Травы (джен)

Вокруг снег. Сани несут нас через снежную бурю, я вглядываюсь в темноту, но ничего не вижу. Лошадей нет, нет и извозчика, но я готов поклясться, что слышу, будто сам дьявол бьет кнутом и управляет повозкой. Юхани сидит молча, и через какое-то время это молчание начинает меня тяготить.

— Долго еще? — я пытаюсь перекричать ветер, но ничего не слышно.

— Не пускает, — пространно отвечает Юхани.

— Кто не пускает? — говорю я, не особенно надеясь на ответ.

Я уже привык, что мой провожатый не очень-то разговорчив. Чтобы как-то уменьшить боль, достаю из кармана листочек эвкалипта и начинаю жевать.

На севере темнеет рано, и с каждой минутой мне становится страшнее. Мы тут замерзнем к чертям, думаю я. Хочется остановить дьявольские сани и выйти, но я не знаю, как, и не знаю, куда.

Мне жарко. Вероятно, холод стоит собачий. Даже Юхани, вроде бы привыкший к холодам, прячет нос в колючий шерстяной шарф. Но мне жарко, и с каждой минутой все жарче.

Через три часа я умру.

Я закрываю глаза, и пытаюсь вспомнить, с чего все началось. Как так получилось, что теперь я мчу через снега, чтобы испробовать последний способ спасения моей никчемной жизни. Как получилось, что я рискую умереть черт знает где в компании полоумного финна?

Моя история началась месяц назад.

* * *

Я смотрю на искры от костра и пытаюсь придумать, что означают пугающие тени. Одна тень мне видится зайцем, другая — одной из бабушкиных шляп, третья — тигром, готовящимся к прыжку. На лес опускается ночь, воздух в тропиках влажный и свежий, и я все никак не могу надышаться. Иоки, голая, танцует у костра, и я могу смотреть вечно, как она двигает бедрами.

Я никогда не видел таких красивых женщин.

Я хочу ее всю, целиком, и я кое-как встаю и протягиваю руки, чтобы дотронуться до нее и наконец заняться с ней сексом. Я сжимаю ее грудь, глажу длинные черные волосы, целую ее губы. Она отвечает на поцелуй, передав мне губами листочек. Он сладкий, и я проглатываю его, не жуя.

— Феттербуш? — спрашиваю я, и Иоки кивает с улыбкой.

Феттербуш. Неизвестная трава, от которой по всему телу чувствуется приятная истома, от которой темнеет в глазах, а мир кажется чистым и четким, словно после проливного дождя. Феттурбуш сводит меня с ума. Все это чертово время, пока я нахожусь здесь, в колумбийских лесах, в деревне племени араваки, феттербуш делает меня кем-то другим. И чем дальше, тем мне хуже. Я уже готов душу продать за листочек этой травки.

— Дай, — Иоки гладит мои бедра.

Иоки — дочь шамана. Ее имя на местном диалекте означает «дождь». Когда она родилась, пошел дождь. Когда Иоки плачет, идет дождь. Когда смеется — появляется радуга.

— Дай, — говорит она так нежно, так страстно, что я ничего не могу с собой поделать. Руки машинально нащупывают в кармане брюк пузырек с зельем. Еще одна секунда, и всем моим страданиям придет конец. Я отдам ей лекарство, и мы займемся сексом, и все будет кончено.

Я составлял это зелье целых четыре месяца — составлял из тысячи трав, растущих по всей Южной Америке. Феттербуш — последний ингредиент. Это зелье спасает от смерти, даже если ее уже невозможно избежать.

— Дай, — повторяет Иоки, на этот раз требовательно.

Магглы называют меня гомеопатом. Волшебники — лекарем. Мне же больше нравится определение «специалист по травам».

Я достаю пузырек из кармана и задумчиво всматриваюсь в мутно-зеленую жидкость. Араваки дали мне феттербуш в обмен на то, что я сделаю лекарство и для них тоже. Я выполнил условия договора.

— Держи, — говорю я и протягиваю пузырек Иоки.

Ее руки тут же становятся сухими и холодными. Воспользовавшись моим состоянием, она оглушает меня с помощью заклятья. Я падаю. Иоки бросает пузырек в огонь.

— Идиот, — говорит она, усмехаясь.

— Феттербуш, — хриплю я.

— Это не феттербуш, — говорит Иоки. — Это яд. Ты умрешь, сэр Невилл. Умрешь через месяц.

