Nothing Left To Loose (гет)

Лондон, вокзал Кингс-Кросс, первое сентября две тысячи десятого года.

Черт! Только этого не хватало!

Don't leave me,

I'm bleeding

all over this l

inoleum floor.

I'm still in disbelief.

I'm drowning

between the clear

and blackening.

From morning until night

I'm losing sight

of all the beautiful things.

There's nothing here for me

without you right here

beside me.

Все началось с того момента, когда я впервые тебя увидела. На фотографии. Смешно, да? Как в глупых маггловских фильмах. Я ведь была еще девчонкой. Мы тогда только-только перешли на третий курс...

В том году сдать экзамены удалось всем без исключения: кому-то нормально, кому-то (как мне) с отличием, а вот Гарри и Рон, как обычно, вылетели бы с треском из школы, если бы не моя поразительная способность учиться за троих.

Лето наступило, как всегда, неожиданно. Никто и не думал о таких простых земных вещах, когда по школе ползал василиск, и каждый чертов день все ждали, что на этот раз кому-то точно не повезет, кто-то не отделается обычным окаменением, кто-то погибнет... Но все, на удивление, прошло максимально безболезненно.

Мы все, естественно, прыгнули в алый экспресс и желали как можно быстрее разъехаться по домам. Этот год слишком сильно измотал нас, хотя, в то же время, расставаться в этот раз было еще сложнее, чем в прошлом году. Мы трое начали чувствовать, что срастаемся, становимся одним целым. Но делать нечего — вот уже вокзал, мои родители теряются в огромном облаке рыжих волос — в этот раз Уизли-школьников встречала не только Молли. Большинство магглов ютятся в сторонке, украдкой наблюдая за странными людьми, которые наполнили платформу...

А вон и дядя Вернон...

Мерлин и Моргана, как же я переживала тогда за Гарри!.. Это не родственники, а семейство шакалов! Я молча подхожу к своим родителям, машу рукой Гарри и вижу, как Дурсль хватает его за шкирку и буквально выкидывает с платформы.

— Вот черт!

— Гермиона, что случилось?

— Вы это видели?

— Это Гарри, да? Твой друг?

— Да. А это Дурсли. Как он вообще может с ними жить?!

— Может быть, ему предложить погостить у нас?

— Он не согласится.

— Но почему? Я же вижу, мальчик так расстроен...

— Он слишком стесняется своих... Родственников. А еще он считает, что доставляет всем одни проблемы и кучу неудобств.

— Гермиона, ты же понимаешь, что это же не так! Дети должны расти в нормальной семье!

— Я знаю. Но Гарри воспитали с уверенностью в том, что он всегда лишний.

Помню все так, как будто это было вчера.

Неправда. Прошло уже целых семь лет.

Думала ли я тогда, что брошу школу на последнем году обучения? Нет. Думала ли я тогда, что в семнадцать лет мы все переживем столько, то наша жизнь уже никогда не станет прежней? Нет.

Думала ли я, что Джордж может быть без Фреда?... Нет.

Да и сейчас не думаю.

... В то лето вестей от Гарри было ничтожно мало. Дурсли запрещали ему выпускать Буклю. Считали, что из-за совы, летающей вокруг их дома, соседи будут считать их «странными».

Рон никогда не отличался повышенной любовью к письму. Так что я, как обычно, занималась своим любимым делом: изучала новые книги.

Представляешь мое удивление, когда я услышала, что в окно скребется сова? Нет, наверное, не представляешь. И вот я открываю письмо от Рональда, пока несчастная старая сова спит на подоконнике, и узнаю, что ваша семья выиграла ежегодный приз от Пророка!

Я правда за вас радовалась. Честно-честно. Вы были достойны этого как никто другой.

Рон писал, что не хочет хвастаться (как будто я плохо знаю Рона), но в следующем выпуске газеты я увижу фотографию вашей семьи.

Мерлин всемогущий. Сейчас я даже не знаю, захотела бы ли я все изменить при возможности...

Хотя знаю. Не захотела бы.

