Люди Второй Магической (гет)

Я не очень-то люблю говорить и думать о себе так, как будто я одна несу на себе непосильную ношу этого бренного мира, но вряд ли кто-то лучше меня знает, что такое «жизнь по расписанию». Однообразные и скучные дни, приносящие вместо удовлетворения и жизнелюбия лишь бесконечную тоску. Привычная работа. Привычная квартира в привычном городе. Привычное утро за привычным кофе, который всю жизнь терпеть не могу, и привычной газетой, мельтешащие колдографии в которой только усиливают раздражение на предстоящий привычный день. Привычная кровать, привычная одежда, привычный запах духов и привычный вкус зубной пасты. Привычные даже приветствия друзей, коллег и просто знакомых. И, конечно же, привычный Рон, который каждую ночь закидывает руку мне на талию, а каждое утро целует в лоб и говорит в течение дня дежурные «доброе утро», «удачи на работе», «как прошел день?» и «спокойной ночи, дорогая». Из всех вещей, сопровождающих утомительный семейный быт, не было только привычного секса, но не сказать, чтобы я жаловалась, — как взрослые умные люди мы давно поняли, что не нужно сотрясать кровать и пугать немногочисленных соседей протяжными стонами, чтобы быть дружной семьей. Нас обоих вполне устраивали общество друг друга и умиротворенное молчание.

Мы встаем утром и вместе идем на кухню, где я пью кофе, а Рон — ромашковый чай, и каждый читает свою утреннюю порцию сплетен, скандалов, интриг и объявлений. Это так же необходимо для нормальной жизнедеятельности, как вялые диалоги с коллегами на работе, послеобеденный перерыв за чашкой все того же ненавистного кофе или разбор бесконечных бумаг, которых в Отделе Магического Правопорядка всегда навалом.

А потом — вечер. Я прихожу домой раньше Рона и всегда готовлю что-нибудь новенькое и обязательно ужасно вкусное, чтобы порадовать досадующего на бестолковость соратников мужа и сделать хоть что-нибудь в жизни не привычным. Потом я сажусь в кресло около окна, а Рон — на диван перед страшно заинтересовавшим его пару месяцев назад и в связи с этим незамедлительно приобретенным телевизором. Когда все спортивные программы заканчиваются, Рон целует меня в макушку и уходит спать, а я сижу допоздна и каждый раз, ложась уже почти под утро, недоумеваю, почему же не легла раньше. Наверное, какой-то человек, скрытый чарами или мантией-невидимкой, не хочет, чтобы я уходила, поэтому каждый вечер укрывает меня пледом, снабжает чашкой наконец-то не кофе, а крепкого черного чая с сахаром, и бережно укладывает мне в руки увлекательнейшую книгу об истории анимагии, восстаниях гоблинов или еще о чем другом.

Засыпая, я представляю, как мне будут сниться мои привычные кошмары, в которых оживут призраки ушедшей жизни, и Рон разбудит меня, успокаивая, убаюкивая в своих больших, теплых руках. И как утром меня опять будет терпеливо ждать, стоя у изголовья кровати, мое привычное всё.

Я счастлива. Непростительно, бесстыже и бесконечно. Судя по косым взглядам соседей и знакомых, быть настолько счастливым человеком в начале XXI века — непозволительная роскошь. Но я все равно счастлива. Оттого, что закончилась война. Оттого, что у меня, несмотря на трагическую гибель брата, есть семья, которая любит меня и всеми силами старается улыбаться. Оттого, что рядом со мной есть самый родной, самый любящий и любимый человек. Оттого, что я ношу под сердцем его ребенка.

Он часто спрашивает меня:

— Все хорошо?

В зеленых глазах бездонное, необъятное море нежности и заботы, которые не исчезнут ни через десять, ни через сорок лет. Но я отвечаю:

— Нет, — и тут же спешу словами и улыбкой разгладить появившуюся меж бровей морщинку и останавливаю поток беспокойств и тревог, продолжая, — все просто превосходно.

