Сон в зимнюю ночь (гет)

Сквозь сон до него доносились приглушенные голоса, шорохи, шарканье ног. Как в детстве, когда родители уже проснулись, и начинается утренняя суета; скоро в комнату войдет мама, чтобы разбудить его словами:

— Доброе утро, сынок! Просыпайся, а то опоздаешь!

Она легонько щекотала его ноги, а потом целовала в лоб, в щеку или в нос — куда могла дотянуться. А он хихикал, уворачивался и пытался вылезти из-под одеяла, запутываясь в нем все больше. Как давно это было, почему, интересно, вспомнилось именно сейчас?

Северус потянулся не открывая глаз, пытаясь удержать в памяти это сладкое воспоминание о давно ушедшем. Так, стоп, а где это он? В подземельях Хогвартса всегда тихо, что уж говорить о доме в Тупике Прядильщиков, где на каникулах он жил совершенно один. Какое, собственно, сегодня число?

Он резко открыл глаза. Первым, что он увидел, была картина с каким-то замысловатым пейзажем, висевшая на белой стене. Он не дома, не в Хогвартсе, не в гостевой комнате у Люциуса, не в Тупике Прядильщиков, тогда где? Мерлин! Взгляд метнулся по комнате. Палата. Мунго. Звуки доносятся из-за не полностью прикрытой двери в коридор. На стуле, уронив голову на руки, уткнувшись в его кровать, спит, очевидно, сиделка. Вон и халат на ней целительский. Выбившиеся из косы волосы падают на лицо, закрывая его. Поеживается во сне — в палате нежарко. Ладно, так и быть, можно поделиться краешком одеяла и накрыть ее плечи. Так, все это неважно. Что случилось? Почему он здесь? Начнем по порядку. Он прикрыл глаза, откинулся на подушку и прислушался к себе: ничего не болело, голова не гудела; пошевелил руками и ногами — все на месте. Странно. Что дальше? Перед тем, как оказаться здесь, он… он… Нехорошо. Для склероза рановато. Пойдем другим путем, что последнее вспоминается? Волдеморта победили, было? Было. В школу он вернулся? Вернулся. Полный состав Визенгамота его оправдал? Куда ж они денутся — письмо Дамблдора и некоторые его воспоминания были найдены вскоре после победы. Они не оставляли сомнений в том, на чьей стороне играл Северус Снейп. Еще бы, после этих откровений пришлось замолчать даже самым отъявленным его противникам. Хорошо, но это все общие, не детальные воспоминания, а что-то более конкретное? От напряжения начала болеть голова. Из состояния задумчивости его вырвал шорох, чей-то тихий всхлип и бережное прикосновение к его руке. Ах да, целительница. Ну-ну. Выспалась?

Он чуть-чуть приоткрыл глаза — от света голова начинала болеть сильнее, посмотрел на нее, собираясь уже выяснить, наконец, что здесь происходит и какого Мерлина он тут делает, и… Она плакала. Смотрела на него, тихонько гладила по руке и плакала. Мамма миа…

— Мисс Грейнджер! Что вы себе позволяете? И что здесь вообще происходит? — Северус недовольно вырвал руку. Что-что, а прикосновений посторонних людей он не любил — хотелось сразу же пойти помыть руки.

Гриффиндорский кошмар Грейнджер сидела у его кровати с заплаканными красными глазами и приоткрытым ртом. Потом опомнилась, закрыла рот и кинулась ему на шею:

— Северус! Слава Мерлину! Ты пришел в себя! Как же я рада…

Ничего себе, это еще что за новости!

Он отвел ее руки, дернул плечами и откинул назад голову, вздернув подбородок.

— Мисс Грейнджер, как я вижу, вы по-прежнему игнорируете все правила и законы. Не помню, чтобы мы переходили с вами на подобные панибратские отношения. А как же целительская этика? Держите себя в руках. Я не знаю, что случилось, но не хотелось бы, чтобы вы меня добили.

Голова начала кружиться, он закашлялся. Грейнджер подал ему стакан воды с лимоном. Надо же, именно то, что нужно. Он сделал пару глотков и снова посмотрел на нее.

Грейнджер выглядела растерянно, с лица исчезла улыбка, в уголках губ застыла печаль и неуверенность. Вокруг глаз затаились еле заметные морщинки. Он давно уже умел читать по лицам. Лицо, мимика, жесты зачастую говорили гораздо больше, чем хотел бы их обладатель, и были гораздо правдивее слов. С чего бы это ей печалиться? Ну да, он слышал, что она поступила в Академию Целительства и Колдомедицины. Что ж, это значительно лучше, чем гоняться за призраками и пытаться, например, защищать права эльфа, не нужные ни магам, ни самим эльфам.

— Сев… Профессор Снейп, вы меня не узнаете?

— Мисс Грейнджер, когда это вы успели так поглупеть? Кажется, я называю вашу фамилию уже в третий раз! Конечно, узнаю! И кто еще из нас тут пациент? Может, все-таки приступите к своим прямым обязанностям, а заодно и просветите меня по поводу того, что со мной случилось.

У нее дрогнули губы, заблестели глаза, но девчонка взяла, наконец, себя в руки и рассказала, как он здесь очутился.

Ничего себе. Его, оказывается, пытались отравить. Яд был психотропный, к смерти мог привести только в большой концентрации. Нужна десятая часть пинты, не меньше. Но как он мог не заметить? Когда это случилось? На дне рождения Нарциссы?.. Возможно, только этого он уже не помнил. Ладно, хорошо, яд психотропный, что дальше? Таких ядов много, на что подействовал конкретно этот? Подобный состав должен был разрушить нейронные связи в мозгу и за несколько часов довести его до состояния овоща; примерно такое состояние остается после поцелуя дементора. Если это была неудавшаяся месть, то очень жестокая. Лично для Северуса Снейпа это было бы, наверное, хуже смерти — зависеть от чужих людей, не быть в состоянии самому позаботиться о себе. Ну уж нет, лучше смерть, что бы там ни говорили. Кто пытался его отравить — неизвестно до сих пор. Первым подозреваемым был сам Малфой, но это невозможно. Люциус был его лучшим другом уже много лет и, опять же, лицо, жесты не врут. Да и поступки Люциуса по отношению к Северусу… Никто бы не поверил, но напыщенный и высокомерный Малфой действительно знает цену настоящей дружбе. В любом случае, поиском отравителя занимается аврорат. Гарри Поттер лично ведет это дело.

— Ну конечно, Поттер… Тогда они точно ничего не найдут.

— Простите, что вы сказали, профессор?

— Ничего, продолжайте, мисс Грейнджер.

Он находился в Мунго уже четвертый день, и целители опасались, что он может вообще не прийти в себя. По счастью, симптомы отравления проявились сразу, началась рвота, так что относительно небольшое количество яда успело всосаться в кровь. Неудивительно — столько лет заниматься зельеварением и испробовать на себе столько ядов, организм уже выработал определенную реакцию. А если выпить его большее, чем обычно, количество, то пойдет обратная реакция. Все просто. В любом случае, помощь была оказана своевременно: по счастливой случайности, на этом же самом ужине в честь Нарциссы присутствовал целитель, поэтому последствия оказались не столь печальными, как это было задумано. Необходимо будет выяснить, насколько пострадала ассоциативная память, мышление, способность строить логические связи.

— Вам предстоит пройти определенное обследование, — ее губы снова дрогнули.

— Возьмите себя в руки, мисс Грейнджер. Не знаю, что у вас там случилось дома или где бы то ни было еще, но пока вы на работе, ваши мысли должны быть с пациентами, так что успокойтесь.

Ей бы еще в куклы играть или в библиотеке сказки вроде «Истории Хогвартса» читать, а она возомнила себя целителем.

Ему определенно было над чем подумать: кто пытался от него избавиться, зачем и почему именно таким образом. А еще надо было побыстрее выяснить — какой вред нанес его здоровью этот яд.

— У вас остался образец этого состава, целитель Грейнджер? — спросил он, делая ударение на слове «целитель». — Я хотел бы лично произвести его анализ. И да, очевидно, это вы были тем «случайным» колдомедиком на приеме у Малфоев. Любопытно, никогда не замечал вас в дружбе с кем-либо из этой семьи. Вы там каким образом оказались?

— Я была с одним из гостей. Вам нужно отдыхать. Я зайду попозже, — не дав ему возможности еще что-либо сказать, Гермиона буквально выбежала из палаты.

Ну и ладно, уходи, с тебя никакого толку.

Итак, с чего начнем анализировать события?

Притворив за собой дверь палаты, Гермиона почти добежала до своего кабинета, защелкнула замок и упала на диван. Наконец-то можно было дать волю эмоциями. Эти четыре дня, что он провел без сознания, оказались самыми страшными в ее жизни. С ними не могло сравниться даже то время, когда они с Роном и Гарри искали крестражи, и даже битва с Волдемортом.

Северус стал для нее самым дорогим, самым родным человеком. Мысль о том, что он мог умереть, оставить ее одну, до сих пор заставляла ее вздрагивать. Она мало спала за эти четверо суток, ей все время снились кошмары, в которых она его теряла. То не успевала спасать его от яда Нагайны, то он погибал от Авады Беллы или Волдеморта у нее на глазах, то вместо Дамблдора падал с Астрономической башни. А она не могла ему помочь. Сейчас он пришел в себя, да, он будет жить! Она не будет одна! Без него, без его поддержки от нее вскоре осталась бы только тень. Именно Северус не дал ей сломаться. А теперь он не помнит ее и воспринимает только как надоедливую школьницу. Она никто для него — совершенно чужой и ненужный человек. Как будто не было этих двух лет счастья, не было тысячи моментов тепла и нежности. А сколько препятствий было у них на пути! Сколько гневных слов она выслушала, сколько слез выплакала тайком в подушку, сколько презрительных и непонимающих взглядов вынесла. Ну и пусть! Что нас не убивает, то делает сильнее. Хватит жалеть себя и предаваться унынию. Самое главное для нее сейчас — здоровье Северуса. Надо выяснить, насколько пострадала его память, возможно ли вернуть утраченные воспоминания. Если же нет… Ну что же, один раз она уже завоевала его уважение, расположение, дружбу, а затем и любовь. Если понадобится, она сделает это еще раз, и еще, и еще… Мерлин, но пусть лучше этого не понадобится… Она подошла к зеркалу, плеснула в лицо холодной водой, пригладила волосы, прошептала пару заклинаний, чтобы скрыть следы слез, вздохнула и села за стол — разбираться с бумаги, коих за эти четыре дня накопилось множество.

* * *

Если на шестом курсе Гермиона была уверена, в какой сфере она хочет работать после окончания Хогвартса, то уже на седьмом начала сомневаться, что магическое право ей действительно подходит. Она никогда бы не назвала себя общительной, но перспектива провести всю жизнь в окружении толстенных фолиантов и кип пергамента больше не казалась ей привлекательной. Чего интересного может принести карьера магического адвоката? Оправдывать торговцев всякой нечистью из Дрян-аллеи? Разбирать скучные дела о наследствах древних родов, решать тяжбы о причинении ущерба? В лучшем случае — работать в Визенгамоте, да и то уже ближе к почтенному возрасту: в Визенгамоте не было никого моложе пятидесяти лет. Вот так и случилось, что, обдумав и рассмотрев все имеющиеся перспективы, она выбрала карьеру целителя — всегда с людьми, но и от книг тоже отказываться не придется. Чтобы стать хорошим целителем, прочитать и выучить придется едва ли не больше того, что она уже успела изучить в Хогвартсе. Для себя тоже очень полезная профессия — всегда знаешь, что делать. Опять же, родители врачи, пусть и маггловские — без поддержки она не останется. Получалось все логично и очень складно, но одного фактора предусмотрительная Гермиона не учла — вида крови, как оказалось, она боялась. То есть, конечно, случалось видеть всякое, но чтобы непосредственно самой иметь с этим дело… Но Гермиона не была бы Гермионой, если бы так просто отказалась от задуманного: чем сложнее, тем лучше, а иначе какой смысл? Для того чтобы попасть на обучение к специалистам Святого Мунго, необходимо было получить рекомендации практикующего целителя. Гермиона обратилась к мадам Помфри, которая согласилась помочь ей. Теперь Гермиона должна была три раза в неделю по несколько часов проводить в больничном крыле, помогая медсестре. Это совершенно не было утомительно или пугающе, напротив — интересно и всегда очень познавательно. А сколько раз в этом самом больничном крыле приходилось оказывать помощь своим одноклассникам. Тому же Невиллу, например, который несколько раз за первый семестр попадал сюда из-за взрывов котлов. Как оказалось, крови было не так уж и много: как правило, магические травмы сильно отличаются от обычных маггловских. Поначалу ребята смущались и не доверяли ей, Гермиона их понимала — кому охота быть подопытным кроликом? Но потом все пришло в норму — по крайней мере, Гермиона не кудахтала, как мадам Помфри, над каждым синяком.

Одним воскресным утром после завтрака Гермиона сидела в кабинете мадам Помфри, перелистывала чью-то медицинскую карту и размышляла о том, что из нее все-таки может выйти хороший целитель: эта работа была ей на самом деле очень интересна и важна. Она встала, потянулась и собралась уже проверить запасы зелий первой необходимости в аптеке мадам Помфри, как в приемной распахнулись двери, раздался встревоженный голос директора, МакГонагалл и мадам Помфри, заскрипела кровать, послышался скрип раздвигаемой старой ширмы.

— Кто это, интересно, в воскресенье с утра пораньше успел нарваться на неприятности? — Она вышла из кабинета.

Подойдя к ширме, она с любопытством заглянула за нее, пытаясь за спинами директора, его заместителя и встревоженной мадам Помфри увидеть пострадавшего. О Мерлин! Все, не бывать ей целителем! Лицо человека, в изломанной позе лежавшего на койке, было покрыто кровью, грязью; темная, тоже грязная одежда изорвана, на теле виднелись рваные и резаные раны, на левой руке — большой, покрытый пузырями ожог. На нем не было обуви, зато ступни были покрыты кровавой коркой, а сбоку от большого пальца торчал кусок стекла. Волосы пострадавшего были сбиты в кроваво-черный ком. Дыхание было жуткое, хриплое. Некстати вспомнилось, что это является одним из симптомов наличия жидкости в легких. Откуда-то сбоку толчками выливалась темная, густая кровь, марая белоснежную простынь. Чтобы охватить все эти живописные подробности взглядом, ей понадобилось пять секунд, потом ее затошнило, и она едва успела выбежать из палаты. Ее бегства, впрочем, как и присутствия, никто не заметил, всем было не до нее, а Гермиона уже в туалете осознала, что так и не узнала пострадавшего.

«Вот и состоялось твое боевое крещение, закончившееся позорным отступлением. Поздравляю! — подумала она. — Ну же, возьми себя в руки! А то столкнулась с чем-то посерьезнее обычной царапины и сразу сбежала. Кто этот несчастный? Опять Гриффиндор со Слизерином что-то не поделили. Хотя… Может, кто-то из Хогсмида, кто знает, какие еще негласные последователи Волдеморта разгуливают по окрестностям».

Гермиона пригладила волосы, тщательно вымыла руки, высушила и продезинфицировала их специальным заклинанием и, стараясь ступать как можно тверже и увереннее, направилась обратно в палату. МакГонагалл там уже не было, мадам Помфри сосредоточенно копалась на полках, выбирая и отставляя в стороны бутылочки с необходимыми снадобьями — их скопилась уже добрая дюжина. Профессор Дамблдор остался с пациентом и, судя по доносившимся из-за ширмы звукам, произносил вполголоса какие-то заклинания. Она внутренне сжалась, быстрым движением собрала волосы в пучок и подошла к кровати. Дамблдор, не отрываясь от своего занятия, кивнул ей и продолжил нараспев бормотать что-то на латыни. Лицо человека уже было очищено от крови и грязи, и теперь на нем были только несколько глубоких порезов и вырванный кусок кожи возле уха.

Кровь больше не вытекала толчками из обмякшего тела, она просто тихонько капала на пол. Почему не зажали рану? Она взяла с тумбочки марлевую повязку, намереваясь остановить кровь хотя бы таким маггловским способом, но тут словно что-то щелкнуло у нее в голове. Она еще раз посмотрела на бледное изможденное лицо пациента и вздрогнула: она могла ожидать увидеть здесь кого угодно, хоть самого министра магии или даже Дамблдора в роли пациента, но никак не неприступного, холодного, невозмутимого профессора Снейпа.

Марля едва не выпала у нее из рук. Как? Что с ним случилось? Несчастный случай? Неудачный эксперимент? Волдеморт?

Дамблдор мягко дотронулся до ее руки, привлекая внимание.

— Это сейчас не поможет, — тихо сказал он, указывая глазами на импровизированную повязку. — Тут надо кое-что посильнее. Мне понадобится твоя помощь. Ты должна будешь положить одну руку ему на шею, другой взять его за руку. При этом нужно как можно ярче и четче представлять себе, как профессор Снейп выглядел до этого происшествия. Вспомни, каким он был на уроках. Это поможет поддержать его на ментальном уровне. Сейчас это даже важнее, чем оказать первую помощь. Он не хочет, чтобы его спасали. Не представляю ситуацию, чтобы кто-то смог довести его до такого состояния, с его-то способностями; он просто не захотел бороться дальше. Как же я мог допустить… Теперь ему совсем незачем… — он прервал себя на полуслове. — Телом займется мадам Помфри, нам нужно дать профессору возможность продержаться до того, как тело сможет функционировать самостоятельно. У него есть несколько очень тяжелых повреждений и травм. Готова?

Гермиона кивнула. Она старалась как можно меньше смотреть на лежавшего перед ней человека. Дыхание по-прежнему было жутким. Ему явно не хватало воздуха. Мадам Помфри уже спешно поднесла к его губам стакан с одним из средств и с помощью палочки помогла ему его осушить. Потом она занялась страшной раной на боку.

— Начинаем, Гермиона.

Опомнившись, она осторожно дотронулась до шеи и руки профессора. Если шея была теплой, то рука просто была ледяной. Гермиона тряхнула головой. «Надо представить его здоровым. Надо представить его здоровым…» В голове появилась картинка самого первого их урока зельеварения: профессор Снейп входит в класс, голова поднята, свободная стремительная походка, уверенная осанка, пронизывающие глаза. Сколько лет ему тогда было? Тридцать? Больше?

Второй курс. После победы над Василиском и призрачным Томом Риддлом она глазами находит в Большом Зале Снейпа и донельзя гордится собой, потому что сумела сварить сложнейшее зелье, и заодно вспоминает прошлый год, когда она сумела разгадать его загадку с зельями.

Третий курс. Профессор Снейп заслонят ее, Рона и Гарри собой, защищая от оборотня. На лице написана решимость, сильная рука крепко сжала ее запястье. Сколько всего они не знают о нем, зато сколько раз он спасал им жизнь. Сколько раз его действия и поступки можно было объяснить по-другому, с другой стороны? Если бы все, что делал он и что делали они, можно было бы объяснить с его точки зрения, увидеть его глазами... Гермиона вздрогнула: почему эти мысли приходят ей в голову именно сейчас? Ей нужно представлять профессора здоровым, а не думать о мотивах его поступков. Она закрыла глаза и опять попыталась представить профессора. Она не могла бы сказать, сколько прошло времени, но Дамблдор все еще произносил свои длинные витиеватые заклинания, похожие на старые песни, а мадам Помфри уже добралась до ступней, осторожно вытащила стекло, провела над ними палочкой, нанесла какую-то мазь. Секунды текли то невыносимо медленно, то, словно песок сквозь пальцы, неслись с сумасшедшей скоростью.

— Все, Гермиона, спасибо! — привел ее в чувства голос директора. Оказывается, она простояла так почти час. За это время медсестра уже успела залечить множество мелких повреждений, убрать кровь, переодеть профессора в нормальную одежду. Дамблдор выглядел усталым и измотанным. Сама Гермиона чувствовала себя немногим лучше.

— Теперь все будет хорошо, — устало, но совершенно спокойно сказал Дамблдор. — Теперь он выкарабкается. Такого еще не бывало. Это же надо.… Какое неудачное стечение обстоятельств! — Он замолчал, покачивая головой. Потом медленно поднялся, опираясь на изголовье кровати. — Пойдем, девочка, тебе тоже надо отдохнуть. Без тебя мы с Северусом бы не справились.

Она вернулась в больничное крыло этим же вечером. Ей вовсе не надо было приходить к мадам Помфри так часто, медсестра иногда даже ворчала, что следовало бы больше времени спать и проводить на свежем воздухе, но Гермиона ничего не могла с собой поделать: ей было интересно. Теперь же она пришла туда с определённой целью: ей просто необходимо было увидеть профессора и убедиться, что с ним все в порядке. В гостиной Гриффиндора и спальне она и словом не обмолвилась о произошедшем. К чему? Если будет такая необходимость, директор сам сделает заявление.

Снейп по-прежнему оставался единственным пациентом. Он был в беспамятстве. Дыхание все еще было тяжелым, но выглядел профессор гораздо лучше, если не считать необычной даже для него бледности и ледяных рук. Пульс тоже был в норме. Она постояла еще секунду над его кроватью, гадая, что могло довести его до такого состояния.

— Директор сказал, что вы перестали бороться. Бороться с кем? И почему перестали?

Он казался ей несгибаемым, способным сломать кого угодно, но никак не сломаться самому.

