Фейерверк (гет)

Панси Паркинсон привыкла получать то, что хочет. Получать играючи, не прилагая особых усилий: правильно и в нужный момент улыбнувшись папеньке или, если это не возымело должного эффекта, чмокнув его в колючую щеку. Очень аккуратно, даже трепетно, чтобы дать почувствовать всю силу дочерней любви, но не показаться капризной надоедой. Ее отец, министерский бюрократ средней руки, не любил приставучих людей ни на работе, ни в частной жизни, и Панси волей-неволей пришлось это понять. Впрочем, она всегда была умной девочкой и все схватывала на лету.

Уже на второй или третьей своей просьбе — ни то плюшевом медведе в человеческий рост, ни то скоростной метле последней на тот момент серии — Панси поняла, что папочка куда сговорчивей после игры в плюй-камни или ритуального распития бренди с товарищами; что вначале недели он ворчит и жалуется на ее растущие аппетиты, прежде чем покорно согласиться, тогда как в выходные лишь умиленно улыбается и шепчет: «Что за чудная девочка, вся в меня!»

Характером Панси действительно пошла в него, но не была так уж этому рада. Будь она попокладистей и поживее, хотя бы с малой толикой кипучей энергии мамы, ее жизнь вполне могла бы сложиться лучше. Малфой, черт его пожри, никогда не посмел бы поступить с ней так, как поступил. Бросить перед самой помолвкой так по-мужски, чего уж там.

Хорошо хоть Панси не особенно и рвалась за него замуж: так, написала пару глупых писем, подкрепляя фантазию лимонными леденцами, шоколадом и драже да заказала гербовую бумагу на имя мистера и миссис Малфой.

Она была уверена, что этот мелкий паршивец просто не сможет от нее улизнуть, что они вместе навсегда, каким бы долгим это навсегда не оказалось.

В особенно удачные дни Панси бывало представляла, как будет плакать на его, Малфоя, могилке, прекрасная и сильная в своем вдовьем горе. Разумеется, в теплом окружении Драко-младшего, его пустоголовой женушки и шестерых внуков один другого краше.

Смешно вспомнить, но когда-то она думала, что хочет этого больше всего на свете.

Много позже, когда в Малфой-мэноре вместо нее поселилась ушлая девка с именем, подозрительно смахивающим на одну позорную в магических кругах болезнь, Панси поняла, что ее желания куда проще и прозаичнее: наесться шоколада до отвала, переклеить обои в спальне, купить коту заводную мышь.

Апатия так глубоко пустила в ней свои корни, что Панси далеко не сразу поняла, что ее жизнь уже далеко не в том порядке, в каком она привыкла ее содержать.

Она изо всех сил старалась вернуть себя прежнюю — сварливую, временами гадкую, любопытную девчонку — но все ее потуги заканчивались ничем.

То неуловимое, что Панси потеряла, с маниакальным прытью ускользало у нее из рук.

Подумаешь.

Панси Паркинсон не была бы Панси Паркинсон, если бы так быстро сдавалась. Нет, сэр. С бараньим упорством она продолжала истязать себя самокопаниями, пирожными с заварным кремом и работой.

Работа, думается, оказалась, средством наиболее действенным: именно в один из коротких перерывов с остывшим кофе и пахучими сигаретами к ней вернулась способность хотеть чего-то более глобального, чем корпоративная скидка в кафе неподалеку.

И все бы ничего, но захотела она Уизли.

Младший из этих бесчисленных рыжих братьев — тот, что поглупее и повыше остальных — Рон, любимый объект школьных издевок, вдруг предстал чудесным лекарством от всех ее проблем.

Хоть Панси и грешила все на последний кусок тыквенного пирога, оказавшегося явно лишним, да на излишнюю девичью впечатлительность, она чувствовала, что всего пара злых шуток над ним, пара колких, ядовитых фраз — и она будет совсем как новенькая.

Панси знала, что попросит на свое грядущее, страшно сказать, тридцатилетие. Знала так же хорошо, как и то, что в такой мелочи ей точно не откажут.

Не прошло и недели как Рон Уизли собственной персоной заявился к ним в дом — понурый, взмокший от пота, с засохшей грязью на ботинках.

