Первая война (джен)

«Дамблдор великий светлый волшебник!»

Под этим девизом мы впервые появились всей компанией на сборище ордена Феникса. Старик Аластор, нахмурясь, пронзил нас недовольным взглядом своего настоящего глаза и сложным сканирующим заклятьем из искусственного, проверяя, те ли мы, за кого себя выдаем. Сидевшая рядом с бывшим начальником спецотдела Аврората роскошная женщина, одетая в лиловое платье, успокаивающе положила ему руку на плечо, и старик с ворчанием прекратил проверку, опуская палочку. Причем только когда он завозился, убирая оружие в хитро спрятанные ножны, я заметил, что Грюм готов был убить нас. Однако даже шалопай Джеймс, бывший вторым после меня бабником в Хогвартсе, не рискнул улыбнуться этой женщине в благодарность за защиту. Доркас Медоуз. Магистр магии крови, запрещенной в стране уже полсотни лет. Любовница и подруга такого же чудовища, Аластора Грюма, а эту парочку Пожиратели боялись больше, чем даже Дамблдора, поскольку, в отличии от светлого мага, живых обычно не оставляли.

Дамблдор тогда витийствовал, устроившись в кресле-троне во главе стола, рассказывая нам о том, какие великие дела ожидают нас в будущем, как ответственна миссия, стоящая перед орденом и как важно решить возникшую в стране проблему без пролития крови. Пожалуй, я во всем соглашался с ним тогда. Ведь именно ради светлого будущего сбежал три года назад из особняка Блеков.

... Спустя неделю за круглым столом, о котором с ехидством как-то раз шутила сама Доркас Медоуз, говоря, что это наследие короля Артура и Мерлина, — уже два пустующих места. Саймон Кеттлберн и Рауль МакКинзи погибли, пытаясь задержать трех последователей этого самозваного лорда в магловском культурном центре, где Пожиратели смерти — что за дурацкое название?! — мучили и убивали людей. Зеленый луч Авады пролетел прямо над моей головой, а всегда такой трусливый Питер щеголяет теперь с рукой на перевязи, — неизвестное заклинание кого-то из темных буквально выдернуло все кости из плеча. Грюм недовольно щурится... впрочем, это его естественное состояние, когда рядом нет его почти-что-жены, одна она в состоянии вызвать искорку чувства в холодных серо-зеленых глазах этого сумасшедшего. И только директор Дамблдор всё так же благостен и лучится оптимизмом, снова и снова толкуя о вреде насилия и о неминуемой победе добра над злом. Грюм бурчит что-то под нос о борьбе бобра и осла, но его никто не понимает.

* * *

«Дамблдор великий светлый волшебник...»

Новый бой, на этот раз — возле разрушенного дома семьи Макнотов, нейтрального рода, состоявшего всего лишь из пяти человек, но обладавшего солидной коллекцией древних артефактов. Из окон выплескивается всё усиливающееся пламя, во всём особняке — ни одного целого стекла. Старик Кайл Макнот, раскинув руки, бесформенной кучей лежит на входе в дом. Рядом — три трупа в черных плащах. Маги старой школы не умирают в одиночестве.

Возле особняка кипит бой. С одной стороны — летят Авады и темные проклятья. С другой — сложные, вычурные и... так мало помогающие светлые чары, предназначенные для того, чтобы сковать, обезоружить и оглушить противника.

Дамблдор на моих глазах проходит сквозь бой, как нож сквозь масло, — раздавая оплеухи-оглушающие, от которых, тем не менее, Пожиратели падают, как подкошенные, а их защитные чары разлетаются в клочья.

Рядом со мной раздается безумный крик, в котором нет ничего человеческого. Энн Саймак не успела уклониться от Круциатуса и теперь бьется в конвульсиях, а её палач — высокий грузный Пожиратель, хохочет, не прекращая пытку. С противоположной стороны к Энн упорно пробивается Джеймс, но он не успевает, а девушка кричит все громче и отчаяннее, царапая землю руками.

С палочки срываются три луча грязно-коричневого цвета, — одно из фамильных проклятий Блеков. Нельзя мириться с существованием такой мрази. Душераздирающий вопль и жуткий хруст костей. Я вижу, как черная ткань на груди Пожирателя рвётся, пропуская наружу белесые осколки ребер. Переломанное в нескольких местах тело падает на землю, Джеймс подхватывает дрожащую Энн, резко вздергивая ее вверх и удерживая одной рукой, создавая щит за щитом. Я кручусь, как белка, отбивая атаки навалившихся с желанием отомстить за смерть «коллеги» Пожирателей. Но вот к нам пробивается Грюм, где-то лишившийся части волос, и становится веселее.

Наконец Пожиратели приводят в чувство своих оглушенных товарищей и аппарируют. На земле остаются лежать несколько тел — убитый Грюмом сопляк, причудливо изломанное тело пытавшего Энн Пожирателя, а также два слабо шевелящихся члена Ордена, при одном виде на которых становится ясно — в ближайшие недели они не бойцы.

— Молодец, — одобрительно рычит Аластор, хлопая меня по плечу.

