Забота (джен)

Я не плохой.

«Конечно, ты не плохой, — отвечает тебе твой внутренний голос. — Конечно, нет. Только смой кровь с рук, пожалуйста, а то запачкаешь что-нибудь ценное здесь. И выкинь эти бестолковые мысли из головы, кретин!»

Ты осторожно поднимаешься с колен с промерзлой земли и мигом аппарируешь, забывая замести магический след. Впрочем, за твоими плечами одна из самых высокоорганизованных армий в Европе: кто-то сделает это за тебя, как всегда. Жаль, что никто из этих жестоких головорезов не сможет принести успокоение твоей совести, которая сейчас орет голосом резанной банши, а, может, злым голосом Джинни, или даже тихо шелестит змеиным шипением Лорда. Ты, блин, не знаешь этого, тебе не интересно знать, потому что набат в твоей голове бьет со страшной силой, разгоняя кровь со скоростью света. Три сотни тысяч метров в секунду, кажется? Ха, да тебя бы размазало по асфальту, будь это так.

В твоей серой квартирке в пригороде Лондона как обычно слишком тихо, чтобы считать ее кем-то населенной; незаметно даже присутствие тараканов, хотя ты, конечно, не уверен, что они здесь вообще есть: слишком уж мрачная атмосфера тут даже для вредных паразитов. Можно было бы завести какое-нибудь мелкое животное — кошку там или собаку, — чтобы возвращаться не просто куда-то, а к кому-то, но, в конце-то концов, кто будет кормить всю эту живность? Правда, всегда есть Алектро: непонятно, как в этой женщине смешивается лютая ненависть к детям и милосердная любовь к животным, но она бы точно не отказала в помощи. Дьявол, да у тебя полно тех, кого можно попросить следить за комочком шерсти в твое отсутствие, но только зачем это вообще? Разбавить твое одиночество? Господа Пожиратели, да помилуйте.

Ты замечаешь крошки еды на полу возле стола, пока неторопливо смываешь что-то красное со своих рук в раковине. Ты помнишь, как собирался впопыхах утром и почти не успел позавтракать; ты вообще-то должен быть голоден. Но тугой скрученный комок все еще жжет горло, а руки немилосердно ходят ходуном, так что даже абстрактная идея перекусить не вызывает никакой радости. «Черт с этим!» — думаешь ты, и снова переводишь застывший взгляд на мелкий мусор у стола, отстраненно размышляя об уборке. Будь здесь Молли, вот нагоняй бы ты получил! Черт возьми, да хотя бы Гермиона с ее пунктиком перфекционистки сгодилась бы для недобрых причитаний.

Ты бы пошел спать, но уже по опыту знаешь, что это не выход. Нерастраченная яростная магия проснется утром и все также будет грызть нутро, а никаких Успокоительных в этой квартире отродясь не водилось. Надо снова либо убить кого-то (хотя ты, конечно, предпочитаешь думать, что это торжестование справедливости/освобождение от мучений и бла-бла-бла), либо сделать что-то равноценно отвратительное (например, навестить Руквуда в Отделе Тайн и испортить тому настроение). Ты устал: нечаянных убийств сегодня было слишком много. Голова раскалывается, и ты даже думаешь, а не заскочить ли на огонек к Лорду, пока он в добром здравие, но быстро отметаешь и это.

Я не плохой.

«Да, — отрицаешь ты, — не плохой. Просто выбрал не Ту Сторону».

А была ли Та Сторона? Черт, это же война, хренова гражданская война, где твой сосед исподтишка таскает сплетни своему Хозяину, а престарелая шлюха из комнаты напротив сыпет яд в неразбавленный виски для приятелей. Твои старые друзья, дружба на век, стоят с палочкой наперевес прямо перед тобой; и им не хочется, мучительно не хочется тебя убивать, но кто они такие, чтобы решать, что хорошо и что плохо? Так решили те, кого они прикрывают спинами, этакие политические фигурки в окружение пешек. А потому в тебя летят ярко-зеленые Авады вместо безобидных Ступефаев, но ты уже и не удивляешься: глупо все как-то.

Ты не видел в этом смысла ни тогда, ни сейчас, а потому никто не может винить тебя в том, что ты обменял войну на мир. Правильную Войну на Неправильный Мир, после наступления которого тебе, наконец, разрешат уйти.

«Это не было неправильно, — шипит твой внутренний (абсолютно аморальный) голос, — так было надо».

И новый круг сомнений снова стихает под настойчивым давлением мелодичного шепота.

Ты все еще бессмысленно шатаешься по углам кухни, когда знакомая сова стучится в окно, неся в лапах чистый лист бумаги. Чистый — ты угадываешь это, просто завидев почтовую птицу (всегда одну и ту же), — ведь все, что могло быть написано, ты знаешь и сам. А потому, как дань новым привычкам, неспешно выпиваешь крепкий коньяк из граненого стакана (старые чертовы аристократы возмутились бы и долго кашляли кровью от такого пренебрежения к алкоголю) и медленно тянешься к небольшому зеленому амулету на шее, который доставит тебя до места назначения. Может, это и к лучшему сейчас, незачем тебе забивать голову ерундой.

«Может, это и к лучшему сейчас, — именно так ты думаешь жуткой зимой девяносто восьмого. — В конце концов, это все на их благо».

Всеобщее Благо, мать его! Интересно, насколько был бы рад господин Директор, узнав девиз своего протеже?

