Случайности не случайны (гет)

— Прошу прощения... — Мужчина извиняется первым, несмотря на то, что именно я налетаю на него в безлюдном переулке, ухитрившись при этом наступить на ногу. Голос кажется смутно знакомым, и я невольно поднимаю глаза... Вот так неожиданность! — Вы ведь...

Он хмурится, пытаясь вспомнить моё имя.

— Панси, — подсказываю. — Панси Паркинсон. Мы познакомились во время проведения Тремудрого Турнира. — И зачем-то уточняю: — Это было в Хогвартсе, несколько лет назад.

В прошлой жизни, если на то пошло.

— Да, теперь припоминаю, — кивает он и улыбается — предельно учтиво, но слегка напряжённо, — решил, наверное, что перед ним одна из тех сумасшедших поклонниц, подстерегающих его на каждом шагу. — Вы — мисс Паркинсон, девушка...

Если он произнесёт это вслух — я завизжу, и мне всё равно, что он обо мне подумает.

— Нет, — отвечаю как можно более непринуждённо. — Мы давно расстались, но сей прискорбный факт не стоит вашего драгоценного внимания и совершенно вас не касается.

Я не боюсь показаться невежливой, потому что сильно сомневаюсь, что он сможет распознать в моих словах иронию... Его брови насмешливо приподнимаются, и я с ужасом понимаю, что он смог. Видимо, за то время, что мы не виделись, его английский значительно улучшился...

Чёрт!

— Всего доброго, мистер Крам, рада была с вами повидаться.

Плевать, что мой уход донельзя напоминает бегство. Единственное, что меня волнует — это возможность удалиться с гордо поднятой головой, ведь где-то внутри уже закипают жгучие слёзы, готовые прорваться наружу безудержным потоком...

— Постойте! — Крам хватает меня за руку чуть повыше локтя, и это настолько неожиданно, что я спотыкаюсь и едва не падаю. — Мисс Паркинсон, вы чем-то расстроены? — Его голос полон искреннего участия, которое мне хочется затолкать ему обратно в глотку. — Я могу вам помочь?

Можете. Заавадив возмутительно счастливого Драко Малфоя, его новоиспечённую жёнушку, их родителей, мою мать и ещё штук триста гостей, ставших свидетелями моего позора.

Улыбаясь настолько ослепительно, что ноет лицо, я отвечаю:

— Вы очень добры, мистер Крам...

— Виктор, — поправляет он.

— Виктор. — Я готова согласиться с чем угодно, лишь бы отделаться от настырного болгарина как можно скорее. — Благодарю вас, но нет.

Крам кивает, по-прежнему крепко сжимая мой локоть, и меня охватывает паника. В переулке ни души, а у него такой странный взгляд... Он отпускает меня и делает шаг в сторону, а я от всего сердца надеюсь, что он не слышит вырвавшийся у меня при этом вздох облегчения.

— Не смею задерживать вас, мисс Паркинсон.

— Панси.

Отвечаю из чистого упрямства, но Крам принимает правила игры и отвешивает церемонный поклон.

— Панси, — повторяет он.

Секундная заминка... Почему он не уходит? По какому праву стоит тут и буравит меня своим невозможным гипнотизирующим взглядом, в то время как я вынуждена рассматривать носки собственных туфель?!

— До свидания, ми... Виктор.

С таким же успехом я могла бы сказать «прощайте».

Делаю над собой усилие и, нарушив собственное правило безопасности номер один, поворачиваюсь к нему спиной.

— До свидания, Панси, — произносит он вдогонку.

Сегодня явно не мой день, потому что, сделав шаг или два на подгибающихся от волнения ногах, я цепляюсь каблуком за булыжник мостовой и... От падения меня уберегают сильные мужские руки, и на какое-то мгновение я оказываюсь прижатой к мускулистому торсу воплощённой девичьей мечты.

— Вы в порядке? — выдыхает он где-то в районе моей макушки.

Нет, но спасибо, что спросили.

— Да, благодарю вас... Простите.

Осознание того, что Крам и не думает меня отпускать, приходит ко мне далеко не сразу. Его объятия кажутся такими тёплыми и надёжными, а я так замёрзла...

Мой взгляд упирается в изысканную бутоньерку, продетую в петлицу его пиджака, и это становится последней каплей.

Я начинаю плакать. Не так, как учила мать — «две-три слезинки, чтобы не испортить макияж» — нет, я рыдаю взахлёб, словно Плакса Миртл, выкрикивая бессвязные обвинения в адрес мужской половины человечества, а Виктор Крам стоически переносит мою истерику и прижимает меня к себе всё крепче...

