Пульсом под кожей (гет)

— Мистер Блэк, к ней нельзя! Мистер Блэк!

Визгливый голос медсестры эхом отражается от облицованных мрамором стен госпиталя Святого Мунго. Торопливый перестук каблуков следует по пятам за размашисто шагающим мужчиной.

— Элиза, чего ты раскричалась? — выглядывает из палаты целительница и замирает, увидев разворачивающуюся сцену.

— Мисс Броклхерст, верно? — он останавливается перед ней.

— Да, мистер Блэк.

— Я к вам по поводу вашей пациентки, Гермионы Грейнджер.

— Оу, — она прижимает пальцы к губам и встревожено смотрит на него.

— Думаю, нам будет лучше поговорить в вашем кабинете.

— Д-да, конечно, — целительница тут же кивает. — Мой кабинет в самом конце коридора, не могли бы вы меня там подождать, пока я завершу комплекс процедур с больным? Мисс Эндрю вас проводит.

— Не стоит, я смогу найти дорогу.

Целительница еще пару минут смотрит в ту сторону, где скрылся неожиданный посетитель, потом вздыхает и возвращается в палату. Что ж, когда-нибудь это должно было случиться. Почему бы не сегодня?

— Ну-ну, Фрэнк, не надо волноваться, за окнами всего лишь разыгралась весенняя непогода. Ничего страшного не происходит, дорогой.

Светлые волосы пациента растрепались и падают на глаза. Мэнди протягивает руку, чтобы смахнуть их, когда Фрэнк испуганно шарахается в сторону от ее прикосновения.

— Я только хотела убрать волосы, — умиротворяюще произносит она. — Вот, смотри, я тебе принесла альбом. В нем ты теперь должен зарисовывать все то, что тебя пугает. Ты меня понял, Фрэнк?

Тот непонимающе рассматривает цветастую обложку маггловского альбома, россыпь разноцветных карандашей, а потом кивает.

— Фрэнк любит рисовать, — его глаза доверчиво распахнуты, и Мэнди видит в них только простодушную уверенность маленького ребенка.

— Фрэнк очень хороший, — на прощание произносит она, ласково поглаживая его по плечу. — У тебя все получится.

Дверь за ее спиной закрывается беззвучно. Еще секунда — и на двери появляются сигнальные чары. В последнее время Фрэнк Лонгботтом ведет себя непредсказуемо, все время пытаясь куда-то убежать от того, что приходит к нему по ночам. Мэнди вздыхает, если бы она лично не провела в его палате пару ночей, пытаясь зафиксировать появление того таинственного «нечто», что навещает пациента, она бы не стала запирать дверь. Однако слова Фрэнка не подтвердились и, проведя бессонную ночь на жестком табурете, Мэнди все же решилась на крайние меры.

Работать в Отделении последствий после магических проклятий было интересно и в то же время утомительно. Требовались не абы какие навыки и специальная подготовка, чтобы быть во всеоружии в любых непредвиденных обстоятельствах. Когда она впервые переступила порог Отделения, то даже не могла представить, кого встретит в его стенах. И если о Лонгботтомах и Локхарте она была наслышана, то увидеть пациентку в палате номер одиннадцать — стало настоящим шоком.

Героиня войны Гермиона Грейнджер была вовсе не в маггловском мире, как об этом писал на своих страницах Ежедневный Пророк, объясняя этим отсутствие всеобщей любимицы. Она вот уже который год находилась под пристальным вниманием лучших целителей Англии. Для Мэнди видеть деятельную Гермиону Грейнджер в больничной пижаме было поначалу странно и тревожно, но спустя долгие месяцы превратилось в норму. Чем больше проходило времени, тем более нереальными казались ее дотошность и жажда знаний, столь знакомая по школе.

Гермиона могла подолгу наблюдать за тем, как солнечный луч скользит по ее палате, пересекая просторное помещение; могла читать книги, постоянно что-то выписывая из них; могла присаживаться на подоконник и замирать, уставившись невидящими глазами в раскинувшийся вокруг здания парк. Иногда она настолько глубоко погружалась в свои мысли, что привести ее в сознание удавалось только благодаря зельям. Но Мэнди все же больше предпочитала такие длительные периоды спокойствия и забытья, чем те короткие, но полные оглушительных криков дни, когда Гермиона вновь переживала отправную точку момента, загнавшего ее на долгие годы в стены медучреждения.

Мэнди, как и старенький целитель Филлинс, которого она сменила на посту лечащего врача Грейнджер, так и не смогли выявить причины, помутившей рассудок пациентки. Чем запустила ей вдогонку Беллатрикс Лестрейндж, так и осталось тайной, канувшей вслед за своей хозяйкой во тьму забвения.

Спустя считанные месяцы после Победы, когда перед героями войны были открыты все дороги, в поведении Гермионы Грейнджер впервые появились тревожные признаки. Списав все на пресловутый посттравматический синдром, та так и не обратилась за квалифицированной помощью, полагаясь на слова — «время все лечит».

Мэнди помнила первую запись, выведенную уверенной рукой Филлинса, — первичные признаки расстройства рассудка. За этими словами крылись куда более страшные вещи, чем могло показаться на первый взгляд. Холодный разум Грейнджер впервые подвел ее, выдав плод своего воображения за действительность.

Дверь в квартиру Гермионы взломали на второй день после того, как она не появилась на последнем заседании комиссии, расследующей преступления против магического мира. Ворвавшиеся с палочками наперевес Поттер и Уизли обнаружили невменяемую подругу, ничком лежащую на полу гостиной. Полубезумный взгляд, которым она окинула друзей, сменился болезненной гримасой и пронизывающим душу криком. Грейнджер билась в объятиях Поттера, выкрикивая, как заведенная: «Тебя нет! Ты умер… Не существуешь… Умер».

Оглушенную заклятием подругу Поттер на руках доставил в больницу Святого Мунго. И пока Уизли отводил от странной парочки внимание, все шептал бессознательной Гермионе: «Все наладится, вот увидишь. Все будет хорошо».

Ожидаемое улучшение наступило быстро, и Филлинс позволил Грейнджер вернуться обратно, к нормальной жизни. Он хотел верить, что лечение оказало плодотворное воздействие и ему больше не придется видеть в своем отделении пытливую до знаний Гермиону.