Ты бы знал, как я ждала утра. Мне было до жути интересно посмотреть на всех Уизли. Да, я мельком знала мистера и миссис Уизли, встречалась в школе с Джинни, близнецами и его величеством Перси, издалека успела немножко рассмотреть Чарли, когда он прилетал за драконом, но вас было больше! И фраза Распределяющей Шляпы: «О, еще один Уизли! Я знаю, что с вами делать! Гриффиндор!», которую я услышала, когда впервые попала в Хогвартс, до сих пор не давала мне покоя.

На следующий день я проснулась даже раньше мамы. Почта настигла меня за завтраком. Помню, родители меня тогда спрашивали, отчего я с таким нетерпением ждала газету. Я рассказала. И знаешь, они тоже за вас радовались.

Меня всегда поражало то, с какой любовью и пониманием мои родители ко всему относились...

Они читали газету вместе со мной, а потому не заметили, как я рассматривала твое лицо и с лихорадочным блеском в глазах читала строки, посвященные тебе: «На полученные от приза деньги вся семья Уизли направились в Египет, чтобы посетить одного из старших сыновей в семье — Уильям Уизли работает в Египте разрушителем проклятий при международном банке Гринготтс...»

Иногда я искренне удивляюсь тому, насколько толстокожими бывают мои друзья, чтобы не замечать таких элементарных вещей. Я ведь весь год расспрашивала Рона о тебе и твоей профессии! А ему хоть бы хны, представляешь? Даже ухом не повел!

Мне порой даже было обидно, что никто не замечал моей трепетной девчачей любви. Первой любви.

А потом Гарри надул свою тетушку и все мы оказались в Дырявом Котле.

Тогда все снова так закрутилось, что у меня времени не было думать о своем глупом детском чувстве к незнакомому человеку: сбежавший убийца Блэк, дементоры, хроноворот, который Макгонагалл выторговала у Министерства для меня, Хогсмид, Карта Мародеров, профессор Люпин...

Мне даже показалось, что я забыла тебя. Но нет. Просто у меня всегда так бывает: каждый раз отодвигаю чувства на второй план, когда дело касается учебы или (как это всегда происходит рядом с Гарри) очередного спасения мира.

А потом мы узнали, что Блэк не предавал Лили и Джеймса, не убивал Петтигрю и двенадцать магглов.

Видел бы ты, каким счастливым был Гарри в тот день...

Меня тогда до слез пробрало.

Но время неумолимо бежало вперед, и вот нам снова пришлось ехать домой.

В этот год я уже даже не надеялась на письма — слишком хорошо знала своих друзей. Хотя Гарри иногда слал весточки, потому что в этом году у него появился способ давления на Дурслей.

Он изредка напоминал им про «своего крестного, который сбежал из тюрьмы, в которую попал из-за того, что разом убил аж целых двенадцать магглов».

В такие моменты его дядюшка краснел до степени абсолютного сходства с раком, снимал замок с совиной клетки и просил Гарри написать своему крестному, что у него все нормально. И Гарри писал. Писал практически только Сириусу.

Я его не виню. Да, мы его друзья, мы уже целых три года были неразлучны. Но Сириус Блэк был последней, единственной ниточкой, которая связывала его с прошлым. С родителями, которых слишком хорошо знал Сириус и практически не помнил Гарри.

Рон не писал принципиально. Видимо, потому что не пережил моего осуждения за плохие оценки, которые достались ему исключительно потому, что я порой ухитрялась ему подсказывать. О, Рон на третьем курсе переплюнул все мои ожидания! Хуже закончить год было просто невозможно! Наверное, даже у Кребба и Гойла не было столько «отвратительно» за все время обучения!

Причем даже Гарри, хотя он всегда был заводилой и главной причиной всех наших великих проблем и приключений, в чем-то отличился. Да не в чем-то, а в отметке «Превосходно» за экзамен по Защите От Темных Искусств.

