На стекле (гет)

Никогда не кради.

Сегодня это его любимая заповедь. Он живёт, нарушая её ежедневно. С ленцой, опустив пушистые ресницы, напоминающие плотный длинный ковровый ворс, с улыбкой, от которой люди забывают о том, что существует ложь. Каждую секунду он профессионально крадёт ваше доверие.

Когда Драко смотрит на вас, склонив голову и улыбаясь одними стылыми глазами, вы верите ему. Знаете, сколько столетий этим глазам? Семейный лёд в них вечен: они, словно ледяное вино, впитывающее в себя холод прошедших веков, с каждым годом становятся лишь холоднее, подлее. Породистее.

Его порода — порода Малфоев, — это рак. Его не уничтожить. И именно поэтому вы верите.

Верите, когда он протягивает вам бокал яда. Потому что улыбка его говорит: это вино. Отведай.

Верите, когда он подносит к вашему горлу нож. Потому что его взгляд говорит: всё в порядке. Это всего лишь смерть.

Верите, когда он проклинает вас. Когда вы получаете Аваду между лопаток, когда вас выворачивает наизнанку пылающий кроваво-алым огнём Круциатус, вы верите. Потому что его спокойствие говорит: ты заслужил это. Теперь всё будет в порядке.

Для этого не нужна магия. Понимаете? Для того, чтобы быть обманутым, обворованным, распятым на дыбе — уже есть вы и есть он. Этого достаточно.

Вы понимаете?

Никогда не кради.

Гермиона чувствует, что её обчищают каждый раз, когда их взгляды пересекаются. До последнего галлеона, до последнего кната. До последней привычной маски. Всё, что оставляет Драко, мазнув по вашему лицу взглядом — это ваши мысли. Он спутывает их в растрёпанные клубки, но оставляет.

Благодарите. Довольствуйтесь. Остальное вам больше не принадлежит.

Никогда не пытайся ускорить бег времени.

Потому что так оно ползёт ещё медленнее.

Гермиона наблюдает сквозь подёрнутое призрачной дымкой заклятия стекло Министерского Зала для допросов за тем, как этот самодовольный, гнусный человек обходит вальяжным полукругом девушку, застывшую в деревянном кресле с ровной спинкой и ровными подлокотниками. Гермиона наблюдает, как фигура Малфоя движется в полутьме, скрадывается густым мраком, когда отходит немного дальше от стекла. Так, что видны лишь белоснежные волосы — она может поклясться, что они стали ещё белее, чем у вшивого в своём аристократизме школьника, гадкого задиры с нелепой худощавой фигурой, которому когда-то она едва не сломала нос.

Гермионе кажется, что это больше не цвет льняных колосьев. Гермионе кажется, что в свои двадцать три у Малфоя абсолютно каждая из этих вычурных гладких прядей измазана сединой.

Гермиона переводит взгляд на Кингсли — он стоит рядом, оперевшись широкими ладонями о столешницу, и не отрывает глаз от пустого зала за наблюдательным стеклом.

“Прекрасная работа”, бормочет он. “Только посмотри — она всё выкладывает”, бормочет. Гермиона не отвечает — ответ не нужен.

Кингсли восхищён. Он восхищён каждую секунду этого ублюдка Малфоя. Каждую секунду Малфой делает это — крадёт у Гермионы её начальство, её положение, её авторитет, её скептицизм, чёрт возьми!

Делает это так легко, что хочется топать ногами и кричать — открыть глаза всем этим наивным людям. Вам лгут, лгут, лгут! Но она просто стоит и смотрит, как Малфой наклоняется к лицу девушки и улыбается. Он улыбается так, как улыбаются маленьким детям. Эта улыбка считывает её, как маггловский сканер. Эта улыбка поит её Веритасерумом. Эта улыбка приковывает взгляд и замораживает его на себе.

И она верит.

Гермиона уже десятую минуту яростно ненавидит Малфоя, и каждая из них тянется сквозь неё, как чёртово заточенное лезвие. А ему никогда не нужно больше десяти минут.

Ещё сорок четыре секунды — и он покидает зал. Гермиона заставляет себя смотреть на то, как девушку поднимают и выводят трое волшебников. Четвёртый просматривает свои записи, которые делались во время допроса. Блестящего, наргл его раздери, допроса!

Гермиона смотрит на пустое кресло, до боли выпрямив спину, когда дверь в наблюдательную комнату открывается и Кингсли с восторженным возгласом спешит пожать руку своему главному Лжецу и Вору.

Ещё немного, и ей придётся принимать магические психотропы. Ещё немного — и у неё начнётся депрессия из-за всего этого. Она до смерти боится попасть под влияние Малфоя. Это как тонущий в болоте человек. Он ищет ветку и пытается выбраться, пока трясина не всасывает его в себя.

Её уже затянуло по самую шею.

Гермиона смотрит на пустое кресло, когда Кингсли выскакивает из комнаты за добытыми сведениями. Голос Малфоя — это немой ядерный взрыв в её груди.

