Без тебя меня нет (гет)

Несмотря на свои размеры, а может, как раз таки напротив, благодаря им, дом выглядел крайне неуютно. Большие дома хороши, когда много народа: шум, смех, голоса, жизнь, бьющая через край... Здесь не было ничего, и даже снаружи не долетало ни шелеста, ни шороха, способного нарушить вязкую тишину, прочно угнездившуюся в пустынных комнатах. Так бывает в туманные дни, хотя ни один туман, сколь бы густым он ни был, не способен полностью убить звуки. В этом доме звуки были мертвы без права на воскрешение.

Сумрак, наполняющий комнаты, имел красноватый оттенок, консистенцию дыма и, как будто бы, собственную волю. При редких вспышках за окнами, особенно четко вырисовывающих крестообразные переплеты рам, сумрак прятался в дальних углах, а затем, крадучись, с непонятным упорством возвращался на прежние позиции.

Он подошел к окну и рывком раздвинул шторы. За стеклом был все тот же красноватый сумрак. Ни неба, ни земли — одна лишь клубящаяся дымка, в которой то здесь, то там, как в грозовых облаках, рождались сполохи более яркого света. Он попробовал открыть раму, заранее зная, что попытка будет безуспешной. Сколько раз он видел это место во сне, прежде чем увидеть наяву? Много, очень много. И там, в точности как сейчас, окна и двери являлись чистейшей бутафорией, позволяющей увидеть небытие, но не позволяющей к нему прикоснуться. Этакий персональный ад для того, кто окажется заперт на крохотном клочке реальности тихих, пустынных комнат. Впрочем, теперь уже не персональный.

Ведущая на второй этаж лестница, застеленная ковровой дорожкой — он в который раз удивился: «Зачем? Ведь неудобно же!» — надежно глушила шаги. На лестничной площадке под круглым окном, сквозь которое в дом вползало все то же тусклое свечение, он задержался, прежде чем войти в распахнутую настежь дверь.

Вероятно, раньше это была детская комната. Маленькая кроватка, множество игрушек, на стенах — обои с крупным рисунком, когда-то, вероятно, ярким, а сейчас поблекшим, словно выцветшим или, возможно, впитавшим в себя постоянный полумрак этого места... И острым диссонансом беспорядок, не повседневный¸ а тот, который оставляет после себя нешуточная борьба. Возле пустой кроватки на полу, как и прежде, сидела молодая рыжеволосая женщина в ситцевом халатике и мерно покачивалась взад-вперед, неподвижно глядя в пространство и прижимая к груди большую куклу, которую издали можно было принять за ребенка.

Он подошел и присел рядом.

— Привет. Сумерничаешь?

Тишина.

— Ваш дом, действительно, был таким? Или ты его придумала? Помнишь, ты всегда любила выдумывать то, чего нет?

Молчание.

— Лили?

Все то же мерное покачивание, не сбившееся ни на такт. Он вздохнул. Его по-прежнему не желали замечать. Даже теперь, когда он уже не являлся гостем из мира снов, его все равно не замечали. Это было проблемой. Он знал, как воздействовать на разум живого человека, но как быть с разумом мертвеца? К тому же Лили — Эванс ли, Поттер ли — была последним человеком, к которому он хотел бы применять свои знания. Поводов для сожаления и без того хватало. Вероятно, стоило попробовать еще раз.

— Лили, кого ты нянчишь? Это кукла? Как ее зовут?

Поначалу казалось, что никакого ответа снова не будет, но затем губы женщины беззвучно шевельнулись, потом еще раз...

— Сына... — еле слышно прошелестела она, наконец, замерла, в удивлении прислушиваясь к собственному голосу, и повторила уже увереннее:

— Сына. Гарри.

— Нет! — сказал он быстрее, чем следовало бы, и сам испугался собственной спешки. Но теперь отступать было уже поздно, он не мог позволить Лили снова замкнуться. — Не так. Посмотри внимательнее: твоего сына здесь нет. Он сумел выжить той ночью. Его здесь нет.

