Венок сонетов (джен)

1. Его глаза на звёзды так похожи,

но с пламенем сравним ли звёздный свет?

Кого-то манит он с небес, быть может,

но на земле его не встретить, нет.

Есть те, что греют, — он другой породы,

он только принимает, не даёт.

Кичится чистой кровью, древним родом,

как будто что-то вправду значит род.

Он раздаёт так щедро галлеоны,

но не способен чувство подарить.

Таков он, Люциус, один на миллионы,

никто его собою не затмит.

Улыбка на устах, в глазах — печаль.

Он лёд и пламя, платина и сталь.

2. Он лёд и пламя, платина и сталь.

Средь равных — бог, и высшими обласкан.

А низших никогда ему не жаль,

он вырос и давно не верит сказкам.

Когда бы в мир явилось божество,

надменностью затмившее героев,

сомнений в этом нет ни у кого, —

его бы люди нарекли Малфоем.

И в чём его загадка, в чём секрет?

Себя не выдаст даже и случайно.

И пусть сгорит от любопытства свет,

пытаясь разгадать Малфоя тайну.

Хоть в прежние века судили строже,

не обошлось в семье без вейл, быть может.

3. Не обошлось в семье без вейл, быть может.

Хоть этот род кичится кровью чистой,

но представители его на вейл похожи, —

об этом шепчут клерки и министры.

Судите сами — волосы и кожа,

и вечно гордый нрав, надменный вид.

— Не обошлось в семье без вейл, похоже, —

жене иной волшебник говорит.

Другой вздохнёт, слезу смахнёт украдкой:

что толку о несбыточном мечтать,

в надежде смутной раздобыть хоть прядку

его волос, над ней поколдовать...

Рождён он править и умы смущать,

и на роду написано блистать.

4. И на роду написано блистать, —

отмечен ярко роскоши проклятьем.

О, узкий круг, где все умеют лгать!

О, высший свет, где души словно платья!

Но что же наш герой? Лосось в воде —

вот так он плавает в кругу сем тесном.

Любви не ищет он ничуть, нигде —

не по любви готов и взять невесту.

Лишь высший долг да родовая честь

лежат на нём венцом монархов древних.

Не видит разницы меж "было", "будет", "есть",

беспечно близя результат плачевный.

А, между тем, поверите ль вы в это:

ум тяготится суетностью света...

5. Ум тяготится суетностью света,

ум рвётся ввысь и просится летать.

Но снова родовая честь задета —

и надо брешь стремительно латать.

В круговороте танцев ритуальных

расписан каждый вздох и каждый шаг.

Нет места для восторга и печали,

есть надобность держать себя в руках.

Ежовой рукавицею традиций

вновь стискивает сердце ритуал.

Малфоем быть сумей, раз уж родился.

И вечный долг как вечный идеал.

Бывает он до крайности сердит,

но по привычке давний кодекс чтит.

6. Но по привычке давний кодекс чтит

наш Люциус, и в том — его ль заслуга?

Он так взращён, он сына так взрастит, —

союзника имел чтоб, а не друга.

Пред высшим — в прах, а подчинённых — в пыль,

искусство льстить легко струится в венах.

Он держит спину и слагает быль,

в надежде, что ей стать дано легендой.

И если б захотел сменить он роль,

есть правил свод, и он всегда на страже.

Малфой — некоронованный король

в величественном спеси антураже.

И круглый год, зимою, как и летом,

в гордыню лишь душа его одета.

7. В гордыню лишь душа его одета,

но на него взирая сквозь года,

я доверяю вновь чутью поэта,

оно не изменяет никогда.

Есть благородство в сердце у злодея,

таится свет на дне подземных вод.

К замку ты ключ сумей найти скорее,

лишь тот, что эти двери отопрёт.

Как жемчуг спит под раковиной бедной,

как добродетель тщится скрыть порок,

так был бы я невеждою последним,

коль разглядеть в нём светлого не смог.

Но драгоценности свои он так хранит,

как русла рек, что спрятаны в гранит.

8. Как русла рек, что спрятаны в гранит,

не замедляют бег под глины толщей,

так вряд ли можно навсегда укрыть

душевное тепло под маской волчьей.

Коль преуспел ты в этом — смерть судья!

Волшебник, маггл — она лишь всех рассудит.

Не избежать нам этого, друзья,

не угадать, в какой момент то будет.