— Понравилось?

— Понятия не имею, о чём ты.

Драко усмехается. У него кружится голова и хочется присесть за этот призывно отодвинутый стул у стола, но он лишь складывает руки на груди и упирается лопатками в каменную стену справа от двери.

Он истощён. Иногда так бывает, когда он принимает слишком малую дозу зелья, или же когда огневиски после беспокойной ночи всё ещё жужжит огромным жирным шершнем в голове. Сегодня это и то, и другое.

— Ты знаешь, о чём я, Грейнджер. Эта девка. Я оприходовал её за пару минут.

Он видит, как морщится её нос.

Высокоморальная Грейнджер. Лучшая Грейнджер. Ядовитая и недовольная Грейнджер.

— Будет, чем похвастаться перед друзьями. В кои-то веки. — Она не отворачивается от стекла, как будто приклеилась.

Она не знает, что у него почти не осталось друзей.

Если бы у Драко было немного больше сил, он мог бы ответить что-нибудь язвительное, ехидное, ироничное. Но он просто закрывает глаза. Смотрит в темноту под своими веками и ловит медленно вспухающие круги желтоватого цвета под ними.

— Ты всё ещё не хочешь поделиться со мной, приятель?

— Забини, не заливай. Дай мне пару флаконов и возьми деньги. Разговор по душам мне сейчас ни к чему.

— Он тебе всегда ни к чему, но я напомню — ты катишься по скользкой дорожке, Малфой. С каждым приёмом зелья всё быстрее и быстрее. Моргнуть не успеешь, как окажешься на дне.

— Я на дне с того момента, как мы закончили школу, Блейз. Хватит таращиться, ради Годрика. Дай мне чёртово зелье и я уйду.

— Кто твой якорь, Малфой? На кого не действует магия этого зелья?

— ...

— Малфой, чёрт тебя дери! Это чёрная магия, это не долбаный Феликс Фелицис, здесь всё куда сложнее и сильнее. Ты четвёртый год принимаешь это дерьмо, я не поверю, чтобы четыре года подряд у тебя была эмоциональная связь с кем-то из твоих многочисленных ведьм, Мерлин!

— Связь куда дольше, чем четыре года, — горечь в своих словах уже не пугает Драко.

— Господи. Да я просто переживаю за тебя, дружище. Если ты потеряешь свой якорь, эта штука сожрёт тебя. Я работаю в Мунго, помнишь? Я видел этих ребят, которые сидят на этой дури. Сидели, пока у них крышу не сорвало.

— Я убил некоторых из них. Я работаю палачом в Министерстве, помнишь?

Три стеклянных флакона со светящимся красноватым зельем со стуком опускаются на стол. В глазах Забини что-то, отдалённо напоминающее страх. Или просто кажется.

— Прости, друг, но я скажу. Твой отец не стоит этого.

— Чего? — спокойно спрашивает Драко, пряча флаконы в карман мантии. — Я делаю это не ради него.

— Начал-то, потому что побоялся разочаровать.

— Сейчас я делаю это не ради него, — терпеливо исправляется он.

— Просто скажи, что уверен в своём якоре. Что он никуда не исчезнет. Что ты не слетишь с катушек и завяжешь с этим.

— Да.

— Драко... Кто бы ни была эта девушка, просто, ну... скажи ей. Она — твой путь назад. Если ты решишь закончить с этой гадостью. Только на неё не действует...

— Спасибо, Забини. Я заскочу ещё.

Гермиона смотрит на пустое кресло, когда Малфой делает несколько плавных шагов к ней. Он движется осторожно, почти хищно. И боковое зрение рисует ей высокую, объятую чёрной мантией, фигуру и бельмо белоснежных волос. Бельмо в её сознании и здравомыслии.

Она не понимает его. Не понимает.

— Ты лжёшь им, — шепчет она.

Это не беспомощный шёпот. Он громкий и злой.

— Я знаю, — шепчет Драко в ответ. В его голосе лишь ирония и притворное сожаление. — Я знаю, Грейнджер.

У неё начинает болеть позвонок. Она смотрит на пустое кресло так яростно, что колет за ушами.

— Я пока не представляю, что это, но не смей применять своё... гнусное внушение на мне.

“На тебя это никогда не подействует, как бы я этого не хотел.

Никогда, Грейнджер”.

Драко ведёт взглядом по бледному профилю, на который бросает синие тени зачарованная дымка стекла. Тонкие грифели ресниц загнуты кверху. Волосы аккуратно уложены в узел на затылке — о школьных временах напоминают лишь несколько непослушных выбившихся прядей плавными тугими кольцами застывшие около ушей.

— Советую тебе смириться с тем, что не все первые места будет занимать твоё имя.

— Я не стремлюсь к лидерству, — чеканят её губы. — В отличие от некоторых.

Ему хочется рассмеяться, но он всего лишь смотрит на её рот. Он понимает, что каждый из их разговоров начинается ничем и ничем же заканчивается. Дольше, чем четыре года. Куда дольше.