— Гарри... — снова повторила женщина и опустила взгляд, рассматривая то, что лежало у нее на руках. По стенам и полу комнаты прошла слабая дрожь. Лицо куклы покрылось сетью мелких трещинок. — Живой?

— Да.

Взгляд зеленых глаз впервые за все время обратился к нему, и он сжал кулаки, перебарывая желание отвернуться или хотя бы закрыть глаза. Сейчас он совершенно не представлял, чего именно ждать. Недоумение во взгляде женщины сменилось узнаванием, а затем радостью вперемешку с растерянностью.

— Сев? — нетвердо, точно спросонок, выговорила она. — Ох, Мерлин, как же ты изменился...

— Да, пожалуй, — через силу улыбнулся он. — А вот ты осталась такой же, какой была. Такой же... чудесной.

Пальцы женщины коснулись его виска и легко скользнули по щеке, спускаясь вниз к шее. Притронувшись к неровным шрамам, Лили отдернула руку, как будто опасаясь причинить боль.

— Сколько же времени прошло?

— Чуть меньше, чем вечность, — ответил он. — Извини, что не пришел раньше. Я обещал помочь старику защитить твоего сына. Вышло не так, как хотелось бы, но, кажется, все-таки вышло.

— Ты сказал, что Гарри жив... Ты видел его? Как он?

— Вырос. Стал похож на отца. На мой взгляд даже чересчур.

Лицо Лили на мгновение потемнело. Она опять прижала к груди куклу — то ли пытаясь защитить, то ли наоборот ища защиты.

— Сев, не надо про Джеймса. Пожалуйста.

— Прости. Только мы ведь обещали никогда не лгать друг другу. Помнишь?

Женщина снова медленно качнулась взад-вперед, глядя на красноватую дымку за окном. При очередной беззвучной вспышке от всех находившихся в комнате предметов протянулись тени цвета запекшейся крови.

— Ты был прав тогда, — почти шепотом произнесла Лили. — Я думала, говоришь от злости, а ты оказался прав. Ему нужен был только сын, под пророчество, а женщин и так хватало. А я... и ведь не было же ни приворотного зелья, ни неразлей-воды. Я ведь на самом деле любила его, дура.

Она судорожно всхлипнула, опуская голову. Выбившиеся из небрежно заплетенной косы волосы рассыпались, частично закрывая бледное лицо. Он пододвинулся ближе и обнял ее за плечи, почему-то уверенный, что от прикосновения все вокруг развеется, как мираж. Не развеялось. Под ладонями, под тонкой тканью, была вполне реальная плоть. Тепла тела, правда, не ощущалось, но это мелочи.

Лили доверчиво подалась, прижимаясь щекой к его груди и мелко вздрагивая.

— Замерзла?

— Здесь всегда холодно. Сев, что ты делаешь?

— Сейчас... — он потянул из детской кроватки стеганое одеяло — небольшое, конечно, но должно хватить — и накинул ей на плечи. — Ноги тоже укрой. Босиком же.

Она послушно расправила цветастое покрывало и снова затихла, уткнувшись лицом в его мантию.

— Так лучше?

Кивок. Он тоже замолчал, гладя ее по волосам: минутная слабость, которую, он, вероятно, все же имел право себе позволить, даже помня, что чем дольше остаешься в стране мертвых, тем труднее будет уйти. Когда-то у них неплохо получалось молчать вдвоем... Даже после того, как появился Поттер.

Лили завозилась, устраиваясь поудобнее.

— Сев, это ведь не обман? — сонно спросила она. — Это, правда, ты?

— Да.

— Как ты смог сюда попасть?

— Пришел.

— Но здесь ведь нет ни входа, ни выхода! Ты... — Лили снова вздрогнула, уже не от холода, и выпрямилась. На щеках ее, подсыхая, блестели две дорожки слез. — Господи, Сев, если ты здесь, значит, ты тоже умер?

— Не знаю. Вряд ли.