Каблуки Мэнди звонко цокают по коридору, в то время как в голове мелькают картинки из прошлого. И пока она идет, не перестает гадать, почему жизнь несправедлива к одним, лишая их всего, и так щедра к другим, давая даже больше, чем надо.

В последние годы Гермиона Грейнджер уверенно держалась за свои воспоминания, не желая признавать реальность. Или не имея возможности ее признать. Она билась в истерике, когда бывшие друзья приходили ее навестить, вынудив наложить полный запрет на посещения. Иногда заходилась плачем, рассматривая газетные вырезки, хранившиеся в прикроватной тумбочке. На взгляд Мэнди, в них не было ничего не обычного — всего лишь статьи о помолвке и свадьбе Поттера и Уизли. Однако для Гермионы написанные слова принимали совсем иное значение.

Мэнди Броклхерст осторожно открывает дверь в свой кабинет, словно хочет оттянуть тяжелый разговор.

— Еще раз здравствуйте, мистер Блэк, — произносит она, огибая его по дуге и усаживаясь за стол.

Блэк только приподнимает бровь и смотрит на нее. Мэнди сглатывает и вновь набирает воздух в легкие. Все подготовленные слова куда-то делись, пока она прошла эти несколько шагов, и сейчас в голове царит пустота.

— Кхм… вы пришли поговорить о мисс Грейнджер, — наконец, выдавливает она.

— Совершенно верно.

— Что именно вас интересует?

— Я хочу знать, когда можно будет забрать мисс Грейнджер домой.

Глаза Мэнди удивленно распахиваются.

— Н-но ее нельзя отсюда никуда увозить, — протестует она, сжимая пальцами край стола. — Это может вызвать рецидив.

— Я все понимаю, но вряд ли ваше лечение, — он выделяет последние два слова интонацией, — может чем-то ей помочь.

— Вы не правы, — тут же вскидывается целительница, — за эти годы мы достигли определенных успехов.

Блэк откидывается на стуле и смотрит на нее так, словно видит впервые.

— Вы хотите сказать: тот факт, что она не узнает никого из своего окружения — это успех? Что же тогда, позвольте спросить, вы назовете провалом?

Мэнди чувствует, как у нее начинают алеть щеки — первый признак того, что она в ярости. Как этот, она даже не может подобрать правильных слов, смеет утверждать, что ее стратегия лечения не верна? Да он…

— Во время нашего с крестником последнего визита она залилась слезами, утверждая, что я давно умер, а Гарри погиб в последнем сражении с Волдемортом. Как вы прикажете это понимать?

— Это вы не понимаете, сознание мисс Грейнджер находится в своеобразном мире, выдуманной реальности, если можно его так назвать. Там вас нет рядом с ней, там она одна! Но мы успешно выводим ее из этого состояния, и она уже способна узнавать — как вы говорите — некоторых людей. В прошлый раз это были Рон Уизли и его жена Луна, — глаза Мэнди фанатично горят. — Это успех! Чем больше мы работаем в данном направлении, тем больший круг людей она способна узнать.

— Ну конечно, как же это я не поздравил вас с таким «успехом»?! Если брать во внимание всё, что вы говорите, то окончательно она выздоровеет где-то лет через двадцать.

— Мистер Блэк, кто из нас целитель: вы или я? Я не хочу с вами спорить на подобные темы…

— Я тоже не хочу, но приходится, — Блэк устало трет переносицу и вновь устремляет на неё твердый взгляд. — Я приехал, чтобы забрать её отсюда.

— Я вам этого не позволю, — тут же парирует она.

— Мне не нужно ваше позволение, мисс Броклхерст, — он тянется к карману пальто и достает свернутый вдвое пергамент. — Это решение главного колдомедика, который позволил мне перевести Гермиону Грейнджер на домашнее лечение.

— Но… но… — Мэнди хватает ртом воздух, пытаясь отыскать нужные слова. — Вы же можете спровоцировать…

— Меня это не интересует, — спокойно отзывается он. — Раз ваше лечение не смогло достичь поставленных результатов за эти годы, мы попробуем другие варианты. Проводите меня к мисс Грейнджер, пожалуйста.

Мэнди негодующе качает головой, но встает и направляется к двери. За стуком собственной крови в ушах она почти ничего не слышит, только чувствует спиной тяжелый взгляд идущего следом человека.

Когда на их третьем курсе Сириуса Блэка оправдали, она взахлеб читала статьи Риты Скитер, которая в пух и прах разносила Министерство и Визенгамот, обличая их в лжи и некомпетентности. От того оборванца, которым Блэк предстал перед общественностью после двенадцати лет Азкабана, не осталось и следа. Тронутые сединой волосы свободно падали ему на плечи, обрамляя красивое лицо с пронзительными синими глазами. Дорогое пальто ладно сидело на подтянутой фигуре, и встреться они где-нибудь в баре, Мэнди бы ни за что не упустила возможности пофлиртовать с ним.

— Прошу вас, — произносит она, распахивая двери палаты номер одиннадцать.

Блэк оттесняет ее плечом и заходит внутрь.

— Здравствуйте, Гермиона, — он присаживается рядом с хрупкой женщиной, расположившейся в кресле и безучастно смотрящей в окно.

Она чуть вздрагивает и оборачивается, смотря на него яркими карими глазами. Ее пальцы скручивают лежащий на коленях носовой платок в узел, а потом и вовсе отбрасывают его в сторону.

— Вы… — она прикасается дрожащей рукой к его лицу. — Вы же умерли, Сириус. Или вы мне просто снитесь?

Гермиона встревоженно хмурится и поднимается на ноги.

— Кто вы? — ее голос требователен, и Блэк отвечает.

— Меня зовут Альтаир Блэк, я родственник Сириуса.

Она расслабляется и кивает, в глазах проступает любопытство.

— Рада знакомству, мистер Блэк.

Мэнди тихонько стоит, наблюдая за разворачивающимся действием. Впервые на ее памяти, Гермиона спокойно отнеслась к незнакомцу, появившемуся на пороге ее палаты. Или же все дело было в том, что подсознательно она не опасалась человека из своего прошлого, выстроив новые причинно-следственные связи.

