Плохая компания (джен)

Пролог (длинный, нудный, с кучей описаний и пафосом, вроде так)

До одиннадцати лет, до того счастливого мига, как Гарри Поттер узнал о магии, родственники и соседи предрекали ему незавидную участь: дурное поведение, плохие отметки, связь с плохой компанией, тюрьма и смерть — от пули полицейского, передозировки наркотиков или в пьяном угаре. Это назидательное тетушкино «плохая компания» иногда даже снилось Гарри. Она всегда произносила это словосочетание с какой-то особой интонацией, чуть наклонив голову и презрительно скривив губы. Вернон тогда внушительно кивал и глядел тяжелым взглядом, а Дадли из-за спин родителей корчил рожицы и ухмылялся.

Где они сейчас? После смерти Седрика Гарри не раз думал о том, что ждет человека, как говорили призраки, За Гранью. Смерть Сириуса... Гарри иногда даже начинал молиться — коряво, как умел, за покой крестного. Если был хоть малейший шанс, что молитва что-то изменит — почему нет?

Гарри разрывали сожаление, тоска по крестному, Седрику, вина перед ними и перед своими друзьями, которых он тоже подставил в Отделе Тайн. Неудивительно, что от них не было писем! Спать было совершенно невозможно — его собственные кошмары мешались с невнятными видениями, в которых раз за разом повторялось одно и то же — люди, чужой холодный смех, пытки... Менялись лишь лица жертв. Он был совершенно неспособен ни к какому труду, и, очевидно, выглядел настолько плохо, что Петунья не только не трогала Гарри, но и, колеблясь, время от времени клала ему чуть большие порции еды в тарелку.

Череда однообразных дней была прервана гостем. Самым мерзким и неприятным из возможных.

В тот вечер он заснул, забыв даже снять очки. В очередном липком кошмаре Гарри почувствовал, как задыхается. Он заметался на кровати, с ошеломлением выныривая из сна, и только тогда осознал, что его действительно душат.

Над его кроватью с неприятной усмешкой стоял Волдеморт.

Гарри рефлекторно потянулся за палочкой, но на тумбочке ничего не обнаружилось.

— Ищешь это? — в этот раз голос Волдеморта не подавлял, он был по-змеиному тихий и вкрадчивый. Темный Лорд провел перед глазами Гарри другой рукой, показывая поттеровскую же палочку. — Знаешь, я ведь могу убить тебя прямо сейчас. Кажется, кровная защита уже не так полезна? — Темный Лорд рассмеялся неприятным, сухим смехом. Гарри с трудом понимал, что происходит, все слова долетали будто сквозь вату. Легкие горели, срочно требуя кислорода, парень задыхался. — Но это будет... Слишком легко? Или опасно? Каждый раз, когда я пытаюсь тебя уничтожить, ты ускользаешь у меня из рук... А что теперь? Тебе ведь некуда бежать? Отвечай! — внезапно зашипел Волдеморт, чуть ослабив хватку на горле Поттера. Гарри со всхлипом вдохнул драгоценный воздух и закашлялся. — Отвечай же, — с улыбкой тихо сказал Лорд. Поттер с трудом понял, чего от него хотят, и из последних сил упрямо мотнул головой. Но Волдеморт не разозлился, наоборот — он вновь засмеялся, отпустил шею Поттера и отошел на пару шагов. — Что, молодым умирать не страшно? Тебе сейчас нечего терять, кроме гордости, верно? И ее ты хочешь сохранить. Это не честь, Поттер, это гордость. Что ж, я отвечу за тебя — тебе некуда бежать. Но... твоя смерть — это так скучно... После длительной, не сомневаюсь, изнурительной борьбы, стольких потерь — такой бесславный конец, — Гарри внимательно следил за противником, пытаясь выгадать момент, чтобы атаковать. Хотя и осознавал ничтожность шансов — у него не было даже палочки, а драться... Вот когда Поттер всерьез пожалел о том, что никогда не интересовался и не занимался каким-нибудь единоборством. Он даже слабо себе представлял, куда можно ударить... — Все должно быть значительно интересней, как ты считаешь? — Волдеморт неприятно улыбнулся. — Спокойной ночи.

