распинаться, а я сидела и тупо разглядывала своё испорченное зелье. Как будто, чем больше на него глядишь, не моргая, тем выше вероятность, что оно изменит цвет.

Хотя, о чем это я? С цветом было всё в порядке. Проблема заключалась в серебристой дымке над котлом, которая у меня получилась грязно-серой.

Возможно, для первого раза зелье было сносно, но не для зачётного (перед пасхальными каникулами) и не для всезнайки Грейнджер.

Недовольное сопение рядом с моим ухом напомнило мне, что Снейп не провалился сквозь землю и не потерял интерес к моей скромной персоне. Я представила его перекошенную от злости физиономию, и меня замутило.

Стараясь не потерять равновесия от внезапно накатившей дурноты, я медленно встала. Мельком взглянула на Гарри, его взгляд умолял(!) Но с таким же успехом можно было просить о чём-либо стихийное бедствие.

А в голове, словно перед смертью, пронеслись все обиды, завуалированные оскорбления, которые я перенесла за последние семь месяцев. Да что там месяцев! За все годы, проведенные в школе.

Мой персональный кошмар — профессор Снейп.

Видит Мерлин, я старалась стерпеть всё. Гарри и Рон свидетели — каких нечеловеческих усилий мне это стоило.

Но сегодня — всё. Достал. Ярость и ненависть затопили остатки уважения к профессору и его героическому прошлому.

Я в упор посмотрела на Снейпа. И послала картинку, в которой рассказала всё, что о нём думаю. Я-то знаю, что он увидит её даже без Legilimens.

И показала.

Язык жестов племени Комбай был бедным и маловыразительным в сравнении со спектаклем, который я разыграла в своей голове. Комбайцы могли бы многому у меня поучиться. Я показывала, а сама, по мере того, как округлялись глаза Снейпа, тихо собой восхищалась. Особенно лингвистическими упражнениями.

Мои артистические таланты сорвали бы овации в Ковент-Гардене, а набор аллегорий, эпитетов и метафор заставили бы удавиться от зависти лорда Байрона.

Но это были мелочи. Когда я продемонстрировала глубочайшие познания в анатомии магических существ, к коим причислила и Снейпа, он залился кирпичного оттенка румянцем. А когда я сообщила ему, что он — гибрид соплохвоста и нетопыря, и вовсе пошёл пятнами.

И вот, в тот самый миг, когда я добралась до вариантов и способов зачатия, он наконец-то не выдержал:

— Достаточно! — рыкнул Снейп. — Пятьдесят баллов с Гриффиндора за оскорбление учителя!

Я пожала плечами. Внутри меня всё клокотало, радость перемешалась с ужасом, и сердце стучало где-то в ушах.

Пережив настоящий драйв, я действовала словно инфернал под заклятием опытного некроманта.

Взмах палочки, несколько невербальных заклинаний, и мои учебники, пергаменты и письменные принадлежности переместились в сумку. Другой взмах — и остатки ингредиентов, а также доска, нож, спиртовка, ступка и пестик с грохотом отправились в шкаф. Моя полная сумка, ведомая Lokomotor Maxima сорвалась, как сумасшедшая, с пола, врезалась в дверь и исчезла в темноте коридора. Дверь, жалобно заскрипев, снова закрылась.

От перенапряжения я оглохла. Посмотрев на полный испорченного зелья котёл, я произвела невербальное «Evanesco». Затем круто обошла разъярённого профессора, который, казалось, врос в пол, и направилась к выходу из класса.

Остановившись перед самой дверью, я обернулась, чтобы последний раз взглянуть на свой ходячий кошмар.

Звук включился, но явно с перебоями. Снейп, очевидно, говорил на парселтанге — я толком ничего не могла разобрать в его шипении, а мои друзья боялись пошевелиться и поднять глаза от своих котлов.

Я усмехнулась и перебила его.

— Да пошёл ты! — и закрыла за собой дверь.

* * *

Я приняла решение.

Сразу же после победы мне предложили сдать экзамены экстерном и получить диплом об окончании Хогвартса. Тогда я отказалась: бросить Гарри и Рона я не могла.

А теперь все мосты были сожжены, и мне оставалось только покинуть школу.

Дело было уже не только в снятых баллах — я не могла даже видеть Снейпа. И, направляясь в свою комнату, старательно гнала от себя давно мучивший меня вопрос: «Зачем я пошла тогда в Визжащую хижину?»

Не делай добра

(в которой главная героиня ударяется в воспоминания)

Не делай добра — не будет зла, твердит одна поговорка. До определённого времени я не понимала её сути. Но после битвы за Хогвартс всё изменилось.

Я снова вспоминала, как мы выходим из Визжащей хижины, оглушённые смертью профессора Снейпа. Предателя Снейпа. Гарри крепко сжимал бутылочку с воспоминаниями самого презираемого нами человека в Хогвартсе. Мы ненавидели его всем сердцем, но страшная смерть всё равно потрясла.

А затем мы разделились: я и Рон остались в Большом зале, а Гарри исчез.

Всё остальное мне и сейчас снится в ночных кошмарах: речь Волдеморта, где он торжественно сообщает, что Гарри Поттер — мёртв, плачущий Хагрид с телом Гарри на руках, крик профессора Макгонагалл. А потом всё закончилось очень быстро. Во всяком случае, для меня: Нагайна, обезглавленная рукой Невилла Лонгботтома, Молли, уничтожившая Беллатриссу Лестрейндж, и, наконец, Гарри сего великолепным Expilliarmus.

Когда эйфория победителей в Большом зале была в самом разгаре, Гарри, Рон и я под мантией-невидимкой отправились в кабинет директора.

Пока Гарри рассказывал портрету Дамблдора про нашу эпопею с крестражами, мы с Роном нырнули в воспоминания Снейпа.

* * *

Теперь и не вспомнить, на каком эпизоде я начала плакать. Но когда нас выкинуло из Думосброса, плач перерос в безудержные рыдания. Рон обнимал меня и тихо нашёптывал что-то в макушку, пытаясь успокоить.

Тогда я оплакивала не только Снейпа, к которому жизнь была всегда несправедлива, но и Тонкс, и Люпина, и Фреда, и Колина Криви, и всех тех, кого забрала эта проклятая война.

А Гарри как раз разговаривал с портретом Альбуса Дамблдора о Северусе Снейпе.

— Почему я не вижу портрета предыдущего директора? — спрашивал Гарри. — Его не принял Хогвартс? Он был ненастоящим директором?

— Что ты, Гарри, Северус — самый настоящий директор, — улыбался Дамблдор.

— Где же его портрет? Все умершие директора появляются на портретах в этом кабинете, — недоумевал Гарри.

— Да, всё правильно. Умершие.

— Значит... он... жив?

— Судя по всему, пока — да, — довольно щурясь, с лёгкой усмешкой на губах произнёс Дамблдор.

Тут у меня случилась настоящая истерика.

— Какие же мы идиоты! Мы бросили его, ещё живого! И всё потому, что он — пожиратель!

Истерику остановил Гарри.

— Гермиона, если ты не успокоишься, мы с Роном запрём тебя здесь, а сами пойдём в Визжащую хижину. Подумай, сможем ли мы без тебя спасти Снейпа?

Бодрящая речь Гарри помогла, даже очень: меня посетили идеи — одна замечательней другой.

— Кикимер, Гарри, — заикаясь, сказала я, старательно размазывая по щекам слёзы и сопли. — Он может преодолеть антиаппарационную защиту Хогвартса и быстро перенесёт нас на место.

Всё так и случилось: Кикимер перенёс нас в Визжащую хижину. Там ничего не изменилось с того времени, как мы её оставили, только на дворе было утро, а не ночь.

Снейп так же лежал на грязном полу в луже крови.

Кикимер, только взглянув на Гарри, быстро понял, что ему надо делать. Он бросился к распростёртому телу и стал водить над ним руками.

— Хозяин Гарри, чёрный человек... умирает, — проскрипел Кикимер дребезжащим голосом.

И в подтверждение слов старого эльфа Снейп задёргался в агонии.

Я и Гарри бросились к профессору.

Я упала перед ним на колени и прижала его грязную руку к груди. Я рыдала и просила не умирать.

Гарри сидел по другую руку профессора и что-то шептал. По его щекам непрерывным потоком текли слёзы. Он резко и зло их смахивал.

В общем, из нашей бравой четвёрки делом занимались только Кикимер и Рон.

Старый эльф, приложив руку к ране на шее Снейпа, начал колдовать: его пальцы засияли золотистым светом.

А Рон, недолго думая, начал расстёгивать мантию и рубашку профессора.

Мы с Гарри даже рыдать перестали, наблюдая за его действиями.

Рон деловито достал из-под рубашки цепочку, оторвал от неё безоар и сунул козий пористый шарик в приоткрытый рот Снейпа. А потом также деловито достал палочку и прогудел:

— Rennervate!

Профессор дёрнулся и затих, а Кикимер, повернувшись к нам, удивлённо проговорил:

— Чёрному человеку уже лучше!

Мы тут же перестали оплакивать профессора Снейпа, и Гарри приказал эльфу:

— В Святой Мунго. Всех.

* * *

Далее мы около часа сражались с персоналом госпиталя, чтобы, во-первых, вызвать целителя, а во-вторых, устроить профессора Снейпа более комфортно.

Дело в том, что все палаты Святого Мунго были заполнены до отказа, и раненых, поступающих из Хогвартса, размещали прямо в коридорах, по мере необходимости трансфигурируя в кровати попадающиеся под руку предметы.

Целители работали, не опуская палочек. И только авторитет Гарри помог привлечь их внимание к профессору Снейпу. Гарри очень постарался и нашёл того самого целителя, который два с половиной года назад лечил мистера Уизли от укуса Нагайны.

Пока Гарри искал целителя Сметвика, мы превратили инструкцию: «Чистый котёл — залог здоровья будущих поколений!» в кровать. После этого я наложила на профессора Ecskuro, чтобы очистить его одежду от крови и грязи. Снейп выглядел почти прилично, когда я услышала возмущённый голос целителя Сметвика:

— Мистер Поттер, вы, конечно же, наш герой, но отрывать меня от лечения детей и раненых для того, чтобы помочь пожирателю смерти — это слишком!

— Директор Снейп — такой же пожиратель, как вы или я! — ожесточённо спорил с целителем Гарри. — И поверьте мне: он больший герой, чем я! Если бы не Северус Снейп, сейчас наступили бы тёмные времена.

Наверное, целитель поверил. Потому что, недолго размышляя, быстро провёл палочкой вдоль тела профессора. Потом он аппарировал за зельями, оставив нас сторожить бесчувственного Снейпа. И, как оказалось, не зря.

Какая-то безумная старуха, узнав нашего подопечного, накинулась на него. Очевидно, она потеряла в этой войне кого-то очень близкого, а может, была тайной поклонницей Альбуса Дамблдора, но ей обязательно хотелось проклясть профессора и в дополнение огреть клюкой.

Мы стояли насмерть до появления целителя.

Пока он колдовал над Снейпом и поил его зельями, мы тихо переговаривались. Я смотрела на Рона, и меня переполняла гордость за него.

— Какой же ты умница, — говорила я. — Как ты догадался про безоар?

Рон покраснел и, смущённо улыбнувшись, объяснил:

— Меня когда-то самого спас безоар. Вы же помните шестой курс? Когда меня навещал в больничном крыле директор Дамблдор, он рассказывал разные истории. Например, что все хорошие зельевары носят на шее безоары на цепочках. На всякий случай, — Рон усмехнулся и подмигнул Гарри. — Ну-у-у, пока вы хоронили ещё тёплого и дышащего Снейпа, я решил проверить, насколько он хороший зельевар. Да, судя по размеру безоара — он лучший.

Мы расхохотались, оценив шутку друга. Но Гарри, вдруг прервав смех, абсолютно серьёзно сказал:

— Спасибо тебе, Рон. Ты же понимаешь, что Снейп для меня теперь значит? — и совсем тихо добавил: — Он любил мою маму.

Гарри засопел и отвернулся. А мы с Роном бросились его обнимать...

* * *

Понадобилось вмешательство новоиспечённого Министра Магии Кингсли Шеклболта, чтобы директора Хогвартса Северуса Снейпа перевели из коридора в палату.

Палата Даи Лауэллин находилась на втором этаже и была переполнена. В ней лежали тяжелобольные. Профессору нашлось местечко в углу палаты. Для удобства его кровать мы отгородили ширмами.

К слову, когда вмешался Шеклболт, лечение Снейпа пошло ещё живее: целитель Сметвик собрал целый консилиум, включая и главного целителя госпиталя Ретбоуна.

Однако Снейп, несмотря на все старания персонала госпиталя, ещё почти неделю лежал в коме.

И надо же было ему очнуться как раз в моё дежурство!

* * *

Для того чтобы быть поближе к Северусу Снейпу, Гарри, Рон и я решили помочь госпиталю Святого Мунго и, так как младшего персонала катастрофически не хватало, согласились поработать там некоторое время. Мне казалось, что мы хитро провели администрацию госпиталя. Хотя, возможно, что администрация думала так же: добровольных сиделок и уборщиков трудно было найти в послевоенное время.

Ох, как же я ошиблась. Чтобы оценить труд санитаров, понадобилось чуть больше недели.

Оказалось, что ухаживать за двенадцатью пациентами палаты, даже при помощи магии, было очень утомительно. И выматывающе физически и морально.

Дежурили мы посменно, сутками. В обязанности сиделки-уборщика входило много разнообразной, грязной и неблагодарной работы: уборка, дезинфекция волшебными заклинаниями и проветривание помещения; уход за больными: кормление, смена белья, купание и помощь целителям во время их манипуляций. Самым лёгким оказалось поить больного зельями.

Когда становилось совсем невмоготу и хотелось бежать из госпиталя куда глаза глядят, я начинала думать о маггловских санитарах и сиделках, которые выполняли всю ту же работу только без помощи магии. И оставалась. И справлялась, как ни странно.

* * *

Я очень хорошо помню то утро.

За окном уже начинало светлеть: часы на стене показывали без восьми пять, когда я присела на стул, предварительно трансфигурированный в кресло, перед кроватью профессора Снейпа.