Я не знал, сколько проспал. Когда я с трудом открыл слипающиеся глаза, то понял, что лежу в маленькой хижине. Старая индианка мастерила какие-то украшения; когда я пошевелился, она приложила палец к губам.

Я лежал на мягких тряпках прямо на полу: они были устроены наподобие матраца. Через сетку, натянутую вместо входной двери, светил молодой месяц. Я попробовал приподняться на локтях и оглядеть помещение, и на удивление, у меня это получилось. Вся обстановка была довольно странной — то ли от дурмана, то ли от общей слабости я остро почувствовал себя не в своей тарелке. Магия, древняя индейская магия была повсюду, и я не мог ей сопротивляться. Само жилище, построенное из толстых веток, было небольшим, но, по меркам индейцев, довольно уютным. На полу лежала шкура неизвестного мне зверя, старая и полысевшая от времени. По всему периметру хижины висели амулеты и ловцы снов. От невидимого ветерка они колыхались, какие-то позвякивали. Старая женщина подошла и протянула мне плошку с водой, которую я тут же с благодарностью принял. Она сказала что-то на своем наречии, однако я не смог уловить сути. Но через некоторое время смысл сказанного был для меня открыт — она предупреждала о посетителях. Москитная сетка отодвинулась, и вошел вождь.

До этого я видел вождя лишь единожды, когда впервые пришел в поселение в поисках феттербуша. Это был уже старый человек, тем не менее, такой жилистый и сильный, что, казалось, мог бы в одиночку бороться с диким зверем. Вождя звали Кэнги, на их наречии это имя означало «ворон». Он мог превращаться в черного ворона, как говорили мне местные, однако я не знал, правда ли это.

– Добрая луна, сэр Невилл, — сказал вождь по-английски, присев рядом с моей кроватью.

– Возможно, — ответил я, покосившись на молодой месяц.

Это было не слишком-то вежливо, но я так паршиво себя чувствовал, что не мог рассыпаться в любезностях.

– Есть одна легенда, — вождь Кэнги приподнялся и дотронулся до одной из безделушек на стене, от чего она протяжно звякнула. — О феттербуше. Однажды дочь вождя из племени, что жило в далекие времена намного южнее, чем мы теперь, гуляла в лесу, и ее укусила змея. Она была ранена смертельно, яд распространился по всему телу, и никто из племени не мог вылечить ее. Но в один день в поселении появился путник, таинственный лекарь, который знал, как вылечить девушку. Он попросил за лекарство простую цену — после того, как лечение закончится, он исчезнет так же легко, как и появился, и никто не будет искать его. А если кто-то захочет все-таки найти, то пусть соберет зелье из двенадцати трав и спасет три жизни.

Путник вылечил дочь вождя, но вместе с собой забрал и таинственное средство. Он называл главный ингредиент феттербуш, однако как индейцы ни искали эту траву, нигде ее не было.

Вождь Кэнги рассказывал ужасно монотонно, и у меня снова стали слипаться глаза. Мой собеседник, казалось, совершенно не обращал внимания на мое полное безразличие.

– Так вот, — сказал я, стараясь как-то закончить монолог, — может, вы лучше расскажете, что произошло со мной? Почему Иоки так поступила? И где я, черт подери?

– Но однажды старый шаман сказал, что нашел нужную траву, — продолжил вождь, не обращая внимания на мою реплику. — Он сказал, что у него есть то, что нужно. Правда, оставшихся ингредиентов никто не знал.

Я молчал.

— Это моя мать, — сказал вождь, указывая на старую женщину. — Это она была той, что спас чужестранец. Шаман и его дочь долгое время врали племени, что у них есть последний ингредиент. Но все, что у них было, –дурман. Теперь я знаю это, но, увы, слишком поздно. Они скрылись.

— Понятно, — протянул я, хватаясь за голову. — Значит, феттербуша нет. Меня просто опоили, чтобы забрать у меня мое лекарство…

— Нет, есть, — ответил вождь с жаром.

Мать вождя все это время внимательно вслушивалась в нашу беседу. Когда я посмотрел на нее, она зашептала что-то на своем наречии, а затем поднялась и вытащила из складок платья желтый листок бумаги.

— Она говорит, — пояснил вождь, –когда ее лекарь уходил, она взяла это из его сумки. Это и есть рецепт лекарства.