Кингсли подхватывает Энн под вторую руку, помогая Джеймсу, и они втроём аппарируют.

Новое собрание. Дамблдор, спрятав свою всесокрушающую силу, мягко и укоризненно выговаривает Аластору за то, что тот попросту перерезал противнику глотку кинжалом, а не оглушил, чтобы доставить на суд. Старый аврор показывает какой-то вычурный жест директору, которому не особо уступает в силе, с грохотом проходит прямо сквозь оказавшийся на дороге стол, развалив его на две части, и уходит через камин в особняк Медоуз. Мерцающие глаза великого волшебника обращаются ко мне и к Джеймсу. Жаль, вчера было полнолуние, и Лунатик еще отлеживается в своей берлоге, втроем выдерживать мягкое всепрощающее порицание директора гораздо легче. Ну а Питер... Питер где-то шпионит, не ввязываясь в драку, — каждому своя роль в этой войне.

* * *

«Дамблдор велик».

Аластор Грюм, под надежной опекой жены Сохатого, валяется в Мунго. Навещал его... Он лишился ноги, обзавелся еще одним отвратительным шрамом через все лицо. А главное — убита Доркас Медоуз. Не представляю себе, как называющий себя Вольдемортом сумел одолеть ЭТУ женщину. Мои собственные шансы в таком бою были бы исчезающее малыми.

Но странно другое. Директор, сидящий сейчас во главе стола и временами несколько нервно проводящий рукой по сильно укороченной бороде, — беседа с Аластором явно была бурной, несмотря на печальное состояние последнего, — утверждает, что Орден не имеет полномочий и не должен штурмовать поместья известных нам Пожирателей. Патока его речей, как мы в шутку с Джеймсом и Луни называем риторику директора, льется на нас мощным потоком.

— Сириус, мальчик мой, — мягкий голос директора прерывает мои размышления о том, что надо бы сговориться с Аластором и нанести визит вежливости тому же приторно-тошнотворному Малфойчику, или даже грязнуле-Сопливусу. — Ведь ты ушел из семьи, отказавшись от изживших себя принципов «кровь за кровь», ты обратился к светлой магии, которая гораздо могущественнее магии темной...

В голове мысли ворочаются всё медленнее. Дамблдор прав... Как и всегда — прав.

* * *

«Дамблдор велик...»

— Avada Kedavra — с шипением рядом пролетел зеленый луч.

Высокий тощий Пожиратель в маске, только что пытавший рыжеволосую девушку-маглу, развернулся ко мне, бросив Аваду на звук открывшейся двери.

С моих рук рванулось багровое облако, — еще одно проклятье Блеков, магия, которую я искренне ненавидел. Но она раз за разом оказывалась эффективнее, чем светлая магия, о пользе и силе которой толковал Дамблдор. Часть предплечья Пожирателя оплыла мерзкого вида жижей, а метнувшийся следом за мной в дверь Лунатик сбил его с ног и наступил на горло. Под аккомпанемент хрипа, с трудом вырывающегося из почти раздавленного оборотнем горла, я сорвал маску с лица незнакомца.

— Сопливус?! — Надо же, эта крыса до сих пор жива... Хотя не стоит обижать малыша Питти сравнением с Сопливусом. Даже он лучше, чем эта гнида.

С грохотом рушится часть стены, сквозь которую пролетела сцепившаяся в жестокой схватке парочка: какой-то оборотень и терзающий его тело кинжалом Аластор, чье лицо похоже на окровавленную маску древнего жестокого бога. Следом за ним в пролом ввалилась еще пара оборотней и Пожиратели в серебряных масках.

Сопливус, счастливо избегнувший брошенного в него костелома, ползком, на четвереньках, подвывая от боли, буквально вывалился из окна, но добить проклятую тварь нет времени, — слишком плотно нас взяли в оборот нежданные гости.

Отовсюду неслись звуки заклинаний, в особняке союзного Медоузам рода Кларков бой шел насмерть, и никто не считался с мощью и цветом заклинаний. Где-то в соседней комнате, судя по звукам, отбивался от врага Сохатый, запах его ярости чувствовал я, и звериным чутьем ощущал яростно рычащий Ремус.

С тихим звоном в облаке света появился Дамблдор, уцепившийся за хвост своего феникса. С его палочки сорвался... оглушитель, тут же сбивший с ног молодого Пожирателя, занесшего оружие для смертельного удара. Директор, директор...

* * *

«Дамблдор... светел?»

— Сопливус?! Avada Ke...

— Expelliarmus! — Дамблдор выбивает у меня палочку, едва я собираюсь надежно упокоить бывшего однокурсника, нежданно-негаданно появившегося вместе с директором на собрании Ордена. Рядом стоит разъяренный Джеймс, непонимающе хмурится Луни, тоже готовый к бою.

— Сириус, мой мальчик, Северус понял свои ошибки и готов сотрудничать с нами... — От сладкой гнили в голосе старика хочется удавиться. Кажется, я перестал его понимать. — Он принес нам ценные сведения о том, что в руки темного лорда попало пророчество.

— Зачем нам этот... перебежчик? — цедит слова Джеймс. — Когда мы видели его в прошлый раз — эта тварь пытала маглу, похожую на Лили.