Облегчение. И снова счастье. Окутывает, растекается, ползет по венкам и жилкам. Неужели может быть так? После всех ужасов войны, после потерь, крови, боли, ран, побегов и снова потерь, потерь, потерь... Так... по-настоящему? Но, видимо, может. Раз я каждое утро просыпаюсь и вижу насупленные брови, слегка вытянувшиеся в трубочку губы и ладошки, сложенные, как у малыша, под головой. Это — моя идеальная картина. Этот портрет — мое Счастье. Зеленоглазое, взъерошенное и пытающееся быть взрослым, ответственным, как подобает начальнику Аврората, несмотря на острые, худощавые мальчишеские коленки и озорной огонек в глазах.

Лениво потягивается и становится до смешного похожим на толстого, нежащегося на солнышке кота, которого все почему-то до сих пор считают ответственным за поимку мышей в доме. Рука наощупь тянется назад, на тумбочку за очками, а губы тем временем уже растягиваются в улыбке, за секунду до того, как открываются эти бесконечные глаза с сонными смешинками в глубине.

Легкий, почти невесомый, но разливающий по всему телу тепло поцелуй.

— Со-о-олнце. Доброе утро!

— Доброе, Гарри.

— Давно не спишь?

— Не знаю. То сплю, то не сплю. Но я в порядке, в порядке. Давай еще поваляемся?

— Рабо...

— Опять! — вдруг ужасно захотелось покапризничать. И клубники со сливками. — Гарри! Ты дома почти не бываешь! Почему на работе не женился? Зачем тебе Джинни?

Улыбается и опускается обратно на кровать.

— Затем, что Джинни — мое рыжее солнышко. А без солнышка люди, пусть и волшебники, жить не могут. Хочешь чего-нибудь? Клубники со сливками?

— Как ты?.. — но он уже уходит, хитро улыбаясь. А через несколько секунд я слышу грохот опрокинутого стула и звяканье посуды и не удерживаюсь от хихиканья.

— Джинни!

— А что я?

Неразборчивое бормотание. А потом — шипение подключенного к сети камина.

— Доброе утро, Кингсли. Прости, не смогу сегодня прийти. Да нет, все в порядке. Нет-нет, пока еще рано... Просто захотела побыть со мной, я так редко и мало дома бываю, а с ней сейчас надо почаще быть. Да, конечно, буду беречь, как зеницу ока. Вон, сидит, улыбается. Ну, я полетел тогда. Да, спасибо. И тебе. Удачи!

— Доброе утро, Тревор.

Мерлинова борода, без этой жабы не обходится ни одно мое холостяцкое утро. Ее тоскливое старческое кваканье лучше любого будильника.

Лонгботтом, ты когда-нибудь найдешь достойное приключение на свою достойную задницу и проснешься не в этой квартире на окраине магического Лондона? Очевидно, нет.

Жизнь текла своим чередом и не собиралась меняться. Учебный год — Хогвартс, лето — эта квартира, Мунго, друзья (только по субботам), и снова по тому же сценарию.

Странно, но после войны остались все те же проблемы. Родители в Мунго, с тем лишь отличием, что их, как ближайших родственников героя войны, перевели в другую палату, с новыми перинами и цветами на подоконниках. Остались и природная застенчивость, и способность все время влипать в неприятности, только переросли они со временем в замкнутость и любовь к одиночеству. Остались оболтусы-студенты, только теперь они были каким-то чудом доверены мне, как ученики, а не как сокурсники, и учились искусству выращивать мандрагор, выдавливать сок из бубонтюберов и искать ингредиенты для Волчьего зелья. Иногда мне кажется, что я тот самый человек, у которого есть все. Работа, друзья, квартира. А еще у меня есть Ханна. Милая, добрая Ханна, которая заметила меня, которой было наплевать на тот барьер, что я воздвиг вокруг себя. Она, как белка в колесе, упрямо бежала, ломилась дальше и не собиралась останавливаться.

Когда я впервые столкнулся с ней при входе в отделение Мунго, где лечили от особо тяжелых проклятий, не мог и представить, что она займет в моей жизни столько места и мне это понравится так, что без нее не сможет спокойно, правильно пройти ни один день.