А я получила «Выше Ожидаемого». Глупо, правда? Лучшая ученица Хогварста за пятьдесят лет (наравне с самим Томом Риддлом, представляешь?), девчонка, которой доверили хроноворот, гриффиндорская «заучка», мисс Я-Все-Всегда-Знаю не смогла совладать с чертовым боггартом, который превратился в Макгонагалл и заявил мне, что я провалила экзамен. Как же это было смешно...

А потом был Чемпионат Мира По Квиддичу, Крам, Терная Метка, Нора....

Я сейчас всерьез задумалась над тем, почему всегда было так: стоит нам снова собраться втроем, как что-то обязательно случалось. И мы всегда были замешаны. А Гарри, конечно, в центре событий. Курсе на шестом даже Макгонагалл как-то спросила, почему мы всегда оказываемся там, где не должны быть. Но спустя три года постоянных приключений мы уже особо не удивлялись.

Четвертый год обучения начался весьма феерично: эти чертовы шармбатонки, разодетые в какие-то голубые занавески, и болгарские юноши со странным представлением.

И Крам.

А еще в этот год я впервые увидела тебя. В Норе мы с тобой разминулись, а на самом Чемпионате мне было слишком стыдно пялиться на старшего брата Рона. Не думаю, что Гарри и Джинни смогли бы не заметить.

А тогда, когда ты приехал с Молли для того, чтобы поддержать нашего четвертого горе-чемпиона, я просто растаяла.

В тот момент мне показалось, что я проваливаюсь куда-то в темноту.

Кажется, я действительно чуть не упала в обморок, а ты...

Ты меня поймал. Не уверена, что только в буквальном смысле этих слов.

Вы с Гарри еще смеялись, что не можете позволить самой умной девчонке из Хогвартса разбить голову, потому что оттуда могут вытечь все знания.

Еще тогда я заметила, что Флер на тебя пялится с открытым ртом. Она ни чуточку не стеснялась! Поганая вейла! А ты смотрел на нее в ответ.

Мне казалось, что я умру. Все зловредные подростковые гормоны ополчились против моей рациональной сущности. Настолько злой я не была никогда. Даже в тот день на третьем курсе, когда заехала Малфою по роже. Ярость переполняла меня. Поэтому я и разыграла весь этот спектакль с Крамом.

Мне было абсолютно плевать на то, что Гарри и Рон могут неправильно меня понять или заревновать. Я ни разу не задумалась над тем, как станут на меня реагировать однокурсницы и соседки по комнате.

Я хотела, чтобы ты заметил меня.

And on the fifth day he placed everything he owned

I will never love again.

А потом времени не осталось не то, что на любовь, даже учеба отошла для меня на второй план после всего, что произошло: убийство Седрика Диггори, возвращение Волдеморта, слушание в Министерстве, ментальная связь Гарри и Темного Лорда, Амбридж и Отдел Тайн... И смерть Сириуса.

Мерлин мой, я скорбела по чертовому Сириусу Блэку так, будто он был моим крестным!

Хотя что я вру?.. Бродяга был потрясающим человеком. Просто феноменальным. До сих пор я не могу понять, как?! Каким мордредовым образом он сохранил себя в том аду, что был его домом на протяжении целых двенадцати лет?

Не знаю, смог бы кто из всех тех людей, кого я знаю. Не просто пережить, но остаться человеком. Уметь чувствовать, сопереживать, любить...

И не удивляйся, да, между мной и Блэком действительно была искра. Но это было что-то совершенно непонятное.

Знаешь, мы с ним оставались наедине всего-то раз пять от силы. И то, ничего интимнее коллективной попойки не происходило. Но связь была. Что-то наподобие родства душ. Звучит криво, сама понимаю, но иначе описать это мне просто не под силу. Мы с ним чувствовали друг друга, понимали без слов. Наверное, это было еще одной причиной, по которой Сириус не свихнулся в этом чертовом доме.

А потом его не стало.

После всего этого я и думать не смела о себе.

Да и куда там? Мы узнали о пророчестве. О том, что в конце концов Гарри и правда придется сразиться с Риддлом.

