Но мне ты тоже нужен! (гет)

Мы шли по переходу на седьмом этаже. Медленно. Каждый шаг гулким эхом отдавался в глубине коридора. Факелы горели тускло, слегка пахло сыростью, веяло холодом. Это был уже другой Хогвартс. Стены нависали, готовые раздавить то, что осталось от нас, двух замученных войной старост. От меня и Рона. Он молчал, хмуро озираясь по сторонам в поисках тех, кто решился прогуляться после отбоя. Но таких, как всегда, не было. Все студенты тихо сидели в своих спальнях, спрятавшись за пологами кроватей. Никому не хотелось шалить, бегать, даже просто шутить — слишком мало времени прошло еще с тех пор, как нас почти не стало.

Это было первое в году дежурство на седьмом. Жребий все-таки странная штука — ведь уже начало октября. Или МакГонагалл нарочно не хотела отправлять нас туда, где... Я вздохнула. Поворот, за которым мы все чуть не остались навечно, неумолимо приближался, и Рон хмурился сильнее, неосознанно сжимая кулаки, — боролся с собой. Он достал палочку, поджал губы и, отстранив меня, первым завернул за угол...

— Твою мать! — услышала я и бросилась на помощь, но она не понадобилась.

На полу напротив стены, за которой раньше был вход в Выручай-комнату, подтянув ноги к подбородку, сидел Грегори Гойл и невидящим взором смотрел перед собой.

— Эй! — Рон шумно выдохнул, понимая, что опасности нет. — Какого драккла ты тут делаешь?! Отбой был уже полчаса назад! Ты!

Он потряс Гойла за плечо, и тот вышел из оцепенения, протирая глаза. Я заметила на правой его щеке засохшую дорожку, оставленную, видимо, непослушной слезой. Грегори тяжело поднялся, собрал рассыпавшиеся по плечам волосы и, не говоря ни слова, побрел прочь.

— Чуть не забыл! — резко окликнул Рон, слишком громко для тишины воспоминаний. — Минус десять баллов...

— Не надо, — я не дала договорить, положив руку на его плечо.

Рон неприязненно сплюнул прямо на пол и тут же убрал плевок при помощи магии, чувствуя, что сорвался. А Гойл даже не обернулся, мерно стуча ботинками по каменному полу.

Я ждала его появления в столовой. Даже не знаю почему. Столы Слизерина и Гриффиндора были очень близко друг от друга, но все-таки еще далеко. Гойл вошел вместе с Малфоем и Забини. Втроем они уселись в самом конце стола и медленно приступили к завтраку, изредка перебрасываясь короткими фразами. Забини держался лучше всех: он не участвовал в битве за Хогвартс, его родителей не посадили, родовое имение не отобрали. Малфою пришлось гораздо хуже. Я не знала, как его отцу удалось избежать Азкабана, но все имущество одной из самых богатых семей Британии было изъято в пользу Министерства Магии. Драко похудел, будто бы высох. Длинный и тощий, как щепка, он смотрел по сторонам исподлобья, очень сосредоточенно и серьезно. От былой его надменности не осталось и следа. А Гойл... Я вгляделась в его лицо, но ничего не поняла. По слухам его отца и старшего брата посадили, а их с матерью выслали за пределы магической части страны. Грегори, как и Драко, заметно похудел. Прошлогодняя мантия болталась на нем. Длинные волосы лежали на плечах в полнейшем беспорядке. Казалось, Гойл перестал их мыть и расчесывать. А в остальном... Я вдруг осознала, что понятия не имею о том, каким он был раньше. Толстым, противным, тупым? Никаким. Бледной тенью Малфоя, которую никто никогда не замечал.

Я быстро справилась с завтраком и, оставив Гарри и Рона, поднялась на седьмой этаж. Уже на лестнице мне стало страшно. Горло сдавило от воспоминаний, и очень захотелось развернуться и убежать. Но я пересилила себя. Сердце колотилось, подгоняемое дрожью в коленях. Завернула за угол... Никого. Только пустой коридор и стена, покрытая копотью, оставшейся от Адского пламени. Что Гойл забыл здесь? Я опустилась на пол в том же месте, где сидел он, также поджала ноги и уставилась на стену. Мы были там, искали тиару. Сначала одни, потом появился Малфой с товарищами... Тогда их было двое. Я вздрогнула, вспоминая, как Крэбб с коротким криком сорвался вниз, и пламя поглотило его безвозвратно.