Снейп внезапно вздрогнул, судорожно дёрнулся и затих, изо рта потекла тоненькая струйка крови. Над его кроватью зазвенело заклинание по срочному вызову целителя. Ну где же мадам Помфри? Она, конечно, периодически покидала больничное крыло, но… Здесь пациент в тяжелом состоянии, никого нет рядом, а она, Гермиона, совершенно не представляет, что нужно делать. Нельзя давать лишние зелья в его состоянии, она также не была уверена, какие заклинания можно применять. Потом вспомнила слова директора и положила одну руку профессору на лоб, другой накрыла его руку и снова попыталась представить профессора здоровым. На этот раз, когда не было Дамблдора и Помфри, все оказалось гораздо сложнее. А что, если она зря теряет время? Да нет, сигнальные чары оповестят медсестру, где бы она ни находилась. Гермиона сосредоточилась. Мир исчез, остались только она и этот беспомощный умирающий человек. Все будет хорошо. Вот она представляет Снейпа легко и уверенно идущим по коридору… помешивающего палочкой что-то в котле… вполголоса разговаривающего с директором… с нечитаемым выражением лица рассматривающего надпись, сделанную Джинни еще на ее первом курсе…

Она опять потеряла ход времени и очнулась, только когда кто-то положил ей ладонь на плечо.

— Мисс Грейнджер. — Она оглянулась. Позади нее стоял Дамблдор, рядом с ним — мадам Помфри. Сколько они здесь простояли, Гермиона не знала.

— Мадам Помфри хотела вмешаться, но мне показалось, что ты справишься и сама.

— А если бы я не справилась?

— Мы пришли сюда почти сразу и помогли бы тебе в случае необходимости. Но тебе все удалось, посмотри.

Она повернулась к Снейпу: кровь больше не шла изо рта, кожа была не такой бледной, а руки потеплели.

— Я уже говорил, что все необходимые зелья мы ему дали, произнесли заклинания и контрзаклятия. Главное в его ситуации — дать ему сил бороться, подхлестнуть желание жить. После того, что с ним случилось, не каждый найдет в себе силы продолжать. На его долю выпало более чем достаточно. Ты со своей задачей справилась. Из тебя получится хороший целитель, девочка, — Дамблдор улыбнулся.

Следующие два дня Гермиона не заходила к мадам Помфри: ближе к Рождеству и грядущим контрольным профессора закидывали их заданиями. Надо было успеть и подготовиться к урокам, и повторить пройденное, и заскочить в библиотеку и взять что-нибудь почитать по нейтрализации последствий вспышек стихийной магии у детей.

На истории магии она уже в который раз начинала шёпотом отчитывать Гарри и Рона за безделье, как отворилась дверь, зашла МакГонагалл.

— Прошу прощения, профессор Биннс. Могу ли я забрать с урока мисс Грейнджер?

Тот кивнул, едва ли понимая смысл сказанного.

— Мисс Грейнджер, будьте добры, заберите свои вещи.

Гермиона внимательно посмотрела в лицо МакГонагалл, но по ее привычно строгому лицу ничего нельзя было понять. Наверняка что-то случилось, в противном случае декан никогда бы не забрала ее с уроков, да еще и со всеми вещами. Мерлин, только бы с родителями все было в порядке.

МакГонагалл, очевидно, сразу же поняла, что творится на душе у Гермионы, поэтому, едва закрыв дверь кабинета истории магии, она тихо сказала:

— Не беспокойтесь, мисс Грейнджер. С вашей семьей все в порядке.

У той вырвался вздох облегчения. В последнее время ей частенько снились кошмары, как что-то происходит с ее близкими: на них нападают Пожиратели, поджигают дом, убивают у нее на глазах. Гермионе не удавалось сразу же проснуться, каждый раз приходилась досматривать кошмар до конца, зная наперед, чем он закончится, но совершенно не осознавая, что это всего-навсего сон.

— В чем тогда дело?

— Профессор Снейп.

— Ему стало хуже?

— В некотором роде. Нам необходима ваша помощь.

Гермиона в недоумении замедлила шаг:

— Моя помощь? Но что я могу сделать? Если уж мадам Помфри не может помочь, то тогда нужно отправляться в Мунго.

Ей казалось странным, что МакГонагалл не понимает таких очевидных вещей.

МакГонагалл перебила ее:

— Все немного не так, как вы себе это представляете. Думаю, профессор Дамблдор объяснит лучше.

— Но…

— Имейте терпение, мисс Грейнджер. Хотя нет, ответьте мне на один вопрос. Только подумайте и вспомните все хорошенько — ответ исключительно важен. Какие чувства вы испытывали, когда помогали профессору Дамблдору лечить профессора Снейпа?

— Мм.… Много всего… Например, я вспоминала, как он спасал Гарри на первом курсе во время матча, нас на третьем курсе от профессора Люпина… А мы не понимали, думали, что он против нас.

— Какое чувство, эмоция были наиболее сильным? Сконцентрируйтесь.

— Наверное, жалость. Он всегда казался таким сильным и уверенным в себе, твердым как скала, а вот сейчас он абсолютно беспомощный, и профессор Дамблдор сказал, что у профессора Снейпа нет сил и желания бороться за жизнь. Это страшно и обидно, когда у человека опускаются руки, особенно если это такой человек как профессор Снейп.

— Значит, жалость, — профессор МакГонаголл поджала губы и странно посмотрела на Гермиону. — Профессору Снейпу это точно не понравится.

— Откуда ему знать про это?

— Хм… К сожалению, сейчас мы в такой ситуации, что он неизбежно обо всем узнает.

— Но… Как и зачем?

— Профессор Дамблдор объяснит это лучше меня.

* * *

— Это моя вина, мисс Грейнджер. Целиком и полностью.

Несмотря на покаянные слова, директор не выглядел особенно расстроенным, только задумчивым, словно решал, что может получиться, если вместо привычного чая перед сном выпить кофе.

— Мне следовало предупредить тебя. Жалость, особенно сильная и искренняя — очень сильное чувство. В сочетании с остальными твоими мыслями и действиями в этой ситуации ты привязала к себе профессора прочнее, чем стальными тросами. Трудно вам придется. Зная характера нашего преподавателя зельеварения, я даже не могу точно ручаться за его реакцию.

— Привязала к себе? Но как? Я не понимаю! У меня и в мыслях подобного не было.

В голове совершенно не к месту появилась картинка: она, идущая впереди и ведущая за собой связанного, упирающегося и очень недовольного Северуса Снейпа. Мамочки! Нашла, дурочка, чему радоваться! Он тебя по стенке размажет или какой-нибудь гадостью отравит, а то и еще чего похуже, и не посмотрит, что ты его ученица.

— Что теперь делать? Как прервать эту… ммм… связь? И что вы имеете в виду, говоря, что я привязала профессора Снейпа к себе?

— Насколько я могу пока судить, вам придется проводить определенное количество времени вместе. Желательно, конечно, держаться за руки или что-то вроде этого, ну или хотя бы находиться на расстоянии не более трех дюймов друг от друга.

— Трех дюймов… Определенное количество времени, это сколько? — прошептала побледневшая Гермиона.

— Около четырёх часов в сутки, точнее пока сказать не могу.

— Как… как долго это должно продолжаться?

— Не знаю, но пока он окончательно не придет в норму — точно.

— Он меня убьет.

— Не стоит так бояться профессора Снейпа, мисс Грейнджер. Он тоже человек и прекрасно поймет, как вы ему помогли.

А вот судя по виду МакГонагалл, заместитель директора так не думала: она явно смотрела на Гермиону с жалостью.

Гермиона молча помотала головой. Если Снейп и не убьет ее в первые пять минут, то только затем, чтобы сразу же по окончании этой истории испробовать на ней какой-нибудь яд. Ученица, да еще из Гриффиндора, «привязала» к себе профессора, да еще и жалостью. Мама…

— Но если мы должны… проводить вместе около четырех часов в день, как мы будем это делать? До конца учебного года осталось всего ничего, мне надо заниматься, на носу экзамены, да и как я буду объяснить Рону, Гарри и остальным, что я исчезаю каждый день на несколько часов?

— Это решаемая задача, мисс Грейнджер. Вы можете встречаться с профессором Снейпом по вечерам, а всем говорить, что дополнительно занимаетесь с мадам Помфри. Да и в том, что вы староста и имеете отдельную комнату — масса преимуществ. Тому же, — он заговорщицки наклонился поближе к ней и, улыбаясь, продолжил, — я думаю, со времени вы найдете, что профессор Снейп не только мастер своего дела, но и очень интересный человек, который только по ему известным причинам прячет от мира свое истинное лицо.

Гермиона внутренне содрогнулась, представив, какое же может оказаться у профессора истинное лицо, но потом одернула себя. Когда это она начала так предвзято относится к людям? Как говорил классик, «Ни одна блоха не плоха». В конце концов, это она, пусть и невольно, заварила кашу, а значит, ей ее и расхлебывать.

* * *

На следующий день после уроков она собралась в больничное крыло. Это явление уже стало настолько привычным, что не вызвало ни у кого ни малейшего интереса. Только Рон спросил у нее, надолго ли она уходит. На что Гарри, хихикнув, ответил за подругу, что переписать сочинение она ему все равно не даст.

Дорога до больничного крыла на этот раз ей показалась необычайно короткой, и, как она ни храбрилась, казалось, что она идет на эшафот.

— Эй, Гермиона! Постой!

Она обернулась — ее догонял запыхавшийся Невилл.

— Можно пойти с тобой в больничное крыло? Мне... мне тоже хотелось бы стать целителем. Травология — это здорово, только, к сожалению, не очень практично. Можно выучиться на целителя и заниматься растениями в качестве хобби. И мои родители… Я мог бы попытаться сделать что-нибудь для них.

В любое другое время Гермиона с радостью бы согласилась. Невилл, несмотря на определенную неуклюжесть и неуверенность в себе, был очень хорошим человеком и гораздо более способным, чем он сам о себе думал. Но не сегодня. Она сама не уверена, что переживет сегодняшний день.

— Замечательно, Невилл! Если надо будет, я с удовольствием тебе помогу. Но только не сейчас. Не сегодня. Я… я обещала помочь мадам Помфри с кое-какими карточками. Это будет утомительно и не очень-то интересно. Тем более, мадам Помфри очень щепетильно относится к врачебной тайне. Так что…

Невилл сник немного, но потом улыбнулся, кивнул:

— Хорошо. Скажешь потом, когда можно будет с тобой пойти.

* * *

Снейп спал, когда она пришла. Слава Мерлину! Посидеть рядом она может и со спящим. У нее была припасена толстая маггловская «Фтизиатрия». Гермиона рассудила, что целитель, в общем-то, должен разбираться не только в магических болезнях. Но в любом случае, она не хотела, чтобы Снейп видел ее читающей маггловский учебник.

Мадам Помфри была в своем кабинете. Она ласково улыбнулась Гермионе, подвинула поближе к кровати больного ее стул и вернулась в свой кабинет. Гермиона осторожно села, положила свою руку на кровать как можно ближе к руке Снейп, стараясь все же не дотрагиваться до него. Сегодня он выглядел определенно лучше, только вот… Таким… беззащитным она его никогда не видела. Даже когда он лежал в луже собственной крови на кровати. Может, она сама себе нафантазировала, а может, в нем и правда что-то сломалось. Время покажет.

Гермиона подалась вперед, разглядывая лицо своего преподавателя, на этот раз расслабленное, без обычной непроницаемой маски. Стул скрипнул, и она скорее откинулась назад — не хватало еще, чтобы он проснулся и увидел, как его она его рассматривает. Он продолжал дышать так же мерно и спокойно. Вот и ладно. Она засекла время на своих часиках и углубилась в книгу.

— Почему именно фтизиатрия, мисс Грейнджер? — голос хриплый, пресный, без тени обычного сарказма.

Проснулся. Надо же, как она зачиталась — прошло почти два часа.

— Очень полезное пособие. Маги ведь болеют и обычными болезнями, не только волшебными отравлениями, порчами и сглазами, — с вызовом ответила она.

— Я помню эту книгу. Когда-то она тоже привлекла мое внимание необычным названием.

— Вы ее читали? — она не могла удержаться от вопроса.

— Не всю, только интересовавший тогда раздел. Моя бабушка болела туберкулезом.

— А почему…

— Мы не о моей семье сейчас говорим, мисс Грейнджер. Читайте вслух. Может, мне снова повезет заснуть.

Вот гад! Ну и ладно!

Он не перебивал, но, казалось, особо и не слушал. Глядел в окно и думал о чем-то своем. Выглядел Снейп значительно лучше, но все равно был бледнее обычного.

Через минут сорок она, устав, прервала чтение.

— Пересказывайте.

— Что? — ей показалось, что она ослышалась. Или что он издевается.

— Рассказывайте, что поняли, что запомнили. Если уж приходится проводить здесь по четыре часа в день, так делайте это с пользой.

— Мы не на уроке. А вы не преподаватель колдомедицины.

— Не забывайтесь, мисс Грейнджер.

Да уж, Снейп относился к той замечательной группе людей, которым проще уступить и сделать, что они хотят, чем объяснить свой отказ.

Ничего. Завтра она принесет «Унесенные ветром».

Может, ей только показалось, что он сломался?

* * *

— Ну уж нет, мисс Грейнджер, я это слушать не намерен.

— Я буду читать про себя.

— Нет. Вы же хотите стать целителем, лезете куда не следует, не понимаете, что творите. Вот берите нормальный учебник и учите, а то ваш следующий пациент просто не выживет. Мне еще повезло.

— Вы бы и так… — она прикусила себе язык, прежде чем ненужные слова успели сорваться с языка.

— Я бы что и так? — недобро прищурился он.

— Сегодня у меня с собой только «Унесенные ветром». Что мне читать?

— Возьмите у Помфри любой учебник колдомедицины.

За эти четыре часа Гермиона успела прочитать значительную часть «Расщепление при аппарации. Способы ликвидации последствий». Ну что ж, в чем-то Снейп определенно прав: если уж торчать здесь по четыре часа, так надо делать это с пользой.

Снейп провел тогда в больничном крыле целую неделю. Улучшения наступали медленно; Дамблдор был прав, профессор не очень-то боролся за жизнь. Гермиона несколько раз перехватывала его мрачный, опустошенный взгляд. Он мог часами смотреть в стену и даже не слышал, когда к нему обращались. Казалось, что только заклинание, сотворенное Дамблдором, вытягивало его из лап небытия.

Мадам Помфри с удовольствием задержала бы его еще на недельку, но Снейп отказался оставаться в палате хоть один лишний час. Уроки вести он не мог, так как передвигался с трудом, опираясь на трость. Но когда Гермиона попыталась помочь ему в первый раз встать на ноги, он не слишком-то вежливо оттолкнул ее и сказал, что прекрасно справится сам. Сам. Это было, наверное, его любимое слово. Он хронически не переносил ни малейшей зависимости от кого-либо. Сказывалось непростое детство и юность. Или так и не позабытые комплексы того же времени. Только прожив с ним пару лет, Гермиона наконец смогла представить, как дались ему годы зависимости от мягкого тирана Дамблдора и полноценного изверга Волдеморта.

Снейп не мог вести уроки в таком состоянии и не хотел оставаться в свои подземельях, дабы не искушать коллег. Каждый из них, несмотря на открытую недружелюбность профессора зельеварения, приноровился заглядывать к нему хотя бы раз в два-три дня. Более частых посещений любопытствующих тот бы просто не вынес. Как сказал ей директор, Снейп поживет некоторое время в своем доме. Как поняла Гермиона, директор хотел сам аппарировать со Снейпом к нему домой, чтобы «помочь в случае необходимости». Но Снейп категорически отказался и пригрозил, что если директор все же соберется отправиться с ним, то он, Северус, лучше аппарирует в Запретный лес к акромантулам Хагрида. Дамблдору пришлось отступить. Гермионе показалось, что сопровождать «немощного» Северуса было всего лишь поводом как следует осмотреться у того в доме. Должно быть, авроры так и не сумели войти к нему в дом во время обысков много лет назад. Не сумел, вероятно, и Дамблдор. Неужто он все еще не доверяет Снейпу? Или это Снейп не доверяет ему? На предложение директора, чтобы Снейп сопровождала Гермиона, тот тоже ответил отказом, правда, совсем не таким категоричным. Гермиона видела, что он отказывается из чистого упрямства и, опять же, нежелания впадать в зависимость. Ей, тем не менее, все равно пришлось аппарировать к нему домой несколько часов спустя. Что-что, а обязательные четыре часа еще никто не отменял.

Конечно, ей было очень интересно посмотреть, как живет Великий и Ужасный. Но если до всей этой истории его дом представлялся ей как нечто готическое, темное и мрачное, то теперь, чуть-чуть лучше узнав его и понаблюдав за ним, она уже представляла его жилище гораздо менее вычурным и более простым.

Дом оказался самым обычным старым маггловским строением с крошащейся черепицей и облупившейся краской. Защитный барьер она прошла без труда: Снейп, должно быть, вплел ее образ в паутину охранного заклинания. Где-то на задворках сознания Гермионы вертелась мысль, что директор еще долго не отстанет от нее, прося-требуя рассказать о жилище Снейпа.

Она тихонько поскреблась в дверь — никто не ответил. Тогда она осторожно толкнула ее и заглянула внутрь. Дом как дом, правда, не такой уж заброшенный и запущенный, как снаружи. Должно быть, банальная маскировка, чтобы не сильно выделяться среди остальных лачуг этого района. Обстановка не то чтобы спартанская, мебели немного, но она достаточная удобная. Ничего лишнего, только множество книг кругом, и не только по зельям. Бегло взглянув на растянувшиеся вдоль всей стены стеллажи, она успела заметить несколько достаточно популярных маггловских книг. Ничего особенного. И что тут надеялся увидеть директор? Хотя кто знает, что может храниться за защитными заклинаниями и в многочисленных тайниках?

Она позвала его раз, другой — никто не откликнулся. Она прошла в гостиную, заглянула в коридор. Он сидел за кухонным столом, сложа перед собой руки и бессмысленно глядя в стену. Ну вот, опять. Мадам Помфри строго-настрого наказала ей стараться расшевелить его, не допускать приступов этой необъяснимой тоски. То же самое говорил ей и директор. Вот только что она могла сделать? Она бывает с ним по четыре часа, но остается еще двадцать, когда он предоставлен самому себе, один на один с тем, что медленно убивает его изнутри, рвет все связи с окружающим его миром. Гермиона напрямую спросила директора, что случилось с профессором в день его появления в больничном крыле. Директор нахмурился и отрицательно покачал головой. Сам Снейп ничего ему не посчитал нужным рассказать.

— Профессор! — позвала она его уже в третий раз, потом подошла и осторожно дотронулась до локтя. Его реакция ошеломила не только Гермиону, но, очевидно, и самого Снейпа. В одно неуловимое мгновение он вскочил на ноги, схватил ее за горло, прижал к стене и только потом осознал происходящее. Руки сами собой разжались, он отступил на шаг назад.

— Прошу прощения, мисс Грейнджер. Это все переутомление и побочные эффекты лекарств, которыми меня с таким удовольствием поила Помфри. Вам не больно?

Гермиона молчала, ее трясло. Не от страха, скорее от неожиданности, а еще оттого, что человек, который с трудом передвигался самостоятельно, сумел так ловко и неожиданно напасть. Похоже, Дамблдор был прав, она все же узнает профессора Снейпа с другой стороны. Только вот это ли директор имел в виду?

Снейп посмотрел на все еще молчавшую и дрожавшую Гермиону. Тяжело вздохнул, пробормотал что-то нелестное, осторожно взял ее под локоть и усадил на диван. Махнул палочкой, передал ей появившуюся чашку горячего зеленого чая.

— Успокойтесь, мисс Грейнджер! Вы сейчас больше похожи на трусливую первокурсницу-хаффлпаффку, чем на саму себя. Подобного больше не повторится, обещаю.

Он задумался, помолчал, потом добавил:

— Надо прекращать эти бессмысленные четырехчасовые посиделки. Попытаюсь справиться без них.

— Вы же знаете, что… что из-за того, что произошло во время вашего лечения, это невозможно. Так говорит Дамблдор, — Гермиона наконец подала голос, но он ее перебил.

— Я что-нибудь придумаю. Сегодняшний раз будет последним.

— Профессор, Дамблдор сказал, что я тоже оказалась вовлечена в заклинание. Эти часы нужны не только вам, но и мне.

Ну вот, сейчас начнется, устало подумал Гермиона, гладя на еще больше побледневшего Снейпа. Куда еще ему бледнеть?

Мерлин знает, что бы ей сейчас пришлось выслушать, как что-то тренькнуло, на окнах мгновенно задернулись занавески, на двери щелкнул дополнительный замок.

Снейп неуклюже вскочил, вгляделся в висевшее на стене зеркало, отображавшее размытые тени.

— Эйвери, Мальсибер, Розье. Черт, как не вовремя. Прямо из дома нельзя аппарировать, а ваше присутствие они засекут даже на чердаке. У нас две минуты, — он задумался, — сделаем так: вы же знаете, что такое Амортенция?

— Да. Я читала…

— Кто бы сомневался, — перебил он. — Мне никак не объяснить ваше присутствие здесь, кроме как…

— Я должна притвориться, что вы опоили меня Амортенцией, например, с целью добраться до Гарри и Ордена.

— Схватываете на лету, — он хмыкнул.

— Что конкретно мне делать?

— Вы ведь читали маггловские любовные романы? Отрада всех синих чулок и одиночек. Повторяйте. Включите ту крупицу воображения, что у вас есть.

Раздавшийся резкий стук в дверь заставил Гермиону проглотить оскорбление. Она вспомнила Лаванду, отчаянно флиртующую с одноклассниками, нацепила на лицо глуповатую улыбку, обняла Снейпа за руку и положить голову ему на плечо, с какой-то болезненной злой радостью наблюдая, как у него скулах заиграли желваки.

— Войдите!

Эта картина надолго останется в памяти Гермионы. Вошедшие скорее ожидали увидеть в этом хилом домишке дракона или самого Мерлина, но никак не лучшую подружку Поттера, влюблённо глядящую на Снейпа и прижимающуюся к нему всем телом. Правда, долго наслаждаться подобным зрелищем ни ей, ни им не довелось. Снейп буквально стряхнул с себя грязнокровку, с трудом поднялся на ноги, прошипел ей «Брысь отсюда». Кинув на него влюблённый печальный взгляд, она под неуютными взглядами Пожирателей чуть ли не бегом удалилась на второй этаж.