Как ни старался Гарри, он так и не смог заметить даже движения — а в следующий момент он уже... проснулся.

Только над ним был уже не знакомый до последней трещинки потолок его комнаты в доме Дурслей, а что-то серое, тяжелое, давящее... Потолок камеры предварительного заключения в главном британском аврорате.

Он плохо помнил дальнейшие события, впрочем, часть из того, чего он знать не мог, ему любезно компенсировал Волдеморт. Дурсли в его снах корчились под пыточными заклятьями, пытались отодвинуться от кухонных ножей, вдруг взлетевших и жалящих их... Гарри видел их раны во всех красках. Дадли сидел у стены и жалко плакал — безногий, безрукий обрубок, содрогающийся от криков родителей — только от криков, потому что глаза ему выкололи тоже. Он умер от потери крови. Вернон — от болевого шока, ему живьем вырезали органы, заклинаниями поддерживая жизнь. Петунью, судя по всему, в некотором роде пощадили — она сидела, парализованная, всю экзекуцию, и в итоге лишь получила Аваду.

Он знал, что мучителей было несколько. Но все — пытки и убийство — было выполнено палочкой Гарри Поттера. По утрам он, проблевавшись, бесконечно тер руки об пол или стену, пытаясь стереть с них липкое, грязное ощущение, кажется даже, чью-то кровь.

Дни слились в одну бесконечную полосу, Гарри слабо различал происходящее. Его обвинили в убийстве родственников. Смягчающие обстоятельства — возраст и доказанное ненадлежащее обращение — были напрочь перекрыты способом убийства. Поттер воспринимал реальность урывками — люди, глядящие на него с ужасом, отвращением, презрением, лицо Дамблдора — жалкое, огорченное, и слова:

— Гарри, ну как же...

Ясность наступала ненадолго. В его камеру проскальзывала тонкая юркая фигурка, а время от времени проходящий аврор (патрульный?.. надсмотрщик?..) не обращал на происходящее никакого внимания. Вечером была вода — невероятно вкусная, не чета той, в которую его окунали по утрам, и сэндвичи. Их надо было есть — через «не хочу», через «не могу», через воспоминания и желудочные спазмы. Тогда у Гарри была поддержка, был человек рядом.

— Я верю в своих друзей, — в первый вечер сказала Тонкс, улыбаясь и мягко гладя его по спине. — И не я одна верю в тебя, Гарри. Все будет хорошо.

Каждый вечер у него было это — улыбка и «Все будет хорошо». Ради этого стоило просыпаться.

*

Этот день чем-то отличается от остальных. Гарри сначала не может понять, чем — все события, как и прежде, тонут в красно-сером дыму, голоса сливаются с криками и жутким сухим смехом в его голове. Он помнит — мрачно-торжественных авроров, тот, что справа, сжимает челюсти и смотрит в сторону, не таща — больше поддерживая его, тот, что слева, роняет:

— Сегодня тебя засадят, — и ловит недовольный взгляд своего товарища.

Помнит — зал заседаний, знакомый по лету перед пятым курсом, странно, раньше он совсем не замечал обстановку. Помнит бледного Фаджа за кафедрой, за левым плечом министра стоит румяная, довольная Амбридж и улыбается ему. Все — он помнит, — стояли серьезные, так, что их лица сливались в одну печально-бестрасстную маску, а она улыбалась.

Он помнит звук судейского молоточка — тот неожиданно прогремел на весь зал и крепко засел у него в голове, заглушив крики и чужой смех. Судейский молоточек звучал у него в голове до того самого момента, как в камеру проскользнула Тонкс.

— Эй, — говорит она и крепко обнимает Гарри. — Все кончилось, да? — он смотрит на нее непонимающе. День в очередной раз прошел мимо него. — Суд, — мягко объясняет Тонкс, отстраняясь, и скидывая со спины рюкзак. Рюкзак тут же перекочеввывает в руки Гарри, и он автоматически его открывает, доставая бутылку с водой и пакет с сэндвичами.

— Да? — вяло спрашивает Поттер, садясь на свою койку и облокачиваясь на стену.

— Тебе дали восемь лет, — Тонкс хмурится и цедит сквозь зубы что-то матерное в адрес Фаджа.