Спать я не думала, ведь моё дежурство оканчивалось в восемь. Просто ныла спина, и хотелось пить. Я затушила свечи над постелями больных — в палате было достаточно света. Бегло оглядев профессора, я успокоилась: его состояние не изменилось — он спал с трагическим выражением на лице.

Взяв его руку, я задумалась. О том, что уже пять пациентов только на моих дежурствах очнулись и были переведены в другие палаты или к себе домой. Или о том, что купать бесчувственных людей не так уж и сложно. А потом стала фантазировать, что же я скажу, когда профессор проснётся. Я думала, что с гордостью поведаю ему о том, как мы его спасли. И, уж если честно, робко мечтала, что профессор всё-таки удостоит нас своей дружбой.

Идиотка. Как скоро мне пришлось посмеяться над своими мыслями.

* * *

Замечтавшись, я задремала. Я клевала носом, пока не уткнулась Снейпу в грудь.

Мне снилось что-то хорошее, когда я почувствовала пожатие руки и проснулась.

Северус Снейп гладил меня по волосам. От ужаса я резко поднялась, вскинула голову и встретилась с ним взглядом.

В обычно равнодушных глазах окклюмента я увидела сначала испуг и непонимание, а потом гнев и ледяное презрение.

— Пустите мою руку, Грейнджер, — прошептал он так зловеще, что мороз пошёл по моей коже. — Что вы здесь делаете?

— Э-э-э, — мямлила я, не в состоянии что-либо внятно сформулировать.

— Вон, — добавил он и резко указал на угол ширмы, за которой стояла его кровать.

Я растерялась.

— Но, профессор...

— Вон. Иначе я за себя не ручаюсь.

Меня как ветром сдуло.

Конечно же, мне было обидно, но я списала такое поведение профессора на его болезненное состояние и, возможно, на потерю ориентации во времени.

Я аппарировала в кабинет главного целителя и разбудила его, сообщив, что профессор Снейп очнулся. Мы тут же вернулись обратно. Целитель Ретбоун пошёл за ширму, а я осталась в палате.

Через десять минут мистер Ретбоун вышел довольно смущённый. Мне не нужно было объяснять, почему его щеки пылали: я слышала каждое слово профессора Снейпа.

Особенно мне понравилось то место в диалоге между целителем и профессором, где говорилось обо мне. Узнав о том, что я ухаживала за ним, беспомощным, кормила, купала, отпаивала зельями, тяжелобольной директор Хогвартса излил такой поток ругани, что я, не в состоянии выслушивать оскорбления, закрыла уши.

Мистер Ретбоун схватил меня за рукав рабочей мантии и выволок за дверь палаты Даи Лауэллин.

— Мисс Грейнджер. Я боюсь, что госпиталь Святого Мунго больше не нуждается в ваших услугах. А также в услугах мистера Поттера и мистера Уизли.

— Но почему? — со слезами обиды спросила я.

— Профессор пообещал мне все кары небесные за то, что я эксплуатирую школьников, — я восхитилась, как мистер Ретбоун ловко сумел перевести набор непечатных фраз на человеческий язык.

— А профессор не сказал вам, что мы все трое — совершеннолетние? И что если бы не война, мы бы уже окончили школу, — спорила я.

— Мисс Грейнджер, я очень благодарен вам троим. Но связываться с директором Снейпом? Нет, увольте. Так что всего хорошего. Думаю, ваше место сейчас в Хогвартсе, среди волшебников, восстанавливающих нашу знаменитую школу. Да, и ещё, — он задумчиво почесал большую плешь в виде тонзуры на темени. — Я наблюдал за вами все эти дни. Вы самая толковая и грамотная среди ваших друзей. Если хотите сдать экзамены экстерном, я помогу вам. А после — могу дать рекомендацию в Школу Целителей, где читаю лекции по лечебным заклинаниям.

— Спасибо, целитель Ретбоун, — смутилась я. — А как же наши пациенты обойдутся без помощи сиделок?

— Мы найдём персонал, не беспокойтесь.

Мистер Ретбоун похлопал меня по руке и аппарировал.

Я побоялась идти в палату.

* * *

Через полчаса в коридоре появился Кингсли Шеклболт. Он деловито поздравил меня с победой, потряс мою руку и нырнул в палату, где лежал Снейп.

О чём они разговаривали, я не знаю, но Министр Магии вышел такой радостный, словно сорвал крупный куш на скачках фестралов в Демпшире. Однако его радость сменилась озабоченностью, когда он увидел меня.

— Мисс Грейнджер, — вздохнув, сказал он. — Директор Снейп поправляется, — сообщил мне уже давно известную новость. — А вы — умница. Но не стоит тут больше находиться. Идите домой.

Я кивнула и отвернулась. Наверное, это было невежливо, но меня мучила обида.

Следующим посетителем профессора оказался Гарри. Вероятнее всего ему кто-то сообщил о выздоровлении Снейпа, ведь смениться он должен был только через час.

— Приветгермиона, — выпалил он одним словом и, не останавливаясь, влетел в палату, не дав мне ни единого шанса ввести его в курс дела.

Да-а-а, это был не день Гриффиндора: через минуту раскрасневшийся Гарри, точно ошпаренный кипятком, выскочил из палаты.

— Ну как приём? — попыталась пошутить я.

Гарри скривился и, в свойственной ему манере, тут же стал оправдывать профессора, в один миг превратившегося из преступника в святого.

— Ты понимаешь, Гермиона, — Гарри, наверное, больше убеждал себя, чем меня. — Он, скорее всего, ещё не знает, что Волдеморта больше нет. Поэтому и продолжает строить из себя ублюдка.

Я кивнула, притворно соглашаясь. Как будто не видела, сколько человек уже побывало у профессора.

Затем пришла Минерва Макгонагалл.

Она порывисто обхватила нас за плечи, на секунду прижав к себе, и каждого чмокнула в лоб. Как покойников.

— Директор пришёл в себя? — спросила она.

Когда мы подтвердили информацию, она стремительно направилась к нему в палату. Её долго не было. Она вышла и как-то странно на нас посмотрела.

— Мистер Поттер, мисс Грейнджер, — строго сказала она. — Я хочу поблагодарить вас от имени всего преподавательского состава Хогвартса за спасение директора Снейпа. Но, смею напомнить, что Хогвартс тоже нуждается в вашей помощи.

— А как же профессор? — почти в один голос выкрикнули мы с Гарри.

— Профессор Снейп просит, чтобы его перевели в больничное крыло Хогвартса, — ответила Макгонагалл довольно. — Так что ваша помощь ему больше не нужна.

Услышав, что Снейп переходит на попечение мадам Помфри, мы тут же согласились вернуться в Хогвартс и аппарировали вместе с Макгонагалл к его воротам.

* * *

Работы в школе оказалось невпроворот: повреждённые стены, выбитые окна и двери на одной петле. Про внутреннюю отделку я вообще молчу: помещения, где шли поединки, требовали капитального ремонта.

Под руководством преподавателей добровольцы, к которым относились старшекурсники и волшебники, недавно закончившие школу, занимались ремонтом. И, несмотря на то, что физически мы не работали, к вечеру уже еле-еле волочили ноги.

Восстановление школы отнимало всё свободное время. Но всё же я выкроила минутку, чтобы проведать профессора Снейпа.

Не знаю, на что я надеялась.

К тому времени по Хогвартсу поползли слухи, что Северус Снейп передаёт свои полномочия Минерве Макгонагалл. Что являлось причиной такого поступка, и было ли принято предложение, мы так и не узнали вплоть до первого сентября.

Исходя из истории Хогвартса, в самой передаче не было ничего сверхъестественного... если бы не возраст Снейпа. Обычно в отставку уходили очень пожилые директора, которые уже не могли справиться с ответственной ролью. Или смертельно больные.

И наоборот — случай с Альбусом Дамблдором, убитым на посту директора, считался нонсенсом.

И всё-таки объяснить поступок Снейпа я не могла — слишком не по-слизерински это выглядело. Если только профессор Снейп не был проклят неизлечимым проклятием...

Но я старалась гнать от себя мысли о смертельной болезни профессора.

* * *

В общей палате почти никого не было. Возле самого окна лежал мальчик, видимо, из младшекурсников. Что он тут делал в то время, когда Хогвартс ещё не восстановлен, а ученики распущены по домам, мне было неизвестно. Мысль о том, что ребенку некуда было возвращаться, заставила меня на секунду остановиться и сглотнуть тугой комок, подступивший к горлу.

Мальчик не спал. Он рассматривал карточки от шоколадных лягушек.

Я подошла к нему поближе и тихо спросила:

— Ты не знаешь, где лежит профессор Снейп?

— Профессор Снейп? — испуганно переспросил он. — Там, — мальчик махнул рукой по направлению к нескольким отдельным палатам.

Я осторожно ступала по полу, чтобы ни одна половица не скрипнула под ногами. Постучав, я услышала низкий голос профессора Снейпа:

— Войдите.

Я робко протиснулась в дверь и чуть было не столкнулась со Снейпом. Когда он обернулся и увидел, кто потревожил его августейший покой, то изменился в лице.

— Грейнджер, это опять вы? — рявкнул он. — Вон, — и указал на дверь.

Я ещё не успела ничего сказать, когда он схватил меня за воротник мантии и выкинул из комнаты, точно я какой-то мусор. Да ещё и прорычал напоследок:

— Ещё раз увижу, прокляну — мало не покажется.

И хлопнул дверью.

Несколько секунд я тупо смотрела на закрытую дверь, пытаясь осознать, что же только что произошло. А потом услышала сопение откуда-то слева. Медленно обернувшись, я увидела мальчика — единственного пациента общей палаты Хогвартса. Двигаясь словно в тумане, я подошла к его кровати и присела на краешек. Еще до того, как слова сочувствия успели сформироваться в моем затуманенном обидой и злостью разуме, я почувствовала, что меня обнимают. Остро нуждаясь в утешении, я уткнулась в макушку маленького незнакомца и зарыдала.

Именно тогда я поклялась сама себе, что профессор Снейп для меня больше не существует.

Я смирилась с тем, что человек, заткнувший рот портрету Финеаса Найджелуса Блека за то, что тот назвал меня грязнокровкой, и человек, ненавидящий меня всеми фибрами души, — один и тот же Северус Снейп.

Так что, к первому сентября из нашей троицы только Гарри не оставлял призрачную надежду завоевать если не любовь, то хотя бы терпимость со стороны профессора.

* * *

Я не захотела оставлять Гарри и Рона на произвол судьбы и на растерзание Снейпу. Я не представляла, что буду делать целый год без моих друзей. Особенно без одного из них.

Наш роман с Роном развивался настолько бурно, что я не хотела разлучаться с возлюбленным даже на день.

Война закончилась и студенты, которым повезло выжить, пустились во все тяжкие. Особенно это касалось старшекурсников. Бурные романы, весёлые попойки, волшебные дуэли и романтические походы в Хогсмит обсуждались на каждом шагу. Всем хотелось веселиться и любить.

Нет, лично мне хотелось ещё и читать, и разгадывать загадки... ну и, конечно же, сдать ТРИТОНы не хуже, чем на высший балл.

Всё так и было бы.

Если бы не один профессор.

Казалось, он поставил для себя цель — портить студентам жизнь. Если Снейп не снимал баллы с меня, Рона или Гарри, день для него был прожит зря.

Особенно доставалось мне и Рону.

Стоило нам прикоснуться друг к другу, (или, не дай Мерлин, поцеловаться) за моей спиной тотчас же вырастала мрачная фигура Северуса Снейпа. И сочившимся ядом голосом он сообщал об очередном снятии баллов. Или отработке.

Да-а-а, баллы снимались сотнями, и, если бы не другие предметы, Гриффиндор ушёл бы в минус ещё в сентябре.

Появление Снейпа я старалась не замечать, просто разворачивалась и уходила, не вступая в дискуссию. Он, конечно же, брызгал слюной и дополнительно снимал баллы за «неуважение», но я и бровью не вела.

Однако на уроках я не могла себе позволить игнорировать профессора Снейпа.

Отдав Минерве Макгонагалл директорство, Снейп снова взял должность декана Слизерина, курс продвинутых зелий для старших курсов, а также преподавание защиты от тёмных искусств.

Поэтому встречаться нам приходилось. Весьма нередко, должна отметить.

Мои эссе всегда были на полфута длиннее, чем у самого добросовестного райвенкловца, да и практический материал я знала великолепно. Но моими оценками у профессора Снейпа были, в основном, «удовлетворительно».

Я никогда не спорила, потому что понимала: если бы Снейп хоть один раз поставил мне «тролля», то умер бы от счастья. Поэтому я была крайне осторожна и внимательна, не допуская ошибок и промахов.

На одном из практических занятий по защите от тёмных искусств Снейп, вероятно, чтобы поиздеваться всласть, дал мне задание ассистировать ему. Он на примере хотел объяснить, как парировать тёмномагические проклятия.

Уже через десять минут мне надоело быть «мальчиком для битья», поэтому я стала отражать его нападения всеми возможными способами.

Мы кружились по классу, и мои Protego не выдерживали его проклятий. Меня спасала вёрткость и безупречная реакция, выработанная во время скитаний по лесам Британии в прошлом году.

Поэтому, когда не помогало Protego, я ныряла под стол или отпрыгивала в сторону. Или бегала зигзагами. Одногруппники стояли вдоль стены и наблюдали за нашим сражением. Им ничего не грозило — специальное заклятие, наложенное Снейпом, защищало их от случайных проклятий.

Я чувствовала себя так, словно опять перенеслась в Малфой-мэнор под прицел палочки Беллатриссы Лестрейндж: шансов достойно выйти из бойни, устроенной Снейпом, у меня не было.

А когда я заметила, как заблестели глаза у моего преподавателя-садиста, то поняла — мне конец.

И изменила тактику.

Очередной раз бросившись в сторону, я невербально наколдовала невидимую верёвку между ножками столов. Грохот, с которым падал профессор, услышали, наверное, даже в Хогсмите. Приглушённые проклятия были совершенны по форме и содержанию.

А чтобы Снейпу впредь было неповадно издеваться надо мной, применила Expilliarmus и Incarcero.

Предчувствуя, что победителем я буду не долго, я закончила дуэль, подняв обе палочки вверх. Отсалютовав ими, я поклонилась — этикет был соблюдён.

Но это была не дуэль, а урок, и Снейп снял баллы по полной программе, читая мне нотации.