Что ж. Сердечко у нее билось часто. Но от чего, определить было непросто — то ли от пережитого ужаса и столкновения с Пожирателями, то ли от настолько «тесного» общения с этим человеком. Впервые она посмотрела на него не на как преподавателя, строго, несправедливого, язвительного, а как на мужчину. А, возможно, ее трясло от сдерживаемого смеха. Видел бы ее сейчас кто-нибудь из друзей! Или — как бедный профессор Снейп чуть от отвращения не передернулся. Еще бы, гриффиндорская заучка, надоедала Грейнджер вешается к нему на шею на глазах его «коллег».

Гермиона пыталась расслышать, о чем говорили люди внизу. Сначала они говорили достаточно громко — конечно же, в первую очередь это были расспросы о ней, но потом голоса опустились едва ли не до шепота. Прошло уже много времени. Ее тревожило, что им уже давно нужно было сидеть рядом — необходимость проводить четыре часа вместе никуда не делась. Ему и так плохо, что будет, если они задержат его надолго или, что еще хуже, заставят пойти с ними.

Стук захлопнувшейся двери заставил ее вздрогнуть — она задумалась и забыла, где находится и что происходит. Почему-то ей думалось о ее будущей выбранной стезе, которую она видела как ровную чистую гладкую дорогу, а потом резким контрастом в мыслях появлялось изломленное тело в темной густой крови. Сможет ли она? Это ведь не только победы…

— Мисс Грейнджер! — От звука его голоса она вздрогнула еще сильнее.

Голос звучал как обычно, только ей послышались в нем надломленные нотки. Или только игры ее «крупиц воображения»?

Она осторожно спустилась вниз, готовая в любой момент продолжить игру, но этого не понадобилось — в доме не было никого кроме них, сам Снейп сидел в кресле у камина и выглядел вполне нормально.

— Отличное представление, мисс Грейнджер. Откуда в вас столько пыла? — Она почувствовала, что он проглотил какое-то весьма обидное для нее замечание. Ну и пусть! Ведь ничего же не сказал! Неужели он хоть раз решил не задевать ее чувства. Она подошла к нему и, игнорируя стоявшее рядом кресло, опустилась на каминный коврик поближе к огню. Она совсем не заметила, как замерзла там, в нетопленной комнате наверху.

— Что они хотели, сэр?

— Не находите, что это совершенно не ваше дело?

— Напротив! Теперь это как раз мое дело! Во-первых, не думаю, что это будет единственный раз, когда они застанут меня у вас дома. А во-вторых... во-вторых, вы можете ввести меня в круги Пожирателей, и я смогу вам помочь, — ей пришлось умолкнуть на полуслове.

Он расхохотался. Она вздрогнула: в этом смехе не было ничего веселого, скорее уж смесь безумия и отчаяния, выплескивающиеся таким образом. Пусть уж лучше таким. Нельзя держать все в себе.

— Слышали бы вы себя, мисс Грейнджер! Не знаю, кем вы там себя возомнили, но вы как-то неправильно представляете себе реальный ход вещей. Романтики в вас даже больше, чем настырности, упрямства и надоедливости. Глупая девчонка, возомнившая себя способной играть на равных…

— На равных с вами? — выкрикнула Гермиона. Слезы наворачивались на глаза. Что он себе позволяет? Казалось бы, пора уже привыкнуть, не реагировать так остро на его замечания и ехидство, но сегодня она и так пережила слишком много.

— Со мной, с остальными Пожирателями, с Темным Лордом. Они вас просто раздавят. Нет, не просто. Если вам и посчастливится выжить, то вы сами будете умолять об Обливиэйте, а то, что творит с людьми Темный Лорд, так просто не забывается. А если еще принять во внимание, что вы магглорожденная...

Что ж, он знал, о чем говорил.

— А вы, вы тоже делаете… делали такое с людьми? — она сама не понимала, как у нее вырвался этот вопрос. Она очень сомневалась, что ей хотелось узнать ответ на этот нечаянный вопрос. Да и ничего она не узнает, услышит только очередной ехидный совет не совать свой длинный нос в чужие дела.

К ее удивлению, он ничего такого не сказал, помолчал немного, а потом тихим, абсолютно спокойным голосом ответил:

— Я мог бы и не делать того, что делал, но это не спасло бы тех людей, и раскрыло бы меня как предателя и шпиона.

— А стоило ли оно того?

— Я тоже часто задавал себе такой вопрос.

— И что?

— Стоило, мисс Грейнджер. Смерть миллионов трогает меньше, чем жизнь одного человека. Их был не миллион, но это не имеет больше значения.

В комнате повисла напряженная тишина. Через некоторое время Снейп раздраженно сказал, явно недовольный своей откровенностью:

— Иди уже, мисс Грейнджер, наше время давно прошло.

Часы на камине показывали восемь вечера, а значит, четыре часа все же не прошли. Но Гермиона сочла за лучшее промолчать. Глаза подавшего пальто Снейпа были мрачные, он словно смотрел сквозь нее. Опять это зацикливание на своих мыслях.

Гермиона отругала себя за то, что подняла больные вопросы, которые на самом деле ничуть ее не касались. Мадам Помфри ведь просила ее быть осторожнее, не касаться ничего личного. А она… Отличный целитель получится из нее, чуткий и помогающий...

Ночью ей не спалось — ее трясло словно в ознобе, постоянно хотелось пить, кружилась голова, подкашивались ноги, бросало в холодный пот. Ворочаясь уже в сотый раз с боку на бок, она корила себя за то, что оставила его одного раньше времени. Ей следовало остаться, попытаться поговорить с ним, отвлечь, спросить ну хотя бы об уроках, попросить еще раз объяснить детали приготовления нового зелья… Что угодно, но только не оставлять его наедине со своими мыслями.

— Он и так слаб после болезни, а тут еще я. И что меня понесло — ляпнуть такую чушь! Ну куда меня к Волдеморту — я там и слова не скажу, хорошо, если сразу в обморок не грохнусь. Да и зная, какой он легилимент… На что я надеялась, дура?..

Не в силах больше оставаться в жаркой смятой постели, она встала и подошла к окну, напряженно вглядываясь в темноту за окном.

Далеко отсюда бодрствовал еще один человек, только причины его бессонницы были другими. Он просто боялся ложиться, и никакое зелье не помогало против этих жутких снов, которые, собственно, и снами даже не были, не помог даже Обливиэйт, наложенный по его просьбе Дамблдором. Как он там сказал этой девчонке? «То, что творит с людьми Темный Лорд, так просто не забывается». Как и то, что люди творят с другими людьми по приказу Темного Лорда.

Он стоял у окна, тяжело опираясь на трость и вглядываясь в темноту за окном. Они глядели в глаза друг другу, не зная этого. Он корил себя за эти откровения. Нашел кому душу открывать и скидывать свои проблемы. Девчонка и так тратит на него кучу времени. И пусть она мнит себя великим целителем, спасающим его бесценную жизнь, но ее вопросы и размышления не были всего лишь праздным любопытством. Ему больше не хотелось хамить, грубить, на это не осталось сил; ему хотелось просто поговорить. Тихо сидя в тепле и уюте возле камина. Поговорить с человеком, не боявшимся и не презиравшим его, не видевшим в нем убийцу и монстра. Его трясло в ознобе, голова кружилась: все-таки зря он выставил ее раньше положенного, ей тоже сейчас должно быть плохо. Вот «повезло» девчонке — сделай доброе дело, а потом расплачивайся. Дамблдор рассказал ему, как появилась эта связь. Жалость, значит… Ну тогда пусть она себя пожалеет.

Потом мысли его перескочили на непрошенных не-гостей. И опять вернулись на Грейнджер. А молодец все-таки, не растерялась, не побоялась, не начала спорить. И сыграла-то как! Видно, на самом деле начиталась любовных романов. Навряд ли у нее столько пыла от общения с Уизли — она для Уизли и Поттера словно мальчишка. И не от омерзения профессора передергивало — объятия Грейнджер были ему приятны, хотя он и отказывался признаться в этом даже себе.

* * *

На следующий день его решимость заставить ее пожалеть себя испарилась. Уж больно опасливое было у нее выражение лица. И девчонка явно не спала целую ночь. Нет, так нельзя, хочешь страдать — страдай себе на здоровье, но смысл мучить другого человека? Тем более мучить физически. Он кивнул в ответ на ее приветствие, достал приготовленную заранее книжку «Родовые проклятия и методы борьбы с ними», кинул рядом с ней на диван, сел в соседнее кресло, соприкасавшееся с диваном подлокотниками, а сам открыл свежий выпуск «Зельеварение сегодня, завтра и вчера». Не было сказано ничего, кроме «Добрый вечер, сэр», «Добрый вечер, мисс Грейнджер, проходите, садитесь на диван». Через час он прервался, махнул палочкой, и на маленьком журнальном столике возле дивана появились две чашки чая и тарелка с бутербродами.

Он сделал приглашающий жест рукой и продолжил чтение.

Когда он, наконец, перевернул последнюю страницу журнала и посмотрел на часы, время перевалило за полдесятого; Грейнджер пришла в половину пятого. Сейчас она сидела уткнувшись носом в книжку, держала в руках полупустую чашку с давно остывшим чаем и, казалось, забыла обо все на свете. Волосы выбились из пучка и тонкими пушистыми прядками обрамляли ее лицо. Этакая милая домашняя картинка.

— Мисс Грейнджер! Вы на часы вообще смотрите? Или вам настолько нравится мое общество?

Она вздрогнула от резкого оклика, посмотрела на часы, покраснела.

— Я бы, конечно, дал вам эту книгу с собой, но боюсь, что вы и ночью не сомкнете глаз пока не дочитаете, а потом придете заспанная на уроки, схлопочете «Выше ожидаемого» вместо «Превосходно» и будете обвинять меня во всех смертных грехах. Хотя мне и не привыкать.

— Не буду.

— Идите уже домой. Книгу дочитаете завтра.

Он улыбнулся, когда за ней закрылась дверь. Не будет, как же. Маленькая наивная девчонка.

Ночью пришли кошмары. Он засыпал, чтобы проснуться через час дрожа и в холодном поту, нервно выкурить сигарету и снова лечь, а потом через час проснуться снова. Лучше бы он умер тогда. Приспичило Дамблдору спасать его. Хотя нет, дело вовсе не в нем, а в выполняемой им работе. Дамблдору надо было спасать своего шпиона. И зачем вплел сюда Грейнджер? Мог бы обойтись и помощью Помфри.

Он жалел, что попросил Дамблдора об Обливиэйте, это была минутная слабость. Нужно помнить, нужно жить дальше. Нужно мстить и платить по счетам.

С рассветом кошмары отступили, и он наконец забылся беспокойным сном. Не было сил ни на душ, ни на бритье. Хотелось безучастно смотреть в окно, не думая ни о чем, просто наблюдая за облаками. Когда уже все закончится? Сколько еще директор будет эксплуатировать его? Пока не останется только его оболочка? Пока он сможет выполнять свою работу, он будет нужен директору.

Если раньше он спокойно относился к скорой неизбежной смерти, то теперь при мысли об этом начинали дрожать ноги и мерзнуть руки. Теперь он понимал, почему Темный Лорд так жаждал обрести бессмертие, и нисколько не мог его осуждать…

На диване Грейнджер ждала та самая книга, а он взял себе со стеллажа первую попавшуюся, уселся с ней в кресло. Перед глазами вновь вставали так хорошо врезавшиеся в память сцены…

Как бы он ни бился в невидимую стену, как бы ни пытался потом прорваться сквозь все препятствия, он ничего не мог сделать. Не успеть, не успеть… Не помочь. Не скрыться самому, а позади него в нескольких шагах его настигал страшный свет, питающийся жизнью. В его случае именно Тьма была спасением. Парадоксально.

Его тормошили чьи-то руки, били по небритой щеке, опрыскивали водой, но он не мог, не хотел просыпаться. Вдруг на это раз удастся дойти? Вдруг на это раз он успеет…

На лоб легла холодная ладонь. Чей-то голос пробивался через жуткую тишину его кошмара.

— Ну же… все будет хорошо… проснитесь же… все будет хорошо…

— Ничего не будет хорошо, Грейнджер… Уже ничего не будет хорошо…

— Профессор… Я испугалась. У вас был кошмар, и я никак не могла вас разбудить, вы… я… У вас все ноги в крови, и… и на руке порезы.

— Я уже пришел в себя, а вы сейчас пойдете домой. Все в порядке, спасибо, мисс Грейнджер. Я справлюсь со всем сам.

— Я хотя бы доведу вас до кровати.

— Никакой кровати. Я полежу на диване, прямо здесь.

— Но…

— Никаких но, уходите. И ни слова Дамблдору или Помфри.

— Но…

— Что не ясно?

— Я никуда не пойду! Мы и сегодня не пробыли вместе положенное время, а если вам снова станет плохо? Не хотите, чтобы я говорила Дамблдору — не скажу, но и в таком состоянии я вас не брошу. Так что выбирайте: или я остаюсь здесь, или к вам приходит Директор. Я смогу провести его сюда, защитные заклинания меня пропустят.

— Делайте, что хотите, — он повернулся лицом к спинке дивана.

Видя, что он не собирается ничего делать, чтобы привести себя в порядок, Гермиона спросила:

— Сэр, где я могу взять какие-нибудь зелья, чтобы обработать раны?

— Все заживет и так.

— Нет, я так не могу.

На пререкания не было ни сил, ни желания. Пусть.

— В ванной.

Не спать, только не засыпать снова. Главное — дотерпеть до утра. Когда рассветает, ему не снятся кошмары. Главное не уснуть.

Он слышал, как Грейнджер за его спиной устраивается на кресле.

— А трансфигурировать слабо?

— Можно?

— Я же сказал, делайте что хотите. Что конкретно вам не понятно в этих словах?

Ему снова снились кошмары, снова дурацкая стена, о которую билось пламя, снова плавящиеся образы. Потом был то древний лес с вековой паутиной и лишайниками, свисавшими до земли, то какой-то средневековый замок, сотни препятствий, ловушки, люди без лиц, встающие на пути, а кругом тишина, вязкая, страшная, липкая, и где-то далеко впереди хриплый, сорванный голос «Не отдавай меня им».

И снова прохладные руки на лбу, тихий неразборчивый шепот.

И снова кошмары…

После каждого кошмара у него оставались порезы, ожоги. Не много, не опасные, но… но как это возможно?..

* * *

Как же она устала. Учеба, причем не просто учеба, а полномасштабная подготовка к экзаменам, ссоры с Гарри и Роном, проводившими кучу времени на квиддичном поле. А ей хоть и на руку было то, что они не задавали ей много вопросов, но все же так обидно это безразличие, красиво названное «уважением частной жизни». К этому прибавлялись все сильнее запутывающиеся отношения с Роном, которому не давал покоя роман Гарри с Чжоу, и который хотел того же самого с Гермионой. Но Рон — это друг, просто друг, и мысли о поцелуях с ним вызывали неприятное ощущение, что она целуется с братом. А чего стоило это выматывающее времяпрепровождение со Снейпом!..

После той ночи кошмаров она долго не могла прийти в себя. Она несколько раз порывалась остаться у него, чтобы помочь, поддержать, разбудить, но он больше не допускал подобного и упрямо гнал ее прочь. Гнал в буквальном смысле, едва ли не выставляя за двери. Говорил, что сможет справиться со всем сам. Но она прекрасно видела, что ему было наплевать на себя, наплевать вообще на все. Сколько раз она порывалась поговорить с Дамблдором, но так и не решалась, ведь Снейп бы этого не одобрил.

«Я не брошу тебя», «держись», «я не отдам тебя» — вот что он говорил, находясь во власти своих страшных снов. Но, судя по всему, не мог помочь. Что бы только ни отдала Гермиона, чтобы узнать, кто снится ему каждую ночь.

— Почему вы не пьете какое-нибудь зелье для сна?

— Потому что кошмары все равно снятся, а проснуться нельзя. В тот раз, когда я оказался в Больничном крыле, я выпил снотворное. Надеялся, что все закончится, но Дамблдор опять проявил свое никчемное милосердие.

Больше вопросов она не задавала.

Теперь к многочасовой подготовке прибавились еще и многочасовые посиделки в библиотеке за книжками, в которых она пыталась найти хоть что-то, что могло бы дать объяснение этом состоянию. Она был уверена, что Снейп точно знал, что с ним происходит, но не считал нужным или возможным прекратить это.

— Я плачу по старым счетам, — как-то обронил он.

Неудивительно, учитывая его прошлые заслуги.

* * *

Снейп вернулся в школу через две недели. Физически ему стало лучше, он мог обходиться без трости, не нужно было принимать лекарства мадам Помфри, но вот на душе у него ничего не изменилось, за это Гермиона ручалась. Связь почти не ослабла, и, по самым радужным прогнозам директора, на ее полный разрыв понадобится еще около полугода.

Теперь эта мысль уже не пугала Гермиону; она пыталась разгадать Снейпа, произошедшее с ним, причины его кошмаров и почему они не прекращаются. А еще она боялась, что он снова предпримет попытку что-то с собой сделать, снова выпить снотворное, позаботившись только, чтобы на этот раз никто не помешал.

Был еще Невилл, который как-то очень робко и несмело пытался ухаживать за Гермионой. Он подносил ее сумку к кабинету нумерологии, помогал тащить книги из библиотеки, ходил с ней к Помфри, советовался по поводу необходимых книг по колдомедицине. Гермионе нравился этот застенчивый, неуверенный в себе, но, в общем-то, очень милый человек, но в нем она видела лишь одногруппника. Она пыталась сказать ему о бесплодности его попыток, но он упорно делал вид, что это только дружба. В конце концов она смирилась и стала воспринимать это как должное.

А совсем недавно случилось еще одно происшествие, совершенно выбившее ее из колеи. Она возвращалась от мадам Помфри с двумя огромными анатомическими атласами в руках. Вот бы уменьшить их и положить в сумку, нет, пожалела использовать заклинания на старых фолиантах, несла в руках; на лестнице не удержала равновесие, уронила книги и сама упала вслед за ними, хорошо хоть только на две ступеньки успела подняться. Едва она перевела дух, как раздался смех — на ней нависли Флинт и Забини.

— Кто тут у нас? Никак, грязнокровку перед самым отбоем черти носят!

— На себя посмотрите! — устало огрызнулась она и попыталась встать. Не тут-то было — ушибленное колено болело и подгибалось, а палочка, как назло, укатилась под ноги Флинта.

— Ах, у грязнокровки болит ножка! Давай-ка мы ее полечим, — ухмыльнулся Забини и положил руку ей на колено.

— Ну что же ты, — протянул Флинт, с легкостью хватая ее за запястья и не позволяя скинуть руку Забини с колена. — Мы хорошие целители.

Вот тут ей стало страшно. Беспомощная, с не слушающейся ногой, без палочки на полутемной лестнице с двумя слизеринскими задирами. Хоть бы Гарри догадался посмотреть на карту — ее уже очень давно нет. Так нет же, обсуждает, должно быть, с Джинни и прочими членами команды тактику следующей игры. Не так уж она им и нужна — в последнее время только для того, чтобы домашнее задание списать.

Рука Забини поползла вверх под юбку, другой рукой он схватил ее волосы, с силой потянул вниз, заставляя откинуть голову назад.

— Что тут происходит? — надменный голос Малфоя не принес Гермионе облегчения — еще один мучитель.

— Вот за-за таких скотов как вы всех слизеринцев считают беспринципными моральными уродами. По двадцать баллов с каждого. Пошли вон отсюда, еще поговорим в гостиной.

— Драко, ты что несешь?

— Ты меня плохо расслышал? Пошел вон отсюда, или, — он недобро прищурил один глаз, — мне со Снейпом поговорить? Он тоже не жалует гриффиндорцев, это ни для кого не секрет, но за такие выходки вас по голове не погладит.

Он с презрением посмотрел вслед Флинту и Забини, а потом склонился над Гермионой.

— Эти ублюдки напугали тебя?

Он осторожно стер с ее щеки влажную дорожку, проторенную слезинкой. Тихо прошептал что-то, направив палочку на ее колено, и оно совершенно перестало болеть — к мадам Помфри не ходи. Потом он приманил Акцио ее палочку и подал ей в руки, помог подняться, собрал учебники и только после этого сказал:

— Пойдем, я тебя провожу. Кто знает, что у этих уродов на уме. Мне стыдно, что среди слизеринцев есть такие личности. Не ходи по вечерам одна — на тебя многие точат зуб, учишься дай Мерлин каждому, да еще и подружка Поттера. Нога не болит?

— Нет.

Ничего себе! А Малфой вполне может быть адекватным и очень даже нормальным. Кто бы мог подумать?

Остальную часть пути они прошли в молчании. У портрета Полной Дамы он подал ей книги, пожелал спокойной ночи и еще раз напомнил:

— Не ходи так поздно одна. Береги себя.

Совершенно сбитая с толку Гермиона только кивнула в ответ. Анализировать произошедшее не было ни времени, ни желания — слишком противно все это было. Гарри и Рону она ничего не рассказала — нечего устраивать вендетту. Вот только одна она ходить так поздно точно больше не будет.

С этого дня она начала присматриваться к Малфою. И все больше приходила к выводу, что его поведение — показное: все это маска, носить которую он обязан из-за своего происхождения и положения.

Малфой с этого дня тоже начал оказывать ей знаки внимания, стал значительно сдержаннее по отношению к ней, а однажды на зельях даже удержал ее руку, когда она, торопясь, чуть не бросила в котел подвявшие корни любистока, за что заслужил ненавидящие взгляды Гарри и Рона.

— А ну отпусти ее, тварь! — зло прошептал Рон.

— Что у вас происходит, мистер Уизли? — Снейп не мог не заметить происходящего.

— Ничего, сэр, просто Малфой помог мне с зельем.

