Выбор фуро (джен)

Вчера закончилась война.

В голове было странно пусто. Хотя, почему странно? Нет, всё нормально ― так, как и должно быть. Сколько лет приходилось держать осаду собственной гордости и чести: начиная с самого первого дня в Хогвартсе, нет, даже ещё раньше, в поезде, когда знаменитый Поттер отверг предложение подружиться. А ведь отец предупреждал, что так будет...

Драко невесело усмехнулся.

Сколько лет нужно было держать спину прямой, а голову высоко поднятой, чтобы все вокруг видели, что вот он ― Малфой, который не знает слово Страх. Сколько презрительных и наполненных ненавистью взглядов пришлось вынести, отвечая твёрдостью и желанием выстоять, не сломаться, не сдаться, не смотря ни на что. Только всё это принимали за высокомерие.

Мягкая, полная детской непосредственности и грусти улыбка скользнула по губам. Он вспомнил о первом поступке, который совершил, впервые узнав от Поттера (которому никто тогда не поверил), что Волдеморт оказался в профессоре Квирелле.

Тем же летом по прибытию в поместье, он собрал в своей комнате самое ценное, что только смог достать: плюшевого единорога, первую незарегистрированную палочку, обломок какого-то артефакта из отцовского кабинета, первый дневник с неумелыми стихами... Собрал, сложил в сундук, попросил старую няню-эльфийку заколдовать замок и убежал в сад, чтобы спрятать.

Тёмный Лорд достаточно пограбил цветущее когда-то поместье древнего чистокровного рода Малфоев. Но сад, к большому облегчению Драко, никто не тронул. Сундучок, должно быть, до сих пор лежит там, в тени столетнего кипариса.

Подойдя к дереву, Драко опустился на колени, приминая густую траву светлыми брюками. На ткани обязательно останутся влажные крошки земли, но сейчас это не имело значения. Драко достал палочку и остановился. Закрыл глаза, неторопливо вдохнул.

Сейчас, в начале мая, Малфой-мэнор благоухал десятками, сотнями причудливых ароматов. Запахи смешивались, принося с собой ощущение той самой жизни, которой всегда не хватает. Пусть в самой усадьбе осталось не так много от древнего и благородного семейства, но сад разрастался, бушуя в порывах весеннего ветра. Огромные ветви вековых деревьев, мириады зелёных листочков, шелест, доносящийся из каждого уголка, даже юркие и неуловимые пернатые не боялись перелетать с ветки на ветку и гордо чирикать на весь сад.

Драко выдохнул и с новым вдохом открыл глаза. Со взмахом палочки земля над потайным местом поднялась и, повинуясь плавным движениям, опустилась в стороне. В аккуратном прямоугольном углублении лежал, сохранённый эльфийскими чарами, сундучок.

Его детский сундучок.

Из горла вырвался нервный смешок. Драко озадаченно моргнул, отгоняя наваждение. Он почувствовал себя таким чужим, рядом с этой ямкой. Словно это не он, Драко, прятал свои сокровища пять долгих лет назад. Словно какой-то другой мальчишка ― ребёнок, который никогда не касался ужасов войны, не видел крови жертв, не слышал предсмертных криков врагов, словно это тот малыш, который заливисто хохотал, нависая на поднятых руках «дяди Северуса», да ― это именно его сундучок сейчас достал Драко. По крышке его сокровищницы сейчас поглаживали дрожащие пальцы. И это не его слёзы капают на колени, расползаясь мокрыми пятнами.

Накрахмаленные манжеты рубашки стёрли влагу прежде, чем Драко что-то осознал. Он поднял голову и торопливо огляделся. Вокруг никого не было. Шмыгнув носом, Драко быстро схватил сундучок и поднялся. Чуть пошатываясь от странной слабости в груди, он направился в сторону дома.

На кровати ― да, он не сядет за рабочий стол, чтобы вспомнить то, чем дорожил в детстве, Драко скинул ботинки и, забравшись на кровать, раскинул ноги, ставя посередине сундучок.

Щёлкнул замок ― Драко и не заметил, как с щелчком пропустило удар сердце. Детские глупости, почему они так важны?

Дневник. Его старая потрёпанная тетрадка... со стихами. К своему стыду, Драко никогда не говорил об этом никому, даже друзьям, до поступления в Хогвартс он пробовал писать стихи. Об этом неуместном для наследника Малфоев увлечении знала только Нарцисса. Впервые увидев рифмованные строчки на полях с домашним заданием по французскому языку, мать не только не отругала Драко, но и подарила эту тетрадку и сборник сонетов Шекспира ― маггловского классика. Однажды книжку увидел отец, но, ко всеобщему удивлению, одобрил выбор сына и достал раритетный экземпляр. «Малфои ― лучшие во всём», так он тогда сказал.

Драко пролистал пару страниц, вот, здесь его последние записи:

«...Отец взял меня на очередной вызов в Министерстве. Мы шли по площади, где бестолково суетились разные волшебники. Они такие взрослые, но бегали так глупо, так беспорядочно, так бесцельно, что я с трудом подавил желание больше никогда не приходить в Министерство, чтобы не видеть этот бессмысленно копошащийся муравейник.