Это было уже слишком. Оставаться здесь дольше — значило загнать себя в самые дальние закоулки памяти. Я поспешно вскочила на ноги, отряхнулась и пошла в сторону кабинетов.

Тишина разливалась по венам. Слагхорн монотонно рассказывал, как приготовить зелье Зачарованного Сна, все слушали. Я слушала. И не слышала.

— Ты идешь на Прорицания?! — Рон не смог сдержать изумления, а я лишь медленно кивнула.

— Решила дать им шанс.

— Не боишься, что только время зря потратишь? — Гарри, как и Рон, старался держаться от кабинета Трелони подальше.

Я покачала головой. Теперь все время мира — мое...

Комната все та же, только порванные портьеры клоками свисали вдоль больших окон. Трелони все та же: безумный взгляд, преисполненный тоской, ужасные предсказания скорой кончины... Только я уже не та. Вот, что изменилось.

Села в углу, убрала учебник, расслабилась. Я знала, что хотела увидеть в шаре. И отпустила воображение, раскрыла сознание. Вышла за пределы разума... А он падал вниз. С ужасным криком летел, возведя к небу руки, словно хватаясь за саму жизнь. Снова и снова, до головной боли. Пока из моей собственной груди не вырвался крик, подобный лебединой песне Винсента Крэбба. Я открыла глаза. Руки в оцепенении замерли над шаром. Расслабила их — и они плетями упали на колени. Шар помутнел, в глазах потемнело...

— Он где-то здесь... — я чуть не умерла от ужаса, а Трелони проклятием нависла надо мной с заунывной гримасой на загадочном лице.

— Кто? — шепотом спросила я, вжавшись в бесформенный пуф.

— Тот, кого ты ищешь...

Я никого не искала. Просто пыталась понять... В наше следующее дежурство Гойл сидел на своем прежнем месте и невидящим взором смотрел на стену, за которой навсегда остался его друг.

— Снова ты? — Рон недовольно пошел к Гойлу, но я его опередила.

— Грегори, — голос сорвался, охрип от волнения. Я присела на корточки. — Он не придет...

Гойл посмотрел на меня устало, но в его взгляде читалось упрямство.

— Не надо так изводить себя...

— Не лезь, грязнокровка, — буркнул он в ответ. Не грубо, тихо, но решительно.

— Что сказал?! — Рон налетел на Гойла и с силой пригвоздил к стене, схватив за грудки. — Еще раз услышу, и ты, мразь, последуешь за своим господином! В преисподнюю!!!

— Отпусти его, Уизли, — Малфой встал между ними, как ледяной душ. — Не видишь разве, Гойл не в себе.

Рон опешил, разжал кулаки, отступил на шаг, позволяя Драко увести Грегори за собой. А я не могла пошевелиться. Больно. Очень больно. Словно война напрасно расставила нас по местам. Меня — в авангард, а Гойла — в штрафбат.

Я отказалась патрулировать седьмой этаж. МакГонагалл нахмурилась и разрешила не появляться там больше. Рон вздохнул с облегчением. Мне понадобилось не больше недели, чтобы прийти в себя, перестать слышать истошный крик Крэбба во сне, продолжить грызть гранит науки на благо лучшего общества будущего.

Я видела Гойла в столовой. На Травологии, Прорицаниях, Полетах, Маггловедении, которое сама же преподавала...

— Кто может ответить? — слизеринцы сидели с отсутствующим видом. Вверх взмыло несколько рук — Когтевран и Гриффиндор. — Еще кто-нибудь?

Это странное чувство, когда преподаешь своим же товарищам... "А кто подбил меня на создание Отряда Дамблдора? А ведь я был в таком же положении!" — сказал мне как-то Гарри, выслушав жалобы на недостаточный пиетет со стороны аудитории. И я взяла себя в руки. Собралась. Задалась целью заинтересовать магов тем, что до одиннадцати лет было смыслом моей жизни.

