The moment to live (гет)

2 мая 1998

Те первые часы жизни после победы Гарри помнил очень отчетливо. Помнил, как посреди ночи, когда закончилась битва, они с Роном и Гермионой ушли в башню Гриффиндора — знакомую, родную, большую часть времени из последних семи лет служившую ему домом. Они не стали ложиться спать — просто сдвинули кровати в спальне мальчиков седьмого курса и сидели там в тишине. Рон и Гермиона, кажется, держались за руки, но это уже не могло удивить. В глубине души Гарри, наверное, всегда знал, что однажды эти двое осознают природу своих чувств и откроются друг другу.

Никто из них троих не произнес ни слова. Гарри был уверен, что и Рон, и Гермиона сейчас заново переживают недавние ужасные, полные отчаяния часы, когда ничего не было ясно, пытаются прогнать из головы картины с телами погибших в Большом зале, возможно, думают о будущем... Еще пару часов назад все казалось совершенно неопределенным — где-то витала призрачная, почти неощутимая надежда на победу, шевелились мысли о том, что нужно для нее сделать... но о том, что делать после нее, казалось, никто не задумывался.

Впервые в жизни Гарри понял, что совершенно не представляет, чем ему стоит заняться. Последние два года он прожил, зная, что однажды ему придется встретиться с Волдемортом лицом к лицу, и был не в состоянии предугадать результат этой "встречи" и — честно говоря — совсем не думал о том, что же будет потом.

Это мистическое "потом" наводило на сотни разных размышлений, но Гарри чувствовал себя слишком вымотанным для того, чтобы беспокоиться о чем-то. Он тогда не заметил, как уснул, а проснулся оттого, что ему в глаза било солнце. Он сощурился, осознав, что забыл ночью снять очки, и сел, отворачиваясь от слишком яркого света.

Рядом лежала, свернувшись в клубок, Гермиона — даже во сне у нее было напряженное лицо, как будто ее снова преследовали кошмары прошедшей войны.

Гарри отстраненно подумал — а прошла ли она? Чтобы утверждать это, еще слишком многое предстоит сделать, проконтролировать...

— Гарри? — спросил неизвестно откуда хрипловатый голос Рона, и Гарри огляделся в поисках друга. Тот сидел на чьей-то кровати, прислонившись к стене и прижав к себе ноги, и выглядел настолько привычно в этой позе, в этой комнате, что Гарри даже на миг подумал — не приснился ли ему весь этот год... Но под глазами у Рона красовались синяки — совсем не похожие на те, что возникают от предэкзаменационной зубрежки, — на подбородке темнел шрам с запекшейся кровью, а лицо не выражало абсолютно ничего.

— Привет, — ответил Гарри, когда пауза затянулась. — Сейчас что — утро, день?

— Час дня. К нам уже заглядывал Невилл, но решил, что лучше дать нам... отдохнуть.

Отдохнуть.

Отдохнуть сейчас можно было, только провалившись в очень глубокий и крепкий сон, Рон это понимал и был... довольно оптимистичен.

— А ты почему не спишь?

Рон пожал плечами и неловко ответил, отведя глаза:

— Боюсь того, что может присниться.

До этого он, кажется, открыто признавал своим страхом только арахнофобию, и сейчас это заявление живо напомнило Гарри о том, что они все пережили.

Гарри с какой-то проснувшейся паникой подумал о том, что ночью они ушли сюда, забыв обо всех остальных, — в то время как там, внизу, осталось множество других людей, вряд ли успокоившихся и ставших счастливыми от одного только факта победы. Все сегодня понесли какие-то потери, у всех остались шрамы на сердцах и телах...

Гермиона резко дернулась и перевернулась на спину, и — Гарри не успел даже моргнуть — возле нее тут же оказался Рон. Гарри отвел глаза, правда, нисколько не чувствуя себя третьим лишним, и подумал, что кошмары, наверное, будут сопутствовать им всю оставшуюся жизнь.

Гермиона слегка покраснела, поприветствовала мальчиков и, зевая, предложила спуститься вниз.

То есть пойти ко всем остальным.

Гарри не мог не понимать, что это необходимо, что однажды все равно придется оказаться на людях, — но сейчас он как будто примерз к месту. Идти туда, в толпу людей, принимать от них слова сочувствия, поздравления, видеть перекошенные лица и заплаканные глаза...

Гермиона сжала его руку и робко улыбнулась, и Гарри медленно встал, краем глаза отметив, что Гермиона уже привычным жестом переплела пальцы с Роном. Он вздохнул и сказал:

— Идемте.

* * *

Хогвартс оказался таким, каким Гарри его мог видеть разве что только в кошмарах: стены были разрушены и местами повалены, на полу лежали толстые мраморные куски, темнели лужи крови, была рассыпана земля и остатки каких-то растений. Отовсюду шел гомон — как будто в каждом помещении находились люди, много людей, и все они о чем-то негромко, но настойчиво спорили.

В Большом зале было очень людно — видимо, они как раз успели к какому-то приему пищи. Студенты и взрослые сидели вперемешку, все — в измятой, запачканной одежде, с только-только умытыми лицами, закрывающимися глазами и камнями на душе.

Гарри инстинктивно направился к столу, который когда-то был гриффиндорский, и потянул друзей за собой. Как только они трое вошли в зал, почти все голоса стихли, и только кое-где был слышен тихий шепот. Гарри сел за стол и окружил себя и друзей заклятием Оглохни, думая о том, что лучше было, наверное, прийти сюда в мантии-невидимке.

Он не знал, какое чудо заставило окружающих людей оторвать от них взгляды и дать спокойно поесть, — возможно, это безотказно действовал пристальный, почти убийственный взгляд Гермионы, направленный на каждого, кто хотел подойти к ним или заговорить, — или то, что у всех троих прямо под руками лежали волшебные палочки. Но, так или иначе, первые минуты они просидели в тишине. Голоса постепенно нарастали — люди, поглазевшие на живых и даже вполне здоровых героев, решили, что можно дать им еще несколько минут натянутого спокойствия, и начали переговариваться между собой.

Первым, кто приблизился к Гарри, Рону и Гермионе, был Невилл — он подошел и, может и не без робости, но довольно спокойно сел рядом. Он не стал ничего говорить, но Гарри включил его в зону действия заклинания и, когда молчание стало действовать на нервы, наконец спросил:

— Как ты?

Невилл усмехнулся — это была странная, почти неживая полуулыбка, и при виде нее Гарри почти вздрогнул.

— Я жив, как видишь. И готов... жить дальше.

Это как будто было единственное, что Невилл хотел сказать — он поднялся, похлопал Гарри по плечу и сказал:

— Не надо ни в чем себя винить. Ты помог им — помогай и дальше, только нервы береги.

Эти слова не были ни фальшивым поздравлением, ни неискренним сочувствием, и Гарри с неожиданным приливом осторожного оптимизма подумал, что он сможет справиться со всеми последствиями. Насущные дела ведь не могут быть страшнее Волдеморта, так?

После того, как Невилл отошел, начали подходить и другие. Однокурсники. Члены Отряда Дамблдора и Ордена Феникса. Преподаватели. Какие-то взрослые, видимо, примчавшиеся на помощь своим детям или Хогвартсу, или жители Хогсмида. Кто-то совершенно незнакомый, кого Гарри не мог определить ни в одну категорию.

Все эти волшебники постепенно походили к ним с Роном и Гермионой: садились рядом, напротив, вставали по бокам... Кто-то что-то говорил — что-то явно малозначащее, произносившееся скорее из желания хоть как-то соприкоснуться с Мальчиком-Который-Выжил-Дважды, чем с надеждой на что, что они будут услышаны.

В какой-то момент Гарри увидел Джинни — среди толпы мелькнули ее рыжие волосы, — а затем вперед вышли и остальные Уизли. Гарри, не говоря ни слова, встал (окружающие мгновенно расступились), как во сне сделал несколько шагов вперед и попал в объятия кого-то явно своего, близкого — кажется, миссис Уизли, а может, мистера Уизли или кого-то из мальчиков.

Перед глазами всплыл их кружок и лежащий в центре неподвижный Фред — и Гарри отступил на шаг, ища взглядом Джорджа.

— Он остался там... там, у гроба, — Джинни говорила очень тихо, но ее услышали, кажется, все — и восприняли это как побуждение к действию.

Была середина дня второго мая, и жизнь, хоть и казалась кому-то законченной, только начиналась, набирала обороты и пыталась растолкать всех, кто остался в живых.

3 мая

— Ты... ты только больше не делай так, ладно? — попросила Джинни, закусив губу. — Я понимаю, правда понимаю, что тебе нужно было притвориться мертвым, но...

— Джин, — Гарри обхватил ее руки своими ладонями и взглянул ей прямо в глаза. — Я не мог знать, что он потащит меня к вам. Прости меня, я не подумал о том, что вы почувствуете... — Он закрыл глаза, на миг попытавшись представить, какой была бы его жизнь без Джинни. Не получилось, но он был и рад этому. — Я пойму, если ты сейчас предпочтешь... уйти, — слова давались ему нелегко. — Но я... ты была последним, о чем я подумал в лесу, перед той Авадой, и я... я не хочу потерять тебя снова.

— И не потеряешь. — Джинни неуверенно улыбнулась и опустила глаза, как будто пытаясь сдержать слезы. Что-то в глубине сознания Гарри язвительным голосом буркнуло, что все это слишком похоже на сцену из дешевого романа, но он отмахнулся от этой мысли. Какая разница, как это выглядит со стороны? Главное — то, что он чувствует. — Знаешь, я много раз пыталась представить себе, как буду жить после войны... ты в этих представлениях был всегда.

— Мне уже можно идти просить твоей руки у миссис Уизли? — брякнул Гарри, не подумав о том, насколько серьезно Джинни может воспринять это, но она только хихикнула:

— Только когда ты поймешь, чего ты хочешь. Гарри... — Джинни собралась с мыслями и вздохнула. — Ты привык жить в состоянии войны — ну или в ожидании войны — и не знаешь, что тебе делать дальше. Я-то выросла в волшебном мире и примерно представляю, как будут проходить мои дни, а вот ты... тебе надо найти себя. До этого у тебя была одна навязчивая мысль — победить... Волдеморта.

— Джинни...

— Нет, подожди. Другие мысли, конечно, тоже были, но он тебе не давал покоя. Теперь, когда все закончилось, ты просто не знаешь, к чему прицепиться, а все эти ваши мысли по улучшению мира, по созданию порядка... Ты пытаешься чем-то занять себе мозги — уж я-то знаю, знаю, каково это, когда теряешь очень значимую часть своей жизни. — Она на миг замялась. — Просто... просто пообещай, что не будешь ни с чем торопиться, ладно?

Гарри, чувствуя себя слегка не в своей тарелке, но понимая справедливость всех слов девушки, только кивнул.

— Уф, хорошо. — Джинни расслабилась. — Теперь осталось только поговорить с Роном, — хихикнула она.

— По поводу... Гермионы?

Джинни кивнула.

— Наша Гермиона — сильная и вполне самодостаточная. Ей нужна не опека, а поддержка снизу — Рон, мне кажется, не до конца это понимает.

— Ну уж с этим они сами разберутся, — заметил Гарри. Джинни хмыкнула:

— Я не собираюсь лезть не в свое дело. Просто... хочу немного подсказать ему.

— Смотри, не переусердствуй в благих намерениях.

Улыбку Джинни он уже почувствовал, а не увидел.

* * *

10 мая

Вечер был очень душным, и по нависающим тучам и плотности воздуха можно было понять, что ночью пойдет дождь. Гарри задумчиво смотрел, как в камине пляшет, потрескивая, пламя. На душе было неспокойно — он сам не знал, чего ему ожидать

— Ну вот, он уснул, — миссис Тонкс вошла в комнату и, устало проведя по лицу, села напротив Гарри за стол. — Спасибо, что зашел, Гарри, у меня есть ряд вопросов, от которых, к сожалению, никуда не деться.

— Возникли проблемы? — насторожился он.

— Нет... не совсем, — ответила дама. — Просто нужно кое с чем разобраться — но это может и подождать. Гарри, у тебя такой вид, как будто ты скоро свалишься с ног и уснешь прямо тут.

Гарри сел прямее.

— Извините, что-то я...

— Может быть, тебе лучше сейчас отоспаться? Ты и так вымотан, а тут еще и мы...

— Тедди — мой крестник, миссис Тонкс, и...

— Андромеда, — поправила она. — Ты вполне можешь называть меня по имени.

— Андромеда, — неуверенно повторил Гарри. — Тедди — мой крестник, и я не хочу быть безответственным крестным. Тем более, вам с ним действительно нужна... некоторая помощь.

Миссис Тонкс невесело усмехнулась:

— Ну ладно, тогда к делам... Скажу прямо. Я довольно богата — у меня остались и мои персональные, еще блэковские, сбережения, и наш с Тедом семейный сейф... — Она помолчала, так что Гарри буквально физически почувствовал тишину.

Он не мог не восхищаться этой женщиной. Она пережила две войны, и вторая, закончившаяся буквально неделю назад, выбила ее из колеи гораздо больше, чем она показывала. В течение нескольких месяцев она потеряла сразу мужа, дочь и зятя — но, тем не менее, не сдалась, не опустила руки. Перед ним сейчас сидела не миссис Тонкс даже, а Андромеда Блэк — сильная, с невероятной волей. Пусть она и постарела, пусть на сердце появились незаживляемые раны, — она продолжала жить, а не просто существовать.

Андромеда в одиночку справлялась с маленьким малышом, с насущными делами... Гарри не совсем мог понять, откуда у нее столько сил — перенести все это — но, тем не менее, был ей очень признателен за то, что она (хоть и проявляла беспокойство по поводу его здоровья) не суетилась чрезмерно, окутывая его заботой и сочувствием. Этого он бы просто не вынес.

— Так что деньги мне не нужны, — продолжила она, и Гарри встрепенулся, поняв, что слишком задумался. — Но... как ты понимаешь, не в мои годы справляться с малышом, которому еще и полугода нет, в одиночку. Кроме того, он сын оборотня... будет ли это иметь какое-то значение с учетом того, что ему передались гены метаморфомага?.. Но важно скорее то, что нынешнее общество заочно относит оборотней к темным существам. Еще не известно, какие шаги будет предпринимать Кингсли в первую очередь?

Гарри покачал головой:

— Я точно знаю только то, что он планирует начать с Пожирателей смерти. Конечно, большинство из них буквально сбежало с поля боя... но это еще не значит... Я думаю, некоторое время многие всерьез опасались того, что они найдут в себе силы, вновь объединяться и выступят против нас. И, скорее всего, еще не все побороли этот страх, поэтому, как я полагаю, все начнется с Аврората и, возможно, Отдела тайн. А уже после Пожирателей... Не знаю.

Андромеда задумчиво кивнула и спросила:

— А какие планы на будущее персонально у тебя?

— Мне бы самому знать... — Гарри пожал плечами. — Честно говоря, последние два года я прожил в ожидании того момента, когда мне придется столкнуться лицом к лицу с Волдемортом. На пятом курсе я, конечно, хотел пойти в Аврорат после школы, а сейчас даже не знаю. То есть, я, конечно, знаю, что очень многое нужно сделать, но...

— Ты не совсем понимаешь, что именно нужно делать, — подсказала Андромеда. Гарри неуверенно кивнул:

— Знаете, у меня такое двоякое ощущение... с одной стороны, я до смерти устал от всего этого — от тревог, забот... от защитных заклинаний, от страха перед будущим. Так что, наверное, мне хотелось бы отойти от этих ощущений — но с другой стороны, я чувствую, что потом лучше не станет. Сейчас царит полный хаос. Кингсли, конечно, политик и разбирается в том, что нужно сделать, но только с его энергии ничего не получится. Наверное, я им нужен...

— Нужен, — подтвердила миссис Тонкс. Гарри приподнял очки и потер переносицу, на миг прикрывая глаза. — И ты прав, говоря, что потом лучше не станет. Я, может быть, и не могу сказать, что полностью понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но, в любом случае, тебе — самому тебе, для себя — понадобится делать что-то. Поверь мне: это желание придет, причем очень скоро. — Она помедлила. — Могу я дать тебе совет? — Гарри кивнул, вслушиваясь в ее слова. — Пойди у этого желания на поводу. Делай то, что считаешь нужным, важным для общества — иначе ты не успокоишься. А уже потом, когда ты почувствуешь себя действительно невероятно усталым, у тебя получится отдохнуть.

— Просто действовать в соответствии со своими желаниями? — хмыкнул Гарри. — Миссис... э... Андромеда, вы забываете, что мне семнадцать, и я слишком плохо знаю этот мир, чтобы в точности понимать, что от него ожидать. Меня ведь легко может переклинить.

Андромеда покачала головой:

— Я в этом очень сомневаюсь. Видишь ли, ты не такой, как твои ровесники. Точнее, те ребята, с которыми ты учился, тоже внутренне старше остальных семнадцатилетних юнцов, но... Ты повзрослел гораздо раньше. На тебе с самого начала лежала ответственность, которую тебе приходилось признавать. И раз ты не вырос избалованным мальчишкой... то и в ближайшее время не скатишься.

— Как вы справились? — спросил Гарри, прежде чем осознал свой вопрос. — Извините, — он отвел взгляд. — Просто... вам ведь это все знакомо, да? Пусть вы и не были самым ярким лицом после той войны.

— Дело не только в войне, кроме нее было много... всего. А справилась... меня окружали люди, которые ценили просто меня, которым я могла доверять не только в лихое военное время, но и в мирное, что не менее важно. Я не имею в виду то, что на войне я могла им доверять, потому что была связана с их выгодой, нет, — опередила она вопрос Гарри. — Просто есть такие люди, которые в спокойном мире не проживут. Им не хватает азарта, лихости, риска, общих интересов с ними нет... и они отдаляются.

— Сириус был таким? — очередной бездумно слетевший с губ вопрос. Гарри потряс головой, пытаясь понять, что с ним такое.

— Нет, вовсе нет. — Андромеда даже улыбнулась, глядя на то, как Гарри расправляется с неугодными ему мыслями. — Ему, может, и могло быть скучно, но, став старше, он научился сам находить себе занятие. И не забывай, в мирное время он жил в Азкабане, — прямо сказала она. Гарри поежился.

— Простите.

— В этом нет ничего такого. К тому же, это правда. — Андромеда украдкой взглянула на часы, и Гарри тут же спросил:

— У вас есть еще какие-то прось... э... важные дела?

— Пока нет, но мне бы хотелось в числе первых узнать о том, какие реформы планируется провести.

— Да-да, конечно. — Гарри сделал себе мысленную пометку. — Раз это все, тогда... я пойду? Я зайду к вам на неделе — надеюсь, я буду более-менее часто бывать у вас и помогать с Тедди.

Он уже подошел к камину, когда Андромеда его окликнула:

— Гарри?

Он обернулся:

— Да?

— Я читала первое интервью, которое ты дал "Пророку", в том числе и о Снейпе. — Гарри хмуро кивнул, но Андромеда сказала совсем не то, что он ожидал услышать, — вскоре после сражения ты заявил, что он был на нашей стороне и очень помог нам. А совсем недавно...

— Малфои, — понял Гарри. Андромеда кивнула. — Миссис Малфой сказала Волдеморту, что я мертв — там, в лесу. Скорее всего, она хотела попасть к сыну и убедиться, что он в порядке: она спросила у меня, жив ли он.

— Семья... — Андромеда прикрыла глаза. — Что... что ты собираешься говорить о них, когда начнутся допросы и суды?

— Правду. Миссис Малфой — мирный житель, — прямо ответил Гарри. — Насколько я знаю, у нее даже Метки нет. Малф... эм, Драко стал Пожирателем, но он вроде бы тоже ничего не сделал, он даже не убил Дамблдора. А мистера Малфоя я терпеть не могу и по поводу него ничего сказать не могу. Но, знаете...

Гарри задумался и неожиданно понял, о чем говорила Андромеда. Конечно, не было такого, что усталость сняло как рукой, но руки буквально зачесались написать список всех известных ему людей, у которых обязательно возникнут проблемы, и разложить все по полочкам: насколько сильна их вина, много ли они натворили действительно темных дел, действовали ли они полностью по своему желанию, из-за шантажа или, может, под действием страха...

Захотелось просто добиться справедливости.

Гарри повторил эту мысль вслух.

— Спасибо, что рассказал мне, Гарри. — Миссис Тонкс явно задумалась. — После того, как я сбежала с Тедом, Нарцисса поддерживала меня. Если я приглашу ее на чай и случайно получится, что ты в это время будешь у меня — ты ведь не уйдешь сразу же?

Гарри усмехнулся и покачала головой:

— Нет, конечно. Я, фактически, обязан ей жизнью.

— Тогда — скоро увидимся.

Гарри попрощался и шагнул в камин.

* * *

20 мая

— Что? — Гермиона, кажется, никогда в жизни не чувствовала себя настолько буквально застигнутой врасплох.

— Я предложил — давай поговорим о нас. — Рон, старательно игнорируя свое смущение и свои явно покрасневшие уши, улыбнулся. — Ты каким-то совершенно невероятным образом избегаешь этого разговор уже две недели. Гарри с Джинни вон уже все давно выяснили.

— А о чем тут говорить? — Гермиона скрестила руки на груди. — Мне кажется, мы тоже все давно выяснили — еще второго числа, или... или даже на шестом курсе.

Рон не сводил с нее пристального взгляда, и Гермиона закатила глаза:

— Мерлин, ты что, боишься сказать это вслух и просишь меня? Да, можно считать, что мы встречаемся. — Она многозначительно кивнула в сторону его руки, приобнимающей ее за плечи.

— А, ну и отлично, — сказал Рон с облегчением и, сам от себя не ожидая, добавил, — потому что я, наверное, люблю тебя.