3 мая 1991 года

...Мама оставила меня у витрины с мётлами. Я прошу её заходить сюда каждый раз, когда мы выходим на Косую Аллею. Она не понимает, что именно в Нимбусе-2000 стоит полторы тысячи галеонов! А мне не важно, сколько он стоит! Главное почувствовать, как ветер бьёт в самое сердце, когда поднимаешься на такой метле в воздух!

11 августа 1991 года

...Встретил мальчика в магазине. Он ничего не знает о факультетах в Хогвартсе, о квиддиче, о волшебном мире ― о моём мире. Он живёт с магглами, наверняка. Мне его откровенно жаль. Хоть он и посмел огрызнуться, когда я увидел полувеликана. Нечего было изо всех сил дубасить в стекло и пугать меня! Я чуть со скамейки не свалился! А к мальчишке надо приглядеться, может, окажется, что он ничего.

Моргана с ним, ведь завтра я еду в Хогвартс! Наконец-то! Надо только обязательно подружиться с Гарри Поттером, будет здорово, если он попадёт на Слизерин.

31 августа 1991 года»

Со смешанными чувствами Драко отложил тетрадку. Да, не очень они с Поттером подружились. Пальцы наткнулись на мягкий комочек плюша ― белый единорог с пучком шелковистых волос на хвосте. Когда Драко впервые прочитал сказку о единорогах, то буквально почувствовал, как светлая радость наполняет его изнутри, заставляя светиться до кончиков волос. Малфой-мэнор пережил не один стихийный всплеск, прежде чем Драко понял, что отец никогда не сможет достать настоящего единорога в поместье. Нарцисса смогла утешить сына: она трансфигурировала в единорога старого порванного зайца. До самой школы Оллин был постоянным спутником юного Малфоя.

Драко сидел с прикрытыми глазами и улыбался, ощущая, как пальцы проходят через мягкий плюш. Аккуратно подняв Оллина, он уткнулся носом в мягкую фигурку, вдыхая запах маминых духов.

А, вот и первая палочка. Однажды Люциус вернулся из Лютного переулка в порванной мантии и с кровоподтёком у глаза. В руке он держал свёрток и эту палочку. Оказалось, что на него напали у лавки Горбина. Люциус сказал, их было двое ― мелкие воры. Один остался лежать под парализующим заклятием, пока не прибыли авроры, а второй сбежал, оставив палочку. Люциус разрешил оставить её себе, и конечно, в поместье родители сняли с неё все следящие чары, чтобы Драко мог колдовать.

Нет, никогда не возникало мысли, что может не получиться. Никогда. Такого не могло быть в природе, потому что Драко твёрдо знал, он ― волшебник. И не просто волшебник, а Малфой. Поэтому взмахивал палочкой раз за разом, повторяя движение за движением, доводя каждый жест до автоматизма.

Он не расстроился, когда не получилось в первый раз, не разочаровался, после десятка попыток. Драко просто ждал. Действовал и ждал, как садовник, взращивающий свой сад: без лишней торопливости, уверенный, что в нужное время его старания принесут плоды. Он знал.

И всё получилось.

Драко было девять лет. Палочка заискрилась, в ладони появилось ощущение магии, на кончиках пальцев чувствовался её жар. Он прошептал Wingardium Leviosa, наверное, в тысячный раз, и Оллин завис на расстоянии вытянутой руки в полуметре над коленями.

Получилось.

В этот момент Драко осознал, как силён был страх провала. Да, мальчик его не чувствовал и держал палочку полный уверенности в себе. Но страх сидел глубоко внутри ― в тишине, в темноте, выжидая удобного момента, чтобы вырваться наружу.

И тогда ― какая ирония! ― в минуту собственного успеха и ликования Драко ощутил страх настолько сильный, словно из него высосали всю магию. Он понял как никогда ясно, что родись он сквибом, ― не хватило бы целой жизни, миллионов взмахов палочки, чтобы Оллин завис перед глазами так, как сейчас.

И в эту минуту, Драко Малфой, наследник древнего и благородного рода понял, почему отец так искренне и слепо ненавидит грязнокровок. Ведь те могли и не быть волшебниками, они — на ступень ближе к сквибам, они ― те, кто на самом деле не понимают, каким сокровищем обладают! И отец, понял Драко, боится. Так же, на подсознательном уровне. Боится настолько, что не желает дышать одним воздухом с грязнокровками, жить с ними в одной стране, работать в одном здании. Боится до дрожи, до боли, до дикой, беспомощной, звериной ярости. Боится настолько, что два слова, исчезающих в зелёной вспышке, всего лишь отчаянное желание сберечь себя, спрятаться от этого страха ― потерять магию.

― Драко, ты готов? ― за дверью раздался голос Нарциссы. Драко вскочил с кровати, быстро скинул вещи в сундук и спрятал его под кровать. Судебное заседание совершенно вылетело из головы!

― Я буду через минуту, ― он переодел брюки, достал чистую рубашку и встал перед зеркалом. В отражении длинные тонкие пальцы выверенными движениями завязывали шейный платок из светлого шёлка. Сверху Драко накинул пиджак. Министерские палаты не отличались теплотой и уютом: заточенных в каменном здании магов до костей пробирал неестественный холод помещения.