Потом оказалось, что его невозможно убить, пока не будут уничтожены все хоркруксы, а у него их было ни много-ни мало, а целых семь!

Семь, мать его!

Билли, я ведь Грейнджер!

Сраная староста Гриффов, помешанная на книгах!

Я читала о разрыве души. Я знала, чем это чревато. Я была в полнейшем шоке. Ненормальный, полностью поехавший Риддл! У него абсолютно не было головы на плечах! Хорошо, что хотя бы ребятам не рассказывать ума хватило.

Весь шестой курс я себе места не находила: Рон постоянно таскался со своей тупорылой Лавандой Браун (странно еще, что не называл ее «Лав-Лав», хотя тогда меня, скорее всего, и правда тошнило бы при каждом их появлении в поле зрения, ибо мне и «Бон-Бона» хватало за глаза), Гарри все время пропадал то у Дамблдора, то с этим чертовым учебником Принца-полукровки.

А я что? А я понимала, что война «в открытую» не за горами, и целыми днями просиживала в библиотеке, собирая дополнительные сведения о хоркруксах, разучивая все заклинания, которые могли понадобиться, собирая информацию о ранозаживляющих зельях и растениях...

Как оказалось, не зря.

Перед тем, как отправиться с Дамблдором на поиски медальона Слизерина, Гарри предупредил меня, что у него плохое предчувствие, и отдал нам Феликс Фелицис.

Не зря. Не зря.

Не зря...

Чертов Поттер.

Идиот с большой буквы «И»!

С его магическим потенциалом можно было бы всегда, абсолютно всегда выезжать на интуиции, но поди вдолби в его шрамоголовую бошку хотя бы что-то...

And for the first time in 25 years he cried

I will never love again.

В тот день Сивый чуть не разорвал тебя на куски.

Я во второй раз думала, что лучше умру. У меня предательски подкашивались ноги, тошнота и слезы подступали к горлу, но я без остановки бегала от мадам Помфри к тебе, таская на себе кучи колб с зельями и километры бинтов. Я не могла тебе позволить уйти. А потом тебя оккупировали миссис Уизли и... Флер.

Никто не замечал, как я сползаю по стенке, захлебываясь беззвучными рыданиями. Никто не видел, как мои обветренные губы беззвучно шепчут твое имя. Никто не знал и не думал, что я уже почти четыре года засыпаю и просыпаюсь с твоим образом перед глазами.

Летом была свадьба.

А это означало, что моим детским мечтам пришел конец. Я ведь до последнего надеялась, что ты заметишь. Каждую ночь я представляла себе, как ты подойдешь ко мне, коснешься своей рукой моей щеки, заправишь за ухо непослушные волосы и прошепчешь: «Я люблю тебя, Гермиона. Я знаю, что ты чувствовала все эти годы, потому что я чувствовал тоже самое, но наши родители убили бы нас, случись это раньше...»

Но этого не будет.

Никогда. Никогда. Никогда!

And before he can say stop

And I will never love again.

Знаешь, после этой чертовой свадьбы мне стало почти все равно. Просто я осознала, что соперничать с вейлой — это мне уж точно не по зубам.

Не сказать, что я страшная. Нет. Очень даже ничего, если учесть, как Виктор Крам истекал слюной. Но я не могу похвастать золотистыми мягкими кудрями, глазами цвета океана и всем тем, что в достатке имеется у Флер Делакур.

Конечно, мне не кажется, что эти вейлы по праву считаются идеалом красоты, я ведь не мужчина. По мне, так Лили Поттер — самая красивая волшебница из всех, кого я когда-либо видела.

Иногда я брала у Гарри его альбом с колдографиями родителей и подолгу всматривалась в лицо этой женщины. Хотя какой там женщины — ей было всего двадцать один год, когда этот змеемордый ублюдок (именно ублюдок, потому что вряд ли ополоумевшая Гонт действительно думала о том, что детям лучше бы быть законнорожденными) вломился в дом Поттеров.