Вот теперь Гермиона точно смутилась.

1 сентября

Рон резко дернул на себя дверь купе, и та громко захлопнулась. Гермиона, поджав губы, недовольно взглянула на него, но Рон только мотнул головой.

— Никак не пойму, в чем дело, — раздраженно сказал он, садясь рядом с Гермионой. — Это просто... неправильно, понимаешь?

Гарри кивнул в ответ, а Гермиона примирительным тоном сказала:

— Они все понимают, просто пытаются сделать все как можно лучше.

— Да ни черта они не понимают! — огрызнулся Рон, и в душе Гарри был с ним согласен. — Так они не помогут людям вернуться к привычной жизни.

— К привычной жизни у них не получится вернуться, — тихо сказала Гермиона, — что бы они ни делали. Так быстро это не забудется. Эту войну, будь она проклята, запомнят навсегда. — Она опустила глаза. — Давайте сменим тему, ладно?

Гарри не мог винить ее за это нежелание обсуждать то, что происходит прямо сейчас, но знал, что рано или поздно придется об этом заговорить — так почему бы не сегодня? Хогвартс-Экспресс вполне располагает к беседам, а обсуждать было что...

В последние полмесяца лета их оставили в покое. Ни одной совы, ни одного вызова. В первое время Гарри казалось, что они снова прячутся и не контактируют с внешним миром, а на деле это оказалось лишь попыткой высокопоставленных лиц дать им отдохнуть и прийти в себя.

Гермиона была права — так прийти в себя никто из них не смог бы. Да, они устали, вымотались и даже постарели на этой войне — но им нужно было что-то делать, причем много, часто. Иначе голову заполняли совсем нехорошие, трагичные мысли, а сердце замирало от чувства вины, неуверенности и беспомощности. Они хотели начать менять этот мир к лучшему... а их буквально заперли, оставив для перемещения лишь Нору, Гриммо, Ракушку да еще пару домов близких друзей, и запретили в течение тех оставшихся летних дней заботиться о чем-либо. Рона и Гермиону даже освободили от должностей старост на ближайший учебный год — они и так "поработали" — хотя Гермиона очень хотела стать старостой школы.

Эта война действительно не могла стереться из памяти по мановению руки. Никто, конечно, не хотел забывать и не мог забыть ее, — но все же, как думал Гарри, люди слишком много мыслили еще в военных категориях и как будто не желали (а на самом деле просто не могли) перестраиваться на новый лад.

* * *

Сошедший с ума мир постепенно восстанавливался, отряхивался от пепла войны и поднимался из грязи, — но было предпринято слишком мало решительных действий, да и прошло еще слишком мало времени: три месяца — всего три... Разумеется, какие-то шаги по стабилизации обстановки в Англии были сделаны. ВРИО министра магии Кингсли Шеклболт трудился без устали. Помимо предложения медицинской, психологической и финансовой помощи тем, кто серьезно пострадал во время участия в войне, он занялся организацией самого ближайшего будущего страны.

Все те, кто в мае находился или по возрасту должен был находиться в школе, отправились переучиваться: правительство постановило, что в июне дети могут не сдавать экзамены, а закончить или продолжить обучение (по всем необходимым предметам, в спокойной обстановке и с хорошими преподавателями) в новом учебном году. Кингсли, конечно, предложил всем тогдашним семикурсниками сдать ТРИТОНы и выпуститься из школы — но на платформе 9 и 3/4 Гарри заметил абсолютно всех своих бывших однокурсников, даже слизеринцев, которые прошлый учебный год прожили в наиболее привычных для себя условиях, чем все остальные — как считалось.

Кингсли позаботился и о том, чтобы избавиться от подобного стереотипа. В середина мая он объявил, что все скрывающиеся Пожиратели смерти будут объявлены в розыск; те же бывшие последователи Темного Лорда, кто остался на виду и не пустился в бега, отправились в аврорат. Было заведено огромное количество дел и расследований. Кого-то отправляли в Азкабан, кому-то высылали невероятного размера счет для уплаты штрафа, кто-то был пристроен на общественно полезные работы.

Министр дал всем бывшим "темным" время — ровно один месяц — и уже с десятого июня Визенгамот день за днем рассматривал дела и просто сочувствующих режиму Темного Лорда, и открытых Пожирателей смерти.

Гарри, к слову, присутствовал на всех до единого разбирательствах. Он помнил — не мог не помнить — то, что творили в свое время некоторые из этих людей, но знал также, что среди них находились и невиновные, оказавшиеся в рядах темных магов случайно или под гнетом семьи, общественного мнения или из-за шантажа. Сначала Гарри не ожидал, что будет выступать в роли своего рода адвоката — но Гермиона напомнила ему о том, как в подобной ситуации судили Сириуса, — и он отправился отстаивать справедливость.

Больше всего разговоров вызвало вмешательство Гарри в дело Малфоев: именно благодаря его свидетельствам Нарциссу и Драко оставили на свободе, а Люциуса отправили в Азкабан лишь на пять лет. Гарри чувствовал себя бесконечно обязанным миссис Малфой — где бы он был сейчас, если бы не ее ложь Волдеморту?.. — и думал о том, что уже второй раз этот мир спасает материнская любовь: сначала — Лили Поттер к нему, полутрогодовалому Гарри, а затем Нарциссы Малфой — к Драко. Именно со знанием, что он жив, и в беспокойстве о нем миссис Малфой объявила Темному Лорду о смерти Поттера и более не участвовала в битве, забрав с собой семью.

С недовольством, недоверием, скрепя сердце — но Нарциссу и Драко все же отпустили. После суда Гарри несколько раз слышал разговоры и сплетни о том, что могли сделать Малфои ради того, чтобы их оправдали, — но пресекал их как только мог.

Его девизом на лето стало "Несправедливости — нет", и он тратил огромное количество времени на разговоры с бывшими врагами, со слизеринцами-старшекурснкиами, их родителями и разными "неблагонадежными" людьми.

Наверное, то, что он был хоть как-то занят, отвлекало его, заставляло мозги отключаться от мыслей о тревожащем прошлом и неясном будущем, — но в середине августа все заботы сошли на нет, и в голову все больше возвращались ужасные картины.

Столько людей не вернулось в те дни домой... Перед глазами снова и снова лежали тела Ремуса и Тонкс — со скрещенными руками, как будто кто-то позаботился о том, чтобы они не разлучались и после смерти; снова собирались в кружок Уизли, потерявшие одного сына — или брата, — но словно утратившие при этом кусок души; Деннис Криви с застывшим лицом и воспаленными глазами опять смотрел на тело Колина, сжимая кулаки и закусывая губу; а сколько было других — тех, кого Гарри увидел не сразу или не увидел вообще?..

Сколько сердец разбилось в ту ночь, сколько искалеченных рассудков появилось наутро... сколько порядело семей, сколько взглядов, мнений и надежд было разрушено в один миг... И что осталось? Остались жалкие, разрозненные кучки людей, боящихся смотреть в глаза другим, не желающих принимать новую реальность и старающихся всеми силами заглушить физическую и душевную боль...

Между этими картинами Гарри видел семью Уизли — потерянную, растрепанную,— и миссис Тонкс с еще двумя ранами на сердце и крошечного Тедди, еще не способного понимать, что родителей он больше не увидит.

И совсем-совсем редко, в перерывах между приступами раздирающих душу прозрений, была Джинни: было ее успокаивающее бормотание, невесомые руки, зарывающиеся в волосы, ее покусанные от переживаний губы, напоминающие о счастливой довоенной весне...

Гарри не понимал, как он прожил год без нее — такой теплой, домашней, родной и любимой девочки, отчаянно верившей в него все это время, — и, наверное, больше не собирался с ней разлучаться.

* * *

Джинни ехала с ними в одно купе — положив голову Гарри на плечо, она дремала с полуулыбкой на лице, находясь где-то на грани реальности и сна.

Напротив них сидела задумчивая Луна с раскрытым журналом на коленях, в который она лишь изредка опускала глаза. Гарри настоял на том, чтобы она поехала вместе с ними — ее отец с конца весны был в Мунго, куда попал из-за расстройства психики ("Окончательного помешательства", говорил Рон), и ей, скорее всего, не хватало поддержки и заботы. Луна жила неподалеку от Уизли и бывала у них довольно часто, но Гарри все равно тревожился за нее.

Из соседнего купе до Гарри доносились голоса Невилла, Дина и Симуса, которые явно спорили о чем-то типично школьном — кажется, о квиддиче. Гарри закрыл глаза, радуясь, что сейчас кто-то уже может думать не только об ужасах войны и неясном будущем, но и о привычных и знакомых с детства вещах.

Нужно сделать так, чтобы люди отошли от пережитого ими кошмара и вернулись — не к прежней, но хотя бы к нормальной и спокойной жизни. Он постарается сделать это.

* * *

Первокурсников было больше, чем когда-либо на памяти Гарри, но это было нормально — фактически на первый курс поступали два потока. Из всей малышни те, кто уже "отучился" первый курс под надзором Кэрроу, выделялись не слишком ярко, но все-таки отличались от совсем новеньких ребят: измученными лицами, большими и слегка недоверчивыми глазами и цветными галстуками, которые обычно появляются у первокурсников только после Распределения.

Гарри был уверен, что им не придется заново распределяться, но администрация школы решила иначе, и Шляпу на себя примерили все первокурсники этого года. Большинство из них оказалось распределено на Райвенкло и Хаффлпафф — видимо, после только что пережитой войны многие не хотели идти ни на Слизерин (Гарри подумал, что придется, наверное, разрушать и стереотип "Слизерин = плохой"), ни на Гриффиндор (может, "герои" напугались?..)

Так или иначе, во время ужина Гермиона подошла к каждому первокурснику, представилась и перекинулась словами с некоторыми новичками.

— Они все боятся, хоть и не показывают этого, — сказала она, вернувшись и сев рядом с Роном. — Им нужно поскорее освоиться в Хогвартсе. Наверное, после ужина я попрошу их задержаться и поговорю с ними о... прошлом годе.

— Не трать на них слишком много сил, Гермиона, — пробурчал Рон. — Поверь: полностью все осознать они смогут только самостоятельно, а ты так нервы себе потреплешь.

Гермиона пожала плечами, видимо, не желая начинать спор, и обратила внимание ребят на преподавательский стол. Проблемы были лишь с четырьмя должностями — Трансфигурацией, Маггловедением, Защитой и Зельями. Профессор МакГонагалл решила провести год в качестве директора и преподавателя Трансфигурции одновременно — у Гарри было смутное чувство, что она хочет, чтобы кто-то из их курса заменил ее после выпуска. Профессором Зельеварения оставили Слизнорта, а на две других "спорных" должности взяли новых людей. Преподавать Маггловедение вызвалась некая профессор Кларк, а ЗОТИ — специально назначенный Кингсли Шеклболтом аврор Кристиан Кент.

Перед отправлением в школу Гарри обсудил с Кингсли то, как преподавалась и будет преподаваться ЗОТИ, и был практически уверен в том, что все бывшие члены Отряда Дамблдора в этом году будут выгодно выделяться на уроках. Отряд, судя по всему, не нуждался в еще одном возрождении, но все ребята из него здорово сдружились и два года назад, и в прошлом году, и наверное планировали продолжать общаться между собой и в будущем.

Джинни говорила, что в прошлом году ОД использовал те самые зачарованные галлеоны, так что при необходимости у Гарри будет возможность снова созвать всех ребят, — но он надеялся, что такой необходимости не будет, разве только по неким положительным поводам. Один такой повод у него уже засел в голове — 19 сентября у Гермионы долен был быть день рождения, и Рон подговаривал друга и сестру помочь ему в организации праздника.

Вечером первого сентября будущее представлялось весьма безоблачным, но это не значило, что оно таким и будет.

* * *

Самым первым уроком после возвращения в Хогвартс у Гарри, Рона и Гермионы были Заклинания. Несмотря на то, что в школу вернулся весь поток, который и поступал, казалось, что семикурсников гораздо меньше, чем положено. У преподавателей, похоже, тоже сложилось такое впечатление, и седьмым курсам в этом году предстояло проучиться целый год вместе — всеми четырьмя факультетами.

Усевшись за стол слева от Рона, Гарри окинул взглядом медленно наполняющийся класс. Кроме них троих после завтрака сюда успели добраться только Парвати и Падма Патил — они негромко и явно раздраженно о чем-то переговаривались, отойдя чуть в сторону, — и Гойл. Казалось очень странным видеть его без Крэбба — Гарри настолько привык, что двое телохранителей Малфоя всегда маячили вместе, что даже теперь вид одинокого Грегори наводил на мысль, что его друг просто опаздывает — задержался у пирожных в Большом зале, например. А на самом деле то, что осталось от Крэбба (если вообще осталось), лежит сейчас в навечно закрытой Выручай-Комнате...

Нет, это был не первый случай, когда Гарри задумался о том, через что же прошли его ровесники со Слизерина — все-таки летом ему пришлось немало повстречаться с бывшими врагами, — но, кажется, именно листающий в полном одиночестве учебник Гойл привел его к мысли о том, что начать улучшать этот мир придется изнутри, с малого: со школы.

Гермиона, кажется, заметила, как Гарри задумчиво смотрит на слизеринца, потому что высунулась из-за Рона и сказала:

— Гарри, я понимаю, тебе не терпится снова начать что-то делать, но.. тебе не кажется, что нам и в самом деле нужно переключиться?

Гарри решительно помотал головой, но ответить не успел — вместо него заговорил Рон:

— Ты же знаешь, Гарри не успокоится, пока не сделает все, что ему придет в голову. Да и... кто мне только вчера до хрипоты рассказывал о том, какие законопроекты нужно немедленно внести? — Гермиона закатила глаза. — Только после исполнения всех планов у нас получится по-настоящему отойти от этого всего, до тех пор что-то постоянно будет напоминать... о долге.

И когда Рон успел научиться думать так... совсем не так, как положено думать юноше его возраста?

Гарри в который раз подумал — как же быстро пришлось им всем повзрослеть... Семнадцати— и восемнадцатилетние мальчишки и девчонки вышли на поле боя, едва закончив — или даже не закончив — школу, стали воевать против тех, с кем учились, кого довольно хорошо знали и к кому, возможно, относились не так уж и плохо. И к какому результату они пришли?

А ведь его родители, кстати, тоже оказались на войне почти сразу после школы, а люди чуть старше — как раз примерно ровесники матери Сириуса! — учились и выпускались в годы террора Гриндевальда...

Главное, чтобы у следующего поколения было спокойное детство и юношество. Гарри вспомнил о крестнике — Тедди окажется в сознательном возрасте уже в другом мире, и только от них сейчас зависит, каким будет этот мир.

Гарри почувствовал, что внутри него пляшут очень двоякие чувства. С одной стороны, на самом деле хотелось поскорее окончить школу и начать приводить все дела в норму, в конце концов, их с Роном уже ждали в Академии Авроров, а Гермионе наверняка обрадуются в Отделе магпорядка. Это будет, наверное, очень деятельная и хорошая жизнь: учеба, карьера в Аврорате... скорее всего, не только уголовные, но и какие-то административные дела... потом — семья, брак... Сейчас это и в самом деле казалось логичным и, главное, правильным.

Но хотел ли он этого на самом деле?

Почему-то вспомнилась Андромеда Тонкс — нет, Андромеда Блэк — которая вопреки своей семье и мнению общества сделала не то, что казалось бы правильным, а нечто совершенно сумасшедшее и абсурдное. И она счастлива — была какое-то время, пока и ее не коснулась война, — но все же была.

Неправильные это все мысли, заметил Гарри про себя. Он ведь любит Джинни, да и действительно хочет в Аврорат. А почему тогда кажется, что это окажется каким-то неискренним, фальшивым — просто притворством, у которого не будет конца?..

* * *

Заклинания прошли довольно спокойно, как и последовавшая за ними Трансфигурация, а вот на следующем уроке — ЗОТИ — напряжены оказались абсолютно все. Во время их учебы у них ежегодно менялись преподаватели, в прошлом году этот предмет — ну, точнее, темные искусства в чистом виде — вел Пожиратель смерти, — и теперь все внимание было приковано к профессору Кенту. Он явно еще недолгое время работал в Аврорате, но, раз его направил Кингсли, значит, доверить обучение детей ему можно было.

Профессор Кент начал с того, что разбил всех на пары в произвольном порядке (единственным правилом стала принадлежность соперников к разным факультетам) и попросил коротко продемонстрировать их умения. Начал он, как ни странно, не с Гарри, а с Невилла — тому в напарницы попалась Ханна Аббот с Хаффлпафа. Невилл весьма любезно, если в поединке такое возможно, дал девушке возможность показать все, на что она способна, а затем резкой серией заклятий обезоружил и обездвижил ее.

Пробыв учебный год фактически предводителем ОД, Невилл поднабрался опыта в заклинаниях, но Гарри не ожидал, что он будет так лихо орудовать волшебной палочкой. Невилл сражался как весьма и весьма поднаторевший в боевых действиях человек, и на минуту Гарри даже задумался, плохо это или хорошо. Решив, что лучше, если подобный опыт человек все-таки набирает на занятиях в мирное время, Гарри стал дожидаться, пока не вызовут его.

Разумеется, ему в напарники достался ученик Слизерина — это было предсказуемо — Гарри порадовался лишь, что это не Малфой, а Панси Паркинсон. Она вскинула палочку, дождавшись, пока Гарри взглянет на нее (он удивился, что она не стала нападать неожиданно), а затем невербально наслала на него какое-то заклинание. Гарри среагировал мгновенно, отразив его в Панси, та растерялась, не успев ни защититься, не увернуться, и отлетела в другой конец класса под действием собственных же чар.

— Они что тут — привыкли к тому, что против них никто не посмеет выступить, что ли? — озадаченно предположил Рон, когда Гарри вернулся на свое место.

— Нет, я думаю, она просто растерялась и не сразу сообразила, что я отразил заклинание, — пожал плечами Гарри и стал смотреть на то, как Гермиона с уверенностью атакует Джастина Финч-Флетчли.

Урок прошел довольно гладко — профессор хотел лишь посмотреть на то, с чем ему предстоит поработать, но из-за пробных поединков семикурсники задержались на пять минут после колокола. Гарри уже выходил из класса, когда Рон кивнул ему на оставшуюся у своего стола Паркинсон, которая о чем-то спорила с Малфоем. Гарри помедлил и прислушался — скорее по привычке, чем из желания действительно услышать разговор слизеринцев.

— ...только не говори мне, что это серьезно, Драко!

— Что ты хочешь услышать, Панс? — Малфой, похоже, был в неплохом расположении духа. — Нет, я не люблю ее, если это так важно для тебя.

— Не любишь?.. Тогда... что... — Паркинсон казалась сбитой с толку.

— Да, не люблю, но Тори вызывает у меня искреннюю симпатию. Возможно, в будущем... — Малфой зажмурился, и на его лице проступила странная, совсем не свойственная ему по-доброму довольная улыбка.

— Но почему... ты что, собираешься жениться на ней? — упавшим голосом спросила Панси.

Гарри потянул Рона за рукав — нечего подслушивать выяснение отношений этой малоприятной парочки,— но ответ Малфоя они все же услышали, он хрипловато рассмеялся:

— Ты все еще не поняла, Панс? Мы начали встречаться только потому, что родители навязали нам друг друга. Наша помолвка была в августе, Тори ведь уже есть семнадцать, а поженимся мы через год, когда я закончу Хогвартс.

Оказавшись в коридоре, Гарри и Рон переглянулись, но не успели ничего сказать — Гермиона, с любопытством смотря на них, вопросительно кашлянула. Они направились к классу Зельеварения, и по дороге Рон сказал:

— Малфою навязали невесту, и он ссорится с Паркинсон. Все у них не как у людей.

— Почему не как у людей? — возразила Гермиона. — Ссориться с девушкой — это, хм, абсолютно нормально.

— Я про невесту. Он так и сказал — их друг другу навязали родители.

Гермиона пожала плечами:

— Она, наверное, из богатой чистокровной семьи, где это принято. Какое нам до них дело, Рон?

— Они собираются пожениться. Вступить в брак — в семнадцать-восемнадцать лет! Это же... э... рано, разве нет?

— По закону уже можно. Люди торопятся жить, Рон, — только что закончилась война, и неизвестно, что будет дальше... Твои родители и родители Гарри тоже поженились сразу после школы. Кроме того — от Малфоя, скорее всего, требуют наследника и восстановления репутации, так что ближайшие пару лет ему не удастся делать то, что захочется.

Рон с интересом посмотрел на Гермиону:

— Наследник? Уже?

Гермиона хмыкнула:

— На продолжении рода помешаны все древние чистокровные семьи.

— Они разве не на чистоте крови...

— А одно от другого недалеко стоит. Наверное, тебе будет полезно поговорить с Кричером. У тебя, кстати, в предках Блэки тоже водятся, да и Прюэтты, и Уизли — тоже довольно старинные семьи, странно, что ты не знаешь никаких традиций.

— Это потому, что отец и мама у меня нормальные, а не какие-то Малфои или Блэ... — его взгляд упал на Гарри, и он запнулся. Гарри махнул рукой:

— Это ведь и вправду так. Из Блэков, сдается мне, нормальными можно назвать только Сириуса и Андромеду. Да и Регулус под конец жизни... очнулся.

— А миссис Малфой? — напомнила Гермиона. — Она тебе жизнь спасла, в конце концов.

— И я ей за это премного благодарен, — кивнул Гарри. Рон насупился:

— Но она тоже не совсем нормальная. Кто в здравом уме станет женой Люциуса Малфоя?

Гермиона укоризненно посмотрела на него:

— Рон, ты же только что сам слышал — в их семьях принято заключать брачные договоры между детьми, которые этого не хотят. Может быть, она тоже вышла замуж... под гнетом семьи.

