Между небом и землей (гет)

И снизу лед, и сверху — маюсь между.

Где же этот чертов тоннель? Ведь он обязательно должен быть? Как же без него. Яркий солнечный свет и вперед. Смотрю откуда-то сверху на свое тело. Интересно, как потеря души сказывается на общем самочувствии организма? Ссохшийся труп, землистого цвета, с постоянно мокнущими повязками на шее. Кто там прислушивается? Бьется? Да ладно вам, мисс Грейнджер. Там уже ничего нет. И меня — нет. Только сейчас дошло: почему это я решил, что заслуживаю света? А туда, вниз, как забирают?

Хогвартс. От него мало что осталось. Судя по тому, что командует парадом измученная Минерва, мы все-таки победили. Мы? А кто для меня эти «мы»? Всю жизнь меня швыряет из стороны в сторону, как маятник. Вправо — влево, любовь — ненависть, дружба — предательство, тьма — свет... Долг. Он все объединяет. Отправная точка. Источник вдохновения. Чтобы жить дальше. Я же раздал все свои долги, да? Так какого черта? Я больше не хочу. Я устал. Мне глубоко наплевать на всю эту беготню там, внизу.

Я снова вернулся к телу. Это ведь уже не я? Лишь оболочка, что когда-то была профессором зельеварения. Северусом Снейпом. Сколько оно уже здесь лежит? Соседние кровати пусты. И оно — в углу, закрытом ширмами. Грейнджер чего-то там бормочет. Она стала сиделкой? Вот уж замечательная карьера для подружки Поттера. Бедный мальчишка. Надеюсь, его тоннель открылся сразу.

И долго мне вот так летать? Даже для привидений Хогвартса я лишь пустое место. Ау! Мои бренные останки, в которых еще теплится искра жизни, притягивают меня словно магнит. Якорь. Когда ж сдохну-то, а? Грейнджер капает на синеватые губы зелье из флакона. Чего ж вам все неймется? Оставьте меня, наконец, в покое. Каждые три часа. По расписанию. Эта активистка даже спит на соседней кровати. И будильник заводит. Губы в ниточку, жирные, давно не мытые волосы в пучок, взгляд колючий в одну точку. Уходит иногда. Трудится. Восточная стена замка уже почти восстановлена. Наплевать.

Даже не знал, что я такой живучий. Как отключается этот чертов будильник? Встала. Шатается, как привидение. Космы распустила. Что за дрянь она в меня вливает? Не-на-ви-жу. Нет — плевать! Уже куда-нибудь отсюда. Чего она там слушает, прижавшись к чахлой груди? Да оно там все уже скоро все разлагаться начнет. Бьется. Если эта малолетняя извращенка сейчас начнет делать то, о чем я думаю... не трогайте меня! И там — тоже! На себя посмотри! Вот молодежь пошла! Не могу это видеть. Водные процедуры — это не для слабонервных.

Минерва пишет. Пиши-пиши.

Мадам Помфри! Наконец-то! Объясните ей, что я уже давно умер! Нельзя же так надо мной издеваться! Бедная девочка? Это она-то — бедная? Три капли. Каждые три часа. Да меня там уже нет давно! Только глупое сердце все еще рефлекторно гонит кровь по сосудам, привязывая меня к этому склепу... Есть ли жизнь после смерти? Да жизни и во время жизни нет. Существование. На грани.

Плевать. Плеватьплеватьплевать! Задерите головы и увидите, как я плюю на вас сверху! Вы слышите? Мне все равно! Мне все равно на ваши разговоры у камина в учительской. Мне плевать на тех, кто умер и кто жив! Я не хочу этого знать! Я умер! Нет меня! Нет! Слышите!?

Она возвращается в больничное крыло. И тянет меня за собой, как овцу на заклание. На веревочке. Тоньше волоса. Крепкой словно стальной трос. Ну как же! Пора давать зелье. Интересно, чего она добивается? Вот оно очнется. А меня там нет. И не будет, потому что я не хочу. Не хочу все снова. Туда-сюда. И никто не ждет. Ни там, ни здесь. Похоже и сейчас все повторяется. Ни вверх, ни вниз... Никто не ждет. Что, даже зажарить Северуса Снейпа на сковородке желания нет? А? А!?

Сколько я уже здесь? Грейнджер. Поттер. Поттер жив? Вот так... вот так...

Ее кожа бледная, почти серая от недостатка солнечного света. Тусклые волосы и выцветшие глаза. Мантия болтается как на вешалке. Три капли. Каждые три часа.

— Отпусти его.

Рука Гарри опустилась на костлявое плечо. Гермиона замерла, не донеся флакон с мутной жидкостью до сомкнутых губ профессора, недвижимо лежащего на кровати. Его тело, обтянутое сморщенной кожей, практически не проступает под одеялом. Волосы поредели, открывая высокий лоб с залысинами на висках, глазницы ввалились, а черты лица заострились. Казалось, еще немного и он рассыплется прахом, словно мумия из вскрытого саркофага.

— Отпусти его... — Гарри сжал ее пальцы с флаконом. — Посмотри на меня. Он уже ушел.

— Не могу...

Три капли упали на тонкие губы.

— Каждый мужчина должен посадить дерево, построить дом, вырастить сына...

— Тебе нужна помощь, Гермиона.

— Я справлюсь...