Она была совсем молодой и... Настоящей ведьмой. Такой, как описывают все детские сказки и исторические факты эпохи средневековья. Тяжко бы ей пришлось в расцвет инквизиции — Эванс заполучила "полный набор". На фотографии весь контраст рыжих кудрей и миндалевидных зеленых глаз виден был не так ярко, как в воспоминаниях Снейпа и Гарри, но это не имело большого значения.

Густые медно-рыжие волосы вились на концах, образуя мягкие локоны притягательного кроваво-солнечного оттенка. Глаза цвета свежей травы горели и переливались в зависимости от того, как упадет свет, всеми оттенками зеленого: от густо-изумрудного до светло-салатового.

Да, эта девушка была невероятно красива. Будучи гетеросексуальной ведьмой, я все равно прекрасно понимала и Джеймса Поттера, и Северуса Снейпа. На такую девушку невозможно не обратить внимание.

Ну а если еще и учесть то, что Лили была невероятно умна, сильна, талантлива и добра ко всем...

В общем, продолжать не стоит, ибо записываться в ряды поклонниц однополых связей мне как раз-таки только не хватало для полного счастья...

Но я не обладала и этой таинственной колдовской привлекательностью.

Я Гермиона Грейнджер. Среднестатистическая девушка условно приятной наружности. Непослушные каштановые волосы и глаза цвета молочного шоколада. Вот и все. Обычная.

Ты никогда не смотрел на меня как на девушку. Да и я со временем свыклась с мыслью, что такой мужчина как ты может быть рядом только с королевой. И Флер стала ей. Стала твоей королевой.

Только в свои семнадцать лет мне пришлось пережить настолько страшные вещи, что твоя златовласая куколка сдохла бы как пить дать.

Признаться честно, я даже не вспоминала о тебе, когда мы с Гарри и Роном прятались от Пожирателей, искали хоркруксы, проникали в Министерство...

Каюсь, только один момент сломил меня.

Когда Рон попросил Добби перенести нас в некий «коттедж Ракушка», я уже догадывалась, чей это дом.

Ракушка.

Как... Предсказуемо?

Твоя девочка считает, что это так мило — делать вид, что ничего не происходит в самый разгар войны?

Я бы так не смогла.

И мы ведь тогда уже почти ушли, когда ты все-таки выполз из дома пожелать удачи, смущенно отводя глаза и как бы извиняясь, мол, «ребята, у меня там жена беременная дома, а так бы я с вами пошел, честно»...

О, этот взгляд я запомнила на всю жизнь! Еще бы! Заучка Грейнджер легким движением руки превращается в саму Беллатрикс Лестрейндж!

Уверена, ты тогда понимал, что твоя Флер на такое не способна. Она бы не смогла вот так рисковать самым дорогим и самым последним, что осталось — жизнью.

А я могу. Ради друзей. Ради родных. Ради всех тех, кто ни в чем не виноват.

И в первую очередь ради Гарри.

Ты смотрел на меня так, будто никогда раньше и не видел, будто встретил древнегреческую богиню собственной персоны на лужайке своего милого «домика-у-моря»!

И тогда я поняла, что если в банке меня встретит настоящая Белла, я с радостью попрощаюсь с жизнью, потому что найти в твоих глазах восхищение — это дорогого стоит, малыш Билли. По крайней мере, для меня. Уж не знаю, что там на этот счет думает твоя Флегма.

С того дня я зареклась о тебе вспоминать. Хотела оставить в памяти тот взгляд.

Да и дел, знаешь ли, было по горло: Гринготтс, «гибель воров», чертов Крюкохват, оказавшийся последней тварью, побег на ( Мерлин меня подери, я еще и сама это предложила!) драконе, Хогвартс, опять эти невозможно меня доставшие хоркруксы, битва, падение Волдеморта...

Знаешь, я всегда думала, что когда этого змеелицего ублюдка не станет, все образуется само собой.

Но стало еще хуже: цели больше нет. Казалось бы, радоваться надо, а на деле... Слишком многие погибли.