— А вот Андромеда — нет.

— Миссис Тонкс несколько отличается от своих сестер, не находишь?

— О чем мы вообще говорим? — неожиданно спросил Гарри. — Какая нам, собственно говоря, разница, женится Малфой или нет? Хоть глаза после школы мозолить не будет, и на том спасибо. Давайте поторопимся, а то Слизнорт будет недоволен, если мы опоздаем.

Осень 1998

Время летело гораздо быстрее, чем раньше — Гарри не знал, казалось ли ему это потому, что он просто стал старше, или оттого, что у него теперь было мало свободного времени. Так или иначе, седьмой курс оказался не слишком легким, но Гарри и не отлынивал от дел: он решил за этот последний год подтянуться по предметам, которым раньше уделял не слишком много внимания. В первую очередь это касалось Зельеварения — в позапрошлом году его спасал учебник Принца-Полукровки (Гарри сознательно не называл его Снейпом, предпочитая отделять личность талантливого зельевара от личности нелюбимого профессора, хоть и понимал, что делать так не стоит), а "Выше ожидаемого" по СОВ на пятом курсе он получил скорее благодаря удаче, чем собственным знаниям и умениям.

В позапрошлом ("прошлом учебном" — поправлял он себя) году Гарри был капитаном команды по квиддичу, но сейчас решил больше времени тратить на учебу. Нет, спорт он не бросил, но настоял, чтобы капитанский значок отдали кому-нибудь другому. МакГонаггал, судя по ее виду, сначала опешила от такой просьбы, но потом уважительно взглянула на него. Она даже попросила его самого назначить капитана, но Гарри решительно отказался — его выбор был бы гораздо более субъективен, чем ее, — но в итоге капитаном стала, как и думал Гарри, Джинни. Рон был недоволен тем, чем Гарри не предложил его кандидатуру, но Гермиона, кажется, убедила его в том, что он не слишком подходит для такой роли.

Джинни провела отборочные испытания в середине сентября — она, как и Гарри до этого, решила переизбрать абсолютно всех игроков, — но состав изменился совсем несильно: вместо окончившей школу Кэти Белл новым охотником стал пятикурсник Карл Андерсон, а четверокурсник Майк Смит заменил Ричи Кута на позиции загонщика.

Ближайший матч был назначен на вторые выходные октября, и команда усиленно тренировалась — к счастью, как капитан Джинни не была такой фанатичной, как в свое время Оливер Вуд, бывший капитаном команды в течение самого долгого времени, когда Гарри играл.

* * *

Профессор Кент оказался неплохим преподавателем ЗОТИ — конечно, Гарри не мог поставить его выше Ремуса Люпина, но признал, что для молодого аврора он хорошо ладит с подростками и умеет преподавать. В начале занятия он рассказывал о заклинаниях и разных приемах, а затем устраивал тренировочные дуэли, так что большинство уроков были практическими.

Успешнее всего оказывались ребята, в свое время посещавшие занятия ОД, — но лидировал, конечно, Гарри. Кроме него, одним из лучших учеников оказался Невилл — он напрактиковался, когда фактически возглавил студентов в прошлом году, — и, конечно, Гермиона. С теорией у нее всегда было лучше, чем с практикой, но она оперировала гораздо большим числом заклятий, чем все остальные, и за счет этого выбивала себе преимущество.

* * *

Уроки проходили в обычном и совершенно привычном режиме, и Гарри быстро влился в учебный процесс. Он, конечно, не забыл о самом факте войны, потерь и перживаний, но все-таки щемящее чувство вины и желания расправиться с несовершенством постепенно отходило на второй план. Гарри с головой погрузился в навалившуюся учебу, решив постараться извлечь из этого года как можно больше знаний и умений, и обитал в основном в классах, библиотеке и на квиддичном поле. Пару раз он даже засыпал в общей гостиной Гриффиндора — его осторожно будили, и Рон смеялся, говоря, что одной Гермионы на курс им и так хватает.

Кроме учебы, конечно, были и развлечения — иногда по вечерам ребята устраивали посиделки в узком кругу друзей (как правило, оканчивавшиеся тем, что все разбивались на парочки и постепенно уходили в темные коридоры) и даже межфакультетские вечеринки. Выручай-Комната сгорела и так и не была восстановлена, поэтому еще в сентябре несколько ребят с Райвенкло попросили Слизнорта почаще устраивать свои вечера, объявлять вход без приглашений и давать студентам больше свободы. Ко всеобщему удивлению, профессор согласился, и у него стало бывать гораздо больше народу. Гарри, впрочем, не сомневался, что Слизнорт все равно отдельно приглашает бывших членов "клуба слизней" и беседует с ними, а иногда и пытается расширить свою коллекцию полезных связей.

На всех подобных вечерах больше всего среди всеобщего веселья выделялись слизеринцы. После войны многие семьи потеряли фамильные особняки, драгоценности и деньги, и ученики — особенно старшекурсники — вернулись в Хогвартс потускневшими. Дело было, конечно, не только в материальных тратах — эти ребята провели не один час в компании авроров, отвечая на вопросы и пытаясь доказать свою непричастность к делам Пожирателей. Гарри, конечно, знал, что Метки были только у Малфоя и Забини, но Аврорат все равно проверял всех подозрительных лиц.

Нет, слизеринцы не ходили угрюмыми, с кислыми улыбками или подбитым видом — они сохраняли достоинство и выглядели еще более гордыми, чем раньше — так, во всяком случае, казалось Гарри. Он не знал, обманывался ли кто-то этим напускным равнодушием и важностью, но предпочитал лишний раз не заострять чужое внимание на них.

Вспомнив о услышанном недавно разговоре между Малфоем и Паркинсон, Гарри специально заметил, что последняя на вечерах Слизнорта появляется крайне редко. Ее место возле Малфоя заняла девушка, которую Гарри раньше не видел ( если и видел, то не запомнил), — его невеста Астория Гринграсс, если судить по тому, что тот говорил однокурснице. Внешне Гринграсс, безусловно, выигрывала у Паркинсон — ее миловидное, хоть и испорченное чересчур горделивым видом, личико и роскошные волнистые волосы не шли ни в какое сравнение с коротко остриженной шевелюрой Панси и ее некоторым сходством с мопсом.

Слизеринцы держались обособленно, ходили в небольших группах, а если и разговаривали с кем-то еще, то напускали на себя при этом презрительный вид. Гарри считал, что это было довольно странно — если учесть обстоятельства, — но старался никак не комментировать их повадки и манеры и прекращал подобные комментарии других.

Летом ему говорили, что он слишком мягко относится к детям Пожирателей смерти, — разозленные и потрясенные потерями люди в первое время разбушевались и хотели крепко ужесточить меры, — но Гарри считал, что те, кто действительно натворил дел, должны получить по заслугам, а все остальные пусть лишь получат предупреждение. Его, как наиболее ярко лицо войны, уважали, к его мнению прислушивались, и, давая интервью (от которых, к сожалению, отказаться он не мог), Гарри тщательно следил за тем, чтобы донести до людей все свои основные мысли. Он знал, что кто-то, возможно, захочет его склонить на свою сторону: на политической арене он был новичком и не придерживался каких-то определенных линий поведения, а потому был открыт для «перетягиваний». Кингсли, однако, сразу взял его под свое крыло.

Гарри понимал, что министр (выходец из Райвенкло, между прочим, и весьма здравомыслящий и рациональный человек) тоже пытается заполучить его в свою команду — но делает это не из столь корыстных целей, как другие, а с оглядкой на его интересы.

Он уже смирился и с тем, что непременно будет находиться в центре всеобщего внимания, и с тем, что это внимание к нему привлекают в том числе первые лица страны, — но, хоть и стремился к началу преобразований, все же понимал, что для начала нужно разобраться с тем, что есть.

И за неделю до первого квиддичного матча Гарри отправился в Мунго, пригласив с собой Невилла (который там бывал неоднократно и знал многие "подводные камни" больничных дел) и райвенкловца Терри Бута (собиравшегося стать колдомедиком и потому для своего возраста прекрасно разбирающегося в том, что необходимо госпиталю такого уровня).

* * *

Обнаружив в больнице Гермиону, Гарри был не слишком удивлен — она периодически бывала там и помогала всем, чем могла. Иногда Гарри казалось, что глядя на всех этих больных, на то, как справляются или не справляются с ними колдомедики, Гермиона хочет стать частью этого больничного мира. Правда, потом он вспоминал о ее грандиозных планах в области права, о ее уже давно составляемых на досуге законопроектов, — и думал, что доктора Грейнджер, скорее всего, мир так и не увидит.

Объяснив Невиллу и Терри, что ему хотелось бы знать, и отправив их по больнице и к заведующему, Гарри позвал подругу. Она тоже не стала удивляться при виде него и только понимающе кивнула, когда он показал на удаляющихся семикурсников.

— Знаешь, я подумала... — неуверенно сказала она, пока они поднимались в буфет за чаем. — Что, если совместить знания магов и магглов? Например, в области психологии и психиатрии... Я видела родителей Невилла — они, конечно, уже слишком давно находятся в таком состоянии, да и магглам не объяснить, что с ними случилось, но...

— Почему не объяснить? — Гарри остановился как вкопанный, чувствуя, что мысль заработала. — Можно так и сказать: преступная группировка пытала с целью выведать важную информацию. Следов магии они почувствовать никак не смогут и будут работать только с психикой. Это... возможно, это как-то поможет.

Гермиона закусила губу:

— Об этом я и думаю. Маги слишком сильно отгораживаются от внешнего мира. Помнишь, когда мистер Уизли лечился после укуса Нагайны, ему накладывали швы? Они ведь помогли! Что уж говорить о том, какой прорыв будет у...

— Нет, Гермиона, — чуть резче, чем хотел, сказал Гарри. — Наши методы в маггловскую медицину пускать нельзя. Возможно, это несколько эгоистично, но... по-моему, нельзя допустить такого широкого соприкосновения.

— Возможно, — спокойно отозвалось девушка. — Я помню о Статуте о секретности и, поверь мне, могу представить, что может получится, если технологии неволшебного мира проникнут в наш мир. Нужно предложить Кингсли обдумать эту идею. У нас ведь тоже будет прорыв, — она внимательно взглянула на Гарри.

— Ты чего-то не договариваешь, — заметил он. Гермиона помялась, но потом выпалила:

— Я подумала о том, что мне стоит тоже пойти в колдомедицину. Я магглорожденная, и мои знания о том, что происходит в маггловских клиниках, помогут мне, особенно если Кингсли не станет ничего менять в нынешней системе соприкосновения с неволшнебниками. К тому же, я повидала достаточно много темной магии и смогу, возможно, если научусь, бороться с темномагическими проклятиями. Здешний отдел нуждается в переработке, там много всего... проблемного.

— Отличная идея, — произнес Гарри, улыбаясь. — Тебе правда стоит попробовать, тем более что все необходимые предметы для ТРИТОНов у тебя есть, и ты хорошо их знаешь.

Колдомедик Грейнджер... и авроры Уизли и Поттер. Конечно, если бы Джинни была заинтересована в законодательной деятельности так же, как Гермиона, из них четверых получилась бы отличная команда, которая как раз необходима Кингсли. Но они, наверное, и так справятся.

Очень постараются справиться.

__________________

В день, когда люди начнут заботиться о чувствах других,

Когда воцарится любовь и не останется места для лжи,

Когда люди научатся щедрости и переступят через свою гордость,

В этот день они обретут бессмертие…

Nickelback — If everyone cared

___________________

* * *

31 октября

В конце октября народ неожиданно вспомнил, что, в общем-то, первая победа над Волдемортом была одержана именно в этот день, — и решил хоть как-то это отметить.

Гермиона поджимала губы, Рон раздражался, Джинни почти бесилась, а Гарри... Гарри был в каком-то непонятном равнодушии. Он чувствовал себя совершенно отстраненно от всех дел — пожалуй, впервые за долгое время.

Эти люди... собирались отмечать тот день, когда убили его родителей.

Нет, он не мог их винить, в конце концов, тогда открыто война продолжалась намного дольше, тогда появился проблеск в темноте (ведь все было еще хуже, чем после второго мая), — но праздником этот день все-таки могли считать только те, кто его пережил. Или нет? Ведь первого и второго мая в битве за Хогвартс погибло немало людей, а праздновали и будут праздновать все.

Гарри не мог понять, что же будет лучше: постараться абстрагироваться от всего, присоединиться к празднующим или к тем, кто слишком хорошо все помнил и понимал, чтобы праздновать.

Было абсолютно точно известно, что 31 числа Слизнорт не будет устраивать никаких вечеров, и многие студенты, кажется, решили провести весь день в Хогсмиде — уроки отменили, а погода вроде бы позволяла не утепляться слишком сильно. Гарри, однако, под вечер направился именно к Слизнорту — старый профессор преподавал у его родителей и, хоть и не слишком любил Мародеров, считал Лили Эванс своей лучшей ученицей.

Профессора Слизнорта, однако, не было ни в покоях, где обычно проводились вечера, ни в кабинете, и Гарри вернулся в гриффиндорскую башню. В гостиной сидели, обнявшись, Рон с Гермионой, и Гарри подсунул им на стол бутылку медовухи, которую хотел подарить профессору, и ушел.

Ноги сами принесли его на Астрономическую башню — но и там Гарри не смог побыть в одиночестве: буквально через несколько минут на площадку выскочила милующаяся парочка — Симус и Парвати, и Гарри пришлось привлечь к себе их внимание. Ребята, увидев его, нисколько не удивились и решили уйти, оставив его смотреть с высоты на территорию Хогвартса.

Солнце садилось и било в глаза, так что они слезились, но Гарри как будто не замечал этого и все стоял, облокотившись о перила и глядя вперед. В голову лезли какие-то не слишком хорошие мысли — он думал о том, что же произошло тогда, 17 лет назад. Можно ли вообще найти виноватых в том, что случилось? Если подумать, можно обвинить много людей — начиная от Волдеморта и заканчивая самим Дамблдором (Гарри вписал в этот список и себя). От нескольких личностей изменилось, перевернулось или даже прервалось много жизней...

Когда его нашла обеспокоенная Джинни, на ее вопрос, все ли в порядке и что он там делает в одиночку, в темноте, Гарри честно ответил:

— Думаю о совпадениях и о роли личности в истории.

Волдеморт не был первым в этом мире, кто затеял войну, но был последним — пока. Гарри не сомневался в том, что однажды кто-то развяжет новую войну, только вот за что, за какие идеи, — не знал. Может быть, можно сделать что-то, чтобы люди никогда не нападали на других людей? Чтобы больше никаких убийств, терроров, грабежей, никаких боевых ран и никаких горьких слез... Но, с другой стороны, люди не бессмертны — каждый, кто хоть немного беспокоится о ком-то, однажды столкнется и с потерей, и с пустотой, и с ноющим чувством горечи и вины...

— Им было чуть больше двадцати, Джин. Они любили друг друга, у них были друзья, у них был маленький ребенок. А они... погибли, оставив все это позади. Зачем?..

Нет, конечно, родители погибли потому, что Волдеморт прислушался к пророчеству, потому что защищали его, но...

— Зачем они вообще ввязались в войну? Жили бы себе спокойно, и все было бы хорошо.

Джинни осторожно дотронулась до его руки:

— А может, и нет. Может, все было бы гораздо хуже. Вдруг им бы пришлось жить в мире... где Волдеморт победил? К тому же, вряд ли такие люди могли остаться в стороне. Вот ты — если бы ты не был Избранным — чтобы ты сделал? Уехал бы, сбежал подальше, и устроил бы себе счастливую жизнь?..

Она подняла руку и указала на какое-то блеклое созвездие над их головами:

— Тогда бы тебе пришлось отправиться куда-то туда, да и то, с тем условием, что там все в порядке. Этот мир не бывает спокойным, Гарри, а быть в стороне от таких событий... сам же знаешь, что не смог бы.

— Когда я... умер... я попал в очень странное место, и я до сих пор не знаю, что это было: мне, гм, приснилось, привиделось, или... я там действительно был. Но... там я тоже думал о том, что будет, если я не вернусь. Спокойствия не бывает, всегда найдутся какие-то приключения... А если вспомнить, кто я и с какой регулярностью ввязываюсь во что-то... — Гарри закрыл глаза. — Странно, что до сих пор ничего не произошло. — И ровно в тот момент, когда он договорил, внизу раздался вскрик.

Разорвавший тишину повторный испуганный вопль заставил Гарри нервно дернуться и взглянуть вниз. С высоты башни сложно было что-либо увидеть, и Гарри с Джинни обеспокоенно переглянулись.

— Я же говорил — что-то случится, — произнес Гарри. — Как ты думаешь, нам стоит спуститься и посмотреть, или есть шанс на то, что там кто-то валяет дурака и пугает людей своим хэллоуинским костюмом?

Джинни пожала плечами:

— Ты в любом случае захочешь узнать, что произошло. — Она направилась к лестнице и начала спускаться, но на верхней ступеньке развернулась. — Или... я схожу и выясню, все ли в порядке, и вернусь, а ты посидишь тут. Если хочешь, конечно.

— Да нет, я пойду с тобой, мало ли что. К тому же, уже поздно, скоро отбой...

Гарри не стал озвучивать мысль— если там и впрямь что-то случилось, то отбой будет отложен, — но Джинни, кажется, думала о том же.

— Может, это просто привычка? — предположила она через некоторое время. — Тебе кажется, что что-то произойдет и ты снова будешь спасать кого-нибудь?

— Это ты таким образом намекаешь, что у меня комплекс героя? — Гарри усмехнулся, но тут же помрачнел, вспомнив, что один из порывов, вызванных желанием сделать что-то, спасти, стал причиной смерти Сириуса.

Внезапно Гарри очень-очень захотелось сделать вид, что этот крик ему только показался, никуда не пойти... но он неожиданно повторился, и Гарри обогнал Джинни и ускорил шаг, чуть не полетев с очередной ступеньки, оказавшейся чересчур скользкой.

Оказавшись в холле, Гарри растеряно покрутил головой — там было совершенно пусто, хотя в это время ребята уже должны были начать возвращаться из Хогсмида и переносить прогулки в коридоры замка. Может, ему только кажется, что уже поздний вечер, а потемнело просто так, из-за туч?

Джинни махнула рукой в сторону выхода из замка, и Гарри направился за ней, судорожно размышляя на ходу. Если это все не случайность? Очередной Хэллоуин, и снова что-то явно происходит. Вряд ли это проделки какого-то заигравшегося шутника, заставившего перенервничать каких-нибудь девочек с младших курсов, — скорее всего, что-то более серьезное. Гарри понимал, что лучше бы ничего не произошло, но в то же время чувствовал, как будто что-нибудь да в любом случае случится.

И не ошибся.

Едва он свернул за угол — последний поворот перед выходом из замка, — в него тут же кто-то влетел, охнул и чуть не упал. Гарри поправил перекосившиеся очки и обнаружил прямо перед собой явно напуганную Панси Паркинсон. Ее короткие волосы были растрепаны, а галстук закинут за плечо.

— Паркинсон? — растерялся Гарри, совершенно не готовый к вполне вероятной словесной стычке со слизеринкой, но та только замотала головой и порывисто шагнула назад.

— Лучше бы ты шел отсюда, Поттер, — процедила она сквозь сжатые зубы. — Желательно подальше. Ты только вредишь всем! Никому твоя помощь не была...

— Что там происходит? — перебил Гарри не совсем внятное бормотание Паркинсон. — Мы слышали несколько воплей...

Она упрямо поджала губы и ответила не сразу, как будто пытаясь отдышаться после бега.

— Не твое дело, Поттер. Я серьезно говорю — идите прочь. — Она грозно взглянула на Джинни, ответившую Гарри таким же недоуменным взглядом, как и у него, и, неловко толкнув его плечом, гордо прошла мимо.

— И что это только что было? — растеряно спросила Джинни, понизив голос. — И ты видел, какая она... взъерошенная?

— Ну, теперь мы точно знаем, что что-то происходит, — заметил Гарри. — Пойдем.

За ответом не пришлось далеко идти — как только они прошли сквозь все еще открытые двери, то обнаружили сидящую прямо на ступеньках девушку с не менее растрепанными, чем только что у Паркинсон, волосами. Она что-то тихо бормотала и двигала руками, и Гарри, насторожившись от странноватых действий, обошел и пристально посмотрел на нее.

Девушка оказалась Асторией Гринграсс, и у нее под коленкой темнела ранка с еще не засохшей кровью. Увидев Гарри, Гринграсс не вздрогнула, не уставилась на него с презрением и не высказала вообще никакого недовольства.

— А, Поттер, — он хмыкнула, — правильно, герой идет спасать. Только в этот раз ты опоздал.

— Ты, эм, подралась с Паркинсон? — ляпнул Гарри, удивляясь ее полному спокойствию. Гринграсс фыркнула:

— Не совсем. Это с ней и мной подрались слизеринцы.

— Что? — опешил Гарри. Гринграсс встала, одернула мантию и скучающе сказала:

— Неужели, Поттер, ты думал, что после твоих фееричных речей в защиту Малфоев им все спустят с рук?

— Но я не... и не только... — неубедительно попробовал ответить Гарри.

— Разумеется, ты "не". Да, вы с министром готовы в корне задушить все, что может возродить былые темные режимы, но это еще не значит, что вы действительно делаете это. Ты просто не догадываешься, что из себя на самом деле представляет Слизерин. Весь корень зла — в нем.

— В каком смысле?

— Старшекурсники, принявшие или почти принявшие Метку. Сочувствующие. Младше ребята — дети тех, кто надолго засел в Азкабан. Они все против тебя... и против тех, кого ты защищаешь.

— Но... ты ведь... эм... слизеринка.

— Потрясающая наблюдательность.

— Почему тогда ты говоришь мне все это? — полюбопытствовал Гарри. — Это же твои...