Драко распахнул дверь и спустился к матери. Отец с самого утра находился в Аврорате, готовясь к оправдательной речи. Этот день история Англия запомнит как суд Второй Магической Войны.

* * *

― Мистер Малфой, в качестве достоверности ваших показаний суд постановил использовать Веритасерум. Вам есть что сказать? ― вот он сидит в кресле, по бокам которого свисают медные кандалы. Не заключённый, но подсудимый, и Луиза Гамильтон, преемница покойной Амелии Боунс, никому не верит на слово, да и не то сейчас время. Драко безразлично повёл плечом.

― Мне нечего скрывать, мадам.

Нарцисса взволнованно сглотнула. Её сжатые кулаки лежали на коленях, она сидела во втором ряду.

― Итак, приступим. Ваше имя?

― Драко Люциус Малфой.

― На чьей стороне вы были со времени возрождения Того-Кого-Нельзя-Называть?

― На своей, ― немного расслабившись под влиянием зелья, ответил Драко. Председатель Гамильтон нахмурилась, но всё же уточнила.

― Чью сторону вы называете своей?

― Я всегда поддерживал интересы дома Малфоев.

― Что вы делали в Хогвартсе в последнюю ночь? Почему вы не скрылись, когда слизеринцы покинули замок?

― Половину ночи я спал, потом меня разбудили Крэбб и Гойл. Я не сбежал, потому что должен был найти семью. Тёмный Лорд пообещал мне сохранить их жизни, если я останусь в замке.

В зале волной прокатился возмущённый и испуганный ропот. Присяжные зашумели, переговариваясь друг с другом. Мадам Гамильтон трижды стукнула молотком, прежде чем добилась тишины.

― Мистер Малфой, вы поверили обещаниям Того-Кого-Нельзя-Называть?

― Да, у меня не было выбора.

― Почему вы называете его Тёмным Лордом? Так к нему обращались только Пожиратели Смерти.

― Так его называет каждый слизеринец, ― взгляд потихоньку прояснялся. Зелье прекращало своё действие. Драко выпрямился и сел ровно.

― У вас есть метка? ― устало поинтересовалась мадам Гамильтон. Ничего серьёзного Малфою не грозило.

Вместо ответа слизеринец поднялся с кресла, тут же двое авроров сделали шаг вперёд. Не обратив на них никакого внимания, Драко снял пиджак и аккуратно закатал оба рукава рубашки. Предплечья выделялись бледной тонкой кожи с прожилками вен, но метки на них не было. Председатель кивнула. Драко сел, сложив пиджак на колени.

― Мистер Малфой, Тот-Кого-Нельзя-Называть давал вам задания или поручения?

― Разумеется, ― оскорблённо, но не переигрывая, ответил Драко. Он не обращал внимания на гримасу досады у отца. ― Я должен был убить Дамблдора в прошлом году.

Зал снова погрузился в отзвуки десятков перешёптываний и восклицаний. Председатель снова успокоила присяжных.

― Согласно показаниям нескольких арестованных Пожирателей, вы этого не сделали. Почему?

― Не успел, мадам. Профессор Снейп оказался быстрее: опыт, что поделать, ― притворно вздохнул Драко. Было определённое удовольствие в том, чтобы рассматривать свои ухоженные ногти перед лицами десятков присяжных в алых мантиях и осознавать, что всё позади. Веритасерум выветрился, а главного вопроса никто так и не задал. Драко знал, что ведёт себя вызывающе дерзко, но от радости и облегчения ничего не мог с собой поделать.

― Голосование по вопросу об участии мистера Малфоя в войне на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть. Кто считает подсудимого виновным?

Поднялись несколько пар рук. Люциус пристально всматривался в каждого, кто осмелился на подобное. Они не останутся безнаказанными.

― Кто против?

Нехотя, одна за другой поднялись руки оставшихся членов заседания. Преимущество в шестьдесят три голоса.

― Оправдан! ― удар молотка набатом отозвался к голове.

Драко поднялся и, не оглядываясь, вышел из зала. С последним словом сердце сжалось и больно кольнуло. Вы красивые, власть имеющие, но пустые. Ради вас не хочется умереть. Выйдя за территорию Министерства, он сразу же аппарировал.

* * *

На залитой солнцем поляне мягким ветром разносились благоухания трав и цветов: ирисы, чертополох и ромашки. Так, отдаваясь каждой былинкой, каждой травинкой, трепеща от малейшего колебания воздуха, пахла свобода.

Драко шёл по цветущему лугу, вдохи его с каждым шагом становились всё смелее, легче, глубже. Этих мест не касалось лезвие серпа ― стебли хлестали по коленям, травинки нежной зеленью ластились к пальцам, лепестки, отрываясь, прятались в складках пиджака, который Драко, так и не надев после слушания в Министерстве, нёс в руках. Шёлковый платок приятно холодил кожу. Драко сглотнул, впервые после той ночи взглянув на Хогвартс.

