Проститься (гет)

Сегодня у меня был выходной, и мы с Гермионой договорились, что сына из школы заберу я. Ровно в три часа, я стоял у ворот школы и ждал окончания занятий.

— Папа! — раздался звонкий мальчишечий голос за моей спиной. — Папа, привет!

Я обернулся и увидел, как сын, несмотря на тяжелый рюкзак, на всех парах мчался от дверей школы ко мне. Я присел, готовясь обнять его, прямо как в фильмах, ну, знаете, после какой-нибудь запутанной истории такой финал, когда ребенок бежит по сочной траве где-нибудь в парке, смеется и на бегу буквально влетает в объятия родителя, все счастливы, облегченно смеются... и тут я понял, что что-то тут не так. Слишком широкая беззубая (четыре передних молочных выпали почти одновременно, его теперь безумно смешит его собственная шепелявость) улыбка, слишком восторженные глаза, как будто мы не виделись сотню лет.

— Уильям, — я на миг оторвал его от земли, обнимая, и заметил у дверей главного входа учительницу начальных классов, машущую мне. Вот и причина необычайной радости от встречи с отцом. Ну, Уилл, вот тебе шанс самому покаяться. — Сегодня мы целый день вдвоем, мама уехала по делам и будет только завтра утром.

Уилл освободился от моих рук и преувеличенно радостно захлопал в ладоши.

— Я буду скучать по мамочке, но рад, что у нас будет отличный день!

Я внимательно посмотрел на сына, он стойко выдержал этот взгляд, продолжая разыгрывать святошу.

— Тебя самого-то не тошнит? — рассмеялся я, забирая у него тяжелый портфель и хватая его за маленькую ладошку.

Уилл тяжело вздохнул:

— Тошнит, а что остается...

— Так, давай по-честному, что натворил? — спросил я, шагая по гравийной дорожке к учительнице.

Мой сын был сорванцом, и, что уж греха таить, частенько нас с Гермионой вызывали в школу. Уже в свои шесть, он переплюнул нас с братом по количеству трюков, проделанных за один год в школе, хоть они и были совсем не магическими, изобретательности нашему сыну было не занимать.

— В этот раз действительно ничего. Честное скаутское.

— Ладно, скаут, тогда подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Учительница встретила меня дежурной улыбкой уставшего работника образования.

— Мистер Уизли, здравствуйте.

— Добрый день, миссис Джонсон, что произошло на этот раз?

Она на мгновение смутилась, явно не ожидая такого вопроса.

— О, нет-нет, Джордж, не переживайте, на этот раз ничего не случилось, — рассмеявшись, сказала она, так как благодаря Уильяму мы встречались довольно часто, мы могли позволить себе опустить весь пафос и разговаривать как добрые знакомые. — Я просто хотела похвалить Уильяма, он делает большие успехи в математике. Вы, наверное, много занимаетесь, ведь он опережает школьную программу на пару месяцев.

Я не смог сдержать вздоха облегчения.

— Как же приятно слышать, что мой сын отличается оригинальностью. Разбитые окна, облитые учителя пения и стиральный порошок уже успели поднадоесть, наконец-то что-то новенькое! Его успехи в математике целиком и полностью заслуга жены, она занимается с ним по два часа три раза в неделю, потому что считает, что, если привить любовь к математике и математическое понимание действительности, это поможет в будущем овладеть любым предметом.

— И она совершенно права, можете порадовать Гермиону и поздравить ее от меня.

— Обязательно передам, Лилиан, а сейчас извините, мне пора, сын заждался, до встречи.

— До свидания, Джордж, — а я все же надеюсь, что это свидание будет не столь скорым.

Я подошел к сыну, снова взял его за руку и медленным шагом мы направились вдоль по тротуару.

— Миссис Джонсон, хвалила тебя, сказала, что ты делаешь успехи в математике.

— Ух, хвалила... — искренне обрадовался сын. — Вот видишь, я умею не только стулья клеем мазать, но и думать, — подмигнул мне Уилл, и мы оба рассмеялись. — Пойдем в парк погуляем, я хочу посмотреть на уток.