— Они мне не друзья, — категорично отрезала Гринграсс, опередив его предположение. — Я просто хочу защитить себя и свою семью — защитить полностью, до конца. Дафна на прошлой неделе уже оказалась в больничном крыле, а сегодня нас с Панси подкараулили после прогулки. Это должно прекратиться.

— И как же это прекратить? — спросила позади Джинни, и Гарри вздрогнул — он почти забыл о том, что она стоит там. — Думаешь, было бы лучше, если бы Гарри обвинил абсолютно всех и отправил бы их в тюрьму?

— Нет, конечно. Но раз уж вы начали что-то делать... сделайте это до конца, — твердо сказала Гринграсс, резко развернулась и пошла в замок. Гарри заметил, что она слегка прихрамывает на пораненную ногу, но старается идти так, как будто все нормально.

— Странная девица, — сказала Джинни. — Значит, она говорит, что в Слизерине есть недовольные, пытающиеся отомстить тем, кого оправдало новое правительство?

— В принципе, это можно было ожидать... — заметил Гарри. — Верить в то, что все прекратится само собой, было бы глупо. Но, знаешь, она права: нельзя делать только полдела, а все остальное отпускать в свободное плавание.

— И что ты собираешься делать?

Гарри скрестил руки на груди и обернулся, подняв голову и посмотрев на верхушку Астрономической башни.

— Спасать, — он фыркнул и взглянул на Джинни. — В любом случае, все эти ребята... нам еще предстоит иметь с ними дело. Нельзя допустить, чтобы кто-то пострадал из-за конфликтов внутри бывшей темной стороны.

В голове мелькнуло — а бывшая ли эта темная сторона, — но Гарри постарался не обращать на нее внимание и сделал себе пометку — всерьез подумать о том, как обезопасить самый проблемный на текущий день факультет.

* * *

— Разумеется, мистер Поттер, — мадам Помфри слегка удивленно взглянула на Гарри поверх очков. — Знаете, если в магических школах не происходит никаких инцидентов, то вот это уже ненормально. Теперь, извините, мне нужно к директору.

Гарри пропустил и проводил ее недоуменным взглядом. После разговора с Гринграсс ему пришло в голову спросить у школьной медиведьмы, часто ли за этот год в под ее опеку попадали слизеринцы, — и ее ответ совсем его не порадовал. Почти каждую неделю.

Но мадам Помфри отказалась говорить, приходили ли ребята со Слизерин к ней по каким-то мелочам, из-за травм на уроках, или из-за побоев. А может, не было никаких побоев, никакой междоусобицы, а Гринграсс и Паркинсон просто повздорили... или попытались сделать что-нибудь... темное?

Гарри, кажется, впервые пожалел, что у него нет приятелей на Слизерине. Он дружил с ребятами с разных факультетов, но со всеми слизеринцами у него были более чем прохладные отношения, и с весны они не улучшились. О том, что его защита могла как-то навредить ребятам, Гарри и не думал. Точнее, он думал только о мнении внешней части общества и забыл, что слизеринцы могли оказаться меж двух огней.

Нужно было каким-нибудь образом разузнать, что в действительности происходит на Слизерине, и, если необходимо, разобраться, — но вот с этой частью у Гарри непременно возникли бы проблемы. Даже если на самом деле нужно что-то сделать, слизеринцы вряд ли примут его помощь... а принявшие снова окажутся под ударом или отрезанными от остальной части факультета.

Гарри некстати вспомнилась фраза "Благими намерениями вымощена дорога в ад". Может, он и правда принимает все чересчур близко к сердцу?

* * *

По дороге из Больничного крыла в башню Гарри "повезло" наткнуться на чрезвычайно увлеченную друг другом целующуюся парочку.

На самом деле, он бы постарался незаметно пройти мимо, но как раз в тот момент, когда он поравнялся с влюбленными, они отлипли друг от друга и обратили на него внимание. Девушка, издав нечто похожее на визг, отвернулась, пряча лицо за копной светлых волос, и остановилась поодаль, а Гарри вздрогнул, узнав в ее кавалере Драко Малфоя.

— Поттер. — Малфой оправил галстук и, скрестив руки на груди, смерил Гарри презрительным взглядом. — Не знал, что у тебя проявились склонности к вуайеризму. Что, Уизлетты не хватает?..

Гарри не дал ему договорить и буквально выплюнул в ответ:

— Да пошел ты, Малфой.

Он, значит, думает над тем, что делать с возможной непростой ситуацией на Слизерине, а Малфой тут с девушкой в открытом для всех коридоре тискается... нашли время и место. Что им, невтерпеж свадьбы ждать, льнут друг к другу в каждом уголке?

Гарри недовольно взглянул на замершую неподалеку Гринграсс и в следующий миг опешил. Астория повыше, волосы у нее светлее, да и лицо совсем другое... Гринграсс, да — вот только не та. Дафна.

Все у Малфоя не как у людей: на одной жениться собрался, с другой шашни за ее спиной крутит, да еще и разрушил надежды третьей — Паркинсон.

В голову неожиданно пришло, что Малфой таким образом пытается жить — делать то, что он хочет, а не что от него требуют родители, Волдеморт, Министерство. Гарри дернул головой — не хватало еще, чтобы он начал завидовать хорьку или жалеть его, — и, не сказав ни слова, пошел дальше в сторону гриффиндорвской башни.

— Поттер! — раздалось ему в спину неуверенно-раздраженное.

— Что еще? — недовольно спросил, оборачиваясь, Гарри, когда пауза затянулась. Малфой замялся, но потом все-таки сказал:

— Если ты кому-нибудь расскажешь...

— Я что, похож на разносчика сплетен? — Гарри резко развернулся и почти бегом направился к башне. В этот раз его Малфой его не окликнул, видимо, все же признал, что Гарри не станет ничего говорить.

Вот точно — все у этого парня не как у нормальных людей.

Назвав пароль, Гарри вошел в гостиную и тут же нашел взглядом Гермиону, сосредоточенно читающую толстый фолиант.

— Мм, можешь на минутку отвлечься? — осторожно спросил он, подсаживаясь. Гермиона подняла на него глаза. — Нужно поговорить... насчет слизеринцов.

Конец июля 1998

Скоплений мозгошмыгов оказалось слишком много, разглядеть в такой толпе что-нибудь интересное было практически невозможно, и Луна с разочарованием подняла на лоб очки. Цветной и залитый солнцем мир показался ей неожиданно ярким, и она поморщилась, опуская глаза.

Впрочем, идти, уставившись в землю, точно не стоило — Луна не сделала и двух шагов, как наткнулась на кого-то. Не вовремя развернувшийся молодой человек задел ее плечом и, смутившись, буркнул:

— О, прошу прощения, мисс.

Обычный английский язык без южного акцента, к которому за лето Луна уже успела привыкнуть, был очень приятен на слух, и она улыбнулась:

— Все в порядке, — и только после этого, прищурившись, взглянула на случайного собеседника. Парень оказался неуловимо похожим на кого-то из ее однокурсников: темные волосы, слегка раскосые глаза, в которых пляшут чертики.

— Классные очки, — сказал парень. — Я Рольф, кстати.

Луна неуверенно улыбнулась краем рта. Что, люди знакомятся и из-за таких нелепостей?

— Луна.

"Рольф" моргнул, у него слегка вытянулось лицо, но потом он улыбнулся в ответ:

— Слишком много мозгошмыгов вокруг?

Луна, опешив, посмотрела на него. Откуда он знает?

Парень, видимо, сразу же догадался, о чем она думает, и сказал:

— Я читал твои статьи. В путешествие я всегда беру с собой газеты и журналы, и на этот раз попалась "Придира". — Он понизил голос и добавил, — знаешь, здорово, что ты это делаешь. Не надо ни у кого идти на поводу.

Окончательно растерявшись, Луна со сомнением пожала плечами. Рольф усмехнулся над ее выражением лица и коротко кивнул:

— Может, еще увидимся.

* * *

Увиделись они в тот же день — этот парень, как оказалось, остановился в той же гостинице, что и Луна.

— О, мисс Лавгуд, — сказал он, когда они столкнулись перед ужином. — Какая неожиданная встреча. — Он широко улыбнулся, показывая белые зубы, и сделал шаг назад, пропуская Луна в очередь перед собой. Вставшие позади отдыхающие что-то недовольно проговорили, но Луна не обратила на них внимание и все же встала в очередь.

— Как отдыхается? — спросила она.

— Когда начну отдыхать — непременно отвечу. Я изучаю местную фауну и поэтому, фактически, не в отпуске, а на работе.

— И что за фауна, какие именно виды? — полюбопытствовала Луна.

— Абсолютно все, которых встречу. У меня с собой есть саламандра, могу после ужина показать, кстати.

Луна приподняла брови:

— Это было предложение зайти вечером в твой номер?

Рольф, кажется, совершенно не смутился:

— Ну-у, если вдруг захочешь... — Он подмигнул. — Не думал, что идея посмотреть на любопытное живое земноводное вызывает такие логически цепочки.

Луна смутилась:

— Прости. Это... от неожиданности. — Почувствовав, что разговор заходит в не совсем нужные темы, она спросила, — а ты прямо работаешь-работаешь, или так?..

— Вообще работаю, я натуралист. Здесь я по идее собирался отдыхать, но... какая разница, если я живу работой? Тем более, я так воспитан.

— Твоя семья тоже связана с магическими существами?

— Мой дед — Ньют Скамандер, — усмехнулся Рольф. — Может, слышала о таком?

— Это тот самый, который написал "Фантастические звери: места обитания"? — Луна удивилась. Она случайно познакомилась с внуком самого известного магозоолога Англии? — А ты точно его внук?

— А ты недоверчива, — заметил Рольф. — Интересно, как ты проверишь, правда ли это.

Луна пожала плечами. Ну да, наверное, глупо было предполагать, что родственники твоего кумира не могут путешествовать и жить среди обычных людей.

— Откуда у тебя саламандра?

— Это уже похоже на допрос, — Рольф нахмурился. — Давай поужинаем, и я все расскажу. В смысле... здесь и сейчас поужинаем, а посидеть вдвоем где-нибудь в чудесном месте мы, надеюсь, еще сможем.

Луна хмыкнула. Вот это уже точно предложение.

* * *

Саламандра оказалась совершенно обычной, из маггловского мира, номер Рольфа — ровно двумя этажами ниже ее номера, а сам Рольф... ну, он был веселым. С ним Луна чувствовала себя как на американских горках — от него можно было каждую минуту ждать и подвоха, каверзного вопроса, и легкого комплимента и искренней улыбки.

Они сходили-таки поужинать вдвоем — исключительно милый дружеский ужин, как несколько раз заметил Рольф, — который в кои-то веки не был подпорчен неуместными ухмылками, которые Луна встречала почти везде, где была.

Кафе, в которое ее привел Рольф, было примечательно тем, что оказалось почти не видным с улицы. Часть столов располагалась прямо у моря, темный тент скрывал посетителей от яркого солнца, а откуда-то из угла раздавалась негромкая музыка.

— Это платье тебе идет, — сказал Рольф, приглашая ее сесть. Луна приготовилась услышать какое-нибудь слегка неприличное продолжение, но он просто добавил, — и улыбка у тебя потрясающая.

— Жаль, что я не взяла свои очки, а то сейчас я не совсем понимаю, почему ты все это говоришь, — заметила Луна. Очень быстро после знакомства она поняла, что с Рольфом стоит быть искреннее и говорить именно то, что думаешь. Он, как оказалось, не имел никаких предубеждений против ее взглядов и с интересом читал "Придиру". Луна, впрочем, не обольщалась на этот счет: Рольф вообще был любопытным человеком, а уж необычная информация о необычных животных была для него той еще приманкой.

— А почему бы мне не говорить это? — с недоумением спросил Рольф. — Ты красивая, Луна. Очень красивая.

Луна только отмахнулась — она не слишком любила такие комплименты. Ну, красивая, но это еще и не факт, но она сама-то тут не причем.

Ей казалось странным и не совсем реальным то, что это происходит именно с ней. Встретились на побережье, познакомились, обнаружили, что поселились в одном отеле, стали общаться, теперь вот много времени проводят вместе. Не бывает так в жизни, а ее саму наверняка ждет большое разочарование.

Отец, кажется, предупреждал ее о том, что бывают такие люди. Они забираются в сердце, в душу, пленяют своими мыслями и образом жизни, а затем бросают, оставляя позади себя недоумение, горьковатый привкус и, как правило, разбитое сердце. Ну, отец, конечно, говорил не совсем так, но Луна поняла именно так.

Может, это так и было, но Луне совсем не хотелось думать, что Рольф именно из таких. Наверное, это значило, что он уже забрался к ней в душу куда больше положенного, но... ей все равно не хотелось об этом думать.

Приняв заказ, официантка, покачивая бедрами, медленно удалилась, и Рольф хмыкнул, заметив, что Луна неосознанно окинула эту девицу недовольным взглядом.

— Что? — спросила она, чувствуя, что ведет себя слегка глупо.

— Почему ты не доверяешь людям?

Луна нахмурилась, задумавшись. Разве она не доверяет? Она просто осторожна и пытается вести себя так, чтобы в случае чего, не было больно... А может Рольф и прав — наверное, так и проявляется ее недоверие.

— Не знаю. Так получилось.

Рольф закатил глаза и хотел ответить, но тут принесли их заказ, и он помолчал, дождавшись, пока все расставят, и протянул Луне бокал:

— За знакомство?

— Эм...

— Ой, да ладно тебе. Это маггловское вино. Оно почти как сок.

Луна скептически посмотрела на бокал, но все же приняла его:

— За знакомство, да.

— Но ты же понимаешь, что Гринграсс могла и соврать, — не слишком уверенно сказал Гарри.

— Да, но... — Гермиона замялась, — ты говоришь, мадам Пофри подтвердила, что слизеринцы бывает у нее более-менее часто. И вообще... наверное, этого следовало ожидать. Распри внутри... это естественно, особенно в том положении, в котором сейчас оказался Слизерин. Помнишь, ты говорил мне, что нужно что-то делать с представлениями о том, что все слизеринцы плохие? Так вот, это действительно нужно сделать — сейчас, иначе потом будет уже поздно. Кто знает, каким будет будущее...

— В смысле? — нахмурился Гарри.

— После Хэллоуина восемьдесят первого люди думали, что та война будет последней. И после дуэли Дамблдора и Гриндевальда в сорок пятом, скорее всего, тоже. А ты сейчас так не думаешь. Верно?

Гарри не стал отрицать:

— По-моему, всегда найдется какая-нибудь причина... очередной безумец вылезет со своими идеями... Но я не знаю, как не допустить этого.

— А я и не говорю об этом! Гарри, избежать зарождения нестандартных, революционных идей можно лишь в случае тотального контроля, причем не такого, о котором пишут в книгах — там герои все равно начинают бороться, а абсолютного. Вечного. Ты же понимаешь, что это, во-первых, невозможно, во-вторых, чрезвычайно вредно для общества. Англия просто замрет в развитии! — В голосе Гермионы прорезались какие-то панически нотки. — Гарри, скажи мне, что ты не хочешь...

— Не хочу, конечно. — Гарри фыркнул. — Я только что победил Волдеморта, помнишь? Я не собираюсь становиться новым Темным Лордом и держать все под контролем, хотя контроль в любом случае понадобится.

Гермиона задумалась и ответила не сразу:

— У нас слишком мало знаний для того, чтобы выходить в большую политику. При этом к нам будут прислушиваться, поэтому самое главное сейчас — не напортачить. Сделать то, что действительно нужно.

— Ты не жалеешь, что решила идти в колдомедицину? — не смог не спросить Гарри. — Знаешь, окажись ты в Депортаменте Магпорядка.... эх, да о чем я говорю, — перебил он сам себя. — Нужно делать то, что хочется.

— Думаешь, составление законопроектов не пройдет как хобби? — деланно-разочарованно спросила Гермиона и тут же усмехнулась. — Нет, я понимаю, что это как раз те самые сфера, совмещать которые я не смогу физически, даже если бы маховики времени еще существовали. — Она помолчала. — Наверное, жалею, ведь я уже пыталась что-то такое делать... — Гарри хмыкнул, вспомнив ее ГАВНЭ на четвертом курсе. — Просто это тот выбор, который мне в любое случае придется сделать, так почему бы не сделать его сейчас? — Гермиона прищурилась. — А что насчет тебя?

— А что насчет меня? Я выбрал еще на пятом курсе. Правда, на тот момент я не представлял себе, что еще я мог бы делать...

— Играть в квиддич? Преподавать? Работать с драконами? Тебе тоже стоит задуматься, что тебе на самом деле нравится. И не надо делать такое недоуменное лицо, Гарри, я же видела, с каким увлечением ты занимался в ОД...

— Я просто помогал ребятам. А почему драконы-то?

Гермиона пожала плечами:

— Может, УЗМС как предмет ты не слишком любишь, но, извини меня, а как же Норберта? Клювокрыл? Дракониха на четвертом курсе? Ты старался сделать так, чтобы с ними все было хорошо.

— Это другое, — уклончиво заметил Гарри. Гермиона пристально смотрела на него, и он неожиданно решился сказать. — Я действительно не представляю свое будущее. Знаешь, один, отличный и, наверное, правильный вариант, у меня есть. Знаешь, Аврорат, приведение мира в порядок... Джинни. Но... у меня такое чувство... В общем, я не думаю, что это то, чего я хочу больше всего. Может быть, раньше, на шестом курсе, хотел. А сейчас... не знаю.

— Так что ты...

— Понимаешь, Гермиона, это все я тоже хочу. Так ведь я тоже буду счастлив — но не сейчас, а потом. Лет через двадцать. А ведь нужно еще...

— Сделать что-то такое, чтобы было, что вспомнить, — подсказала Гермиона.

— А не только то, что я победил Волдеморта, — кивнул Гарри. — Такое ощущение, что ты не просто понимаешь меня, а чувствуешь что-то похожее.

Гермиона замялась, и Гарри хлопнул ее по плечу:

— Я тебе только что сказал, что, возможно, не хочу быть крутым борцом с преступностью и создавать семью. Так что давай, рассказывай.

Гермиона покачала головой:

— Это не совсем то. Просто сейчас мы проживаем лучшие годы нашей жизни, и — ты знаешь, Рон хочет, чтобы мы поженились сразу после окончания школы, а я киваю и думаю, что вовсе не собираюсь становиться очередной миссис Уизли-домозяйкой. Министерство или Мунго, не так уж важно, мне все равно нужно что-то сделать, причем самой. У тебя, похоже, ситуация немного другая. Ты хочешь, не знаю, побеситься. Жить как подросток, которого все достало, которому всю жизнь другие указывали, что делать.

— Мне никто...

— Гарри, у тебя просто не было возможность обратить на это внимание. За тебя все решили очень давно, и в числе этих решивших... Ты, наверное, мог идеализировать Дамблдора на младших курсах, но — ведь согласись — это все просто было частью очень мощного и длительного плана.

Гарри медленно кивнул. Конечно, у Дамблдора был план, и Гарри, сам того не ведая, следовал ему. Дамблдор знал не хуже Волан-де-Морта, что Гарри не позволит другим умирать за себя, когда узнает, что в его власти это прекратить.*

— Забавно, кстати, что ты возражаешь против моих слов о твоем прошлом, но не о твоем будущем.

— Потому что нет смысла — наверное, это как раз то, что мне нужно. Просто... насколько это сочетается с Мальчиком-который-выжил-дважды, учебой, амбициозными планами...

— У человека не может быть только одна грань характера, Гарри, он может меняться и казаться другим даже самому себе. Это в порядке вещей. Сейчас ты хочешь одно, завтра другое, но в целом какая-то линия ведь есть.

— Ты сейчас обо мне говоришь или о себе? — прищурился Гарри. Гермиона покачала головой с виноватой улыбкой:

— Ладно, может, я перетягиваю, но в целом это так. Поэтому... подумай, ладно? Просто подумай. Может быть, после учебы тебе стоит отправиться куда-нибудь в путешествие? Покопаться в себе и посмотреть мир. Сейчас из тебя буквально лезет желание действия, но ты действительно мало представляешь себе, что к чему. Скоро тебе понадобится отдохнуть от всего этого — знаешь, ты почувствуешь, когда тебя окончательно достанут.

Гермиона шутливо взъерошила ему волосы и встала. Гарри поднял взгляд и обнаружил подходящего к ним Рона с довольной ухмылкой.

— О, подожди, Гермиона! — Гарри понизил голос, — ты говорила, что вы... планируете пожениться?..

— Да — когда-нибудь, но не после школы. Как будто это такой уж сюрприз, — рассмеялась Гермиона.

Гарри улыбнулся, глядя на то, как двое его лучших друзей обнимаются, будто давно друг друга не видели, и направляются к выходу из башни.

___________

* — нагло взято из канона

УЗМС — уход за магическими существами, если что :)

Начало ноября 1998

— ... сообщаю заранее, чтобы вы определились со своими планами и возможностями. — Договорив, МакГонаггал кашлянула и отправилась к себе, оставив гриффиндорцев притихшими.

Объявление о Рождественском бале, может, и стало для кого-то полным сюрпризом, но Гарри не сомневался в том, что на каникулах будет устроено какое-то мероприятие. Было довольно много тех, кто хотел подправить себе репутацию и мог оплатить расходы; было много тех, кому надо было показать, что Англия и отдельно Хогвартс все еще "живут" и процветают, несмотря на все прошлогодние беды.

Повернувшись к Джинни, негромко переговаривающейся с Гермионой, Гарри сказал:

— Джинн — я так, на всякий случай — ты со мной пойдешь?

Девушка хихикнула и взъерошила волосы:

— Зачем спрашивать-то?

— Я же говорю, на всякий случай. — Гарри подмигнул Рону, и тому ничего не оставалось делать, кроме как спросить то же самое у Гермионы. — Ну ладно, я уже спать...