Я осторожно принял рецепт из ее рук и развернул его. Листок был весь в пятнах от чернил, но тот, кто делал эти записи, явно никуда не торопился. Почерк был крупным, а буквы выписаны с такой скрупулезностью, словно автору доставляло удовольствие их писать.

— Тебе нужно найти все эти двенадцать трав, сэр Невилл, ¬— сказал вождь тихо.

— Не вижу никакого смысла. Какая разница, если у вас все равно нет феттербуша? — ответил я.

— Феттербуш есть, — повторил вождь. — У него есть. Ты найдешь двенадцать трав и спасешь три жизни. И тогда он придет к тебе сам. И спасет тебя, как спас мою мать.

— Зачем меня спасать? — пробурчал я. — Мне намного лучше.

— Они заговорили траву, что ты съел, — вздохнул Кэнги. — С каждым днем тебе будет становиться только хуже, пока ты не умрешь.

В голове тут же возникли страшные слова Иоки: ты умрешь через месяц. Я совсем не хотел умирать — у меня было много нереализованных планов. Я был неплохим специалистом по травам и, хоть и влачил пока жалкое аспирантское существование, все еще надеялся на будущее великого ученого.

В Южную Америку меня привел интерес: собрать те травы, что никто не собирал до меня. Во многих книгах, что я читал, были описаны древние индейские рецепты — я составил из них свой, тот, что показался мне наиболее логичным. Но каждый рецепт неизменно заканчивался одним наименованием — «феттербуш». Феттербуш, писали в книгах, есть только у племени араваков, что живут в Южной Америке, и только у них можно его найти.

Увы, у них его никогда не было, а то, что выдавали своим за феттербуш ушлый шаман и его дочурка, было обычным наркотиком, напрочь отшибающим мозги.

— Ты должен отправиться в путь, сэр Невилл, — сказал вождь. — Времени у тебя нет.

Я тяжело вздохнул и снова стал разглядывать листочек с рецептом. Все названия трав были на латыни. «Calluna vulgaris», — прочел я первое.

— Смеетесь? — хмыкнул я. — Это же обычный вереск.

— Не все так просто, — сказал мне вождь. — Ты должен найти самый волшебный вереск на свете, а для этого нужно отправиться в то место, где это растение почитают больше всего.

— Вереск — национальный цветок Норвегии, — покопавшись в памяти, произнес я.

Вождь Кэнги ничего не ответил, что я расценил, как знак согласия.

— Двигайся строго по списку, — сказал он. — И не забывай, что тебе нужно спасти три жизни. Это — он снял с шеи небольшой круглый амулет и протянул мне. — Портал, с помощью которого ты сможешь передвигаться по миру, не привлекая ничье внимание. Просто загадай место, где хочешь оказаться — и ты уже там.

Я взял в руки амулет — это был обычный серый камень с дыркой посередине, в которую был вдет черный кожаный шнурок.

— Прощай, сэр Невилл, — сказал вождь.

Мать Кэнги проводила меня долгим взглядом.

Я взял в руки камень, пошарил рядом с кроватью в поисках дорожного рюкзака и, не особенно надеясь на чудо, произнес: «Я отправляюсь в Норвегию!».

Сначала ничего не произошло, но потом хижина постепенно начала отдаляться, меня накрыл приступ тошноты и небывалого головокружения. Голова стала неимоверно тяжелой, я закрыл глаза, надеясь, что так будет легче. А когда открыл их, то обнаружил себя лежащем на снегу на берегу замерзшего горного озера. За верхушками гор брезжил красный рассвет. Рюкзак валялся неподалеку.

– Вот черт!

Я подскочил и, дрожа всем телом и стараясь не наступать босыми ногами на снег, принялся вытаскивать из рюкзака брюки, ботинки и пальто, которые не доставал с момента моего отъезда из Лондона.

Хижина и все мое путешествие по Южной Америке теперь казалось всего лишь дурным сном. Но камешек на шнурке, подарок вождя, напоминал мне — все правда, и мне нужно найти чертов вереск, чтобы выжить.

Я не знал, сколько я прошел — наверное, километров десять, с учетом того, что я плелся по дороге уже третий час. Ни домишки, ни человека, ни даже автомобиля — ничего и никого, кто мог бы мне помочь. Как всегда, я поступил как форменный идиот — отправился на поиски неизвестно чего, даже не удосужившись прикинуть, куда именно стоит держать путь.