— Доброе утро. Отдел по лечению с особо тяжелыми проклятиями. Мистер и миссис Лонгботтом.

— Одну секунду. Молодой человек... Молодой человек, это ручка, а не расческа. Положите ее на место и идите к родственникам, они ждут вас. А вам, мистер Лонгботтом, как обычно, пятый этаж. Вот пропуск.

Знакомая дверь. Знакомый коридор. Прямо, потом направо и потом... Налетев на что-то одуванчиково-желтое, порхающее и невесомое, я не сразу понял, что это девушка в фирменном халате Мунго, которая явно куда-то торопилась. И в ней определенно было что-то ускользающе знакомое. Как сон. Как прошлая жизнь.

— Изви... Невилл!

— Ханна? О. Привет. Очень рад!

И сразу.

— А как же ты?

— А ты?

— Как ты тут?

— И давно?

— Достаточно, чтобы уже называться по имени, а не "Эй, девушка, раз вы помогаете, так помогайте, принесите же скорее...". Твоих родителей не вылечили?

— Нет. И я все так же навещаю их каждое воскресенье.

— Пойдем. Я провожу тебя.

— Я, вообще-то... Ну ладно.

И вот сейчас она опять сидит на моей кухне как ни в чем не бывало, успел я только выйти из ванной и заварить кофе. Вечно о чем-то щебечущая, порхающая, как мотылек, и светящаяся, просто брызгующая радостью, теплом, счастьем. Кажется, ее ничто не может огорчить. Она бывает задумчивой, рассеяной, но грустной — никогда.

Она есть. Просто есть, и больше ничего не нужно. Для счастья? Нет, для жизни. Для того, чтобы было, ради чего просыпаться в воскресенье и идти в Мунго, чтобы было, кому улыбаться во все остальные дни. Есть эта улыбка, эти волосы, мелкими кудряшками рассыпающиеся по щекам и шее, эти тонкие, заботливые руки. Все это есть. И больше ничего не нужно.

Прежде всего, хочу извиниться перед моими дорогими читателями за то, что так долго не было новых глав. Спасибо.

_________________________________________

Темнота. Я люблю темноту. В ней легче думается. И мысли такие громкие, что слышно каждый вздох, каждый выдох, они почти ощутимы. И не нужно прятаться и прятать от кого-либо свои чувства. Хоть кричи, все равно никто не узнает.

А еще все те люди, которые думают, что чета Малфоев — упивающаяся обществом друг друга пара, не увидят, что мы лежим на самых краях огромной кровати, как можно дальше друг от друга. Нас не сближает ни физически, ни мысленно ничто, кроме тоненькой ниточки, тянущейся от края до края, — нашего сына, которого мы оба любим до безумия. Но даже он не делает Асторию ближе, чем девушку с такой же фамилией, как у меня.

И тишина. Такая, что слышно любой звук в огромном семейном поместье. Отец, не спящий уже которую ночь, ставит бокал с виски на стол. Скорпиус тихо вскрикивает во сне. Мать скрипит кроватью этажом выше. Астория всхлипывает совсем рядом. И громче всего, так, что рызрывает перепонки, убийственно равномерно стучит мое сердце. Не сбиваясь. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. Замедляющийся поезд.

Оно билось так всегда. Когда я шел к Распределяющей Шляпе. Когда называл Грейнджер грязнокровкой. Когда видел мертвое тело Диггори. Когда почти убил Дамблдора. Когда лишил девственности двух пятикурсниц на выпускном балу. Что бы ни испытывал его обладатель, оно всегда двигалось в одном и том же ритме, не сбиваясь, не ускоряясь, но и не останавливаясь.

Когда же уже этот поезд доедет до пункта назначения?

Я никогда не был великодушным гриффиндорцем и не хранил свою жизнь, как зеницу ока, просто потому, что есть люди, нуждающиеся во мне. Во-первых, их нет. А во-вторых, я хотел и хочу умереть. Ведь всем от этого будет легче, разве нет?