— Гойл? — почему я выбрала его? Из всех он один никогда не ответил бы на мой вопрос, даже если бы хотел...

— Магглы используют этот аппарат, чтобы всегда оставаться на связи.

Он не встал — просто буркнул что-то в кулак. Но это "что-то" оказалось верным ответом на вопрос о мобильниках.

— Десять баллов Слизерину, Гойл, — я не верила, что сказала это. Что начислила ему баллы.

А он не отреагировал. Никак. Словно и не говорил ничего только что. И снова этот остекленевший взгляд. Он где-то далеко...

Наступила зима. Холодный ветер буквально валил меня — тонкую, легкую — с ног, норовя унести в чертоги Запретного леса. Мороз залезал под мантию, больно кусая за плечи, бесцеремонно хватая за грудь, оглаживая ледяными руками живот. Я не могла согреться ни кофе, ни грогом, ни даже Роном, чьи пальцы были холодны, а плоть — жестка, словно пружина, выкованная изо льда.

Сама не знаю, почему выбрала именно этот день для похода на седьмой этаж. Особенно холодный, невероятно пустой.

Факелы горели, но не грели ни капли. Мысли путались, цепляясь за образы прошлого. Сердце выстукивало чечетку в такт зубам.

Гойл сидел на том же месте, в той же позе, с тем же застывшим взглядом. На этот раз я различила слезинку, скатившуюся по его щеке к распахнутому вороту рубашки. Свитера на нем не было. Грегори словно не замечал холода, обутый в довольно поношенные демисезонные ботинки.

Я молча подошла и села рядом, поджала ноги, закуталась в мантию. Не знаю, зачем делала все это. Просто нужно было что-то... Другое. Я даже не установила вокруг Согревающие чары — хотела прочувствовать все, от начала и до конца. Направила взгляд на стену, сосредоточилась, вгляделась.

Поначалу ничего не видела — только копоть и обколотые по краям кирпичи. Сидела долго, ноги сводило. Но я все ждала чего-то, всматриваясь, всматриваясь... Постепенно стену перед моим взором повело. Вправо и немного вбок. Меня обдало жаром, словно из огромной печи. Вспыхнули ярко-рыжие, как волосы Джинни, языки пламени, лизнули мои сапоги, вмиг согрев скрюченные пальцы...

Он стоял очень близко. В форменном свитере, в галстуке зеленого цвета, коротко стриженный. И смотрел на меня. Молча смотрел, и от этой тишины становилось жутко...

— Как ты?.. — я не выдержала. Спросила, открыла рот и... Видение растаяло, обдав меня напоследок ненастоящим жаром.

Неизвестно, произнесла ли я это вслух. Сидела, сама не своя от ужаса, хватала ртом холодный воздух, а по щекам бежали позорные слезы страха.

Первым, что я увидела после, было мое собственное отражение в глазах Гойла. Он высушил мои слезы.

— Ты видела его? — спросил тихо, но очень серьезно. Я кивнула. — А Малфой не верит.

— Мне Трелони сказала, что он где-то здесь... — выдавила я из последних сил.

— Ты замерзла, — Гойл заключил мои руки в свои ладони. — Он не согрел тебя.

— Он может согревать?

— Меня — да, — Грегори подышал на мои пальцы.

Легкое, невесомое тепло окутало их, словно перчатки. Я молча дышала одним воздухом с тем, кто полгода назад призывал Малфоя убить нас — Гарри, Рона, меня...

— Ты испытываешь ко мне ненависть? — спросила я почему-то, а он лишь отрицательно покачал головой. — Тогда зачем обзываешь грязнокровкой?

Гойл перестал греть мои руки, склонил голову набок и посмотрел детским, наивным взглядом.

— Но ведь ты и есть грязнокровка, — невозмутимо сказал он. — Меня вот все зовут тупицей. Так что же?

— Но ты не тупой! — я вовсе не была уверена в этом, просто ради вежливости, от смущения, из чувства противоречия... — Ты ответил на мой вопрос на Маггловедении!