Вереск был везде, прикрытый толстым слоем снега, но, сдавалось мне, это был не тот вереск. Легкое пальтишко, купленное на первую аспирантскую стипендию — предмет моей гордости и бесконтрольного хвастовства перед сокурсниками— было бессильно против колючего северного ветра.

Вокруг царила храмовая тишина — горы, как великаны, вырастали из-за каждого поворота, вдалеке блестели озера, подошвы моих ботинок бодро шуршали по идеально гладкой асфальтовой дороге. Рюкзак оттягивал плечи. Я все время жалел, что не взял никакой еды, и постепенно начал выходить из себя. Я шел и шел, но не было даже намека на населенный пункт.

Наконец, когда уже казалось, я промерз совсем, над дорогой, по которой я тащился, появились указатели. «Bergen» — если верить табличкам, до этого Бергена было еще километров сорок. Однако, чем ближе я оказывался к городу, тем больше на дороге стало появляться автомобилей. Наконец, передо мной затормозил какой-то грузовик, и престарелый водитель предложил добросить меня до Бергена.

– Турист? — спросил он по-английски, когда я забрался в кабину и принялся греть руки.

– Ученый, — ответил я, хмыкнув. — Биолог. Невилл Лонгботтом, биолог.

– Лонг-бот-том, — повторил он по слогам. — Что же вы здесь ищете зимой?

– Травы, — сказал я. Внезапно я почувствовал сильный жар. — Простите, не могли бы вы выключить обогреватель?

Водитель посмотрел на меня странно.

– О, эта колымага стара, как мир. Я купил ее в девяносто втором у одного фермера. Если тут и был обогреватель, то он сдох еще тогда. Так о чем я? Какие тут травы зимой? Снега намело в этом году — часа два дверь лопатой разгребал. А вы говорите, травы… Вы случайно животных не изучаете?

– Животных — нет, — сказал я почти с сожалением.

Приступ духоты спал внезапно.

– Жаль, ведь животных в наших краях очень много, — заметил водитель с гордостью и посмотрел в окно, туда, где на припорошенных снегом склонах чернели елки.

Мы подъезжали к Бергену. Постепенно дорога становилась шире, нас обгоняли другие автомобили. Водитель о чем-то меня выспрашивал, я часто отвечал невпопад.

— Простите, — я остановил его как раз тогда, когда он рассказывал о рыбе в здешних озерах. — А в Бергене есть ведьма?

Мой вопрос так напугал его, что он слишком сильно выжал газ, и грузовик, выплюнув черный дым и загудев протяжным басом, чуть не влетел в зад впереди идущего автобуса.

— Ведьма? — повторил он. — Зачем же вам ведьма?

Проучившись шесть лет в Кембридже бок о бок с магглами, я привык, что люди любой национальности и вероисповедания боятся колдовства, как заразной болезни. Стоило мне упомянуть какую-нибудь ничего не значащую для меня мелочь вроде старой книжки деда «Тридцать заклинаний от подагры», так люди — и особенно, увы, девушки — начинали обходить меня стороной. Своей последней подружке, Люси, которая изучала химию в бакалавриате, я ненароком сболтнул, что колдун. Как вы понимаете, секса у нас так и не случилось.

Так вот, норвежский водитель, чье имя я даже не удосужился узнать, смотрел на меня так, словно я на его глазах совершил убийство.

– У ведьм, как правило, можно купить засушенные травы, — вообще-то, я сказал правду, но после недолгой паузы все же добавил: — Не бойтесь.

– Про ведьму я не знаю, — ответил он с неохотой. — Но вам стоит заглянуть в один бар на набережной Брюгген, он называется «Старый рыбак». Там люди многое болтают.

Остаток пути прошел в тяжелом молчании. Доехав до оживленной части города, я распрощался с водителем и пошел пешком до ганзейской набережной Брюгген. Даже в нетуристический сезон народа здесь было полно. Бар «Старый рыбак» я нашел не сразу — он занимал один из десятков таких же цветных деревянных домиков с треугольными крышами, жавшихся друг к другу вдоль воды.

Отворив скрипучую дверь, я попал в небольшое помещение, ремонта в котором не было со времен королевы Виктории — или кто там правил в Норвегии в это время. С высокого потолка свисали старые, кое-где рваные рыбацкие сети, которые когда-то явно использовались по назначению. Барная стойка располагалась в углу полутемного зала. Во всем помещении было всего несколько человек — бородатый бармен в клетчатой жилетке, двое выпивох, глотающих что-то наподобие пунша, и еще один человек, лежащий в углу в гамаке, сделанном из сети. Лежащий периодически стонал, словно от чудовищной боли, но посетители и бармен не обращали на него никакого внимания.