— Зовите меня просто по имени, — улыбается тот, целуя холодные пальцы.

Щеки Гермионы едва заметно окрашиваются румянцем, но она не делает ни малейшей попытки отнять руку.

— Гермиона, а вы бы хотели взглянуть на мир за пределами вашей палаты?

Гермиона переводит взгляд с него на пейзаж за окном: там тугие струи дождя пригибают к земле ветви деревьев, а небо изредка разрезают вспышки молний.

— Мне не разрешают покидать свою комнату, — склонив голову набок произносит она, не сводя с него глаз.

— Я уже договорился об этом с целительницей, — отметает возражения Блэк. — Не так ли, мисс Броклхерст?

— Совершенно верно, — спустя непродолжительную паузу отзывается та, сердито поджимая губы.

— Вот видите, как все удачно складывается, — он легко пожимает ладонь Гермионы. — Давайте, вы пока соберете свои вещи, а мы с мисс Броклхерст обсудим все детали.

Гермиона недоверчиво обращается к целительнице.

— Это правда? Я смогу отсюда уехать?

— Да, Гермиона, все именно так.

— Собирайтесь, — поднимается Блэк, — я зайду за вами через десять минут.

— Хорошо, Альтаир, — улыбается Гермиона, и Мэнди впервые видит такую счастливую улыбку на лице своей пациентки.

* * *

— Я должна вас предупредить, мистер Блэк, вы ввязываетесь в опасную авантюру. Без надлежащей медицинской помощи она не сможет прожить и недели. Приступы не поддаются никакой логике или предсказанию. Мы, за все эти годы, так и не смогли прийти к выводу, что же именно провоцирует их. Каждый раз это могло быть что-то совершенно новое, непонятное и вообще не представляющее само по себе никакой угрозы.

— Я услышал вас еще в первый наш разговор, — невозмутимо отзывается он, поворачиваясь к целительнице. — И я не отступлюсь от своего.

— Но… — Мэнди захлебывается словами, не в силах высказать все то, что творится сейчас в ее голове. — Вы можете свести на нет годы кропотливой работы целителей! И все для чего? Чтобы вытянуть ее из четырех стен палаты?

— Это бессмысленный разговор. Я от своего не отступлюсь.

— Мне вас не переубедить, да? — Мэнди тяжело опирается о стол.

— Нет.

— Хорошо, — легкий взмах палочкой — и откуда-то из недр забитого лекарствами и папками шкафа планирует небольшая коробка. — Здесь препараты, при помощи которых можно остановить набирающий обороты приступ. Желательно, чтобы в этот момент рядом находился колдомедик, чтобы контролировать ситуацию. Вы можете мне гарантировать это?

Блэк на секунду задумывается, а потом кивает. Еще одним взмахом палочки она призывает свернутый пергамент.

— Здесь инструкции по тому, как и что необходимо давать. Помните, главное — сохранить очередность вводимых лекарств, иначе это может вызвать очередной приступ, справиться с которым вы будете не в силах.

Он внимательно рассматривает исписанный мелким почерком лист и кладет его внутрь ящичка, наполненного десятками флаконов.

— И последнее, мистер Блэк, если вдруг вам покажется, что ее состояние начало ухудшаться, — Мэнди вздыхает, словно уже смирилась с неизбежным, — не тратьте время зря, привозите ее обратно.

— Надеюсь, этого не произойдет. Благодарю за все, мисс Броклхерст, — Блэк учтиво ей кланяется и выходит за дверь, оставляя Мэнди наедине с терзающими дурными предчувствиями.

* * *

Гермиона ждет его в своей палате, не решаясь выйти в коридор. На кровати стоит собранный саквояж, в котором поместились все те немногочисленные вещи, что окружали ее столько лет. Сказать по правде, Гермиона и сама не помнит, сколько лет она провела в этих стенах. Год? Два? А может и вовсе, пару месяцев? Ей сложно удержать время, и иногда она думает, что оно, как вода, течет сквозь плотно сомкнутые пальцы рук.

Странно, появившийся на пороге гость показался ей привидением из прошлого. И она даже на секунду задохнулась от осознания того факта, что мертвые могут воскреснуть. Неужели, все то, что ей довелось пережить, может повториться вновь? Нет! Чувство быстро нарастающей паники подавил в зародыше мужчина, назвавший совсем не то имя, которое так боялась услышать Гермиона.

«Альтаир Блэк, слышишь, дурочка? Он просто Альтаир Блэк, просто еще один представитель славного рода Блэков, — ей хочется безумно рассмеяться, но она давит в себе поднимающую голову истерику. — Нет ведь ничего страшного, что он так похож на Сириуса, да? Совсем ничего, совпадение».

Он ей мягко улыбается, когда заходит вновь. Синие глаза неотрывно смотрят на неё, словно хотят что-то увидеть, что-то, что глубоко спрятано внутри нее.

«Может быть, он хочет увидеть ее душу? Те остатки, которые раньше были ее душой? — Гермиона тревожно мотает головой, стараясь вытрясти ненужные мысли. — Это всё лишнее, не сейчас».

— Вы готовы?

— Да, мистер…

— Альтаир, просто Альтаир.

— Да, хорошо.

— Магнейус!

С хлопком возникает домовик, кланяется, и тут же исчезает с ее вещами. А Гермионе остается только удивляться тому, насколько непривычно звучит имя домовика.

Она нерешительно протягивает руку за только что принесенным пальто, но Блэк ее опережает — берет его и аккуратно помогает одеться. Его пальцы на мгновение задерживаются на ее плечах, а потом он тянется за серым шарфом. Гермиона внимательно следит за его руками. Ей нравятся длинные пальцы, то изящество, с которым они расправляют складки на шарфе, превращая кусок ткани, падающий с ее плеч, в произведение искусства.

— Замечательно выглядите, Гермиона, — отмечает он, отходя от нее на шаг. — Позволите?

Она нерешительно кладет руку, затянутую в тонкую перчатку, на сгиб его локтя и замирает.

Сегодня ее ждет свобода.

Внизу их ждет машина. Обыкновенная маггловская машина. Темно-серого, почти грифельного оттенка. Гермиона напрягает память, пытаясь вспомнить марку, но не может. Слишком долго она была вдали от мира, породившего её.