Величественный, могущественный, не старый ― древний замок возвышался над равниной. Каменные своды безмолвно наблюдали за гостем на своей земле. Башни верхушками упирались в небо над головой, тень от замка разливалась по широкой поляне.

Драко увидел небольшой силуэт. Кто-то из Хогвартса выбежал навстречу. Кто-то очень хорошо, до боли, до судорожного вдоха знакомый. Тонкая, не по годам стройная фигура, длинная тёмная мантия, привычная с детских лет высокая остроконечная шляпа с широкими полями. А солнце, шаловливыми лучами обогнув пики замка, отразилось в узких стёклах очков. Невольно Драко ускорил шаг. Хотелось бежать, как когда-то мальчишкой он бежал, чтобы обнять мать. Ветер швырнул в лицо горячий аромат мая ― Драко сорвался с места.

Он бежал, сминая пальцами лёгкую ткань пиджака, бежал, с наслаждением подставляясь оглушающим порывам ветра, совершенно не ощущая земли под ногами. Бежал, чтобы не задумываться, почему вдруг сжалось сердце, почему защипало глаза. Драко бежал, чтобы остановиться, едва только разглядев морщинки на лице профессора МакГонагалл.

Нельзя забыть того, кто был твоей последней надеждой.

1994 год, Хогвартс.

― Поттер, мой отец сказал, что ты не протянешь и пяти минут, я же даю тебе десять!

Интересно такими недалёкими рождаются или становятся? Кубок выбрал его четвёртым чемпионом, а Поттер даже не пытается отказаться. Что же любимый директор не расскажет своему Золотому Мальчику, что любой контракт, даже магический можно разорвать: небольшие последствия, иногда штрафы, но всё лучше, чем смерть.

Гойл замечает приближающегося аврора ― Бешеного Аластора. Винсента, как и меня, передёргивает от окружающего его ауры безумства и паранойи. Лучше убраться подальше. Только напоследок подарю Поттеру значок с его фотографией: «Поттер-Вонючка». Судьба не жалует героев, а мы ― слизеринцы, вообще смеёмся над ними. Быстро вытаскиваю палочку, пока Моуди не заметил. Неожиданно со стороны раздаётся рык, от которого на голове зашевелились волосы.

― Animagus transfero!

Со спины окатывает волна магии. Обрушивается ледяным копьём боль. Суставы выкручивает как на карусели, мир в глазах безудержно расширяется, я падаю, но тут снова обрушивается волна магии, и я устремляюсь вверх. Меня мотает снова и снова вверх и вниз как тряпичную куклу. Я задыхаюсь, кажется, я слышу, как смеётся Уизли, сейчас это не важно, главное, продолжать дышать. Я почти теряю сознание, когда знакомый голос оглушает, едва коснувшись рассудка:

― Finite Incantatem! Аластор, что вы себе позволяете! В Хогвартсе никогда не используют трансфигурацию как наказание!

Секунда, вспышка заклятия и я сижу на шершавом камне под ногами профессора МакГонагалл. Она бросает на меня быстрый взгляд, в котором мне чудится тревога, и отворачивается к аврору. Как же шумит голова... Я пробую встать, Кребб и Гойл поддерживают меня. Такой позор, да ещё и на глазах у грифов! Но главное, я могу стоять.

― Как вы смеете! Ваша паранойя переходит все границы, Моуди! Немедленно уберите палочку! Не знаю, о чем думал профессор Дамблдор, когда приглашал вас в школу, ― не помню, чтобы первый заместитель директора так резко отзывалась о светлом и непогрешимом Дамблдоре.

― В следующий раз пожирательская шавка подумает, прежде чем нападать со спины, ― рыкнул Бешеный глаз, мерзко ухмыляясь мне перекошенным ртом.

«Я не нападал!», хочется прокричать ему в ответ, но неожиданно сильные пальцы МакГонагалл сомкнулись на моём запястье, и почему-то я молчу. Профессор закрыла меня спиной.

― Здесь дети, Аластор, а не преступники! Не забывайся! ― она повернулась ко мне. ― Следуйте за мной мистер Малфой.

Кстати, я настолько отвратительно себя чувствую, что как-то забываю о любимой презумпции невиновности: не пойман ― не вор. Сейчас только разборок с дикой кошкой не хватало.

― Мистер Филч, ― по дороге МакГонагалл цепляет завхоза. ― Передайте профессору Снейпу, что я жду его у себя в кабинете. Да, и пусть захватит стандартный набор номер один. Это срочно.

― Слушаюсь, мэм, ― проскрипел старик и, тряся сосульками ещё не выпавшей шевелюры, побежал вниз по коридору. Теперь ещё Северуса выслушивать. Мордред, как гудит голова!

Мы проходим вереницу лестниц, но с каждой ступенькой я чувствую, что последующий шаг даётся мне всё сложнее. Что ты со мной сделал, чёртов псих? К головной боли добавилось острое жжение в руках, ногах, груди. На середине пролёта я остановился, почти завалившись на перила. От такой наглости лестница поехала в противоположную сторону. Я едва успел схватиться, чтобы не упасть, но ноги больше не держали меня.