— Заказ пять пятьдесят для мисс Панси Паркинсон, — он смерил ее полным презрения взглядом, а последние два слова будто выплюнул.

Панси поняла, что не прогадала. Как говорится, попала в самое яблочко.

— Несите наверх, — холодно приказала она, чувствуя первые, едва ощутимые симптомы выздоровления: язык буквально зачесался от желания как следует пройтись по этому его нелепому внешнему виду и в особенности по грязным дешевеньким ботинкам, бодро вышагивающим по любимому матушкиному ковру. — И поживее там, Ральф, у меня еще куча дел.

— Рон, — хмуро бросил он, поудобнее перехватывая ящик с фейерверками. — Меня вообще-то зовут Рон. Ро-нальд.

Панси пожала плечами, будто бы вовсе и не заметила, что последнее слово он произнес с паузами, по слогам, словно разговаривая с маленькой девочкой, и как ни в чем не бывало засеменила следом, буравя взглядом его спину.

— И давно вы в подобном, м-м-м, несерьезном бизнесе, Рональд? — слова сами собой полились из нее, почти как раньше. — Я ведь могу звать вас Рональдом?

— Хоть поленом назовите, — он коротко и грустно хохотнул, — с теми-то деньгами, что ваш отец выложил за заказ.

Наблюдать за тем, как Уизли, кряхтя и тихонько, одними губами, бранясь, с трудом затаскивает фейерверк на крышу, которая, к слову, являлась пятым по счету этажом, доставляло Панси почти физическое удовольствие.

— А как поживают ваши маленькие грейнджерята? — спросила она, стоило Уизли преодолеть второй лестничный пролет. — Помнится, в школе вы с этой зазнайкой были не разлей вода. Уизли, тощий и длинный как жердь, и Грейнджер с половой тряпкой на голове. Вместе вы могли бы стать неплохо шваброй. Хорошая карьера, не находите?

Уизли грустно усмехнулся.

— С вопросом о грейнджерятах вам к Долгопупсу.

Панси изобразила на лице удивление. Не очень удачно, впрочем. Сама бы она в такое ни за что не поверила. Равно как и в то, что особая, подобная ей, впустила бы в дом человека, о котором не навела подробнейшие справки.

— Долгопупс? Серьезно?

Рон кивнул и театрально вздохнул, что сделало общий вид еще более жалостливым. Панси невольно поймала себя на желании его накормить и обернуть в один из любимых пледов.

— А что вас так удивляет? Он молод, неприхотлив в еде настолько, что готов съесть все то убожество, что она способна приготовить, к тому же интересуется своими растениями больше, чем живыми людьми, — Рон растянул губы в злой улыбке. — И, только не падайте в обморок, он капитан команды Шеффилдского института Травологии и Зельеварения по игре в плюй камни! — он все повышал голос пока не сорвался на крик, пронзительный и немного неестественный, на высоких, звонких нотах.

— О, против такого у вас точно не было ни единого шанса, — Панси улыбнулась почти примирительно. Все желание шутить над ним куда-то пропало.

Они оказались в одной лодке. Прохудившейся, плохенькой лодочке.

Как следует отдышавшись, Уизли взвалил ящик на спину и, словно навьюченный ослик, медленно пополз вверх.

— Хотя знаете, я бы тоже от вас ушла, — после паузы лениво заявила Панси.

— Почему это?

— Вы жутко, до оскомины скучный. Всегда понятно, что сделаете дальше, — она на мгновение умокла, со всей ясностью понимая, что сама относится к тому же мерзкому типу человеческих существ, что и он. — Девушки таких не любят.

— Боже и почему в вашем дракловом доме нельзя пользоваться магией? — подустав, Рон стал не только постанывать, но еще и фыркать, словно загнанная престарелая лошадь. — Конечно, девушки любят таких, как этот ваш Малфой.

— Таких?

— Кретинов, сбегающих в самый ответственный момент, — он задумался, — меняющих женщин, словно это не живые существа, способные как следует отомстить и наподдать, если их очень разозлить, а какие-то восковые куколки со стеклянными глазами.

Панси улыбнулась. Сравнение показалось ей несколько топорным, но милым.