Оставив своих девушек в большом воодушевлении, Гарри и Рон отправились в комнату. Усевшись на подоконник, Рон скрестил руки на груди и начал деловито возмущаться:

— Нет, ну зачем они так... зачем омрачать праздник?

Гарри подавил смешок:

— Рон, это в тебе говорит четырнадцатилетний подросток, который недоволен партнером его предполагаемой девушки. Остынь. Танцы — это забавно. — Он, конечно, немного покривил душой, но... по сравнению с представлениями трехлетней давности его нынешние мысли о предстоящем бале были гораздо позитивнее. Теперь у него была та, с которой он действительно хотел провести весь вечер, танцевать и говорить обо всем на свете. Кроме того, как сказала МакГонаггал, на бал приедет кое-кто из Министерства — Гарри подозревал, что в их числе будет и Кингсли, которому есть, что выслушать.

Ко всему прочему, бал наверняка поднимет всеобщее настроение и заставит скованных сомнениями и тревогами ребят почувствовать себя легче и, наверное, отдохнуть. Девушки, во всяком случае, точно получат от вечера удовольствие.

Осталось только запастись нервами и вспомнить все движения, подумал Гарри, глядя на все еще недовольного Рона.

* * *

До праздников оставалось еще почти два месяца, а ученики, похоже, уже были в предвкушении. Гарри слышал множество разговоров о том, каким ожидается бал и что будет твориться на каникулах. У него самого приближающаяся зима вызывала лишь смутно тревожное чувство, и он не мог понять, связано ли оно с какими-то опасностями или просто с тем, что с зимой времени до выпуска и до момента принятия решения насчет своего будущего становится все меньше.

На каникулы у многих студентов, кажется, были грандиозные планы, и Гарри невольно оказался среди таких ребят. Однажды утром Гермиона, проглядев письмо от родителей, с сияющей улыбкой заявила, что ее семья приглашает их всех к себе на празднование нового года. У Гарри возникло ощущение, что Грейнджеры в числе прочего хотят познакомиться с Роном, но он не стал говорить об этом вслух.

Итак, их ожидал Рождественский бал с множеством специально приглашенных гостей, а затем домашний праздник у, фактически, будущих родственников. Это казалось довольно неплохим... но тревожное чувство все не покидало Гарри и, наоборот, лишь нарастало.

* * *

Все девушки Хогвартса предсказуемо пришли в полный восторг от предстоящего бала.

Если на глаза попадалась компания, состоящая из девчонок, то можно было с уверенностью сказать, что они либо говорят о нарядах, танцах и кавалерах, либо хотя бы думают об этом же. Повисшая в замке легкая мечтательность (слишком ранняя, по мнению Гарри), кажется, отразилась абсолютно на всех. Гермиона однажды со смехом рассказала, как на ее глазах две скромные четверокурсницы-хаффлпафки подошли к профессору Флитвику и попросили его рассказать о косметическим чарах.

— Он, кажется, опешил, а потом просто дал им список книг, где можно найти эти заклинания, — сказала Гермиона, — не думаю, что полугоблин будет рассказывать девочкам-подросткам о том, как накраситься, — она не выдержала и снова захихикала.

Несмотря на такие легкие и светлые моменты (а их, надо признать, было довольно много, ведь Гарри с Роном, Гермионой и Джинни часто сидели по вечерам в уютном уголке и болтали обо всем на свете, стараясь абстрагироваться от мрачных и неприятных тем, хоть и волей-неволей иногда к ним возвращались), на душе у Гарри было совсем уж неспокойно. Он продолжал отслеживать случаи попадания слизеринцев под надзор мадам Помфри — это стало происходить почему-то реже, но все равно относительно регулярно, — и думал, стоит ли рассказать учителям. Он все еще не был уверен в том, что это действительно серьезные внутрифакультетские распри, а не случайности и мелкие бытовые травмы, — но, с другой стороны, он точно так же не был уверен и в том, что это не результаты каких-то темных заклятий, практикуемых регулярно и добровольно.

Да, Гарри старался как можно более толерантно относится к потомству действительных Пожирателей смерти и подавать этим самым пример остальным студентам, но в то же время иногда не мог отделаться от мысли, что на Слизерине происходит что-то еще, кроме побоев. То, что несмотря на ни что остается в узком кругу слизеринцев и никоим образом не выплывает наружу.

Однажды он попробовал еще раз поговорить с Гринграсс, но выбрал совершенно неудачное время: девушка разговаривала с Панси Паркинсон и, кроме того, действительно обсуждала учебу, а не что-то малозначимое, так что попытка не удалась.

В мысли Гарри приходила даже идея расспросить Малфоя, но она казалась абсолютно безумной, да и вообще — Гарри был уверен, что слизеринец просто не станет его слушать или даже даст в глаз.

К началу декабря у Гарри было ощущение, что он ежедневно сидит у подножия крутого склона, с которого в любой миг может сойти лавина, а возможности предсказать это происшествие у него совсем нет.

Он старался не загружать своими — может быть, надуманными — проблемными мыслями друзей, но Джинни чувствовала, что у него на уме что-то малоприятное, и иногда пыталась давать советы. Самым странным из них был совет поговорить о слизеринцев с Луной Лавгуд — и он же, как ни странно, оказался самым действенным.

— Ты просто не понимаешь, что они чувствуют, — заявила Луна, покручивая между пальцев какое-то тоненькое колечко, висящее у нее на шее на серебряной цепочке. — Ты бы представил, чем они сейчас живут... а потом уже думал, что с этим делать, — с этими словами она, улыбнувшись краем губ, ушла, а Гарри остался в недоумении смотреть ей в спину.

— И чего такого ты услышала в ее словах, Джин? — наконец спросил он.

— Так ведь она права. Попробуй посмотреть с их точки зрения — ты же примеряешь ситуацию на себя.

— Я не... — Гарри запнулся, неожиданно сообразив, что Джинни, пожалуй, права. Он думает о пользе... чьей? всего мира, общества, но никак не о конкретных ребятах.

Н-да, а ведь Дамблдор как раз однажды увлекся идеями ради всеобщего блага...

— И что мне делать? — как-то беспомощно спросил Гарри. Джинни пожала плечами:

— Наблюдай. Попытайся понять. Я бы еще предложила поговорить с кем-нибудь из них, не будь они слизеринцами.

— И ты туда же, Джинни?

— Но ведь они и есть слизеринцы. Я не особо понимаю, почему они такие, но... они ведь такие.

— Джи...

— Нет, Гарри, именно ты решил пытаться их понять. От меня, пожалуйста, этого не проси.

* * *

"Я бы еще предложила поговорить с ними из них, не будь они слизеринцами".

При поступлении в Хогвартс они все были в почти равных условиях (да, ребята из магических семей знали о магии больше, но возможностей-то у всех было одинаково), а дальше произошло Распределение, и каждый ребенок попал в среду тех, в ком можно отыскать похожие черты характера. И это при абсолютно одинаковой образовательной программе, одних и тех же учителях и — изначально — предметах... В чем же разница между ними и слизеринцами?

Гарри сидел в библиотеке, невидящим взглядом смотря в толстый справочник по Трансфигурации. Слова Джинни почему-то привели его мысли к тем воспоминаниям, которые он подсмотрел на пятом курсе.

Единственным другом Снейпа, судя по всему, была Лили Эванс. Почему больше никто не пытался защитить его от нападок компании гриффиндорцев — которые, судя по всему, не были совсем редкостью. Из-за чего они начались?.. На пятом курсе Гарри мог предположить, что это было как раз из-за принадлежности к противостоящим факультетам, но остальные воспоминания Снейпа дали возможность заподозрить то, что Джеймс Поттер ревновал девушку, которая ему нравилась, к ее лучшему другу. А вот остальные-то почему так себя вели?

А ведь вряд ли кто-то из Мародеров пытался вести себя нейтрально по отношению к сопернику-слизеринцу, разве что Ремус, но и он не делал ничего, чтобы остановить увлекшихся очередной затеей друзей...

— Ну не может же все дело быть именно в принадлежности к факультету!.. — Гарри вздрогнул, когда мадам Пинс кашлянула. Видимо, он произнес это вслух и несколько громче, чем рассчитывал.

— Вам чем-то помочь, мистер Поттер? — вежливо, но с намеком предложила библиотекарь, и Гарри помотал головой:

— Нет, спасибо, извините.

Внезапно в голову пришел дурацкий вопрос — а где училась она? — но затем Гарри заметил, как в библиотеку входят две сестры Гринграсс, и снова вернулся мыслями непосредственно к нынешним старшекурсникам-слизеринцм.

"Интересно, а младшая Гринграсс знает, что Малфой за ее спиной крутит роман с ее сестрой? И это ее совершенно не напрягает? Может, между собой они просто дружат, но родители навязывают им брак..."

А ведь у них — тоже своего рода любовный треугольник. Не такой, конечно, как был у Снейпа и родителей Гарри, но все-таки...

Гарри не стал думать, что "все-таки", — пока не пропал разгоревшийся задор, он подошел к двум слизеринкам и спросил:

— Гринграсс, есть минутка? — не обращаясь, собственно говоря, ни к одной из них конкретно, но ему ответила Астория:

— Смотря в чем дело. — Она бросила на сестру взгляд, призывающий к молчанию: Дафна, похоже, собиралась то ли возмутиться, то ли как будто выругаться.

Вряд ли она забыла тот крохотный эпизод в коридоре.

Гарри постарался вежливо улыбнуться:

— Мне всего лишь хотелось бы поговорить с вами... об учебе, например. О нашей программе...

— Поттер, по этому вопросу к директору или сразу к министру, ты же с ним на короткой ноге, — буркнула Дафна.

— ...и о различиях в программах разных факультетов.

Обе сестры посмотрели на него с удивлением и недоверием.

— Их нет, — категорично ответила старшая и стала раскладывать книги, как бы намекая этим, что считает разговор оконченным.

— Они не проявлялись никак, а отношение учителей к определенным ученикам тут никакой роли не играет, — снова бросая предупреждающий взгляд на нее, сказала Астория. — Это действительно не к нам, Поттер.

— Раз нет различий, в чем смысл распределения по факультетам? — поторопившись, спросил Гарри, и Дафна закатила глаза, а Астория неожиданно посмотрела ему прямо в глаза — как-то проницательно и... понимающе?

— Дафна, извини нас, — девушка встала из-за стола и махнула рукой, — Поттер, отойдем.

Сделав несколько шагов в сторону от смотрящей на них с недоумением Дафны, она зашептала:

— Поттер, ну что тебе непонятно? Когда я тебе рассказала, я не имела в виду то, что нужно лезть в это. Это наше дело. Наше, внутреннее, и никак не твое!

— Зачем тогда...

— Я просто была слегка расстроена, — деланно-равнодушно ответила Гринграсс, и Гарри хмыкнул. Ну да, после "душевного разговора" со своими однокурсниками люди бывают именно слегка расстроенными. — В любом случае, Поттер, это не твое дело. Не надо пытаться справиться еще и с этим.

— Ты сказала, что если я начал что-то делать...

— Ты мог неправильно меня понять.

Гарри опешил — он ясно помнил, как она почти попросила что-то сделать... наверное, ему это показалось.

Непонимание. Это тоже было из-за принадлежности к разным факультетам? Да нет, они ведь все — люди...

Или он действительно судит по себе? Слизеринцы — они ведь, пусть и не совсем сплоченные внутри, — отделены ото всех остальных твердой стеной. Для того, чтобы понять их, нужно оказаться "внутри", а ведь они это не дадут сделать. И как пробить эту ограду?

Оскорблениями, дуэлями, взаимными унижениями? Но ведь так ничего не делается...

"Интересно, а сейчас Шляпа задумалась бы, отправить ли меня на Слизерин?", неожиданно подумалось Гарри.

Гринграсс, видимо, надоело ждать, и она, полушутливо кивнув ему на прощание, вернулась к сестре.

"Я бы еще предложила поговорить с ними из них, не будь они слизеринцами".

Да, наверное, что-то в этом все-таки есть, признал Гарри. Но "слизеринство" никак не отменяет того факта, что они теперь живут в обществе, которое срочно нуждается в подпитке и перестановках.

"А говорить с ними, кстати, все же можно... надо будет снова попробовать".

Начало декабря 1998

Драко Малфоя, заснувшего на кровати, которая когда-то принадлежала Крэббу, разбудил странный, глуховатый смешок — очень резкий и весьма громкий для такого раннего утра. Драко приподнялся на локте, наколдовал темпус (заклинание сообщило, что до завтрака еще почти два часа) и покрутил головой в поисках источника неприятного смеха. Казалось, что в спальне слизеринцев-семикурсников все спали — все пологи были задернуты — но со стороны кровати Нотта раздавалось шуршание.

Драко скривил губы, подумав, что даже за целый год с Кэррроу Теодор так и не научился накладывать заглушающие, и перевернулся на другой бок, надеясь снова уснуть. Приглушенная тяжелыми бархатными портьерами возня, однако, продолжилась, и Малфой, подавив желание выругаться, взмахнул палочкой, убирая посторонние звуки. "Нотт еще потом спасибо скажет, что это был не Петрифткус Тоталус и публичное унижение", раздраженно подумал Драко, запихивая палочку под подушку и закрывая глаза. Он знал, что матушка Нотта, вдова Пожирателя смерти, все лето провела за границей и занимаясь благотворительностью, пытаясь обелить имя и репутацию. Ее сыну уже давно светила помолвка с очень дальней родственницей, маленькой болезненной девушкой из Германии, и мелкие, но чрезвычайно быстро распространяющиеся слухи о связях Теодора со студентками Хогвартса вряд ли привели бы миссис Нотт в хорошее расположение духа.

В этом плане у Драко все было гораздо проще: его невеста училась вместе с ним, пусть и на курс младше, и не претендовала на исключительное право на место в его душе и постели. На место в душе, то есть в сердце, не претендовал, кажется, никто — и сложно было сказать, было ли это так из-за принадлежности Драко к семье Малфоев и его роли в войне, или просто из-за его характера и душевных качеств. А насчет постели... Астория, кажется, приняла их предстоящий брак как нечто необходимое — допустимое зло — но вовсе не хотела торопить события. При этом она наверняка прекрасно знала, что ее будущий супруг (несомненно, странное слово, которое Драко с трудом мог отнести к себе) вовсе не намерен обрывать все свои "любовные" связи... более того, словно в ответ на объявление о помолвке с Асторией, на следующий же день Драко непонятным образом проснулся вместе с старшей сестрой своей невесты, Дафной. И об этом Астория, конечно, тоже знала, причем от самой Дафны, и Драко иногда думал (хоть и наверняка сказать не мог), что старшая Гринграсс подробно описала младшей все, с чем той придется столкнуться после свадьбы. Между собой сестры вообще общались легко и непринужденно, и для Драко, у которого единственным примером сестринских отношений была натянутая холодность между его матерью и теткой Беллатрикс, это казалось странным.

Малфой, сообразив, что вместо сна он думает о всякой всячине, бросил еще один недовольный взгляд в сторону кровати Тео и пробежался глазами по стопке книг на тумбочке у изголовья кровати, раздумывая, стоит ли ему начинать читать. В этом году он, неожиданно для своих родителей и сокурсников, объявил, что после Хогвартса пойдет учиться в целительскую академию при Мунго. Для большинства его знакомых это было шоком, но самому Драко мысль о том, что у него появится вполне легальная возможность контролировать ход человеческих жизней, казалась невероятно притягательной. Конечно, ему еще многое предстоит сделать — не только понять и запомнить много теоритического материала, но и подготовить себе дальнейший путь: вряд ли госпиталь Святого Мунго, даже при острой нехватке квалифицированного персонала, был бы готов принять в свои ряды Малфоя, Пожирателя смерти, пусть и бывшего, оправданного.

Клеймо на руке, которое в какой-то момент изменило его жизнь к лучшему, сейчас было для Драко свидетельством его позора и поражения. Ему казалось не столь важным то, что идеи, за которые он хотел бы бороться, рухнули и ушли в прошлое вместе со смертью Темного Лорда, сколько то, что он оказался в невыигрышном положении, а на свободе остался по сути лишь благодаря несносному Мальчику-Который-Выжил.

Это уже само по себе было достаточным поводом для того, чтобы возненавидеть Поттера еще больше, но ко всему прочему положение Героя в глазах Драко усугублял тот факт, что в последние пару месяцев он настойчиво шнырял вокруг слизеринцев и пытался понять, чем они занимаются и что у них происходит. Какое-то время Драко даже боялся, что Астория, сколь морально сильной она бы ни была, не сможет дать отпора победителю Темного лорда и расскажет ему все. Вероятность этого была, между прочим, довольно высока, ведь незадолго до окончания войны Асторию начали готовить к получению Метки — наверное, в глазах Темного Лорда она, будучи Пожирательницей смерти замужем за Малфоем, превратилась бы в новую Беллатрикс, — но лишь немногие знали, какое отвращение, смешанное со страхом, вызывала у Асториии эта участь.

Несмотря на это, Гринграсс, скорее всего, под влиянием Дафны, удержалась от шага, который разрушил бы Слизерин. Конечно, наткнувшись в неподходящий момент на Поттера, она поведала ему о внутренних конфликтах, но, к счастью, ограничилась лишь этим, а дальше отрицала, что просила сделать что-то. Об этом Драко поведала Дафна, обеспокоенная тем, что Поттер настойчиво пытался выведать у них что-то. Излишне любопытный гриффиндорец снова лез не в свое дело, но на этот раз у него не получилось бы докопаться до сути: Слизерин, что бы ни творилось внутри него, всегда мог ополчиться против внешней угрозы.

Драко хмыкнул — Поттеру, пусть он и победил Темного лорда и забрался в самые глубокие, сокровенные тайны Снейпа, ни за что не разобраться, в чем дело. Можно, конечно, со стороны наблюдать за его неловкими попытками добраться до чей-нибудь души и вытрясти из нее все тайны, но гораздо лучше будет пресечь все эти попытки навсегда.

В голову приходило несколько способов, но ни один не казался Драко подходящим, и этом ему совсем не нравилось: не мог же он, в самом деле, разучиться плести легкие интриги с крепо запутанными нитями решений, — но делать было нечего. Если он не придумал ничего подходящего, то оставался лишь один человек, которому можно было поручить эту задачу.

Драко повернул голову и отчетливо позвал:

— Панс, просыпайся.

Девушка, свернувшаяся у него под боком, спала довольно чутко и поэтому сразу зашевелилась.

— Иди к Годрику, Малфой, я еще сплю.

— Па-анси, — Драко похлопал ее по плечу. — Ну же. Нужны твои мозги.

— Можешь вырезать и забрать, мне все равно. — Паркинсон зевнула, похлопала сонными глазами и уставилась на Драко. — Ну, что еще?

— Мне нужно, чтобы ты придумала план — хороший, но простенький, Гриффиндор все равно его не разгадает, так что не заморачивайся особенно.

— Снова Поттеру неймется? — хмыкнула Панси и села, но тут же снова легла и натянула на себя одеяло. — Тьфу ты, я голая.

Драко закатил глаза — а чего еще она могла ожидать, просыпаясь в дикую рань рядом с ним, — но пошарил рукой у тумбочки и протянул ей рубашку.

Он, пожалуй, никогда не признался бы в том, что Панси Паркинсон могла считать себя одной из тех немногих (и единственной из своих ровесников), к кому Драко испытывает нечто, похожее на уважение или, во всяком случае, признательность. Панси не была красива и не блистала на уроках (даже тот же Нотт учился гораздо лучше нее), но в то же время обладала гибким живым умом и странной, проявляющейся лишь в редкие моменты, проницательностью. Пожалуй, это, наравне с многолетним знакомством и пониманием всех мотивов ее поступков, было причиной, по которой Панси долгие годы удерживала свое почетное место рядом с Драко. Не будь всего этого и не умей она как никто другой понимать Малфоя, оставаясь при этом при своем мнении, вряд ли она продолжала бы быть его... наверное, другом. Во всяком случае, тогда бы она точно не просыпалась раз за разом с ним — учитывая наличие у него не только невесты (из более богатой и знатной семьи), Астории, — но и еще одной почти законной девушки (гораздо красивее их обеих и более расположенной к нему), Дафны.

Ни Дафна, ни Астория не могли похвастаться тем, что к их мнению Драко прислушивался всегда и даже не боялся признаваться в этом самом себе. Они, конечно, давали ему советы и высказывали свои доводы, но "своим человеком" среди слизеринских девушек, да и девушек вообще, у Драко была именно Панси. Он ни на мгновение не пожалел, что завязал с ней гораздо более тесные, чем дружелюбно-партнерские, отношения, — как, впрочем, не пожалел и о том, что помолвлен не с ней. В конечном счете, при всех своих достоинствах Паркинсон была не более, чем соратница, опора, и с ее помощью восстанавливать репутацию семьи и продолжать род Малфоев было гораздо менее выгодно, чем с помощью Астории.

Драко, к тому же, ни разу не приходило в голову попросить заменить Асторию на Дафну — в конце концов, его будущая жена должна быть сильно привязана к нему, но не более, а своевольная Дафна легко могла влюбиться в него и, что гораздо хуже, сделать все, чтобы добиться взаимности. Астория, в свою очередь, была холодна, держала себя с достоинством и сразу сказала, что сделает все для своей семьи и поможет Малфоям, но с головой погружаться в мнимую любовь не станет. Драко был ей за это благодарен и решил, что постарается в свою очередь сделать ее существование в качестве миссис Малфой спокойным и приятным — после того, как позаботится о себе и родителях, конечно.

Разъясняя Панси, какого результата он хочет добиться (а она была в этом заинтересована не меньше его), Драко подумал, что с избавлением от назойливости Поттера в его жизни на оставшуюся часть учебного года воцарится почти идеальная гармония. Ну а о совсем далеком будущем он подумает уже потом.