Но больше в «подручные» не брал.

Зато стал вредить мне на зельях.

И если до сегодняшнего дня мне удавалось обхитрить профессора, то сейчас он нашёл момент, когда я была больше всего уязвима.

* * *

Итак, решено: я покидаю Хогвартс.

Раньше меня держали здесь отношения с Роном. Но теперь... мы не встречаемся уже несколько месяцев.

Наши встречи не выдержали испытания стихийным бедствием по имени Северус Снейп. Вездесущий, язвительный, словно обладающий Волшебным Глазом Грюма, он отравлял нам свидания. А когда Снейп застукал нас в укромном уголке Хогвартса — одном из заброшенных классов — Рон не выдержал.

Несколько дней он избегал меня, словно я заболела драконьей оспой.

А потом состоялся длинный разговор, суть которого была:

— Я так больше не могу!

Сначала я оплакивала свою несчастную судьбу, попутно проклиная сволочного Снейпа. Но потом, размышляя, поняла: если любовь не выдержала такого нелепого препятствия, как профессор Снейп, то это не любовь.

С тем и пришла к Рону.

Мы поговорили и решили, что дружба — это главное, а увлечение друг другом пройдёт.

Так что — действительно, мне больше нечего было делать в Хогвартсе.

Присев на кровать, я размышляла о том, что придётся заглянуть к директору. Если она не вызовет меня раньше. Памятуя о мстительности Снейпа, можно было предположить, что моя сегодняшняя выходка не останется безнаказанной. В любом случае, стоило попросить профессора Макгонагалл, чтобы она организовала мне сдачу ТРИТОНов в Министерстве на каникулах.

Невозможно описать, как мне было хорошо: уже вечером, если всё пройдёт успешно, я не увижу бледную постную физиономию Северуса Снейпа.

Минерва Макгонагалл

(в которой директор Хогвартса вдруг выступает в новой роли)

Минерва Макгонагалл — нынешний директор Хогвартса — была женщиной высоких моральных принципов. Она неуклонно следовала правилам, традициям и законам Магического Мира, ненавидела человеческие пороки и разного рода привилегии, а также верила в справедливость.

Наверное, были у неё и слабости. Впрочем, об их наличии я могла только догадываться.

Поэтому я ждала вызова от директора: моё вызывающее поведение не могло быть оправдано ни героизмом в военный период, ни принадлежностью к факультету Гриффиндор.

Но мне было всё равно.

Когда передо мной возникла Винки с запиской в руке, я точно знала — это послание от Макгонагалл.

«Мисс Грейнджер.

Жду Вас в своём кабинете как можно быстрее.

Пароль — «победа».

Директор М.М.»

Я обвела взглядом комнату, в которой царил жуткий беспорядок: вещи и книги, пергаменты и перья — всё было вывернуто из школьного сундука.

Я вздохнула и, оставив всё, как есть, отправилась на встречу с директором.

«Это — последний раз», — подумала я.

* * *

Когда я вошла в кабинет и поздоровалась, профессор Макгонагалл как раз разговаривала с портретом Дамблдора. Она обернулась ко мне и... приветливо улыбнулась.

«Наверное, она ещё не знает, что Гриффиндор моими усилиями потерял около сотни баллов», — промелькнуло у меня в голове.

— Здравствуйте, мисс Грейнджер!

— Приветствую вас, Гермиона, — со смехом добавил Альбус Дамблдор.

Я не поняла, что их так рассмешило, и, на всякий случай, одёрнула подол мантии и пригладила волосы.

— Вы великолепно выглядите, Гермиона, — тут же сказал Дамблдор.

— Давайте пить чай, мисс Грейнджер, — Макгонагалл с улыбкой прервала речь готового рассыпаться в любезностях покойного директора. — Присаживайтесь.

Пока директор занималась «чайной церемонией», Дамблдор возился и поминутно вздыхал в своей рамке. Надо полагать, его распирало от желания пообщаться, но тем не менее, мы молчали.

Я пригубила чай, встретилась взглядом с профессором Макгонагалл и, чтобы держать ситуацию под контролем, первая начала разговор.

— У меня к вам просьба, мэм.

— Слушаю вас, мисс Грейнджер. И пожалуйста, без всяких «мэм».

— Хорошо, директор. Я ухожу из Хогвартса, поэтому хочу сдать ТРИТОНы на пасхальных каникулах.

— Вы так расстроились из-за снятых баллов? — Макгонагалл пыталась быть невозмутимой, но, не выдержав, заулыбалась.

Я вздохнула.

«Она знает. И?..»

— Может, вы не знаете, сколько баллов снял с меня сегодня профессор Снейп? — я старалась сохранить бесстрастное лицо, но слёзы предательски подступали к горлу.

— Где-то около ста баллов, — беззаботно ответила директор Хогвартса, и я впала в ступор от изумления.

Проморгавшись и с превеликим трудом обретя дар речи, я спросила:

— И вы считаете — это нормально?

— Северус — сложный человек. И, если он что-то вобьёт себе в голову, то его трудно разубедить.

— Причём здесь «сложный человек Северус Снейп»? С меня сняли сто баллов! Ни за что! Знаете, директор, я долго терпела, никогда не жаловалась на его методы преподавания, но сегодня — это было уже слишком. Я не желаю больше выслушивать гадости, терпеть оскорбления, да ещё и подвергаться провокациям.

— Просто вы не знаете Северуса.

— И не желаю знать! Судя по тому, как Снейп отдаёт Долг Жизни, он — законченный мерзавец.

— Надеюсь, вы не жалеете, что спасли профессора Снейпа? — в голосе Макгонагалл звучало осуждение.

Я пожала плечами. Размышлять над этим вопросом мне не хотелось, так как ответ мог бы стать сюрпризом даже для меня.

Я посмотрела на Дамблдора — он продолжал безмятежно улыбаться.

А директор заговорила снова, только голос её звучал, как обычно, строго.

— Мисс Грейнджер. Я попросила вас прийти без ваших друзей — мистера Поттера и мистера Уизли. Так как хотела поведать одну историю лично вам. Вы хорошая девочка, добрая и справедливая. И, если я попрошу не распространяться о нашем разговоре, думаю, вы мне не откажете.

— Если вы попросите остаться в Хогвартсе, то я — против.

— Я ни о чём не буду вас просить, кроме сохранения разговора в тайне, обещаю. Но поверьте: из этого кабинета вы выйдете совсем другой.

Я была удивлена и заинтригована.

— Северус Снейп, — начала директор без предупреждения, — вбил себе в голову, что вы, мистер Поттер и мистер Уизли должны его снова возненавидеть.

— Но... зачем? Мы пытались с ним подружиться, восхищались им. Да и жизнь ему спасли тоже мы!

Макгонагалл печально улыбнулась.

— Этого он и испугался. Поэтому поставил себе такую цель.

— Но почему?

— Северус привык воевать. Он не хочет знать, что где-то существуют нормальные отношения. Во всяком случае, он не верит, что кто-то может и хочет с ним общаться. А о любви... я вообще молчу.

— А мы-то тут причём?

— Вы — немногие из тех, кто искренне о нём заботились, кто не стал чураться человека с клеймом пожирателя и убийцы. А Северус принял это за жалость. И, чтобы жалость прошла, он заставил вас его ненавидеть.

— Только я и Рон.

— Что?

— Я хотела сказать, что только Рон и я ненавидим Снейпа. Гарри продолжает боготворить...

— Профессора Снейпа.

— Ну, хорошо, извините, профессора Снейпа.

Я не видела в нашем разговоре ничего секретного, поэтому недоумевала.

— Я вижу, мисс Грейнджер, что вы совсем не поняли меня. Придётся всё объяснять подробно, — директор задумалась. — Вы, наверное, несколько по-иному взглянули бы на профессора Снейпа, если бы знали, в каком аду он живёт последний учебный год.

Макгонагалл сняла очки, и устало потёрла глаза.

— Директор, — попыталась я её отвлечь. — Можно и просто — Гермиона.

Макгонагалл улыбнулась.

— Хорошо, Гермиона. Я догадываюсь, что вы все трое видели воспоминания профессора Снейпа, — она оглянулась на нарисованного Дамблдора.

Мы с ним кивнули одновременно.

— Значит, вам не надо рассказывать, какую жизнь вёл Северус вплоть до самой битвы за Хогвартс.

Меня коробило от этого имени. Я поморщилась и ответила Макгонагалл честно.

— Профессор Снейп отдал Гарри все ключевые воспоминания, так сказать, квинтэссенцию своей жизни.

— Тогда вы поверите мне, если я скажу, что человек, отдавший настолько сокровенные тайны, не собирался бороться за жизнь?

Я задумалась и рассеянно кивнула. А Макгонагалл продолжала:

— Я интересовалась у целителей, почему он не умер сразу после укуса. Ведь Гарри говорил, что Волдеморт приказал Нагайне убить профессора Снейпа. Оказалось, что змея немного промахнулась и, вцепившись в его горло, почти не повредила крупных кровеносных сосудов. Иначе Северус умер бы если не мгновенно, то очень быстро, не успев передать Гарри воспоминания. Зато яда она напустила предостаточно — Северус был обречён, так как истекал кровью. Когда он был почти мёртв, появились вы с Кикимером. Эльфийская магия и безоар с Rennervateотсрочили его смерть. Конечно же, главную работу сделали целители, а вернее их своевременная помощь и опыт лечения таких ран. Но факт остаётся фактом: если бы не вы, профессора не было бы среди живых. А теперь представьте: умирающий Северус отдаёт самые сокровенные и интимные воспоминания, о которых почти никто не знает. А чтобы рассказ получился более ярким и эмоциональным, он добавляет туда все накопленные за эти годы чувства: неразделённую любовь, горечь утраты, одиночество и чувство вины. Перед смертью он, наконец, освобождается от этого груза. Но даже в смерти он оказывается недостаточно везуч: неугомонные гриффиндорцы вмешиваются и рушат все его планы.

Макгонагалл внимательно посмотрела на меня, потом сделала глоток чая и продолжила:

— До этого момента я передала вам рассказ Северуса, которым он поделился со мной в порыве отчаяния. А теперь расскажу то, что мы с Альбусом додумали сами, — она махнула рукой на портрет Дамблдора. — Итак, мы считаем, что, отдавая воспоминания Гарри, Северус Снейп освободился от болезненной любви к Лили. Но свято место пусто не бывает. И его страстная натура сыграла с ним плохую шутку: Северус влюбился в первую женщину, которую увидел, придя в себя.

До меня долго доходили её слова, а когда дошли, я возмутилась.

— Нет, нет и ещё раз — нет! — кричала я и мотала головой. Мне было тошно и страшно. — Вы ошибаетесь, профессор Макгонагалл!

Она печально улыбнулась.

— К сожалению, наблюдения за Северусом доказывают правоту моих слов.

— Вы ошибаетесь. Профессор ненавидит меня!

— Когда Северусу рассказали историю его спасения, он впал в ярость. Настолько, что уже в больничном крыле Хогвартса у него случился рецидив: он снова потерял сознание, а его рана открылась. Поппи Помфри, лечившая Северуса, поведала мне под большим секретом, что он разговаривал в бреду. Одним из наиболее часто произносимых слов было — Гермиона.

Мне сделалось совсем худо. Я вспотела, щекам стало жарко.

— Зачем вы мне всё это говорите, директор? Я ненавижу этого уб... профессора Снейпа, — успела я вовремя «прикусить язык».

— Значит, Северус-таки добился своего, — спокойно ответила Макгонагалл и пригубила остывший чай. — А вы не настолько умны, как кажетесь.

Я очень болезненно воспринимаю критику насчёт своих умственных способностей. И если подначки Снейпа для меня ничего не значили, то фраза Макгонагалл сразила меня наповал.

— Да что вы от меня хотите? — завопила я. Мне было горько от её слов.

— Ничего, Гермиона, — холодно ответила она. — Надеюсь, наш разговор вы забудете, и чувства профессора не станут поводом для обсуждения и скабрезных шуток вас и ваших товарищей. И ещё, — она протёрла очки и водрузила их себе на нос. — Я договорюсь о досрочной сдаче ТРИТОНов. Вам действительно лучше покинуть Хогвартс сейчас.

У меня была такая каша в голове, что, от невозможности разложить всё по полочкам, я зарыдала.

Сквозь слёзы я услышала, как портрет Дамблдора журит Минерву Макгонагалл.

— Минерва, перестань. Стоит ли доводить девочку до слёз!

— Я полагала, что она достаточно взрослая, чтобы с достоинством принять эту историю. Внимание такого человека, как Северус — это повод гордиться, а не впадать в истерику.

— Но я не люблю его, — прошептала я сквозь слёзы. Видит Мерлин, я не понимала, чем тут можно гордиться.

— Разве я что-то говорила о любви? — взволнованно проговорила Макгонагалл. — Ну, знаете, мисс Грейнджер, я всё-таки директор Хогвартса, а не сводня!

— Да что же вы от меня хотите? — в сердцах выкрикнула я.

— Только одного, чтобы вы поняли: человек, чьи воспоминания вы видели, не может быть мерзавцем.

— Но...

— Как же вы не поймёте. Северус — шпион с двадцатилетним стажем. Он предпочтёт смерть, если кто-нибудь узнает о его «необычном» увлечении. Я ничего от вас не хочу, — страстно говорила Макгонагалл. — Мне всего лишь на какое-то время показалось, что девочка, помогавшая Гарри Поттеру разгадать загадки Тома Риддла, сможет помочь и Северусу Снейпу...

Она замолчала, я — тоже.

Хаос моих мыслей потихоньку ослабевал, уступая место хоть какому-то порядку.

Я просто взяла и поставила себя на место Снейпа. И постепенно в голове начало проясняться. Его замученный вид, словно снова возродился Волдеморт. Снятые баллы и охота за мной и Роном, перекошенное от ненависти лицо... всё стало так понятно, что мне хотелось смеяться над собственной тупостью.

Но что я могла предложить Северусу Снейпу?

Кроме дружбы — ни-че-го!

А нужна ли ему моя дружба?

Последнюю мысль я озвучила.