Ненормальная. Она ненормальная. Поппи, стоящая в дверях палаты, вытирает слезу и уходит. Куда ж ты... Одного здравого смысла Поттера здесь не хватит. Остановите ее, вы должны. Вы обязаны. Глупая маленькая девочка. Откуда только взяла весь этот бред? Я никому и ничего больше не должен. И никогда не буду. Я в жизни был должен только одному человеку, а теперь все мои счета перед ней погашены. Надеюсь. Вечность — это так долго. Жизнь как искупление и смерть, как освобождение?

Дом... Моя лачуга в Тупике прядильщиков, доставшаяся мне от отца, явно не тянет на это громкое название. Возвращаясь туда из года в год, я так и не чувствовал ничего, кроме сырости стен, что заставляла передергиваться и с отвращением сдирать очередной кусок разлохматившихся обоев. Серость и убогость.

Дерево. Анчар. Сесть под ним и вдохнуть полной грудью, обнимая сочащийся ствол. Прорасти корнями, компостом стать. Чтоб один. Всегда. Зачем? Сад? Цветущий и вечнозеленый? Для кого? Птички и бабочки? А тут я... с анчаром.

Сын... я тоже сын. Был. Дети. Ха-ха-ха... ха... Поттер мог бы быть моим... Да. Какая злая ирония — всю жизнь защищать ребенка любимой женщины и врага. Единственной женщины, от которой я бы хотел иметь детей. До корчей, до судорог и тошноты. Жизнь прошла. Кончилась. Испарилась. Просочилась сквозь пальцы. А она была? Где? Когда? Что там осталось? Позади? Что там напишут на могильном камне? Северус Снейп. Профессор Северус Тобиас Снейп. Зельевар. Зельевар. Член Ордена Феникса. Пожиратель Смерти. Убийца. Предатель. Двойной агент. Напишут? Черта с два. И накроет меня эта плита, прихлопнет и утрамбует, чтоб не вырвался. И чокнутая Грейнджер сядет и будет смотреть сухими глазами. А потом встанет, унесет с собой ветер и растворится в мире, чтобы упустить свою жизнь. Глупая. И что останется?

Что вы смотрите на меня, Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, словно видите? До сих пор считаете, что вам подвластно все? Успокойтесь, вы — портрет. Подмигивающий, вечно лопающий сладости портрет. Директор школы чародейства и волшебства, кавалер ордена Мерлина первой степени, уважаемый чародей, открывший двенадцать способов применения крови дракона, член Визенгамота и прочее, и прочее. Не смешите меня, Альбус, я не ем эту дрянь, тем более нарисованную.

Это Чистилище. Они не могут выбрать. Я устал... Время растворилось в смене дня и ночи. Вчера, сегодня, завтра... Бесконечные коридоры Хогвартса, поиски выхода. И возвращение. К ней. Той, что держит. Три капли. Каждые три часа. Она сидит и смотрит на меня. На него. На труп. С бесконечно мокнущими повязками на шее. Раны сочатся гноем, отравляя все вокруг миазмами смерти. Она уже даже не морщится. Движения замедленные, словно сквозь толщу воды. Я считал вас умнее, мисс Грейнджер. Три капли. Каждые три часа.

Спутанные каштановые волосы развеваются на ветру. На Астрономической башне всегда холодно. Она кутается в плащ, встает на полуразвалившиеся каменные перила, закрывает глаза и подставляет лицо полной луне. Она почти красива сейчас, купающаяся в серебристом потоке, льющемся с неба, что разглаживает морщины, смывает усталость, стирает воспоминания, смягчает черты лица и дарует легкость. Еще шаг, она откроет сияющие звездами глаза, вдохнет полной грудью, расправит крылья и полетит... еще шаг... Свобода?

Почему я не могу зажмуриться?

Вот он, мой тоннель. Не солнечный. Лунный. Ночной. Зовущий. Я не могу остаться? Мне не дано удержать ее полет? Потому что три капли. Каждые три часа. Всегда. До конца.

Резкий звон, закладывающий уши. Рывок. Удар. Что за черт? Невыносимо яркий свет ослепляет. Ее испуганное лицо склоняется надо мной. Сухие губы дрожат и шепчут что-то неразборчивое. Флакон с зельем падает из трясущихся рук в складки одеяла, и она судорожно пытается его нащупать, не отрывая взгляда от моих глаз, боясь порвать, упустить... Три капли. Каждые три часа.

— Сейчас, сейчас... — доносится издалека. — Сейчас...

Она не может его найти. Рвет застежки плаща, отбрасывает его в сторону. В сердцах перетряхивает одеяло, шаря пальцами по простыням. Стекло флакона холодит мою ладонь. Три капли. Она опускается на колени, утыкается лбом в матрас, и плечи ее тихонько вздрагивают. Хочу протянуть руку, коснуться мерзкого пучка и сказать ей, какая же она чокнутая. Ненормальная. Глупая...

Из горла вырывается жалкий хрип. Каждая клеточка тела нестерпимо ноет, словно его провернули через мясорубку. Шея горит огнем, а в глазах темнеет. Но это уже не важно. Я снова вижу ее лицо, залитое слезами.

«Прекратите реветь, мисс Грейнджер! Устроили тут всемирный потоп! Можно подумать, вам больше нечем заняться! И что вы там говорили о выращивании деревьев?»

Нет, это я скажу позже. Потом. Может быть. Наверное. Она дождется, я знаю. А сейчас — спать. Слушать ее шепот, чувствовать прохладную ладонь на щеке и ощущать горечь лекарства. Три капли. Каждые три часа.