― Мистер Малфой, как вы себя чувствуете? ― по тону её вопроса я понял, что она знает о далекоидущих последствиях наказания Моуди и о моём «Больно!» профессор уже догадалась. Неужели всё так плохо? ― Мистер Малфой, вы слышите меня?

Я через силу кивнул, болела даже шея.

― Кости ломит, все кости. Я не могу идти, мэм, ― болит даже челюсть, мне сложно разговаривать. И сидеть. Я ложусь на ступеньки.

― Северус! ― восклицает МакГонагалл, краем глаза я замечаю чёрные одежды моего декана. ― Моуди трансфигурировал его! Скажи, что мистер Малфой превращался раньше.

― Ты не хуже меня знаешь, что нет, Минерва, ― прошипел Северус. ― Чёртов псих, когда-нибудь я лично пущу проклятье в его безмозглую голову! Возьми эти зелья, Минерва.

Северус поднял меня на руки. Он делал так раньше, когда мне было лет пять-шесть. Часто я засыпал у него на коленях, когда Северус приходил в гости. Но теперь мне четырнадцать. Что должно со мной происходить, чтобы Северус взял меня как маленького ребёнка?

В молчании профессора подошли к кабинету. МакГонагалл показала Снейпу диван, куда он меня и положил. В меня влили несколько пузырьков с зельями. Не знаю, что именно он мне дал, но постепенно боль в костях и шум в голове прошли.

― Что это было, профессор? ― спросил я, когда смог пошевелить нижней челюстью.

Северус через камин отправился в лабораторию, чтобы сварить для меня ещё что-то, я остался один на один с МакГонагалл. Она подошла и присела на краешек дивана рядом со мной. После чего взяла мою руку и начала осторожно разминать пальцы. Моему недоумению не было границ, но, когда из кончиков пальцев кровь, словно жидкий огонь разлилась по ладони, я не стал вырываться. Ситуация шокировала своей ненормальностью.

― Если вы помните, мистер Малфой, на самом первом уроке я предупреждала ваш курс, что трансфигурация очень опасный предмет. Во время превращения меняется структура предмета, каждая составная часть вплоть до мельчайших частиц.

Теперь МакГонагалл медленно сгибала каждый сустав, каждый палец, пока не дошла до кисти.

― Один из разделов трансфигурации ― анимагия позволяет человеку принимать вторую форму: птицы, рыбы, животного. Это происходит после долгих, очень долгих тренировок, во время которых маг осторожно, постепенно, медленно адаптирует своё тело к возможности существовать в другом виде. Для этого требуется огромная концентрация внимания, воли и магических потоков в собственном организме. Поэтому стать анимагом может далеко не каждый.

Терпеливо сгибая руку в локтевом суставе, профессор смотрела на меня. Откуда столько заботы? Я понимаю, что как студент я пострадал не по вине её любимых гриффиндорцев. Но почему именно она, а не мадам Помфри сейчас сидит со мной? Разве ей не противно трогать слизеринца, даже сидеть вместе на одном диване? Мои родители сражались против её идеалов. А я видел в её светло-голубых глазах искренние беспокойство и тревогу. Она переживала за меня, но почему?

― В вашем случае, мистер Малфой, долгие месяцы, если не годы превращений сократились в секунды. Насильно привитая вам форма изменила ваше тело под свою конфигурацию: размеры, изгибы, части костей и мышц. Суставы болят, потому что были вывихнуты сначала в одну сторону, потом ― в другую. Боль пройдёт через несколько дней, ― МакГонагалл тяжело вздохнула. Её пальцы аккуратно размяли моё плечо, и она медленно повернула руку в сторону. Потом она взялась за вторую кисть и всё повторилось.

― Профессор, ― я запнулся, когда наши взгляды снова встретились. Было странное ощущение: я не представлял, что может настать день, когда гриффиндорский декан будет разминать мне суставы, а я сдерживаться, чтобы не застонать от остаточной боли, лёжа на кожаном диване. ― Какая у меня теперь форма?

― Фуро, мистер Малфой, ― поджав губы, ответила МакГонагалл. ― Mustela putorius furо, хорёк-альбинос. К сожалению, не могу сказать, какая форма подошла бы вам, займись вы анимагией как положено. Но теперь вы сможете превратиться только в фуро.

Едва не сбив с МакГонагалл очки, я вырвал руку и закрыл лицо. Кажется, я сейчас сгорю со стыда. Хорёк! Позор, который не смыть галеонами Малфоев! Стискивая зубы, я из последних сил сдерживался, чтобы не застонать. Какой позор! Я почувствовал, как кровь приливает к ушам и шее. Ненавижу! Моуди за всё ответит! Даже если мне лично придётся его убить, я сделаю это! Клянусь родом Малфоев, он не умрёт своей смертью!

Сверху послышался смешок МакГонагалл. Ей смешно?! Я отнял руки от лица, злость кипела во мне не хуже зелья в котле. Профессор смотрела на меня, улыбаясь одним уголком рта. Она усмехнулась так... по-доброму, что я не смог на неё разозлиться. Что-то было там глубоко, в её взгляде. Не люблю, когда на меня так смотрят. Я теряюсь. Она вернула мою руку на законное место для продолжения терапии.

― Вы расстроены, мистер Малфой, а зря.