— Всем без исключения нужны положительные эмоции. А дружба, забота, внимание... что может дать человеку большую радость? А вы интересуете Северуса особенно. Хотя я не думаю, что он подпустит вас близко к себе — не тот человек Северус Снейп. Если подобное произойдёт, я поверю в лояльность Люциуса Малфоя к новой власти, — Минерва усмехнулась, но глаза её остались серьёзными и настороженными. Она внимательно на меня посмотрела и добавила: — Я гордилась бы дружбой с таким человеком.

— А почему вы сами не дружите с профессором?

— Не сложилось. Когда он только пришёл преподавать в Хогвартс, мне было не до него. Потом... мы стали немного ближе. Ровно до той черты, которую провёл Северус. Но приятельские отношения так и не переросли в настоящую дружбу. А после войны он совсем замкнулся, я уже не интересна ему. А вот вы его действительно интересуете. Могу биться об заклад: он попытается всеми правдами и неправдами выдворить вас из Хогвартса. Так ему легче.

— Может действительно тогда уйти из школы, дать ему возможность забыть?

— Можно сделать и так, но тогда он окажется обречённым на одиночество.

— Вы ставите передо мной непосильную задачу.

— Я не ставлю перед вами задач, Гермиона, — директор взяла себя в руки. Её голос и выражение лица вновь были строгими. — И не пытаюсь заставить делать то, чего вы не желаете. Я дала пищу для размышлений, а остальное — решать вам. ТРИТОНы вы можете сдать прямо сейчас, не выходя из кабинета. Но чтобы спасти Северуса от одиночества... у вас всего лишь три месяца.

— Спасти или достать?

Дамблдор и Макгонагалл рассмеялись.

— А это как получится.

— Не факт, что мне это удастся, — я глубоко задумалась, но задорный голос Дамблдора вывел меня из ступора.

— Вот видишь, Минерва, — торжествующе проговорил он, протирая очки-половинки собственной мантией.

— Скажите честно, профессор Макгонагалл, зачем это вам? — задала я мучивший меня вопрос.

— Всё дело в заботе. О Северусе некому позаботиться, и я не вижу перспектив. Поэтому я переживаю за него. Вы, Гарри и Рон показали свою находчивость, спасая профессора. Сможете ли вы пойти дальше?

Я снова впала в задумчивость. Фантазия моя взыграла настолько, что я уже наяву грезила, как буду общаться с профессором, как буду дискутировать, как начну давить на него интеллектом...

Мне пришлось потрудиться, чтобы остановить это «мыслеблудие». Картинки были ирреальны, и я не видела возможности найти с профессором Снейпом общий язык.

— Вы знаете, что такое мимикрия? — отвлёк меня от грустных выводов Дамблдор. Его голос прозвучал настолько громко в тишине кабинета, что я подпрыгнула в кресле.

— Мимикрия — это один из видов маскировки — защитная реакция животных... — начала я на автомате, но Дамблдор прервал меня.

— А для Северуса — это способ выживания, единственный, которому он доверяет. Злобный голос, ненавидящие гримасы — всего лишь способ защиты. Он так сжился с выдуманным им самим образом, что нужно быть поистине учёным, чтобы расшифровать синонимику его жестов и гримас. Знайте это, Гермиона.

От обилия информации у меня разболелась голова.

— Я, пожалуй, пойду. До свидания, — пробормотала я.

— Идите, Гермиона, — сказала Макгонагалл.

— Счастливо, мисс Грейнджер, — добавил Дамблдор.

Возле самой двери Макгонагалл окликнула меня.

— А как же ТРИТОНы — досрочно?

— Не надо, я остаюсь, — рассеянно ответила я.

— В таком случае — сто баллов Гриффиндору!

Планы

(в которой рассказывается о несовпадениях желаний с возможностями)

Планы были грандиозными. Я настолько ими увлеклась, идя из кабинета директора в гриффиндорскую башню, что не заметила притаившегося в темноте коридора Снейпа.

— Грейнджер, — угрожающе констатировал он. — Отработка. Завтра в шесть.

Он отвернулся и... исчез. Всё произошло настолько быстро, что я и рта не успела раскрыть.

Зато успела закрыть глаза — меньше всего мне хотелось, чтобы Снейп вычислил, о чём я говорила с директором.

Размышляя о выражении лица профессора, я решила: он ещё не знает последних новостей. В смысле, о начисленных мне Макгонагалл баллах. Я представила, как Снейп смотрит на часы Гриффиндора, и его лицо искажает гримаса ненависти. Я захихикала, сказав: «мимикрия», и потопала к себе в башню.

* * *

На отработке присутствовала директор, поэтому мне не составило большого труда сварить бальзам Бораго.

Когда зелье стало небесно-голубым, и над ним закружилась серебристая дымка, я умиротворённо вздохнула.

Снейп снизил балл за повторную сдачу зачёта, и я получила «выше ожидаемого».

* * *

Потом были пасхальные каникулы, которые я провела в одиночестве, в размышлениях и... в бдениях над книгами по психологии.

Однако ни в одной из них авторы внятно не разъясняли, как помочь человеку, если он этого не желает.

И всё-таки в Хогвартс я вернулась отдохнувшая, весёлая и переполненная идеями.

* * *

Всё началось с улыбок.

Когда я первый раз улыбнулась профессору, он отшатнулся и скрылся в ближайшем классе. Позже приветливо улыбнулась в Большом зале, и Северус Снейп едва не подавился своим завтраком.

А потом я улыбалась постоянно, когда его видела.

Снейп боролся с моим оптимизмом своими методами: он снимал баллы. Но это не помогало: моя улыбка становилась только шире.

Тогда он изменил тактику и стал меня избегать.

Снейп игнорировал меня, перестал опрашивать и штрафовать.

Когда я появлялась в Большом зале — быстро заканчивал трапезу и скрывался через потайную дверь. Я начислила один балл в свою пользу — Северус Снейп перестал меня изводить.

Друзья превратно поняли мои действия. Гарри недоумевал, а Рон посчитал мои улыбки высшей формой издевательства над Снейпом. Но мне было некогда объяснять, да и не хотелось.

Следующим пунктом моего плана было изучение его мимики.

Наблюдая за Снейпом, я сделала свои выводы. Волнение, обескураженность, смущение, любопытство... на мимическом языке Северуса Снейпа выглядело совсем не так, как у обычного человека.

Например, если он был взволнован, то на его лице запечатлевалась маска мрачной презрительности.

Если что-то его смущало, Снейпа перекашивало от гнева.

Если же ему было любопытно, профессор делал брезгливо-отстранённое выражение лица и даже отворачивался.

Разобравшись с мимикой, я потихоньку начала его «читать». Поначалу было трудно, но я старалась: изучать Северуса Снейпа становилось всё интереснее.

* * *

Теперь мне нужны были доказательства. Того, что Макгонагалл с Дамблдором не напридумывали себе Бог весть чего.

Зная, что вскоре мы будем варить одно сложное зелье, я на неделю буквально поселилась в туалете Плаксы Миртл.

Я тщательно изучила ингредиенты «Поцелуя Морфея», их сочетания, а также способы измельчения и помешивания.

Не менее семи взрывов прогремели, пока я не нашла оптимальный вариант.

Суть моего террористического акта заключалась во взрыве зелья. Но сила взрыва должна была быть строго определённой, такой, чтобы котёл остался целым. При мгновенном испарении зелья должно было образоваться облачко токсичного газа в небольшом объёме. Не больше, не меньше, а ровно столько, чтобы отключить одну меня и всего на полторы минуты.

В общем, мне пришлось попотеть с расчетами и хорошо потренироваться.

Но когда я очнулась после очередного взрыва, а таймер показывал девяносто секунд, я осталась довольна рецептом. Да, кстати, котёл остался, целёхонек и совершенно пуст.

* * *

У меня от волнения чуть не выскочило сердце, когда профессор Снейп объявил о приготовлении нового зелья.

Возможно, для кого-то оно и было новым, но только не для меня. Тем более, после виртуозной доработки рецепта.

Я по привычке осклабилась, судорожно сжав в кармане флакон с толчёным драконьим глазом — необходимой «биодобавкой» для моего варианта зелья.

Профессор так же привычно отшатнулся и ретировался к преподавательскому столу, опустив свой экзотический нос к пергаментам.

Итак, противник был на время нейтрализован, и я приступила к приготовлению основы.

В ключевые моменты, когда мне нужно было отвлечь дорогого профессора, я поднимала голову от котла и радостно улыбалась Снейпу. Его тут же перекашивало, и он спешил к зельям других студентов.

А в самый кульминационный момент, когда пришло время добавлять в основу толчёный глаз дракона, я послала Снейпу «контрольную» улыбку. Он так разволновался, что побежал в подсобку.

Поэтому всё прошло успешно: я отмерила точное количество нестабильного ингредиента и бросила его в котёл.

Котёл издал непристойный звук, зелье с гулом и шипением испарилось, а меня обдало зловонным паром.

* * *

Я пришла в себя на полу. Хотя не совсем так: моя голова покоилась на коленях профессора.

Он кричал так, что я не сомневалась: после этого урока мне придётся носить слуховой аппарат.

Глаза я так и не открыла. А когда Снейп попытался привести меня в чувство похлопыванием по щекам, тихо застонала.

— Все законсервировали свои зелья! Немедленно, — прорычал он. — Поттер, вы остаётесь за главного. Приготовление закончите после моего прихода.

В моём личном рейтинге глубокоуважаемых волшебников профессор Снейп сразу же вырос на две позиции: он во всеуслышание выделил Гарри, как лидера.

Пока я размышляла над непредсказуемостью людей, профессор подхватил меня на руки и выскочил в коридор.

Снейп нёс меня в больничное крыло, а я осторожно разглядывала его сквозь ресницы. В принципе, угол обзора был минимальным, поэтому, кроме раздувающихся в гневе ноздрей и скорбно сложенных губ, я ничего не увидела.

И всё-таки, почему он не отправил меня в больничное крыло через камин или при помощи левитации?

* * *

Снейп распинался перед мадам Помфри о безголовых студентах, способных исхитриться таким образом, чтобы не только испортить зелье, но и взорвать его, всего лишь перепутав ингредиенты.

Я подумала, что профессор почти угадал, когда говорил «исхитриться». А ещё мне стало стыдно — Снейп выглядел очень расстроенным. Полегчало мне лишь тогда, когда он начал ругаться и обещал Гриффиндору в целом и для меня лично — все кары небесные... если я поправлюсь.

Я перестала разыгрывать коматозника, когда увидела идущую ко мне с палочкой наперевес хогвартскую медиковедьму. Я открыла глаза, и мадам Помфри прервала горькую тираду Снейпа.

— Перестань волноваться, Северус. Мисс Грейнджер приходит в себя.

Для пущего артистизма я понюхала ладонь и застонала.

— Грейнджер, — профессор Снейп говорил приглушённо. — Тридцать баллов с Гриффиндора за взорванное зелье, и эссе на три фута с разбором ошибок. Когда поправитесь, — добавил он уже более спокойно и вышел из палаты.

* * *

Его слова стали для меня целебным бальзамом. Теперь он мог ругать меня днями и ночами, строить гримасы одна страшней другой, снимать баллы, игнорировать. Я поняла — не стоит обращать на это внимание. Теперь я была уверена, что профессор — хороший человек... но стесняющийся в этом признаться.

И... он действительно неравнодушен ко мне. Такой вывод я сделала, пока профессор нёс меня коридорами Хогвартса. Снейп так крепко, но в тоже время нежно прижимал меня к себе, как будто я антикварная ваза эпохи Цинь из тончайшего ажурного фарфора.

* * *

Мой эксперимент удался.

Держитесь, Северус Снейп! Не хотите нормально общаться, значит, заставим!

* * *

Операцию по укрощению профессора я назвала скромно: «Принуждение к миру».

Но я реально оценивала свои шансы — одной мне её не осуществить.

Позвать на подмогу Макгонагалл? Нет, не пойдёт: вертикаль власти, ничего не поделаешь.

Поэтому я решила попросить помощи у Гарри.

Эта мысль возникла, когда они с Роном пришли меня проведывать. Почему-то я была уверена, что бывший возлюбленный не поймёт моих альтруистических порывов, поэтому не стала вводить его в курс дела.

Чтобы он не мог помешать, я попросила Рона принести травяного чаю. А сама приглушённо обратилась к Гарри.

— Мне нужна помощь, — от волнения губы пересохли, и говорилось с трудом.

— Всё, что хочешь!

— Всё — это мне много. А мантия-невидимка и карта Мародёров — то, что надо.

Гарри тут же насторожился.

— Зачем тебе мантия и карта? — спросил он, с подозрением глядя на меня.

— Я обязательно всё тебе расскажу, — затараторила я, увидев, что Рон уже выходит из кабинета мадам Помфри. — Завтра. А те две вещи мне нужны сегодня. И пожалуйста, — я кивнула на Рона и добавила шёпотом: — Ни слова ему.

Гарри вздохнул. Он сидел и раздумывал с недовольным выражением лица. Это и понятно: Гарри должен всегда всё знать о своих друзьях. Тем не менее, он согласно кивнул перед уходом.

* * *

Через час Гарри вернулся. Один.

Быстро оглянувшись, он вытащил нечто похожее на комок блестящей аморфной субстанции — мантию-невидимку и старый потёртый пергамент — карту Мародёров. Гарри заговорщицки подмигнул мне и прошептал:

— Рон не знает.

А потом немного подумал и добавил с лёгкой укоризной:

— Надеюсь, ты не будешь делать глупости и не вляпаешься в какую-либо историю.

Я честно-честно смотрела на него и так активно кивала, что голова закружилась, и перед глазами поплыли красные круги.

Ушедшего Гарри сменила мадам Помфри. Она осмотрела меня и, улыбнувшись, сообщила, что если утром я буду чувствовать себя так же хорошо, то смогу идти на занятия.

Она ушла, оставив несколько флаконов с зельями, предварительно объяснив схему приёма.

Я чувствовала себя прекрасно, поэтому ничего пить не стала.

Достав пергамент, я ударила по нему волшебной палочкой и сообщила, что замышляю шалость и только шалость. Когда на нём проявилась карта, я начала следить за точкой с именем С. Снейп.

Сначала он находился в Большом зале, а потом спустился в подземелья. Класс зельеварения. Кабинет. Гостиная Слизерина. Потом несколько изгибов коридора, и Снейп вошёл в неизвестные мне апартаменты, состоящие из четырёх смежных комнат.