— Я узнаю твой секрет, Малфой. Даже не надейся, что я позволю тебе... позволю... делать из всех дураков.

— Дураков? Мне это не нужно.

— А что тогда?

“Ничего”.

Он молчит.

Его жизни больше не существует. Безликая тень, словно вместе с уродливой меткой несколько лет назад его тело покинул и огромный кусок его души. Словно он, идиот, надеялся, что что-то большое, и светлое, и запретное в его душе спасёт от падения. Словно это чувство внутри, которое он поклялся не называть вслух, словно оно могло остановить его. Удержать от падения.

Всё в заднице, Грейнджер. Всё, что касается меня — всё это в заднице. И это даже не факт. Это правило, которое скрежещет на зубах, когда я пытаюсь... хотя бы что-то. Пытаюсь протянуть руку и коснуться твоих волос. Пытаюсь заговорить.

Пытаюсь не провалиться под лёд. Даже сейчас.

Ты стоишь на твёрдой земле, а я — на тонком стекле с паутиной трещин.

Разница в том, что ты не упадёшь. А подо мной — бездна. И я в ужасе.

В ужасе от того, что ты держишь мою руку.

Гермиона смотрит на пустое кресло, когда Драко выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь.

* * *

Он свинчивает крышку флакона и смотрит на красный дымок, тут же заструившийся из узкого горлышка. Наклоняется и втягивает его носом, прикрывая глаза.

У этой дряни нет запаха.

Зажать пальцем. Перевернуть. Слегка тряхнуть и тут же поставить на полку, плотно закрутить. Красная капля на подушечке пальца, как кровяная брызга. Драко смотрит на неё, словно в ней есть кусочек от Бога. От самого Мерлина.

Что-то внутри подсказывает, что это, скорее, Дьявол. Его практически можно увидеть. Его клыкастую улыбающуюся пасть и кручёные рога.

Он ждёт.

Драко приоткрывает рот и втирает каплю зелья в десну над клыком. Проводит там языком.

У этой дряни нет вкуса.

Одной капли хватает на сутки. Драко торопливо захлопывает дверь в ванную и бредёт к креслу. Рушится в него. Закрывает глаза. Действие ощущается мгновенно.

Сегодня это снова Грейнджер.

Он даже не успевает выдохнуть проклятье. Или благословение. Каждый вечер он видит либо Грейнджер, либо ад.

Он стоит на хрустящем стекле и держит её за руку. Внизу — огонь. И всё, что отделяет от него — это россыпь трещин, змеящихся всё дальше из-под подошв его туфель. Страшно сделать хотя бы один вдох. Страшно, что ты полетишь вниз, вместе с дождём осколков, потянешь её за собой, единственную, пожалуй, кто мог бы посоревноваться с ним в желании доказать свою пригодность.

Стекло трескается очень быстро.

Драко смотрит в её спокойные глаза. Она держит его руку.

Всё, что ему нужно — замереть, застыть. Сохранить этот момент. Всё, что ему нужно.

Он растворяется в мелькающих перед глазами образах. Первый час после употребления зелья всегда так. Стенки мозга будто вспухают и зудят, подкидывая картинки, в которых — Грейнджер. Неясно — откуда. Неясно — зачем. Потому что время останавливается.

Вот она кружится на месте, озорно поглядывая через плечо. Тянет к Драко руки и смеётся, запрокидывая голову. Её неправильные волосы развеваются на неощутимом ветру, её мантия закручивается вокруг ног.

Вот она обнимает его, запрыгивает, обхватывая руками за шею и подгибает ноги так, что практически сносит с места. И теперь смеются они оба, едва не падая на землю, которой нет. Есть только они вдвоём.

И это не романтика. Это тьма. Тьма вокруг.

Из которой выныривает новый образ: Грейнджер выгибается, откидываясь назад. Её волосы касаются его ног, и это было бы щекотно, если бы все ощущения не собрались тугим клубком змей в паху. Они движутся навстречу друг другу, он скользит ладонями по её бёдрам и сжимает талию пальцами, чувствуя непрекращающееся движение. Грейнджер сжимает его запястья и громко выдыхает, напрягаясь всё сильнее с каждым толчком.

В его фантазиях она никогда не стонет. Ей это не пойдёт.

А вокруг по-прежнему тьма. Драко мечтает остаться в ней навечно. Продать ей свою душу, наплевать на мир, в котором он — такой идеальный. В котором он — подсевший на чёрную магию неудачник в маске любимца судьбы. Везунчика. Баловня фортуны. Зависимого урода. Он может иметь всё, что захочет. Кроме одного. Кроме одной. Драко медленно отключается.

Фиксация новой заповеди в сознании почти болезненна.

Никогда, к чёртовой матери, не пытайся остановить время.

Оно только полетит ещё быстрее. Потому что времени плевать, понимаете?

Вы понимаете?