— Не знаешь? — отчаянный взгляд зеленых глаз заметался и застыл, снова зацепившись за глубокие красноватые шрамы. — Это...

Он прикрыл горло ладонью.

— Нет. Это зажило, хоть и не слишком удачно. Я ведь сказал, что я пришел. Через Арку.

— Арку?

Он пожал плечами.

— Арка Смерти. Артефакт в Отделе Тайн Министерства Магии. Шеклболт, кажется, решил, что я окончательно спятил, но в хранилище все-таки провел.

— Арка Смерти? Это та, которая... — Лили ахнула и заколотила его кулачками. — Северус Тобиас Снейп! Я не знаю и знать не желаю, кто такой Шеклболт, но он прав! Ты сумасшедший человек! Зачем?! Зачем ты это сделал?!?

Несильные удары все же неприятно отзывались в недавно залеченной ключице. Он поймал руки Лили, прижимая их к груди.

— Чтобы забрать тебя. Или чтобы остаться, если забрать не получится. В любом случае я должен был попытаться.

Она покачала головой, закусив губу.

— Сев, ничего не выйдет. Ты же сам знаешь, что это невозможно. Мертвые не воскресают.

— Ошибаешься. Слышала когда-нибудь про Орфея и Эвридику?

— Нет.

— Эх ты. А ведь, вроде бы, не прогуливала лекций по мифологии. Орфей был фракийским певцом. После смерти жены он спустился за ней в Аид и пением выторговал у владык подземного мира право забрать ее обратно на землю. Надо сказать, что у него почти получилось сделать это.

Лили попыталась улыбнуться, хотя и была снова на грани слез.

— Так ты собираешься петь? И где же твоя арфа?

— Нет. Вряд ли это было бы хорошим решением и раньше, а тем более теперь. После усилий мунговского консилиума у меня и говорить-то с трудом получается, хотя спасибо следует сказать уже за то, что эта возможность вообще осталась. К тому же от пения бы пользы все равно не было. Суть не в букве мифа. Суть в том, что способ существовал и был известен.

— Скажи еще, что ты его нашел.

— Совершенно верно. К сожалению, срок будет сильно ограничен. Возможно, десять лет. Может, пятнадцать или чуть больше. Я пытался изменить пропорции, но это оказалось крайне жестким условием. Отдать можно только ровно половину.

— Половину чего?

— Оставшихся лет жизни.

Он постарался сказать это как можно небрежнее, однако Лили все равно вздрогнула, отшатываясь.

— Это не так сложно, как кажется. Основная часть ритуала уже была проведена за пределами Арки. Просто повторяй за мной слова формулы. И еще самым главным будет не повторить ошибку Орфея. Что бы ни случилось, что бы тебе ни слышалось, до выхода из Арки ни в коем случае нельзя оглядываться. Ты готова?

— Нет! — ей все-таки удалось вырваться, и она вскочила на ноги, пятясь к окну. — Не надо, Сев, не делай этого. Пожалуйста.

— Почему? — с отчаянием спросил он. — Ты не хочешь жить? Ты не хочешь увидеть сына?

— Хочу. Но... — Лили отвернулась, зябко обхватив себя за плечи и слепо глядя сквозь стекло. — Только не так. Только не отнимая это время у тебя.

— Отнимая? Ты всерьез так думаешь? — он невесело усмехнулся и, подойдя, снова ее обнял. От волос Лили исходил едва различимый приятный запах. «Вербена», — машинально отметил он прежде, чем сказать:

— Я ведь не только для тебя жизнь пытаюсь выторговать. Для себя тоже. Без тебя меня нет, ни капельки, понимаешь? Семнадцать лет пустоты, небытия, существования только ради того, чтобы выполнить обещание. Этот Аид не отличался от твоего ничем, кроме размеров. Если решишь, что так должно быть и дальше, позволь хотя бы остаться здесь, потому что возвращаться в одиночку мне незачем и некуда.

Лили напряглась, деревенея.

— А если мы вернемся вместе, Сев? Что тогда? Как ты это представляешь? Как в сказке: жили долго, счастливо и умерли в один день?