Гарри смеется. Восемь лет в компании дементоров и снов от Волдеморта — то, что надо.

— Значит, все кончилось, — спокойно произносит он. Все эмоции будто исчезают, даже, пожалуй, впервые за все время заключения в нем просыпается аппетит. А сэндвичи — как он раньше не замечал, что они такие вкусные?

— Все будет хорошо, — говорит Тонкс и пытается продолжить, но Гарри ее обрывает:

— Прекрати. Я... благодарен тебе за поддержку, но ведь уже поздно говорить, как все будет, не так ли? — такой ясности мыслей у него, наверно, не было никогда. Он чувствует вину за то, что так обращается с Тонкс — единственной, кто его не бросил, но ему так осточертела фальшь и ложь... Ему хочется правды, честности, искренности — в конце концов, это, кажется, его последний такой вечер. На свободе, — чуть улыбается Гарри, забавляясь иронией ситуации.

Он чувствует себя невероятно взрослым в тот момент, когда его голова едва не срывается с шеи от мощного подзатыльника.

— Никогда не поздно, — неожиданно спокойно произносит Тонкс. — И не говори мне обратного, понял?

— Что теперь? — спрашивает в ответ Гарри. — Организуешь мне побег из аврората? Или скажешь, что восемь лет — не так много, я выдержу и все будет хорошо? — говорит и тут же мысленно ругает себя за сказанное. Тонкс отворачивается и опускает голову, но он успевает заметить, как уголки ее губ клонятся книзу.

— Не совсем так. К сожалению, побег организовать не удастся. Я, — она поворачивается к нему уже с улыбкой на лице, — веришь-нет, прорабатывала эти варианты. Я попытаюсь сделать что-то тут, но... Гарри, послушай, я разговаривала с одним человеком — у нас было не очень много времени на беседу, да и он не любит разговаривать об Азкабане... Он сказал, главное — не дементоры, главное — прощение. Я не знаю, что это означает, но, надеюсь, тебе это поможет. Он сказал — пребывание в тюрьме не так страшно, как все говорят.

— То есть Сириус, — впервые после инцидента с Аркой Смерти имя крестного произносилось так легко, — врал?

— Я не знаю, Гарри, — качает головой Тонкс, — я не знаю. Но об Азкабане даже у аврората нет особой информации. То есть, конечно, есть, но у меня не тот уровень допуска... А выкрасть папку не удалось, — она смущенно откашливается.

— Спасибо, Тонкс, — Гарри крепко обнимает девушку. — За все. За то, что поддерживаешь меня, за разговоры с твоими знакомыми... За то, что веришь в меня. В отличие от остальных...

— Гарри, я... Просто я — единственная, кто может пройти сюда, — она растерянно улыбается. — Нас много, дружище, тех, кто верит в тебя...

— Хорошо, — улыбается Гарри в ответ. — Тогда я буду думать, что все за меня, пока не будет возможности узнать обратное, ладно?

Тонкс опускает глаза и кивает.

Потом Тонкс уходит, вскоре его выводят из камеры. Почти сразу он сталкивается с до боли знакомой фигурой.

Беллатрикс Лестранж вблизи кажется ужасно усталой, старой и невероятно сумасшедшей. Грязно-черную шевелюру в избытке прорезают белые нити, рот изгибается в кривой сумасшедшей ухмылке, впалые глаза на худом лице ярко сверкают, затягивая чернотой.

— Ее ведут на суд, — тихо говорит один из поттеровских конвоиров. — Может быть, станете соседями, — ухмыляется он.

— Что, Поттер, — говорит она нормальным голосом, когда они равняются. — У нас оказалось куда больше общего, чем ты мог думать? — не секунду на ее лице мелькает почти нормальная улыбка, и почти сразу исчезает. Беллатрикс уводят в противоположную сторону. Но ее выражение лица — с этой «почти нормальной улыбкой» застывает у Гарри перед глазами.