Он узнаёт о том, что Драко только что женился на глупой никчёмной курице Астории Гринграсс и что я вынуждена была присутствовать на свадьбе в качестве подружки невесты, надев при этом отвратительное розовое платье, которое мне совершенно не идёт, и в котором я похожа на зефир... Узнаёт, каково это: улыбаться всем без разбора, показывая, что тебе безумно весело, когда на самом деле хочется орать от безысходности, и танцевать с ошалевшим от счастья чужим женихом, в то время как каждое ваше па отзывается в душе невыносимой болью...

А когда я, опустошённая, замолкаю, он негромко произносит:

— Я всё понимаю.

— Дракла лысого вы понимаете! — огрызаюсь со злостью, которая удивляет даже меня саму.

Виктор снисходительно усмехается, затем приглаживает мои растрёпанные волосы ладонью. В его жесте столько нежности, что у меня перехватывает дыхание.

— Гермиона сегодня вышла замуж, — говорит он будничным тоном, но потом его голос становится глуше, словно он собирается поведать мне бог весть какую тайну. — Ты очень храбрая, Панси.

Сегодня?.. Ах, да, крошка Асти целую неделю возмущалась, что грязнокровка, назначив бракосочетание в один день с её собственным, сделала это нарочно, чтобы переманить к себе всех более или менее значимых гостей, включая самого Министра Магии. Помнится, я так обрадовалась этой новости, что решила послать Грейнджер поздравительную открытку. Вот бы они все удивились...

Эй, с каких это пор мы перешли на «ты»?! И что означает «храбрая»?..

Возмутиться его фамильярности я не успеваю, так как болгарин, не спрашивая моего разрешения, увлекает меня к ближайшему ресторанчику, расположенному через дорогу. В стилизованном под старину зале царит таинственный полумрак, официантки разгуливают в средневековых нарядах, а пожилой бармен, восседающий за резной дубовой стойкой с достоинством императора, белоснежным полотенцем протирает серебряные кубки, которым на вид лет сто, если не больше.

— Что будешь? — спрашивает Крам.

— То же, что и ты, — отвечаю с вызовом.

Кивнув, он подзывает официантку, и та, окинув меня пренебрежительным взглядом, призывно улыбается Краму и принимает заказ. Вскоре нам приносят кофе, коньяк, крошечные бутерброды и целую гору песочного печенья в виде сердечек, посыпанных сахарной пудрой.

Они что, издеваются?!

Верно расценив моё свирепое сопение, Крам отодвигает тарелку с печеньем на другой конец стола и разливает коньяк. Я никогда не пила ничего крепче шампанского, поэтому боюсь показаться смешной, но также знаю и то, что скорее проглочу язык, чем признаюсь ему в своей несостоятельности.

Впрочем, в моём признании нет нужды, поскольку Виктор командует:

— Делай как я.

И я наблюдаю, стараясь ничего не упустить. Для начала Крам поясняет, что напиток нужно согреть, и демонстрирует, как именно следует обхватить ладонями бокал... Замечаю, что у него красивые руки — длинные пальцы и неожиданно изящные, как для мужчины, кисти, — не то, что у меня... Прикрыв глаза, он вдыхает аромат коньяка и делает неспешный глоток.

— Неплохо, — заключает он с улыбкой. — Теперь ты.

Мне вовсе не хочется пить эту дрянь, но я не смею ослушаться и повторяю его манипуляции. Янтарная жидкость выглядит вполне безобидно, напоминая цветом некрепкий чай, и её совсем немного, на самом донышке... Захлёбываюсь первым же глотком. Горло жжёт немилосердно, из глаз катятся слёзы... однако по телу волнами расходится тепло, а угнездившаяся внутри тоска начинает потихоньку отступать.

Откашлявшись, я протягиваю Краму опустевший бокал и задаю вопрос:

— Почему ты сказал, что я храбрая?

— Потому что тебе хватило смелости пойти на свадьбу к Драко, несмотря ни на что.

Мне лестно слышать его слова, но я демонстративно пожимаю плечами.

— Ты мог бы назвать меня храброй, если бы я похитила жениха прямо из-под венца, а так...

Он хитро прищуривается.

— Что, было желание?

— Было, — вздыхаю, а он, сразу же посерьёзнев, накрывает мою руку ладонью, и почему-то этот жест уже не кажется мне неправильным...

Несколько минут спустя, обдумав некоторые его реплики и сопоставив их с собственными наблюдениями, я небрежно спрашиваю:

— Ты был на свадьбе у Грейнджер?

Наступившая пауза кажется мне бесконечной, и когда я уже окончательно теряю надежду услышать его ответ, он чуть слышно роняет:

— Я хотел пойти, но... не смог. Полюбовался на неё издали, когда они с Рональдом выходили из церкви после венчания. В свадебном платье Гермиона просто красавица.