— Тебе не понять, что такое служба лорду, щенок, — шипит сквозь зубы Снейп, с ненавистью и презрением глядя на нас.

Джеймс мягко шагает вперед, и его кулак, на котором красуется массивный перстень, с силой впечатывается в лицо Снейпа, раздирая кожу и мясо. Брызжет кровь, на плечах Сохатого повисают сразу двое: чернокожий Кингсли и Стерджис Подмор, недавно присоединившийся к ордену.

Снейп, с присвистом дыша, прижимает руки к рассеченной до кости скуле, а директор успокаивающе улыбается, разделив нас незримой стеной заклинания.

Аластор, после смерти Медоуз так и ни разу не протрезвевший, цедит отвратительное ругательство, сплевывая на деревянный пол, заслужив укоризненный взгляд курицы-Молли, взявшей на себя роль кухарки вместо положенных в доме эльфов. Чем руководствовался хозяин эльфов, отпустивший их на волю — непонятно. Поймав этот взгляд от жены дурковатого Артура Уизли, которого в ордене держали ради его странных изобретений, аврор морщится, как от зубной боли.

— Джеймс, — директор, залечив морду Снейпа, смотрит теперь на Сохатого. — Под пророчество подпадают две семьи, твоя и Лонгботтомов.

Френк, оставивший жену в поместье, стремительно бледнеет и направляется к камину.

— Однако я думаю, что именно твоя семья растит ребенка пророчества, — добавляет директор, а во взгляде остановившегося Лонгботтома читается нескрываемое сочувствие и облегчение, но я не могу его осуждать в такое черное время.

— Вам нужно спрятать ребенка, — говорит Дамблдор. — Может быть, заклинание Фиделиуса поможет.

* * *

... — Питер, ты же умный человек, — Джеймс и Лили вышли из комнаты, бросившись к внезапно проснувшемуся Сохатику, а мы с другом остались вдвоем. Люпин пропадал на очередном задании директора. — Все будут ловить меня, а на тебя не подумает никто.

— Я не знаю, Сириус, — в запахе Питти остро чувствуется страх, впрочем, он все время боится, с тех пор, как его чуть не прихлопнули в какой-то заварушке на юге страны. Он вернулся тогда весь перевязанный, пропахший целительными зельями, а Лили и медики Мунго вытаскивали его буквально с того света. — Меня убить легче, чем тебя.

— Но ты... гораздо менее заметен, — хлопком по плечу пытаюсь смягчить грубость слов.

— Да, — он странно и как-то болезненно улыбается. — Я всегда менее заметен, дружище...

* * *

— ...ДЖЕЙМС! ЛИЛИ!!! НЕТ!!!! — Дом уже почти перестал дымиться. Без всякой палочки, словно одержимый, я разбрасываю камни рвущимися с рук потоками магии, пытаясь пробиться сквозь завал к комнате, где плачет ребенок. Мой крестник. Труп Джеймса в гостиной буквально разорван на части высшей темной магией. В доме смердит от запаха какой-то запредельной черноты.

Завал поддается. И спустя секунду я бережно закрываю глаза словно бы уснувшей Лили. На моих руках надрывно плачет Гарри.

— Дамблдор приказал доставить младенца к нему, Сириус, — басит лесник-недоумок, которого я всегда презирал за слепую преданность директору. Моя рука уже лежит на палочке. Одно заклинание, — и полувеликан станет очередной жертвой продолжающейся войны, но недоумок добавляет: — Тебе нужно поймать этого предателя, пока он не сбежал, ведь только ты знаешь все его потайные норы.

* * *

— ... По приговору чрезвычайного трибунала вы, Сириус из рода Блеков, приговариваетесь к пожизненному заключению за предательство семьи Поттеров, повлекшее за собой их гибель, убийство Питера Петтигрю и тринадцати маглов.

Я бы с удовольствием ответил им, что я думаю про хваленое правосудие, когда мне даже не дали адвоката, но в голове после пробившего мою защиту удара малыша-Питти ни одной связной мысли, всё буквально плывёт перед глазами, и даже голос председателя трибунала то приближается, то отдаляется. А тихо сипящий рядом дементор еще сильнее путает мысли, снова и снова прокручивая перед моим внутренним взором картину разрушенного дома Поттеров, мертвого Джеймса, словно уснувшую Лили.

* * *

«Дамблдор...»

«— Как мы все ошибались... — Мимо камеры проплывает дементор, и меня снова окутывает водоворот бредовых видений. — Директор забрал у Джеймса мантию-невидимку и не отдал даже когда на Гарри началась настоящая охота. Он не стал настаивать на том, чтобы я получил хотя бы веритасерум...»

— Джеймс, Луни, — шепчут мои губы, пока безумие раздирает на части разум. — Мы прорвемся. Когда-то ты назвал нас мародерами... Мы не знали еще, что означает это слово, ведь нам просто понравилась фраза «поле после битвы принадлежит мародерам». Мы думали, это значит, что мародеры всегда побеждают. Мы были неправы. Но всё равно, мы не сдадимся. Джеймс, Луни, мы не сдадимся...