Свадьба (гет)

— Рональд Билиус Уизли, берёшь ли ты эту женщину в жёны? Клянешься ли ты любить её, утешать её, уважать её и поддерживать её — в здравии и болезни, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас?

— Да.

— Лаванда Вайолет Браун...

…Примерно через час после того, как был разрезан свадебный торт, Гарри Поттер понимает, что количество выпитого значительно превысило его скромные возможности, и ненадолго покидает большую гостиную дома на площади Гриммо, 12.

Скоро — относительно — он возвращается, но дальнейшему выполнению нелегких, хоть и почетных обязанностей шафера мешает естественная убыль гостей за столом. В частности, отсутствуют счастливые молодожены — и некий внутренний голос смутно намекает ему, что дело здесь вовсе не в их желании уединиться. Гарри горько вздыхает, предвидя неприятности, но долг превыше всего.

Тяжелые двери гостиной мягко чмокают, отрезая музыку и возбужденный шум голосов; Гарри замирает на месте и слышит другие звуки, более характерные, если можно так выразиться, для этого дома. Вот, например… Из комнаты, которую сегодня утром гордо поименовали комнатой невесты — и откуда с позором выставили его самого, хозяина дома, между прочим! Гарри осторожно заглядывает и видит новобрачную, взахлеб рыдающую на плече у подружки. Бледно-голубое платье свадебное безнадежно измято, прическа — чудо парикмахерской магии — окончательно растрепалась. Правда, подружкиному сари пришлось куда хуже — размазанные по нему помада и тушь выглядят, надо признать, совсем не аутентично.

— Дочку, — всхлипывает Лаванда, — …и назвать ее Парвати! Я, может, из-за этого... — дальнейшее теряется в рыданьях, и подружка осторожно, хотя беречь уже, в общем, нечего, гладит сбившиеся русые локоны — звон бесчисленных серебряных браслетов странно успокаивает — и кивает в такт. Она-то, в отличие от невесты, замечает все и посылает непрошеному гостю испепеляющий взгляд черных глаз. Гарри охотно и поспешно ретируется. Что же, полдела сделано: молодая жена найдена и под присмотром, а ведь он был вовсе не уверен, что отыщет ее — так же как не уверен сейчас, какой исход поисков устроил бы его больше.

Он сворачивает за угол: еще один звук заставляет его задуматься, долго ли придется стучать, и сможет ли он, в крайнем случае, выломать замок — но неприметная дверь в конце коридора открывается от первого толчка. Вот именно, толчка, обхватив который, на полу восседает — или возлежит — счастливый новобрачный. Белый галстук расстегнут, темно-синий фрак напоминает грязную тряпку, волосы… Ну, волосы всклокочены всегда. Тут же, на полу, валяется палочка. Но, кажется, ничего еще не случилось: чисто, пахнет только хвойным освежителем воздуха — Рон, похоже, просто в отключке.

Гарри окликает его, не слишком надеясь на ответ, но Рон немедленно открывает глаза, в которых так и плещется огневиски, и, будто продолжая начатый разговор, изрекает:

— Я все понял, Гарри — это невозможно!

Гарри почти не удивляется, безропотно садится рядом и ждет. Продолжение следует:

— Невозможно, Гарри — пятерых мне ни за что не прокормить! А меньше нельзя, Гарри, никак нельзя — мама обидится, я точно знаю, обидится, потому что…

Он поднимает руку, некоторое время созерцает растопыренную пятерню, сжимает кулак, а потом принимается считать, разгибая пальцы:

— Потому что Билли — раз, Чарли — два, Фред — три, Джордж — четыре, и девочка — обязательно одна девочка, Гарри, Гермиона — это пять!

Гарри снова вздыхает, не понимая сам, разочарованно или облегченно:

— Не знаю, как мама, Рон, а Лаванда точно обидится, если ты будешь здесь сидеть. Пойдем — это же твоя свадьба!

— Обидится, — с пьяной убежденностью повторяет Рон, — все на меня обижаются, не знаю почему. Мама обижается, Лаванда обижается, Джинни обижается, — пальцы опять идут в ход.