Таким образом, я обнаружила, где проживает профессор Снейп.

Точка на карте покружила по комнатам, а потом снова вышла в коридор.

После этого Снейп уже никуда не заходил, а путешествовал только по коридорам. Чёрный хогвартский патруль.

Времени у меня осталось в обрез: до отбоя всего пятнадцать минут.

Поэтому я быстро трансфигурировала подушку в большую куклу и накрыла её одеялом. На поверхности осталась лишь копна каштановых волос.

После этого я очистила флаконы с зельем при помощи Evanesko. Надев мантию-невидимку, я, предварительно спрятав палочку и карту в карман, на цыпочках покинула больничное крыло.

* * *

Не люблю подземелья: холодно, сыро и вечные сквозняки, даже летом. Но что для дела не сделаешь?

Поэтому, дрожа от холода, я осторожно пробиралась в самое логово... врага? Да нет, врагом Снейпа я больше не считала. Я двигалась тихо, чтобы не наткнуться на какого-нибудь зазевавшегося слизеринца и не привлечь, не дай Мерлин, вечно снующую по коридорам миссис Норрис.

Мне повезло, и через некоторое время я нашла тот изгиб коридора, за которым находились апартаменты Снейпа.

Я увидела дверь, на которой были нарисованы змеи. Напротив неё висел факел. Змеи показались мне живыми: они шевелились и даже шипели.

Около двери висела картина: Мерлин и Моргана, взявшись за руки, смотрели друг на друга.

Постояв рядом с картиной, я в очередной раз удостоверилась, что Мерлин — выдающийся волшебник: он повернул ко мне голову и... подмигнул, глядя прямо в глаза. Мне, под мантией-невидимкой!

Я так испугалась, что чуть не бросилась со всех ног из подземелий. В голову лезли разные нехорошие мысли: тревога, Кровавый Барон, Снейп, стягивающий с меня мантию, Филч, поигрывающий розгами...

На цыпочках, не дыша, я пробралась в тёмный угол и присела на корточки. Разложив карту и, подсвечивая себе палочкой, я продолжила следить за перемещениями Снейпа.

Когда искомая точка приблизилась к коридорам подземелий, я погасила огонёк на конце палочки, спрятала карту в карман и надвинула капюшон на глаза.

Снейп появился совершенно бесшумно. Мне подумалось, а не умеет ли он аппарировать в Хогвартсе?

Снейп остановился возле картины и вдруг церемонно поклонился нарисованным волшебникам. Его движения были настолько медленными и плавными, будто он танцевал менуэт.

От удивления я чуть не спросила, зачем он это делает. Но вовремя прикусила язык.

А потом начались и ещё более странные вещи: змеи пришли в движение, и дверь отворилась.

Тут до меня дошло, что значит эта странная церемония.

Однако все мои планы были вмиг разрушены. Потому что я пришла сюда, чтобы выведать пароль от личных комнат профессора Снейпа.

* * *

На следующий день я шепнула Гарри, что жду его в туалете Плаксы Миртл.

Он пришёл взвинченный и возбуждённый — видно было, что почти год, прожитый без приключений, дался ему нелегко.

Я рассказала, что хочу подружиться с профессором, впрочем, умолчав о чувствах ко мне, которые Снейп так мастерски скрывал.

Гарри не поверил ни единому слову. Даже обиделся.

Тогда я рассказала ему о взрыве котла и своих вчерашних похождениях.

Глаза Гарри засияли от азарта.

— Ты шпионила за ним, Гермиона? — восхищённо спросил он.

— Да. Но, надеюсь, ты не расскажешь Рону? Он не поймёт.

— Никому не скажу! Клянусь! — для пущего убеждения Гарри приложил руку к сердцу.

— Не клянись, я верю. Ты скажи лучше, что делать с портретом Мерлина?

— Давай я поговорю с Мерлином, — предложил Гарри. — Приду под мантией. Поговорю и уйду.

— Ну и что ты ему скажешь? Как ты объяснишь своё желание проникнуть в личные комнаты профессора Снейпа? Скажешь, что принёс подарок?

Гарри сник. Но ненадолго.

— А тебе зачем пароль от его комнат? — встрепенулся он.

— Затем, что там можно спокойно поговорить. Без учеников и преподавателей. Мне всего-то нужно, чтобы он меня выслушал. А этого можно добиться только в одном случае: застав его врасплох.

— Состояние аффекта? — усмехнулся Гарри.

— Ну да.

Мы глубоко задумались.

— Знаешь, Гермиона, — заговорил Гарри, — тогда остаётся его личный кабинет.

Тут его глаза заблестели в предчувствии новых приключений.

— Да. Ты пойдёшь к нему, а я сделаю так, чтобы никто не вошёл, пока ты будешь разговаривать.

План, конечно, был слабеньким. Но выбирать не приходилось, и я согласилась.

* * *

До вечера мы сверялись с картой и сохраняли «режим молчания».

Когда пробило восемь, Снейп всё ещё находился в своём кабинете, а рядом не было никого.

Улизнув от Джинни и Рона, мы с Гарри под мантией-невидимкой отправились в подземелья.

Я так волновалась, что ладони вспотели, а сердце начало выпрыгивать из груди.

Возле кабинета мы, согласно нашему плану, разделились — Гарри под мантией стал так, чтобы видеть коридор справа и слева.

Я же, пригладила волосы, которые, как мне показалось, от волнения встали дыбом, энергично постучалась и сделала шаг в неизвестность.

* * *

Профессор сидел за письменным столом и, скорее всего, проверял эссе. Наверное, его беспокоила миопия — настолько низко он наклонил над пергаментами голову.

Когда он узрел, кто к нему пожаловал, его физиономию перекосило.

— Добрый вечер, профессор, — бодро начала я. И, чтобы не дать ему открыть рот, скороговоркой выпалила: — Япришлаизвинитьсяпередвами.

— Что? — Снейп, вероятно, был ещё и глухим.

— Я пришла извиниться перед вами, — чётко сказала я, делая паузы между словами.

— Да? И за что же?

Я вздохнула с облегчением — Снейп дал «добро» на мой спич.

Речь была длинной. Я каялась во всём, о чём только могла вспомнить, начиная с того случая на первом курсе, когда подпалила его мантию.

Когда он пытался остановить мой словесный поток и вставить словечко, я «обворожительно» улыбалась. Его тут же перекашивало, и он замолкал.

Но стоило мне перевести дух, как Снейп непостижимым для меня образом взял себя в руки — его лицо стало напоминать безжизненную маску.

Он встал из-за стола и, взглянув на меня вскользь, тут же отвернулся.

— Нагайну, случайно, не вы дрессировали? — негромко спросил он.

Я опешила. Пока обдумывала ответ, Снейп спокойно добавил:

— Вы пришли сюда поиздеваться?

Я бросилась к Снейпу: мне нужно было столько ему сказать, но...

Меня подхватил магический поток и вынес из кабинета. Дверь захлопнулась с громким стуком. Я набросилась на неё с кулаками, будто она в чём-то виновата. Когда кулаки уже саднили, я, как почти после каждой встречи со Снейпом, зарыдала.

По дороге в башню Гриффиндора Гарри утешал меня как мог. Он придумывал планы — один фантастичнее другого.

А когда Гарри абсолютно серьёзно пообещал, что если не получится открыть дверь в кабинет Снейпа, то он её взорвёт, я истерически захохотала. Потом остановилась и крепко-крепко обняла.

— Я говорила тебе, что ты — мой самый лучший друг?

Уныние

( в которой рассказывается о средствах борьбы с депрессией)

— Уныние — смертный грех, — часто говорила мне бабушка — стоматолог-протезист. Она была идеальной протестанткой, поэтому для любого случая у неё находилась подходящая строфа из Библии.

Я вспоминала её слова, когда на горизонте начинали маячить трудности, неприятности или непреодолимые препятствия.

Только после очередной неудачной попытки усмирить несговорчивого профессора, воспоминания о бабушкиных притчах перестали на меня воздействовать.

Мной овладела самая настоящая депрессия: пропал аппетит, а все прежние увлечения стали мне глубоко безразличны.

Кроме, пожалуй, чтения.

К ТРИТОНам я была готова и часто засиживалась за учебниками просто так, на самом деле витая где-то далеко.

А ещё я всё время следила за Снейпом, провожая взглядом его худую, чуть сутуловатую фигуру. Впрочем, я перестала улыбаться, взрывать котлы и навязывать ему своё общество, а на уроках вела себя тихо, как мышка.

Он же делал вид, что не замечает меня. Снейп смотрел сквозь меня, будто я превратилась в Почти Безголового Ника.

Я тосковала. Моя депрессия нашла выход: я стала писать письма.

Каждый вечер я ходила в совятню, как на работу, и отсылала послания Северусу Снейпу. Иногда письма были короткими, но чаще — длинными.

В первом письме были извинения и робкая попытка объяснить, для чего я всё это делаю.

В следующем я немного пожурила профессора за его отношение к Гарри.

И только потом, в последующих письмах, я, мало-помалу, стала писать о себе.

Я не укоряла его, не просила ни о чём. Я писала только о чувствах и ощущениях. О ненависти и разочаровании после убийства Дамблдора. Об ужасе, когда увидела, что со Снейпом сделала Нагайна. О стыде, когда посмотрела его воспоминания. О горечи, когда поняла, что времени на спасение профессора почти не осталось. И, наконец, о робкой надежде, о восхищении и радости, когда он начал поправляться.

Я ничего не писала о повторном приступе ненависти — для меня эта тема была закрыта. Я так же умолчала о разговоре с Макгонагалл, невольно подтолкнувшей меня искать с ним дружбу.

А потом я писала всё обо всём, что совершенно не касалось Снейпа. О прочитанных книгах и интересных статьях. Об избалованных и недисциплинированных младшекурсниках. О мальчишках, всё время говоривших о квиддиче, и девчонках, словно сошедших с ума в преддверии выпускного бала.

Короче, о всякой чепухе. Хотя нет, о серьёзных вещах я тоже писала. Например, о ТРИТОНах и выборе будущей профессии.

Но, разглядывая по утрам в Большом зале непроницаемое лицо Снейпа, я недоумевала: он не выглядел, как человек, которого каждый вечер забрасывали корреспонденцией.

Я ждала, по крайней мере, разноса и снятия баллов, когда написала о наблюдениях за ним. Особенно подробно я описала траурную церемонию в честь годовщины Победы над Волдемортом.

Мне пришлось по душе, что не было веселья, фейерверков и длинных пафосных речей министерских чиновников. В этот день волшебники, приехавшие из разных уголков страны, вместе с учениками Хогвартса вспоминали и скорбели. Обо всех погибших и раненных. Об обездоленных детях и осиротевших родителях.

Церемония проходила на хогвартском кладбище, на котором были похоронены Альбус Дамблдор и почти все, кто погиб, защищая нашу школу.

Когда все уже расходились, я осторожно пошла за Снейпом. Он подошёл к могиле Дамблдора и ещё долго стоял там, отрешённый и задумчивый.

Но даже после этого письма я не заметила никакой ответной реакции со стороны профессора Снейпа.

Тогда я решилась и написала о взрыве котла.

Реакции — ноль.

У меня возникло подозрение, что мои письма Снейп не читает, а, скорее всего, сжигает в камине.

Мне было обидно, но писать я не перестала — иллюзия общения помогала переносить тоску и уныние.

А потом настала пора экзаменов.

ТРИТОНы я сдавала легко и довольно успешно. Особенно понравилось министерской комиссии моё виртуозное владение палочкой. На экзамене по трансфигурации миссис Мэрчбэнкс даже аплодировала мне.

Я подробно описывала экзамены в ежевечерних посланиях, как будто огню, пожиравшему мои пергаменты, это было интересно.

После сдачи зельеварения, я, на свой страх и риск, в письме назвала профессора Северусом, мотивируя это тем, что он для меня больше не преподаватель.

Я размышляла так: если Снейп читает мои письма, то, после такой фамильярности, по идее, должен меня убить или хотя бы проклясть. Незавидная судьба, конечно, но что поделаешь — депрессия.

Однако ничего не произошло. За завтраком Снейп, как всегда, с брезгливым выражением лица, поглощал кашу. Причём ел так, будто овсянку приправили гноем бобонтюбера.

Теперь сомнения переросли в полную уверенность: Снейп не читает моих писем. И, тем более, не хранит их перевязанными розовой ленточкой.

Писать я не перестала, только в совятню больше не ходила: почтальоном стал камин в гостиной Гриффиндора, а получателем — огонь.

* * *

Между сдачей последнего ТРИТОНа и выпускным вечером была ровно одна неделя. В это время пятикурсники сдавали СОВ.

Делать было нечего, и я, наверное, так и сгинула бы в библиотеке над толстенными фолиантами, превратившись в привидение заучки Грейнджер, если бы не мои друзья.

После экзаменационных стрессов почти все семикурсники очнулись от спячки. Кроме меня, продолжавшей находиться в анабиозе.

Гарри, Рон, Джинни, Луна, Невилл, да и многие другие, стали тормошить меня всеми, доступными им способами. Превратив мою жизнь в ад.

Где бы я ни укрывалась, обязательно кто-то меня находил. Прятаться было бесполезно.

* * *

Многие из моих сокурсниц получили от директора Макгонагалл разрешение аппарировать на Диагон-аллею, чтобы выбрать наряды на выпускной бал.

Когда Джинни поставила в известность, что разрешение получено и на меня, я стала прятаться с особой тщательностью.

Но безуспешно: Джинни и Луна при помощи Винки нашли меня в укромном уголке возле озера.

Джинни подпёрла руками бока, на манер Молли, а Луна что-то мечтательно разглядывала у меня над головой. Должно быть, опять мозгошмыгов выискивала.

— Ты только посмотри, Луна, — горячилась Джинни. — На кого стала похожа наша Гермиона?

Луна так же продолжала смотреть «сквозь пространство».

— Невежливо говорить о присутствующих в третьем лице, — я безуспешно пыталась остановить Джинни.

— Гермиона, ты скажешь, наконец, что случилось? По ком траур? Может, ты больна? — наседала на меня Джинни.

— У меня всё хорошо, — бодро ответила я. — Просто мне не хочется к мадам Малкин.