— У нас с ним, — Гойл покосился в сторону стены, — были такие штуки. Мы поклялись друг другу всегда быть на связи.

Странно, но я забыла о холоде. Сидела на каменном полу, но не чувствовала больше ни дрожи, ни озноба. Только большие и такие теплые руки Гойла.

— Так ты... — коснулась большими пальцами его ладони и ощутила едва различимую дрожь. — Исполняешь свою клятву, приходя сюда каждый день?

— Вроде того, — он кивнул. Просто кивнул, и все.

Гойл продолжал держать мои руки в своих. И мне было тепло.

— Попроси его в следующий раз согреть меня.

Он снова кивнул и продолжил дышать на мои пальцы, давно уже ласкавшие подушечками грубую кожу его ладоней.

Дни тянулись невероятно долго. Сначала один, потом другой. За ними — третий. Рон. Холод. Зима. Нужно было дать Гойлу время. Чтобы он попросил. Нужно было дать время мне. Чтобы я собралась.

Библиотека опустела. Я шла вдоль стеллажа, ведя указательным пальцем по корешкам книг. Не то, не то, не то... Вот оно! Рука, словно клешня краба, сомкнулась на нужном фолианте. Морок. Виды морока, особенности морока, последствия... Последствия. Глаза впились в строчки, глотая каждое слово, едва пережевывая. Последствия — самые ужасные. Бедный Гойл!

Ждать больше не было смысла. Я метнулась на седьмой этаж, пронеслась мимо тлеющих факелов, завернула за угол и упала рядом с Грегори. От холода кожа на руках потрескалась — так сильно я сжала колени. Стена. Сосредоточиться, а потом расслабиться. Выйти за пределы разума. Но только быстро, не мешкая, чтобы успеть погрузиться в морок, пока Гойл еще там. Прохладно, теплее, горячее, жарче... Языки пламени лизнули стену и растворили ее, оставляя меня один на один с большой, грузной фигурой Крэбба, стоящей на входе в Выручай-комнату.

— Согрей меня, — прошептала я одними губами, но он понял. Поднял руку и слегка расставил пальцы, словно в приветствии. И наступило тепло. Нужное, благословенное! Я провалилась в эту бездну комфорта, такую приятную — приятнее горячей ванны с пеной. А он стоял надо мной и смотрел внимательно, изучающе, будто размышлял, не поторопился ли со своим даром. Я была на пике блаженства. Тепло окрыляло, заставляя почувствовать почти физическое удовольствие, как от оргазма.

— Спасибо! — выдохнула я, разомлевшая, и от стона видение пропало, выбросив меня обратно в объятия зимнего холода.

Я огляделась по сторонам. Гойл сидел рядом и смотрел испытующе.

— Он согрел меня, — хотелось звучать легко, но получилось неуверенно, словно оправдание. Словно мне стыдно было за то удовольствие, которое испытала.

— Я просил его, — кивнул Гойл, коротко улыбнувшись. — И он согласился. Хотя он и винит тебя в своей смерти... Отчасти.

Я вздрогнула. Слова задели меня, отрезвив в мгновение ока. Это не просто бывший сокурсник! Крэбб — враг! А что, если бы... Я вскочила на ноги, сжала кулаки, разжала и ударила себя ладонями по лицу. Не расслабляться!

— Гойл! — мой голос был слишком громким для этого мрачного места, отмеченного смертью. — Ты знаешь, Гойл, тебе ведь необязательно выходить на связь каждый день. У тебя и своя жизнь должна быть...

Он коршуном бросился ко мне, налетел, сгреб в охапку и бросил об стену, словно мешок с костями. Моя спина врезалась в кирпичную кладку, и я застонала от боли, сползая на пол. А Гойл стоял надо мной суровым исполином, и взгляд его был жутким, пробирающим до печенок, будто призрак Коэбба смотрел на меня из глубины чужой души...

— Не смей говорить так, грязнокровка! Ты не понимаешь! — он зажмурился на мгновение, покачал головой, а потом добавил уже не так решительно: — И не приходи сюда больше! Никогда!