― Я опозорен, ― прошипел я, пытаясь вырвать пальцы. Она точно смеётся надо мной! Ничего больше не скажу. Гриффиндор достаточно поиздевался надо мной сегодня.

― Чем же? Тем, что стали самым молодым анимагом за почти пятьдесят лет? Или тем, что ваша форма оказалась меньше ожидаемого? Что же, вы собирались превратиться в гиппогрифа или пантеру, или в огромного змея? Может, габариты льва или дракона вас устроили бы, не так ли, мистер Малфой?

Со стороны это, скорее всего, выглядело по-детски: я пытался сохранять отстранённый нейтралитет, а профессор перешла к разминке моей шее. Мурашки добежали до спины, когда тёплые пальцы обхватили мой подбородок, виски и затылок. Я был вынужден смотреть в лицо Минервы МакГонагалл, пока она несильными надавливаниями поворачивала мою голову влево-вправо, вверх и вниз. Профессор не ждала ответа и негромко продолжила:

― Мне жаль, что здесь вам не оставили выбора. Но, посмотрите на это как слизеринец... ― возможно, выражение моего лица было слишком недоверчивым, потому что МакГонагалл снова не сдержала смешок. Казалось, ещё немного и она потреплет меня по волосам, так что я стану похож на Поттера. ― Да, мистер Малфой, если не можете контролировать ситуацию, лучше поверните её самой выгодной стороной. Теперь у вас есть анимагическая форма, пусть и достаточно заметная, но мелкая и пронырливая. Как и всякий хищник, фуро имеет чувствительный нос, острый слух и зубки. Как вы считаете, мистер Малфой, ― профессор лукаво прищурилась: ― Вы сможете смириться с такими бонусами?

Теперь я смог сесть. В голове прояснялось.

― Думаю, смогу, профессор.

Я так не думал. Это на самом деле сложно. Но МакГонагалл бросила мне вызов. Пусть это по-гриффиндорски, но я принимаю его. Потому что знаю, что лучше проведу остаток жизни в шкуре хорька, чем из её взгляда исчезнет это необычное тепло, уступив место разочарованию.

― Спасибо, мэм, ― МакГонагалл поднялась с дивана, я опустил ноги, и упёрся ладонями в обивку, собираясь встать.

― Не торопись, Драко, ― Северус неслышно вошёл в кабинет. В руках он держал кубок с дымящимся зельем. В ставший чувствительным нос ударил букет ароматов. Я заметил, с каким интересом профессор МакГонагалл смотрит на меня. Ну, вызов принят, надо попробовать.

― Ромашка, семена черёмухи, жасмин, корень красного папоротника и крыса... печень? ― поморщившись, спросил я у крёстного. Северус, удивлённо подняв бровь, но ничего не сказал и кивнул.

― Печень, а теперь пей. Твоему организму нужно основательно восстановиться. Я оповещу профессоров, что пару дней ты проведёшь в Больничном крыле. Ты пробудешь там, пока не освоишься с новой формой. Профессор МакГонагалл будет присматривать за тобой.

― Почему не вы? ― вырвалось у меня.

― Потому что Мастером Трансфигурации из нас двоих является именно профессор МакГонагалл, ― я мимолётно удивился терпению, которое проявили они оба. Мой вопрос был, по меньшей мере, невежливым. ― И если что-нибудь произойдёт, именно она сможет помочь тебе.

― Я понял, сэр, простите, профессор МакГонагалл, ― всё же я ― Малфой, и должен вести себя соответствующе.

Она кивнула, я взял кубок у Северуса и залпом выпил. Не прошло и минуты, как я заснул. Следующие три дня прошли, как мне и было обещано: я лежал в комнате с белыми стенами и потолками на белой кровати в белой больничной пижаме и не знал, куда деть себя от чудовищной скуки и безделья. Ко мне никого не пускали, читать я не мог, так как глаза тоже пострадали, как мне объяснила профессора МакГонагалл. Она приходила два раза в день: утром и вечером, и разминала мои руки и плечевой пояс. За ноги я взялся самостоятельно, осторожно, почти не чувствуя ничего ниже колен. Постепенно гибкость восстановилось. На этом бы и закончилось моё странное «приключение», если бы не один случайно подслушанный разговор.

Был поздний вечер, сегодня профессор не приходила, я уже лежал в кровати. На животе было удобнее всего. Итак, я лежал, отвернувшись к окну, и пытался заснуть. Тут я услышал, как дверь приоткрылась, кто-то зашёл в палату.

― Минерва, думаешь, Драко уже может выйти из лазарета? ― голос принадлежал крёстному. Почему они пришли так поздно?

― Его суставы благодаря твоим зельям полностью восстановились. Но, Северус, будь моя воля, мальчик прошёл бы курс терапии на берегу Испании: тепло и солнце ему сейчас необходимы как воздух. В Англии нет такого климата.

― К сожалению, сейчас Люциус не сможет покинуть страну. Политическая обстановка очень неоднозначная. Но я попробую уговорить его уехать на летние каникулы. Франция подойдёт?

― Да, на Этрете мне известны несколько хороших целителей. Поговори с мистером Малфоем.

