Светлячок (джен)

— Не дрейфь, Лунатик! — доносится до меня, пробиваясь сквозь бушующие в голове мысли, призывной голос Бродяги.

Один.

— Приготовились! — негромко говорит Сириус. Слишком бодро, слишком оживленно. Словно мы собираемся не бросить вызов Пожирателям, а совершить очередную детскую шалость.

Того Сириуса, которого знали в школе — взбалмошного, безответственного, легкомысленного, — никто и слушать бы не стал. Да и нынешнего, что уж греха таить, тоже. Но сейчас, в этот короткий миг, отделяющий нас от поединка, некогда решать, кто будет главным. Выбора нет: занять должность командира может любой у кого хватит решительности это сделать.

Пожиратели смерти хохочут, явно не замечая нас, затаившихся за дощатым сараем, членов Ордена. Их восемь.

Нас шестеро. Мы затаились дышим так тихо, как можем.

Они хохочут. Смех у них жестокий, полный злобы и желания убивать, убивать еще больше, дольше... Сейчас я чувствую это особенно сильно. Их жуткий хохот чуть ли не касается меня, пытается обвить мою шею хитрой бездушной змеей, которая, хоть и не убивает, но пугает одним своим присутствием и близостью.

Два.

— И-и-и...

Они блефуют. На земле, словно беспризорники, возле их ног лежат два больших мешка. Один из них, кажется, только что пошевелился.

А мы играем честно.

Пожирателю, чье лицо я не могу разглядеть из-за окружавшего нас ночного мрака, это не понравилось: он с силой пнул мешок ногой, как поступают трусы, осознающие свою власть в ситуации, но никогда не поступившие бы так, если бы счет был не в их пользу.

— Вперед! — рычит Сириус.

Мы бросаемся на Пожирателей, уверенные в том, что они не страдают глухотой, и что реплика Сириуса до их ушей долетела. Но уже поздно обвинять его в неумении контролировать эмоции.

Да и кто бы сдержался?

В нашу сторону летят далеко не безобидные проклятья, в их — тоже не ромашки. Но долго это продолжаться не будет.

Я знаю.

Я чувствую себя семилетним мальчишкой, которому на празднике в честь Дня рождения какой-нибудь четвероюродной сестры нужно выбрать себе партнершу по танцам. Можно было бы спрятаться в темном углу, надеяться на то, что о твоем присутствии забудут и все быстро закончится...

Наш танец будет жестоким и беспощадным. Возможно, один из партнеров погибнет. Возможно, и не один.

Я не успеваю сориентироваться и партнер находит меня сам. Я не вижу его лица, да и не волнует оно меня. Его движения резки, и проклятия под стать. Я отбиваюсь, пытаюсь улучить мгновение, то самое, когда можно будет атаковать, но Пожиратель об этом, кажется, догадывается.

Вспышки, крики — ничто не в силах отвлечь меня, хотя иногда мой взгляд со скоростью света скачет вокруг, пытаясь выяснить, все ли в порядке у остальных.

В спину, наверное, не единажды бросались заклятиями; если так, то я каким-то чудом сумел увернуться, даже не подозревая об этом.

Мой противник рухнул наземь. Я, хоть и изумлен, но понимаю, что просто так на свете ничего не бывает, и оборачиваюсь в поисках столь доброжелательного человека.

Фабиан.

Он шкодливо подмигивает, и, как бы случайно наступая на нос поверженного им ранее Пожирателя, несется к лежащим на земле мешкам.

Я оглядываюсь: двое наших — Марлин и Бенджи — в бессилии лежат на земле, около них — шестеро побежденных Пожирателей смерти, пытающихся встать, Сириус и Гидеон — сражаются.

Я не могу даже уследить за ними, так быстро они перемещаются. Встрять я тоже не рискну — могу ненароком задеть своего.

— Вы в порядке? — спрашиваю у Марлин и Бенджи.

Оба с огромным трудом встают, чуть заметно кивают. Бенджи сжимает руку Марлин в своей. Наверное, таким образом пытается обнадежить ее, сказать, что все будет хорошо?

Короткий вскрик — Гидеон отлетает и врезается в сарай.

— Круцио! — Пожиратель кричит от безумной боли, как раненое животное, с глухим стуком падает на землю.

Фабиан бросается к брату. Осторожно, пытаясь еще и уследить за Сириусом с его противником, подхожу к мешкам.

— Они мертвы! — кричит Фабиан.

Мы не успели. Не успели.

Я же видел, как один из мешков шевелился. Наверное... тот удар стал последней каплей?

Всего несколько минут... несколько гребаных минут!

Бью кулаками по земле, не в силах совладать с собой. Скоро полнолуние, мне беситься позволительно.