Коридоры вскоре сменяются большим круглым залом с темно-серой громадой стен. У потолка виднеется массивная люстра с зажженными свечами, на стенах также висят факелы, разгоняя вокруг себя мрак — но зал все равно кажется ужасно темным. Никаких лишних украшений или деталей — только на полу громадный рунный круг, в который и становится Гарри с конвоем. Спустя секунду они оказываются на берегу моря. Серые волны с белой пеной изо всех сил бьются о берег, ледяной ветер пробирает до костей, и Гарри сразу чувствует, что на нем всего лишь футболка да джинсы с кроссовками — не лучший костюм для путешествий и отсидки в холодной тюрьме.

Но жутковатый старик, стоящий на берегу у лодки, кажется, совсем не замечает ни волн, ни ветра. Авроры за спиной Поттера следят за тем, как он садится в лодку, и спешат удалиться — правда, почему-то не аппарируют.

Короткое плаванье до острова можно описать одним словом — холод. Еще можно вспомнить полубеззубую улыбку старика-сопровождающего. На середине пути Гарри мечтает о согревающем заклинании — и тут память прорезает резкая вспышка, перед глазами встает сцена — аврор, брезгливо берущий его палочку, на которой ясно видны засохшие капельки крови, и секунду спустя ломающий ее. Палочка смачно хрустит и падает на пол бесполезными обломками.

— Она тебе больше не понадобится, — шепчет ему на обратном пути конвоир, тот самый, «левый». — Из тюрьмы все выходят другими... Если выходят.

— Эдвардс! — резко окрикивает «левого» второй. — Статью за несоответствие еще не отменили. — И оба аврора смолкают.

Потом остров, каменное нагромождение, и мрачный абрис Азкабана в сумерках. На Гарри напала апатия, от холода пальцы уже не гнулись, и он лишь краем сознания отметил: «Наверно, это красиво».

В самой тюрьме оказалось немногим теплее, чем на улице. По коридорам вовсю гулял сквозняк; через решетки на Гарри глядели сотни глаз, обжигая насмешкой, неприязнью, безразличием или равнодушным любопытством.

Его вел все тот же старик-лодочник, обронив:

— К смотрителю.

Смотритель — тучный высокий мужчина с седыми волосами и ясными, пронзительными голубыми глазами. Он сидел в отдельном кабинете, на двери которого скромно покоилась потертая табличка: «Пол Прай, заведующий тюрьмой».

— Его направление, — безразлично протягивает смотрителю аккуратную бумагу старик. Прай мельком осматривает лист и также безразлично откладывает его в сторону, хмыкая:

— Строгач...

На этом посещение «смотрителя» заканчивается. У двери кабинета уже стоит охранник — низкий, но почти квадратный массивный парень в черно-серой форме. Лодочник без слов покидает их, а охранник кивает:

— За мной, — и идет, не оборачиваясь и, кажется, совсем не боясь, что Гарри попытается сбежать. Поттер оборачивается — сзади темное сплетение коридоров, смотрит вперед — картина отличается лишь наличием спины охранника, и спешит нагнать провожатого.

Сначала они долго идут, поднимаются по лестницам — но в итоге доходят до каморки. В каморке сидит сухонький старичок — мелкий и совсем, кажется, безопасный, куда приятней лодочника.

— Мистер Марски, — говорит охранник, — новенький. Турист, фолт, говорят.

— Ммм, — качает головой старик, и говорит, забавно шепелявя: — Что ж вы, молодой человек, такой худой! Отъедаться надо было на воле! Где ж еще! — снова качает головой и поворачивается, проходит в малозаметную дверку в конце комнаты. Возвращается минут через пять, первым делом бросая Гарри теплую тяжелую куртку:

— Одевайся, щепка, не то сгоришь раньше времени! — Гарри немедленно исполняет сказанное. Марски смотрит на него испытующе, потом горестно машет рукой и достает из одного из ящиков стола небольшую стеклянную бутылку: — А ну пей, немочь.

В бутылке — бодроперцовый бальзам, и для Гарри он никогда еще не был таким вкусным и нужным.

Старик дает ему два свертка и перечисляет, где что. В одной руке у Поттера теплое колючее одеяло, в другой — простыня, завязанная, как мешок. В простыне, как сказано, должны быть теплые брюки и ботинки, носки и пара кофт.