Я был ошарашен. Почему МакГонагалл всё ещё беспокоится о моём благополучии? Строго говоря, она ничего не должна ни мне, ни Северусу. Она и так сделала намного больше, чем должна была. Где обычное презрение к слизеринцам, где слепая любовь к гриффиндорцам? Что я упустил?

― Обязательно, Минерва, мне пора в лабораторию. Спокойной ночи, ― щёлкнула дверь, но, кажется, Северус ещё не ушёл.

― Я проверю мальчика последний раз, Северус, спокойной ночи. Постарайся завтра не слишком загружать моих львят, ―я не ослышался?! Судя по интонации, МакГонагалл только что пошутила! Со Снейпом! О гриффиндорцах!

Когда от двери раздался смех крёстного!... я вообще перестал понимать происходящее. А как же межфакультетская вражда, злобный и неприступный Снейп, чопорная блюстительница правил МакГонагалл, как же их взаимная грызня на каждом углу по каждому поводу? Это не может быть таким жестоким розыгрышем, это же... неправильно.

Я почувствовал, как продавилась кровать: МакГонагалл сидела за моей спиной. Одеяло поднялось, накрывая лопатки, тёплая ладонь опустилась на плечо.

― Северус, как же тебе должно быть сложно, ― тихо выдохнула профессор, обращая к невидимому собеседнику. ― Эти сумасшедшие авроры и светлых магов доведут, а что говорить о твоих змейках...

Ах так, значит, мы априори тёмные! Вот как? Профессор взмахнула палочкой, потому что я почувствовал волну магии.

― Никак вас не оставят в покое... Драко, маленький несмышлёныш, мой фуро, узнаешь ли ты об этом безумном маскараде взрослых? Не увязнешь ли в грязных политических играх? ― отчаянная и беспомощная горечь послышалась мне в её мягком шёпоте. ―Сможешь ли сделать правильный выбор, когда придёт время? Узнаешь ли, что у тебя хотя бы есть возможность выбирать?

Мерлин, её ладонь почти невесомо прошлась по моим волосам...

― Будь сильным, Драко. Здесь начинается война, и если ты останешься, борись достойно.

Я услышал тихий всхлип, потом она поднялась, и спустя несколько секунд щёлкнула дверь. Профессор МакГонагалл была уверена, что я сплю, но за всю ночь я так и не смог сомкнуть глаз, рассматривая всю свою жизнь сквозь осколки разбитых иллюзий.

Больше никогда она ни словом, ни жестом, ни взглядом, ни лишними баллами не дала понять, что произошедшее в Больничном крыле вообще произошло. Но я помнил каждое слово, что она произнесла той ночью, словно их выжгли где-то глубоко во мне.

1995 год

Поттер лежит, оглушённый моим Петрификусом, в пустом купе поезда. Горе-герой остался без своих борцов за справедливость по обе руки. Мантия-невидимка сползла, открывая рваные джинсы и старые кеды. Магглолюбец! Слепец, не видящий дальше собственного носа! Тот, кто оскорбил моего отца!

Я взмахиваю палочкой. Тётя Бэла провела в нашем поместье достаточно времени, чтобы я тесно познакомился с пыточным проклятием.

«...―Будь сильным, Драко... и борись достойно...» ― перед глазами встаёт образ сильной женщины в тёмно-зелёной мантии с высоким наглухо закрытым горлом. Её тёплые светло-голубые глаза смотрят с грустью и невыносимым разочарованием.

― Чёртов Поттер! ― в бессилии я опускаю палочку. Черта не переступлена. ― Будь ты проклят!

С болезненным удовольствием слушаю хруст его носа под моим ботинком. Это за отца.

1996 год

После собрания старост, выйти на площадку Астрономической башни ― то, что нужно. Голова болит с самого утра, в замке натопили так, что нечем дышать. Глаза режет яркий солнечный свет: сказывается почти недельное заключение в пыльных кабинетах. На перилах лежит снег, изо рта вырывается пар. Здесь хорошо.

Было. До тех пор, пока за спиной не раздался странный звук. Я обернулся, чтобы наткнуться взглядом на Грейнджер. На зарёванную, растрёпанную злую Грейнджер. Она достала палочку.

― Гриффиндорцы на безоружных не нападают. Где же твои дружки? Ушли к Слизню, а тебя позвать забыли?

― Убирайся вот, Малфой, ― тихо ответила она, не опуская палочку.

― А, так тебя променяли на более симпатичную игрушку, ― я самодовольно улыбнулся. Вот — что точно не грозит наследнику дома Малфоев. — Ну-ну, пожелаем Уизелу удачи.

― Твоё мнение никому не интересно!

― А то что? Пойдёшь и утопишься в озере, чтобы никто не видел, как ты сохнешь по этому идиоту? — на секунду стало даже смешно.

― Прекрати, Малфой, ― прошептала она.

― Грейнджер, Грейнджер, я ведь предупреждал тебя, что твой ум ничего не значит в магическом мире. Только кровь и связи, кровь и деньги, кровь и власть, ― мне было интересно увидеть ответную реакцию. Давно не приходилось провоцировать гриффиндорцев. Грейнджер сорвалась. Наверное, ей показалось лишком странным просто говорить с Малфоем, не выкрикивая проклятий.

