Письмо в никуда (джен)

Тебя больше нет…

После твоего ухода я разбил к чертям все зеркала. В них — отражение счастья. В зазеркальном мире я неизменно вижу тебя.

Зачем было уходить?..

Зачем? Я не виню в твоём уходе никакие сверхъестественные силы, потому что не верю в них, ты знаешь. Стоило мне тогда, во время битвы, оставить тебя и перейти на защиту другого крыла, и ты умудрился вляпаться в дерьмо и… Впрочем, об этом я говорить не хочу.

Никто меня не понимает.

Никто. Потому что понять меня мог один ты. После двадцати лет моего существования я вдруг понял, что жизнь несправедлива. Мы всегда могли выбраться из любой передряги, особенно если действовали вдвоём, но почему-то некоторых вещей, вроде твоего ухода, не сможет изменить никто. Даже маглы, а они ведь, говорят, мудрёными вещами занимаются. И Гарри тоже не сможет, потому что его особенность всегда вылезать из любого дерьма и оставаться невредимым распространяется на него одного и через воздух не передаётся.

Я сам себе противен.

Если бы ты увидел меня в таком состоянии, я бы получил хорошего пинка под зад. Работа мне теперь не в радость, а желания жить нет вообще. Я и вовсе оставил наш магазин. Представляю, сколько развелось там пыли… И наша квартира, которую мы покинули так внезапно, сбегая под крыло тётушки Мюриэль, всё ещё пустует. Мерлин, когда мы в последний раз там были?

Я устал жить…

А ты бы, думаешь, не устал? И как бы ты вёл себя на моём месте? Неужели не начал бы размазывать сопли и лезть на стенку от чёртового желания сдохнуть? Знаешь, даже если бы ты мог ответить мне утвердительно, я бы тебе всё равно не поверил.

На твоём месте мог быть я?

Войне ведь насрать, кого забирать с собой, правда? Хотя к кому я обращаюсь, если ответить мне теперь может лишь больное воображение, голос в голове — сам не понимаю, твой он или мой собственный. Слышать голоса — плохой признак. Неужто пора ложиться в Мунго?

Я всё ещё верю в тебя…

И буду верить до конца своих дней, когда бы они ни настали. Поверить в то, что тебя больше нет, — значит сдаться, а Уизли никогда не сдаются так просто. Уизли не умеют сдаваться. Не верить в тебя, Фредди, ещё неправильнее и глупее. Ты способен на всё. Я верю даже в то, что ты способен вернуться.

Мне никогда не было настолько больно…

И это, чёрт возьми, теперь никак не изменишь. Почему ты не удосужился подумать о том, что тебе есть ради кого жить? Почему не подумал обо мне, когда лез, как всегда, в самое пекло? Знаешь, вся наша семья с твоим уходом резко постарела. Постарели даже несмышлёныш Ронни и малышка Джинни. Я уж молчу о Перси, который повесил на себя клеймо виноватого в твоей смерти, и о родителях.

Мне больно смотреть на маму…

Потому что отныне она плачет, когда смотрит на меня. А раньше смеялась. Всегда, дракл меня задери, смеялась. Даже когда злилась после нашей очередной выходки, она улыбалась уже через минуту. Я теперь и вовсе перестал приходить домой. Зачем, если один мой вид всем причиняет столько боли? К тому же стоит мне прийти на очередной семейный ужин, как все вокруг принимаются смотреть на меня такими жалобными взглядами, от которых тошнит и хочется утопиться.

Мы любили тебя.

Мы и сейчас тебя любим. И ждём, что скоро ты вернёшься домой, — со своей неизменной хитрой улыбочкой до ушей. Я готов отдать за то, чтобы вновь увидеть тебя, весь мир. Не готов только отдавать свою жизнь. Жизни без тебя нет — это стопроцентный факт. Так что и без меня ты бы вряд ли зажил припеваючи.

Кстати, кое-кому так же плохо, как и мне.

Думаю, тебе интересно было бы узнать, что Гермиона отныне живёт в унылой магловской квартирке, занимается глупой министерской работой и регулярно пропускает семейные ужины в «Норе». Я прихожу к ней иногда, но вряд ли она мне радуется. Я и сам знаю, что Гермиона была бы согласна вернуться в прошлое и заменить тебя мной. Мы с тобой сильно похожи, но она одна всегда видела разницу. Кроме нас самих, Джордана и родителей, разве что. И ведь мама иногда нас путала, а вот Гермиону провести никогда не удавалось! Ты в такие моменты выглядел, как надутый самодовольный павлин, чуть ли не взрывался от переизбытка гордости и… Ты был в кои-то веки влюблён.

А я ревновал…

Ты всегда принадлежал мне одному. Я не помнил ни одной минуты, проведённой врозь, до того момента, пока в нашей жизни не появились девчонки. Но ведь все эти короткие свидания никогда ничего не значили, а разлучались мы максимум на час. Мы так, баловались, развлекались себе и обманывали доверчивых дурочек, а они всё продолжали вешаться нам на шею, словно у них никогда не было мозгов. Только потом всё резко стало серьёзным, и ты молчал.

А вот я никогда от тебя ничего не скрывал.

Не видел в этом смысла. Знал, что ты в любом случае меня поддержишь и поймёшь. Думал ли я о личной жизни? Если честно, то нет. И я представить себе не мог, что мы когда-нибудь разъедемся по разным домам и будем встречаться исключительно на работе. Ты и я — цельная картина. Разве нужно что-то ещё?

Как оказалось, нужно.