Снейп удивленно выгнул бровь: надо же, Малфой помогает кому-то с Гриффиндора. Да еще не просто «кому-то», а магглорожденной. Ну-ну.

— Десять баллов Слизерину и минус десять баллов с Гриффиндора за рассеянность.

— Прости, — услышала она шепот Малфоя, — не хотел, чтобы так вышло.

Этим же вечером Снейп не преминул прокомментировать этот эпизод. Сначала он очень долго смотрел на нее, пока Гермиона так же старательно пряталась за «Врачеванием всего презлейшего» и делала вид, что полностью поглощена двенадцатью способами лечения расстройства желудка «дарами» фестралов. То еще чтиво, надо сказать. Нет бы там шерсть фестралов или, на худой конец, их кровь использовать. Ага…

В любом случае, в эту игру могут играть двое. Она больше не собиралась поддаваться на его провокации. Захочет что-нибудь сказать — сам скажет. К тому же, ей стало казаться, что ему нравится ее изменившееся поведение. Он стал если не уважать ее, то хотя бы считаться с ней.

— И давно это вы, мисс Грейнджер, водите дружбу с мистером Малфоем?

— Почему вы спрашиваете, сэр?

— Никогда не замечал за вами подобной… м-м-м… терпимости. Мало того, что он схватил вас за руку, а вы даже не попытались хотя бы по привычке вырваться, так еще позволили кому-то исправить вас. А учитывая, что этот кто-то — столь «любимый» вами мистер Малфой… Меняете свою парадигму поведения? Не похоже на вас.

Тон был беззаботный. Насколько, конечно, он мог быть беззаботным у Снейпа, но вот глаза, выражение лица…

Он что, за нее переживает? Мерлин всемогущий!..

— Скажем так, меняю свой взгляд на некоторые вещи. Иногда все не так, как кажется.

Она попыталась придать своему голосу ту же беззаботность.

— Смотрите только, чтобы ваш «новый взгляд» не оказался следствием новой парадигмы поведения мистера Малфоя. Он слизеринец, а вы наивная гриффиндорка.

— Спасибо за совет, сэр, — она снова уткнулась во «Врачевание». Вот еще! Он, конечно, был прав и знал, о ком и о чем говорил. К его словам определенно стоило прислушаться, но...

— Почему вы обо мне заботитесь?

Профессор аж поперхнулся кофе.

— С чего вы взяли, Грейнджер?

Гермиона отметила про себя отсутствие привычного «мисс». Надо же, как негодует. Она вдруг словила себя на мысли, что дразнит самого страшного профессора Хогвартса (и это даже включая Амбридж!), и это доставляет ей определённое удовольствие.

— Просто подумала, профессор.

— Вот еще! Поступайте, как знаете. Я вам не нянька! — Снейп с недовольным видом уставился в свою книгу, но Гермиона рассмотрела чуть приподнятые уголки губ.

Малфой открывался для нее в новом, совершенно неожиданном свете. Эдакая темная лошадка. Он мог быть очень внимательным, остроумным, веселым. Но какое-то недоверие, подсознательное ожидание подвоха не давало Гермионе расслабиться. А тут еще Снейп со своими намеками. Но Драко не давал ни малейшего повода для подобных мыслей. Холодный и уравновешенный на людях, он, общаясь с ней в библиотеке или тихом спокойном коридоре, становился совсем другим.

Она быстро дописывала в библиотеке эссе по трансфигурации, торопясь закончить его до того, как надо будет идти к Снейпу.

— Гермиона, привет, — к ней подошел Малфой с каким-то учебником. — Хотел спросить, у тебя есть какие-нибудь планы на эту субботу?

— Ммм… Да нет, надо помочь с нумерологией?

— Нет, в смысле, надо, конечно, но не в этот раз; хотел пригласить тебя прогуляться. Сколько можно сидеть в замке? Так совсем в книжного червя превратишься.

— А… Ну хорошо…

— Тогда часов в одиннадцать возле главного выхода, к тому времени все уже уйдут в Хогсмид, меньше будет потом сплетен.

— Ладно…

Малфой кивнул ей на прощание, а она тихонько рассмеялась, представив реакцию Рона и Гарри. Она и Малфой пойдут прогуляться. Эссе она так и не дописала, засунула пергаменты и учебники в сумку и побежала к Снейпу.

* * *

Ровно в одиннадцать Гермиона спустилась к главному входу. Холл был совсем пуст — все уже давно пошли в Хогсмид, и в замке остались только малыши. Малфой ждал ее у дверей. Он улыбнулся, отвесил шуточно-церемонный поклон и подал ей белую орхидею.

— Это чтобы сделать сегодняшний день еще приятнее.

— Спасибо, куда пойдем?

— Здесь неподалеку есть красивое местечко, а главное — там нас никто не увидит, а то потом насочиняют невесть чего.

Они шли не торопясь, болтая о всяких мелочах. Гермиона чувствовала себя с ним совершенно свободно, почти как с Гарри и Роном. Драко умел поддержать любую тему, пошутить, найти правильные слова.

— Мы пришли.

Вот только в этом тихом уголке у озера они были не одни: их ожидала целая компания слизеринцев, включая Флинта и Забини.

— А мы поспорили, Грейнджер, — обратился к ней Малфой перед всей улюлюкающей и гогочущей компанией, — поведешься ты или нет. Было очень весело, парни спорили, сколько времени на тебя придется потратить, хотели довести дело до постели, но потом стало недосуг; лечь рядом с грязнокровкой — ну уж нет, лучше маггла.

Гермиона не понимала потом, откуда у нее хватило сил гордо поднять голову, повернуться к ним спиной и под пошлые шуточки и свист, развернув плечи, пойти — не побежать, разрыдавшись, а именно гордо пойти — к замку. Чего ей это стоило... До Хогвартса она дошла внешне спокойная и с сухими глазами, а вот в самом замке бросилась в первый попавшийся незанятый кабинет, села прямо на холодный пол в самом дальнем углу и разрыдалась. И только потом заметила, что все еще держит в руках белую орхидею, подаренную Драко. Она отшвырнула ее в угол, а потом ее словно что-то дернуло, навела на цветок палочку и прошептала «Приори Кауза»… Орхидея исчезла, вместо нее остался старый грязный носок. Вот он, подарок Малфоя — еще один плевок в лицо грязнокровке. Знай свое место.

Она не знала, сколько времени просидела тут, дрожа от унижения и обиды, то ругая себя за наивность и доверчивость, то, наоборот, жалея себя и ругая Малфоя. Гермиона совершенно забыла, что ей надо идти к профессору Снейпу. Ей хотелось остаться в этом пустом холодном классе навсегда.

«Нет, так нельзя, не хватало, чтобы тебя увидели зареванную и с красными опухшими глазами. Нет уж, этого удовольствия я вам не доставлю!» Она с трудом поднялась — спина и ноги затекли и немилосердно болели после долгого сидения на каменном полу. Она быстро привела себя в порядок, прошептав пару заклинаний. Расправила плечи, подняла голову, высокомерно прищурилась, копируя Малфоя, и вышла из класса. Она почти успевала к Снейпу, оставалось всего несколько минут до назначенного времени, и, если поторопиться, то она вполне успеет спуститься в подземелья. Подземелья… Еще натолкнется там на Драко и компанию… Ничего, пусть ей назначат хоть дюжину отработок, но они получат у нее по полной программе! Не зря же она первая на курсе! Гермиона удобнее перехватила палочку и начала спускаться. Как ни странно, она никого не встретила по пути — ну и ладно!

К Снейпу она все же опоздала минут на пять. Он, собственно, этого и не заметил, потому что доваривал у себя в лаборатории какое-то мудреное зелье с сильным сладковатым запахом и приятным оранжево-желтым цветом. Он нетерпеливо махнул ей рукой, давая знак подождать и не мешать ему. Гермиона тихонько уселась в кресло — обычно ей нравилось наблюдать за его работой, следить за тем, сколько каких ингредиентов он кладет, как что нарезает. Но сейчас она просто смотрела на него и думала, как ему удается справляться с такими выродками как Малфой.

«Он ведь декан Слизерина, и ему приходится иметь дело с ними и вне учебы. Решать какие-то вопросы, разбираться с их отработками, жалобами других учителей, встречаться с их родителями, наконец! Как ему удается? А ведь он для них авторитет! Как бы он ни подсуживал на уроках слизеринцам, но держит он их, тем не менее, строгой рукой».

Она сама один раз видела ненароком, как двое пятикурсников просили Филча отработать у него, но только чтобы он не посылал их на отработку к декану. Чем их так запугивал Снейп, она и представить не могла, вот только уважения к нему стало тогда чуть больше.

Она просидела в кресле минут десять, и, хоть оно находилось недалеко от камина, ей было холодно, хотелось пододвинуться к самому огню. Гермиона сжалась в комочек в углу кресла, подобрала под себя ноги и стала глядеть на огонь, стараясь не думать о предательстве, собственной доверчивости, о головной боли.

— Что вы там притихли, мисс Грейнджер? — услышала она сквозь сон. И когда только успела задремать! Но сил открыть глаза не было, не хотелось даже шевелиться. И холодно, почему тут так холодно?

Её кто-то тряс за плечо:

— Мисс Грейнджер! Гермиона! Да проснитесь же.

«Ого! Он назвал меня по имени!»

— У вас жар! Где вы умудрились заболеть? Так, подождите.

Он вернулся через минуту со стаканом в руках.

«Чего у него тут только нет — целая аптека», — вяло подумалось ей.

Профессор заставил ее выпить весь стакан, накрыл пледом, сел рядом:

— Итак, мисс Грейнджер, как вы умудрились заболеть в конце апреля?

Естественно, она не собиралась рассказывать ему о своем позоре и очень надеялась, что он не заметил, как она всеми силами старается не разрыдаться.

А потом воспоминания об их с Малфоем общении пронеслись у нее перед глазами.

— Нет! — запоздало спохватилась она. Зачем, ну зачем было это делать!..

Она не могла заставить себя поднять на него глаза, но потом, собравшись, с вызовом взглянула прямо на него. Пусть упрекает, пусть начинает свое «Я же вас предупреждал». Подумаешь, еще один гвоздь в крышку.

На его лице нельзя было прочесть никаких эмоций, только голубоватая жилка забилась на виске.

— Я разберусь с этим. А сейчас вам надо поспать. Вы предпочитаете отправиться к мадам Помфри или подождать здесь еще три с половиной часа?

Ее затопила волна благодарности. Просто за его молчание. За понимание.

— Здесь.

— Зелье, которое я вам дал — противопростудное, оно уже начало действовать, и скоро вам станет легче. Сейчас я принесу вам еще и транквилизатор. Поспите, а когда выйдет наше время, я вас разбужу. Только перейдите на диван.

На диван она так и не перешла и помнила лишь смутно, как Снейп принес ей лекарство. Сквозь сон она слышала, как он прошептал: «Избалованная тварь, я с тобой еще разберусь». Неприятный холодок прокрался ей в сердце. За что он так с ней? И как он с ней разберётся? Но веки слипались, и она заснула.

* * *

Ей было очень холодно, холодно и неудобно, все тело ныло. Гермиона осторожно открыла глаза и огляделась: она лежала на пыльном каменном полу в обветшалом коридоре, окна были высоко под потолком, из них лился яркий лунный свет, белый и зловещий.

— Есть тут кто-нибудь?

Она в отчаянии бродила по полутемным коридорам, заглядывала в заброшенные комнаты, проломы, образованные в разрушенных стенах, искала выход. Ни одной живой души кругом. Никого. Слой пыли на полу, неряшливые обрывки паутины.

— Как я тут оказалась? — сказала она самой себе шепотом: могильная тишина и пустота давили на нее, хотелось услышать человеческую речь.

Хогвартс. Это был Хогвартс. Она не сразу осознала, где оказалась. Хогвартс, заброшенный давным-давно, покинутый всеми. Как такое возможно? Ей стало совсем жутко, она подбежала к ближайшему окну: в призрачном свете убывающей луны лениво поблескивало черное озеро, полуразрушенный фундамент скорчился на том месте, где когда-то была хижина Хагрида. Только Лес все так же темнел, он стал ближе, разросся и грозил вплотную окружить замок. Не похоже, чтобы тут был хоть кто-нибудь. Гермиона подбежала к другому окну, посмотрела в сторону Хогсмита — ни одного огонька, хотя улицы в деревне всегда были ярко освещены. Над лесом поднялись крылатые существа — гиппогрифы. Нет, фестралы. Много черных драконов-лошадей. Давным-давно она слышала легенду, что фестралами становились призраки, уставшие от своей НЕ-жизни, они становились фестралами, чтобы потом уйти уже навсегда. Раствориться в конце, стать туманом. Фестралов было много, очень много. Они сделали круг над замком и зловещими тенями понеслись над лесом, оставляя ее совершенно одну. Одну на всей земле.

— О боже…

Гермиона попятилась от окна, в панике оглянулась и, стараясь больше не смотреть по сторонам, побежала в кабинет директора. Или то, что от него осталось. Горгулий не было. Винтовая лестница покорёжена, часть ступенек осыпалась. Кое-как она поднялась наверх, надеясь найти хоть какие-нибудь ответы и страшась того, что она там может увидеть. Кабинет был пуст. Ни мебели, ни хоть каких-нибудь обломков; не было даже паутины. Ничего. Гермиона прижалась спиной к стене и устало опустилась на пол. Она опустила голову, давая слезам бежать по щеками и не вытирая их. Какой-то блик у дальней стены привлек ее внимание. Она вскочила на ноги, почти подбежала к высокому предмету, стоявшему в самом темном и дальнем углу и прикрытому пыльной полуистлевшей тряпкой, потом в нерешительности остановилась.

— Какого Мерлина, что мне терять! — воскликнула она звонко, а потом одним резким движением сдернула тряпку. Под ней оказалось всего лишь старое зеркало в полный рост, почти не потемневшее от времени.

Кажется, именно таким Гарри описывал Зеркало Енилаж, но что-то все же было не так.

Она ни разу не видела его, хотя и хорошо представляла по словам Гарри. Гарри... Где он сейчас, что с ним случилось?.. Последний раз она видела его… совсем недавно, несколько часов назад в общей гостиной Гриффиндора, перед тем, как полная какого-то предвкушения пошла на «свидание» с Драко. Что происходит?

— Я сплю, я просто сплю, это кошмар, скоро я обязательно проснусь.

Здравый смысл подсказывал ей не приближаться к зеркалу, не смотреть в него. Кто знает, что тут произошло, почему в заброшенном замке осталось только это зеркало, причем совершенно целое и неповрежденное. Она почти собралась отойти. Все же здравый смысл она ценила едва ли не превыше остальных добродетелей, но потом знаменитое гриффиндорское упрямство и дерзость взяли вверх. Мало ли, что могло скрываться в этом зеркале, там могли быть ответы на вопросы…

Она подошла к зеркалу на расстояние вытянутой руки, зажмурилась, а потом резко открыла глаза, вглядываясь в свое отражение. Обычное отражение. Те же растрепанные волосы, тот же упрямый подбородок, те же брови, глаза, нос. Только кожа на лице, на руках очень бледная, почти прозрачная. Слишком прозрачная. Она поняла, она уже все поняла. Протянула руку, все еще надеясь почувствовать холодную гладкую поверхность зеркала, но рука прошла сквозь него. Она стояла и глядела на свое отражение, слезы продолжали катиться по ее щекам. Странно, разве призраки могут плакать?..

Она обречена скитаться вечно по руинам когда-то столь дорогого для нее места. Какая страшная судьба… Судьба? Скорее уж наказание. Она уже собиралась отвернуться от зеркала, как увидела в его глубине шевеление. Гермиона увидела саму себя — полную сил, жизни, удивительно красивую. Красивую в своем счастье, молодости и уверенности в будущем; вокруг были люди, она держала кого-то за руку, разговаривала с кем-то, смеялась. А потом все исчезло в один момент. Она стояла на коленях на полу, просто стояла и смотрела, как какого-то человека, смутно знакомого и, очевидно, важного для нее, куда-то тащили, уводили от нее, потом к ней кто-то подошел, грубо схватил за руку и поднял рывком, и ее тоже куда-то потащили. Потом была боль, много боли. Она все надеялась, ждала, не теряла веры. Она не представляла, откуда она могла это знать. Вокруг опять были люди. Она не видела их лиц — они были размыты, зато она видела свое отражение. Бледное исхудавшее лицо, большая ссадина на лбу, бурая от крови одежда, запавшие глаза… Она все еще верила и надеялась… Потом был зеленый свет…

Она закричала, немо, голос словно пропал, и рванулась прочь оттуда, из этого страшного места. Ногам было холодно и больно. Разве могут призраки чувствовать боль? Она не осознавала, куда направляется, ноги сами принесли ее на Астрономическую башню. Гермиона забралась на парапет и посмотрела вниз. Глупо. Призрак не может умереть. Она захохотала дико, совсем как Беллатрикс…

Еще минута, и она сойдёт с ума. Ей стало невыносимо холодно, что–то дотронулось до нее, потом еще раз, еще… Она не отвечала. Она ничего не чувствовала. Не могла чувствовать.

— Это сон. Это просто кошмар. Грейнджер, да проснись же!

Она вскочила на ноги. Сон, просто сон! Просто сон. Кошмар, похожий на те, что мучили Снейпа. Сейчас она проснется там же, где и заснула: в подземельях Снейпа на кресле возле камина. Сейчас она проснется. Гермиона зажмурилась.

Вот глупая, это же надо так потерять самообладание.

— И что мне с тобой делать?

Почему же она не просыпается, почему?! Ветер крепчал. Становилось все холоднее. Никакой она не призрак — призраки не чувствуют холода. Она посмотрела на свои руки — руки как руки, бледные от холода, но никак не прозрачные. Она осторожно дотронулась до стены — рука уперлась в шершавый камень.

Слава Мерлину!

— Разбудите меня, пожалуйста, разбудите меня…

Она начала спускаться, только вот куда теперь идти? Возвращаться в кабинет директора она не могла — мысль о зеркале приводила ее в ужас. Куда же идти…

Разбудите меня, разбудите меня скорее, я не выдержу здесь. Не оставляйте меня…

Она зашла в кабинет, бывший когда-то кабинетом трансфигураций, села на подоконник возле того, что раньше было учительским столом, сжалась в комочек и попыталась уснуть. Может, так ей удастся проснуться. Как ни абсурдна была вся эта ситуация, как бы ни было ей страшно, она верила, что Cнейпу удастся разбудить ее, понять, отчего все это происходит с ней. Верила, надеялась…. Так же как верила и надеялась та девушка из зеркала. Она старалась отрешиться от мысли, что это была она. Да нет, это же просто кошмар, просто кошмар. Она устало закрыла глаза.

* * *

Северус с недоумением на плакавшую во сне девчонку. Ей снился кошмар, и уже давно, судя по всему: она кричала, плакала, просила разбудить ее, судя по движениям, куда-то бежала, но потом вдруг успокоилась. Как он ни пытался разбудить ее — ничего не выходило. Не помог ни Эннервейт, ни несколько других подходящий заклинаний. Что могло погрузить ее в такой сон, да еще и заставить понять, что это всего лишь сон? Он дал ей стандартные успокаивающие и противопростудные зелья. Ничего особенного.

— Разбудите меня, разбудите, я не выдержу здесь… Не оставляйте меня…

Он присел к ней на край дивана, осторожно положил руку на ее лоб — жар не спал. Он закрыл глаза. Легилименцию вполне можно было применять и к спящему человеку, вот только как отреагирует на подобное вторжение сознание Гермионы? Она и так была уже на грани.

Северуса выбросило прямо возле нее. Гермиона сидела на широком подоконнике, сжавшись в уголочке. Глаза были закрыты. Он взял ее за руку. Ледяная. Черт.

Этот выродок еще получит свое. А если хорошенько накапать и Люциусу, то вообще мало не покажется. И сколько сил на него убито, а толку. Влияние Беллы так просто не перебить.

— Мисс Грейнджер.

Она медленно открыла глаз. Спала? Как можно спать во сне?

— Профессор… Вам удалось разбудить меня…

Она вдруг разрыдалась, потянулась к нему и обняла, даже, скорее, вцепилась изо всех сил, боясь, что он исчезнет.

— Ну же, мисс Грейнджер.

Она только сильнее прижалась к нему, трогательная в своей беспомощности, отчаянно ищущая помощи и утешения, от кого бы они ни исходили.

— Спокойно. Мне пока не удалось разбудить вас. Я сам попал в ваши… сновидения. Нам надо выяснить, почему вы впали в такое состояние.

Она немного отстранилась, по-прежнему не отпуская его, испуганно оглянулась по сторонам широко открытыми глазами.

— Не оставляйте меня. Я не знаю, что здесь происходит, и мне очень страшно.

— Надо же, не каждый гриффиндорец признается, что ему страшно. Можете гордиться собой, мисс Грейнджер.

Надо было как-то вывести девчонку из этого истеричного состояния, но не бить же ее по щекам.

— Успокойтесь, вы должны мне рассказать, принимали ли вы какие-нибудь зелья, маггловские препараты, наркотики или находились под действием каких-нибудь заклинаний? Думайте, любая мелочь может помочь, и отпустите меня, наконец.

Он осторожно взял ее за запястья, пытаясь заставить выпустить его одежду, но она вцепилась в нее мертвой хваткой, и руки были ледяные.

Тогда он осторожно обнял ее, закутывая в свою мантию.

— Тихо, все будет хорошо.

Гермиона, наконец, осознала, в кого она так отчаянно вцепилась и кому кинулась на шею. Но ей было все равно, лишь бы не оставаться тут одной.

— Простите, сэр. Нет, никаких заклинаний, зелий, лекарств, совершенно ничего.

— Не может быть, думайте.

Он достал палочку; в том, что диагностика поможет, он сомневался, но проверить все же не мешало.