Мои ноздри вдохнули тошнотворное сочетание запахов — пива и свежей рыбы, и к горлу подступил комок. Пересилив приступ тошноты, я подошел к барной стойке и заказал себе пинту эля.

Бармен плеснул мне мутный напиток, напоминавший что угодно, только не эль.

– Простите, — спросил я, чтобы хоть как-то начать разговор, — а почему этот человек лежит в углу и стонет?

Бармен смерил меня осторожным взглядом и ответил:

– Он говорит, что очень болен. И вот уже три дня не встает с постели. А мне-то что — пусть лежит, он мне не особо мешает.

– Врачей вызывали?

– Как же. Приехал тут один, посмотрел его, сказал, что здоров. Может, сказал так, потому что у него страховки нет. Но он все равно не встает, черт его разберет, почему.

– Возможно, я смогу помочь, — отхлебнув эля, я поднялся и решительно направился к странному человеку, который, услышав мои шаги, застонал еще сильнее.

Приблизившись, я с опаской взглянул в лицо больного. Я ожидал увидеть столетнего старика или бродягу, а никак не юношу. Он был светловолосым и, по всей видимости, высоким. Длинные ноги в старомодных кожаных ботинках выглядывали из-под тряпок, которыми он был укрыт. Руки он закинул за голову, при каждом стоне его кулаки сжимались. Тонкие губы были искусаны до крови, а большие голубые глаза могли бы разбить множество женских сердец, если бы не имели хитроватое выражение. Из-за этого самого выражения мне стало не по себе.

– Так что с тобой приключилось? — сказал я как можно увереннее.

– Меня заколдовали, — простонал больной. — Заколдовали так, что теперь я испытываю сильнейшую физическую боль, и не могу ничего сделать. Злая ведьма хотела завладеть моей… красотой, но я отказался быть с ней. Она отомстила мне… Ох, как отомстила!

С удивлением я заметил, что по-английски он говорил с сильным французским акцентом. При слове «ведьма» я напрягся. Оглянувшись на бармена, я скинул рюкзак и бросил пальто на гамак, в котором лежал больной.

«Похоже на обычную порчу», — пощупав его лоб, определил я. План родился мгновенно: помочь этому несчастному, а взамен выспросить у него все про ведьму. Ведь, как ни крути, только местная ведьма могла мне помочь отыскать волшебный вереск.

Покопавшись к рюкзаке, я нашел пробирку. Вытяжка из листьев омелы и заговоренного иван-чая как нельзя лучше помогает от порчи, это вам скажет любой специалист по травам. Больной благодарно принял у меня пробирку и осушил ее в один маленький глоток. Я еще раз обернулся на бармена и гостей — теперь все трое уставились на меня с удивлением. Молодой человек, тем временем, заметно повеселел — на его лице появился румянец, и он сладко потянулся, словно все это время всего лишь мирно спал.

– Ты спас меня, доктор! — воскликнул он и подпрыгнул в гамаке. — Теперь я могу встать! Ужасные боли прошли!

И правда, он тут же поднялся с гамака и исполнил некое подобие чечетки. Больной действительно был высок — около шести футов, если не выше, и при этом ужасно нескладен. Одет он был в безразмерный свитер и широкие грязно-серые джинсы.

– Вот видите, — хмыкнул я, глядя на бармена с победной улыбкой. — Я же сказал, что могу ему помочь.

В этот момент хлопнула входная дверь. Бывший больной поспешил убраться из «Старого рыбака» подальше.

– Стой! — закричал я, обернувшись. — Мне нужно узнать про ведьму!

Я уже готов был броситься в погоню, как, поискав глазами пальто, которое оставил в гамаке, с удивлением обнаружил, что его там нет.

«Идиот! — хлопнул себя по лбу я. — Лекарство действует только через полчаса!».

И с криками «Вор! Держите вора!» я выскочил на набережную, застегивая на бегу рюкзак. Холодный ветер заставил меня вновь продрогнуть до костей, но я почти не обратил на него внимания. Мне показалось, что светлая голова обманщика мелькнула вдалеке слева, и я погнался за ним так быстро, как мог. К счастью, вскоре я его заметил. Воровато оглядываясь, лжебольной передвигался по узким улицам Бергена чудовищно быстро, обходя прохожих с удивительной для его роста ловкостью. Я хотел применить магию, но вокруг были толпы людей, поэтому все, что мне оставалось — это забыть про уже покалывающий бок и пуститься в погоню. Я бежал, расталкивая туристов и едва не попадая под колеса сигналящих автомобилей.