Кто-то садится рядом со мной и ровным голосом говорит:

— Уходим.

— Куда?

— К Андромеде. Моей сестре.

— Зачем?

— Бенджи и Марлин нужно подлатать. Трансгрессию на далекое расстояние они могут не выдержать, так что в штаб нам не попасть, а Меда живет в нескольких километрах отсюда.

Мне не до споров. Я просто пожимаю плечами, но потом, когда мой взгляд падает на мешки, из которых сочится густая темно-красная кровь, спрашиваю:

— И что, мы оставим их здесь?

— Мы что, гробовщики? — говорит Гидеон со странным смешком. — Они уже не живчики, приятель.

Может, некоторое время спустя эти мешки будут сниться мне в кошмарах, как напоминание, но сейчас мне почти все равно.

Почти.

* * *

— Мы получили вашего патронуса, — говорит мужчина, и я прячу волшебную палочку в карман, понимая, что это не враг идет нам навстречу.

Он внимательно осматривает нас, колдует носилки и с помощью Сириуса кладет на них Марлин и Бенджи. Носилки, не медленно и не быстро, плывут по воздуху в сторону небольшого трехэтажного дома. Из него же выходит молодая темноволосая женщина, лицом чуть-чуть напоминающая Сириуса.

— Хвала Мерлину! Жив! — облегченно говорит она. Ее хрупкая фигура с лебединой грацией идет к нам.

— Жив, — отвечает Сириус.

— Я так понимаю, ты еще не пожалел о том, что решил служить вашему Ордену? — в ее голосе проскальзывают льдинки и он становится немного прохладнее.

— Нет.

Из дома выбегает маленькая девочка с волосами цвета морской волны. Вокруг — темень, а волосы так ярко выделяются на фоне общей мрачности, что невольно задумываешься: а не светятся ли они, подобно светлячкам?

— Нимфадора! — властно зовет Андромеда.

— Ну чего? — обиженно отзывается девочка, словно ее только что оскорбили, и стремительно уходит в сторону маленького пруда, что находится за домом.

— У нас гости, — говорит ей мать, как будто это должно ей все объяснить.

— Не люблю гостей!

— Нимфадора!

Поморщившись, девочка идет к нам. Хмурая, недовольная, поджавшая губы Нимфадора подходит.

Недовольство ее тотчас испаряется, когда взгляд падает на нас.

— О-о-о! — пищит она.

Ее темные глаза блестят, словно у хищника, наткнувшегося на потенциальный обед.

Она бросается на руки к Бродяге. Тот, ухмыляясь, кружит ее. Девочка восторженно вопит.

— А я уже решил, что малютка Тонкс не хочет повидаться со своим престарелым дядюшкой, — притворно оскорбляется Блэк, смахивая с лица несуществующую слезинку, и вздыхает.

— Не называй ее так, Сириус! — строго говорит Андромеда.

— А как мне ее называть? Не помню, чтобы она меняла фамилию.

— Ее имя Нимфадора!

— Дурацкое имя.

— Сириус!

Для меня столь резкое погружение из атмосферы битвы и запачканных кровью рук в атмосферу домашнего быта получилось очень неожиданным. Всего десять минут назад я дрался не на жизнь, а на смерть, а прямо сейчас, я наблюдаю сцену, в которой Сириус спорит со своей кузиной насчет того, как ему называть свою племянницу.

Девочка смотрит меня, а в глазах ее пляшут искорки смеха.

— Ты испачкался в краске, да? — спрашивает.

Мои руки до сих пор в засохшей крови.

— Да, — говорю я.

— А что ты рисовал?

— Эм-м... не помню. Это... было что-то не очень приятное.

— Да? Если тебе не нравится твой рисунок, то выброси его! И не рисуй больше, — советует она.

— Не рисовать? Нет, не могу. Это очень сложно.

Ее глаза изучающе смотрят на меня, так что у меня на миг возникает ощущение, что это не маленькая девочка, а взрослая леди.

— Почему сложно?

— Потому что... это полезное занятие.

Девочка улыбается, но ничего не отвечает. Мы идем в дом.

Она рассказывает мне о своей способности изменять внешность, о том, что любит петь песни и обожает слушать магловское радио. А еще о том, что она очень хочет побыстрее оказаться в Хогвартсе, и что война скоро закончится и всем будет хорошо.

Я смываю засохшую кровь со своих рук, чтобы обнять ее перед сном. Она улыбается и, словно трофей, вручает мне плитку шоколада в синей обертке.

Шоколад я съел, а синюю обертку свернул в несколько раз и бережно засунул в карман брюк, как напоминание о девочке-светлячке.