— Все, что я могу предположить — это белая орхидея, подаренная мне сегодня утром. Она очень сильно пахла, я еще сама удивилась. Приятно, но сильно и необычно. Не знаю, что это было. Он… мне сказали, что это абсолютно новый сорт.

— Он — это Малфой?

Она кивнула, глядя в сторону.

— Ясно, Беллатрикс искала подопытного для своих экспериментов по части ядов, а тут так удачно случай подвернулся. Чем конкретно пах цветок?

— Не знаю, с чем сравнить… Может, немного напоминало те запахи, которые я чувствую при вдыхании амортенции, и что-то очень сладкое, слишком сладкое.

— Гниль.

Ее передернуло.

— Может быть, в какой-то степени. Что это было?

— У меня есть несколько предположений. Давайте не будем тратить время. Мне надо вернуться и кое-что выяснить, чтобы помочь вам.

— И я останусь здесь одна?

— Не будьте ребенком, — сказал он скорее устало, нежели раздраженно. — Это все в вашем подсознании. Вы проецируете свои страхи и кошмары. Все будет хорошо, я обещаю, а вы постарайтесь расслабиться и представить себе что-нибудь менее мрачное. Я скоро вернусь, и мы попробуем разбудить вас.

Он мягко, почти нежно отстранил ее от себе, снял мантию, закутал в нее Гермиону, наложил Согревающие чары.

— Попытайтесь абстрагироваться и думать о приятных для вас вещах. Все будет хорошо.

* * *

Она то ли спала, то ли дремала, балансируя на краю сознания, а потом почувствовала резкое колебание воздуха и внезапно хлынувшее на нее тепло.

Она боялась открывать глаза — а вдруг она снова окажется ТАМ. Но смысла и дальше оттягивать неприятное не было. Гермиона бросила осторожный взгляд из-под ресниц — она лежала на диване, а в глаза ей бил яркий утренний свет.

— Слава Мерлину!

— Слава вовсе не Мерлину, мисс Грейнджер, а Николасу Фламелю, исследовавшему некогда проблему застревания в сновидениях, и мне, вовремя об этом вспомнившему. Вам стало лучше?

— Пока еще не поняла. Вы перенесли меня на диван?

— Просто трансфигурировал его из кресла.

— Вместе со мной, спящей? А вы не могли ненароком трансфигурировать меня в диванную подушку?

— Если бы очень постарался. Вы так не доверяете мне?

Гермиона смутилась.

Доверяла ли она ему? Скорее да, чем нет. Да о чем она вообще? Конечно, да! Сколько раз она оставалась с ним наедине, и что? Не съел же, даже наоборот. А сколько раз она ошибалась в нем, неправильно толковала его поступки? И дело тут не в доверии к нему как к человеку, ведь не признать, что он маг высшего уровня, было бы странно.

Отлично, молодец, Гермиона! Именно так нужно благодарить человека, вытащившего ее из невообразимого страшного и живого кошмара.

— Нет. Спасибо. По… Почему вы так назвали меня, и за что вы со мной разберетесь? Я ничего вам не сделала.

— Не понимаю, о чем вы говорите! — по его лицу невозможно было понять, о чем он думает. Гермиона не стала развивать эту тему. Легкость охватывала все ее тело, казалось, что камень упал с души — она в безопасности.

— Спасибо, сэр! Как, как мне не попасть туда снова? Все было как по-настоящему. Я поверила, что стала призраком, хотя мне было холодно, и… я могла плакать.

— Больше такого случиться не должно. У вас достаточно устойчивая психика, но стресс сыграл значительную роль. Попейте с неделю успокаивающую настойку. И не бойтесь.

— Откуда у вас в подземелье окно? — внезапно спросила Гермиона и сама удивилась — из сотни вопросов, роившихся в ее голове, она выбрала самый незначительный. А может, оно и к лучшему: кажется, ей понадобилась ночь кошмаров, чтобы поменять свою парадигму. Почему, ну почему этот невыносимый человек всегда оказывается прав?

— Тот факт, что мне достались комнаты в подземельях, совершенно не значит, что я вампир и боюсь солнечного света. Не это ли вы имели в виду, мисс Грейнджер?

— Вовсе нет, сэр, простите.

Да, вот уж правда утро глупых вопросов. Стресс определенно не идет ей на пользу.

Тут она спохватилась — а сколько сейчас времени?

— Сейчас ведь утро? Как я объясню всем моем отсутствие ночью в спальне?

— Времени сейчас только шесть утра, мне долго не удавалось вызволить вас из сна, но вы вполне успеете оказаться в гриффиндорской башне до того, как проснутся остальные. А то еще и поспать немного. И да, ко мне сегодня приходить не надо, мы с вами уже достаточно наобщались этой ночью; думаю, ваше полубессознательное-полуистеричное состояние можно не принимать во внимание.

Она вспыхнула: «полуистеричное состояние» задело ее, но в чем он был неправ? Развела панику. Надо было подумать немного для начала, а не слепо поддаваться кошмарам.

— Спасибо, сэр.

— Идите уже, мисс Грейнджер. Жду вас завтра. И… не вздумайте чувствовать себя жертвой. Вы достаточно умны, чтобы все понять самой.

Глупая смешная маленькая девочка.

— Сэр, пусть Малфой не узнает, что я вам… что вы все знаете.

— Этого я вам пообещать не могу, я как декан должен разобраться с подобным случаем. Идите уже. И да, постарайтесь лечь спать пораньше.

* * *

Спать она так и не легла, хоть и повторила себе дюжину раз, что бояться — глупо. Ничего не смогла с собою поделать, да и столько домашнего задания надо было выполнить, а она столько времени потеряла! До завтрака Гермиона успела выучить параграф по нумерологии и почти дописать сочинение для Спраут. Гарри и Рон спустились вниз, отчаянно зевая.

— Доброе утро!

— До-о-оброе! — Рон зевал так, что, казалось, вывихнет челюсть.

— Привет, Гермиона! Ты во сколько вчера вернулась? Мы с Роном до полуночи засиделись, но ты так и не появилась.

— Да, задремала на кушетке у мадам Помфри, а утром пришла сюда.

Она вошла в Большой зал, болтая о пустяках с Джинни, помахала рукой еще совсем сонному Невиллу, отыскала глазами неизменно жизнерадостную Полумну, и, не бросив даже взгляда на стол Слизерина, уселась между Роном и Гарри. И услышала взрыв смеха. Ну и пусть смеются. Кто виноват, что им не досталось ни мозгов, ни чувства юмора, ни капли достоинства, что бы они там ни кричали на каждом шагу о бесчисленных поколениях чистокровных предков и голубой крови. Да хоть о зеленой! Она улыбнулась Рону, сдула со лба прядь волос и принялась за овсянку.

День оказался более чем насыщенным. Ну во-первых, оказалось, что она написала сочинение по травологии по теме, которую они будут проходить только через три урока. Трансфигурацию она даже не успела открыть, пришлось импровизировать прямо перед МакГонагалл, получилось ничуть не хуже, чем после нескольких часов тренировок. Можно было, конечно, не пойти на завтрак, чтобы успеть и ее сделать вовремя, но дать тем самым Малфою и его приспешникам повод для радости и бахвальства? Ну уж нет! Ее слишком занятые родители хоть и горячо любили дочь, но не могли уделять ей достаточно времени, вот почему ее воспитанием занималась бабушка, которая повторяла внучке, дуя на разбитую коленку, что все проходит, и хорошее и плохое, но хорошее возвращается, если, не боясь ничего, смело смотреть вперед и следовать своей дорогой. А люди обижают других и смеются над ними, только если у них самих все далеко не благополучно. Зачем счастливому, уверенному в себе, в своих силах человеку делать другими людям гадости? Так ведут себя только люди с проблемами, неуверенные в себе трусы. Ну и пусть! Она не опустит себя до их уровня! Расправить плечи, подбородок повыше, а рядом еще и ребята. Сегодня, по счастью, со Слизерином не было сдвоенных уроков, и Гермиона немного расслабилась. Нужно было о многом поразмыслить: об этом жутком сне (или что это было), о том, что она якобы видела в этом зеркале, о том, как теперь смотреть в глаза профессору. Мало того, что кинулась ему на шею и залила слезами, так еще даже толком и не поблагодарила. Хороша! А еще, как ни странно, ей хотелось подумать о Малфое.

Что сделало его таким? Что ему мешало быть счастливым и довольным жизнью? Воспитание? Да нет же — никакое воспитание не направлено на то, чтобы унижать других. Если ему и его родственникам так важна чистота крови окружающих, так им, как аристократам, больше подходит смотреть на всех свысока, презрительно, или не обращать внимания на тех, кто «ниже». Но вот так оскорблять — это как дёргать в школе девчонок за косички, добиваясь внимания; детский вариант, означающий «обрати на меня внимание, посмотри, какой я классный, заметь меня». Все поведение Малфоя выглядело попыткой добиться внимания, неважно чьего, показать, что он хоть в чем-то лучше других, хитрее, остроумнее, могущественнее. А на самом деле… На самом деле он просто пытался соответствовать тем высоченным требованиям, которые предъявлял к нему отец и все те древние непонятные традиции, прижимавшие к земле словно ноша, становившаяся тяжелее с каждым годом, с каждым поколением.

«Мне жаль тебя, Малфой. И я прощаю тебя, потому что ты жалок, жалок в своих попытках стать достойным своего имени и чести своей семьи, каким бы образом эта честь ни была добыта и каким бы душком от нее ни несло». После этой «мантры» стало гораздо легче, словно она смыла с себя всю грязь. Профессор был прав, главное — не чувствовать себя жертвой. И он сказал, что считал ее умной… Надо же, сколько она ни старалась заставить его признать это, зубря домашние задания, готовя зелья с точностью, достойный ювелира или анестезиолога, отмеряющего дозу наркоза. Видимо, под словом «умный» он подразумевает не только академические знания. Почему-то от этой мысли стало очень приятно и тепло, словно она сидела на солнце в яркий летний полдень.

Этим днем она так и не столкнулась с Малфоем нос к носу. Все к лучшему. Теперь она знает, что сказать ему. И как.

* * *

Все уже разошлись, в гостиной остались только они и парень с девушкой с седьмого курса, занятые друг другом, а не открытыми конспектами, к которыми они за вечер так и не притронулись.

Гермиона даже написала сочинения Гарри и Рону, что само по себе было удивительно. Рон чмокнул ее в щеку, рассыпался тысячей благодарностей и, зевая, потянул их спать. Гермиона отчаянно страшилась этого момента — ей снова стало страшно засыпать. Но и не спать она не могла. Она поднялась в спальню, легла, не раздевшись, на кровать, задернула полог и на всякий случай наложила заглушающие чары. Вовсе не обязательно, чтобы Лаванда и Парвати узнали о ее кошмарах, а потом разнесли сплетни по всей школе. Она долго боролась со сном, перебирала в голове какие-то свои детские воспоминания — все что угодно, лишь бы не засыпать, а потом поняла, что уже не столько не хочет, сколько не может заснуть. Часы показывали три.

Она тихонько встала, и, не надевая туфель, прошла в гостиную. Угли в камине едва тлели, эльфы уже успели тут прибраться — стерли пыль, почистили пол, убрали весь мусор. Только один еще возился в углу, начищая до блеска ручку окна.

— Добби? — с дюжиной забавных шапок не узнать его было невозможно.

— Ох, мисс напугала Добби! Почему… почему вы не спите?

— Не хочется; наверное, я слишком устала. Ничего страшного, высплюсь. Добби, ты можешь рассказать мне что-нибудь о Драко? Что-нибудь, я… просто хочу… понять его.

Тот стиснул ручки в кулачки, напрягся, потом шумно выдохнул и сказал:

— Добби может говорить все что хочет. Только зачем вам, мисс Гермиона, бывший младший хозяин Добби?

— Мне кажется, что ему очень тяжело: у него строгий отец, холодная мать, надо соответствовать стольким требованиям, а он не справляется.

Эльф выглядел немного опешившим. Должно быть, ему казалось странным, что подруга Гарри Поттера, которую Малфой столько раз оскорблял в присутствии Добби, может жалеть его.

— Вы сочувствуете ему? — недоверчиво спросил Добби.

— Да, Добби. Мне кажется, что он не такой, каким хочет выглядеть. Он… он сильно обидел меня, но я уверена, он сделал это только потому, что кто-то до этого сильно обидел его самого.

— Может быть, мисс, — задумчиво протянул Добби. — Он… он… обижал Добби, один раз ударил, но больше обзывал.

— А как относились к тебе мистер и миссис Малфой?

— Они не замечали Добби, словно он пустое место.

— Все правильно, я так и думала.

— Только зря вы назвали миссис Нарциссу холодной, она совсем не такая со своей семьей. Просто ей страшно, Добби слышал несколько раз, как она плакала ночью.

— Ее обижает мистер Малфой?

— Нет, он ничего не знал, но Добби не очень… не очень любил своих хозяев. Бывших хозяев, — уточнил он. — Но только у них много секретов, мисс Гермиона. Добби не знает всего, что происходит в их огромном особняке, там есть помещения, куда эльфы не могут приблизиться, и что происходит там, не знает никто. Добби кажется, что там живут привидения, иногда там кто-то тихо разговаривает, плачет, иногда поет. Господин Малфой наставил везде заклятий, среди них есть и такие, которые могут убить эльфа или человека, но эльфы могут иной раз слышать, что там происходит. Но больше я ничего не знаю, мисс.

— Спасибо. Ты ведь не должен себя наказывать?

— Нет, мисс, больше не должен.

— Хорошо, тогда спокойной ночи! А знаешь ли ты, что…. Нет, ничего, — она, словно рассердившись, оборвала себя на полуслове. — Спокойной ночи, Добби.

Ну вот, очередные загадки и вопросы без ответов. Что или, вернее, кого могут прятать Малфои в имении? Да и странно, что одной из самых могущественных семей в магической Британии приходится что-то прятать, да и еще от собственных эльфов. Похоже, они всегда готовы ко всему, даже к такому невероятному событию, что какому-то эльфу удастся чудом освободиться. Или вовсе не чудом?

Завтра, она подумает обо всем завтра. Силы окончательно покинули ее, а усталость последних дней взяла свое. Она уснула прямо в кресле возле камина. И ей не снилось совершенно ничего.

* * *

— О, королева грязнокровок собственной персоной!

Малфой не застал ее врасплох, она специально вышла из Большого Зала раньше Рона и Гарри, и она ничуть не сомневалась, что Малфой последует за ней — уж слишком сильно он пялился на нее во время завтрака.

— Ах да, а это, должно быть, сам король чистокровных, ценитель тонкого юмора и необычайно высокоморальный человек, и, как свойственно аристократам, просто образец для подражания. Мне жаль тебя, Малфой. Ты думаешь, ты унизил меня? Ничего подобного — ты унизил себя, и так, что дальше некуда, если тебе повезет, ты поймёшь это когда-нибудь. А если нет — останешься жалким павлином до конца.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и пошла к лестнице.

— Эй ты, — он больно схватил ее за локоть.

Она смерила его презрительным взглядом.

— Отпусти меня. Иди и повышай свою самооценку за счет кого-нибудь другого, а я боюсь, как бы ты не заразил меня своей гнилой чистой кровью. — Она вырвала локоть и ушла.

— Ну и кто из них ведет себя как грязнокровка, — прошептала Парвати Лаванде, подсматривавшей с ней эту сцену.

* * *

В дверь ее кабинета постучали.

— Доктор Снейп, — в кабинет заглянула Нэнси — целитель-стажер.

Гермиона вздрогнула, целиком погруженная в воспоминания.

— Да? Пришли результаты тестов?

— Пришли, вот они, их уже просмотрел доктор Браун, и он просил вас подойти, когда вы освободитесь.

Гермиона помедлила секунду, страшась смотреть на желтоватую бумажку, потом взяла себя в руки. Прогноз был не особенно утешительный. Значительно пострадала долговременная память, то есть, запоминать он запоминал, а вот вспоминать случившееся с ним было все сложнее. Состояние имело тенденцию к ухудшению. Радовало только то, что логика и мышление не пострадали. Это значило, что ее муж останется сам собой, но вот скоро начисто забудет свою прошлую жизнь. Может, это и к лучшему — в его жизни было мало хорошего, слишком много разочарований и предательств, но это значило также, что он окончательно забудет и ее.

* * *

— Доктор Браун, вы хотели меня видеть?

Доктор Браун был главой отделения интенсивной терапии и куратором Гермионы времен ее интернатуры.

— Ты, я полагаю, уже ознакомилась с результатами. Что предполагаешь делать дальше? Нам удалось разработать состав, который может помочь затормозить процесс забывания. Если все пойдет как надо, то этот процесс остановится полностью, хотя то, что он может когда-нибудь все вспомнить, абсолютно исключено. Слишком уж действенным был яд. Мы понаблюдаем твоего мужа еще день-два, а вот потом… Что ты намерена делать потом? Ты можешь оставить его у нас, хотя я лично сомневаюсь, что ты выберешь этот вариант, а можешь забрать его домой, хотя его реакцию на ваш общий дом представить себе тяжело, а ему следует воздерживаться от стрессов.

Гермиона не проронила ни звука, слушая старого целителя. У нее даже и мысли не возникло оставить Северуса в Мунго или каком-нибудь пансионате, но вот про его реакцию на их дом она и правда не подумала.

— А если…

* * *

Этим днем она больше не заходила к Северусу, ему нужно как можно больше отдыхать и избегать стрессов, а ей надо подготовиться. Если нельзя восстановить воспоминания, то она поможет ему пережить все их счастливые моменты заново.

Гермиона зашла в их домик в том самом Паучьем Тупике, но изменившемся с некоторых пор до неузнаваемости как изнутри, так и снаружи. Куда только исчезла ветхость, затхлость, неприветливость и неуютность. Домик обзавелся маленьким садом за невысоким забором, клумбами с цветами, и не травами для зелий, а именно цветами. Крыша была выложена новой черепицей, стены покрашены. Они пытались стереть с этого дома все прошлое, изменить его душу. Как же он не похож на ту неприветливую мрачную хибару, в которую она вошла столько лет назад. Что ж, она готова пройти этот путь еще раз.

Взмах палочки, другой, третий…

Заклинание, другое… десятое…

Вот именно таким она и запомнила дом в тот раз. Хотя какая разница, как выглядит упаковка: главное, что, точнее, кто внутри.

* * *

Когда она зашла в палату, Северус еще спал. Она едва удержалась от того, чтобы не провести рукой по запавшей щеке и взлохматить волосы. Он так забавно тряс потом головой и приглаживал шевелюру, пытаясь восстановить «естественный прилизанный порядок». Словно почувствовав, что кто-то смотрит на него, он открыл глаза.

— Доброе утро, профессор! — Гермиона заговорила с ним нарочито бодро, а сама с опаской из-под опущенных ресниц взглянула на него — как он отреагирует на ее присутствие.

— Доброе. Вы что, специально попросили заниматься мной, чтобы раздражать меня еще больше, чем в школе? Могу ли я хоть в больнице выспаться?

— О, у вас появилась еще лучшая перспектива — выспаться дома. Сегодня вас еще посмотрит главный целитель, и если ваше физическое состояние восстановилось, то вас уже сегодня вечером отправят домой.

— Отлично, — Гермиона заметила, как он посмотрел в окно.

— Но так как вам еще необходимо находиться под наблюдением, то с вами будет сиделка…

— Сиделка?!

— Точнее, не совсем сиделка, а, скажем так, человек, который будет первое время присматривать за вами на случай непредвиденных нами последствий. Это скорее мера предосторожности, чем реальная необходимость.

— Это реальная тупость. Если вы меня выписываете, значит, вы уверены, что со мной уже ничего не случится. Я не ребенок, в отличие от вас, и могу сам о себе позаботиться.

— Вам лучше обсудить это с доктором Брауном.

Орал Северус долго и со вкусом. Гермиона снова почувствовала себе в Хогвартсе, правда, на этот раз она была скорее в роли Невилла — только на него Снейп так и орал. Точнее, орать Снейп начал только тогда, когда узнал, кто будет его сиделкой. Правда, долго наслаждаться его воплями Гермионе не удалось — целитель Браун, очевидно, наложил на палату заглушающее, щадя ее чувства.

Целитель вышел через четверть часа взмыленный и с трудом сохранявший самообладание.

— Ох и не завидую я тебе, девочка. С таким-то характером за ним только укротителю драконов присматривать, и то…

— Спасибо, доктор Браун.

Она глубоко вздохнула, прежде чем зайти в палату.

— Он мой муж, я люблю его и точно знаю, что он любит… любил меня. Полюбит и еще раз, если понадобится.

* * *

— Я помогу вам собрать вещи, профессор.

Профессор сидел на кровати, тяжело дыша, бледный, с ярко-красными пятнами на щеках.

— Вы еще меня с ложки кормить начните! Вещи я и сам соберу, тем более, сколько тут вещей.

— Вы ведь помните рекомендации целителя Брауна — не использовать магию хотя бы две недели. Никаких стрессов, никакого волшебства. Спокойный, размеренный образ жизни, режим дня, прогулки по вечерам.

— Конечно же, в вашем присутствии?

Гермиона кивнула.

— Вы, может, и поводок на меня наденете?

— Не надену, а вот палочку я вам не отдам, вы же…

Она не договорила: выражение его лица не предвещало ничего хорошего — казалось, еще слово, и он разорвет ее голыми руками, даже несмотря на то, что еще достаточно слаб.

— А если начнётся пожар, или вы нечаянно чем-нибудь отравитесь у меня дома, кто же вам поможет? — голос был угрожающий и тихий, почти шепот. Гермиона еще со школы знала эту его манеру говорить: при этом ей всегда хотелось превратиться в пылинку, провалиться сквозь землю, стать невидимой, сбежать куда и как угодно, только бы подальше.

— Ничего подобного не случится. Сэр, пожалуйста, вы ведь сами знаете — это для вашего же блага. Вы и без палочки не будете беззащитным, вы никогда не были беззащитным. И уж тем более беспомощным.