В его голосе звучит такая печаль, что я, едва подавив желание обругать его вслух, притворно возмущаюсь:

— По сравнению со мной у тебя было огромное преимущество, а ты ещё и жалуешься?!

— Какое преимущество? — Крам выглядит по-настоящему заинтригованным моим заявлением.

— Тебе, в отличие от меня, не пришлось играть роль подружки невесты! Ты только взгляни на мой наряд — и тебе сразу же станет легче. — Демонстративно провожу рукой по воланам и рюшам ярко-розового недоразумения, в которое я вырядилась благодаря малышке Астории, а точнее — её вульгарной мамаше. — Утончённая Нарцисса Малфой оказалась на грани обморока, когда увидела меня и Дафну в этих шедеврах портновского искусства, но менять что-либо было уже поздно.

Он заразительно смеётся и вновь наполняет мой бокал.

— Расскажи о себе, — просит он, когда я лихо — на одном дыхании — приканчиваю вторую порцию коньяка.

— Нечего рассказывать. — Это признание стоит мне определённых усилий. — Живу с матерью, работаю в Министерстве секретарём-референтом, а в свободное от работы время занимаюсь живописью... Ах, да, еще я по воскресеньям катаюсь верхом с Драко Малфоем. Надо полагать, последний пункт уже в прошлом... А ты?

Крам пожимает плечами и очень похоже копирует мои интонации:

— Нечего рассказывать. Живу отдельно от родителей, играю в квиддич, а в свободное от квиддича время изучаю античную литературу.

Не похоже, что болгарин шутит...

Делаю удивлённые глаза и спрашиваю:

— Поэмы Гомера в оригинале?

Уголки его губ приподнимаются.

— Что-то в этом роде, — отвечает он, и я возвращаю ему улыбку.

Такое чувство, будто мы знаем друг друга всю жизнь.

За разговором время летит незаметно, и вот уже бармен вежливо, но недвусмысленно намекает, что, мол, пора и честь знать...

— Я провожу тебя домой, — говорит Виктор, когда мы оказываемся на улице.

Свежий воздух слегка отрезвляет меня, но я достаточно пьяна для того, чтобы упрямо помотать головой.

— Почему нет? — удивляется он.

Слова застревают в горле — и всё же я произношу это вслух, мысленно умоляя его не смеяться:

— Потому что я хочу провести эту ночь с тобой.

Виктор молчит целую вечность... Затем наклоняется ко мне чуть ближе, берёт за подбородок и вглядывается в моё лицо. Не знаю, что он в нём видит, знаю лишь, что от моего парадного макияжа остались одни воспоминания, глаза опухли от недавних слёз, а на голове такой бардак, что куда там Грейнджер с её загогулинами... Я выгляжу настоящей уродиной, но он обнимает меня за плечи и шепчет:

— Приготовься.

Я вдыхаю, но выдохнуть уже не успеваю, так как мы аппарируем, а через долю секунды оказываемся в роскошно обставленном гостиничном номере. Аппарация стряхнула с меня остатки опьянения, и я начинаю дрожать. Мне по-настоящему страшно.

Какого дракла я тут делаю?!

И пока внутренний голос ехидно перечисляет варианты, Крам подводит меня к широкой двуспальной кровати и откидывает покрывало.

— Ложись, — бросает он отрывисто.

— Я не... Я никогда не... — Мне мучительно неловко за своё блеяние, но я не знаю, как ещё сказать, что в мои без малого двадцать я никогда не была с парнем. Да и кто в это поверит? — В смысле, я...

Виктор хмурится и смотрит на меня с лёгким недоумением, словно я вдруг перешла на суахили, но потом на его лице отражается понимание, которое сменяется чувством, не поддающимся описанию.

— Ты подумала, что я способен воспользоваться... — Он произносит несколько слов на своём тарабарском языке — наверняка в мой адрес, — затем переводит дыхание и добавляет: — Располагайся здесь, а я лягу на диване.

Сгорая от стыда, я киваю и забираюсь в постель. Мне хочется сбросить ненавистный наряд, принять душ и смыть с себя следы сегодняшних унижений, но под пристальным взглядом Крама язык прилипает к нёбу, и я благодарю всех богов сразу, когда он, постелив себе на диване, ложится и наконец-то гасит свет.

Я лежу в кромешной тьме, слушаю его размеренное дыхание и размышляю, как буду жить дальше. Жить с мыслью, что Драко теперь принадлежит другой. Что не будет больше воскресных прогулок верхом, совместного поедания яблочного пирога и язвительных шуточек Блейза о трудностях воспитания пятерых детишек, которые у нас с Драко непременно родятся...