— Давай, только вот мы не будем смотреть на уток.

— Почему? — расстроился сын.

— Потому что мы будем их кормить!

— Идёт, — засмеялся он.

Мы дошли до парка, купив по дороге буханку хлеба, и отправились к озеру. Я с вещами расположился на лавке под ветвистой ивой, в то время как Уилл побежал кормить уток.

Мы жили в маггловском мире вот уже девять лет. Целых девять лет прошло со времен Второй магической войны. Девять долгих лет мы с женой не общались ни с кем из нашей прошлой жизни. В первые месяцы после войны я целиком ушел в работу по восстановлению Хогвартса, чтобы как-то отвлечься от всех этих похорон, чтобы не вспоминать бледные лица, смотрящие с каждого надгробия, чтобы просто не думать. В этот момент именно она оказалась рядом. Маленькая заучка Грейнджер, которая проводила каждое лето в нашей Норе, которую я не видел на тот момент около года, пока она скиталась вместе с Гарри и Ронни. Гермиона была единственной, не пытавшейся меня утешить, она ничего не говорила о том, что время лечит, что все будет хорошо, что со слезами я его отпускаю. Гермиона сказала только одно: «Ты никогда не сможешь это перебороть, поэтому ты должен научиться жить с этим», она сказала: «Можешь плакать, рвать на себе волосы — право твое. Это бесполезно. Это не пройдет, из слез оно превратится во что-то другое, но оно останется внутри тебя, частью тебя». И я плакал, только с ней плакал. Не мог позволить себе такой роскоши на глазах у семьи и друзей.

И вот однажды, когда Хогвартс был восстановлен и снова открыл свои двери ученикам, мы решили уйти. Переведя наши деньги на маггловские счета (там оказалась достаточно приличная сумма, позволившая получить образование, купить уютную квартирку среднего размера), мы сбежали из мира магии. Прилетали совы, я даже представить не могу, какое количество писем было безжалостно сожжено в камине. Мы не читали их. К слову, единственное письмо, которое я позволил себе отправить, было сообщение моим родителям о том, что у них родился внук, которого назвали Уильямом. И единственное письмо, которое я прочитал, — это ответ с поздравлениями, правда, почему-то моя семья была уверена, что сына нужно назвать Фред, мы с Гермионой сошлись на том, что этот совет был в корне ненормальным.

Почему мы назвали сына Уильямом? Да просто потому, что именно такое имя дала своему первенцу принцесса Диана. И вышло, что мы, Гермиона и Джордж Уизли, стали обычной маггловской семьей, совершенно исключив из жизни магию. У нас есть замечательный сын с королевским именем, который сейчас радостно смеется, потому что утка щипнула его за штанину. Я люблю его больше всего на свете. К счастью, наш парень родился сквибом, ему уже почти семь, а магические способности так и не проявились. И я безумно счастлив, что нам не придется столкнуться с магией вновь, слишком много мы из-за нее потеряли. За это время мы смогли построить неплохую карьеру, я работаю креативным директором в одной известной рекламной компании (чего-чего, а креатива мне всегда хватало); Гермиона занимает престижную должность в банке. Здесь она оказалась такой же прилежной ученицей, как и в школе. В общем, мы успешны, счастливы, молоды и у нас самый замечательный ребенок во всей вселенной. Мои размышления были прерваны Уиллом, который подкрался сзади и повис на моей спине.

— Папа, я проголодался, давай поедим?

— Конечно, скаутам нужно много энергии, пойдем скорее, найдем что-нибудь съестное в этом парке, — мы направились к небольшому передвижному киоску, где продавали различные вкусности.

Ланч был съеден за считанные секунды.

— Па-а-ап...

— Да-а-а, — так же таинственно протягиваю я.

— Пап, почему вы с мамой никогда не рассказывали мне про войну? — совершенно серьезно спрашивает меня Уильям.

Так, Джордж, дыши. Он, конечно же, не может знать о магической войне.