Дверь со стороны водителя открывается, и сразу же над их головами возникает большой черный зонт, укрывая от пронизывающих струй дождя. Она благодарно улыбается и садится в услужливо распахнутый салон машины. Блэк тут же усаживается рядом, дверь с тихим шорохом закрывается, отрезая их от бушующей непогоды.

— Френсис, домой, — командует Альтаир, и шофёр послушно кивает, тут же трогаясь с места.

Гермиона немного ошарашенно смотрит на Френсиса, словно до нее только впервые дошло, что её собираются куда-то увезти.

— Простите, — она переводит недоуменный взгляд на своего спутника, — а куда вы меня везёте?

— Домой, — повторяет тот, отряхивая с лацканов пальто случайные капли.

— Домой? — тонкие брови сходятся над переносицей. Ей настолько сильно хотелось вырваться из осточертевшей палаты, что она даже не задумывалась, что же ждёт за привычными светлыми стенами.

— Да, в мой дом.

Гермиона не решается продолжать расспросы и замолкает, уставившись на залитое дождём стекло. Впервые ей хочется узнать что-то о мире, от которого она была отрезана столько времени.

— Мои родители?

Блэк поворачивает к ней голову и некоторое время просто рассматривает, словно взвешивая свои дальнейшие слова.

— Мне очень жаль, Гермиона.

Она кивает, не чувствуя совершенно ничего в том месте, где должно быть сердце. Словно и сама знает, что родителей давно нет на этом свете.

— В вашем доме есть сад?

— Очень большой.

— Я люблю сады.

— Думаю, вам понравится то, что вы увидите, — на его губах появляется обворожительная улыбка знающего себе цену человека. — Недавно мой садовник вывел новый сорт роз. Они называются Victoriae Pretium*.

— У победы очень страшная цена, — бормочет Гермиона себе под нос.

— Не волнуйтесь, у этой Победы даже колючек нет, она совершенно безобидна, — иронизирует Блэк, склоняя голову набок.

Гермиона некоторое время изучает сидящего рядом с ней мужчину. Называть его Альтаиром почему-то тяжело, словно где-то в глубине памяти она помнит совершенно другое имя, которое гораздо больше подходит ему. Его профиль хорошо виден на фоне залитого дождём стекла, словно вырезанный из плотного картона или же нарисованный черной тушью. Черты резкие, можно даже сказать, хищные, сглаживаются невероятной синью глаз, и их цвет будит в Гермионе воспоминания о полночно-синем небе, которое бывает в середине лета. В угольного цвета волосах проглядываются тонкие нити седины, особенно заметные, когда Альтаир Блэк задумчиво склоняет голову набок. Любопытство толкает Гермиону дальше: она прослеживает взглядом ровный нос, опускается к губам и чувствует, как невольно краснеет, стоит только объекту её исследования перехватить направленный на него взгляд.

— Ну как, хорош? — безобидно усмехается он, не отводя глаз. И Гермиона может поклясться, что в их колдовской глубине прячутся насмешливые искорки.

Смущение проходит так же внезапно, как началось, и она гордо вскидывает подбородок, поддерживая его игру:

— Снаружи — идеал, а что внутри пока не ясно.

— Туше, — легко соглашается Альтаир. — Но, думаю, это вы тоже скоро выясните.

— Вы приходитесь родственником Нарциссе Малфой? — спрашивает она, чтобы как-то заполнить паузу, повисшую после его слов.

В памяти мелькают отрывочные воспоминания о красивой женщине с забранными в узел светлыми волосами и строгой серой мантии, отороченной бархатом. Именно такой она запомнилась Гермионе в их последнюю встречу в Визенгамоте.

— Все мы — родственники друг другу, — философски вздыхает Блэк. — Во всех нас течёт одна кровь, несущая по венам искру волшебства, верно?

— Д-да, — немного удивленно протягивает Гермиона. С такой позиции она никогда не задумывалась о своем даре.

— Нарцисса — моя дальняя кузина, как, впрочем, и представители большинства семейств, входящих в священные двадцать восемь, будь они неладны.

— Ваш дом… — переводит она тему, уходя от необходимости что-то отвечать на его слова, — он большой?

Ей невероятно интересно, каким будет место, куда её везут. Не окажется ли она вновь заперта в четырёх стенах, как было до этого? И не поменяла ли одну клетку на другую?

— Моя семья раньше использовала его как летнюю резиденцию, чтобы отдохнуть от многолюдных городов. Думаю, вам там будет уютно.

Блэк замолкает, сосредотачиваясь на размытом пейзаже за окном, и Гермиона тоже погружается в свои мысли. Будет ли дом, в который её везут, сильно отличен от того, что она видела на площади Гриммо?

Дорога занимает много времени. Дождь размеренно барабанит по крыше, серый пейзаж, расцвеченный яркими пятнами смазанной от дождя зелени, мягко убаюкивает, и Гермиона успевает задремать, прислонившись виском к прохладе оконного стекла.

Резкое движение машины вырывает Гермиону из состояния полудремы, и первые пару мгновений она совершенно не может сориентироваться в пространстве: все кажется, что и приход Блэка, и последующая поездка — всего лишь плод измученного воображения. Но вместо прохлады окна под щекой Гермионы бьётся чьё-то сердце, а плечи обнимает тёплая рука. Вздрогнув, она высвобождается и лихорадочно приглаживает волосы, оттягивая момент, когда придётся встретиться с Альтаиром взглядом.

— Я-я… мне жаль, что я задремала, — выдавливает Гермиона.

— Ничего, дорога была длинной, да и шум дождя может усыпить кого угодно.

Альтаир улыбается ей краешком губ, и Гермиона вздыхает, чувствуя, как накатывает облегчение.

Дверь с его стороны открывается, и Блэк легко выходит из машины, принимая из рук Френсиса большой зонт. Он оборачивается и мгновение смотрит на Гермиону, словно решается на следующий шаг, который непременно перевернет его жизнь с ног на голову.

— Добро пожаловать в мой дом, — Блэк протягивает руку, приглашая Гермиону покинуть уютный салон авто и оказаться среди бушующей непогоды.