— Драко Люциус Малфой, клянетесь ли Вы любить эту женщину в болезни и в здравии, в горе и в радости, всегда, пока смерть не разлучит Вас?

— Клянусь.

— Астория Изабель Гринграсс, клянетесь ли Вы любить этого мужчину в болезни и в здравии, в горе и в радости, всегда, пока смерть не разлучит Вас?

— Клянусь.

Эти фразы и тоненькая ниточка Непреложного Обета навсегда связали семьи Малфоев и Гринграссов, до конца жизни обеспечили достойным материалом для статей Риту Скитер, осчастливили ребенком и уймой денег новоиспеченную миссис Малфой.

И заставили Драко Люциуса Малфоя впервые в жизни почувствовать себя несчастным.

Моя жизнь превратилась в ожидание. Каждый день я проживаю в ожидании очередной ночи. В ожидании тишины и темноты, которые спасут меня от этого мира, от этой жизни, от воспоминаний. И от самого себя.

Мы победили! Я была готова прыгать, как маленькая девочка, когда до меня наконец-то дошло. Больше нет войны. Больше нет страха. Больше нет писем родителям и детям, чьи самые близкие люди погибли. Больше нет красноглазого змееподобного чудовища.

— Альбус! Альбус! Мы победили! Понимаешь? Победили! — вбежав, несмотря на годы и пережитые потрясения, в кабинет директора, я устремилась к портрету Дамблдора.

— А победили ли? Я горжусь всеми вами, Минерва. Тобой в особенности. Место директора Хогвартса в надежных руках. Но Хогвартса ли? Что стало со Школой? Ее больше нет. Как нет и многих ее учеников. Какой ценой далась нам эта победа? Волдеморт погиб не один. Даже в последние часы существования он погубил стольких людей. Столько матерей осталось без сыновей. Столько сыновей — без отцов. Столько сестер — без братьев.

— Ни одна война не обходится без этого, Альбус. Нельзя так говорить! Многие выжили! Они восстановят Школу. Они почтут память погибших тем, что будут жить в мире, где нет страха! Больше никто не погибнет.

— Может быть, ты и права, Минерва. Может быть, права.

— Мне пора, Альбус. Скоро ты увидишь: мы сделаем все, что в наших силах, чтобы жизнь без войны была беззаботной, спокойной и счастливой.

Альбус не прав. Я убеждена в этом до сих пор. Ведь Хогвартс действительно восстановлен, и в нем учатся дети тех, кто пережил эту войну. Теперь они живут счастливо, без опасений, что на утро убьют их или их семьи. Они женятся, растят детей, отвозят их на вокзал Кингс-Кросс. Дети приезжают в Хогвартс, где я встречаю их, как делала это всегда, только теперь уже в качестве директора. Я готова принять их и учить, какими бы они ни были. Я всегда начинаю свою речь со слов о войне. Не потому, что они не знают, а потому, что они должны помнить: эта школа держится благодаря тем, кто прошел эту войну, и они учатся здесь потому, что храбрейшие волшебники сражались за их свободу и мирную жизнь.

И все эти дети чтят память тех, кто уже никогда не вернется. Видят затуманенные дымкой воспоминаний глаза родителей и тоже помнят.

Война закончилась. Мы победили.

Дорогие мои читатели, подписчики и просто посетители Фанфикс.ру!

Сказать, что я вас всех очень люблю, хоть и не зная лично, — не сказать ничего. Огромное вам спасибо за то, что вы есть, потому что именно вы и этот сайт вдохновили меня на написание этого фика. Отдельное спасибо, конечно же, тем, кто читал, комментировал и ждал новых глав.

Фанфик закончен. Наверное, может показаться, что мало глав, что события слишком отрывочны и не интересны. Но в моей голове, собственно, так и не сложилось и не могло сложиться окончательного и абсолютно полного представления о книгах Джоан, о Войне, о героях. Я попыталась выразить на бумаге то, как люблю Поттериану и как представляю себе все то, что происходило с героями после Победы. Именно этих героев считаю ключевыми, поэтому только о них и написано.

Просто большое вам спасибо!

Конец.