Ей хочется верить, что план, тот самый прекрасный и кретинский план, о котором она взахлеб будет рассказывать детям, а потом и внукам, пришел в ее светлую голову именно в этот судьбоносный момент.

Так или иначе, когда Рон справился с работой и собрался уходить, Панси попросту его не отпустила, ухватив за руку чуть повыше локтя. Точнее, за рукав.

— Что это вы делаете? — в суеверном ужасе Уизли попытался было вырвать руку, но хватка Паркинсон оказалось куда сильнее, чем можно было предположить. — Отпустите сейчас же, вы меня запачкаете. Вы не имеете никакого право удерживать меня силой.

— Не волнуйтесь, я хорошая девочка со всеми необходимыми прививками, — она чуть дернула его рукав на себя. — Вам ничего не грозит, честное слово. Прекратите вырываться.

Потрепыхавшись еще немного, скорее для приличия, Уизли успокоился и затих.

— У меня к вам предложение.

— О, Боги…

— Не то предложение, олух! Уизли, заклинаю вас, соберитесь, — она воздела глаза к небу и сокрушенно покачала головой. — Дело серьезное.

Он моргнул несколько раз, на удивление ритмично, словно специально отсчитывал для этого равные промежутки времени, затем облизнул вмиг пересохшие губы.

Панси с ужасом поняла, что он действительно очень ее боится. По-настоящему, без обиняков и всякого притворства.

— Да не могу я собраться, пока вы так меня держите.

Панси отпустила его рукав и сделала шаг назад. Ее внутренний голос кричал во всю глотку, что не стоит, иначе и этот мужчина сбежит от нее, сверкая пятками. Она, конечно, не поверила и уж не тем более не стала слушать. Этот гаденький подсказчик уже нашептывал своим сладеньким, почти что детским голосочком, что Малфой непременно на ней жениться, и что в итоге?

— У вас-то мантия приличная есть, а, Уизли? И ботинки, не прошедшие пыль и грязь всемирного потопа?

Рон побагровел ни то от стыда, ни то от ярости. Панси поняла, что имущественное положение совсем не та вещь, о которой он способен шутить.

— Тиши, Уизли. Я не хотела вас обидеть.

— К вашему сведению у меня целых три таких мантии.

Панси заулыбалась лисьей, чуть вороватой улыбкой. Ее план вполне мог осуществиться.

— Поздравляю, сегодня вечером вы будете моим кавалером.

— Что?

— Кавалер — это сопровождающее даму лицо в парадной мантии, чистых ботинках и с бокалом пунша в руке, — вышло чуть более патетически, чем хотелось; она ненадолго задумалась, а потом добавила: — но не пьяное.

Совсем как зазнайка Грейнджер. Впрочем, сейчас такое сходство было только на руку. Авось в Уизли проснутся сентиментальные чувства, и он согласится на все без лишних уговоров и угроз. В угрозах Панси, увы, была не сильна.

— Да знаю, что это такое, я же не идиот, — в голосе Рона скользнули угрожающие нотки. — Но причем здесь я?

— Меня бросили, вас бросили, — она чувствовала, что решимость крепнет в ней с каждой минутой, пускает сильные, крепкие корни. — Пора бы отомстить, ты не находишь?

Переход на «ты» оказался очень кстати: Уизли ненадолго задумался, не стал сразу отказываться. Панси буквально видела как тяжелые, проржавевшие шестеренки в его голове медленно крутятся, прикидывают все «за» и «против». Суммируют, сбиваются, снова начинают считать. И еще. И еще. И еще.

— Я называл тебя мопсом, — уныло процедил Рон, пряча глаза. — Грязным, глупым, уродливым мопсом.

Его аргумент хоть и задел за живое, не показался достаточно убедительным, чтобы жертвовать планом.

— Это не страшно. Я вот звала тебя гриффиндорским болваном, рыжим обноском, грейнджеровским присоском…

— Достаточно, — Рон оборвал ее на полуслове.

— Это значит, что мы с тобой договорились?

— Дракл меня подери, — буркнул он. — Еще как договорились.

* * *

Панси и сама не знала, кто и за какое место ее дернул, но вместо подготовки к своему триумфальному выходу, она, словно полоумная, забралась в библиотеку и, выстроив себе башню из школьных альбомов, с пеной у рта стала выискивать в них фотографии Уизли.