— Как это не хочется? А вечерние наряды? На выпускной бал ты пойдёшь в школьной мантии?

— Да какая разница, — я так устала с ней спорить. — Не хочу я идти на выпускной.

— Да ты с ума сошла. Важнейшее событие — вручение диплома, а ты не хочешь пойти. Да что это с тобой?

— Со мной всё хорошо, — с нажимом ответила я.

Луна подсела ближе и начала бросать в воду плоские камешки. Не поворачивая головы, она сказала:

— Гермиона влюбилась. Безответно, — и запустила новый камень.

От удивления я опешила. Луна, конечно же, девочка странная, но поди потом, докажи, что её предположение — бред.

— С чего ты взяла? — возмутилась я.

— Все признаки налицо: замученный вид, бледность кожных покровов, покрасневшие глаза, крайняя худоба.

— Ну и что?

— Это признаки депрессии. А раз ТРИТОНы прошли, а депрессия — нет, то это точно любовь!

Если бы это говорил кто-то другой, я смогла бы перевести всё на шутку и убедить в обратном. Но переубедить Полумну Лавгуд мог, пожалуй, только её слегка чокнутый отец.

Но я всё равно расстроилась. Даже зная наверняка, что это не любовь.

— Гермиона, — подсела ко мне Джинни. — Но тогда тем более ты должна поехать к мадам Малкин. Она подберёт тебе умопомрачительный наряд и объект твоей тоски никуда не денется. А то посмотри на себя: ты с каждым днём всё больше и больше становишься похожа на Снейпа — такая же бледная и худая.

Вероятно, это была шутка — Джинни заливисто смеялась. А для меня произнесённое вслух «Снейп», стало своеобразным толчком: слёзы набежали и обрушились настоящей лавиной.

Девчонки тут же принялись меня утешать. Джинни с раскаянием в голосе уговаривала меня:

— Гермиона, ну прости меня, прости! Я не хотела сравнивать тебя с этим сальноволосым уродом. Ты у нас красавица, а я — дура, которой не мешало бы трансфигурировать язык в камень.

Луна молча гладила меня по голове, но от её проницательного взгляда мне было не по себе.

* * *

В результате я оказалась в Лондоне.

Девчонки в салоне мадам Малкин дурачились изо всех сил, попутно вызывая улыбку не только у меня, но и у хозяйки заведения. Они мерили причудливые наряды, и дефилировали друг перед другом.

Вскоре мадам Малкин надоело такое непочтительное отношение к её «шедеврам», и она быстро подобрала всем платья и аксессуары.

Надо мной она раздумывала какое-то время, и выбор пал на два платья: тёмно-зелёное и чёрное. Тут вмешалась Луна.

— Мы берём чёрное и всё, что к нему нужно, — сказала она странно высоким голосом. И тихо добавила мне на ухо: — Это платье понравится ему больше.

Кому «ему», я так и не поняла. Интересно, она выбрала платье в соответствии со вкусом таинственного «его», в которого я должна быть, по её мнению, влюблена, или в чёрном мне действительно лучше?

Пока я раздумывала над словами Луны, мадам Малкин предъявила счета.

Оплатив их, мы отправились назад, в Хогвартс.

* * *

После поездки в Лондон мне стало стыдно за моё поведение.

То, что друзья по-настоящему думают и заботятся обо мне, оказалось приятной новостью. Но если они думают то же, что и Луна... Итак, «влюблённая заучкаГрейнджер». Какой ужас!

Хорошо, что Гарри так не считал (он-то знал истинную причину моей депрессии), а Рону было не до этого: он вовсю крутил роман с Ромильдой Вейн.

Поэтому, поразмыслив хорошенько, я запрятала свои обиды и неудачи куда подальше. Разберусь с ними позже, а пока у меня оставалось лишь три дня беззаботной жизни — три дня до выпускного бала.

Хотя, как оказалось, не такой уж и беззаботной.

В отличие от СОВ, оценки по ТРИТОНам мы получали сразу же после экзамена. Хотя официально сертификаты с оценками нам должны были выдать только на выпускном, вместе с дипломами.

Неожиданно, ещё до вручения дипломов, меня засыпали предложениями о работе.

Несколько отделов Министерства. Аврорат. Госпиталь Святого Мунго. Ежедневный пророк. Это был ещё не полный список работодателей, заманивающих целевыми направлениями на учёбу в магические школы: авроров, целителей, журналистов.

Раньше я хотела быть аврором. Но теперь... даже и не знаю.

Но больше всего меня взволновало письмо от Минервы Макгонагалл. Она предложила получить степень Мастера трансфигурации под её руководством.

* * *

Последний день в Хогвартсе был очень суетным. Все готовились к выпускному балу, который должен был начаться после ужина в Большом зале.

Суетились не только выпускники, но и шестикурсники, которые в этом году также получили приглашения на бал.

Я старалась быть спокойной и делать меньше лишних телодвижений, но послеобеденная горячка охватила и меня.

Я не пыталась выглядеть, как голливудская кинозвезда. Хотелось, просто, чтобы платье сидело хорошо, волосы не торчали во все стороны, как прутья «Молнии», и лицо приобрело хоть какие-то краски.

С платьем было всё в порядке. С волосами тоже я сумела разобраться: средство «Простоблеск» исправило недостатки. А вот с лицом были проблемы. За месяц недоедания и недосыпа я превратилась в копию вампира Сангвини: бледное лицо и круги, подчёркивающие глубоко ввалившиеся глаза.

Я разглядывала в зеркале себя и раздумывала, как бы не попасть на бал, когда рядом с моим отражением появилось хорошенькое личико Джинни.

Мы составляли такой контраст, что Джинни даже испугалась. Потом испуг сменился задумчивостью, и страшно стало мне: я представила, через какие муки придётся пройти, пока она не останется довольна результатом.

Но всё оказалось не так страшно. А главное — быстро. Джинни намазала моё лицо каким-то жирным зельем, потом — заклинание очистки, и...

Я, конечно же не превратилась в румяную красавицу, но круги под глазами посветлели, а кожа стала выглядеть более привлекательной и здоровой.

Джинни сменила Ромильда. Она протянула мне баночку с блеском для губ.

— Возьми, Гермиона, — сказала она. — Это волшебный блеск. На губах он приобретёт тот оттенок, который больше всего подходит к твоему наряду.

Чтобы все от меня, наконец, отвязались, я послушно накрасила губы.

И правда, девчонки отстали, а я спокойно оделась. Вскользь взглянув в зеркало, я с раздражением увидела, что блеск на губах захотел стать ярко-алым. И попытки стереть его потерпели фиаско — сегодня мне предстояло выглядеть, как женщина-вамп.

Но Джинни и Ромильде, очевидно, понравился мой внешний вид: они довольно цокали языками и вертели меня, разглядывая со всех сторон.

Наконец-то, к семи вечера, мы спустились в Большой зал.

* * *

Всё было, как обычно: прощальная речь директора, пожелания выпускникам и праздничный ужин. По окончанию трапезы в зале остались только преподаватели, выпускники и шестикурсники.

Дипломы и сертификаты с оценками по ТРИТОНам вручала лично Макгонагалл. Для каждого выпускника она нашла тёплые слова, вспомнила какой-либо курьёзный случай. Особенно досталось Гарри, Невиллу и мне. Было очень приятно, особенно когда директор зачитала мои оценки по ТРИТОНам. Но когда я мельком взглянула на Снейпа, мне стало неловко и даже стыдно.

Потом был бал с живой музыкой — группой «Ведуньи», исполняющей различные ультрамодные композиции. Медленные танцы сменялись быстрыми: веселье набирало обороты.

Танцевали все: и преподаватели, и студенты, и даже директор. Только двое не участвовали в общем веселье — я и Снейп. Но если меня друзья уговорили на пару танцев, то Снейп сидел с такой отпугивающей физиономией, что его обходили стороной.

Он затаился в углу, словно нахохлившийся сыч. Я, спрятавшись за колонну, тайком наблюдала за ним. Мне было интересно, когда он, всё-таки, не выдержит и сбежит.

А потом... потом вмешалась Луна. Причём самым невинным способом.

* * *

Я наблюдала за танцующими, изредка бросая взгляды на хмуро-брезгливого Снейпа, когда услышала:

— Пригласи его.

Я обернуласьтак резко, что в шее что-то хрустнуло. Потирая ноющее место, я костерила на чём свет стоит Полоумную Лавгуд, способную появиться не в то время, не в том месте и всё испортить.

— О чём это ты? — с подозрением спросила я.

Луна, как обычно, смотрела вдаль. Её фирменный взгляд «сквозь пространство и время» раньше меня забавлял, а теперь начинал пугать.

— Пригласи его потанцевать, — как ни в чём не бывало, бесстрастно ответила она.

— Кого — его?

Луна, перестав созерцать неведомые нам, смертным, дали, рассеянно на меня взглянула.

— Мне обязательно произносить его имя вслух?

Я смутилась, не зная, что и сказать.

— Иди, он ждёт. Хоть и боится этого, — Луна развернулась и... исчезла в темноте.

Я потеряла дар речи. В голове воцарился хаос: я не знала, что и думать. Вариантов было несколько: открывшийся у Полумны третий глаз или попадание пальцем в небо.

Не знаю, имела ли Луна в виду Снейпа, но сомнения в моей душе она зародила. Я честно попыталась прогнать из головы мысль: «А что, вот сейчас соберусь и приглашу Снейпа на танец!»

Но прошло, как минимум, три медленных композиции, пока я решилась.

Когда я подошла к Снейпу, мне показалось, что даже музыка заиграла тише. Он окинул меня хмурым взглядом, а я, глядя «сквозь него», как можно более спокойно произнесла:

— Разрешите пригласить вас на танец, Северус.

Да, я сделала это! И даже протянула ему руку слегка небрежным жестом. И рука моя, что немаловажно, не задрожала!

— Хамите, Грейнджер? — Снейп сузил глаза.

— Вовсе нет. Вы больше не мой преподаватель, а я — не ваша студентка. И вот ещё что. Пока вы тут ломаетесь, половина зала смотрит на нас. Конечно, если вы хотите привлечь излишнее внимание... — сделала я паузу, а потом добавила: — Северус.

Он что-то прорычал, схватил меня за руку и потянул на середину зала. Я едва успела подумать, что этот человек просто боится выглядеть трусом, когда заиграла музыка.

Даже такой плохой танцор, как я, и то заметила, что Снейп двигается во время танца, будто совсем недавно проглотил ветку Дракучей ивы. Между нашими телами было колоссальное расстояние. Снейп держал дистанцию. Неужели он опасался заразиться от меня опасной хворью? Может, гриффиндорской тупостью?

Во время танца я не смотрела на своего партнёра. Зато хорошо видела удивленные лица присутствующих.

Рон стоял с открытым ртом, Гарри довольно улыбался, Джинни застыла в изумлении, а Луна... Луна выставила вперёд большой палец, в знак одобрения.

Несмотря на свой бравый вид, я сильно переволновалась, поэтому вздохнула с облегчением, когда танец подошёл к концу.

Снейп поклонился, развернулся на каблуках и, неестественно выпрямившись, пошёл прочь из зала. Я выждала секунд тридцать, и, удостоверившись, что мои друзья из-за волнения упустили меня из вида, отправилась в погоню.

Покинув Большой зал, я посеменила за Снейпом (зауженное книзу платье и высокий каблук мешал развить достаточную скорость).

Он шёл, не оборачиваясь, в направлении подземелий, а мне, чтобы успеть за ним, пришлось приподнять подол, снять туфли и бежать.

Но догнала его только у картины Мерлина и Морганы.

Снейп церемонно раскланялся, я повторила все его движения. Дверь открылась. Я очень спешила, чтобы не отстать от Снейпа, но успела заметить, как подмигнул мне Мерлин.

Я заскочила вслед за Снейпом в открытую дверь, которая захлопнулась за моей спиной.

Снейп застыл возле камина. Я не видела выражения его лица, но чувствовала — с ним не всё в порядке.

Я осторожно прокашлялась, чтобы привлечь его внимание. Снейп медленно обернулся.

Он долго смотрел на меня, ничего не говоря.

— Северус, — робко начала я.

— Не припоминаю, чтобы разрешал называть себя по имени.

— Я писала вам, что отныне буду называть вас Северусом, — мне хотелось, чтобы голос звучал ровно, но он дрожал. — И моей вины нет в том, что вы уничтожали письма, не прочитав.

— Уничтожал?

Я смутилась.

— Да. Наверное, бросали в камин?

Он молча полез в стол и достал толстенный фолиант. Открыв его посредине, он приглашающе махнул мне, чтобы я приблизилась.

На ватных ногах я подошла к столу и увидела стопку пергаментов. Розовой ленточки, конечно же, не было, но я узнала их — это были мои письма.

«Он не сжигал их».

Я тупо уставилась на письма, не зная, что и сказать.

— Зачем вам это, Грейнджер?

— Что — это?

— Письма, откровения, «Северус». Скажите, чего вы добиваетесь?

Я задумалась и снова смутилась. Действительно, зачем взрослому мужчине дружба и восхищение какой-то девчонки, ему нужны совсем другие отношения. Те, на которые я не способна пойти. Или пока не способна?

Во рту стало сухо и горько.

— У вас есть что-нибудь попить? — слова непривычно глухо вырывались из пересохшего горла.

— Огневиски, коньяк, эльфийское вино. К сожалению, я не держу у себя усладэль — возраст не тот, — сардонически усмехнулся Снейп.

— Я бы выпила чаю или просто воды.

Снейп позвал незнакомого мне эльфа и что-то тихо ему проговорил.

— Присаживайтесь, — он устало махнул рукой в сторону единственного кресла.

Я робко присела, а Снейп наколдовал другое — напротив.

Эльф быстро выполнил заказ. Не прошло больше двух минут, как на столе появились чашки с дымящимся напитком, сэндвичи и эклеры.

Чай был вкусным и сладким. Думаю, я могла бы полжизни просидеть вот так с этим загадочным мужчиной, попивая чай. И не так уж важно, что тот молчит и хмурится.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — Снейп рассматривал меня в упор, как будто видел впервые.

— Если вы читали мои письма, то почему спрашиваете?

— Вам нужна дружба? Со мной? С бывшим пожирателем и убийцей? Не понимаю, что вами движет.