Нет. Не так.

Слишком многие погибли слишком рано.

А мы остались живы. И будем до конца дней винить себя в их смертях.

Колин Криви, Ремус и Тонкс, Лаванда Браун и Фред...

Никогда не думала, что когда-нибудь стану жалеть Лав-Лав.

Ошибалась.

Я и сама не заметила, когда мы с Роном начали встречаться.

Наверное, мы оба все поняли, когда он в порыве ревности бросил нас с Гарри в лесу. С тех пор мы с Роном были вместе.

Признаюсь, я думала о тебе, когда он впервые поцеловал меня. Думала, как бы это было... С тобой.

Да. Я практически не вспоминала тебя. Не вспоминала до вечера этого невозможного дня.

С самого утра день пошел наперекосяк.

М-да, не так я представляла свою свадьбу, когда, будучи еще маленькой девочкой, думала, что подойду к алтарю большой церкви рука об руку со своим отцом, придерживая подол огромного кружевного платья...

Никогда бы не подумала, что выйду замуж в девятнадцать лет. За лучшего друга, к тому же.

В шесть утра мне пришла сова из Святого Мунго с требованием явиться к целителю, курировавшему моих родителей.

Ах да, забыла сказать: мои родители лежат в Мунго уже около года.

А все потому, что мы оказались до жути глупыми и самонадеянными. Мы наивно считали, что после смерти Темного Лорда все Пожиратели послушно сложат свои палочки и добровольно пойдут в Азкабан. Не тут-то было. И, честно говоря, мне даже плевать, что это только «для героини войны сделали исключение и положили магглов в волшебный госпиталь».

Обезумевшие колдуны, потерявшие цель и смысл жизни крушили все, что им попадалось на глаза, заходили в каждый маггловский дом, убивали всех...

Хорошо, что я всегда ставила сигнальные заклятья у порога, когда отправлялась на очередное слушание в Министерство. На выходе из зала суда после какого-то совершенно незначительного процесса моя палочка вдруг завибрировала, послушно сообщая мне, что в дом вошли незнакомые волшебники. Руки похолодели. Я плохо помню то, что происходило дальше — все как в тумане...

Вот мы с Гарри, Роном и отрядом авроров аппарируем в мой дом.

Родители лежат на полу, извиваясь от боли.

Схватка была, к сожалению, недолгой. Я хотела, чтобы эти твари помучались. Но всего четверо Пожирателей на трех героев войны и пятерых матерых мракоборцев... Это было слишком легко. Только было уже поздно...

Целитель сказал, что мои родители слишком долго сопротивлялись. Вряд ли к ним когда-нибудь вернется рассудок.

Не знаю, что все те годы чувствовал Невилл, но с тех пор я его, кажется, прекрасно понимаю.

Я не помню, когда начала курить.

Наверное, на следующий день после битвы.

Чтобы было, чем заняться на похоронах вместо раздирания своих собственных ладоней ногтями.

С тех самых пор каждый божий день в моем кармане новая пачка сигарет.

Вот и сейчас я стою около замызганной витрины, за которой скрывается больница Святого Мунго, и курю пятую по счету сигарету, не решаясь войти.

— Мистер Коул, вы хотели меня видеть? Вы знаете, у меня сегодня свадьба...

— Ваша мать, мисс Грейнджер, звала вас.

— Когда, — хрипло спросила я.

— В течение всего последнего часа — постоянно.

И я рысью врываюсь в палату, подлетаю к кровати матери и осторожно беру ее за руку:

— Мама?

— Гермиона, девочка моя, ты уже проснулась? Я приготовила тебе завтрак. Давай быстрее, а то в школу опоздаешь. Опять, небось, до ночи читала, — ласково проворковала мама. Так, будто мне лет семь-восемь...

— Хорошо, мам, уже бегу. Сейчас только руки помою...

— Милая, ты у меня такая умниц... — и она заснула с блаженной улыбкой на лице.

А я молча глотала предательские слезы.

Да, эта чертова свадьба была совсем не такой, как я себе представляла.