— Ну, иди, — напутствует Марски, выдав все. — И не забудь в начале сентября зайти за одеждой на зиму, — Гарри уже почти выходит, когда слышит сказанное гораздо тише и печальней: — Знать только, ты и с одеждой-то ее не переживешь, хлипкий же...

Они с охранником вновь идут по коридору. В какой-то момент Гарри резко прикладывается лицом к очередной решетке и чувствует, что одеяло пропало из его рук. Здоровый детина с другой стороны решетки улыбается:

— Хорош... — и переводит взгляд на Гарри. — Ты молоденький... герой. Выдержишь, — и кидает отобранное одеяло куда-то вглубь камеры, удаляясь за ним. — А мои старые кости уже промерзли... — он быстро возвращается, держа в руках скомканное одеяло, и пропихивает его через решетку: — Ты ведь, — его глаза на секунду расширяются, когда он чуть внимательнее всматривается в Гарри, но тут же возвращаются прищур и улыбка, — Гарри Поттер! Всех спасаешь, да? — детина кивнул сам себе. — Запиши мое имя в список благодарных.

Гарри растерянно оборачивается к охраннику, но тот только кивает на лежащее комом перед камерой одеяло:

— Можешь сложить, я подожду.

— Рич, — весело говорит детина из камеры, — с меня бутылка! — охранник пожимает плечами.

Гарри же складывает одеяло. Это, «новое» — уже тонкое, протертое, кое-где попадаются дырки. Но что-либо сделать уже поздно... Пока нельзя, — поправляет Гарри сам себя. Больше не теряться, — твердит он себе. Не отдавать своего. Правила здесь, кажется, более чем вольные.

Азкабан, — внезапно вспоминает Поттер. Визит к местному каптернамусу — мирному, сочувствующему и совсем не соответствующему обстановке, совершенно выбил его из колеи, заставил забыть о реальности. Я в Азкабане.

Вскоре охранник останавливается перед одной из камер.

— Ты здесь.

Гарри не видит номера или хоть какого-нибудь указания, но кивает и послушно заходит за открытую охранником решетчатую дверь.

* * *

В этот же момент Альбус Дамблдор сидел в своем кабинете и раздумывал над сложившейся ситуацией. То, что Волдеморт смог найти Гарри Поттера, стало для директора настоящей неожиданностью — как, впрочем, и то, что Темный Лорд не стал убивать мальчика. Хотя следовало признать — придуманнаяя им комбинация была достаточно изящной и жестокой, для Гарри получившийся исход был хуже смерти.

Партия была разыграна как по нотам. В том, что Гарри не вырос рафинированной знаменитостью, были свои плюсы — для Дамблдора так просто огромные, но были и минусы. С верхушкой страны и журналистами мальчик, увы, не умел общаться, и не успел еще научиться. И жил и думал с естественным юношеским максимализмом, окрашенным позитивно, но все же в черно-белых тонах. И та самая верхушка наряду с журналистами в мировоззрении Поттера была ближе к черному, о чем те, естественно, знали. В конце концов, у всех есть дети, которых несложно расспросить — а более взрослые ребятишки и без наводящих вопросов все изложат, да еще с догадками и выводами. В Хогвартсе учатся талантливые дети.

Так что ближайшему окружению Волдеморта не понадобилось много усилий, чтобы направить мысли власть имущих в нужное русло. Тем более что часть этих самых власть имущих составляли они сами.

Поттер, безусловно, был многообещающим юношей, но, увы, его текущие планы на будущее и возможные реакции тем или иным образом не согласовывались с планами нынешних политических фигур. Большей части этих фигур.

Меньшая часть в лице Дамблдора планировала сделать мистера Поттера еще опаснее, и, в общем-то, заключение мальчика в Азкабане сыграло на руку директору, пусть он и не сразу оценил сложившееся положение. К тому же, для Дамблдора вызволение Поттера обошлось бы слишком дорого — Волдеморт дураком не был, и все — от заключения в камеру и до судебных разбирательств — было тщательно срежиссировано и спланировано, без лишних огрех, и влезть в его план тихо и повернуть все в другую сторону было невозможно.