Я охренел, когда узнал, что ты начал с ней встречаться. Это же Грейнджер — лохматая заучка, постоянно грозящаяся сдать нас матери. Наверное, тогда всё и началось — после твоего очередного с ней перемирия. Только я не знал, что ты можешь кого-то полюбить. Тем более её. И я, как идиот, не замечал, что ты всё чаще занимаешься неизвестными делами вдали от меня, которые не относятся к нашей работе или друзьям. Даже твои идиотские улыбки, которые выглядели как-то по-новому, меня не смущали. Мне всегда казалось, что если я тебя кому-то и доверю, то Анжелине или Алисии — они ведь друзья. А Гермиона была подругой Гарри и Рона, но никак не нашей. И ты знал, что наш непутёвый братец в неё до одури влюбился, но позволил этому случиться. Хотя Рон и умудрялся ничего не замечать.

А ты всё развлекался.

Однако для тебя это было совсем не развлечение. И не говори мне о том, что ты чувствовал, — всё равно не пойму. Я никогда ни в кого не влюблялся. Не хотел влюбляться, отдавался одному тебе и искренне верил в то, что полюбить кого-то, — то же самое, что изменить тебе. Зачем мне какая-то там любовь, когда у меня есть такой офигенный родной брат, как ты?

Ты хотел её…

Видеть рядом с собой, целовать, держать за руку. Ты хотел, чтобы она всегда была рядом. А рассказал о ней после нашего совместного решения покинуть школу. Просто выпалил, что влюбился, и сразу упрямо заявил, что это не шутка. Наверное, ты решил меня заранее приготовить к тому, что если всё пойдёт хорошо, через несколько лет Гермиона переедет в нашу квартиру. Тогда бы мне пришлось постоянно перемещаться в другую комнату, чтобы не мешать вам, и чувствовать себя одиноким идиотом. А в том, что ты начал бы посвящать ей больше времени, чем мне, я уверен.

Ты даже хотел от неё детей.

Детей, Фредди, детей! Это как надо было прочистить тебе мозги, чтобы ты начал об этом думать? Мы с тобой говорили о жёнах и детях лишь раз — в ту злосчастную ночь ты заявил, что однажды сделаешь Гермионе предложение, а она родит тебе сына — полную твою копию, и лапочку-дочку — такую же заучку, как Грейнджер. А я никогда не думал о том, что однажды у меня появятся дети. Потому что если я стану отцом, у меня появятся обязательства. Куча обязательств, препирательств с женой и детского крика. И зачем мне эта головная боль? Ну уж нет, я не хочу взрослеть.

Ты надо мной смеялся.

Впервые в жизни ты смеялся над тем, что я тебя не понимаю. И не поддерживаю тоже, если ты не знал. Потому что я не верил в серьёзность твоих намерений и в то, что тебя кто-то может любить так же сильно, как всегда любил я.

А она ушла.

То, что Гермиона ни под каким предлогом не откажется от учёбы, ты понимал, но вам хватало вылазок в Хогсмид и периодических встреч в Выручай-комнате. А перед свадьбой Билла и Флёр, когда ты надеялся забрать её к себе, Гермиона заявила, что у неё есть дела. Какие именно, она, конечно же, объяснять тебе не стала. А я тогда наивно и по-свински радовался тому, что Гермиона далеко и не посягает на тебя. Моей жестокости хватало даже на то, чтобы думать, что она изменяет тебе с Роном.

Ты изменился.

Никогда не видел тебя таким взвинченным и психованным. И как ты её отпустил неизвестно куда без объяснений? Война, маглорождённых ловят на каждом шагу, а она ещё и подруга Гарри Поттера! Гермионе грозила огромная опасность, и ты ни черта о ней не знал. От неё не приходило писем, вы ни при каких обстоятельствах не могли встретиться и столько времени провели раздельно. Я думал, что вас это разъединит.

Но вы встретились.

И, как оказалось, чувства за время вынужденного расставания усилились. Я никогда не видел, чтобы ты кого-то так крепко и долго обнимал. И настолько разъярённого Рона никогда не видел тоже — видимо, Гермиона им с Гарри так ничего и не рассказала. Хотя какое вам было дело до всей нашей охреневшей семьи. Я бы так не смог — отпустить тебя на долгое время в неведомые края и постоянно трястись за твои жизнь и безопасность.

А она ведь была там…

С тобой рядом, когда ты уходил. И потом говорила мне, что ты не виноват в этом, что просто так получилось. Только никто ещё не уходил так по-дурацки. Мы не должны были уходить таким образом. Не раздельно, не в двадцать лет и уж точно не при таких тупых обстоятельствах. Да я вообще ожидал от этой битвы чего угодно, но не твоего ухода! Ты всегда любил сюрпризы. Этот — крайне неудачный.

Она скучает по тебе.

Я это знаю. Ведь если Гермиона любит тебя по-настоящему, а так оно и есть, она не может по тебе не скучать. Я бы рад её как-то поддержать, подбодрить тем, что ты вернёшься, но только оттуда, куда ты ушёл, не возвращаются. Поэтому я и не даю ей надежд, не говорю ничего лишнего и стараюсь не попадаться ей на глаза. Когда я вижу Гермиону, моя ноша становится вдвойне тяжелее.

И я скучаю тоже…

Скучаю до такой степени, что пишу тебе письма и сжигаю после собственного прочтения. Я не вижу смысла в жизни, если тебя нет рядом. И я был бы рад твоей женитьбе, счастливому отцовству, даже семейным, и исключительно вашим, вечерам, не включающим в себя моё скромное присутствие, да только этого никогда не будет.

Я никогда не верил в бога…

Но я всегда верил в тебя. Потому что тебя не может не быть. Если есть я, то где-то должен быть и ты. Фред, ты ведь не мог умереть. Ты не должен был умирать.

Ответь мне...