Утыкаюсь лицом в подушку, чтобы заглушить вопль отчаяния.

Для кого мне жить дальше?!

— Не плачь. — Рука Виктора ложится мне на плечо, и я невольно тянусь к нему, обнимаю и прижимаюсь всем телом, чувствуя жар его ладоней даже сквозь плотный шёлк платья. Его губы, требовательные и нежные одновременно, находят мои, а пальцы нащупывают замысловатую застёжку лифа... Я дрожу как в лихорадке, когда он касается моей обнажённой кожи, и кажется, что сердце разорвётся на тысячу кусочков, не выдержав этой сладостной пытки...

Виктор на мгновение отстраняется от меня и негромко спрашивает:

— Уверена?..

— Да.

Моему ответу недостаёт решительности, но Виктор вновь целует меня, и все связные мысли тотчас же улетучиваются, а окружающий мир сужается до будоражащих прикосновений его губ, исследующих самые сокровенные уголки моего тела...

Проснувшись рано утром, я какое-то время лежу не двигаясь, бездумно пялясь в пространство и соображая, какое из вчерашних событий произошло на самом деле, а какое — было плодом моего воображения... Слышу плеск воды в ванной и понимаю, что прошлая ночь мне не приснилась, и я на самом деле провела её с Виктором Крамом — самым желанным мужчиной этого года по версии журнала «Ведьмополитен»...

Интересно, могу ли я до сих пор считаться девственницей, раз настоящего секса у нас не было?

Сползаю с кровати и торопливо натягиваю бельё и чулки. Руки дрожат так сильно, что трансфигурировать платье в более или менее приличную мантию у меня выходит лишь с третьей попытки. Пуговицы получились слишком крупными и застёгиваются через одну, но я решаю оставить всё как есть. Всё равно мать меня не увидит, она никогда не встаёт раньше полудня.

Дверь, конечно же, заперта — неизвестным мне заклятием, причём намного более сложным, чем Коллопортус, — огромный мраморный камин выступает элементом декора, а на комнату наложен мощнейший антиаппарационный барьер. Мне не остаётся ничего другого, кроме как присесть на краешек дивана и дожидаться возвращения хозяина.

— Я думал, ты спишь. — Виктор неслышно подходит ко мне сзади, наклоняется и целует в шею, отчего я вздрагиваю и оборачиваюсь. Он в купальном халате, небрежно стянутом на талии, на гладкой мускулистой груди блестят капельки воды... Сглатываю и отвожу взгляд в сторону. — Хочешь принять ванну?

То ли намёк, то ли обещание... Неужели он?..

— Да, пожалуйста, — отвечаю я, и собственный голос кажется мне незнакомым — настолько тихо и робко он звучит.

Будь что будет.

Наполнив ванну почти до краёв, Виктор не уходит. Сначала он помогает мне раздеться и усаживает в воду, словно ребёнка, затем берёт губку и, вылив на неё немного пряно пахнущего мыла из хрустального флакона, намыливает меня от макушки до пяток. Его движения нарочито неторопливы, а сам процесс напоминает какой-то неизвестный мне ритуал. Каждой клеточкой тела я чувствую его желание — и сама хочу этого не меньше, поэтому, послав к драклам здравый смысл, тянусь к его губам и целую так, словно от этого зависит моя жизнь...

Могу поклясться, что так оно и есть.

Виктор заворачивает меня в большое махровое полотенце и, подхватив на руки, несёт на кровать. Я хочу по-настоящему почувствовать его, наконец-то узнать, что значит принадлежать мужчине, — но всё же не могу сдержать стон боли, когда он впервые входит в меня, соединяя наши тела одним уверенным движением... Он замирает, давая мне свыкнуться с новыми для меня ощущениями, но я прошу его не останавливаться, обнимаю за шею и притягиваю ближе, и он движется во мне, целует и бормочет на ухо какие-то нежности, а мне впервые за долгое время плевать на Драко и остальных...

Приподнявшись на локте, Виктор наблюдает за тем, как я привожу себя в порядок. Уже довольно поздно, поэтому мне стоило бы поторопиться, чтобы избежать неприятного разговора с матерью.

— Мы скоро увидимся, — произносит он, и я замечаю, что он не спрашивает, а констатирует факт.

Думаю, мы никогда не увидимся, и ты это знаешь.

Странно, что эта мысль причиняет мне почти физическую боль.

— Почему ты так уверен? — стараюсь говорить шутливым тоном, но в голосе проскальзывает ирония. Все вы, мужчины, одинаковы...

— Потому что как честный человек, — его губы складываются в улыбку, от которой внутри всё замирает, — я теперь обязан на тебе жениться.