Когда наступит воскресенье (джен)

Утро было пропитано сыростью: весь прошлый день и всю ночь накрапывал мелкий дождь, и теперь повсюду — на тускло-зеленых листьях, на каменных вазонах с давно увядшими цветами и на печальных, тонущих в прошлогодней осенней листве скульптурах — дрожали капельки влаги. Небольшие лужицы собрались на ступенях, ведущих от дверей дома, и на широкой мощеной дороге, что тянулась меж обступающих ее старых буков к черным чугунным воротам Малфой-мэнора. В лужах отражалось серое, еще не посветлевшее небо.

Скорпиус, подпрыгивая на каждой ступеньке, спустился от высоких двустворчатых дверей дома на дорогу и огляделся. По парку гулял ветер. Деревья, словно нехотя покоряясь ему, клонились и вздыхали, отчего парк наполнялся причудливой игрой света и тени, и полумрак вокруг то сгущался до зеленой бархатной тьмы, то становился совсем прозрачным, пронизанным тусклыми лучиками подернутого облаками солнца. Под слепыми взглядами скульптур Скорпиус сделал несколько шагов вперед, касаясь пальцами их влажных мраморных ступней; когда Скорпиус посмотрел на свои руки, то обнаружил, что кончики пальцев стали серыми от мокрой грязи, в которую после дождя превратилась пыль. «Темный Лорд заколдовал всех этих людей, — сказал Скорпиус, глядя на застывшие мраморные лица, — и теперь они плачут грязью». С крон деревьев над его головой срывались капли — казалось, идет дождь.

Скорпиус обхватил себя руками. Он все еще был одет в форменную школьную рубашку с коротким рукавом, в которой приехал из Хогвартса, и теперь чувствовал, что начинает мерзнуть. Чтобы немного согреться, он зашагал быстрее, но вскоре остановился, заметив узкую, вымощенную разноцветными выпуклыми камешками дорожку, мелькнувшую в просвете между буками. «Это тайная тропа лесного народца, — сказал себе Скорпиус, разглядывая дорожку, — наверное, она ведет к волшебному городу». Дорожка вилась в буйно разросшейся сорной траве — высокой, почти по пояс Скорпиусу — и исчезала за кустами рододендронов. Скорпиус вытянул руки и двинулся по ней, чувствуя, как стебли сорняков щекочут ладони.

Пробравшись через пышно расцветшие кусты рододендронов, Скорпиус остановился. Ветер налетел вновь, пригибая непокорные деревья, и в парке воцарился густой сумрак. Скорпиус ощутил сильный запах пряных трав, цветов и ежевики. «Мы вступили во владения лесного народца, — торжественно возвестил он своим спутникам. — Теперь мы должны быть настороже», — и, приложив палец к губам, пригнулся, словно кто-то мог следить за ним из-за листвы.

Какое-то время он сидел так, прислушиваясь к тихим шорохам, наполняющим парк, но наконец, сделав знак своим невидимым сообщникам не двигаться, осторожно повернул голову и посмотрел через плечо на мрачное, серое в туманном утреннем свете пятно Малфой-мэнора. Мэнор словно бы нависал над всем вокруг — над парком с заросшими полынью дорожками и печальными скульптурами, над чугунной оградой, даже над низким пасмурным небом — будто бы желал подмять всех и вся под себя. Неприветливый, кажущийся заброшенным, этот дом был первым, что увидел Скорпиус, когда вместе с отцом ступил за ворота, и даже здесь, в парке, Скорпиус ощущал его угрюмое присутствие. «Темный Лорд правит, одинокий, из своей неприступной черной крепости, — прошептал Скорпиус. — Он ищет нас и не может найти, потому что его взгляд не проникает сквозь завесу чар лесного народца».

В листве раздался тихий свист — подняв голову, Скорпиус увидел невзрачную бурую птичку: птичка беспрестанно поворачивала голову, взглядывая на него то одним, то другим черным блестящим глазом. Скорпиус улыбнулся. Птичка сидела совсем рядом, на тонкой, красиво изогнутой ветке, и, казалось, совсем не боялась человека. Время от времени она раскрывала клювик и издавала торопливый прищелкивающий свист.