К счастью, фотографироваться он не любил, поэтому шок от увиденного не довел Панси до инфаркта или буйного помешательства.

Подумаешь, костлявый подросток с узором — почти что звездной картой — прыщей по всему лицу, укутанный в нечто грязно-бардовое, изношенное, болезненно напоминающее ночную рубашку ее сто шестнадцатилетней бабушки Роуз. С кем не бывает.

Панси не знала, что ей со всем этим делать, не имела ни малейшего представления. В этот горький, полный сомнений и страхов момент она готова была выменять проклятого Уизли на кого угодно, того же Поттера, Томаса, Долгопупса. Кого угодно. Дайте-мне-одного-скорее.

Это рыжее чучело опозорит ее перед всеми. Блестящий план, детка. Не менее изумительный, чем все остальные твои планы. Дракловы провальные планы. Пора уже признаться, хотя бы себе самой, что планировщик из тебя хреновый.

Пора начать что-то делать.

Признаться, пару раз она слышала от своих знакомых, личностей весьма сомнительных и ненадежных, что нормальные люди учатся как-то сосуществовать со своими проблемами и даже — о, ужас! — решать их.

Жалкие, презренные слабаки, неспособные отдаться во власть соблазна и заглушить свою душевную боль алкоголем. Хорошо, что Панси не из них.

Раздобыть припрятанную матерью бутылку ядреного хереса не составило особого труда. Опустошить ее еще до начала праздника — тем более.

К семи часам вечера Панси воистину была готова ко всему.

Она с трудом помнила, как встречала гостей и хныкала перед одним из папиных коллег, который когда-то давно, еще во времена ее зеленого детства, не привез ей обещанный леденец.

Панси вообще мало что запомнила до момента, когда Уизли почти что силой оттащил ее в сторону, еще всхлипывающую, с распухшими веками и покрасневшим носом.

— Знал бы о твоей страсти к леденцам, захватил бы коробочку, — он улыбнулся.

В ответ она окинула его долгим, внимательным взглядом. Обычная парадная мантия темно-коричневого цвета, волосы, нелепо убранные назад — немного вычурно, но сгодится.

— Я рада, что ты нормальный.

— В каком смысле?

— А, не слушай меня, — она потерла виски и огляделась. — Надо найти Малфоя.

На секунду Панси показалось, что Уизли хочет отпустить очередную колкую шуточку, но только на секунду. Он не хотел пошутить, он замялся.

— Что-то не так с Малфоем?

— Да знаешь, я подумал и решил, что это все бессмысленно. Не стоит никому мстить.

Ее терпение, подточенное хересом, истончалось даже быстрее, чем обычно. Крохотные молоточки тревоги начали молотить ей по вискам, выстукивая какой-то неизвестный ритм. И почему они никогда не пытаются изобразить что-нибудь понятное, приятное слуху? Вивальди там, Баха.

Что же это? Думай. Думай, глупая, пьяная ты голова.

Быть может — азбука Морзе? Хотят предупредить о чем-то?

— Хватит врать.

Рон подумал было нервно взлохматить волосы, но вспомнил, что те уложены, передумал и опустил руку.

— Его жена беременна.

Панси замерла в ужасе и нерешительности. Первой мыслью было взорвать все к дракловой матери, второй — оторвать подонку Малфою яйца. Обе были одинаково сильны, и она никак не могла решить, какая из них более соблазнительна. Взрыв или яйца. Яйца или взрыв.

— Я взорву его чертовы яйца, — тихо сказала она, глядя Уизли прямо в глаза.

Он улыбнулся.

— Пойдем лучше фейерверк смотреть, — в который раз за вечер он подхватил ее под руку и повел прочь. — Красиво будет, обещаю.

Панси не хотела ни на что смотреть, разве что на Драко, корчащегося на земле в агонии, но все равно пошла.

Как только первые огни — зеленые, желтые, красные — разорвали стерильную темноту ночи, она поняла, что не прогадала.

— Видишь? — шепнул Рон, наклонившись к ней чуть ближе, чем следовало бы.

И Панси увидела, только совсем не фейерверк.

— Уизли, сбежим отсюда?