Он скептически глянул на нее, хмыкнул, но никак не прокомментировал. Медленно встал с кровати, держась одной рукой за стену, подошел к окну, тяжело привалился к подоконнику.

— Ну что же, мисс Грейнджер, собирайте меня. Раз уж вы сами напросились быть мои домовым эльфом, то удачи.

— Я сиделка, профессор, всего лишь сиделка.

— Тогда уж скорее надсмотрщик, облегченный вариант дементора. Если ко мне и вернутся какие-то воспоминания, то явно далеко не самые лучшие, с вашей-то помощью.

* * *

Дом встретил их такой непривычной для Гермионы тишиной и унынием. Мрачно, как же здесь мрачно. Ничего, она как-нибудь убедит Северуса разрешить ей привести дом в нормальный вид и придать их новому старому дому побольше тепла и уюта.

— Вот мы и дома, сэр.

— Мы? Я не ослышался, мисс Грейнджер? Как надолго вы собираетесь оккупировать мой дом?

— Я просто оговорилась. А вот сколько я с вами пробуду, зависит от вашего состояния.

— Мое состояние прекрасно. Выметайтесь.

— Ну уж нет, я видела, как вы перенесли аппарацию! Вы с трудом держитесь на ногах! И предлагала же я вам маггловское такси или, на худой конец, Ночного рыцаря. Забудьте о магии, вообще. А иначе… Вы ведь не хотите забыть свое имя?

— Я готов сделать что угодно, чтобы сократить ваше пребывание в моем доме. Надеюсь, мне хоть магические газеты читать можно?

— Можно, но вся почта будет проходить через мои руки — никаких стрессов, вы ведь помните.

— Да, за последние три минуты, что мы тут говорим, моя память не ухудшилась. Может, вы, наконец, посторонитесь и позволите мне пройти?

Он, не разуваясь, прошел в гостиную и тяжело сел на диван, откинувшись на спинку.

— Вам нехорошо, профессор?

— Сделайте мне кофе и одолжение, мисс Грейнджер: постарайтесь, чтобы вас было как можно меньше.

Может, память и пострадала, а вот характер и манера вести себя — нисколько. Правда, так Северус вел себя только в минуты раздражения и недовольства. А с чего ему быть довольным? Отобрали палочку, запретили колдовать и заставили жить под одной крышей с бывшей ученицей, которая еще в школе его неимоверно раздражала.

— Вот чай, как вы любите, а от кофе стоит пока воздержаться.

Он молча взял у нее чашку, отпил глоток, посмотрел на нее:

— А с каких это пор вы, мисс Грейнджер, знаете, какой именно чай я предпочитаю? Что я не помню касательно вас?

— Пока осталась еще хоть малейшая надежда, что воспоминания вернутся, мы решили, что вам пока нельзя ничего не напоминать специально. Мы затормозили процесс потери воспоминаний, теперь постараемся повернуть все вспять. Шансов мало, но попробовать стоит.

Вечер прошел в молчании — Северус просматривал газеты за последние несколько месяцев, выданные ему Гермионой, а она уже в который раз перелистывала привезенные с собой книги по колдомедицине. Все впустую. Часы на камине тихо пробили полночь; Гермиона встрепенулась, оторвалась от своего занятия — про строгий режим она совсем забыла. Но Северус уже спал, смешно положив голову на подлокотник и приоткрыв рот. Ее захлестнула волна нежности — к такому родному человеку, ставшему на время, если не навсегда, таким чужим. Кто-кто, а она знала наверняка, что это защитная маска, попытка спрятаться, отгородить себя и свои мысли от действительности. Чем меньше про вас знают, тем лучше: все сказанное и сделанное вами будет потом использовано против вас — вот его главный принцип. Как же долго она добивалась уважения, доверия, любви. Слишком долго, чтобы отказаться от всего этого.

Гермиона накрыла его пледом, подсунула под голову перо и трансфигурировала его в подушку, осторожно стянула с него ботинки. А он даже не пошевелился, хотя обычно спит чутко. Для себя Гермиона трансфигурировала кресло в диван рядом с диваном Северуса. Нелегкий выдался день. Кто знает, что ждет впереди. Как же она устала! Но сон не шел. Вместо этого на нее навалились воспоминания.

* * *

Она вернулась в кабинет мадам Помфри, устало откинулась на спинку стула, бездумно обвела глазами помещение, все заставленное шкафами с карточками и самыми необходимыми снадобьями. А что это там за бумаги в нижнем ящике у окна?

Медицинские карточки учителей, сложенные в две стопки. Гермиона вяло потянулась за ними, начала перебирать. Это, конечно, не ее дело и не ее полномочия, но ей надо было отвлечься от всего увиденного и пережитого сегодня, просто отвлечься. Она уже перелистала карты большинства учителей. Ни у кого не было хронических или тяжелых заболеваний, что неудивительно, учитывая особенности физиологии магов. Только профессор Синистра страдала от периодических болей в шее, но это скорее, профессиональное — от постоянных бдений у микроскопа, да у профессора Флитвика были небольшие проблемы с желудком, но учитывая возраст большинства преподавателей… Все же магия дает человеку не просто возможность творить заклинания, но и положительно влияет на обменные процессы организма. А магические лекарства не идут ни в какое сравнение с маггловскими, хотя, как Гермиона узнала совсем недавно, маги тоже применяли магггловские лекарства. Даже у мадам Помфри были обычное болеутоляющие и успокоительные. По ее словами, они применялись, если пациенту по каким-то причинам или из-за привыкания не помогали целительские заклинания и зелья. Карточка Дамблдора была потолще. Какие только магические травмы не перенес директор! «Непростая жизнь у самого великого волшебника современности», — хихикнула Гермиона, но потом сразу укорила себя за неуместные мысли. Дамблдор сильно пострадал в битве с Гриндевальдом и несколько раз был травмирован во время операций Ордена Феникса.

В самом низу полки лежал толстый большеформатный журнал. «Отчетная документация, должно быть. Бедная мадам Помфри, ей не только целительством заниматься приходится — вон сколько писанины, и прытко пишущему перу такую важную информацию не доверишь». Гермиона протянула руку к журналу — ей ведь тоже когда-нибудь придётся заниматься чем-то подобным, уж чего-чего — а пергаментомарательства в целительстве всегда хватало. Надо быть во всеоружии.

К ее удивлению, журнал оказался вовсе не отчетным, а представлял собой личную медицинскую карточку с надписью:

«Снейп Северус Тобиас

Профессор Зельеварения

01.09.1961»

Так ему всего-то тридцать пять, а выглядит значительно старше. А после этой болезни он осунулся и постарел, казалось, еще на пять лет.

«И что с ним будет в возрасте Дамблдора? Если доживет…»

Гермиона осторожно открыла журнал. Добрая треть исписанных страниц была датирована еще годами его учебы. Проклятия, порчи, переломы, ожоги. Чего тут только не было.

«Вы были еще тем сорвиголовой, профессор».

Она вчиталась в какую-то запись.

1974г. 09:12. Доставлен с внутренним желудочным кровотечением. Кровотечение к тому моменту длилось 2-2,5 часа, потерял 400 мл крови, кожные покровы бледные…

Множественные синяки на теле, ссадина на лбу, магическая аура показывает следы попадания около дюжины заклятий. Приведен старостой Слизерина, пытался лечиться сам, успел выпить…

Для консультации приглашен специалист из Мунго.

Гермиона оторвалась от чтения. Ничего себе. И с кем же вы что-то никак не могли поделить?

Она пролистала журнал, бегло скользя глазами по строчкам.

Ну и ну! Профессор, оказывается, был тем еще забиякой в школьные годы. Или… скорее, мишенью других забияк.

* * *

Гермиона проснулась ночью от боли в затекшей спине, да еще нарастающая луна светила прямо на нее. Ее палочка лежала на столе, поэтому ей пришлось идти зашторивать окно вручную. Северус спал в той же позе. Она поправила ему одеяло и снова улеглась на свой диван лицом к нему. Мерлин, как же она скучает по нему прежнему. Кто знает, что теперь будет?

«Нет, — одернула она себя, — главное — не сдаваться».

Не сдались же они тогда, и теперь все наладится.

Ей захотелось протянуть руку, погладить его по щеке, расслабленному лбу, дотронуться до приоткрытых губ. Нельзя, ему это точно не понравится. Гермиона вздохнула и закрыла глаза: надо спать, завтра будет нелегкий день.

Северус, как обычно, проснулся раньше нее и успел сбежать в свою горячо любимую лабораторию. Еще бы, целых пять дней там не был! Если Гермиона и ревновала своего мужа, то только к этой самой лаборатории, хотя сама могла, забывшись, провозиться с каким-нибудь заковыристым составом весь день.

Северус сидел за столом, сосредоточенно добавляя в пробирку с образцом какие-то реактивы, и черкал на пергамента наблюдения.

Все как всегда, словно ничего и не произошло.

— Профессор Снейп, доброе утро.

Он что-то пробурчал, не отрываясь от своего занятия.

Гермиона подошла к столу, пробежала глазами записи Снейпа. Ничего нового ему пока узнать не удалось.

— А если разложить его согласно закону Голпалотта на ингредиенты и посмотреть…

— Вы сиделка или кто, мисс Грейнджер? Вы, кажется, должны за больными выносить утки, а не советовать мне, что делать с зельями. Приготовьте лучше завтрак. Живо!

Именно таким был Снейп, которого она знала до тех событий конца шестого курса. Таким он оставался для всех и дальше, но не для нее. Не ее Северус.

Он промолчала, поднялась наверх и принялась стряпать завтрак. Конечно же, он прав. Для него она только сиделка, стажер, куда уж ей.

Снейп поднялся через четверть часа, уселся за стол, все еще погруженный в размышления.

— Профессор Снейп, зелья, между прочим, являются моей специализацией, и в Хогвартсе, если помните…

— Ключевое слово было «помните». Не помню, а поэтому расскажите, в общих чертах, что случилось после падения Волдеморта со мной, магическим миром в общем и главным героем магического мира в частности.

— Если в общих чертах, то вы тоже герой магического мира, директор Хогвартса. Магический мир не особенно изменился, только теперь можно не ходить по улице с оглядкой, ожидая проклятия в спину. Люциус Малфой, если вас это интересует, отвертелся от Азкабана, во многом благодаря действиям леди Малфой и Драко во время Битвы. Гарри все еще не женился на Джинни Уизли, но по-прежнему дружит с Роном. Гарри стал заместителем главы Аврората, а вот Рон…

— Избавьте меня от рассказа про мистера Уизли. Насколько я могу судить по газетам, — он хмыкнул, — особенно пострадала моя долгосрочная память, а вот недавние события я прекрасно помню. Например, я отлично помню, как на прошлом педсовете… Мерлин! Не помню! — он растерянно посмотрел на Гермиону, потом вскочил из-за стола.

Как же ей хотелось обнять его, прикоснуться губами к венке на виске, сказать, что все образуется, что специальная команда лучших зельеваров Мунго под ее личной курацией работает над завершающей стадией зелья, останавливающего процесс забывания, что они обязательно найдут способ вернуть ему утраченные воспоминания, как бы ей хотелось…

Но вместо этого она просто сказала:

— Уже сегодня вечером мы начнем давать вам зелье, блокирующее процесс забывания, а потом сразу же приступим к разработке восстанавливающего состава.

— Я сам займусь. Я еще не настолько сошел с ума, чтобы доверять этим профанам.

Гермиона грустно улыбнулась — он лично преподавал зелья «этим профанам» в Академии Целительства и лично курировал лаборатории Мунго.

Слава Мерлину, зелье оказалась действенным, хотя сначала оно даже усугубило ситуацию — Снейп не узнал Люциуса, пришедшего к нему спросить о здоровье.

Малфой с самого первого дня справлялся у нее о состоянии здоровья ее мужа, равно как Нарцисса и Драко, и все порывался навестить больного, переживая о состоянии друга и чувствуя свою вину в случившемся.

Но потом все начало потихоньку восстанавливаться — новых пробелов в памяти не появлялось.

* * *

В это время в камине вспыхнуло зеленое пламя. Какого Мерлина, она ведь просила — только в самых крайних случаях.

В пламени появилась голова Нэнси, девушка нашла глазами Гермиону и без запинки отрапортовала:

— Доктор Снейп, доктор Браун просил передать вам, что появились новые данные об отравлении и просил вас сразу же связаться с ним.

Но вдруг, поймав взгляд Снейпа, она стушевалась и пробормотала:

— Только он просил меня сообщить вам об этом совой, но я хотела как быстрее… Доктор Сн… Грейнджер… эээ… доктор Браун ждет вас.

Она исчезла.

— Ну и что это было? — голос Северуса был вкрадчив. — То ли я вдруг резко стал доктором, то ли вы — моей родственницей. Доктор Снейп! Даже не стажер! В какие игры вы со мной играете?

Нэнси, Нэнси…

— Простите, сэр. Мне нужно идти, мы все обсудим потом, обещаю.

— Ну уж нет, — он поймал ее за локоть, сильно сжал. — Думаю, вам лучше рассказать мне все сейчас.

— А вы уверены, что не забудете наш разговор до моего возвращения? — не удержалась Гермиона. Хотя сразу же пожалела о своей неуместной реплике. Какая молодец! Ему и так непросто, а она…

Но прежде, чем она успела что-либо сказать, он выпустил ее руку и слегка оттолкнул от себя.

— Вы правы, доктор Грейнджер, — он выделил последнее слово. — Идите. И можете не возвращаться. — И он быстро вышел из комнаты.

Гермиона в отчаянии прикусила губу — нельзя оставлять его одного в таком состоянии, доктор Браун ясно сказал: никаких стрессов.

«Не смогла промолчать? Как будто первый день его знаешь. Идиотка».

Она сделала было шаг, собираясь последовать за профессором, но все же остановилась. Пусть немного поостынет.

Она тяжело вздохнула и стремительно вышла из дома.

В Мунго она сразу поднялась в кабинет Брауна.

— Заходи, Гермиона, — он оторвался от своих бумаг. — Ну, как у вас там дела?

— По крайней мере, больше Северус ничего не забывает. Но и вспомнить ему не удалось почти ничего.

— А как с настроением?

Гермиона грустно улыбнулась:

— Подавлен, хотя пытается это скрыть. Почти не разговаривает со мной, все время пропадает в лаборатории, может часами сидеть у себя в комнате. Пару раз я заходила в библиотеку, а он просто сидит и смотрит в окно, меня не то что не видит — он меня не замечает. Вообще. А я…

— Держись, милая. Все будет хорошо. Вы справитесь.

Он дал ей минуту собраться с мыслями, а потом добавил:

— Я тут покопался в кое-какой литературе, рецепт этого яда сейчас считается утерянным. Точнее, считался утерянным. Но, по всей видимости, кому-то он уж очень понадобился. Сварить его несложно, но ингредиенты нужны редкостные, а их точные дозировки мне установить не удалось. Он высасывает — лучшего слова не подобрать — эмоции, мысли, воспоминания; хорошие, плохие — неважно, то есть, сродни эффекту дементора. Так его, собственно, и называли. Я дам тебе список ингредиентов, может, удастся обнаружить, кто интересовался подобными раритетами в последнее время.

Что ж, это было уже что-то. Единственное, что смущало Гермиону — почему ни она, ни Северус, проводившие подобные изыскания уже столько времени, ни на что не наткнулись. Северус ведь знаток ядов, он не мог не знать. Надо бы спросить у него.

* * *

Северус был даже рад, когда Грейнджер ушла. Сил уже не было терпеть этот сочувствующий преданный собачий взгляд, желание различить малейшие оттенки его настроения, предугадать желания. Черт, порой она вела себя так, словно знала его годами! Пару дней назад он повнимательнее понаблюдал за ней — она всегда знала, где искать ту или иную вещь, знала, что он пьет чай без сахара и любит соленое. Она знала, где находятся все ингредиенты в его лаборатории, и прекрасно ориентировалась там буквально с первых минут. Логично было предположить, что они с Грейнджер общались до всей этой истории, причем общались довольно тесно. Кем она ему приходилось? Коллегой? Вполне вероятно — она прекрасно подстраивалась под его темп работы, понимала с полуслова его краткие инструкции. Естественно, он интересовался, чем он занимался до этой потери памяти — как оказалось, работал в Мунго. А еще в Мунго работала она.

Предположить какие-то личные отношения с Грейнджер было тоже весьма закономерным, но… как-то это было неправильно, чего-то не хватало. Но не зря же та девчонка, Нэнси, оговорилась — доктор Снейп. Ну не удочерил же он ее, в конце концов. Выходит… выходит… все сходится. Последняя часть головоломки встала на место. Все-таки жена. Отлично. Это объясняет абсолютно все. Кроме одного — как?..

* * *

К возвращению Гермионы профессор уже окончательно взял себя в руки и успел обдумать ситуацию. А еще ему было просто интересно посмотреть на Грейнджер, точнее, на доктора Снейп, по-новому. Оценить как свою жену.

Когда Гермиона вернулась, он дремал в кресле в библиотеке. Она, осторожно ступая, подошла к двери, тихонько оперлась о косяк. Как же ей нравилось смотреть на спящего Северуса. Было в нем что-то трогательно-детское, мальчишеское, непокорное и непокоренное.

— Если бы ты знал, как я люблю тебя и как скучаю по тебе прежнему, — тихий шепот.

Она, все так же неслышно ступая, вышла, мягко притворив за собой дверь.

Открывший глаза Северус удивленно уставился в догоравший уже огонь.

Кто бы мог подумать.

Утром он вел себя как ни в чем не бывало. Словно и не было между ними этой сцены из-за Нэнси. Словно он ничего не слышал вечером у камина. Все как всегда. Только не мог Северус не заметить легких косметически чар возле глаз. Плакала. Из-за него. Жалела. Опять.

Только теперь эти мысли уже не вызывали раздражения. Было приятно сознавать, что кто-то заботится о тебе просто так, что кому-то не все равно. Но было еще не время. Рано.

Северус не признался бы в этом даже самому себе, но ему казалось жестоким рассказать Гермионе, что он все знает. Не вспомнил, а вычислил. И что он всего лишь знает и ничего не чувствует к ней. Разве можно забыть чувства?

Они молча завтракали. Потом Грейнджер спросила:

— Профессор, вы что-нибудь знаете о «Тени дементора»?

Он помолчал несколько минут.

— Нет. Что это?

— Мы… Целитель Браун предполагает, что именно этим ядом вас пытались отравить.

— Как вы сказали? «Тень дементора»? Какая-то чушь. Никогда не слышал. У вас есть его состав?

— Держите, — она протянула ему листок с ингредиентами. — Вероятно, именно эти ингредиенты помогут нам понять, чьих рук это дело.

Он молча пробежал глазами список. Потом разжал пальцы, позволяя кусочку пергамента свободно упасть на стол.

— Чушь, — резко повторил он, встал из-за стола и вышел, почти выбежал из комнаты.

Гермиона недоуменно посмотрела ему вслед. Что опять пошло не так? Что-то было, что-то промелькнуло… Что она сказала не так?

Северус никак не мог найти себе места. Мало того, что этот яд отобрал у него половину жизни, стерев из памяти воспоминания, так еще и превратил его едва ли не в сентиментального страдальца. Он притормозил у шкафчика с готовыми зельями, выудил успокоительную настойку, отмерил себе семь капель.

Единственный человек, у которого он мог предположить наличие всех этих ингредиентов, включая неимоверно редкий и считающийся ныне исчезнувшим глаз архонта, был Люциус. Его хорошо забытый друг. Точнее, даже не Люциус, потому что его Северус так и не вспомнил, просто знал о нем по скупым рассказам Грейнджер, а Нарцисса. Ее он, на удивление, помнил прекрасно. Она поддерживала его все время, пока он убивался по Лили в школе и после ее смерти. Она не осуждала, не давала миллион ненужных советов. Просто поддерживала. Казалось бы, с чего богатой, знатной чистокровной Нарциссе вообще обращать на него внимание? А хотя бы потому, что, кем бы Нарцисса ни притворялась, как тщательно бы ни маскировала свои чувства, уготованная жизнь в золотой клетке ее отнюдь не прельщала. Она была негласным бунтарем, чего по ней определить было совершенно невозможно. Рыбак рыбака, а бунтарь бунтаря…

* * *

— Оборвыш! Я видел, как ты себе мантию магией штопал! Отребье! Тебе здесь надо не учиться, а полы подметать на пару с Филчем! — орал Поттер, взбешенный из-за очередного отказа Лили. — Зачем он тебе, Эванс? Посмотри на него! Он и себя-то защитить не может, что уж про тебя говорить!

Но Лили уже не слушала, она просто развернулась и пошла от них прочь, не оборачиваясь ни на покрасневшего от ярости Поттера, ни на побледневшего от унижения Снейпа. Уравнивая их таким образом, не выделяя одного перед другим. Сравнивая их! Поставить его, Северуса, друга детства, в один ряд с высокомерным заносчивым Поттером! Для него это было как Авада в спину.

Северус даже не пытался защититься, он просто стоял и обреченно смотрел вслед Лили.

— Ах ты, тварь! — Поттеру, казалось, пришли в голову те же мысли, и ему тоже не понравилось быть на равных условиях с нищим Сопливусом.

— Левикор…

Договорить ему не дали — он был впечатан в каменную влажную стену белой вспышкой заклинания Нарциссы.

— Я рада, Поттер, что мы не в родстве, — процедила она сквозь зубы. — Мне было бы стыдно иметь таких родственников, неважно, насколько вы богаты и аристократичны. Потому что чистота крови измеряется не только количеством поколений на вашем семейном древе.

Она размахнулась и отвесила растерявшемуся и быстро растерявшему свой пыл Поттеру пощечину — от кого-от кого, а от Нарциссы, слывшей молчаливой заносчивой ледышкой, он такого не ожидал. Как, собственно, и Северус.

Нарцисса повернулась к Снейпу, взяла за руку:

— Пойдем.