― Зачем тебе это нужно? Отстань, Малфой, иди, куда шёл! Я грязнокровка — отлично! Просто оставь меня такую никчёмную в покое! Иди, поливай грязью своих прихлебателей, иди, поори на Рона, прокляни Гарри, уничтожай всё вокруг, у тебя неплохо получается. Иди, умоляю! — закричала она прежде, чем рыдания сотрясли её худенькое тело.

«...Здесь начинается война, если ты останешься, борись достойно... будь сильным...»

Я немного помолчал. Через эту ситуацию прошли почти все слизеринцы. Тот самый момент, когда всё кажется бессмысленным. Для каждого из них удалось найти свой повод жить дальше... Никто не умрёт, если мои слова услышит одна гриффиндорка.

Никто не умрёт. Хотелось в это верить.

Я приблизился к ней.

― Пора уже вырасти. Пора уже понять, что игры кончились. Пора научиться отвечать за последствия своих решений, за то, что приходится выбирать каждый день.

Она зло посмотрела, желая увидеть на моём месте кучку пепла. Я покачал головой, она не имеет права судить меня.

― Не думай, Грейнджер, что я добровольно согласился на пресмыкательство перед сумасшедшим психом. Я хочу защитить свою семью. И согласен за жизнь и свободу своей матери, за её право на улыбку ― ежедневно терпеть Круциатус. А что выбрала ты? «Гарри, мы твои друзья!». Ты сможешь, однажды упав, подняться ради этого «Гарри» снова? Сможешь бежать со сломанными ногами за своим выбором? Сможешь, обессилев, ползти, сжимая палочку в зубах? Сможешь, умирая, лечь в направлении своей цели? Потому что, если не сможешь, лучше выбери что-то другое.

Грейджер, сжавшись в своём углу, вытирала слёзы. Мне было горько от того, через что мы должны проходить, но я не испытавал к ней жалости. Мы успели вырасти.

― Хочешь прыгнуть с Астрономической башни, растекаться от жалости к самой себе — действуй! Хочешь уехать к своим магглам — уезжай! Потому что семья — это тоже выбор, Грейнджер! Здесь война, и каждый, в конце концов, встанет на свой путь: не Тёмного Лорда, не Дамблдора, не Поттера — только свой путь. Если сейчас ты не уверена в своём решении, прими другое; не чувствуешь правильности в том, что заставляет бороться до последней капли твоей чёртовой крови — найди альтернативы или погибнешь, не сделав и шага. Выбери, Грейнджер, и хорошо постарайся сделать это с первого раза, потому что пути назад нет.

Чёрт, они сражались за напоминалку, за самую быструю метлу, за очки в межфакультетских соревнованиях! Теперь на кону жизни. Теперь всё не так. И будет лучше для всего магического мира, если те же Поттер и Грейнджер, наконец, поймут это.

Грейнджер беспомощно покачала головой и убежала с площадки. Она так и не поняла.

Между этими двумя факультетами мало общего. Гриффиндор ― борцы за справедливость, Слизерин ― поборник личной выгоды. Никто, наверное, не задумывался, сколько усилий нужно приложить, чтобы объединить два Дома перед лицом зла более страшного и разрушительного чем межфакультетская гонка за Кубок школы. Драко точно не думал о том, что однажды декан Гриффиндора пройдёт через его тёмную изумрудно-серебристую жизнь красной нитью. Эта нить стала пределом того, чего они смогли, но её и оказалось достаточно. Просто достаточно.

Профессор стояла перед ним так же, как и всегда: узкая полоска сжатых губ, чуть прищуренные, внимательно смотрящие глаза. Драко завораживало её строгое, хоть и по-человечески усталое выражение лица. Пара локонов с сединой выбились из причёски от скорого шага. Время забирало своё: заострились черты, потускнел блеск за овальными стёклами очков, чуть опала на плечах мантия. Но профессор недаром была гриффиндоркой: в её жилах текла кровь львицы, багряная и горячая как ночной костёр под холодными звёздами. Она не сломалась под удушающим гнётом войны и потерь, поднимаясь каждый новый раз, чтобы простоять ещё столько, сколько нужно будем тем, кто захочет опереться на обманчиво хрупкое плечо.

В морщинистых руках лежал платок. Пальцы с каждой секундой сжимались всё сильней, чтобы не выдать дрожь от крайнего напряжения. Она ждала здесь, в Хогвартсе. Ветер трепал волосы, МакГонагалл не сводила глаз со своего ученика. Руки замерли, поднявшись к груди. Она не знала, что сказать, не знала, чего ждать. Только подняв голову, с надеждой всматривалась в его лицо.

― Я оправдан, ― было странно смотреть на профессора сверху: Драко не заметил, как прошло три года с того самого вечера и как сильно он вытянулся за это время. Он стал выше.

МакГонагалл недоверчиво протянула руки, коснувшись плеч. Через тонкую ткань Драко почувствовал исходящее от неё тепло и, вспомнив ту ночь, улыбнулся.

― Спасибо вам, профессор.