Гермиона чувствует, как сокращаются на мгновение мышцы, когда она вкладывает свою узкую ладонь в его руку. Шаги Альтаира широкие и размеренные, но ей всё равно приходится чуть ускориться, чтобы не отстать. Зонт надёжно укрывает от косых струй дождя, и Гермионе остаётся только наблюдать, как рябит поверхность луж.

Сложно назвать просто домом величественное строение возрастом не в одну сотню лет. Серые стены, облицованные гранитной кладкой, взмывают на три или четыре этажа — Гермионе не удаётся рассмотреть крышу, ведь для этого надо выйти из-под надежного укрытия зонта. Высокие окна по бокам массивной парадной двери украшены цветными вставками, но из-за пасмурного дня тяжело понять, что изображено на них. Широкие каменные ступени выныривают прямо перед ней, заставляя настороженно замереть. Отголоски воспоминаний рисуют другие такие же потрескавшиеся от времени ступени, по которым ей когда-то пришлось подниматься.

— Гермиона? — осторожно спрашивает Альтаир, склоняясь к ней, чтобы лучше рассмотреть выражение её лица. — Вам нехорошо?

Она слабо качает головой, пытаясь скрыть подкатившую тошноту, и только крепче стискивает его локоть негнущимися пальцами. «Наваждение, всего лишь наваждение», — шепчет она себе, судорожно сжимая шарф.

— Всё в порядке, — ложь привычно срывается с её губ.

Цепкий взгляд ещё минуту держит её в напряжении, а потом Блэк отвлекается на кланяющегося домовика, встречающего их на пороге.

— Хозяин, добро пожаловать.

Она недоуменно смотрит то на склонившегося домовика, одетого в опрятное полотенце; то на невозмутимого Альтаира, замершего на пороге дома; то в огромное зеркало, занимающее всю противоположную стену. И надо сказать, зеркало привлекает Гермиону гораздо сильнее, чем всё остальное, ведь там, в зеркальной глубине, застыла совсем иная она, не та, которую ей доводилось видеть на протяжении долгих дней в оконном стекле.

— Давайте, я вам помогу, — Блэк ловко избавляет её от пальто, небрежно скидывая одежду домовику, и Гермиона выкарабкивается из того отрешенного состояния, в которое её погрузило злополучное стекло.

— Вы не часто здесь бываете? — неожиданно спрашивает она, и, наткнувшись на недоуменный взгляд Альтаира, поясняет. — Домовик вам рад, словно вы редко посещаете этот дом, и ваш зонт — вы прислонили его к стене вместо того, чтобы отдать эльфу, как сделали бы, воспринимай вы его, как некую константу вашей жизни.

— В наблюдательности вам не откажешь, — усмехается он. — Признаю, тут вы меня подловили. Позвольте, я покажу вам дом, — Блэк предлагает ей локоть, и Гермиона, поколебавшись, принимает его, чувствуя, как усталость начинает потихоньку наваливаться на неё.

— Вы не любите здесь бывать?

— Отчего же, здесь тихо и хорошо, особенно в теплое время года, — возражает Альтаир, медленно ведя её по анфиладам комнат первого этажа.

Гермиона краем сознания отмечает убранство помещений, выдержанных в холодных тонах, и они настолько отличны от привычных бежевых стен палаты, что она невольно вздыхает с облегчением: «Не приснилось».

— В доме долгое время никто не жил, и домовики, конечно же, рады возвращению Блэков сюда. Здесь ещё немного неуютно, но это пройдёт, когда жизнь снова забурлит в этих стенах.

— Дома, как люди: не любят одиночества и запустения, — соглашается Гермиона, когда они минуют просторную гостиную с огромным роялем. Нечто столь же грандиозно-великолепное стояло в концертном зале музыкального колледжа, куда мать её водила заниматься музыкой ещё в той, дохогвартской жизни.

— Вы играете? — вопрос срывается автоматически, она даже не успевает хорошенько его обдумать.

— Когда-то давно играл, — чуть подумав, произносит Блэк, поворачивая обратно. — Но в последние лет двадцать я к нему даже не подходил.

— И никогда не было желания вновь коснуться клавиш?

— В моей жизни были желания куда более существенные и необходимые, чем наигрывание мелодий старинных менуэтов.

— Жаль, — вздыхает Гермиона, — я когда-то мечтала стать пианисткой и завоевать весь мир своим талантом.

— И что же вам помешало?

Складывается впечатление, что ему действительно интересен её ответ, а Гермиона улыбается своим воспоминаниям.

— Ко мне прилетела сова.

— Разрушились одни мечты, зато появились другие, — не соглашается Альтаир, и тут же переводит разговор, заметив грусть в глазах идущей рядом Гермионы. — На втором этаже расположены спальни. Я подготовил комнату с видом на сад, думаю, вам должно понравиться.

Гермиона удивленно поднимает голову — когда он успел переговорить с домовиками? Она ведь только в машине обронила, что ей нравятся сады…

— Благодарю, — под её ногами мягко пружинит толстый ковер, которым застелена широкая лестница. Дом погружен в тишину, лишь где-то отдалённо слышится звон посуды — должно быть, домовики вносят последние коррективы.

Второй этаж встречает их огромным панорамным окном, в которое громко тарабанит дождь, безмолвно прося впустить его внутрь. Гермиона запрокидывает голову, чтобы проследить вьющиеся по потолку узоры из чередующихся созвездий. Сознание привычно отмечает знакомые названия: Персей, Кассиопея, Андромеда… Почти как на гобелене на площади Гриммо, 12. Именно там Гермионе впервые довелось увидеть целый звёздный атлас в родословной одной семьи.

— Мои предки видели в этом гораздо больший смысл, — поясняет Альтаир, — нежели я. Для меня это просто традиция, насчитывающая, Мерлин знает, сколько веков. Вот только звёзды не приносят счастья в жизни.

— Профессор Синистра с вами бы не согласилась, — вздыхает Гермиона.

— Профессор Синистра вообще редко с чем соглашалась, — парирует Блэк.

Негромкий смешок вырывается у Гермионы, когда она вспомнила затянутую в темную мантию фигуру профессора Астрономии. Слова Блэка как нельзя более точно охарактеризовали категоричный характер Авроры Синистры, и можно было подумать, что ему лично довелось учиться под её началом. А может, так и было?