* * *

Скоро он уже прекрасно понимал Нарциссу, чья заносчивость, надменность и холодность объяснялись целым ворохом комплексов, обеспеченных ей завышенными требованиями родовитого семейства, сестры-домашнего тирана, а еще, несмотря на сказочную красоту, застенчивостью.

Никакой романтики в их отношениях не было. Были скорее негласные стратегические планы — как выжить во враждебной среде, коей оба, не сговариваясь, считали Хогвартс. Именно Нарцисса, и никто другой, помогла ему не свихнуться в тот страшный Хэллоуин, и именно она настояла на том, чтобы он принял предложение Дамблдора и пошел на работу в Хогвартс. И именно она, правда, связанная Нерушимым Обетом, знала о его маленькой двойной партии в большой игре Дамблдора и Темного Лорда.

И именно у нее и у ее мужа могли иметься все ингредиенты, которые сами по себе, не считая их редкости, стоили целое состояние. Рядом с вопросом «Как?» касательно Грейнджер появился вопрос «За что?» рядом с именем дорогого ему человека.

За что ему все это?

* * *

Гермиона тихонько поскреблась в дверь его комнаты. Обычно она старалась не делать ничего подобного, но сейчас ей было очень важно знать, что происходит. А еще надо было поработать над противоядием. Доктор Браун сказал, что в той книге утверждалось, что его нет, как нет и способа вернуть душу в тело после поцелуя дементора. Но Северусу, ее Северусу, все под силу. И она сама сделает все, чтобы вернуть утраченное. Знать бы только, кто это сделал… И зачем.

Дверь рывком распахнулась внутрь, и не ожидавшая этого Гермиона упала прямо в руки Северусу. Он, ничуть не растерявшись, поймал ее. И держал на секунду дольше, чем это было нужно.

— Простите, я не ожидала, что вы так быстро откроете.

— Не ожидали? В последнее время вы, мисс Грейнджер (или мне называть вас доктор Снейп?), по всей вероятности, многого не ожидали. Бродите как сомнамбула с того самого момента как поселились здесь. Я, конечно, много чего не помню, но уверен, что вы никогда не были настолько молчаливой, тихой, я бы даже сказал, незаметной. По мне горюете или что-то еще случилось? Или вам не нравится здесь? Вы же знаете, что процесс забывания остановился, палочка меня слушается. Я не пропаду и без вашего постоянного присутствия.

Что она могла ответить?

Северус был в определенной степени прав — ему больше не нужен был постоянный присмотр, но покинуть его дом сейчас… Если воспоминания все же не вернутся, то что будет дальше? Как снова вернуть все на свои места? Она не была готова уйти из его жизни.

— Я не… — она замолчала.

— И вот опять. Когда это вам было нечего сказать?

— Простите, я, пожалуй, пойду.

— Ну уж нет. Не раньше, чем скажете, зачем приходили.

«А ведь он играет со мной», — Гермиону словно ударили хлыстом. — «Догадался. Ну конечно, догадался! Знает и играет».

Она стремительно развернулась, намереваясь уйти. Но Северус схватил ее и притянул к себе.

— Не так быстро, доктор Снейп.

Поцелуй был недолгий. Но Гермионе этого хватило. Сколько она ни старалась притворяться сильной, держать себя в руках, но, вновь оказавшись так близко к нему, она не выдержала. И когда он, наконец, отстранился, она не смогла поднять на него глаза с навернувшими слезами. Не хотела она открывать свои чувства и боялась увидеть насмешку в его глазах.

А он, постояв так с минуту, снова притянул ее к себе, зарылся в волосах:

— Моя. Моя маленькая девочка. Прости меня.

Только сейчас напряжение окончательно спало. Гермиона сумела незаметно утереть непрошенные слезы и еще сильнее обняла его.

— Как же я боялась, Северус, что ты не придешь в себя тогда, потом боялась, что ты не вспомнишь меня… нас; боялась, что ты оттолкнёшь меня на этот раз.

Он остановил ее, коснувшись губ рукой:

— Какая же ты все-таки глупая, доктор Снейп. Такая умная и такая глупая.

— Где-то я уже это слышала…

— Покажи мне наши воспоминания.

— Наши?

— Да, теперь они у нас одни на двоих; пока, по крайней мере.

— Может, стоит пока немного подождать? Все же нервные встряски тебе сейчас противопоказаны.

— То есть, наши с тобой отношения — это одни сплошные нервные встряски? И почему я не удивлен, — он чуть улыбнулся.

— Ну, не совсем сплошные… — она улыбнулась в ответ.

* * *

Снова четыре часа в обществе преподавателя. Гермиона примостилась в уголке дивана, обложилась книжками по гербологии, разместила на коленях самую огромную и неимоверно тяжелую «Краткую инструкцию по нахождению, собиранию, приготовлению и употреблению растений Альбиона» и принялась за сочинение. Профессор сидел в кресле со справочником по зельеварению с не менее путаным названием. Только вот в книгу он почти не смотрел — за полчаса перевернул страницу лишь однажды. Гермиона, понимая прекрасно, что это не ее дело, многое бы отдала, чтобы узнать, где сейчас его мысли. Она тихонько вздохнула и углубилась в работу.

Поставив последнюю точку, она бросила взгляд на Снейпа, который, нимало не смущаясь, продолжил читать ее работу. Удивленная, она уставилась на него во все глаза.

— Что ж, неплохо, мисс Грейнджер. Вы, в отличие от Поттера и Уизли, не ленитесь воспользоваться несколькими источниками, и ошибок делаете меньше, но если бы вы не просто переписали куски, а…

— Я не просто переписала куски!

— Ну да, конечно, вы их перефразировали и поменяли местами. А сами рассуждать не пробовали? Вы ведь претендуете на звание самой умной ученицы, так ведь? Странное у вас понимание слова «умный».

— Профессор Спраут ставит мне высшие баллы за эссе.

— Еще бы! Профессор Спраут, конечно… Почему-то я не удивлен.

Гермиона собралась было возразить, но потом передумала — в чем-то он определенно был прав. Рассуждать, говорить своими словами, логически мыслить было куда как сложнее, чем просто разложить по полочкам информацию, пусть и усвоенную из нескольких источников. Да и толку с ним спорить. Себе дороже.

— Что вы читаете? — она сама удивилась собственной смелости.

— Вы еще не доросли до таких книжек, мисс Грейнджер.

Ага, а в переводе на человеческий это, должно быть, означает: «Не суйте свой длинный нос куда не надо».

Закусив губу, Гермиона собрала учебники по гербологии, а затем вытащила из своей безразмерной сумки пособие по колдомедицине. Учеба учебой, но и о занятиях у мадам Помфри забывать нельзя.

— Садитесь за стол, иначе испортите зрение.

Вот это номер! Только почему нельзя было предложить ей это раньше, когда она писала эссе на коленях?

Он словно прочитал ее мысли и добавил:

— Смелее надо быть, мисс Грейнджер, и отстаивать не только права сирых и убогих, но и свои собственные.

Каждый раз, открывая книгу по колдомедицине, неважно из какой сферы, Гермиона словно забывала о мире вокруг, не замечая ни времени, ни пространства, ни окружающих людей. Но на этот раз из объятий чтения ее вырвало чье-то тяжелое дыхание и неприятные скрежещущие звуки. Она оторвала голову от книги и уже через долю секунду была возле профессора. Они словно поменялись ролями. Теперь спал он, а она пыталась разбудить его. Только это нельзя было назвать сном. Его глаза были открыты, и в них стояли отчаяние, тоска, безысходность, страх. Сведенные судорогой пальцы скребли подлокотники кресла. Сказать, что Гермиона испугалась, значит не сказать ничего. Она тихонько позвала его — никакой реакции. Она уже читала о чем-то подобном: в таком состоянии людей нельзя будить резко — невозможно предсказать реакцию, причем последствия могут сказаться и на том, кто будит. Мало ли какой сон снится человеку, вдруг он гонится за кем-то. Она позвала его еще раз, громче. Ничего. Она встала перед ним на колени, обхватила обеими руками лицо, посмотрела в глаза, глядевшие сквозь нее все с тем же безысходным, тоскливым отчаянием.

— Профессор, пожалуйста, это все не на самом деле. Это вам только каже…

Она не знала, как это получилось. Вероятно, подействовала их связь. Она словно оказалась ТАМ вместе с ним. Словно все происходило в Омуте Памяти — ее нельзя было увидеть, услышать, почувствовать. Но зато она видела все.

Он бежал из последних сил, задыхаясь, к полыхавшему дому, а за ним гналась свора черных Полуночных собак, тех, кого в книгах Запретной секции называли Стражами Ворот. Они питались человеческой памятью и эмоциями, оставляя человеку его душу, но уже не способную на самые простые чувства. И непонятно было, то ли он спасался от них, то ли, наоборот, вел за собой. Дом, казалось, не приближался. Пламя разгоралось все ярче, стропила начали рушиться внутрь, потом рухнула крыша. Собаки нагоняли мужчину. Еще несколько секунд, и… они растворились, а он упал на колени и закричал, все так же отчаянно и безысходно. Потом он просто стоял на коленях и смотрел на догоравший дом. Гермиона ничего не могла сделать, теперь не в ее власти было даже разбудить его. Оставалось ждать и надеяться, что он справится.

«Почему он не пытается тушить пожар, не пытается спасти кого-нибудь?»

Она получила ответ на свой вопрос в ту же минуту. Северус медленно встал с колен и пошел к дому. Гермиона последовала за ним. Было очень жарко. И внезапно она поняла его намерения. Забыв обо всем, она попыталась схватить его за мантию, но ее руки прошли сквозь ткань. В этот самый момент из дома метнулась фигура, охваченная пламенем; этот человек, спотыкаясь на каждом шагу, побежал им навстречу, но уже через несколько шагов наткнулся на невидимую стену, окружавшую дом.

Ей никак не удавалось рассмотреть лицо человека. А потом она увидела, как оно начало меняться — это были лица самых разных людей: женщин, мужчин, стариков, был даже младенец. А еще она разглядела мелькнувшее человека, неимоверно похожего на Гарри, только гораздо взрослее. Лиц было не очень много, но все это было неимоверно страшно. Самым последним было лицо самого Снейпа. Она не могла без ужаса смотреть на этот пылающий калейдоскоп. А Северус просто стоял и смотрел, тоже будучи не в силах пройти сквозь стену. Смотрел, словно уже не в первый раз. В его глазах была обреченность человека, делающего свои последние шаги по эшафоту.

Вот что за сны ему снятся... Вот как объясняются все эти его раны после сна: наверное, Стражи Ворот успевают догнать его, или стена все же немного поддается. Вот как объясняется то его состояние в больничном крыле. Тогда все, должно быть, было в первый раз. Кто были все эти люди… Хотя и так понятно. Но кому нужна эта пытка? Неужели он сам так наказывает себя? Сколько уже можно?

Она вздрогнула, когда он пошевелился и уже осмысленно посмотрел на нее.

— Вам лучше забыть то, что вы только что увидели, мисс Грейнджер.

Гермиона вздрогнула — она все еще стояла на коленях перед ним, а он уже отводил ее руки от своего лица.

— Я понимаю, что вы действовали из лучших побуждений, но я без сомнения наложил бы нас вас Обливиэйт, не будь это опасно при нашей связи, — тихий, абсолютно ничего не выражавший голос пугал едва ли не больше, чем вся эта ситуация.

— Профессор, я…

Удивительно: если он так разозлился на Гарри из-за Омута Памяти, то почему так спокойно реагирует на то, что она подсмотрела его кошмар. Происходило ли это на самом деле, или это все действие заклятия, зелья или… или... Стражи и правда существовали и по каким-то причинам преследовали его?

— Простите, я просто пыталась вас разбудить.

Он молчал.

— Неужели вы никак не можете прекратить это?

— А если я не хочу это прекращать? У каждого человека есть свое чистилище, и мое ничуть не хуже.

— Но, профессор…

— Идите уже, — голос был уставший.

— Я позову профессора Дамблдора или мадам Помфри.

— Это мы с вами уже проходили. Только попробуйте. Если рискнете меня ослушаться, мало не покажется, обещаю.

— Хорошо.

Она торопливо собрала свои вещи и едва ли не бегом кинулась к двери.

О Мерлин!

Уже в гостиной Гриффиндора Гермиона начала укорять себя за малодушие. Ну как можно было оставить его одного? Тоже мне, будущий колдомедик нашлась! Она уж совсем собралась было вернуться, но почувствовала каким-то образом, что профессору этот визит будет нежелателен. Вряд ли он хотел, чтобы кто-то видел его в этот момент.

* * *

На следующий день профессор вел себя как ни в чем не бывало. То есть, по-прежнему холодно и отстраненно. Они провели около часа в гостиной, а потом он заявил, что у него дела в лаборатории. Гермиона попыталась было пойти туда с ним, но он перегородил проход рукой и заявил, что не потерпит присутствия гриффиндорской выскочки с гипертрофированным любопытством и еще более гипертрофированной безответственностью в потенциально крайне взрывоопасном месте.

— Профессор, прошел еще только час.

— Только час? В вашей компании, Грейнджер, время, кажется, останавливается. Не знаете, с чего бы это?

— Нет, сэр. — Как будто он не знает, сколько на самом деле времени прошло! Ну что за человек? И только потом она поняла — он дразнил ее. Профессор Снейп. Дразнил. ЕЕ. Она что, в параллельной вселенной?

— Пойдемте уже, только ничего не трогать.

— И не собиралась, сэр. У меня, ко всему прочему, еще и гипертрофированный инстинкт самосохранения.

Ответом ей было ироничное поднятие пресловутой брови и странный взгляд.

Три часа пролетели как одно мгновение. Он, естественно, не позволил ей ничего делать, зато сам подробно объяснял свои действия. Он готовил хорошо известное ей по программе зелье, только очень нестандартным способом, в промежутках между объяснениями на чем свет стоит ругал то составителей их учебника по зельеварению, то «образовательных ослов» из Министерства, уже много лет не дающих добро на написание «нормального учебника» по им одним понятным причинам.

В конце, поймав ее благодарный взгляд, он, к ее огромному удивлению, сказал:

— Не волнуйся, скоро все будет хорошо.

Потом, очевидно, опомнившись, сказал свое излюбленное: «Идите уже, мисс Грейнджер. Вы тут что, поселиться собираетесь?»

Поднимаясь из подземелий, она улыбалась.

* * *

Общие воспоминания у них были еще те. Встрясок было предостаточно, но все же грех жаловаться. Девчонка на самом деле его любила, да еще как. И он любил ее, это все было прекрасно видно. Была только одна проблема — он ее любил. Тогда, в прошлом. Теперь же он поцеловал ее ради эксперимента; не сказать, что ему не понравилось, но чуда не случилось, воспоминания не вернулись и принцесса принц так и не проснулся. Но откуда тогда нахлынула эта волна непонятной нежности к ней? В любом случае, вопрос оставался открытым — продолжить игру и притвориться по уши влюбленным в свою молодую и красивую жену, или все же дать ей понять, что она для него не более чем сиделка. Она, конечно, расстроится и попытается снова влюбить его в себя. Что ж, оба варианта были интересными. Скучать ему точно не придется.

Северус, Северус, что же с тобой стало? Все и так считают тебе подлецом и мерзавцем, неужели ты и правда хочешь быть таковым?

— Ну как? — доверчивые, полные надежды глаза.

— Мне жаль.

Лучше уж так. Честнее. Она не заслуживает обмана.

— Ничего не поделаешь, мы все вернем, все наладится. Или… — она вдруг отвела глаза, а потом с отчаянием посмотрела него, — или тебе это уже не надо?

— Я не знаю, Гермиона. Наверное, надо. Но сейчас ты для меня совершенно чужой человек.

— Чужой человек... Ты прав, конечно. Время покажет. Пойдем, — она развернулась и направилась в подвал, в лабораторию. — Надо с чего-то начинать.

* * *

Они экспериментировали несколько дней и ни на шаг не продвинулись в поисках антидота. За все это время Снейп так и не смог вспомнить ничего из ранее забытого. Они почти не разговаривали во время работы, да и что тут было сказать?

Гермиона два раза побывала в Мунго — снова разговаривала с профессором Брауном и обменивалась наработками с зельеварами Мунго. Пока ничего.

Когда она вернулась домой, Северуса не было, зато на столе лежала лаконичная записка: «Скоро буду. Не волнуйся».

«Не волнуйся» — сколько раз она слышала от него эти слова, и сколько раз после них происходило что-нибудь страшное.

* * *

После «посиделок» с профессором Гермиона отправилась к мадам Помфри. Книги книгами, но и практику еще никто не отменял, правда, в больничном крыле на этот раз было тихо, даже никакой мало-мальской порчи. Когда мадам Помфри отправилась в теплицы Спраут за каким-то там редкостным растением от бессонницы, Гермиона снова потихоньку достала карточку Снейпа и нашла там самую последнюю запись. Перечитав всю имевшуюся информацию по этой теме, она все еще не понимала, как эта странная связь могла появиться между ними. Она по-прежнему пугала Гермиону, но уже не так сильно. В какой-то мере Гермиона была даже рада, что это случилось — она смогла хоть немного понять этого невыносимо странного человека. Как же ей хотелось помочь ему! И ей двигал далеко не практический интерес. Хотелось помочь ему как человеку, который открывался ей в совсем ином свете. Кто знал, что он может быть таким? А как он помог ей вырваться из того страшного сна, вызванного орхидеей Драко! Сна… Она резко встала со стула — вот оно! Сон! Может, это их объединило? Хотя нет, свой сон она увидела немного позже болезни профессора. Тогда что же, что?..

После занятий с мадам Помфри она отправилась на ужин, к тому моменту Гарри и Рон уже, очевидно, поели и ушли в гостиную Гриффиндора. В зале оставалось только с дюжину учеников, включая Малфоя. И, что примечательно, он был один, без своих извечных паладинов. Выглядел он не очень. Что ж, у всех свои проблемы: возможно, Снейп поговорил с ним насчет цветка. Вот с кем профессор собирался «разобраться», а вовсе не с ней. Вот глупая. Ну и пусть. Драко небольшая промывка мозгов не повредит, а тем более от декана, которого даже Малфой уважает и побаивается.

— Грейнджер, надо поговорить.

Гермиона заметно вздрогнула, она задумалась и уж точно не ожидала, что Малфой явится к ней собственной персоной, да еще назовет ее в виде исключения по фамилии, а не очередным «остроумным» прозвищем.

— О чем?

— О том… что было. Ничего личного, ты же понимаешь. Сначала да, я собирался подшутить…

— Так значит, подшутить?

— Именно подшутить. Но потом, когда все зашло слишком далеко, я уже не мог остановиться, всё эта поганая гордость. А тут еще тетка.

— Поганая гордость?

— Грейнджер, ты что, оглохла?

— Кто ты и что ты сделал с Драко Малфоем?

— Снейп расписал мне в красках, что могло с тобой случиться. Я не так себе все представлял. Он потребовал, чтобы я перед тобой извинился.

— Потребовал?

— Ты издеваешься? Да, потребовал. Вот он я, извиняюсь. Прости.

— Так значит, Снейп потребовал… Все с тобой понятно, Драко. Сам-то, конечно, никак. А еще про поганую гордость говорил. Это профессор велел тебе так сказать?

— Нет, — сердито, уверенно, честно.

Все страньше и страньше.

— Можешь передать Снейпу, что ты прощен. Не хочу, чтобы он тратил свое время на бесполезные разговоры с тобой.

— Грейнджер…

Она его уже не слушала. Зачем?

После этой знаменательной беседы Гермиона отправилась в библиотеку — до отбоя было еще немного времени, и успела бы написать два эссе. Уж лучше в библиотеке, чем в гостиной Гриффиндора, бывшей когда-то такой уютной для нее.

Мадам Пинс бродила между стеллажами, расставляя по местам книги, перекладывая старые подшивки газет и журналов. Гермиона тихонько прошмыгнула в тихий дальний уголок. Она очень устала, но, если ее никто не будет отвлекать, то она справится быстрее и сможет, наконец, отправиться спать.

* * *

Когда она проснулась, то долго не могла понять, где находится, и не могла найти свою палочку. А потом она внезапно услышала тихий скрежет, резкое дыхание, и появились они — Стражи Ворот. Они были совсем близко. Кругом была пустота и тишина, только она и Стражники. Она так и не нашла свою палочку. Что ей оставалось? Ноги словно сами понесли ее; Гермиона побежала. Хотя можно ли было от них убежать? Но собаки просто преследовали ее, гнали куда-то, хотя уже давно могли бы настичь несколькими большими прыжками. А потом она увидела тот самый горящий дом. А в одном из окон был Драко; он отчаянно пытался разбить стекло, но оно не поддавалось. Возле самой двери стоял Северус. Воздух колебался в жарком мареве огня. Стены не было! Сейчас он войдет в дом! Собаки резко остановились, а у Гермионы словно открылось… нет, даже не второе дыхание. Она никогда не бегала так быстро. Но ведь это же сон, а сном при большом желании можно управлять!

— Профессор, нет!

Отчаянно. Испуганно. Умоляющее.

Ей было нестерпимо жарко, сердце готово было выскочить из груди, не хватало воздуха, но все это не имело значения по сравнению с тем, что профессор, ее профессор, собирался войти в полыхающий дом. И что-то говорило ей, что в этом случае не имело значения, сон это или нет.

Услышал. Обернулся. Нахмурился и… шагнул к ней. Она выдохнула с облегчением: слава Мерлину! Все будет хорошо. И опять эти слова — «все будет хорошо».

Вздрогнув, Гермиона проснулась. На этот раз уже по-настоящему. Она недоуменно огляделась по сторонам — явно не в своей спальне. Ну конечно, она заснула в библиотеке, а мадам Пинс, очевидно, не заметив ее с самого начала, не очень старательно обошла библиотеку, прежде чем ее закрыть. Гермиона сильно сомневалась, что ей удастся выбраться самой — в библиотеке хранилось много ценных и опасных книг, не говоря уж о Запретной секции, тут навряд ли сработает обычная Аллохомора. Но, тем не менее, она попыталась. Не сработало. Она даже обрадовалась этому: ну и ладно, когда еще выпадет шанс безнаказанно покопаться в запрещенных книгах.