Что делать нам, погрязшим во грехах,

лелеющим тщеславные надежды?

Беречь огонь, чтоб вовсе не зачах.

И вовремя стирать свои одежды.

Тот знает, кто волхвом слывёт умелым:

блажен вкусивший плод, что сорван зрелым.

9. Блажен вкусивший плод, что сорван зрелым.

Блажен ушедший вдаль от стен родных.

И тот блажен, кто в зле окаменелом

узреть ростки сумеет дней иных.

Ты так беспечен, мой герой прекрасный!

Ты так самонадеян и упрям,

вновь отрицая то, что видно ясно:

на этот раз ты угодил в капкан.

В старинных книгах есть на всё ответы,

но молодость бежит от этих книг.

И ты отверг полезные советы,

грядущее разрушив в краткий миг.

Скажу тебе, мой друг, не убоюсь:

блажен познавший истин горький вкус!

10. Блажен познавший истин горький вкус.

Но мы десерты любим беззаботно!

Целительная сила зелий — плюс,

но горечь отобьёт от них охоту.

Мой светлый ангел, что он предпочтёт?

Какие яства выберет и вина?

В водовороты страсти увлечёт

меня или удержит над пучиной?

Предложит неказистый, кислый плод

или осыплет спелыми плодами?

Мой ангел снова вдаль меня зовёт,

вновь соблазняет дивными дарами.

Никто назвать его не сможет смелым —

его зовут изысканным, умелым...

11. Его зовут изысканным, умелым,

и опытным, и скрытным, и лгуном.

Кого-то целовал он под омелой,

кому-то рай открыл в саду ночном.

Кого-то соблазнил он мимоходом,

других он, словно крепость, осаждал.

С одними был надменным, ловким, гордым,

других речами льстивыми он взял.

Кому-то подарил бесценный опыт,

кому-то дал бесценный артефакт.

Но бросил всех. Ни слёзы и ни ропот

не перепишут, не отменят акт.

Хоть яд вливает за один укус,

ему в лицо никто не скажет: трус!

12. Ему в лицо никто не скажет: трус!

Зачем? К чему? Себе дороже выйдет.

Но я уже расплаты не боюсь.

Пусть наконец себя он сам увидит!

Как мог предать он то, чему служил

отец его, и дед его, и прадед?

Он чистотою крови дорожил —

вот высота. С неё придётся падать.

Игра опасна, ставки высоки,

самонадеянность — оружье идиотов!

В карманы прячут карты игроки,

рядясь в обличья верных патриотов.

Спасенье есть. Всегда есть где-то рядом,

но страха он уже отравлен ядом.

13. Но страха он уже отравлен ядом,

а страх парализует точный ум.

Теперь прибьют напасти, будто градом,

сломает спину ноша тяжких дум.

Финал бесславен! Нет нигде покоя.

Но воля к жизни побеждает стыд.

Достойным быть? Достойным быть Малфоем?

Вопрос стоит лишь: быть или не быть!

Так извернись, мой друг, надень личину,

подальше спрячь достоинство и честь —

ты всем рискнул и ринулся в пучину.

Отныне сам несёшь свой тяжкий крест.

Последствия продумывать бы надо,

себя с кошмарным монстром ставя рядом.

14. Себя с кошмарным монстром ставя рядом,

вознёсся высоко в своих мечтах.

Куда низвергнут будет? В дебри ада?

Иль ад найдёт теперь в земных местах?

Где спесь его? Где гордость и презренье,

чем упивался сладострастно он.

"Вот жизнь. Не нарушай её теченья!" —

хранят скрижали древний сей закон.

Остались только крохи и обломки,

присыпанные фейскою пыльцой.

Увы, плохим наследством для потомков

похвастать можешь, бедный мой герой!

Он сломлен, жалок, духом нищ, но всё же:

его глаза на звёзды так похожи...

15. Его глаза на звезды так похожи.

Он лед и пламя, платина и сталь.

Не обошлось в семье без вейл, быть может,

и на роду написано блистать.

Ум тяготится суетностью света,

но по привычке давний кодекс чтит.

В гордыню лишь душа его одета,

как русла рек, что спрятаны в гранит.

Блажен вкусивший плод, что сорван зрелым.

Блажен познавший истин горький вкус.

Его зовут изысканным, умелым,

ему в лицо никто не скажет: трус!

Но страха он уже отравлен ядом,

себя с кошмарным монстром ставя рядом.