— Вы тоже заканчивали Хогвартс?

Гермиона не смотрит на него, сосредоточившись на скатывающихся по оконному стеклу дождевых каплях, поэтому выражение лёгкого замешательства, появившегося на лице Альтаира, остается для неё незамеченным.

— Я был на домашнем обучении, — ровно звучит его голос. — Мои родители посчитали, что домашнее образование будет более эффективным, чем групповые занятия в школе.

— Вот как, — Гермиона удивлённо смотрит на него. — Мне всегда казалось, что здоровая конкуренция позволяет стремиться к большему, а не довольствоваться малым.

— Возможно, вы и правы.

Они неспешно направляются дальше по коридору, минуя высокие двери из тёмного дерева, украшенные резными вставками. Медные ручки блестят в свете газовых ламп, освещающих полутёмный коридор.

— Надеюсь, понравится, — произносит он, останавливаясь перед одной из дверей. — Если вдруг что-то будет вам не по душе, убранство можно с лёгкостью заменить.

— В этом нет необходимости, — отзывается Гермиона, осматривая выделенную ей комнату.

Даже в ненастный день комната полна света: светлые шпалеры покрывают стены, отчего помещение кажется гораздо больше, чем есть на самом деле. Такая же светлая резная мебель расставлена аккуратными группками, не загромождая пространство.

— Если вам вдруг станет холодно, — произносит Блэк, заставляя её сосредоточиться на звуке его голоса, — можно разжечь камин.

Он замолкает, дожидаясь ее реакции, а у Гермионы не хватает слов, чтобы описать, насколько же она рада переменам, произошедшим с ней. Слёзы наворачиваются на глаза, и окружающая обстановка расплывается, заставляя ее невольно ухватиться за руку Блэка в попытке удержаться на ногах.

— Вы, наверное, устали, — неправильно истолковывает Альтаир её состояние. — Думаю, вам стоит отдохнуть перед ужином.

Гермиона собирается было возразить, но внезапная догадка останавливает её порыв: что, если ему тоже надо отдохнуть от её докучливого общества? Может быть, он тоже устал от её немногословных ответов, граничащих с хамством?..

— Вы правы, отдых сейчас был бы весьма кстати, — согласно кивает Гермиона, с сожалением выпуская его руку и пряча дрожащие пальцы в складках платья. — Во сколько мне надо будет спуститься вниз?

— Я обычно ужинаю в семь, — задумчиво рассматривая её, отзывается Блэк. — Если вам вдруг что-то понадобится, не стесняйтесь и зовите Магнейуса, ему приказано исполнять любую вашу просьбу.

— Благодарю, — Гермиона отворачивается от него, направляясь к широкому окну-эркеру. Там под угрюмым серым небом раскинулся огромный сад, и она отчаянно жалеет, что погода мешает выйти и взглянуть на него вблизи.

— Я слышал, что завтра будет солнечно, — словно читает её мысли Альтаир, — думаю, вам определенно стоит наведаться туда.

Гермиона даже не сразу понимает, что он уже несколько минут, как стоит у неё за спиной, наблюдая за каждым движением. И то странное тепло, охватившее её, как она думала, при виде разноцветных пятен сада, связано именно с ним.

— Если пожелаете, я могу показать вам дальнюю беседку у озера. Будучи ребёнком, мне нравилось там бывать.

Гермиона не сводит глаз с неясного отражения Блэка в оконном стекле, анализируя его слова. Хочется согласиться, но врожденная осторожность заставляет тщательно взвешивать каждое своё решение. Что она знает по сути об этом человеке — ничего, если не считать того факта, что по неведомой ей причине, он согласился забрать безумную мисс Грейнджер к себе. Гермиона давно уже не обманывается относительно своего состояния. Но в подобное великодушие со стороны совершенно незнакомого человека она вряд ли поверит, ведь за каждым «благородным» порывом скрывается вполне реальная выгода. И пока она не поймёт, ради чего Альтаир Блэк вытянул ее из Мунго, делать какие бы ни было выводы ещё слишком рано. А значит, остаётся только играть по правилам, внимательно следя за развитием событий… И когда она открывает рот, с её губ срывается вежливое:

— Буду признательна, Альтаир.

Отражение Блэка в окне согласно кивает, и он отступает на шаг назад, чтобы в следующий миг развернуться и покинуть её комнату. И Гермиона остро чувствует холод, скользнувший по спине, когда источник тепла исчез.

— Я со всем разберусь, — нарушает тишину спальни её голос.

А пока ей и вправду не помешает отдохнуть — напряжение, сковывающее её весь день, спадает, стоит Гермионе опустить голову на воздушные подушки. И сама того не замечая, она проваливается в сон.

Гермиона уже не видит, как в комнату осторожно приоткрывается дверь и на пороге замирает Альтаир. Бесшумно он приближается к кровати, присаживаясь в стоящее рядом кресло. Его пальцы дрожат, когда Блэк протягивает руку и невесомо касается волос спящей. Пряди совсем не такие, какими он запомнил их тогда: они кажутся тоньше и более хрупкими, совсем, как и их хозяйка.

Время и болезнь здорово потрудились над её обликом, превратив любознательную, вечно ищущую истину девочку с копной непослушных волос во взрослую, чуть уставшую женщину с заострившимися чертами лица, но по-прежнему яркими карими глазами. Единственным, что ещё осталось в ней от той Гермионы, которую он когда-то знал. И её прикосновения — такие невесомые, едва ощутимые во время их прогулки по дому, словно рядом с ним находился не живой человек из плоти и крови, а всего лишь тень, видение из прошлого и не более — перенести было гораздо сложнее, чем пытку Круциатусом. Ведь той приходит долгожданный конец, когда кажется, что даже кости способны растечься от облегчения, здесь же избавления не предвидится: ни через час, ни через день… ни через несколько лет.

Он тянется ослабить впившийся в горло галстук, но вместо этого с силой зарывается в волосы. Боль заставляет очнуться, прийти в себя от того, что мучает его столько лет. Может быть, теперь он встал на правильный путь и сможет найти выход?