— А может, мне хочется, чтобы вы были хоть чуть-чуть менее одиноки и пусть не на много, но более счастливы.

— Да что вы знаете о счастье и одиночестве, дитя?

— Одиночество — это тоска и безысходность. Я не хотела бы быть одинокой. Никто не хочет, и вы в том числе, даже если с пеной у рта будете доказывать обратное! — я так разволновалась, что начала яростно жестикулировать. — Мне интересно с вами. Вы выдающийся человек и небезразличны мне.

Я чуть не прикусила язык, когда произнесла «небезразличны». Как никогда, мне не хотелось быть двусмысленной.

Снейп облизал губы и подался вперёд.

— Вам, что это даст вам?

Я не долго думала, перед тем, как ответить.

— Многое. Считайте это моей идеей фикс, наваждением, но я хочу быть ближе к вам. Даже если дистанцию установите вы. Что такое счастье? Достаточно знать, что мои родные и друзья здоровы, и вполне довольны жизнью. Мне хочется, на вопрос: «Как дела, Северус?», услышать: «Хорошо, спасибо, Гермиона». Я была бы счастлива, увидеть на своём дне рождения вас среди самых близких друзей, и иметь возможность поздравить Северуса Снейпа с праздником. Или просто зайти без предупреждения в гости, и увидеть, что вы рады мне.

Он так быстро встал, что я немного испугалась. Снейп подошёл к камину. Он стоял, повернувшись ко мне спиной, поэтому я не видела выражения его лица.

Вдруг мне пригрезилось, что сейчас Снейп развернётся, выхватит палочку, одним движением трансфигурирует меня в... мерзкого уродца и поместит в баночку с формалином. Потом я займу почётное место в кабинете зельеварения рядом с такими же «красавчиками». Только подпись будет, не «Пучеглазый змееносец», и не «Королевский выползень», а «Грейнджер. Которая достала».

Но ничего подобного не произошло. Снейп хаотично, по-броуновски, начал двигаться по комнате. Остановившись, он заговорил.

— До чего же вы упрямы, Грейнджер!

— Гермиона.

— Что?

— Меня зовут Гермиона.

Он усмехнулся. И сказал, обращаясь к камину.

— Меня всегда интересовало, почему на гербе Гриффиндора красуется лев. Более органично там смотрелся бы осёл. Упрямый, весело ржущий осёл. Тогда я бы не сомневался, что вы — истинная гриффиндорка.

Я представила мой герб в интерпретации Снейпа и рассмеялась.

Он вздохнул и сел. Его губы кривились в подобии улыбки.

— Вы не очень сердитесь? — тихо спросила я.

Он пожал плечами.

— Какая разница? Ведь вас это не остановит?

— Нет, Северус, — покачала я головой, — не остановит.

— И что дальше? Завтра вы уедете и забудете обо мне.

— Даже если бы я и уехала, то не забыла бы. Не дождётесь. Но я, кстати, не собираюсь уезжать.

После услышанного, Снейп вопросительно изогнул брови.

— Решили осчастливить Хогвартс и остаться на второй год?

Я рассмеялась.

— Нет. Я иду в ученицы к директору Макгонагалл. Если всё будет хорошо, то через год начну преподавать трансфигурацию.

Снейп жадно меня слушал. А затем, словно очнувшись, он опустил глаза. Снейпа так сильно перекосило, что я со страхом ожидала: сейчас его лицевые мышцы заклинит.

Мне полагалось испугаться, но я ликовала — на мимическом языке Северуса Снейпа это означало глубокое волнение.

— Надо поздравить Минерву с достойной заменой, — пробормотал он.

— Я не уеду, Северус. А если и уеду, то ненадолго. И не брошу вас, — как Лили, хотелось мне добавить. Но я благоразумно промолчала, так как боялась затоптать слабые ростки только-только зародившейся дружбы.

— Я уже понял — от вас не избавиться, — ответил Снейп с притворным ужасом.

Мне стало легко и весело.

— Тогда я пойду, Северус?

— Идите, Гермиона. Только осторожнее проходите по подземельям.

— Но я вернусь, Северус, очень скоро.

— Хорошо, приходите.

Я неловко встала, и Снейп тут же поднялся. Возле двери я подхватила валявшиеся там туфли, улыбнулась напоследок и вышла.

Обувшись, я уже собралась было идти, когда заметила нечто странное. Странной была картина. На ней были не два волшебника, а три. Кроме Мерлина и Морганы там находился Дамблдор.

Я остановилась, чтобы поприветствовать покойного директора. Но он обратился первым.

— Доброй ночи, мисс Грейнджер. Я вижу, у вас всё получилось?

— И вам доброй ночи, профессор Дамблдор.

— Альбус. Зовите меня Альбусом.

— Хорошо, Альбус.

— Рассказывайте, Гермиона, у вас всё хорошо? Как Северус?

— Всё хорошо, Альбус. И, думаю, у Северуса также будет всё хорошо.

— Какая же вы умница, Гермиона!

— Нет, просто я упрямая.

Слушаете ли вы*

(вместо эпилога)

Слушаете ли вы тишину?

Слышите ли её так же хорошо, как я?

Раньше я не задумывалась о том, что тишина на самом деле наполнена звуками.

Потрескивание дров в камине. Шипение догорающей свечи. Тиканье часов. Поскрипывание пера. Шелест пергамента.

Я сижу в кресле возле камина и читаю. Нет, делаю вид, что читаю. Томик стихов, лежащий у меня на коленях, я знаю почти наизусть. Открыв любую страницу, могу цитировать по памяти.

Ты — розовый рассвет, ты — Ночи сумрак черный.

Все тело в трепете, всю душу полнит гул, -

Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!**

Поэтому я слушаю тишину. Хотя больше всего на свете хочу повернуть голову и посмотреть на Северуса.

Он сидит за столом наискосок от меня, спиной к камину. Над ним плавают свечи в канделябре — он проверяет эссе по зельеварению.

Всё-таки я исхитряюсь и искоса начинаю за ним наблюдать. Подглядывать за Северусом — истинное удовольствие. Сейчас он сидит и старательно пишет что-то на полях пергамента, слегка выпятив нижнюю губу. Потом презрительно усмехается и что-то чёркает. Облегчённо вздыхает и отбрасывает пергамент в стопку проверенных.

Всё ясно. Третий курс, Гриффиндор. Эссе несчастного соискателя премии «худший зельевар года» по версии Северуса Снейпа.

Мои глаза начинают нестерпимо печь от такой гимнастики, и я снова перевожу взгляд на огонь, весело пожирающий смолистые поленья. Чтобы не вызвать подозрения, я переворачиваю страницу.

Уже второй год, как я преподаю в Хогвартсе трансфигурацию.

И почти два месяца — миссис Северус Снейп.

Как шутила Минерва на нашей свадьбе: «Вы только не переусердствуйте в работе, господа преподаватели. А то Хогвартс вряд ли выдержит двух профессоров Снейп...»

Сейчас, вспоминая, как начинались наши отношения, я недоумённо пожимаю плечами. Уже перед окончанием Хогвартса я была влюблена в Северуса. Но искренне верила, что желание быть рядом с ним — всего лишь проявление дружеских чувств.

* * *

Я долго была слепа. Знала, что Северус любит, но совершенно не понимала, какая мука для него — находиться рядом со мной.

И обижалась, когда он на какое-то время исчезал из моей жизни.

После выпускного я уехала домой, но уже в начале августа вернулась.

Мне хотелось поскорее начать обучение. И, конечно же, увидеть Северуса. Но каково было моё разочарование, когда в Хогвартсе его не оказалось.

Я спросила о нём у Макгонагалл, но та, пожав плечами, спокойно ответила: «У Северуса каникулы, и он отправился путешествовать».

Я так сильно расстроилась, что уже тогда должна была поразмыслить: со мной что-то не то. Но увы. Тот, первый звоночек, не привлёк моего внимания.

Дружить с Северусом Снейпом оказалось очень трудно. Он постоянно был занят: если не патрулировал коридоры, то варил зелья для больничного крыла или принимал отработки.

Его «занятость» сначала меня раздражала, а потом стала бесить. Но, конечно же, я ему ни разу ничего не сказала: те минуты, когда мне всё-таки удавалось застать его врасплох, с лихвой компенсировали недели разлук.

Обычно поводом прийти в гости были вопросы, которые требовали незамедлительного разъяснения.

Северус был всегда очень терпелив со мной. И, что меня невероятно подкупало, давал несколько, чаще всего альтернативных ответов на мучившие меня вопросы.

Когда же я интересовалась, какой из ответов верный, Северус, сардонически усмехаясь, почти всегда отвечал:

«А это, Гермиона, вы узнаете сами. И поделитесь своими умозаключениями».

Я, как нюхлер в поисках драгоценностей, устраивала в библиотеке настоящий переворот, разыскивая подходящую литературу. Готовилась я основательно. Чтобы прийти к Северусу и высказать свою точку зрения. И потом услышать в ответ едкое:

«Милый, незамутнённый интеллектом Гриффиндор».

А затем ещё битый час слушать, как мои догмы рассыпаются под напором его железной логики.

Но я готова была выслушивать эти колкие речи бесконечно. Я представляю, как выглядела со стороны. Приоткрытый рот, по-собачьи преданный взгляд. Однако моё внимание, по-видимому, льстило Северусу: он с удовольствием делился знаниями.

Впрочем, это не мешало ему через некоторое время снова исчезнуть из моей жизни.

В общем, дружба с Северусом оказалась трудной для меня. Он был закрыт и непредсказуем.

* * *

Всё изменилось на прошлое Рождество.

Ко мне приехали отмечать праздник друзья: Гарри с Джинни, Рон с Ромильдой и Невилл с Полумной. Я пригласила Северуса, он, конечно же, обещал прийти.

Но в последний момент, когда все уже были в сборе, в окно моей хогвартской гостиной постучала сова. Обычная школьная сипуха принесла от Северуса послание, в котором он просил извинения и предупреждал об отсутствии на вечеринке.

Оказалось, что только на Рождество, один раз в год, зацветает волшебное растение Sanguis Basiliscus — очень дорогой для зельеварения ингредиент, запасы которого у Северуса подходили к концу.

Я настолько разозлилась, что чуть не выщипала из несчастного почтальона хвостовые перья. Чудом оставшаяся нетронутой сова улетела восвояси.

Но настроение было испорчено.

Весь вечер я находилась в странном состоянии. То впадала в задумчивость, сродни заторможенности, то громко смеялась несмешным шуткам. Короче, вела себя неадекватно.

А ещё меня жутко раздражали сочувствующие взгляды друзей, ожидавших увидеть мою пару...

Конечно же, никто не подозревал, что моим спутником должен был быть Северус, даже Гарри и Луна. Мне хотелось сделать друзьям сюрприз, а Северуса понемножку приобщить к неформальной обстановке.

Но, как обычно, ничего не вышло.

Я помню, с какой тоской смотрела на друзей, разбившихся на парочки. Танцующих и веселившихся.

Пожалуй, одна только Луна понимала, что со мной происходит. В проницательности мисс Лавгуд я больше не сомневалась. Настолько, что готова была поверить в морщерогих кизляков и мозгошмыгов.

Еле-еле я дождалась, пока друзья разойдутся по гостевым спальням. Но совершенно не была готова к тому, что меня накроет волна истерики.

Мне было так одиноко и больно, что казалось: если я сейчас же не увижу Северуса, то просто умру на месте.

Но даже тогда я не задумалась о своей странной преданности. Ведь за друзьями так не рыдают.

Вероятнее всего, от расстройства у меня случилось помутнение рассудка. Потому что ни один здравомыслящий человек не пойдёт в два часа ночи разыскивать другого в Запретный лес.

* * *

Надев тёплую мантию, я воспользовалась привилегиями преподавателя и спокойно вышла из Хогвартса. Я шла к Запретному лесу, расчищая палочкой сугробы впереди себя. Недавняя метель замела все знакомые тропинки, и я брела наугад. Гриффиндорское упорство гнало меня вперёд.

Нет бы подумать: почему я не вижу больше ничьих следов? Ведь Северус, по идее, совсем недавно должен был здесь идти. Мысль о том, что он мог аппарировать, как-то не пришла в голову.

Конечно же, я заблудилась. Но упрямо продолжала брести по заснеженному лесу.

Вдруг земля ушла из-под моих ног, и я кубарем покатилась вниз. Но это было не самое страшное. Я приземлилась прямо в воду. Или приводнилась?

Как оказалось позже, петляя по лесу, я вышла на крутой берег озера. И очутилась в ледяной воде. Мне повезло, что я сумела выбраться на берег. Промокшая до нитки, я на ощупь искала волшебную палочку, барахтаясь в снегу. Но тщетно, она была потеряна.

Моя одежда стала колом, волосы превратились в сосульки, от холода хотелось выть. А мне ещё предстояло покорить крутой склон, который казался столь же недостижимым, как Эверест.

Несколько раз я пыталась аппарировать, но отяжелевшая мантия и сильнейшая дрожь лишили меня такой возможности. Я не могла не только сосредоточиться, но даже крутнуться на месте.

Поэтому поступила, как обычная маггла.

Раз за разом я ползком старалась подняться на крутой склон. Одеревеневшими пальцами цеплялась за высохшую траву, за сучья деревьев, загоняя ногти в мёрзлую землю. Но, даже не достигнув середины, снова падала вниз.

Несколько бесплодных попыток — и я превратилась в снеговика. И к тому времени уже не чувствовала ни рук, ни ног. Лицо я не чувствовала давно, а голову стянуло ледяным обручем.

Однако желание выжить раз за разом гнало меня наверх, заставляя покорить проклятый склон.

Но, есть у человека предел сил. И наконец, вновь оказавшись у кромки воды, я смирилась.

Меня потянуло в сон, стало тепло и уютно. Но фактически, я умирала от переохлаждения. Да, вот такой абсурд — волшебница, которая замёрзла.

* * *

Мне привиделся Северус. Не знаю, сон это был или бред, но видения были прекрасными. Северус был рядом, и я отчётливо поняла, что люблю его. И, что характерно — давным-давно.

И случилось чудо.

Недаром Дамблдор называл любовь самой могущественной магией. Именно она спасла меня тогда.

Очнувшись ото сна, я поняла, что умираю. Но я хотела жить, хотела быть рядом с Северусом. И магия, наполняющая меня, вырвалась наружу.