Я не стала покупать пышное платье, в которых щеголяли все счастливые невесты с горящими глазами.

Потому что я не была одной из них.

На мне был узкий футляр без бретелей молочного цвета. Я даже прическу не захотела делать — куда уж там, прическа! Какая тут вообще прическа и свадьба, когда родная мать считает тебя семилетним ребенком!

Под венец меня вел Гарри.

С самого утра на моей шее висел старинный артефакт, который Молли мне тайно вручила со словами: «Девочка моя, ты должна одеть это на свадьбу. В нашей семье такая традиция. Он особенно силен в первую брачную ночь. С ним твой первый ребенок будет потрясающим волшебником!»

Я и не догадывалась, насколько он мне пригодится.

— Гермиона, ты извини, но тут, в общем, э-э-э... — промямлил Гарри, отходя в сторону и демонстрируя мне Джорджа и Невилла, несущих Рона на руках.

— Вижу, Рональд очень... Рад нашей свадьбе, — язвительно ответила я.

— Не злись на него, Гермиона. Ты же знаешь, он всегда перебирает с огневиски, когда сильно радуется или переживает, — оправдывался смущенный Гарри, переминаясь с ноги на ногу.

— Не бери в голову. Я, между прочим, так и знала, — весело улыбнулась я, скрывая от друга свое торжество по поводу отмены первой брачной ночи.

Полночь наступила неожиданно.

Я сидела в гостиной, подмяв ноги под себя, что, наверное, выглядело очень комично в моем наряде.

Бутылка вина была уже практически пустой, но меня не брало.

Ну почему так всегда? Почему, когда хочется напиться, всегда ничего не выходит?!

Я не заметила, как ты пришел.

Подняв бокал в очередной раз, я чуть не вздрогнула, когда чья-то рука поднялась в воздух и, сблизившись с моей, вызвала звон стекла, а потом хриплое: «За твою свадьбу, Гермиона.»

И я оцепенела.

I was only 19, you were 29

I would do it all again

— Хороша свадебка: новоиспеченный муж оттранспортирован на брачное ложе в диком пьяном угаре, а невеста упивается вином в одиночестве, — хмыкнула я.

— Не в одиночестве.

Так мы и просидели в молчании минут двадцать, пока я не решилась задать вопрос:

— А почему ты все еще здесь и явно намерен уподобиться Рону?

— А потому... Потому что она не любит меня! Я, видите ли, становлюсь настоящим оборотнем, — ты грустно улыбнулся.

— Но я не заметила... Что у вас... Что-то не так, — ошеломленно пролепетала я.

— О, на людях она ведет себя так, будто мы — идеальная семья! А чего ты хочешь?! Она долбанная вейла! Она хотела меня добиться — добилась. И отступать не собирается. Она никогда не покажет, что расстроена своим выбором! Она слишком гордая... И такая сука!

В тот момент я отчетливо поняла: кошачий глаз висит на моей шее не просто так.

Или сейчас, или никогда.

Late night sex, smoking cigarettes

I would do it all again.

Неслышно поднявшись с дивана, одним резким движением я уже оказалась на тебе, обвив ногами твой торс и, не давая тебе времени на раздумья, накрыла твои губы своими.

— Что... Ты... Делаешь... Гермиона...

— То, о чем мечтала с третьего курса, — промычала в воротник, расстегивая рубашку. — У меня же должна состояться первая брачная ночь, как думаешь? И она будет незабываемой.

А дальше все было так, как показывают в сопливых маггловских фильмах.

Время потеряло свой счет. Я до последнего не могла поверить в реальность происходящего. Твои губы... Они были такими мягкими и настойчивыми одновременно. До сих пор не представляю, откуда тогда во мне взялись остатки здравомыслия, заставившие меня наложить заглушающие и запирающие чары на дверь и камин...

Я обхватила тебя за плечи, чтобы быть ближе, чтобы не бояться, что ты вдруг уйдешь.

Поцелуй стал глубже, требовательней, и чувство сумасшедшей правильности происходящего становилось все острее.