— Я обязательно найду способ вернуть тебе долг, — тихо произносит Блэк, вставая и укрывая Гермиону пледом, лежащим в изножье. — Подожди еще немного.

____________________

*Victoriae Pretium — Цена Победы (лат.)

Уют. Странное ощущение уюта пробивается сквозь сон. Гермиона еще не до конца понимает, откуда появилось это чувство, но ей уже хочется, чтобы оно никогда больше ее не покидало. Веки кажутся отлитыми из свинца. Наверное, поэтому ей так тяжело их поднять, словно где-то глубоко внутри она боится: случившееся — всего лишь сон. Просто сон ее больного рассудка.

«Просто открой глаза», — уговаривает она себя мысленно. — «Хотя бы один».

Чтобы что? Убедиться, что вокруг все осталось неизменным? Грудь сдавливает непонятная тоска по несбывшейся сказке…

— Мисс Грейнджер? — голос домового эльфа заставляет ее резко распахнуть глаза.

Комната залита солнечным светом. Теперь, кажется, даже стены сияют, вторя ясному дню за окном. Косые лучи захватывают краешек ее кровати, отражаясь в полированном дереве, прыгают бликами на начищенных до блеска ручках комода.

— Распахнуть окна, мисс Грейнджер?

— Нет, спасибо, — немного невнятно ото сна бормочет Гермиона. — Я сама.

— Как будет угодно, — склоняет тот ушастую голову. — Завтрак будет подан через полчаса.

— Хорошо, — домовик исчезает, оставив после себя звенящую тишину раннего утра.

Неприметная дверь в углу комнаты ведет в ванную, и стоит ее открыть, как восторженный вздох вырывается из груди Гермионы: самая настоящая ванная расположена у дальней стены с панорамным окном. Гермиона даже не замечает, как оказывается рядом с ней, только пальцы скользят по гладкой белоснежной поверхности. Какое же счастье — иметь возможность принять ванну, понежиться в душистой воде и не бояться ежесекундного окрика дежурной медсестры.

«Вот бы набрать сейчас воды», — сердце замирает от предвкушения, но разум мгновенно гасит любые порывы, взывая к совести. Вряд ли стоит заставлять гостеприимного хозяина ждать в первое же утро.

— Я опробую тебя вечером, — тихо обещает она сама себе и с сожалением в последний раз проводит пальцами по блестящему крану.

В открытые окна проникает по-весеннему свежий воздух, и Гермиона ежится, когда легкое дуновение ветра скользит по коже. Она замирает у гостеприимно распахнутых дверей, ведущих в гардеробную, и на секунду оборачивается в сторону спальни и саквояжа, оставленного вчера у порога комнаты, но любопытство толкает ее вперед. Гермиона осторожно заглядывает в помещение и ахает: комната кажется продолжением спальни. Вдоль стен расставлена точно такая же светлая мебель, множество ящичков, стеллажей и стоек, где ровными рядами лежит или висит одежда, которой у нее никогда не было.

Пальцы дрожат, когда она тянется к светлому шелку блузки. Ткань приятно скользит по коже, оставляя после себя легкий аромат лаванды, и происходящее все больше и больше кажется сном. «Может, стоит себя ущипнуть посильнее, чтобы проснуться?» — мелькает и тут же исчезает мысль, а руки уже тянутся к темной юбке, легко касаются туфель на соседней полке, сплошь заставленной обувью.

— Для кого столько вещей? — она недоумевающе качает головой, исследуя помещение. — Может, мистер Блэк ошибся и поселил меня не в ту комнату?

Трудно представить, что все это великолепие принадлежит ей, Гермионе Грейнджер, у которой в последние годы не было практически ничего своего. Она хмурится, но все же выбирает одежду, стараясь не огорчить того, кто вырвал ее из удушающей атмосферы Мунго. Перед туалетным столиком на мгновение замирает, а затем неуверенно садится на мягкий пуф и принимается расчесывать волосы, закалывая их шпильками, обнаруженными в одном из выдвигающихся ящичков.

— Вот и молодец, — ободряюще шепчет она отражению, которое одновременно и привычное, и непривычное. Словно она впервые за долгие годы очнулась ото сна и все никак не может привыкнуть к новой себе… совсем не той, которую видела столько времени в оконном отражении. — Не стоит заставлять его ждать…

Коридор за дверью пуст, но Гермионе не хочется никого звать, и она решает положиться на память. Панорамное окно в этот раз открывает захватывающий дух вид: раскинувшийся сад утопает в солнечных лучах, а весенние цветы уже вовсю благоухают. Гермиона аккуратно придерживает юбку, спускаясь по лестнице, и все не перестает удивляться окружающему ее месту. Огромный холл так же пустынен, как и все остальные помещения, которые она минует по пути в столовую. Но вместо затаенного страха, в душе Гермионы поселяется позабытое чувство радости от новых открытий. Сколько же здесь всего: замечательных картин, которые ей непременно стоит рассмотреть поближе в иной раз, уютных диванчиков, на которых можно будет почитать книгу, тихих комнат, утопающих в солнечном свете…

Она уже мысленно распределяет время, чтобы ничего не упустить, когда навстречу появляется высокая мужская фигура. Солнце бьет в глаза, мешая ее разглядеть, и Гермиона вначале испуганно замирает, но потом узнает широкий разворот плеч и облегченно вздыхает.

— Доброе утро, мистер Блэк, — фамилия привычно срывается с ее губ, и лишь мгновение спустя она вспоминает — он просил называть его по имени. Но исправляться кажется еще более неудобным, поэтому Гермиона продолжает: — Простите меня за вчерашнее. Я слишком устала и проспала ужин.

Негромкий смех нарушает, как ей чудится, звенящую тишину поместья, когда Альтаир приближается и предлагает ей локоть.

— Пустяки, дел по приезду навалилось столько, что я был бы не самым лучшим собеседником за ужином. Да и дорога вымотала нас обоих.

Гермиона понимает, что это утешительная ложь, но ей все равно становится легче. Последнее, что она бы хотела сделать — это вызвать его недовольство.

— Как спалось? — продолжает он, словно все, что волнует Альтаира в начале девятого утра — ее сон и то, как она провела первую ночь под крышей его дома.