Он до хруста стиснул зубы, разжал руки и, закрыв глаза, отступил на шаг. Потом еще. Лишь бы не споткнуться... А чего, собственно говоря, он ждал? Что спасителю бросятся на шею с возгласом счастья?

— Я не знаю, — отрывисто сказал он. — Тебе выбирать. Если захочешь уйти, как я смогу удержать? Ты ведь всегда ненавидела несвободу. Не хочу, чтобы ты еще и меня возненавидела.

Узкая, уже не холодная, а просто прохладная ладошка накрыла его руку, а затем снова возник запах вербены.

— Северус Снейп, — вздохнула Лили гораздо ближе, чем должна была быть. — Ты умный человек, но иногда бываешь таким слепым дураком... Я пойду за тобой хоть на край света, хоть за его край. Только не бросай меня, хорошо?

— Никогда, — хрипло выдохнул он.

* * *

В хранилище было тихо. Так тихо, что слух с непривычки начинал искать хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. И ведь находил. За время ожидания Кингсли Шеклболт успел услышать и шорох едва заметно шевелящейся завесы Арки, и тиканье дьявол знает откуда взявшегося метронома, а сейчас где-то далеко звучно и редко капала вода.

Затекшая спина болела. В пепельнице высилась горка окурков. Пачка Dunhill, вскрытая накануне вечером, уже практически опустела. Обычно он не мог много курить, даже когда нервничал — после третьей сигареты начинало стучать в висках, но сейчас никотин не пробирал. Вообще. Время, на которое они со Снейпом договаривались, давно истекло, а Кингсли все никак не мог решиться уйти, уговаривая себя, что вот еще полчасика, еще десять минут, вот сейчас-то непременно...

Арка, казалось, жила собственной жизнью. Рваная полуистлевшая завеса едва заметно шевелилась без всякого участия сквозняков, временами, когда полотна обманчиво ветхой ткани расходились чуть шире, являя взгляду такое, что мозг напрочь отказывался осознавать увиденное, и лишь дремучий, унаследованный от предков инстинкт требовал бежать прочь без оглядки. Каким же безумцем нужно было быть, чтобы войти туда добровольно?

Первые пару часов он беспокойно ходил взад-вперед, неосознанно стараясь не выпускать из поля зрения темный силуэт Арки — так, с заложенной на уровне подсознания осторожностью, обычно держатся в присутствии хищника, как бы мирно тот себя ни вел. Потом, когда ноги начали наливаться чугунной тяжестью, Кингсли сел и закурил, мысленно кляня как Снейпа, растерявшего, должно быть, после кратковременной комы, в состоянии которой аврорат и выволок его из Визжащей хижины, последние остатки здравого смысла, так и себя — за то, что вообще согласился на эту отчаянную авантюру. Ведь если кто узнает... Нет, Арку, конечно, все равно хотели изучать, но не так же кардинально...

Слабо фосфоресцирующие стрелки наручных часов безжалостно сообщили, что сейчас ровно четыре утра. Закончились очередные «последние» полчасика, еще немного и начнет светать. Откуда-то пришла уверенность, что дальше ждать бесполезно, и тут же трусливо уползла прочь. Он едва успел пообещать себе, что вот теперь-то уж точно пошел отсчет последних пятнадцати минут, когда что-то в хранилище неуловимо изменилось. Все оказалось до обыденного просто — ни Божьего гласа, ни знамений. Старая, обвисшая лохмотьями завеса всколыхнулась сильнее, чем обычно, и из Арки, в которой шестью часами раньше скрылся один, вышли двое. Кингсли сморгнул и потер глаза, не сразу решившись поверить в увиденное, а потом с облегчением улыбнулся, качая головой. Кажется, безумная затея и в самом деле завершилась успехом, обеспечив сотрудников министерства головной болью на годы вперед. Крепко держа за руку: словно опасался снова потерять, — Снейп вел за собой молодую рыжеволосую женщину с ярко-зелеными глазами...