Больше я ничего не помню — вспышка стихийной магии забрала остатки сил.

Я отключилась.

* * *

Что было дальше, я не могу помнить, но, тем не менее, знаю. Пусть даже и в общих чертах. Довольно большой промежуток времени выпал из моей памяти. Стараниями Минервы этот пробел был восполнен.

* * *

Северус действительно собирал соцветия магического растения Sanguis Basiliscus, в известном ему одному (ну, может ещё и Хагриду) месте.

Он аппарировал прямо от ворот Хогвартса, поэтому я никак не могла обнаружить его следы. Мы разминулись буквально на несколько минут: к тому времени, когда я шла к Запретному лесу, Северус как раз заходил в замок.

Хорошо, что профессор Снейп на редкость педантичен. Вместо того, чтобы идти спать, он направился в лабораторию разбирать свои трофеи.

Он ещё не закончил работу, когда к нему на стол заскочила серебристая выдра — мой Патронус.

Она прохрипела моим голосом: «Помоги мне, я умираю».

Дальше — только факты. Когда я пытаюсь выяснить подробности, Северус хмурится и уходит от ответа.

Однако я знаю, что он поспешил за выдрой. Да так, что проклятием заморозил старину Пиввза, который попытался скинуть люстру Северусу на голову.

Что, когда принёс меня в больничное крыло, перебудил почти половину Хогвартса своими криками.

Что не спал несколько дней, заклинаниями и зельями спасая мои руки, ноги и особенно лицо.

Что, в перерыве между накачиванием моей тушки зельями, умудрился найти утерянную в снегах Запретного леса волшебную палочку. Простым Accio.

А потом поселился в моей палате и подпускал Поппи ко мне только для того, чтобы она его успокоила:

«Северус, Гермиона не умерла. От обилия зелий она просто крепко спит».

Зелий пошло на моё лечение действительно много. Самым простым было Перечное. Купание в ледяной воде не прошло для меня бесследно: я заработала, помимо обморожения, ещё и двухстороннее воспаление лёгких.

* * *

Придя в себя среди ночи, я сначала ничего не могла понять. Ощущения были не из приятных. Сухие и потрескавшиеся губы, горящее от зелий горло, и натянутая как барабан кожа на лице. Во всём теле чувствовалась приятная лёгкость, а в животе разверзлась чёрная дыра.

Я вспоминала о том, что произошло, пытаясь пошевелить руками и ногами. Затем повернула голову и увидела Северуса, спящего в кресле рядом с моей кроватью. Он выглядел усталым, но настолько умиротворённым, что от прилива любви в груди у меня защемило.

— Я люблю тебя.

Я думала, что говорю шёпотом, но оказалось, слишком громким.

Северус открыл глаза и с изумлением уставился на меня. Я не знаю, сколько мы смотрели вот так друг на друга: время для нас остановилось.

А потом мы целовались всю ночь, и Северус говорил, говорил...

Словно просидел лет двадцать в одиночке Азкабана.

Когда я вспоминаю его слова, всякий раз, словно мороз идёт по коже.

Как он говорил. Но ни разу не сказал: «Я люблю тебя».

* * *

После выздоровления между нами всё изменилось. Северус стал моим постоянным спутником. Он больше не краснел и не снимал баллы, когда студенты тихонько хихикали нам вслед. Он не язвил коллегам, если у него спрашивали, как я себя чувствую. И, наконец, не послал портрет Альбуса в... неважно, когда тот поздравил нас с тем, что мы — пара.

Северус всегда был рядом. Даже если мне действительно было некогда. Даже когда я отлучалась из Хогвартса.

Его пристальный взгляд грел мою душу. Мне нравилось сидеть с ним вечерами и пить чай.

Но было одно «но».

Со мной что-то случилось. Когда Северус дотрагивался или притягивал меня для поцелуя, происходило непонятное: становилось жарко, сердце выпрыгивало из груди, а живот подводило, точно перед рвотой.

При таком раскладе мне оставалось только прервать поцелуй и исчезнуть.

Странная реакция на ласки Северуса меня очень расстраивала, я загрустила.

Он был дорог мне, я знала точно, что люблю его так, как никого в этом мире. Только от его прикосновений меня мутило и порой темнело в глазах.

Поэтому уже я стала искать предлог, чтобы быть подальше от него.

Когда пойти некуда, я иду в библиотеку. Это железное правило всегда помогало мне в трудную минуту. Но ни в одной книге я не нашла даже упоминания об этой странной болезни.

* * *

— Где ты собираешься провести каникулы? — спросил Северус перед самым окончанием учебного года.

— Родители пригласили меня к себе, в Австралию, — ответила я. — Хочу их проведать. Соскучилась.

— Да? И долго ты будешь в Австралии?

— До конца каникул.

— Жаль, — он рассеянно потёр переносицу. — А я хотел пригласить тебя составить мне компанию. Отправляюсь в путешествие по Европе.

Северус внимательно на меня смотрел, а я... я боролась с искушением. Я мечтала провести с ним каникулы. Мне не хотелось торчать весь отпуск в австралийской глухомани: недели с родителями было бы достаточно. Но моя «дурнота» пугала. Я хотела разобраться с причиной столь странного отзыва на прикосновения Северуса.

* * *

— Мама, я люблю одного человека.

— Ох, Гермиона, — мама всплеснула руками и мягко рассмеялась. — Что-то я тебя не пойму. Мне радоваться или плакать?

— Ты о чём?

— О трагическом выражении лица, с которым ты произнесла фразу о любви.

Я вздохнула и всё рассказала маме. О ненависти. О дружбе. И наконец, о вспыхнувшей любви.

Мама была благодарным слушателем. Она не перебивала, не вставляла подначивающие фразы и наводящие вопросы.

Но когда я заговорила о фригидности (так я определила свою «дурноту»), она сначала онемела, а потом задумалась. И лишь затем — развеселилась.

— Фригидная, говоришь? — сказала она и прыснула в кулак. — Замуж, Гермиона, срочно замуж!

Я ничего не поняла, даже обиделась.

— Как ты сказала, зовут того парня?

— Мама, он совсем не парень — он мужчина. Боюсь, что если кто его так назовёт, рискует на всю оставшуюся жизнь превратиться в неодушевлённый предмет, — разозлилась я. — Его зовут Северус Снейп.

— Северус Снейп? — довольно проворковала мама и куда-то удалилась.

Только совсем недавно я узнала, что мама после того разговора переписывалась с Северусом и даже несколько раз встречалась.

Теперь-то я догадываюсь, о чём они говорили. Но мне всё равно стыдно.

* * *

— Пожалуйста, Северус, не надо, — мне было так плохо, что даже голова кружилась. Наша встреча на хогсмитской станции оказалась слишком «горячей». В тени раскидистого дерева, вдали от посторонних глаз, Северус набросился на меня с поцелуями.

— Почему, Гермиона?

Он удерживал меня за плечи, а сам заглядывал в глаза.

«Потому что меня сейчас стошнит прямо тебе на мантию», — хотелось крикнуть ему в лицо.

Я старательно отводила глаза, опасаясь, как бы он не прочитал в моей голове предательских мыслей.

— Не спрашивай, пожалуйста.

— У тебя кто-то появился.

— Нет, неправда. Я люблю тебя.

— А ведёшь себя совсем наоборот, — с обидой произнёс он.

Я так испугалась, что решилась рассказать правду.

— Я не могу с тобой целоваться.

— Почему?

— Я... заболеваю от твоих поцелуев.

— Что?

Раньше его перекосило бы от сильных эмоций. Но со временем Северус перестал гримасничать.

Я зажмурилась и отчётливо произнесла:

— Я. Болею. От. Твоих. Поцелуев.

— И в чём это выражается? — холодно спросил Северус.

Когда я перечислила симптомы, он опешил. Развернулся и медленно побрёл к Хогвартсу.

— Северус, пожалуйста.

Я так боялась потерять его, что была согласна болеть всю оставшуюся жизнь.

Он обернулся. В его глазах читалось потрясение и боль. Я гладила его по руке и шептала, как заведённая.

— Я что-нибудь придумаю. Прочитаю об этом в книге и найду решение. Если нет, то обращусь к Поппи Помфри или в Святой Мунго, или...

— Не надо.

— Что?

— Не надо в Мунго. Я сам тебя вылечу.

При этом он смотрел на меня так, будто у меня отрасли крылья, а над головой образовался нимб.

* * *

Северус перестал меня касаться, перестал целовать. А в остальном всё было по-старому: мы постоянно находились в обществе друг друга.

И, первый раз за всю историю наших отношений, он пришёл на мой день рождения.

Северус держался стойко. Он почти не закатывал глаза, когда речь заходила о квиддиче. И угрюмо молчал, если кто-то из друзей говорил явную глупость.

Мои гости вели себя с ним настороженно. Только Луна осмелела настолько, что несколько раз пыталась втянуть его в дискуссию. Впрочем, безуспешно.

Северус дождался, пока все друзья разойдутся, а после, вполне будничным тоном... сделал мне предложение.

Букет цветов, появившийся из волшебной палочки. Коробочка с обручальным кольцом. Скупые слова, произнесённые глухо. Да, Северус не был оригинальным. Но, даже такого я от него не ожидала.

Поэтому без раздумий согласилась.

Хотя...

* * *

— Я согласна, но как быть с моей болезнью?

— Я вылечу тебя, — мне показалось или он действительно смутился? — Но, для лучшего результата мы должны быть женаты.

Он немного помолчал, словно собираясь с мыслями, а потом добавил:

— Не стоит нам тянуть с формальностями.

— Ты хочешь, чтобы мы обвенчались уже в этом году? — я не ожидала от Северуса такой прыти.

— В октябре. И, чем раньше, тем лучше.

Глаза Северуса блестели, словно изнутри его сжигала лихорадка.

— Но как же... А подготовка к свадьбе, приглашения? Наконец, знакомство с родителями?

— Никаких пышных и многолюдных церемоний, — сказал он решительно. — Только самые близкие родственники, друзья и коллеги. А с родителями познакомишь меня в ближайшие выходные. Отправь сову и предупреди о нашем визите.

Дав мне ценные указания, Северус засобирался к себе.

Я была немного оглушена такой властностью. Проводив Северуса до дверей, я ещё долго стояла в коридоре, обдумывая его слова.

Только откуда мне было знать, что знакомство с родителями — совершенно лишнее. Северус уже был с ними знаком.

* * *

Больше всего на свете мне хотелось быть с Северусом. Но и страх мой был с большими дрожащими ушами.

Зная свою странную реакцию на близость Северуса, я боялась первой брачной ночи.

Несмотря на свой, скажем так, недетский возраст, я всё ещё была невинной.

За это тоже стоило поблагодарить профессора Снейпа.

Однажды, на седьмом курсе, он застал нас с Роном, полуодетых, в одном пустующем классе третьего этажа.

В тот день мы решили стать взрослыми, но Северус в грубой форме помешал нам. Профессора Снейпа я возненавидела, и потеряла возлюбленного.

А потом всё изменилось.

После выпускного у меня не было ни времени, ни желания завести себе близкого друга: я всё время думала о Северусе.

В общем, я была бы самой счастливой наречённой в мире, если бы не моё непонятное самочувствие.

Но, хорошенько поразмыслив, я решила, что это мелочи. Главное, чтобы Северус был рядом.

* * *

Моя неопытность в делах интимных сыграла со мной занятную шутку.

Как я выяснила опытным путём, моё отвращение и тошнота были признаками... сильнейшего влечения.

Сначала мама, а потом и Северус поняли это.

Они встретились и всё обсудили, не впутывая «невинное дитя» в вопросы физиологии.

Поэтому Северус так спешил со свадьбой.

Что ещё сказать?

Северус оказался прекрасным лекарем. Первая брачная ночь закончилась уже поздним утром, и всё это время Северус лечил мою «тошноту». Его неиссякаемая фантазия продолжает поражать моё убогое воображение и по сей день. Думаю, что ближайшие пятьдесят лет скучать по ночам нам не придётся.

Я пока что только вникаю, но уже готова экспериментировать.

* * *

Задумавшись, я не замечаю, что уже давно наблюдаю за Северусом, склонив под неудобным углом голову. Он немного снисходительно говорит, словно обращаясь к пергаменту:

— Если будешь продолжать подглядывать — окосеешь, — он поворачивается ко мне и с напускной серьёзностью добавляет: — И зачем мне нужна косоглазая жена?

Северус говорит, а уголок его рта подёргивается от намечающейся улыбки. Пожалуй, мне надо обидеться, но я — смеюсь. Я откидываюсь в кресле, и томик Бодлера летит с моих колен на пол.

— Может, пойдёшь спать? Сегодня был трудный день, — вкрадчиво спрашивает он.

Ага, размечтался! Уже побежала! Я перевожу взгляд на ещё достаточно внушительную стопку непроверенных эссе. Чтобы не послать в них лучи ненависти и случайное Incendio, я закрываю глаза и снова смеюсь. А потом упрямо говорю:

— Нет, лучше ещё почитаю.

Я тянусь за книгой и слышу, как отодвигается кресло. Я выпрямляюсь и с удовольствием наблюдаю: Северус снимает мантию. Оставшись в рубашке и брюках, он подходит к моему креслу и с язвительностью произносит:

— Не желаешь уступить место старшему?

Я поспешно встаю, чтобы, отдав ему кресло, самой примоститься рядом на полу. Упираясь спиной в ноги Северуса, я откидываю голову на его колени и смотрю снизу вверх.

Он запускает руки в мои волосы и ловко вытягивает шпильки. Его пальцы творят волшебство, и я почти мурлычу от удовольствия.

Я знаю, что непроверенные эссе будут забыты до утра.

Представляя, чем мы будем заниматься чуть позднее, я вздыхаю: сладкая истома распространяется почти по всему животу, требуя немедленного лечения.

Пальцы Северуса замирают, я недовольно мычу и открываю глаза. Поймав его смеющийся взгляд, я тянусь за поцелуем. Перед тем, как меня поцеловать, Северус успевает прошептать:

— Я люблю тебя, упрямая.

Fin.

Примечания.

* — глава написана под впечатлением от великолепного рисунка-коллажа. Вот этого:

http://severushermione.clan.su/forum/250-6757-1

** — Шарль Бодлер.