— Замечательно, — улыбка скользит по губам, когда Гермиона понимает, что и правда, впервые за долгие месяцы смогла выспаться без преследующих ее кошмаров. — Никогда еще не чувствовала себя настолько отдохнувшей.

— Я рад. Всегда считал, что атмосфера этого дома действует расслабляюще. Присаживайтесь, — Альтаир отодвигает стул рядом с накрытым на двоих длинным столом, стоящим около выходящих на веранду окон. — Не знаю, что вам больше нравится, поэтому положился на свой вкус.

Гермиона благодарно кивает, окидывая взглядом просторную столовую. Легко представить, как в праздничные дни она полностью заполняется приглашенными, звенит смех и слышатся разговоры, ловко снуют домовики, меняя блюда, а гости поднимают тосты.

— …показать вам, — доносится до нее негромкий голос Альтаира, и она с испугом выныривает из захвативших ее сознание образов. — Думаю, время после завтрака будет подходящим, не находите?

— Д-да, конечно, — как можно увереннее говорит Гермиона, сосредотачиваясь на лице Блэка.

Завтрак они заканчивают в молчании, и когда Гермиона отставляет чашку, Альтаир тут же помогает ей подняться, заботливо придерживая за локоть.

— Фильсби, — негромко зовет он, и домовик тут же оказывается рядом, держа в руках легкий плащ для Гермионы.

— Благодарю, — сдержанно кивает она, когда Альтаир помогает ей одеться. — А вы?

— Не стоит беспокоиться, я нечувствителен к холоду.

Он спокойно улыбается, но за его улыбкой Гермионе чудится какое-то странно-знакомое, щекочущее на задворках памяти легчайшим перышком воспоминание.

Двери веранды распахиваются и выпускают их на улицу, где в ровно подстриженной изгороди вовсю поют невидимые птицы. Раскинувшийся зеленый лабиринт поражает воображение, и Гермиона протягивает руку, прикасаясь к колючим ветвям.

— Осторожно, — предупреждает ее Альтаир, — домовики только недавно привели изгородь в порядок, и вы можете оцарапаться.

— Я так давно не ощущала себя живой, — отзывается она, ведя ладонью по молодой листве. — Мне все кажется, что это только сон. Понимаете?

Гермиона требовательно всматривается в его глаза, пытаясь рассмотреть, что скрывается за их безмятежной синевой. И когда его пальцы легонько сжимают ее руку, она внезапно успокаивается.

— Поверьте, я как никто другой могу понять ваши чувства.

— Да? — Гермиона удивляется, но уже в следующий момент они оказываются у просторной беседки, вынырнувшей из-за поворота изгороди. — До чего же красиво! — восхищенно восклицает она.

— Вы не видели ее летом, когда вокруг все благоухает — настоящее волшебство.

Гермиона отпускает его локоть и устремляется вперед, скользя взглядом по раскинувшейся панораме. Водная гладь уходит далеко в стороны и рябит под порывами резкого ветра, расцвечивая поверхность яркими бликами.

— С наступлением тепла мы всегда ходили сюда купаться, и, знаете, это были лучшие летние дни на моей памяти.

Гермиона запрокидывает голову, вглядываясь в небо: оно высокое и прозрачное, с мягкими пушистыми облаками, лениво плывущими вдаль за горизонт. Ей даже хочется протянуть ладони, чтобы коснуться их воздушных боков, и она без раздумий подается вперед.

— Гермиона! — теплые руки помогают ей удержать равновесие.

— Ох, простите меня, — она осторожно высвобождается, с сожалением поднимая глаза к небу. — Это, наверное, с непривычки у меня немного закружилась голова. Уже все прошло, правда, — убежденно говорит Гермиона, стараясь не встречаться с пытливым взглядом Альтаира.

— Может, вернемся в дом? — предлагает он и, правильно истолковав ее полный сожаления взгляд, добавляет. — Вы совершенно свободны в передвижениях по дому и территории, и можете в любой момент прийти сюда снова.

— Благодарю, — улыбается Гермиона, в последний раз оборачиваясь к озерной глади.

Обратно они не спешат, с удовольствием вдыхая свежий весенний воздух. Ветер треплет волосы Блэка, путает выпавшие из пучка пряди Гермионы, бросая их ей в лицо, хлопочет полами ее плаща, мешая идти.

— У вас прекрасный дом, — завязывает она ничего не значащий разговор, чтобы не идти в молчании. — Ваши родители, наверное, любят отдыхать здесь?

Мышцы Блэка едва ощутимо напрягаются под ее пальцами, и Гермиона внезапно понимает, что, возможно, ее вопрос был не тактичен.

— Мои родители давно умерли, — в голосе Альтаира невозможно услышать эмоций, только простая констатация факта.

— П-простите, — заливается краской Гермиона, отпуская его локоть. — Мне правда очень жаль.

— Не переживайте, все мы рано или поздно уйдем за грань.

«За грань», — что-то откликается в памяти Гермионы на эти два слова. Вспышкой в голове проносятся воспоминания: искры рассыпанного песка на каменном полу, сколотые ступени амфитеатра… и смертельный танец на самом краю, смеющегося смерти в лицо Сириуса Блэка.

— У вас есть библиотека? — ей с трудом удается сохранить спокойствие, и Гермиона пытается перевести разговор на что-то нейтральное, что-то до боли привычное.

— Конечно, — кивает Блэк, — думаю, она вам должна понравиться…

Но стоит переступить порог, как перед ними появляется склоненный домовик.

— Хозяин, срочный вызов через камин, — скрипуче тянет он.

— Сейчас подойду. Извините, — в его глазах искреннее сожаление, — не смогу составить вам компанию.

Гермиона огорченно вздыхает, но Блэк, чутко отслеживающий выражение ее лица, произносит:

— Если позволите, Гермиона, Фильсби проводит вас в библиотеку. Там есть весьма любопытные экземпляры. Знаете, мои родственники были людьми, обладающими весьма обширными интересами.

— Благодарю, — Гермиона еще раз кивает и уходит вслед за домовиком, неспешно углубляющимся в левое крыло. И все то время, пока они не скрываются за широкими дверьми библиотеки, ей кажется, что лопатки покалывает от пристального взгляда чужих глаз.