Молодой человек не сбавлял скорости, мы углублялись все дальше и дальше в городские дебри, пока, наконец, не оказались на безлюдной тупиковой улочке. Тут-то я его и поймал.

– Стой! — крикнул я, направив на вора палочку, и он остановился, как вкопанный.

– Только не заклинания, только не заклинания, — прошептал он испуганно. — Забери свое пальто, только не надо колдовать, прошу! — он вытащил смятое пальто из-под свитера и протянул мне.

Я взял его, но палочку не убрал.

– Ах ты мелкий воришка! Какой фокус ты провернул с болезнью!

– Прости меня, доктор! — вор замахал своими огромными ручищами. — Я и правда заколдован!

– За такое колдовство в тюрьму сажают, — фыркнул я. — Надо же, какое вранье ты выдумал про ведьму!

– Я не выдумал, — повторил вор тихо. — Меня и правда заколдовали — каждый раз в полнолуние я должен что-нибудь украсть, и только когда украду, мои боли проходят. Не сдавай меня в полицию, прошу!

– Хм, — ответил я. — Так и за что тебя так?

– Я совершил ужасный, ужасный поступок, — пролепетал вор. — И мне нет прощенья! Я должен искупить свой грех, я должен спасти чью-нибудь жизнь! И только тогда буду прощен. Опусти палочку, и я все тебе расскажу.

Нехотя я опустил палочку.

– Слушай сюда, — сказал я как можно более грозно. — Ты мне поможешь найти ту ведьму, что тебя заколдовала. И так и быть, я не буду звонить в полицию.

– Хорошо, хорошо, — голубые глаза вора наполнились слезами. — Все, что ты хочешь!

– Пойдем, — сказал я устало. — Только пообещай, что больше ничего не будешь у меня красть.

Мы с вором вышли на широкую людную улицу. Я натянул пальто, которое, хоть и было дорого мне, ничуть не грело.

– Я Невилл, — сказал я устало. — Кембриджский аспирант, специалист по травам.

– Франсуа, — мой спутник протянул мне огромную ладонь. — Марсельский вор.

И черт подери, «марсельский вор» в его устах звучало так же весомо, как и «специалист по травам».

Мы сняли небольшую квартиру на окраине города (платил, разумеется, я). Окна выходили на тихую улицу, по которой изредка проезжали автомобили. Комнат, помимо маленькой кухни и гостиной, было две. Франсуа тут же занял себе большую спальню, а я, тяжело вздохнув, решил с ним не спорить.

В моей комнате была широкая кровать, тумбочка и старый деревянный шкаф — другого мне и не было нужно.

– Перед тем, как мы пойдем к ведьме, — сказал я строго. — Ты расскажешь мне, что же такого натворил.

Мой марсельский вор уничтожал тем временем остатки еды, оставленные на кухонном столе прежними жильцами. Он так и замер с печеньем во рту.

– Ужасную, ужасную вещь, — он покачал головой. — Ужаснее нее, колдун, нет ничего на свете!

– Это я уже слышал! — воскликнул я в негодовании. — Давай, говори, а то мне придется заколдовать тебя и превратить в крысу!

Не то, чтобы я помнил, как превращать людей в крыс, но кто мне мешал припугнуть его? Уж слишком быстро этот прохвост оправился после шока от нападения!

– Ладно, — Франсуа присел на деревянный стул, и тот крякнул. — Слушай, так и быть, Невилл-колдун, мою историю. Ты, вероятно, не знаешь, но я был самым искусным вором во всем Марселе. Никакая полиция и никакие наказания меня не страшили: я крал, сколько я себя помню. Меня ловили, сажали в тюрьму, но в тот же день я мог стащить ключ от камеры и оказаться на свободе. Я промышлял мелким воровством: сумки, кошельки, кольца, снятые с пальцев прекрасных дам, когда я помогал им выйти из такси, золотые запонки, срезанные с рубашек вечно спешащих бизнесменов. Я никогда не залезал в чужие квартиры, не грабил банки — боже упаси! Ну вот скажи, разве стоит рисковать ради того, что наверняка тут же найдет полиция?