Они сейчас на Гриммо — он, Гермиона и Рон — забывшиеся неспокойным сном. Тебе сон не идет, зато увесистый медальон Слизерина лежит слишком близко к сердцу: упрашивая и уговаривая. Ты не силен; по крайней мере, не так, как думают друзья, а потому слушаешь тихий шепот из-под зеленой крышечки почти с благоговением. Тебе не хочется идти завтра в Гринготс за чашей-крестражем; тебе уже довольно давно ничего не хочется. Ты бы мог пойти туда сам, чтобы не тащить измученных друзей и не ставить их жизни на кон, но они совсем тебя не слушают, повторяя одно и то же, как на заезженной пластинке: Гарри-мы-пойдем-с-тобой, Гарри-мы-все-сделаем, Гарри-ты-не-один.

Ты устал. И ты не хочешь войны.

Это было не лучшим выходом, как ты думаешь потом, в нескончаемые минуты сомнений и сожалений. Можно было попытаться убить Лорда, но, Мерлин мой, разве у тебя бы это вышло? У мелкого мальчишки с комплексом героя — разве этого достаточно против такого, как Волан-де-Морт? И, в конце концов, неизвестно, сколькие еще бы умерли до появления этого призрачного шанса. И ты так устал... О, кажется, это уже было.

Ты не говоришь ничего, что Рон и Гермиона могли бы потом передать шокированным Орденцам. Ты вообще ничего не говоришь, просто уходишь, неся медальон у сердца, а за тобой и вся эта вереница призрачных шансов на спасение тех, кто останется за спиной. Ты выбрал за них, раз уж они были так слабы, чтобы решить; ты не виновен, что они никогда не простят; тебе даже немного жаль.

Или нет. Почему ты вообще решил, что это было неправильно? Война почти закончена, разве не этого ты хотел? Тебе приходится убивать, да, тебе приходится обедать за одним столом со злобным палачом Сириуса (хотя Белла бывает забавна, особенно если рядом не наблюдается ее палочки), тебе приходится преклоняться перед бывшим непримиримым врагом номер один (Лорд доволен), но, черт побери, разве все это не стоит...спокойствия для всех? Твое же умиротворение имеет вполне определенный источник.

С тех пор зеленый амулет болтается на твоей шее каждый раз, как ты появляешься в мрачном замке Темного Лорда. Что в тот первый для тебя зимний день, когда ты пытался объяснить явно удивленному Риддлу под отступившим Круцио, что, мол, надоела война, хочется мира и покоя, а если уж ты единственный, кто может это обеспечить, так — валяй! не буду мешать. Что во все остальные посещения, когда подобревший Волан-де-Морт кривил бескровные губы в подобие улыбки, слушая причитания Розье или Эйвери, что Поттер слишком осмелел нападать на членов Ордена Жареной Курицы, хотя сам-то только и оттуда. Слизеринский медальон — фактически, подарок самого Лорда — всегда с тобой: привычно зазывающий и нашептывающий.

И, протягивая руку к портключу до замка из своей пригородной серой квартирки, ты снова думаешь, что все могло сложиться и по-другому. Молли бы ругалась на беспорядок, рассеяно поглядывая на часы с именами детей и мужа; Джинни бы рассерженно сопела где-то под боком; Рон — твой старый добрый друг — досадливо хмурился бы на пустой холодильник, а Гермиона как обычно поджимала бы губы над его привычкой думать в первую очередь о еде. Это была бы другая жизнь, совсем иная и непохожая, и был бы там мир во всем мире и подобная чушь, только ты — вот тут, под боком своего Лорда, а они по другую сторону баррикад оплакивают погибших в последней стычке. Делает ли это тебя плохим?

Ты знаешь ответ. Даже если ты его никогда не скажешь, но ты, ты-то сам знаешь?

И немногим позже, рассматривая выражение радости в кроваво-красных глазах своего Лорда, ты крепко сжимаешь зеленый амулет под темной мантией, и думаешьдумаешьдумаешь, что знаешь.

Убийства не делают тебя плохим, когда возле твоего сердца бьется еще чье-то в рваном ритме потерянного куска души. И это и твоя душа уже, это весь ты, и змеиное существо напротив тебя — тоже ты! Ты тот самый элемент, что замыкает круг. Твоя жестокость не имеет ничего общего с кровожадностью Лорда, а все, что ты делаешь — просто забота.

Забота о единственном существе, что бьется в такт твоему сердцу.

И громкий стук в голове стихает, невыносимые порывы совести смолкают до следующего раза. Твой Лорд улыбается, так же как улыбается и кусочек его души рядом с тобой, и ты снова дышишь равномерно, не срываясь на тяжелые хрипы.

Ты снова спокоен.

Неужели это действительно плохо? Твоя своеобразная забота — сначала о друзьях и товарищах, теперь о маленьком пульсирующем комочке под рубашкой — ничто иное, как животный инстинкт, но у тебя он почему-то развит втрое сильнее. Ты давно перестал удивляться этому, ведь когда твой тот самый внутренний голос печально шепчет: «Гарри, помоги мне, мне не справиться без тебя, ГарриГарриГарри», — ты готов бросить все и всех на свете, чтобы защитить это. Разве можно винить человека за то, что его кто-то (или что-то) заботит?

И это не делает тебя плохим.

Ты совсем не плохой.