— Почему обижается Джинни, ты знаешь, — замечает Гарри, поднимаясь, — Потому, что ты ни с того ни с сего решил жениться. Надо просто подождать, она привыкнет и перестанет, вот и все. Сам понимаешь, они с Гермионой…

— Перестанет? — недоверчиво вопрошает Рон — судя по всему, он не слышит и половины. — Скажешь ей, чтоб перестала?

— Скажу, скажу, — Гарри тянет Рона за руку, тот отмахивается, невнятно бормоча:

— И лапочка-дочка… Не прокормишь… Пятерых…

— А Лаванда сказала, что назовет ее Парвати, — в приступе отчаяния выдает Гарри.

— Мою Гермиону? Парвати?! Какая еще…

Разгневанный Рон пытается встать — вернее, воздвигает себя во весь рост и, тщетно стараясь удержать равновесие, хватается за бронзовую цепочку, свисающую с бачка. Цепочка рвется, Рон с грохотом рушится на пол — Гарри еле успевает отскочить — и тут же, как ни в чем не бывало — слишком велико возмущение — возобновляет процесс вставания.

— Какая еще Парвати? А, Парвати… Да…

Добившись, наконец, максимально возможной в его состоянии устойчивости, он зачем-то грозит Гарри пальцем и веско заявляет:

— Брак — это компромисс! Компро-мисс! — На секунду он мучительно задумывается. — Или компро-миссис! Если моя жена хочет… да, если она хочет, я согласен — пусть будет Гермиона Парвати! Я ей так и скажу… вот прямо сейчас пойду и скажу!

Гарри остается только задавать направление и поддерживать исполненного решимости Рона в вертикальном положении — и не обращать внимания на бессвязный монолог:

— Гермиона Парвати… Гермиона Парвати Уизли… Мне уже жалко ее, Гарри — за что бедной малышке такое имя? Гермиона Парвати Уизли…

— Осторожно, угол!

Последнее звучит как нельзя кстати — потому что за поворотом их поджидает разъяренная новобрачная:

— Какая еще Гермиона?! Парвати!

Караулила, наверно, — тоскливо размышляет Гарри, не рискуя соваться в семейные разборки. Лаванда — к несчастью? — совершенно трезва, хоть и заплакана донельзя, и явно намерена расставить точки над i,а подружка невесты, похоже, во всем с ней солидарна, так что помощи ждать не приходится. Он умоляюще смотрит на нее, черные глаза снова вспыхивают гневом и гаснут, она что-то шепчет Лаванде на ухо, бирюзовое сари чуть слышно шелестит, и звякают браслеты.

— Хорошо, — сдается Лаванда, — в крайнем случае Парвати Гермиона!

— А по алфавиту? — наступает Рон, уже позабывший о компромиссах, — По алфавиту Гермиона первая! И во всех списках…

Они замолкают, как по команде, яростно меряя друг друга взглядами — и вдруг Рон судорожно дергает кадыком, словно собираясь заплакать, хватается за живот, сгибается в три погибели, и его выворачивает — прямо на пышные бледно-голубые оборки многострадального свадебного платья.

Еще через час гладко причесанные и тщательно умытые молодожены — трезвый Рон в коротковатых брюках и свитере Гарри, молчаливая Лаванда в запасном малиновом сари — стоя у камина, провожают последних гостей.

Сзади тревожно и бдительно переглядываются шафер и подружка невесты — но свадебная церемония завершается без потерь.

Мгновение блаженной тишины пролетает слишком быстро.

— Падма, ты с нами?

Она презрительно дергает плечом:

— А ты как думал!

Портал. Ночь. Хорошо, что полнолуние — рассеянно думает Гарри. Холодный ветер треплет сари — малиновое и бирюзовое.

— Давай, Лаванда! — кричит Падма. Лаванда поворачивается и швыряет букет: он летит, катится, скользит по наклонной, гладкой, отражающей лунный свет мраморной плите и останавливается, закрывая — почти целиком — недлинный столбик выбитых на ней имен, так что видны только верхние два — «Гермиона Грейнджер», «Парвати Патил» и дата смерти внизу, одна на всех.

— Теперь к моим? — нерешительно спрашивает Рон и берет Лаванду за руку.

— Идем, — кивает Гарри. Действительно, аппарировать уже не нужно, ведь здесь совсем недалеко — несколько шагов по дорожке.