* * *

— Северус? — Сказать, что Нарцисса была удивлена, значило не сказать ничего. — Что-то случилось?

— И тебе добрый вечер, Нарцисса.

Она только укоризненно посмотрела на него:

— Прости, ты же знаешь, я беспокоюсь.

— Не стоит. Я по делу. Ненадолго. Люциус дома?

— Да, позвать?

— Нет, я именно к тебе.

Он пересказал ей события последних нескольких дней, а потом задал вопрос напрямик:

— Какое вы с Люциусом имеете к этому отношение?

* * *

Гермиона почти не надеялась найти что-нибудь подходящее: если Дамблдор, Снейп и мадам Помфри не смогли ничего найти об их связи, то куда уж ей… Но фирменное грейнджерское упрямство не позволило ей сдаться так просто. К утру список просмотренных книг побил все возможные рекорды, но, как это часто бывает, удача улыбнулась, когда терпение было уже на исходе.

Пахнувшая сыростью и пылью (нетипичная для мадам Пинс халатность!) книга под немудреным названием «О природе снов» наконец-то пролила свет на происходящее. Во-первых, сны со Стражами были не предзнаменованием несчастий, как того опасалась Гермиона, а следствием пережитого глубокого стресса. Существование самих Стражей книга категорически отрицала. Зато Гермиона нашла главу, где было описано, как можно было избавиться от подобных кошмаров. Собственно, ничего сложного, несколько довольно простых ингредиентов, набор заклинаний, ну и, конечно, полное душевное спокойствие.

Только… это все было странно. Неужели Снейп не пытался избавиться от кошмаров? Неужели он не нашел эту книгу? По привычке оглянувшись в поисках мадам Пинс, Гермиона прошептала заклинание, помогающее определить, когда объект использовался в последний раз. Больше десяти лет назад, точнее определить было нельзя, да и бессмысленно. Неужели Снейп мог, но просто не хотел избавляться от своего кошмара? «Чистилище» — кажется, он сказал именно так. Если так, то его чистилище было пострашнее любого ада. Видеть ночь за ночью жертв своих преступлений, вольных и невольных, их искаженные жаром и болью лица, видеть этих жутких собак, отдавать им раз за разом свои эмоции и чувства… Сколько уже можно? Почему он видит только эту сторону? Почему он не вспоминает тех, кого ему удалось спасти, таких наверняка тоже было немало. Это ведь война, а на войне не обходится без жертв.

Она уже взмахнула палочкой, намереваясь перенести текст из книги на свой пергамент, как дверь в библиотеку, скрипнув, отворилась, огонек на кончике палочки бесшумно поплыл между рядов. Явно рано для мадам Пинс. Гермиона, стараясь издавать как можно меньше шума, наобум впихнула книгу на полку, укрылась Дезиллюминационным заклятием и Заклятием Ненаходимости и нырнула под ближайший стол. Неясная фигура остановилась, огонек погас, раздался легкий свист рассекаемого палочкой воздуха, но ничего не произошло: скрывающие чары Гермионы устояли. Видимо, вошедший меньше всего ожидал увидеть здесь кого-нибудь в этот час и использовал поисковое заклинание только для очистки совести. Огонек появился снова, и он приближался. Человек явно знал, что и где искать. Гермиона еле сдержала резкий вздох, когда Некто начал перебирать книги на той же полке, что и она ранее. Судя по участившемуся дыханию человека, книга никак не желала находиться. Гермиона, как ни старалась, не могла идентифицировать человека. Свет Люмоса не падал на его лицо, к тому же закрытое капюшоном, фигура скрадывалась просторной мантией, непрошенный гость не издал ни единого звука. Походка, рост были неразличимы из-за жуткой обманчивой игры слабенького света и жадной обволакивающей темноты. Да что же это такое! Сердце Гермионы колотилась так, что она не могла поверить, что ее еще не обнаружили.

Наконец человек нашел то, что искал — это была та самая книга, в которой Гермиона нашла ответы! Миг — и книга расцвела нестерпимо ярким, пылающим цветком. Еще через секунду на ковер упал жирный серый пепел, а через мгновение не стало и его. Как Гермиона удержалась, чтобы не вскрикнуть, она и сама не знала. Только когда двери снова скрипнули, и она осталась в библиотеке одна, Гермиона смогла выдохнуть. Ей было страшно и неимоверно холодно. А еще она была уверена, что если бы этот человек обнаружил свидетельницу, то больше ее никто и никогда бы не увидел. Но книга, почему именно эта самая книга, и почему именно сейчас?

* * *

Благо, следующее за бессонной ночью утро было субботним. Гермионе пришлось еще раз укрыться Дезиллюминационным, когда пришла мадам Пинс. А потом она сразу направилась к профессору, стараясь ни на миг не подвергать свои действия сомнению — иначе у нее просто не хватило бы смелости рассказать ему обо всем. Она не исключала вариант, что это мог быть сам профессор. Кто знает, какие у него мотивы. Человеческая душа — потемки, а если это душа самого Снейпа… Но игра определенно стоила свеч.

Когда она спускалась в подземелья, на той же самой памятной лестнице ей встретился Малфой.

— Грейнджер, что принесло тебя сюда с утра пораньше?

— Могу спросить тебя о том же.

Малфой хмуро посмотрел на нее, а потом просто, без всяких экивоков, ответил:

— Отрабатываю наказание, что ж еще? По какой еще причине можно вставать в шесть утра в субботу?

— У Снейпа? — Вот это было полной неожиданностью.

— Профессора Снейпа, Грейнджер. — И опять ни грамма типичного малфоевского сарказма. — Нет, у Филча. Только одному старому кошатнику не спится в это время. Доброго утра.

Он начал подниматься по лестнице.

С Драко определенно что-то происходило. Она упускала что-то важное, что-то… совсем рядом…

Опомнившаяся Гермиона поспешила к Снейпу. Хоть бы он уже не спал.

Профессор сидел в кресле, просматривая вчерашний Пророк. Он был в своем сюртуке и почему-то в черных домашних тапках. Этот факт поразил Гермиону даже больше, чем сегодняшний почти адекватный Драко, исправивший ее при упоминании профессора Снейпа. Это выглядело, словно… словно он снял броню перед ней, выглянул из-за своей крепости, старой, прочной и привычной. Она впервые осознала, что он тоже обычный человек, со своими слабостями, а отнюдь не холодная бездушная статуя. Он мог болеть, быть слабым, несправедливым, рассерженным. Но он все равно оставался профессором Снейпом, строгим, знающим преподавателем, титулованным Мастером Зельеварения. Только вот они все забывали, что профессор был еще и просто человеком — Северусом Снейпом, без его титулов и званий.

За время их общения многое поменялось в ее восприятии, но это стало последней каплей. Бессонная ночь, жуткое видение, все напряжение последних месяцев, а теперь эти тапки, делающие его… беззащитным. Беззащитный профессор Снейп. Оксюморон. Это звучал дико и абсолютно невероятно. Это словно огненно-рыжий Гарри и черный Рон в очках и со шрамом, словно гроза в морозный день. Она посмотрела ему прямо в глаза, не специально, так получилось. Внезапно все ее мысли, чувства, страхи вдруг тяжелым грузом опустились ей на плечи, как будто она была Атлантом, державшим своды Хогвартса. Она покачнулась, тяжело оперлась о дверь, прикрыла глаза трясущейся рукой. Следующие события практически выпали у нее из памяти. Она начала осознавать себя только через несколько минут, держа в руках большую благоухающую чашку; на плечах у нее лежал плед. А Снейп стоял напротив, опершись о стол. Он, без сомнений, уже успел увидеть все произошедшее. В кои-то веки Гермиона была рада легилименции — хоть не придется все рассказывать. Где-то на краю сознания промелькнула мысль, что было совсем не так больно и неприятно, как обычно.

— Вот значит как, мисс Грейнджер. Я должен извиниться перед вами. Я обязан был предвидеть, что мои видения могут проецироваться вашим сознанием и запустить свою собственную цепочку снов.

— Это неважно, — ее голос прозвучал достаточно уверенно, слава Мерлину, а то она стала похожа на кисейную барышню, чуть что падающую в обморок. — Профессор Снейп, книга! Кому она могла понадобиться, и можно ли как-то ее восстановить?

— Вы и правда считаете, что видеть чужие кошмары нормально?

— Я не…

— Я помогу вам избавиться от кошмара и без помощи книги.

— Да не в этом дело. Мой сон — это мелочи… А как же вы сами? — вот тут голос предательски сорвался, и слова прозвучали жалко.

— Мелочи, — он хмыкнул, — а я как-нибудь, мисс Грейнджер. Спасибо, но беспокоиться не стоит. Я разберусь и без помощи гриффиндорских выскочек.

Комната вдруг потеряла свою четкость, стало жарко. Она потрясла головой, моргнула: на секунду стало легче, но потом все опять расплылось. Она слышала, как Снейп пробормотал пару слов на латыни, что-то негромко треснуло, блеснула вспышка.

— Так я и думал, — он протянул ей платок. — Вытрите слезы, мисс Грейнджер, поверьте, они вас нисколько не красят, даже наоборот, — в голосе прекрасно чувствовалась ухмылка. — Ваша излишняя эмоциональность является результатом нашей связи. Мне надо было раньше подумать об этом. Пора прекращать бегать по кругу.

Ей было неясно, что именно пора прекращать — ее непонятную слезливость или их встречи.

— Мисс Грейнджер, да успокойтесь вы наконец. Это пройдет, как только мы разрушим связь. Я уже достаточно восстановил свое здоровье и уверен, что смогу обойтись без вашей поддержки.

Он говорил не о том. Какая к Мерлину связь, если у нее на руках был шанс вернуть все в норму, избавить его от кошмаров, но кто-то так внезапно помешал. Разве в первую очередь было важно не это?

Гермиона была уверена, что она не произнесла это вслух, но Снейп, тем не менее, ответил:

— Это не вашего ума дело, Грейнджер. — Гермиона снова отметила это опускание приставки «мисс». — У вас было бы гораздо меньше неприятностей, если бы вы смогли хоть иногда удержаться и не совать своей излишне длинный нос куда не следует. И еще — не нужно всех пытаться облагодетельствовать — далеко не всем нужна ваша помощь.

Он резко вышел из комнаты и вернулся буквально через минуту:

— Принимайте по пять капель утром и по три вечером. Ко мне не приходите. Должно помочь — это новая разработка, я закончил состав совсем недавно.

Она молчала.

— Ну что еще? Он абсолютно безопасен.

Гермиона покачала головой.

— Идите уже, а то Поттер и Уизли, не обнаружив вас за завтраком, отправятся на ваши поиски и нарвутся на очередного василиска или, что еще хуже, на мадам инспектора.

Он не очень-то вежливо подтолкнул ее к двери.

— И забудьте о книге. Она все равно бы ничем не помогла.

Дверь за ее спиной захлопнулась. Вот и все.

Стоп! «Ничем бы не помогла»… Почему он так в этом уверен?!

* * *

Зелье действительно действовало. По крайней мере, на нее. Она хорошо себя чувствовала, кошмары отступили. За последующие несколько недель Гермиона снова вошла в привычный размеренный ритм жизни, насколько он, конечно, мог быть таковым, учитывая сумасбродства Министерства и растущее недовольство соучеников тем, что происходило в школе с молчаливого одобрения Министра. Зато Гермиона могла больше времени посвящать занятиям колдомедицине.

Она исподтишка наблюдала за профессором. Вроде бы на нем никак не сказалось то, что они так резко перестали проводить вместе положенные четыре часа. Может, он только стал чуть бледнее и еще худее, только куда уж больше... Что ж, он все же смог наконец-то разорвать эту связь.

И на что она надеялась, дурочка?

* * *

В эту субботу Гермиона снова была у мадам Помфри — они с Невиллом сортировали зелья и делали запросы на необходимые лекарства. Невилл уже несколько раз сопровождал ее в Больничное Крыло. Его упорство поражало: он перечитал множество книг по самым различными разделам колдомедицины, посвящал каждую свободную минуту занятиям. Наука давалась ему непросто, но его настойчивость и упрямство с успехом это компенсировали. Что ж, по крайней мере, его общество было не таким утомительно, как Гарри и Рона.

Они оба вздрогнули, когда распахнулись двери, ведущие в соседний кабинет, и раздались тревожные голоса и гулкие быстрые шаги. Непривычно громкие слова мадам Помфри и вполголоса отвечающий ей Дамблдор звучали тревожно.

Гермиона выбежала из кладовки и уловила последние слова директора.

— … еще раз не справится.

А потом она увидел его. Кошмар повторялся. Только на этот раз не было крови, не было страшных ожогов и травм. Было только лицо человека, о котором Гермиона думала каждую свободную минуту, лицо умиротворенное и спокойное.

— Он еще жив, — тихо сказал Дамблдор. Слово «еще» резануло слух.

Дни потекли за днями. Профессор не приходил в сознание. Никто не знал наверняка, что с ним случилось. Как поняла Гермиона из подслушанных разговоров, ему нельзя было отменять «посиделки» с Гермионой — с его стороны связь нисколько не ослабла. А Гермиона винила во всем себя: как она могла так просто согласиться тогда? Ничего не выяснить, просто взять и уйти. Как могла так спокойно игнорировать то, что он явно стал выглядеть хуже? И еще — почему за все это время ни Дамблдор, ни мадам Помфри не поинтересовались у нее, как они справляются? Неужели их это совсем не волновало? Конечно, они наверняка говорили обо всем со Снейпом, но мадам Помфри видела ее почти каждый день и — ни одного вопроса о том, как чувствует себя сама Гермиона или профессор.

Что происходит? Что она упускает из виду?

Она все еще никак не могла простить себя за халатность. Обиделась она, смотрите! Принцесса! За дверь ее вытолкали — в первый раз, что ли? Какая же она идиотка! От бессилия хотелось лезть на стены. Только вот все было бесполезно.

Теперь она проводила с ним гораздо больше четырех часов в день, и ни мадам Помфри, ни профессор Дамблдор не пытались отговорить ее. Она разговаривала с ним вполголоса, рассказывала какие-то незначительные школьные происшествия, передразнивала своих соучеников. А еще к нему часто заходил Малфой. Что рассказывал профессору он, Гермиона не знала, но это каким-то образом примирило ее с Драко. Как-то незаметно она простила ему выходку с цветком. Она просто не могла больше на него злиться — у них было общее горе на двоих, и надо было как-то справляться. В том, что это было горе и для Драко, она не сомневалась, слишком неподдельно расстроен он был, оставаясь наедине с профессором, слишком старательно и не слишком успешно пытался спрятать свои чувства, слишком часто приходил в Больничное Крыло.

Она теперь часто ночевала в вотчине мадам Помфри. Это было совсем необязательно, да и медсестра ворчала про необходимость здорового сна. Но в Больничном Крыле так хорошо училось и думалось, здесь было так спокойно и тихо, не было обычного библиотечного гула, не было шума и взрывов смеха гриффиндорской гостиной. Гермиона давно уже поняла, что «отбилась» от своих однокурсников. Она понимала, что это неправильно, что так не должно быть, но однажды она осознала, что даже их крепкая когда-то дружба с Гарри и Роном сошла на нет. Они не ссорились, просто… просто им не о чем стало больше говорить. Ей было скучно с ними, они больше не понимали ее. Весь ее мир сконцентрировался вокруг одного человека.

Сначала она ненавидела его за то, что прогнал, не выслушал, не понял ее попыток и желания помочь ему; потом была горечь и обида; потом пришло раскаяние. Что-то творилось с ней, что-то неправильное, затягивая ее все глубже и глубже. Это ведь не она вчера ни за что ни про что наорала на Рона, когда он принес ей бутербродов в Больничное Крыло, аргументируя поступок тем, что она не появлялась в Большом зале уже второй день. Это ведь не она сказал Гарри, что если бы не он, всем было бы гораздо проще жить. Это ведь уж точно не она сказала Невиллу, поддерживавшему ее все это время, что он напрасно тратит время, ничто не вернет ему родителей. И это ведь совсем не она сказала Драко, ставшему теперь гораздо понятнее и роднее, что что бы он ни сделал, он навсегда останется тварью. Это просто не могла быть она!

Морок спал внезапно, когда она нечаянно услышала, как Дамблдор говорил Снейпу (на что надеялся директор — понять было сложно):

— Сколько можно упрямиться, Северус? Что и кому ты пытаешься доказать? Я знаю, да и ты знаешь — ты ничего не мог сделать. Никто не мог. Прекращай бегать по кругу.

Гермиона вздрогнула: эти же слова сказал Снейп при их последнем разговоре.

— Ты застрял на полдороге. Пора проснуться или… двигаться дальше. Но посмотри, что происходит с Гермионой. Ты ведь понимаешь, что, пусть это и не твоя вина, но мы в ответе за нее. Она тоже умирает, Северус. Если ты уйдешь, то утянешь ее за собой. Ты обязан жить — если не для того, чтобы исправить ошибки и покончить с Волдемортом, то ради нее. Мы в ответе, Северус, помни. И я тоже в ответе перед тобой. Это все война. Ты столько пережил, переживешь и это. Осталось уже недолго, Том сам подталкивает себя к пропасти. Еще немного. Потерпи. Ради меня. Ради себя. Ради этой девочки, которая смотрит на тебя обожающими глазами. Не подводи хотя бы ее. В ее жизни было и так слишком много разочарований.

Она едва успела укрыться за шкафом, чтобы не столкнуться с директором. Ей показалось, что в его глазах блестели слезы. Значит, ему все не все равно, что будет с Северусом. От этой мысли стало гораздо легче. И только потом ее настиг весь смысл сказанных директором слов. Она тоже умирает. Но даже это было не самым страшным. Так значит, Северус оставляетее.

Гермиона уже давно забыла, когда профессор Снейп стал для нее большим, чем просто преподаватель. Что именно повлияло на это, сказать сложно. И когда все это произошло? Когда она впервые увидела его, изломанного, на багровых простынях? Или когда увидела его пытающимся войти в полыхающий дом? Или когда он вернул ее из кошмара? А может — когда она увидела его рядом с собой в зеркале желаний в том призрачном сне, который казался теперь едва ли не реальнее всего остального на свете? Разве можно заметить тот миг, когда зима переходит в весну, когда стихает ветер, или когда в чашке чая растворяется сахар? Все произошло постепенно, не вдруг.

Она просто не может позволить ему оставить ее здесь одну. Только не так, не сейчас. Не ее. Она, уже совсем не осознавая, что делает, шагнула к нему, взяла за руку, нацелила на их руки палочку «Ава…»

Резкая пощечина отбросила ее к стене. Гермиона на секунду потеряла сознание, потом для полноты ощущений ее облили водой, потом кто-то бережно поднял ее, прижал к себе, несмотря на мокрую одежду, и положил на диван.

Он приоткрыла глаза:

— Малфой…

— Грейнджер?

— Я не…

— Все будет хорошо, лежи тихо.

— Драко, что с Северусом?

— С ним все гораздо лучше, чем с вами, мисс Грейнджер. Устроили здесь Ромео и Джульетту на новый лад.

Она резко распахнула глаза — на диване рядом с ней сидел Снейп, бледный, осунувшийся, но уже не в том отрешенном кататоническом состоянии, в котором он находился последние две недели. Он почти лениво махнул палочкой, высушивая одежду, и одновременно магией укутывая ее в плед. В который уже раз… Потом он взял ее руки в свои:

— Ну ты и глупая, мисс Грейнджер. Такая умная и такая глупая.

* * *

Будучи колдомедиком, Гермиона знала, что иногда нужно сделать больно, чтобы потом стало хорошо. Чтобы это «потом» вообще было.

Им больше не надо было проводить по четыре часа вместе, но так как профессор Снейп взял на себя труд быть научным руководителем Гермионы в подготовке к вступительным экзаменам в Мунго, то вечерние «посиделки» продолжились. Правда, как правило, в лаборатории или за огромными фолиантами в библиотеке. Главное было не в этом, а в том, что никто из них больше не видел страшных снов.

Было еще кое-что, что омрачало ее тихое счастье: Гермиона так и не узнала, кто был этот человек в библиотеке, а Северус категорически отказывался говорить на эту тему.

* * *

Сначала Гермиона пыталась сохранять спокойствие — ну мало ли, захотелось человеку пройтись.

«Ага, он же как раз именно тот человек, который так любит прогулки на свежем воздухе, а тем более — в Тупике Прядильщиков».

Какая же она идиотка, что не догадалась наложить на него какие-нибудь следящие чары.

«Ага, именно идиотка. Он бы твои чары через секунду почувствовал, через две — снял их, а через три порвал бы тебя как Венгерская Хвосторога… хм… мантию Гарри Поттера».

Через несколько часов, ближе к полуночи, Гермиона уже готова была буквально лезть на стенку от беспокойства. Она не могла усидеть на месте — только опускалась в кресло, как сразу вскакивала и, незаметно для себя подражая Северусу, принималась мерить комнату шагами.

— Не наделай глупостей, пожалуйста, пожалуйста… Не бросай меня снова… Возвращайся, ты ведь знаешь, что я не смогу без тебя снова…

* * *

— Какое вы с Люциусом имеете к этому отношение?

Нарцисса молчала. Она не опустила взгляд, просто немного побледнела и… вдруг стала похожа на маленькую несчастную девочку. Это так не вязалось с ее привычным холодным образом.

— Прости.

Шепот, легкое движение губ и отчаяние в глазах.

— Прости. У меня не было выбора.

— Вот так просто? Не ты ли сама убеждала меня, что выбор есть всегда.

— Выбор есть всегда, но иногда возможные варианты просто неприемлемы.