– Не знаю, — промычал я, человек, который ни разу в жизни ничего не украл, кроме конфет из бабушкиного серванта (за что и был тут же порот).

– Но мысль сыграть по-крупному не раз меня посещала, — вдохновенно продолжил Франсуа. — Тот день я запомню надолго: было промозглое зимнее утро января, как раз после Нового года, когда город только-только начинает оживать. Из газеты я узнал, что вскоре Марсель посетит принцесса Ингрид, племянница короля Норвегии, для участия в благотворительном аукционе. Идея обчистить принцессу возникла мгновенно: разве обычный вор может похвастать тем, что поимел кусочек королевской власти? Дальше все было делом техники: приглашение на аукцион я стащил у одного французского аристократа, когда нес его багаж до двери отеля. Костюм умыкнул прямо из химчистки, пока его хозяин говорил по телефону с женой. Я украл даже ботинки — это было проще всего! Один наш видный политик пришел на китайскую чайную церемонию, где нужно было снять обувь! Вот идиот — будь я обладателем тапочек за две тысячи евро, ни за что бы не бросил их у дверей вонючей китайской забегаловки! — вор нервно рассмеялся. — Я пришел на этот аукцион при полном параде, — сказал он гордо, словно совершил что-то по-настоящему значительное. — Выставлялись украшения принцессы: все вырученные средства должны были пойти на борьбу с голодом в африканских странах. О, Невилл, ты даже не представляешь, что это был за прием! Все короли и министры были там! Там были и женщины в шляпах, и их напыщенные мужья во фраках; там подавали нежнейших устриц и лучшее французское вино. Представить, что где-то есть голод, было просто невозможно! Что уж тут, наш грязный Марсель казался по сравнению с этим праздником жизни чем-то нереальным.

Стащить украшения оказалось не так сложно: их выиграла старушка, какая-то немецкая графиня, я вызвался ее поздравить, крепко обнял и все, вуаля! Через минуту кольцо с огромным сапфиром и бриллиантовое колье обжигали мой карман. Когда милая, но страдающая старческим маразмом графиня подняла шум, я уже был на другом конце города, переплавляя колье у знакомого скупщика и посмеиваясь над глупостью богачей. «Нечего им бороться с голодом!» — говорил я, с жадностью надкусывая мягкий багет.

– И что же пошло не так? — спросил я, надеясь наконец-то услышать конец истории.

– Сначала все было хорошо, — Франсуа грустно вздохнул. — Я получил деньги — часть из них ушла на оплату долгов, часть я тут же прогулял, а часть оставил — для своих воровских нужд. Но однажды ночью случилось страшное — посреди моей комнаты — а жил я тогда в маленьком сарае в пригороде — возникла сама принцесса Ингрид. Она возникла из ниоткуда, просто из воздуха, подняв облако пыли. Ее свободная черная одежда развевалась, а зеленые глаза были похожи на два озера, наполненных ядовитой желчью. Я был в ужасе. Настолько, что сидел на кровати и без конца крестился, хотя никогда не был особенно религиозен. «Вот я и нашла тебя, вор, — сказала Ингрид с презрением. — Неужели ты думал, что твой гнусный поступок сойдет тебе с рук?».

– Так тебе и надо, мелкий воришка! — довольно усмехнулся я.

– Дослушай до конца, — Франсуа подогнул свои длинные ноги и теперь качался на стуле взад-вперед, видимо, надеясь окончательно его разломать. — Итак, принцесса возникла из ниоткуда. Она не кричала, но ее холодный спокойный голос все равно вызывал у меня утробный ужас. За украшения я получил немаленькую сумму — гораздо меньшую, чем их реальная стоимость, но ты попробуй найти скупщика, который может купить королевские бриллианты по их реальной цене! Оставшуюся выручку я хранил выручку в подушке, и принцесса сразу поняла, что деньги там. Она сверкнула глазами, и подушка загорелась. Спрыгнув с кровати, я попытался потушить пламя и спасти хоть часть, но, конечно, не смог. «Как ты посмел обречь умирающих на голодные дни? –спросила Ингрид, но я не мог ничего ответить. — За это ты будешь наказан!»

– И она наслала проклятие, — закончил я. — Тебя даже не жалко!