Гойл погрозил мне кулаком, а потом вдруг резко уселся на свое прежнее место, поджал ноги и провалился в морок, окутавший его с ног до головы.

Прошла неделя. Я искала его повсюду. У фонтана, на дорожках, в коридорах. Не спускала с него глаз во время занятий. А Гойл таял на глазах, превращаясь в призрак, следующий бездумно за Малфоем. Драко говорил ему что-то, Грегори отвечал. Иногда невпопад, и принц Слизерина злился, смешно морща заостренный нос. Но мне не хотелось смеяться. Нужно было вырвать Гойла из лап довлевшего над ним видения, а я даже не знала, как подойти к нему.

— Вернемся к теме мобильных телефонов, — я встала на цыпочки, чтобы из-за кафедры меня было лучше видно с последней парты. — Вот как вы думаете, если человек умирает, что происходит с его номером?

— Он стирается из памяти? — предположила Лили Мун, и мне пришлось отрицательно покачать головой.

— В мире магглов ничего не происходит само по себе. Человек сам должен решить, оставить ли в памяти телефона номер умершего друга или удалить его. Ведь, в сущности, он уже больше не пригодится. Вот, например, — я спустилась с кафедры и прошла в самый конец класса, где Гойл, окопавшись на задней парте, как раз вертел в руках свой простенький мобильник. — Лично я считаю, что хранить лишний номер в памяти — глупо, — я ловко выхватила телефон из неуклюжих рук Грегори, пробежалась по списку его контактов, состоящему лишь из одного имени, и тут же удалила его.

— Вот видите, — показала классу пустую страничку. — А теперь я свободно могу на месте старого контакта создать новый: итак, имя — Гермио...

Гойл выхватил у меня из рук телефон и со всей силы жахнул его о каменный пол. Аппарат пискнул и разлетелся на запчасти. Я отпрыгнула в сторону, а в классе воцарилась полная тишина. Тяжело дыша, Грегори смотрел на меня с ненавистью, и мое сердце сжалось от боли и горечи, раздираемое желанием помочь ему.

— Не лезь не в свое дело! — взревел Гойл, потрясая перед моим носом увесистым кулаком. — Какой толк от маггловской дряни, если она не помогает мне связаться с тем, с кем нужно?!

С этими словами он резко развернулся и бросился вон из класса.

— Куда ты?! — мой голос сорвался. Я в отчаянии обвела глазами товарищей. Все сидели, опустив глаза, и только Малфой желчно заметил:

— Как там у вас, у магглов? Мы в ответе за тех, к кому так навязчиво лезли?

Этого было достаточно. Сорвавшись с места, я побежала за Гойлом. Главное — успеть. Только бы догнать... Я в ответе! Я должна все исправить! Пожалуйста!

Холод окутал со всех сторон — мантия моя осталась в классе. Он дергал за волосы, задувал под юбку, гладил колени. А я неслась, норовя обогнать его. И не могла. Никак не могла! Холод сковывал, спутывал движения и мысли, отдавая в плен старшему брату — страху.

Гойл предсказуемо сидел перед Выручай-комнатой и бездумно смотрел на стену. Я повалилась рядом, прижалась к нему, чтобы не замерзнуть окончательно, и погрузилась в пучину морока, обманчивую, липкую, вязкую... Пламя подкралось к сапогам. Очень близко! Но сейчас оно не грело — обжигало. Крэбб стоял, уперев руки в бока, и улыбался, глядя на то, как Гойл медленно, неуверенно шагает к нему в пламенные объятия.

— Грегори, остановись! — одними губами взмолилась я.

Он обернулся, посмотрел на меня с презрением и приложил палец к губам.

— Пожалуйста! — я тоже сделала шаг, и лицо Крэбба расплылось в широкой ухмылке. — Ты же умрешь!

— Зато мы навсегда будем вместе! — Крэбб впервые сказал что-то, но это был не его голос. Глухой, тяжелый, старчески низкий.

Грегори кивнул, делая еще один шаг навстречу огненным вратам. Времени на раздумья не было. Я вскочила, сорвалась с места и, в один прыжок догнав Гойла, вцепилась в его руку, как волкодав, — намертво. Он замер, обернулся ко мне, посмотрел в глаза, чуть склонив голову набок. Он сомневался.