Начало августа 1998

Воздух там был пропитанным солнцем, небо — ярко-голубым, без единого облачка, а ветер — невероятно разгоряченным. Его порывы поднимали с берега песок, заставляя его облеплять и колоть кожу, и трепали волосы, и без того лезущие в глаза.

Там было удивительно жарко — хоть Луна и провела пол-лета в довольно теплых странах, с таким невероятным климатом она еще ни разу не сталкивалась, и ей, выросшей в хмуро-дождливой Англии, он очень нравился.

Сразу по прибытию они отправились гулять по острову и бродили до поздней ночи (благо, можно было заклинаниями уменьшить вес вещей и сделать их невидимыми). Они ходили по побережью (Луна — босиком, то и дело подбегая к морю и прохаживаюсь в теплых набегающих волнах, а Рольф — в своих забавных кожаных сандалях, морщась от ощущения хрустящего песка у стоп), шатались по мощеным улочкам в тени редких деревьев, стучали по крепким стенам Старого Города, ели итальянское мороженое, смеялись и болтали обо всем на свете.

Луне казалось странным, что они оказались вдвоем в Греции, познакомившись всего с пару недель назад, — но Рольф неожиданно оказался тем человеком, который понимал и... чувствовал, наверное, ее лучше всех других. Он умел предугадывать ее настроения и желания (она могла сколько угодно удивляться, а он лишь пожимал плечами: «Дедушка всегда говорил, что у меня повышенная способность к эмпатии») и понимал, кажется, все, что она говорила и о чем молчала. Он просто — понимал ее, — хоть и знал ее от силы полмесяца и совершенно не представлял, как и чем она жила все последние годы, сформировавшие ее как личность.

* * *

Отель, в котором они поселились, назывался «Sort heureux», и Луна долго не могла решить, считать ли это знаком (связанным, безусловно, с Рольфом) или не обращать внимания, считая это случайным фактом.

Разумеется, они встретились совершенно неожиданно, но в их дружбе, которая завязалась после знакомства, было что-то такое... Луна никак не могла подобрать точное слово, а Рольф (снова понимающий даже ее молчание) просто предложил ей не думать об этом.

— Какая разница? — хмыкнул он, даже не глядя на то, как она всматривается в название отеля на ключе от своего номера, и Луна неожиданно для самой себя смутилась. Знать, хочет она, или нет, выискивать в их общении тайные знаки, ему не было положено! Она, правда, не понимала, почему.

* * *

По вечерам они сидели на балконах — каждый на своем, номера-то были соседними — и разговаривали о прошлом. Конечно, было приятно осознавать, что вот этот человек за стеной понимает тебя, — но хотелось и того, чтобы он и понимал, почему ты такая.

Рольфу, кстати, этого как будто не хотелось: он не слишком распространялся о своей жизни. Луна фактически знала лишь то, что он — внук Ньюта Скамандера, в путешествии не отделяет отдых и работу, изучает фауну стран Южной Европы и не горит желанием вернуться домой, к семье.

— Я вырос с дедом, родители меня почти не знают, да и живу я уже самостоятельно, так что мне нечего там, дома, делать, — пояснил однажды Рольф и сменил тему.

Луна, однако, все же смогла как-то понять, что родители Рольфа надеялись, что сын сделает дипломатическую карьеру и создаст семью в ближайшее же время, — но это тоже явно не относилось к тому, чего бы хотелось их сыну.

Что ему хотелось делать, Луна могла и не спрашивать: было очень трудно не понять, особенно после того, как однажды во время прогулки Рольф с каким-то восторженным почти воплем уселся на траве и принялся рассматривать какое-то странное насекомое, которое Луна видела впервые. Глаза у Рольфа тогда горели, и он на несколько минут буквально выпал в прострацию и совершенно не слышал, что ему говорили. Луна тогда предпочла помолчать и с некоторой грустью посмотреть на то, как он возится с чудаковатым существом.

У нее в жизни, кажется, еще не было такого занятия, в которое она могла бы полностью погрузиться и забыть абсолютно обо всем на свете.

* * *

Он будил ее рано утром — перелезал через перила на балконе и стучал в стекло, дожидаясь, пока она проснется, и только потом открывал балконную дверь. Первые минуты после сна Луна всегда любила: в крепкий сон врывался этот самый осторожный стук, возвращая ее к реальности, а затем в душную комнату влетал утренний воздух — свежий, еще не жаркий и оттого ощущавшийся как чудо.

До завтрака они шли на пляж (Рольф порой замирал у кустов, отыскивая цепким взглядом каких-нибудь еще не изученных представителей фауны), плавали наперегонки и валялись на теплом песке. Иногда Луна начинала дремать, и он набирал в ладони воды и лил ей на спину, а затем быстро отбегал подальше; а иногда он, засмотревшись на какое-нибудь не магическое, но довольно странное существо, переставал обращать на нее внимание, и Луна тыкала его по ребрам и закапывала в песок, даже не прибегая к палочке.

Отдых получался откровенно маггловским, если не считать увлечение Рольфа, но Луна как будто совсем забыла о том, что она — из магического мира. Наверное, ей будет жаль, когда придет пора уезжать...

Порой Луне даже казалось, что она готова остаться на солнечном острове навсегда — но только если там будет Рольф с его эмпатией, приступами абсолютной влюбленности в магических животных, острыми подколками и хитрыми улыбками. Тогда она думала — может, она чуть-чуть в него влюблена?

Хорошо, что в эти моменты Рольф не применял свои "повышенные способности" — Луне, во всяком случае, казалось, что не применял, иначе он хоть как-нибудь, да отреагировал бы.

* * *

Жизнь казалась прекрасной, и Луна совершенно не думала о времени (хоть иногда и замечала, как быстро оно летит, и даже старалась задержать его), а потому напоминание Рольфа о скором начале учебного года было как гром среди ясного неба.

— Осталось две недели, — заявил он, — когда-нибудь тебе все же придется вернуться в Англию и подготовиться к поездке в Хогвартс.

Хогвартс... он казался таким далеким и нереальным. Как могли существовать уроки, учителя и остальные ребята, если жизнь — здесь, под невозможно-яркими лучами солнца, на раскаленном песке, в нежном море?..

— А ты? — не подумав, бросила Луна.

— Что — я?

— Ну... куда ты поедешь?

Рольф пожал плечами:

— Пока никуда. Мне здесь нравится, тут много всего прекрасного, так что я пока останусь.

Луна прикусила губу — фраза «Но я-то уеду» чуть не сорвалась с языка — и как-то замерла, задумавшись.

Она ведь, на самом деле, не имеет никакого отношения к пребыванию здесь Рольфа, пусть и приехали они вместе. Родос стоял в его плане задолго до того, как она появилась в его жизни в один июльский день, — а в ее плане его, как и всего остального, не было, просто Рольф однажды протянул ей билет и заявил, что она может поехать с ним.

— Торопиться мне некуда, Хогвартс я уже закончил, а документы никуда подавать не собираюсь, — продолжил Рольф, не смотря на нее. — На какое число тебе заказать билет до Лондона? Или, может быть, портключ?

Он как будто торопился избавиться от ее общества — и после целого месяца теплых доверительных отношений это было бы резким контрастом...

...если бы доверительными эти отношения были с обеих сторон. Он ведь ей ничего не рассказывал о себе.

— Тебя что, совсем не ждут? — какой-то глупый и малозначащий вопрос.

— Меня-то как раз ждут, это я не хочу возвращаться. Тем более, предполагается, что на прошлой неделе я был в Вашингтоне и присутствовал на приеме в посольстве.

Луна как-то запоздало вспомнила, что Рольф — из чистокровной и, наверное, довольно древней семьи. Может, и у них принято строить карьеру и жениться совсем на заре взрослой жизни, а потом всю жизнь плестись под гнетом юношеской фальши и наигранности?

— И искал себе невесту, конечно, — Рольф насмешливо взглянул на Луну, все еще пребывающую в задумчивости.

— Почему ты мне ничего не рассказывал о себе?

— А смысл? — он пожал плечами. — Все, что надо, ты знаешь или думаешь, что знаешь.

От этих слов Луна буквально почувствовала какой-то холодок.

— Думаю, что знаю?

— Ты не слишком доверяешь людям, это факт, но ты слишком доверчива. И не говори, что это в принципе невозможно.

С точки зрения Луны это было вполне возможно и, скорее всего, правда. Тем, кому она начала когда-то доверять, она доверяла и верила полностью и безоговорочно.

«Отец был прав», — подумала Луна. «Действительно бывают такие люди, которые забираются в сердце, в душу, а затем бросают, оставляя позади себя недоумение и разбитое сердце».

Последняя мысль, мелькнувшая сама собой, без ее контроля, заставила Луну подумать — что, правда что ли? — и отстраненно произнести:

— Так ты мне, наверное, много лгал. — Она как будто провалилась в сон и говорила сама с собой, не совсем уверенная, что все это происходит на самом деле.

— Как ты заметила, я тебе почти ничего не рассказывал, так что лгать там было не в чем.

— На завтра, наверное, слишком рано, так что давай на послезавтра.

— В смысле? — переспросил Рольф, не совсем понимая, к чему это было сказано.

— Билет. Или портключ, мне все равно. А вообще, я сама закажу.

«Наверное, лучше билет — если дорога долгая, можно будет подремать... и подумать».

Она засунула ноги в тапочки и быстро пошла к двери — Рольфу с соседнего балкона пришлось позвать ее дважды.

— Лу-уна!

Она обернулась, нашарив ключ:

— Да?

— Подожди меня, я сейчас.

Она пожала плечами и вышла в коридор — Рольф уже ждал там. Хмурый и неожиданно серьезный.

— Ты что-то не так поняла.

— Слишком много мозгошмыгов вокруг? — раздраженно отозвалась Луна, вспомнив фразу, с которой, фактически, началось их знакомство.

Рольф ухватил ее за локоть, не давая ей возможности запрыгнуть в лифт (из него на них недовольно посмотрела пожилая дама в шляпе с очень широкими полями), и подождал, пока тот не уедет.

— Мозгошмыгов много не бывает, — все так же серьезно ответил он. — И ты точно меня не поняла или, скорее, не услышала. Мерлин, не думал, что из всего мира именно твою истерику мне придется наблюдать...

— Истерику? — уже не совсем уверенная, что понимает все происходящее, повторила Луна, и Рольф закатил глаза:

— У обычных людей это называется именно так. Знаешь, бессмысленные и озлобленные вопросы про ложь, побег... хлопанья дверей только не хватает. Ну ладно, ближе к теме. — От его чересчур сосредоточенного взгляда Луне стало совсем не по себе.

— Ты меня пугаешь.

— Я должен был поехать в Вашингтон.

— Это ты уже сказал — прием в посольстве и... невеста.

— А значит, родители не слишком обрадуются, увидев меня — ну, таким. Помотавшимся по Европе, загоревшим, насмотревшимся на магический мир, не женившимся... влюбившимся.

Она — без сомнений — ослышалась. И, наверное, съела что-то не то, давшее эффект галлюцинаций, — а то с чего бы вдруг Рольфу протягивать ей маленькую коробочку, оббитую бархатом? И при этом еще говорить — или даже просить, что он в принципе делает очень редко:

— Пусть мозгошмыгов будет еще больше?..

Иногда — нет, наверное, довольно часто — Гермионе казалось, что Рон категорически не хочет идти на бал, но она не совсем понимала — из-за нее (все-таки прошлый их бал окончился неприятно) или вообще. Да, танцы, деловые знакомства и разговоры были не теми занятиями, которыми Рон увлекался, но... неужели он не мог понять, насколько важно их участие в этом мероприятии? Они должны были показать — не только себе, но и всему миру, который с мая разрывался от тысячи предположений, что же будет с Англией в будущем, — что они готовы бороться дальше, если это необходимо.

Как бы Гермиона ни надеялась, что конфликтов уже не будет, она твердо знала, что их не избежать. Пусть — невооруженных, но все же не избежать. В предыдущие три года было слишком много недовольств тем, какую политику проводили министры Фадж, Скримджер и Толстоватый, особенно учитывая то, что их курсы и мнения, которые они навязывали, были прямо противоположны друг другу. Один заявлял, что Тот-Кого-Нельзя-Называть мертв; второй — что тот жив и действует; третий же — что тот не представляет опасности, в отличие от человека, которого до этого считали (впрочем, не все и не всегда) светлым героем. От Флер Гермиона знала, какое недоумение и недоверие посеяла эта смута в других странах — и вот снова новый министр, новая политика, новые убеждения... и им, победителям, снова придется сталкиваться с противодействием.

Объяснить это Рону было легко, а вот то, что само собой это не разрешится (и что, более того, именно им предстоит разруливать эту ситуацию)... казалось, он не хотел этого принимать.

Порой он казался ей совсем ребенком — ответственность переложить на других, права качать себе, — но в то же время ребенком очень сознательным и даже порою проницательным. Рон знал, что она не уйдет на юридическое поприще, и всячески поддерживал ее в этом решении ("Там тебя заклюют, скажут, что ты не понимаешь устройства того, что собираешься менять"), но в то же время и не хотел, чтобы она посвящала себя колдомедицине.

В какой-то момент ей начало казаться, что он хочет видеть в ней подобие своей матери — женщины, безусловно, деятельной, но живущей только своей семьей и домашними делами. Может быть, Рон опирался на опыт Билла — ведь Флер, приехав работать, вышла замуж и отошла от карьеры, — но не мог же он не понимать, что она-то, Гермиона, вовсе не собирается поступать так!

Впрочем, эти мысли проходили, хоть иногда и возвращались, и Гермиона лишь надеялась, что Рон почувствует хоть толику той ответственности, которую возложил на себя Гарри.

Рон и Гарри... сколько бы в течение долгих школьных лет она не ссорилась с ними, они всегда оставались ее лучшими друзьями. Гермиона порой думала, что у нее нет девочек-подруг из-за того, что она совсем не делает шагов в стороны предполагаемой дружбы — и только подружившись с Джинни, Гермиона поняла, что бывает, наоборот, излишне деятельной. Может быть, девушке не положено с такой горячностью набрасываться, например, на новые идеи и строить грандиозные планы. Джинни такой не была — и пользовалась популярностью.

Нет, Гермиона, конечно, не ревновала к ней ни Рона, ни Гарри — да никого, в общем-то, — но все же иногда чувствовала досаду из-за того, что к Джинни прислушивались и раньше, в то время как с ее мнением считались (да и то не всегда) только тогда, когда оно относилось к учебе и другим очень серьезным делам. После войны, разумеется, Гермиона как будто приобрела больше веса в делах и решениях, но все равно оставалась "боевой подругой Гарри Поттера", как написали на ее карточке во вкладыше шоколадной лягушки.

Собственно говоря, именно ей она и была, но внутри всегда чувствовала, что способна на большее — хоть и не всегда хотела этого.

А вот Рон... он, напротив, хотел, но не спешил реализовать свои желания. "Еще успеется — мне всего восемнадцать", говорил он и возвращался к плюй-камням или квиддичу. Рон был мальчишкой — серьезным при всей своей ребячливости — и, наверное, потому они с Гермионой дополняли друг друга.

Иногда, словно неожиданно вспоминая, насколько они разные, ей становилось страшновато — как будто порой она не видела для них будущего. Но проходили дни, недели и месяцы, а Рон все так же кривился и отмахивался, если нужно было делать уроки или изучать брошюры академии при Аврорате, но все так же неизменно признавал ее право на свою точку зрения и даже пытался понять ее.

"Хорошо, что он вовсе не бескомпромиссный", думала Гермиона, подсовывая ему в журнал по квиддичу пергамент со списком необходимых к изучению заклинаний.

При всех своих совершенно различных интересах вместе им было... гораздо легче, чем в начале думала Гермиона. Первое время они, конечно, чувствовали себя неловко, оставаясь наедине, не смотрели друг другу в глаза и с неизвестным раньше трудом находили темы для разговоров, но потом это незаметно прошло, и только одно давило на Гермиону.

Признавая за ней право на свою (полностью противоположную) точку зрения, считаясь с ее интересами и искренне интересуясь ее мнением (хоть и далеко не всегда следуя ему), Рон при этом умудрялся непонятным образом опекать ее. Нет, он не делал ей одолжения, разговаривая с ней, и не вел себя снисходительно, но все равно словно зажимал ее в какие-то рамки своего покровительства. Он давал ей возможность брать верх и быть мозговым центром их пары, но всегда вел себя так, будто решает именно он.

И Гермиона, не терпящая этих невидимых и никому неведомых рамок, ничего не могла с эти поделать.

* * *

Мысль о том, что родителей, вообще-то, неплохо было бы познакомить с Роном еще до того, как на Новый год приедут Гарри и Джинни, приходила Гермионе в голову уже давно. На самом деле, мама с папой встречали всю семью Уизли, да и по рассказам Гермионы более-менее представляли, с кем она дружит, но... проблема заключалась именно в этом самом слове "дружат".

Ее родители познакомились еще в медицинском университете и быстро подружились, но пережили по одному неудачному браку и много ссор до тех пор, пока не поняли, что любят друг друга. Отведав все «прелести» и «гадости» ранних свадеб, они настоятельно рекомендовали Гермионе не торопиться в любовных делах — точнее, рекомендовали бы: они ведь вовсе не знали о том, что у их дочери появился вполне реальный молодой человек.

После того, как Гермиона вернула их из Австралии, Грейнджеры, конечно, не раз видели Рона, но девушка сильно сомневалась в том, что они рассматривали его как-то иначе, кроме как ее хорошего друга. К новому году ей, видимо, предстояло переубедить их в этом, и это была одна из тех немногих задач, приступая к которым, Гермиона решительно не знала, с чего начать.

* * *

День рождения ее матери выпадал на удобное для планов Гермионы время — на середину декабря, да еще и на субботу, — и она отпросилась сама и отпросила Рона у профессора МакГонагалл, заверив, что к вечеру воскресенья они оба будут в школе и окажутся готовыми к новой учебной неделе. Конкретно на этом заявлении Рон недовольно поморщился, всем своим видом говоря "Ну вы же понимаете, это только ради ее и, пожалуй, вашего спокойствия", так что, открывая им свой камин, директор (видимо, поняв, зачем они покидают школу на этих выходных), напоследок легонько улыбнулась и пожелала им удачи.

* * *

Выскочив из камина Дырявого котла и отряхнув совсем не запачкавшуюся одежду, Гермиона почувствовала себя как нельзя более глупо. Само это чувство было для нее новым и неприятным, и, как только Рон вылез следом за ней, Гермиона поторопила его и бодрым шагом направилась к двери. Многие косились им вслед и оживленно перешептывались, но Гермиона не обращала внимания. Неужели она не имеет права пройтись по Косому переулку и купить подарок своей матери?

Рон слегка уныло плелся позади — Гермиона не понимала, волновался ли он перед предстоящей встречей с ее родителями, или из-за ее мрачного, почти торжественного молчания просто чувствовал себя не в своей тарелке.

Остановив свой выбор на небольшой модели Хогвартса в стеклянной пирамидке и типичных волшебных сладостях, Гермиона аккуратно подписала открытку и взяла Рона под руку:

— Готов?

Он кивнул с почти уверенным выражением лица, и Гермиона аппарировала их обоих.

* * *

Родители уже ждали — стол был накрыт, а из маггловского приемника в углу негромко лилась приятная мелодия. Гермиона заметила, что Рон прислушался и даже одобрительно кивнул — наверное, после однообразного пения Селестины Уорлок ABBA пришлась ему по душе.

Пока мама охала над миниатюрным Хогвартсом, отец разглядывал Рона с видом охотника, готового выпустить собак за добычей.

— Значит, молодой человек, — сказал он наконец, и Гермиона напряглась, ожидая чего угодно, — вы ухаживаете за моей дочерью.

— Именно так, сэр, — необычайно серьезно ответил Рон и, поймав напряженный взгляд Гермионы, легонько кивнул ей. У Гермионы вдруг возникло ощущение, что она — персонаж какой-то комедии, где герой пытается убедить отца девушки в своей вечной любви к ней. Неужели в жизни это именно так и происходит?..

— Садитесь за стол, — не обращая внимания на некоторую напряженность между мужчинами, произнесла мама, и Гермиона, сев напротив нее, протянула руку и переплела пальцы с Роном. Он слегка сжал их, и Гермиона почувствовала, что в эту минуту она, несомненно, только и может передать главенство и принятие решений в его руки. Сама она перед лицом отца (несомненно, строгого и, скорее всего, относящегося к ней как к девочке, которую все еще надо опекать) неожиданно слегка стушевалась и не решалась вставить ни слова, чувствуя, что он и Рон должны самостоятельно прийти к пониманию.

— Ну что же... — протянул отец и вдруг усмехнулся, — главное — не торопите события.

Наверное, эта внезапная фраза была сродни его благословению (учитывая то, что мать в этот момент не поджала губы, как боялась Гермиона, а снисходительно улыбнулась), но в тот момент Гермиона это не поняла.

Уже гораздо позже, когда они, стоя на улице в ожидании Ночного рыцаря до Хогсмида, молчали, каждый погруженный в свои мысли, Рон неловко заявил:

— Я думаю, твои родители поняли все еще тогда, когда я за тобой в августе заходил. Ну, помнишь, ты им шишки помогать собирала?

Гермиона улыбнулась, вспомнив, как Рон опешил при виде нее — в коротких шортах, открытой майке и с подвязанными волосами, — а потом поинтересовался, почему она не применяет магию для такого пустякового дела.

— Ты еще скажи, что тогда и поговорил с папой, — фыркнула Гермиона.

— Ну-у... типа того, — с виноватым видом произнес Рон. — Ты не сердишься? Все равно он нормально ко мне отнесся!