У Дамблдора было в запасе чуть больше информации, чем у Темного Лорда. Надо отдать Риддлу должное — на то, чтобы понять, что с Поттером надо действовать чрезвычайно осторожно и через вторые-надцатые руки, у него ума хватило. Директор, в силу более плотного контакта с Гарри и долгого наблюдения, смог дойти до дальнейших выводов — с Поттером никогда и ничего не идет по плану, логика в прогнозировании действий мальчика и результатов каких-либо событий, происходящих с ним, нередко оказывается бессильной. Там, где Гарри в ста случаях из ста должен был умереть, он выживает. Вспомнить хоть его первый курс — согласно плану директора, после не особо обременительного прохождения полосы препятствий на пути к философскому камню Волдеморта ждал продолжительный ступор у зеркала Еиналеж и большой сюрприз в виде невозможности выхода из залы с этим самым зеркалом. Но нет, вмешался Гарри Поттер, который с помощью своих друзей умудрился пройти весь путь, достать камень из зеркала и уничтожить воплощение Темного Лорда.

Притом надо отдать детишкам должное — он сам тактике МакГонагалл в шахматах проигрывал три раза из десяти, к примеру, а задачку на логику от Снейпа, помнится, та часть преподавательского состава, чьи предметы не подразумевают сильной аналитической составляющей, решить так и не смогла. Собственно, весь комплекс преград был ориентирован на одного агрессивного и очень эрудированного индивидуалиста, никто не думал, что нелегкая занесет в коридор на третьем этаже разностороннюю тройку ребятишек с напрочь атрофированным инстинктом самосохранения...

Череда глупых случайностей, приведшая к тому, что первокурсники заставили утереться весь аврорат и самого директора, до сих пор была больной темой для Альбуса. А если бы кто-то из них, не дай Мерлин, погиб?..

Позже директору оставалось лишь восхищаться Поттером, время от времени помогать ему или подкидывать сложностей-подсказок и радоваться, что, во-первых, «оно как-то само» в основном идет, и, во-вторых, он уже седой.

Вторым информационным преимуществом директора была Трелони. Прорицательница в очередной раз произнесла пророчество. И оно, разумеется, касалось Гарри. Видимо, мальчик крепко понравился женщине, еще ни одно ее предсказание не осуществлялось без его прямого или косвенного участия...

Довольно запутанная фраза в целом предупреждала, что в тюрьме Гарри встретит смерть, и смерть эта даст мальчику выбор — стать свободным или выбрать вечную борьбу рядом с ней.

Значить это могло что угодно — как то, что мальчик погибнет, так и то, что сам внезапно обзаведется бесформенным черным балахоном и казенной косой с пафосным инвентарным номером. Первое, безусловно, напрашивалось, но только если не учитывать личность потенциального «вечного борца».

Нет, Гарри Поттер не погибнет. Мальчик сильный. Ему не привыкать обманывать судьбу.

* * *

В камере — как-то тускло, все кажется серым и почему-то бесформенным. Со всех сторон обнимает мягкий сумрак, позволяя видеть предметы достаточно четко, но без лишних деталей. Тишину, на задворках которой кроются чьи-то шепоты и шорохи, разрывает только мерный стук чего-то мягкого о камень. Гарри недолго пытается подобрать аналогию и сдается.

Справа от входа — койка, простая поверхность без излишеств, больше, пожалуй, похожая на столешницу. Сразу за ней — странный выступ, секунду спустя до Гарри доходит — вероятно, в этом каменном мешке находится туалет. По крайней мере, Поттер надеется на это.

Камера, несмотря на то, что даже, наверно, меньше, чем вторая спальня в доме Дурслей, за счет отсутствия мебели кажется просторной. Только слева...

А слева — собственно небольшой столик и вторая койка. На ней — постельное белье, поверху которого лежит человек.

Мимолетно Поттер удивляется своему восприятию — как он сразу не заметил соседа? Да и дальше... парень на соседней койке пока воспринимается не более, чем предмет. Возможно, опасный и недружелюбно настроенный, но...

Все верно. Люди для Гарри остались где-то там, за стенами тюрьмы. Люди для него — это его друзья, близкие. Нимфадора и те «остальные», «нас много», про которых она говорила. Все прочие, угрюмо решает он для себя, статисты, ничего не значащая для него масса, пока не докажут обратное.