— Ты нужен мне, Грег! — фигура Крэбба перестала улыбаться, но все еще старалась казаться дружелюбной. Гойл вздрогнул. — Мне так одиноко здесь!

Поверил. Попытался освободить руку из моей хватки, но я не позволила, заставляя тащить себя следом, как на буксире.

— Одумайся, Грегори! — беззвучно кричала я. — Он все врет! Не ходи!

Меня не слушали. Игнорировали, словно муху, не желающую улетать с насиженного места.

— Ты нужен мне, Грег! — повторил морок, протягивая к Гойлу руки. Тот вытянул вперед свободную руку, желая коснуться призрака, и в этот момент пламя стало ярче и еще горячее. Я почувствовала запах паленых волос и отпустила Гойла, чтобы сбить огненные искры. А Грегори, ощутив свободу, сделал еще шаг. Его рука дотянулась до пальцев Крэбба и вспыхнула. Он разомкнул губы в беззвучном крике боли и отступил, но морок упрямо ьянулся к нему, повторяя, как мантру:

— Ты нужен мне, Грег!

— Но мне ты тоже нужен! — не выдержала я, не зная, что еще предпринять. Гойл обернулся, и от моего крика видение рассыпалось, возвращая нас — все еще живых — в злосчастный коридор седьмого этажа.

Гойл лежал на спине у самой стены. Пальцы на одной из его рук все еще соприкасались с закоптившимся кирпичом. Они были черные, словно обуглившиеся. Гойл тихо стонал, не открывая глаз, и его грудь тяжело вздымалась под легкой рубашкой.

— Грегори! — я склонилась над ним, доставая из кармана флакончик с настойкой валерианы. Несколько капель помогли Гойлу прийти в себя.

Он открыл глаза, переполненные слезами, и соленые дорожки тут же устремились к его ушам, вороту. Поднес к глазам руку, оглядел изуродованные пальцы, вздохнул тяжело... я перехватила его запястье и бережно коснулась пальцев палочкой, снимая боль. Гойл удивленно посмотрел на меня, словно не веря в то, что я реальна, а потом улыбнулся. Ну точно — теленок!

— Это был только сон, — тихо сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал успокаивающе. — Все позади. Ты справился!

— Кажется, мне надо в Больничное крыло, — глухо произнес Гойл, и я кивнула.

— Проводить тебя?

— Пожалуй, — Грегори покраснел, вставая на ноги.

Мы шли медленно. Я — впереди, он — чуть поодаль. Всепоглощающий холод отступил, словно в душе расцвел маленький цветочек, согревающий изнутри куда сильнее ненастоящего пламени морока. По венам струилось спокойствие, почти умиротворение. Когда мы достигли холла, я почувствовала, как огромная рука Гойла доверчиво легла в мою. Пальцы сами собой захлопнулись, образуя надежный замок. Он все еще шел сзади, но чувство было такое, что он рядом...

* * *

— Так, значит, ты любишь меня? — Гойл развалился на кровати, отгороженной ширмой, и помахивал забинтованными пальцами.

— Я этого не говорила, — я сидела рядом на стуле, глядя с нежностью на этого огромного ребенка.

— А по-моему, грязнокровка, ты именно так и сказала! — простота Гойла била наповал, и я покраснела. — Иначе какой мне смысл бросать друга?!

— Я уже сотню раз объясняла, что это был лишь морок — остаточное явление темной магии, — я нетерпеливо поджала губы. — Никаким Крэббом там и не пахло!

— Можешь говорить, что хочешь, — внезапно он оказался слишком близко. Я отпрянула, но спинка стула явно была на стороне незадачливого слизеринца.

— Я и говорю — ничего такого я не... — он поцеловал меня. Сначала едва коснулся потрескавшимися губами моих губ, а потом — не встретив сопротивления — впечатал меня в спинку стула уже по-настоящему: страстно и глубоко. Мне оставалось лишь выйти за пределы разума, очистить сознание и распахнуть рот навстречу его языку — так хорошо мне еще не было ни разу в жизни!