Гермиона покачала головой — ну как на него можно сердиться? — и поцеловала в нос (Рон зажмурился, когда ее волосы полезли ему в глаза).

Если у нее и оставались сомнения в том, что они справятся, что смогут провести вместе о-очень много времени, — то они уже исчезли.

_________________________

К этой главе появился вбоквелл-зарисовка — http://www.fanfics.me/index.php?section=3&id=62314

Для справки: Дэннис — младший брат Колина Криви, погибшего в битве за Хогвартс. Дэннис на три года младше Гарри и Ко, соответственно, ему около пятнадцати.

_____________________

Декабрь 1998

— Давай, Джин, это же интересно!

— Ну... может быть, — с сомнением отозвалась Джинни, смотря на сияющую Гермиону. — Но я предпочту помочь непосредственно в организации.

— Это к Луне, — бодро подсказала подруга. — Она отвечает за декорации и все такое... а, ну ты и так знаешь. Ладно, раз ты не хочешь, я пойду.

Глядя вслед Гермионе, из которой так и хлестал энтузиазм, Джинни покачала головой. Придумывать сложные персонофицированные чары, которые подберут каждому участнику бала подходящее поздравление... не для нее такое занятие. А Гермиона справится, и знаний хватит, и интереса.

— А что Луна делает? — спросил Гарри.

— Она будет украшать Большой зал... там, на самом деле, не только она, а еще кто-то с Райвенкло и трое из наших, в том числе и я, но Луна, видимо, самая главная, хоть она и не староста.

— Присоединимся к ним? — предложил Гарри, и Джинни скептически посмотрела на него:

— Я-то и так входу в эту "команду", а ты... Вряд ли тебе будет интересно. Мы же собираемся продумывать всякие мелочи вроде украшений на стекле... и расстановку стульев и столов... и разные организационные детали. Ты заскучаешь.

— Скажи лучше, что я ни черта в этом не понимаю, а бытовые заклинания у меня не идеальны.

Джинни фыркнула:

— В общем, ты прав. Но я, конечно, тоже не мастер.

— Ты девушка, — пожал плечами Гарри, — можешь навести уют... и все такое.

Джинни вспомнила, как несколько лет назад они приводили в порядок дом на площади Гриммо, и покачала головой, думая о том, что уют — это к матери, но спорить не стала.

— А ты не знаешь, где Луна? — вместо этого спросила она.

— Э... — Гарри озадаченно посмотрел на стол Райвенкло, но на обеде Луны не было. — Проще посмотреть на карте Мародеров. — Он полез в сумку, под столом развернул пергамент и стал отыскивать точку с именем Луны Лавгуд. — На Астрономической башне, с Дэннисом Криви.

Джинни подумала, что Луна — весьма неплохо относившаяся к Колину — пытается подружиться и с его братом, дать понять, что смертью близкого человека все не заканчивается, и мрачно произнесла:

— Пожалуй, я к ним. — Она поцеловала Гарри, проигнорировав закатившего глаза Рона, и пошла к дверям.

У самого выхода из Большого зала она поискала глазами Ричи Кута, загонщика Гриффиндора, — он тоже собирался помогать в организации Рождественского бала, — но в Зале его не было. Его присутствие, конечно, срочно не требовалось, но Джинни думала, что с ним растормошить мечтательную Луну и погруженного в себя Дэнниса будет легче.

* * *

Ребята сидели на Астрономической башне в верхней одежде, но Джинни, наложившей на себя согревающие чары, стало холодно от одного только взгляда на качающиеся на ветру волосы Луны, на макушке которой был тонкий слой снега, видимо, оказавшийся там не случайно.

— Луна, Дэннис, привет, — Джинни присела напротив кивнувших ей приятелей, — как продвигается разработка плана?

— Мы уже почти все придумали, — меланхолично ответил Дэннис, — если Гермиона Грейнджер и в самом деле придумает и запустит эти невероятно сложные чары, то все будет готово. В середине праздника мы потушим все огни и запустим какую-то музыку, — он кивнул на Луну, — и спустим с потолка конвертики с поздравлениями.

Джинни взглянула на пергамент на коленях у мальчиках. Легкой рукой Луны там был прорисован Большой зал, вид сверху, с указанием площадки для танцев, учительского стола, мест для ребят и столов с напитками и закусками.

— А это что? — Джинни ткнула пальцем в небольшой полукруг в углу Зала.

— Шатер. Персонально ваш.

— Чей — наш?

— Он для вас с Гарри, Роном и Гермионой, — пояснил Дэннис. — Ну и всех, кого вы туда пригласите

Джинни недовольно взглянула на него:

— Зачем нас отделять ото всех?

— Профессор МакГонагалл попросила... — неуверенно отозвался мальчик. — Сказала, что к вам кто-то придет, и чтобы не отходить в защищенное чарами место...

Ну да, наверное, разговоры с министром — и кто там еще придет вместе с ним — будут не только светскими, понадобится защита не только от косых взглядов, но и от излишне любопытных студентов.

— Еще и с ограниченным доступом? — не сумев подавить раздражение, уточнила Джинни. Дела делами, но ведь и отдыхать надо.

Дэннис пожал плечами:

— С этим будет разбираться сам министр. Как он скажет, так и сделаем.

Вся эта повышенная секретность слегка поднадоела Джинни за лето, но и теперь от нее нельзя было избавиться.

— Ладно, спасибо, что предупредил. А что у нас с оформлением?

— Мы свалили это на семикурсников с Райвенкло и Хаффлпафа, не все же нам... мучаться. То есть, конечно, идея принадлежит Луне и Эми, Эми Принглс, но делать всё будут именно старшекурсники.

— Дэн, это и твоя идея тоже, — словно очнувшись, произнесла Луна. — Не приписывай все нам.

Джинни нахмурилась, глядя на то, как четверокурсник начинает робко улыбаться, с восторгом смотря на Луну, и попросила:

— Дэннис, извини, а ты не мог бы оставить нас с Луной одних? Нам нужно обсудить кое-что важное.

— Да, конечно, — мальчишка быстро вскочил на ноги. — Если что, я на обеде.

Дождавшись, пока он отойдет, Джинни осторожно спросила:

— Луна, а тебе не кажется... ты не думала, что он может влюбиться в тебя?

Та посмотрела на нее с таким изумлением в глазах, что Джинни поспешила добавить:

— Ты много времени с ним проводишь, разговариваешь... да и вообще...

Луна — кажется, инстинктивно — потянулась к цепочке у себя на шее.

— Дэн не такой. У него в душе что-то надломилось после смерти брата, и он уже... ну, слегка опустошенный.

Джинни почувствовала, как у нее по спине пробежал холодок, а глубоко внутри что-то заныло. Точно то же она могла сказать про Джорджа — только ведь связь между близнецами гораздо крепче, чем между обычными братьями... была крепче.

— У близнецов все сильнее, — словно читая ее мысли, продолжила Луна. — Но не забывай о том, что Криви — магглорожденные. Дэннис не ожидал, что и ему придет письмо из Хогвартса, ведь в семье магглов редко оба ребенка бывают волшебниками, Колин это знал с самого начала и сказал ему. Так что... они тоже не просто братья.

— Но как это соотносится с влюбленностью?

Глаза у Луны были грустными, но ответила она очень ровно:

— Ближайшее время ему будет не до отношений. Если кого-то подпускаешь близко, это слишком больно. Нити между мозгошмыгами натягиваются, и уже тяжело... разорвать связь.

Джинни промолчала.

— И потом, Дэн знает, что я выйду замуж, — необычайно серьезно добавила напоследок Луна, и Джинни, не удержавшись, фыркнула. Представить себе Луну в свадебном платье, с женихом, хозяйкой — было очень сложно.

Покосившись на колечко, которое Луна вращала между пальцев, Джинни поинтересовалась:

— А этот твой Рольф... когда мы его увидим?

У Луны на лице появилось такое выражение, словно ее озарило, и она задумчиво произнесла:

— Надеюсь, директор разрешит ему приехать на наш бал. — Она встала, стряхнув с плеч нападавший снег, и сказала: — Пойду узнаю.

Джинни заметила:

— У тебя на макушке и в волосах снежинки, — на что Луна с только ей свойственной невозмутимостью отозвалась:

— Знаю. Пусть будут. Декабрьская снежная вода хорошо влияет на способность быстро соображать, — и, тряхнув головой, так что несколько подтаявшх капель брызнули на Джинни, пошла прочь.

— И этот человек ответственен за украшение Большого зала для Рождественского бала, — пробормотала Джинни себе под нос.

За идею названия спасибо Тэй Пирс :D

_________________

Сон начался весьма непримечательно — Астория стала медленно подниматься вверх, кружась в воздухе и пританцевывая под еле слышную музыку. Ветер усилился, и началась метель. Снег, методично засыпавший землю, был ярко-белым, так что от одного взгляда на него слегка покалывало в глазах, которые пока не привыкли к свету.

Астория обернулась еще несколько раз, подняв руки над головой, ей казалось, что она в центре всеобщего внимания, — а затем вдруг полетела вниз, рывками, то ускорясь, то натыкаясь на невидимую преграду. Сердце опасно застучало где-то высоко в горле, грозясь вырваться наружу, а ребра сжимало при каждом изменении скорости. В свободном падении под телом не ощущалось вообще ничего, и, проваливаясь в пустоту, Астория могла только глубоко дышать — впрочем, каждый вдох почти не достигал легких, лишь обжигал горло. Астория сжала зубы, ударившись об очередную невидимую плоскость, и зажмурилась, впиваясь ногтями в подушечки пальцев, но не ощущая этого. Глубоко вдохнула раз, и еще раз... и вынырнула, резко сев на постели и широко распахнутыми глазами уставившись на незадернутый полог.

— Тори? — осторожно спросил смутно знакомый голос, и Астория, убедившись, что может нормально дышать, повернула голову. Панси стояла на пороге, держа в руках какие-то книги, и с опаской смотрела на нее. — Что, они опять?..

Астория облизала губы — от сухости во рту язык почти не поворачивался — и ответила:

— Похоже на то... во всяком случае, я ощущала все, значит, сон точно обычным не был, какие-то вещества на мое сознание повлияли.

Панси поцокала языком.

— Может быть, нам действительно стоит...

— Нет! — поспешно воскликнула Астория, откинув прогревшееся одеяло и поставив ноги на показавшийся ледяным пол. — Мы же решили... сами разберемся... в тот раз разобрались же.

— Раз они снова принялись за свое, значит, не разобрались, — покачала головой Панси. — Но ведь якобы неоднокоатных разговоров с Поттером хватило, чтобы они испугались и весь месяц просидели и без драк, и без попыток испортить нам кровь, значит...

— Нет, Панси, — уверенно перебила Тори. — Даже не думай. Я сомневалась, хотела поговорить с кем-нибудь, но все же справилась с собой. Не надо, Панси. Мы сами.

Паркинсон хмыкнула, глядя на то, как Астория накладывает освежающие чары на полог кровати.

— Я уже начинаю сомневаться в том, что мы правильно сделали, послушав Драко. Может, в том году или в сентябре это и было внутренним делом, но сейчас... Их попытки вывести нас из себя и вернуть к прошлой жизни могут не ограничиться этим всем, — она махнула рукой, указывая на полог. — Вдруг младшему Нотту придет в голову, что можно переключиться на самого Поттера? Знаешь, если спаситель магмира прямо посреди бала начнет биться в истерике и твердить что-то о видениях... прознай об этом журналисты, мигом узнают и остальные люди. В том числе и те, кто не отказался бы избавиться от Поттера. А это... — Паркинсон скривилась, — чревато последствиями.

— Не драматизируй, — Астория взялась за расческу и слишком яростно принялась начесывать волосы. — Сколько, кстати?

— Э... чего? — не поняла Панси. — Какая доза или сколько недоброжелателей?

— Времени, — фыркнула Астория.

— А... отбой через полчаса.

— Ну, точно, принялись за старое, значит. Не могла же я просто так вечером уснуть. — Астория заглянула в небольшую чашку. — Агуаменти.

Панси задумчиво побарабанила по верхней книге, положила всю стопку на кровать и, скрестив руки на груди, прислонилась к дверному косяку, наблюдая за тем, как Астория жадно пьет.

— В самом начале учебного года я даже подумать не могла о том, что скажу это, но... Тори, я считаю, нам действительно нужно сообщить Поттеру хоть что-то. Или директору. Или рассказать Драко все.

— Он все еще думает, что ты никак не выйдешь из послевоенной депресии и нуждаешься в регулярном подбадривании? — Астория облизнулась и еще раз наполнила чашку, а Панси закатила глаза:

— Полагаю, ты имешь в виду — он все еще не понял, что виновата уже не я, а под ударом не только я. Это так, да.

— Тогда давай расскажем ему все, — согласилась Астория. — И пусть он решает.

— И вот именно поэтому он спит с Дафной, а не с тобой, — хмыкнула Панси.

— Что?

— Я говорю, если ты позволишь ему принимать за себя абсолютно все решения, то ничего хорошего в итоге не получишь.

— А я и не позволяю. Я предлагаю сначала это с Дафной обсудить, а потом уже идти к Драко, а то еще решит, что ты придумала все это...

— Знаешь, если бы нам удалось найти его вот прямо сейчас, то так он ни за что не сказал бы. У тебя тот еще видок...

— Ну спасибо.

— ...просто кошмарный. Всегда пожалуйста, Тори. — Панси, словно вспомнив о чем-то, фыркнула. — И почему я раньше не могла с тобой нормально общаться?

— Когда думала, что я увела у тебя Драко? — уточнила Астория. — Просто из принципа. Ну и вообще... В каком-то смысле мне еще повезло, а то мы с тобой так бы и дулись друг на друга.

— О, да-а, отличное примирение, — усмехнулась Панси и протянула высоким голосом, подражая Астории, — "Паркинсон, я поняла, что это не ты — такая стерва, меня тоже хотят подсадить на эту маггловскую дрянь, я уже дважды чуть не оказалась в Больничном крыле от передоза"...

— Что?.. — раздался озадаченный голос со стороны дверей, и девушки, вздрогнув, обернулись к опешившему Малфою. — Я надеюсь, это была дурная и очень глупая шутка?

Астория и Панси переглянулись и одновременно тяжело вздохнули.

— Садись, Драко, — сказала Астория. — Наверное, тебе все-таки пора это услышать... — она беспомощно посмотрела на Панси, и та кивнула:

— Ладно, давай я, ведь изначально это все из-за меня... — Она помолчала, собираясь с мыслями, и произнесла: — Все началось в прошлом году, на Рождество, когда я впервые попробовала наркотики.

* * *

Все началось в прошлом году, на Рождество, когда Панси впервые попробовала наркотики. На те каникулы ее и Тео Нотта пригласил к себе Драко — Панси подозревала, что ему не очень-то хотелось оставаться единственным подростком в меноре, куда на праздники ожидали Темного Лорда, — и она, как бы сначала ни боялась ехать, все же согласилась. Панси, конечно, чувствовала, что ее поддержка понадобится Драко, но без его приглашения ей пришлось бы остаться в Хогвартсе: родители почему-то не позвали ее домой.

Те полторы недели в Малфой-меноре крепко-накрепко закрепились в памяти Панси, хоть она и предпочла бы забыть их. В первый же вечер она столкнулась с теткой Драко, Беллатрикс Лестрейндж, которая шла из подвала в мантии с кровавыми разводами, — а еще через несколько дней услышала, как в ночь — в полнолуние — на улицу выходит компания оборотней...

Панси предпочитала круглыми сутками сидеть в комнате, которую ей выделили Малфои, — там она чувствовала себя... не в безопасности, конечно... но, по крайней мере, более-менее комфортно. Она часами могла не выходить в коридоры и всё сидела на кровати, подтянув ноги к груди, и думала о чем-то или читала. От скуки она даже одолела учебник по истории магии для седьмого курса — он оказался гораздо интереснее, чем можно было предположить, и в какой-то момент Панси даже заинтересовалась и с головой погрузилась в магичечкие войны конца восемнадцатого века.

Именно в тот вечер к ней пришел Драко — ошалевший, с ускоренными сердцебиением и срывающимся дыханием.

— Там... тетя Белла... развлекается.

Панси была наслышана, как могла развлекаться мадам Лесстрейндж, и потому пустила однокурсника к себе. Тогда Драко, кстати, впервые остался на ночь.

* * *

Проводить каникулы в меноре оказалось делом не совсем приятным, и уже после наступления нового года Панси почти все время сидела у себя, только изредка спускаясь вниз для трапез — Драко приказал домовикам слушаться ее, и потому с мелкими делами вроде поесть или погладить мантию проблем не было.

Панси много думала, она, кажется, впервые в жизни поняла, как приятно бывает постоять у окна, вглядывась в ночную мглу, и пустить в голову всякие мысли. Сначала было сложно абстрагироваться от того, что где-то внизу бродит оборотень (пусть и в человеческом обличии), что в любой момент может зайти какой-нибудь безумный родственник Драко (дядюшки Лесстрейнджи хоть и не были такими же фанатиками, как Беллатрикс, но представляли опасность для семнадцатилетней девушки)... Но постепенно она привыкла к тому, что существуют лишь стены да мебель, снующие туда-сюда домовики и периодически заглядывающие Драко и Теодор. Их визиты словно будили Панси — смотря на чужие лица, она думала о том, что до этого чувствовала себя провалившейся в какой-то сон, в мысли.

Стоять, прислонившись лбом ко стеклу, смотреть на режущий глаза белый снег и думать, думать обо всем, было невероятно хорошо и спокойно. В мыслях о прошлом, о нереальном настоящем исчезала всякая возможность существовантя будущего, и Панси казалось, что она — вечно. У нее было впечатление, что она всегда будет находиться в этих четырех стенах. Не надо было волноваться ни о том, что будет после школы, ни о том, что каникулы скоро закончатся... Порой Панси думала, что они и не закончатся. Складывалось ощущение, что мир замер на месте, не двигаясь вперед.

Время стало несущественным и пролетало почти незаметно... иногда было сложно сказать, что Пасни уже делала, а что только собиралась сделать. Просыпаясь раз за разом укутанной в плед, на чуть скрипучей кровати, Панси думала о том, что вся жизнь вертится сейчас не вокруг, а внутри нее, в голове. Иногда она, просыпаясь, обнаруживала рядом Драко и даже пугалась, в первое мгновение не понимая, почему вырвалась из заколдованного круга постоянства, — но в норму все возвращалось очень быстро.

Круг развернулся, разрушился в тот день, когда она проснулась рядом с Тео вместо Драко. Панси не помнила, как он оказался рядом и что они делали накануне, и не очень хотела вспоминать... но потом поняла, что и не может. Кусок вечера и всю ночь буквально вырезали из памяти, а на их место очень искусно пришили матовый сероватый туман, сквозь который память пробиться не могла. Панси казалось, что она помнила, как просыпалась, выныривая из необычайно крепкого сна, но не могла быть уверенной в том, что это было не продолжением сновидений.

Нотт тогда скептически фыркнул, пожал плечами и сказал, что он и не собирался ничего помнить.

Вечером он пришел снова, попросил у домовиков что-нибудь съестное и напитки, а потом утопил в стаканах по таблетке. Панси тогда с недоумением смотрела, как плотный белый кругляшок, шипя, растворяется в тыквенном соке, но даже не подумала о том, чтобы отказаться. Теодор не сказал, что именно он добавил, просто заявил, что так будет веселее.

С того самого момента один незавершающийся круг сменился другим. Теперь Панси засыпала посреди ночи с раскалывающейся головой, строго следя за тем, чтобы однокурсник не пытался к ней приставать, и просыпалась днем — с такой же раскалывающейся головой. Каждый раз мир плыл перед глазами, краски оказывались то чересчур яркими, то слишком блеклыми. Драко, заглядывающий по вечерам, с беспокойством говорил, что не все, что идет от Нотта, — хорошо, но ни разу не пытался остановить их и не ругался из-за их ночных посиделок. Панси и не очень помнила, что они делали, а потому не считала, что происходило нечто странное.

Только накануне отъезда в Хогвартс Панси, прогнав Теодора их-за нехватки времени на сборы чемодана, поняла, что привыкла ко вкусу растворенных в соке таблеток и хочет снова и снова ощущать дикий всплеск эмоций, который каждый раз следовал за таким угощением. Пусть потом болела голова, пусть дергался глаз (почему-то всегда только левый), пусть утром она чувствовала себя полностью опустошенной и вымотанной, — ей нужно было чувствовать себя живой.

В Хогвартс-экспрессе Тео заметил ее состояние, но предлагать ничего не стал, сообщив, что таблетки закончились, и Панси поняла, что дело плохо. Безумно хотелось снова провалиться в небытие, растворить свои страхи и забыть обо всем несущественном. Желание было невероятно мощным, но с прибытием в Хогвартс жизнь снова забурлила, перестав казаться бесконечной и цикличной, и Панси удалось преодолеть тягу, но Нотт, видимо, запомнил, как легко она поддалась, и решил не забывать этого.

А потому с воцарением очередного "нового режима", свободного от Темного Лорда, но тем не менее далеко не идеального, Теодор снова попробовал преобщить Панси к своим развлечениям. Отказа он не терпел, это ей было хорошо известно, но все лето они оба провели в улаживании семеных дел и столкнулись только в Хогвартсе.

Именно тогда, передернув на свою сторону несколько шестикурснтков и младших ребят, в том числе своего двоюродного четырнадцатилетнего брата, Нотт поставил перед собой цель — окунуть слизеринцев в мир небытия. В ход пошли не только простенькие наркотики, но и модифицированные яды, акуратно подливаемые в сок и воду и почти не воздействующие на способность соображать, но погружающие в глубокие сны, наполненные пестрыми картинками. Панси даже казалось, что она вспоминала эти ощущения, хотя зимой думала, что не помнит ничего из тех ночей, — и перспектива снова оказаться втянутой в бесконечный и опасный для здоровья круг ей совершенно не понравилась.