— Как не рассказывали? Рассказывали и не раз. Помнишь, мы читали с тобой книгу про то, как немцы развязали сначала Первую, а потом и Вторую мировую войну, про то, что множество людей погибло тогда.

— Нет, ты не понял, я не про это, — странное чувство, — я про войну с безносым Волдемортом.

Сказать, что мое лицо выражало удивление, и мои глаза чуть не покинули глазницы, настолько я их расширил, это значит ничего не сказать. Откуда ему это известно? Мы с Герм были настолько осторожны, да и после рождения ребенка никогда не вспоминали ничего подобного. Но он так уверенно это говорит, что включить дурака не получится, уж слишком хорошо мой сын меня знает.

— Откуда ты про это знаешь? — медленно произношу я, с опаской ожидая ответ.

— Мне дядя Фред рассказал, — холод по телу, потом как будто током ударило, мне кажется, но либо я, либо мой сын сходит с ума.

— Кто тебе рассказал? — все так же медленно проговариваю слова.

— Ну, пап, дядя Фред, твой близнец, который погиб во время этой войны, про которую вы с мамой мне никогда не рассказывали, — на меня упал выжидающий взгляд типа "папа, ты же не тупой, давай, думай". Я не понимаю, абсолютно не понимаю, откуда он это знает, может, снова пришло письмо, и он начал писать в ответ, хотя это невозможно, ведь то письмо, которое я получил в ответ на известие о рождении сына, было последним, мы договорились. Они не могли нарушить договор, спустя семь лет.

Видимо, молчание затянулось, Уильям продолжил говорить.

— Пап, ты не переживай, я не сумасшедший, мне дядя Фред все объяснил.

— Что он тебе объяснил, малыш? — может, это просто его фантазия, и он случайно услышал наш ночной разговор пару недель назад.

Дело в том, что сегодня восемнадцатое мая, а каждый год перед тем самым днем, мне снится Фред, сны обычно очень светлые, но после них меня охватывает паника и случаются ночные истерики. Такая и случилась в ту ночь. Гермиона успокаивала меня, и, может, я что-то сказал, или она, я не помню, может, он услышал и потом развил это в своей голове, он ведь такой фантазер.

— Знаешь, он сказал, что я могу все тебе рассказать, — да уж спасибо за разрешение, было бы неплохо узнать про то, как промывают мозги семилетнему мальчику.

— Правда? Ну, тогда, я слушаю твой рассказ, — легко улыбнулся я, а сам думал только о том, как бы не сорваться на крик/хрип/истерику, ни на что из этого списка.

— Начну сначала, — как-то уж слишком серьезно проговорил он. — Я видел его с детства, но не часто, он приходил ко мне примерно раз в пару месяцев. Поначалу я не понимал, почему ты папа приходишь такой странный, полупрозрачный. Он точно такой же, как ты, пап, это невероятно, только у него ухо не такое, как у тебя. Когда я начал разговаривать, дядя Фред рассказал мне, кто он такой, и тогда все стало понятнее, — в моей голове не укладывалось абсолютно ничего, но я молча продолжил слушать рассказ моего сынишки. — Он рассказывал мне сказки про магов и волшебников, а когда мне исполнилось пять, дядя Фред сказал, что это не сказки. Он сказал, что ты и мама, и он, что вы все волшебники, но из-за страшного-страшного события вы решили забыть об этом. Тогда он попросил меня ничего не говорить вам, сказал, что время еще не пришло. Позже, когда я немного подрасту, он расскажет мне про это страшное и подскажет, когда я смогу поговорить с тобой. Примерно полгода назад дядя Фред начал приходить гораздо чаще, два-три раза в неделю и рассказывал мне многое о вашей жизни. Так что теперь, па, я знаю про вас. Но тебе, наверное, интересно, что именно дядя Фред рассказал мне про себя, да?

— Да, — конечно, мне, черт возьми, было интересно.