Гарри снова переводит взгляд на своего соседа. Тот смотрит в глаза Поттеру и безмятежно улыбается.

Этот парень — будто из какого-то другого мира и времени. Гарри даже не сразу понимает, почему, а потом присматривается внимательнее.

Волосы темные, цвет глаз (как и волос, и одежды) в темноте точно не определишь. Подстрижен коротко. На соседе Гарри — легкие темно-серые кеды, простые черные джинсы и полурасстегнутая темная мастерка без знаков или лейблов, под которой лишь белая футболка.

— Люблю я этот мяч, — приветливо говорит парень, совершая еще один бросок. Мяч — маленький, немногим больше снитча, как раз умещающийся в ладони, и аляповато раскрашенный ярко-оранжевым в черную полоску, под баскетбольный, ударяется о стену и летит обратно в руку владельцу. Так вот откуда этот стук... — Иногда, когда я сильно злюсь, представляю его каменным. Будто я бросаю его в стену и он тут же, у нее, опадает на пол крохотными осколками — почти пылью. Помогает, да? — сосед смотрит выжидающе, будто то, что он сказал, имеет просто огромное значение и пару скрытых смыслов. У Гарри начинает почему-то ломить виски. День был очень трудный, а он теперь в шаге от отдыха. И пока к нему не лезут, ему все безразлично.

— Гарри Поттер, — зачем-то представляется он. Голос звучит ужасно сипло из-за того, что он долго молчал.

— Круто, — улыбается сосед, совсем не удивившись. — А я — Сэт Хэвишем! Приятно познакомиться, да, мистер Поттер. Ты сюда за что?

— Родню убил, — иронично улыбается Гарри. Внутри он лихорадочно думает — правильно или неправильно сказал? Надо было улыбаться?

— Слабенько, — Хэвишем расслабленно потягивается на кровати. — На тролля с минусом, знаешь ли. Пацан ты еще, мистер Поттер. И на будущее — за такие вопросики полагается бить собеседнику лицо. Даже несмотря на то, что все и так все знают.

— Буду знать, — говорит Гарри. Больше ничего в ответ не придумывается. Хотя нет: — Спасибо.

Он расстилает на койке свое постельное и морщится от вида одеяла.

— Очки на стол положи, мистер Поттер, — доносится от противоположной стенки. — Не трону. Да и спать в них вроде неудобно...

Мерлин, думает Гарри, у меня еще сохранились очки? Последние дни он жил совершенно на автомате, и для него привычные велосипеды на переносице — действительно неожиданность.

С некоторым сомнением Поттер все же следует совету, после — возвращается к своему спальному месту и вытягивается во весь рост, закрыв глаза.

— Тебе разве не холодно? — засыпать Гарри страшно. Точнее, не страшно, а тревожно и небезопасно. Мало ли? Да и сосед — Сэт, очень странный. Одежда его еще... — В одной мастерке?

Ответа нет. Гарри настороженно прислушивается к каждому вздоху и шороху, и пытается понять — за его вопрос полагается бить лицо собеседнику?..

Но все равно пропускает момент, когда ему в живот врезается что-то тяжелое. Гарри скатывается на пол скорее от неожиданности, и пару секунд ошарашенно вглядывается в темноту.

— Поменяемся, — говорит в это время Сэт. — Я вообще-то люблю холод. Закаленный даже. А от тебя еще на свободе одни глаза остались... И не дури тут с лишней гордостью, мистер Поттер — урок первый.

Гарри бездеятельно смотрит, как Хэвишем разворачивается и выходит из камеры, аккуратно притворяя за собой дверь. Светильники в коридоре добавляют картине деталей — кеды на Хэвишеме просто серые, как и мастерка, а джинсы, оказывается, темно-синие. Волосы у соседа темно-русые. Только глаза рассмотреть не удается.

Потом Поттер поднимается и видит, что «ударило» его сложенным одеялом — точно таким же, какое выдал ему недавно Марски, толстым, теплым и колючим. Он оглядывается — на койке Сэта только матрац и скомканная простыня, под койкой — небольшой открытый рюкзак с вещами и кроссовки.

Только потом до Поттера доходит — он бросается к решетке и осторожно, бережно дергает дверь.

Но дверь закрыта.