Слизерин разделился на два лагеря. Те, кто поддерживал Теодора, начали противостояние. Подлить что-нибудь Панси или ее подруге, Дафне, стало делом чести. Малфоя почему-то избегали, оставляя его в уверенности, что некоторые его друзья и подруги просто рассорились с остальными сокурсниками. Драко лишь знал — Нотт постарался — что началось все с какого-то мелкого проступка Панси, мелочи на грани невнимательности, которая сильно повлияла на поступки остальных,. Из-за нескольких столкновений недовольных ребят кому-то пришлось отправиться к мадам Помфри, и внутрение скандалы слизеринцев насторожили золотую гриффиндорскую группировку. Драко терпеть не мог, когда Поттер и его прихлебатели лезли в дела Слизерина, предложил Панси утрясти это, не зная, что все напасти начались не с нее, и тем самым подставил ее под удар.

Вечером после того их разговора слизеринцы, устроившие себе перекур, впервые подсыпали что-то Астории, та сочла нужным поделиться с Паркинсон, хоть и недолюбливала ее...

— Ну а остальное ты знаешь... — произнесла Панси и замолчала, облизнув губы. — Я пробовала придумать план по отвлечению внимания Поттера, но тут они снова возобновили свои попытки... Драко, нужно что-то делать. Так не может продолжаться.

Те праздники почему-то стали для Гарри грустными.

Нет, конечно, он хорошо проводил время. Рядом всегда была Джинни — к счастью, она не приставала с вопросами, почему он такой хмурый и молчаливый, — рядом почти всегда были Рон с Гермионой, которые выглядели так, будто утрясли абсолютно все свои проблемы и были готовы поделиться своим счастьем со всем миром. Гарри окружали и все остальные члены семьи Уизли, и Андромеда с маленьким Тедди, и Невилл и мадам Лонгботтом, и даже Луна со своим отцом...

Но все равно чего-то — или, может быть, даже кого-то — не хватало.

Не хватало ощущения тепла и спокойствия, несмотря даже на Джинни, ее маленькую ладошку в его руке, ее теплое дыхание и предающую уверенности подбадривающую улыбку.

Предыдущие года он встречал Рождество и Новый год и в Хогвартсе, и в "Норе", и на площади Гриммо — и тогда все было гораздо лучше. В какие-то моменты Гарри даже начинало казаться, что и прошлое, совершенно не праздничное Рождество в Годриковой лощине, было правильнее, приятнее и торжественнее, чем эти праздники.

Может, все дело было в том, что место рядом с таким же молчаливым, как и сам Гарри, Джорджем явно пустовало, Джордж будто нарочно не давал никому занять его. В том, что у крошки Тедди, радостно лепетавшего что-то скорее себя, чем для окружающих, все короткие волосики оказались ярко-пурпурными и иногда переливались в сторону малинового цвета, как когда-то у Тонкс.

Или в том, что сидевший напротив Джинни маленький Дэннис Криви, который почему-то уехал из Хогвартса вместе с Луной, казался очень веселым — и только иногда, когда думал, что никто не замечает, совершенно печальными глазами смотрел куда-то в стол и крепко сжимал ремешок от висящей на шее камеры.

Гарри задумчиво разглядывал стоящую перед ним тарелку, пытаясь отыскать в причудливо размещенных лепестках изображенной на ней розы знакомые лица. О только-только прошедшем бале он старался не думать, настойчиво прогоняя из головы картинки и наблюдающего за гостями Кингсли, и беседующей с профессоров МакГонагалл Амелией Боунс... он думал о кружащейся в танце Джинни в очаровательном лиловом платье, ярко контрастирующем с ее волосами. О будто бы незаметно для других целующимися (безо всякой омелы) Роне и Гермионе. Вспоминал, как Невилл краснел, приглашая на танец Ханну Аббот, и как смеялась Луна, бросая хитрые взгляды на никому не знакомого темноволосого парня чуть старше их всех. Они казались счастливыми — такими, какими не выглядели давно... такими, каким Гарри себя и не надеялся почувствовать, хоть и сам не понимал, почему.

Впервые за долгое время ему не хотелось думать о делах — но думать нужно было.

Хотя, наверное, в честь праздников можно было позволить себе немного отойти от них.

* * *

У него было стойкое ощущение, что во время того праздничного ужина в "Норе" от него все чего-то ждали, но он не мог понять — чего именно. Объявления о каких-то реформах? Размышлений и просьб посоветовать, с чем связать свою карьеру? Рассказов о планах на ближайшее будущее? Гарри замечал и выжидающие взгляды миссис Уизли, и обращенные к нему чуть вопросительные улыбки Билла и сияющей Флер...

Вечером, когда все уже разошлись и собирались спать, Гарри сидел на крыльце, рассматривая звезды, и о чем-то думал — то ли копался в себе, то ли вспоминал свое прошлое. Ему казалось, что, если бы он курил, то обязательно сидел бы сейчас с маггловской сигаретой, — вот только приобретать себе такую вредную привычку и портить здоровье не хотелось.

Дверь со скрипом приоткрылась, и голос Джинни спросил:

— Ты не мерзнешь тут?

Гарри отрицательно качнул головой, решив не отвечать вслух. Джинни замялась, но решила спросить:

— Я не помешаю?

Он подвинулся:

— Нет, конечно, садись, — голос получился слегка хриплым.

Джинни на миг шмыгнула в дом и снова вышла, накидывая на себя пальто. Присела рядом и спустила ноги на землю.

— Тебе не весело. — Это явно был не вопрос.

Гарри кивнул.

— Просто... мне чего-то не хватает. И кажется, что я забыл... в общем, все ждали, что я что-то сделаю, а... — он повел плечами. — А я не сделал.

Джинни фыркнула и просто ответила:

— Мне кажется, что они ждали, что или ты, или Рон... или вы оба... что вы жениться решите и сегодня об этом объявите.

Повернув голову, Гарри уставился на Джинни. Жениться? Что, так рано?..

Ну не могли же все всерьез подумать...

А потом решил — да, вообще-то, могли. Хотя война закончилась и можно было и не спешить. Ведь и у них с Джинни, и у Рона с Гермионой все кажется идеальным и... стабильным. Правильным.

— Всем нужна уверенность в будущем дне, — Джинни, казалось, читала его мысли. — И это... один из шагов. Пример, который всем нужен.

Гарри закусил губу, не решаясь ничего сказать, — но слов и не требовалось: Джинни поняла даже напряженное молчание.

— Гарри, я вовсе не собираюсь кричать, что ты должен как можно скорее на мне жениться, или торопить, или давить. Более того, если тебе вдруг пришло в голову... Я и замуж пока не собираюсь. Я хочу играть в квиддич, а Гвеног вряд ли примет в команду девчонку, которая уже обзавелась семьей.

Он с облегчением кивнул — и говорить стало неожиданно гораздо легче.

— Я не думаю, что... э... ну, что готов. Просто...

— Гарри, тебе всего восемнадцать лет, — Джинни со смешком покачала головой и улыбнулась — так, как улыбаются маленьким детям. — А мне вообще семнадцать. Это глупости.

Разговор, который раньше показался бы ему крайне неловким, сейчас был невероятно простым. Гарри подумал, что, наверное, сложным он и не мог быть. Это же Джинни — она его понимает и принимает, — да и сама так же думает.

— Спасибо, Джин, — он приобнял ее, позволяя положить голову себе на плечо, и начал перебирать ее волосы. Джинни закрыла глаза и мечтательно улыбнулась.

— А вот наша Луна действительно собралась замуж. Можешь представить?

Гарри хмыкнул:

— С трудом, если честно. Но она выглядит счастливой.

— Очень счастливой, — сонным голосом подтвердила Джинни, — будто попала в сказку.

Гарри крепче прижал ее к себе, думая, что и они когда-нибудь попадут в сказку. После всего, через что они прошли, — они просто не могли не попробовать сделать все так, как хотелось бы.

* * *

Вспоминая спустя время те рождественские каникулы, Гарри думал, что именно краткая поездка к Грейнджерам многое определила в его будущих нескольких годах.

Хотя он не так давно был в прошлый раз в маггловской части Лондона, снова окунуться в неволшебный мир было, определенно, странно.

Они вчетвером аппарировали в небольшой скверик в паре минут ходьбы от дома родителей Гермионы, и Гарри смотрел по сторонам всю дорогу, натягивая рукава на быстро замерзавшие пальцы. Было довольно холодно — пожалуй, такого мороза он и не помнил, — ледяной ветер словно прорезал легкие и завывал где-то между домами на соседней улочке.

Времени у них было еще полно, и Джинни с Гермионой, смеясь, затеяли битву и принялись обстреливать Гарри с Роном снежками. Мальчишки сначала их жалели и в основном пинали сугробы, поднимая в воздух горсти снега и подбрасывая их, — но затем Гарри пару раз прилетело по очкам, один снежок угодил Рону прямиком в макушку, — и незадачливые бойцы решили, что слишком расслабились.

Кто из них кого сбил в снег, Гарри и не понял, все получилось слишком быстро.

Джинни, визжа и молотя ногами по сугробам, стала швыряться в него уже горстями снега, так и не ставшими полноценными снежками. Гарри залепило все очки, сквозь капли было не очень хорошо видно, со стороны в глаза еще и било солнце, и где-то совсем рядом смеялась Джинни, — а он вдруг почему-то вспомнил прошлое Рождество.

Тогда они с Гермионой — два странника, везде ни к селу ни к городу, — бродили по улочкам Годриковой Лощины, внимательно всматривались в надгробия на кладбище... а потом еще и угодили прямиком в ловушку, но Гарри об этом старался не думать.

Все было как в тумане. Вроде бы совершенно недавно, близко — и у Гарри было чувство, что, стоит ему обернуться, он увидит маленькую церквушку неподалеку от разрушенного родительского дома, — а вроде бы и совершенно далеко. То время, да и весенние события, казались как никогда нереальным. Словно и не было ни многомесячного шатания по лесам, ни унесшей многие жизни битвы за Хогвартс...

Ни его самого.

Эта мысль показалась совершенно дикой. Своей известностью Гарри никогда не кичился, упоминаний о нем и так хватало в различных источниках, — а вот тогда, посреди зимнего двора, в самый разгар снежного побоища, ему вдруг захотелось совершить нечто по-настоящему стоящее.

В принципе, он уже совершил — победил Волдеморта, — но... это было другое. Хотелось оставить за собой настоящий след.

Что-то большее, чем ведение войны (отсиживание в кустах) в совершенно молодые годы, предназначенные для развлечений, а не Убивающих заклинаний.

— Гарри?..

Он потряс головой и, сняв очки, неловко стер с них капли. Джинни, уже сидевшая и даже устроившая себе небольшой бугорок под спинку, растерянно смотрела на него и больше не улыбалась.

— Что такое?

— Да так... — от отмахнулся, не желая делиться с ней странными сиюминутными желаниями. — Задумался. Извини.

Джинни покачала головой — выбившаяся из-под шапки прядь волос, ярко контрастирующая с белизной снега, забавно прошлась по плечам.

— У тебя было такое лицо, будто... будто ты осознал, что ты — и не ты вовсе.

Ну, примерно так все и было...

Гарри пожал плечами, но вместо того, чтобы повторить неопределенное "Задумался", проговорил:

— А кто я вообще?

Джинни приподняла брови.

— Гарри.

Он кивнул:

— Просто Гарри.

Джинни фыркнула:

— Ну, вообще-то, ты еще и Мальчик-Который-Выжил, и даже дважды, и довольно известная личность, но... — она закусила губу, — но это все ведь — не совсем ты. — Гарри хотел было недоуменно переспросить, но Джинни угадала его мысль и продолжила: — Есть ты — просто Гарри. Мальчик из чулана, который любит квиддич, ненавидит Зельеварение... ну и так далее. А есть Мальчик-Который-Выжил — он вел у нас ОД, хотел бы стать аврором и еще что-то натворить. Разница есть.

Гарри задумчиво наклонил голову.

— Но ведь это тоже я.

Джинни категорично помотала головой.

— Тебе пришлось таким стать, Гарри. От тебя этого все ждали. От тебя вообще много чего ждали...

— Ребята, вы идете? — позвал Рон, уже выбравшийся из снега и отряхивающий пушистые хлопья с колен.

— ...просто подумай, чего ты сам ждешь от своей жизни. — Джинни благодарно кивнула, опираясь на руку, которую Гарри автоматически протянул, и поднялась на ноги. — Новый год... — проговорила она, чуть наклонившись, чтобы не услышали Рон с Гермионой. — Тебе не кажется, что пора что-то менять?

Гарри в ту минуту как никогда был склонен с ней согласиться.

* * *

План возник, как только он увидел на полках в гостиной фотографии из Австралии. Там были и сами мистер и миссис Грейнджер — улыбались прямо в объектив, обнимались на фоне садящегося прямо в море солнца, — и прекрасные пейзажи, при виде которых у Гарри захватило дух.

Море — легкого сине-зеленого оттенка, пенистое, растекающееся по обе стороны от небольшого причала. Небо — высокое, с белоснежными облаками, образующими причудливые рисунки. Раскидывающиеся вдалеке горы, поросшие зеленью, не высушенной яркими солнечными лучами.

Городских фотографий почти не было, видимо, все памятные моменты, которые Грейнджеры запечатлевали, происходили именно на побережье, — но даже вида заманчивого океана хватило, чтобы Гарри задумался о том, что видел в своей жизни.

Оставаясь с Дурслями, он не имел возможности путешествовать, а потом стало совсем не до этого. Гарри иногда слышал, как ребята в Хогвартсе хвалились своими поездками, обменивались колдографиями... да даже Рон с семьей был в Египте и Румынии, а Гермиона — во Франции. А он, Гарри Поттер, фактически спасший мир, был только в Лондоне.

Джинни осторожно тронула его за рукав и полуулыбнулась, глазами спрашивая, все ли в порядке.

Гарри в ответ выдал широкую, совершенно счастливую улыбку, — так он, пожалуй, давно не улыбался, Джинни даже удивилась.

Кажется, пришла пора ему ознакомиться с тем, что же он спас.

Я верю в свет.

Поднимите руки в небо!

Бой окончен,

Война выиграна.

Поднимите руки к солнцу,

К солнцу, к солнцу,

Война выиграна!

30 Seconds to Mars — This is war

Оставалось, пожалуй, всего лишь рассказать о своей затее всем.

Начать Гарри решил с Гермионы — лучшей подруги и по совместительству самого трезво мыслящего ровесника. (Впрочем, сначала, услышав ответ Гермионы, Гарри решил, что слегка ошибся в этом последнем определении.)

— Разумеется, я доучусь! Куда ж я денусь? — он закатил глаза.

— Просто ты так сказал...

— Гермиона, без диплома мне не поступить... никуда. В чем тогда был смысл возвращаться?

Она пожала плечами.

— Гарри, пойми: ты очень изменился. И ты... не знаешь еще самого себя. С тебя сталось бы уйти из школы в середине года.

— Глупости. Я ведь всерьез хочу сделать что-то... ну, что-то. А без образования никак.

— Ты вырос, Гарри. Стал на самом деле старше.

Он притворно обиделся.

— А ты думала, что после всего, что произошло в прошлом году, я вернусь в детство?

Гермиона закусила губу.

— По правде говоря, именно это ты и делаешь. Возвращаешься в детство. — Гарри хотел было перебить, но она приподняла руку и с нажимом произнесла: — У тебя его не было. Самое время... заполнить пробелы. И решить что-то для себя. — Она замялась. — Ты уже говорил с Джинни?..

Гарри передернул плечами.

— Я не очень представляю, что мне стоит сказать, — признался он. Гермиона усмехнулась.

— То же, что и мне. Джинни понимает тебя, Гарри, и уважает твои решения.

— Но я ведь... уеду. — Несмотря на то, что затея плотно засела в его голове и он считал дело почти решенным, до сих пор Гарри не пытался в красках представить, на что будет похожа его будущая жизнь. Он закрыл глаза, пытаясь вообразить, каково это: находиться в полном одиночестве, без единого знакомого поблизости, в совершенно неизведанной стране.

Страшно не стало, наоборот, в крови словно заструился адреналин, желание почувствовать это все наяву.

— Джинни понимает тебя, — повторила Гермиона и кинула, будто подтверждая собственные же слова. В глазах у нее появилась легкая грусть. — В этот раз, наверное, не имеет смысла набиваться к тебе в компанию, как в том году?..

Вопрос ответа не требовал — Гермиона это точно знала.

* * *

— Может, это и безумие, — Джинни прищурилась и пнула ногой Рона, приоткрывшего рот, чтобы что-то сказать, — но когда-нибудь ты все равно сорвался бы и, не знаю, сбежал...

Гарри удивленно приподнял брови.

— Что ты имеешь в виду?

Джинни усмехнулась.

— Ты не создан для спокойной жизни. И для очень деятельной жизни — по крайней мере, пока. Вот поступишь ты в Аврорат, и что дальше? Однажды, Гарри... — она сделала паузу, словно набирала воздух, — однажды ты почувствуешь, что невероятно устал. И сбежишь. — Снова помолчала, не глядя ни на кого. — Все предыдущие года у тебя не было возможности это сделать: ни от Дурслей, ни от Волдеморта ты бы не сбежал, сам себе не позволил бы. А вот теперь... ну, не теперь, после школы... можешь позволить.

Гарри закусил губу.

Джинни, безусловно, была права.

Но это не отменяло того факта, что он опасался, что сам был неправ.

Идти на поводу собственных метаний и импульсивно принятых решений у Гарри в привычку не входило. А ничем иным его затея уехать после школы на некоторое время — если повезет, на пару-тройку лет — в длинное и не имеющее границ путешествие, пожалуй, именно к импульсивно принятым решениям и относилось. Может быть, не стоило делать этого... но он, едва они вернулись от родителей Гермионы в Хогвартс, тут же обратился к друзьям и Джинни и рассказал о своей задумке.

Чего такого, казалось бы, было в этом решении? Всю дорогу до гриффиндорской башни Гарри думал, как ему предстоит существовать без близких — а именно в этом и был смысл. Вначале его посетила невероятно привлекательная идея позвать всех троих (и Невилла, и Луну с ее таинственным Рольфом) с собой... Но Гарри решил, что тогда это будут каникулы: веселый и не слишком долгий отдых, возможно, запоминающийся, но не отмеченный чем-то важным.

А ему хотелось именно провести время вдали от своего прошлого, наедине с собой, и хорошенько подумать.

Может быть, для этого не стоило уезжать. Как он мог "узнать себя" вдалеке от дома, если и дома никак не мог собраться с духом?

Может быть, стоило все же позвать с собой кого-то. Не Джинни — мистер и миссис Уизли вряд ли отпустили бы ее, — и не Рона с Гермионой: у них дела в Англии. Невилла?

Гарри сомневался в том, что это пошло бы ему на пользу

Может быть, не стоило вообще пускаться в такую авантюру... Не стоило зависать так у фотографий из Австралии, или даже ехать к Грейнджерам. Не стоило вообще на праздники уезжать из Хогвартса, ведь и праздник у Уизли получился не таким уж и праздничным.

Не стоило вообще праздновать — Рождество напоминало ему о счастливых первых курсах, когда в тот день важны были лишь подарки утром у кровати.

Не стоило...

Глядя, как Джинни с Гермионой негромко о чем-то переговариваются, Гарри решил, что вообще не стоило продолжать эту цепочку. В его жизни произошло много такого, что он предпочел бы переиграть, совершить по-другому. Но ведь нельзя возвращаться каждый раз назад и исправлять то, что не понравилось, нельзя несколько раз проживать свою же жизнь.

Это было бы неправильным. Фальшивым.

А фальши, лжи и недоговоренностей в жизни Гарри, по его мнению, и так хватало.

Впрочем, в ней было и многое другое, то, за что стоило держаться...

Но все оказалось слишком запутанным и смешалось в кучу. И в конечном счете мир оказался далеко не таким, как Гарри его себе представлял

Мысленно он снова и снова возвращался к тому самому моменту, когда случайно бросил взгляд на небольшую фотографию в рамке на стене. Что, ну что такое произошло в тот момент, смешавшись с разговором с Джинни, да и с мыслями за последний учебный год?

— Это всегда было в тебе, — негромко сказала Гермиона, и Гарри, моргнув, поднял на нее взгляд. Он что, произнес последнюю фразу вслух? — Оно назревало медленно и было готово взорваться... — Гермиона помолчала, не отводя взгляда, и Гарри заметил, что у нее в глазах пляшут отблески пламени из камина. — Но ты не позволял.

Гарри кивнул. Пожалуй, именно так все и было. Когда в последний раз... когда вообще он чувствовал, что живет так, как хочет сам? Не оглядывался не мнение других, не заботился, что подумают окружающие... Вряд ли такое случилось. На летних каникулах — Дурсли, в течение учебного года — постоянная нехватка времени, уроки и Волдеморт...

Наверное, у него и в самом деле просто не было времени, не было возможности... отпустить себя. Точно не рядом со всеми.

Возможно, Австралия была бы подходящим местом. Или Новая Зеландия. Или те теплые греческие острова, о которых с таким восторгом, с мечтательной улыбкой отзывалась Луна.

— Попробую позволить, — проговорил Гарри, осознав, что слишком долго молчит. Джинни и Гермиона с Роном одновременно легонько улыбнулись, и Джинни подмигнула ему.

— Самое время, Гарри. Самый подходящий момент.

Гарри откинулся на спинку кресла и распрямил плечи, ощущая себя как никогда спокойным.

Гарри откнулся на спинку кресла и распрямил плечи, ощущая себя как никогда спокойным.

Самый подходящий момент?.. Он кивнул своим мыслям. Наверное, да. — Момент жизни.