— Понимаешь, дети до семи лет могут видеть ангелов, а так как я не совсем обычный мальчик, хоть я и не умею ничего волшебного, я все равно вижу больше, чем другие дети. Когда дядя Фред умер, ему разрешили стать ангелом-хранителем, но только с одним условием: ему нельзя выбрать тебя. И тогда он решил, что, чтобы всегда быть рядом и присматривать и за тобой тоже, он будет охранять того, кто для тебя важнее всего. Сначала он хотел выбрать маму, но узнал, что у мамы в животике есть я, и решил защищать меня. И вот все это время он находился рядом со мной. Но завтра мне исполняется семь, больше я не смогу его видеть. Дядя Фред должен уйти, точнее, он будет рядом, только я не смогу его видеть и слышать. Но он говорит, что он жив у нас в сердце, что когда мы его вспоминаем, он всегда улыбается.

— Ты больше его не увидишь? — сейчас я безоговорочно верил во все то, что говорил Уильям.

— Нет. Мне очень жаль, с ним было весело, — Уилл опустил взгляд на траву под скамьей, но потом пронзительно посмотрел на меня. — Ты ведь мне веришь, па?

— Конечно, верю, — не могло быть иначе, Фред бы никогда нас не оставил. Вдруг повеял холодный ветер, я посмотрел на часы, оказалось, что время пролетело одним махом, стрелки показывали десять. — Нам уже пора домой.

— Па-а-ап, я скажу еще одну вещь и мы сразу же потопаем домой, договорились?

— Говори, — сегодня меня уже нечем было удивить.

— Я хочу попрощаться с дядей Фредом, можно?

— Конечно, — я в растерянности смотрел на сына. — Что для этого нужно сделать?

— Ничего особенного, просто пошли домой.

И мы отправились домой. Наша квартирка находилась не очень далеко от школы и парка. Дорога заняла бы у нас от силы минут тридцать, но мы шли молча и очень медленно. Я сжимал в руке маленькую ручку своего сына, а мысли мои были заняты размышлением о том, что он, наверное, самый волшебный из всех волшебников. И именно сейчас я отчетливо чувствовал присутствие Фреда. Как будто он шел рядом с Уильямом, но с другой стороны. И я понимал, что именно так оно и есть, потому что периодически мой сын поднимал голову и смотрел поочередно то на меня, то на пустоту по другую сторону от себя, и как-то по-особенному грустно улыбался. Мы пришли домой, молча бросили рюкзак и отправились на крышу, так попросил сын.

— А он говорил что-нибудь про меня?

— Говорил, что очень сильно любит тебя, — как ножом по сердцу, почему Фред? Почему именно он? За что мне такое наказание?

— Это не наказание, пап, дядя Фред говорит, что это судьба, и мы не можем изменить этого, как бы нам ни хотелось.

— Но откуда ты...

— Тише, дядя Фред, уже на крыше напротив, он готовится к прыжку. Как только он прыгнет, я перестану его видеть.

И снова тишина, я видел, как блестели глаза сынишки, который непрерывно и почти не моргая смотрел на крышу соседнего дома, и мне кажется, а, может, это и действительно было так, но в этот момент я видел Фреда. Его улыбку, его глаза, все то, чего мне так не хватало столько лет. Я видел напряженную фигуру брата, готовую к прыжку. Он озорно улыбнулся, подмигнул нам и, оттолкнувшись от крыши, поднялся в воздух, медленно растворяясь в нем. И в этот момент я понял, что все, кроме любви, вся наша жизнь, проблемы, переживания, все это так пусто и далеко. После смерти Фреда я думал, что я один, что без него я никто, что я лишь случайно оставшаяся половинка. Теперь я понял, почему возникло это желание уйти тогда из мира волшебников: никто не воспринимал меня как целого человека, я всегда был частью дуэта. Но я не заметил, как прошло время, как я стал Джорджем: мужем и отцом. Поначалу душе было пусто без волшебства, но после своеобразного свидания с братом, я понял, что мы поступили правильно. В этом мире мы лишь на миг, но он будет звучать в наших любимых и в наших детях всегда.