– Прокляла, — вор тяжело вздохнул. — Две недели я провел в бреду, видя страшные кошмары, а когда очнулся, понял, что проклят. Теперь каждый месяц меня одолевают чудовищные боли — они выламывают мое тело, туманят рассудок и медленно убивают. Единственный способ прекратить это — украсть что-нибудь.

– Плохое проклятие, — сказал я. — Ты и так не можешь не красть.

– Ты не понимаешь, — в огромных печальных глазах Франсуа мелькнуло отчаяние. — Я уже не хочу красть. Я устал быть вором. К тому же, во время обострения болезни я становлюсь безрассудным — могу взять все что угодно и у кого угодно. Я уже несколько раз почти попался полиции. Но что будет, если я попаду в тюрьму? Там не так много подходящих вещей для кражи, знаешь ли. Я просто умру от бесконечной боли!

– Есть ли способ победить проклятие?

– Есть. Она сказала: спасешь чью-то жизнь, будешь свободен. Сказала — и исчезла. Больше я ее не видел.

– Ничего себе ведьма, — вздохнул я. — Она небось еще во дворце живет?

– Нет, у нее собственная вилла недалеко от Осло, туда я тебя и отведу. Только — ты уж извини ¬¬— до дверей доведу, а дальше как-нибудь сам. Мне этой мадемуазель попадаться на глаза никак не хочется.

– Тогда пошли сейчас, — твердо сказал я. — У меня нет времени.

– Постой-постой, — Франсуа замахал руками. — У меня тут нет личного авто, чтобы везде тебя возить…

Но прежде, чем он успел договорить, я схватил его за руку и, чувствуя тяжесть висящего на шее амулета, постарался представить виллу принцессы в предместьях Осло.

На удивление, мой план сработал. Все закрутилось, и уже через секунду и я, и вор были в новом месте. На удивление, вместо роскошной виллы я увидел симпатичный двухэтажный домик, стоящий безо всякого забора на открытом пространстве. Кажется, королевская особа не слишком-то пользовалась родственными связями. Франсуа отплевывался:

– С ума сошел! А если бы меня разорвало на части?

– Как видишь, ты цел! — улыбнулся я. — Это что, и есть вилла?

Вор кивнул.

– А я думал, тебе придется красть ключи и отвлекать сотню маггловских охранников, — протянул я. — А так — ты мне не нужен!

Бодрым шагом я подошел к дому, на ходу придумывая бесхитростный план. «Наверняка тут вся защита на магии, — размышлял я. — Раз так, я постучу, представлюсь и… меня пустят, ведь они сразу поймут, что я волшебник и пришел по делу!»

С этими мыслями я дернул за язычок старинный звонок. Раздался мелодичный перезвон, и уже через секунду дверь отворилась.

– Проходите, — сухонький старичок в лакейской ливрее и белых перчатках коротко кивнул мне и поманил рукой.

– Добрый день, — поздоровался я, и зашел. Дверь тут же захлопнулась.

Мы оказались в огромной парадной, стены которой были украшены мрамором. Пол был тоже мраморным, а по углам стояли вазы с благоухающими розами. Казалось, что вся эта комната была больше, чем дом снаружи, и я восхитился магическому искусству строителей. Я увидел лестницу, устланную бордовым ковром, которая, видимо, вела на верхний этаж.

Лакей с проворством горного козла стал подниматься наверх, и мне ничего не оставалось, как последовать за ним. На удивление, лестница оказалась довольно высокой: мы все поднимались и поднимались, а ступени не заканчивались.

– Простите, — прохрипел я. — Я не представился. Я Невилл, Невилл Лонгботтом. Я пришел к вам по делу.

– Я знаю, — лакей равнодушно пожал плечами и, даже не обернувшись, продолжил подъем.

– Я специалист по травам, — попытался объяснить я, но меня никто не слушал.

Наконец лестница кончилась, и передо мной возник длинный коридор, на стенах которого висели картины в золоченых рамах. В воздухе, над головой, плавали хрустальные шары, освещающие коридор тусклым матовым сиянием.

Лакей открыл одну из деревянных дверей, и я попал в маленькую спальню.

– Вы опоздали, у вас пять минут , чтобы переодеться, — сухо произнес он.

В непонимании я уставился на кровать, на которой лежала блестящая накидка и такие узкие штаны, что если бы я в них попытался сесть, то они бы лопнули ровно посередине.

— Принцесса Ингрид и графиня Хелена ждут, — сказал напоследок лакей и вышел из комнаты, оставив меня со странным нарядом наедине.