Все вокруг стало неважным. Весь мир крутился лишь вокруг одного человека.

Билл. Билл. Билл...

Такой необыкновенно красивый и желанный даже с этими страшными шрамами, исполосовавшими твое прекрасное лицо.

Мерлин, как же я мечтала об этом. Целых семь невозможно долгих лет грызла подушку и не могла заснуть от того, что перед глазами всегда был ты.

Желание узлом собирается внизу живота. И ты не выдерживаешь. Звериная сущность дает о себе знать, ты разрываешь по швам мой корсет. Крючки летят во все стороны, со звоном отскакивая от пола.

И ты впиваешься губами в мою грудь, исследуя руками все дрожащее тело.

Изо рта невольно вырывается стон одобрения. Я не могу больше терпеть. Трясущимися руками я расстегиваю ремень на твоих штанах и стягиваю их до колен.Ты рычишь и снова отчаянно прикладываешься к моим губам.

Мерлин...

Now I see that you and me were never meant

I've got nothing left to lose

— Что теперь будет, Гермиона, — спросил охрипшим полушепотом.

— Все будет так, как должно, — задумчиво протянула я, стряхивая пепел на пол и лениво рассматривая амулет, висящий на шее, который вот уже минут пятнадцать как непрерывно светился.

— Это... Это кошачий глаз на тебе?

— Не выпучивай так глаза. Я же сказала, что это была моя первая брачная ночь.

— Так ты... Это правда?

— Да, правда. Но я не претендую на твое семейное счастье. Если это можно так назвать, — криво усмехнулась.

— Спасибо... Знаешь, Гермиона, жена со мной не спит уже где-то, — на мгновение ты задумался.— Полгода, наверное.

— Интересно было бы узнать, почему. Мне не показалось, что у тебя с этим... Кхм...Проблемы.

— Это тебе так не показалось. А она считает, что я веду себя как грубое животное.

— Сочувствую.

У меня больше не было сил с тобой разговаривать.

Тупая-тупая-тупая вейла!

Нет. Это уже слишком. Если ты продолжишь меня задерживать, то я не выдержу и выскажу тебе все, что во мне накопилось за эти долгие семь лет.

— Пока, Билл. Мне пора идти, пока меня не хватились, — я криво улыбнулась и, приведя свое платье в более или менее сносный вид с помощью «Reparo» направилась к выходу.

А ты сидел и рассматривал (да, я знаю) небольшую лужицу крови на диване и пытался осмыслить все произошедшее.

— Гермиона?

— Да?

— Если ты вдруг... Ну... Передумаешь насчет того, «как все должно быть»...

— Нет, Билл. Не передумаю. Сказал бы ты мне это, когда я была шестнадцатилетней девчонкой, я бы, наверное, не раздумывая кинулась тебе на шею. Но не сейчас. Твоя свадьба расставила все на свои места. По крайней мере, для меня. Я поняла, что ты выбрал свою женщину. И я не собираюсь ломать вашу семью. У меня будет частичка тебя... И я буду любить его больше всего на свете. Пока, Билл. Доброй ночи.

Ты ошарашенно смотрел на меня во все глаза, пытаясь, видимо, прочесть мои мысли.

Но в моей голове не было ничего. Ничего, что бы могло тебе понравиться.

— Спокойной ночи, Гермиона.

Calling out sins just to pass the time

Now I'm lost somewhere...

С Роном все получилось так, как я и задумывала.

Перед тем, как потушить свет, я палочкой расстегнула медальон на своей шее. Муж был до неприличия нежным и шептал мне на ухо что-то бессвязное наподобие: «Это будет особенная ночь для нас двоих... Этот медальон... Ты скоро станешь матерью нашего сына...»

Он не видел, что медальон уже давно покоится на прикроватной тумбочке. Он и подумать не мог, что я его снимала.

Капли засохшей крови на моем бедре заставили его неловко улыбнуться.

I was only 19, you were 29

I would do it all again...

Я все сделала правильно.