— Ты что-то хочешь мне сказать? — спросил Скорпиус. — Ты посланник лесного народца? — он сделал вид, что внимательно вслушивается в свист. — Да… Да… Я понял…

Скорпиус протянул руку, и птичка, захлопав крыльями, сорвалась с ветки и взлетела под самые кроны деревьев. Скорпиус вскочил на ноги и бросился за ней. «Она покажет нам путь! — крикнул он своим невидимым спутникам на бегу. — Она приведет нас… — Скорпиус замедлил бег, придумывая, куда может привести «посланник лесного народца», — …приведет в тайный город, где Темный Лорд никогда нас не найдет!». Он рассмеялся собственной выдумке и побежал дальше; птичка давно уже пропала из виду, но Скорпиус бежал и бежал по скользким камешкам заросшей полынью дорожки, пока она, нырнув в высокие заросли чертополоха, не исчезла. Скорпиус остановился. Ему не хотелось лезть в чертополох, но любопытство было слишком велико, и он, осторожно раздвигая толстые стебли, начал пробираться вперед.

Но за чертополохом дорожка кончалась — вернее, тонула в густой сорной траве, осыпающейся сухими семенами при каждом прикосновении. Скорпиусу пришлось низко нагнуться, высматривая в серо-зеленой дымке сорняков разноцветные камешки дорожки. «Опытный следопыт, — сказал он менторским тоном, — отыщет дорогу даже в зарослях… зарослях непойми-чего». «Не бывает такого растения — непойми-чего», — тут же возразил он сам себе, подражая голосу своей одноклассницы-всезнайки. «Нет, бывает. Это латинское название: Непоймиус Чегоус, — Скорпиус ударил ребром ладони по колоскам сорняков, сбивая на землю мелкие черные семена. — Оно очень ядовитое. Если мы не поторопимся, то заснем здесь навеки!». Он пошел быстрее и через некоторое время понял, что дорожка исчезла окончательно.

Вокруг темнели увядшие ирисы; Скорпиус протянул руку и задумчиво потер в пальцах сухой фиолетовый лепесток. Сумрак вновь сменился бликами тусклого солнечного света, и лиственный покров над головой стал совсем прозрачным — настолько, что можно было ясно увидеть темные прожилки на листьях. Сильно запахло медвяным ароматом диких цветов. В листве закричала птица — уже другая, с хриплым и скрипучим голосом. Совсем рядом со Скорпиусом, прямо перед его лицом, блестела невесомая нить паутины — он подул на нее, и паутинка взметнулась в воздух, то вспыхивая солнечным светом, то полностью растворяясь в расцвеченном зеленью сумраке. Где-то неподалеку раздался тихий мелодичный звон.

Скорпиус прислушался. Деревья и травы зашелестели под дыханием ветра, и вместе с ним вновь зазвучал тихий звон, вплетаясь в звуки парка какой-то особенной, печальной и взволнованной нотой. Скорпиус повернулся, пытаясь понять, откуда этот звон доносится. «Вы тоже это слышите?» — шепотом спросил он своих спутников. Один из них — тот, чей голос странно напоминал голос одноклассницы-всезнайки — хмыкнул: «Вот еще! Это всё твои глупые фантазии!». Скорпиус шикнул. Вокруг опять потемнело, и заросли трав превратились в расплывчатые серо-зеленые пятна. «Звук идет оттуда», — прошептал Скорпиус; он сошел с дорожки и стал пробираться через давно не стриженые кусты, которые прежде, должно быть, составляли небольшой лабиринт. Влажная земля под ногами была бугристой и скользкой; Скорпиус то и дело запинался или проваливался в ямки. «Остановись! — сказал его скептически настроенный сообщник. — Ты заблудишься и погибнешь! А еще испачкаешь брюки и ботинки». Скорпиус хотел было придумать, что скажет другой его спутник, но в этот момент подошел к кусту шиповника, преграждающему путь, и замешкался, раздумывая, как через него пробраться.

«Наверное, это врата тайного города, — прошептал он, изобразив благоговение. — Только чистый сердцем сможет войти в них». Скорпиус и сам не помнил, где он это прочел, но сейчас ему подумалось, что «чистое сердце» неплохо подходит случаю. Он попробовал отодвинуть несколько веток шиповника, и его взгляду открылся небольшой проем между кустом и колонной каменной арки, прежде украшавшей выход из лабиринта. «Вот, что я говорил!» — радостно воскликнул Скорпиус. Он повернулся спиной к шиповнику и, придерживаясь за колонну арки, начал продираться к выходу из лабиринта.

Шиповник цеплялся за одежду и, кажется, оцарапал шею, но в конце концов Скорпиус выбрался на открытую, выложенную мозаикой площадку. Посреди нее стояла узорчатая белая беседка; вернее, когда-то она действительно была белой, а теперь краска потускнела, потрескалась и кое-где уже осыпалась. Здесь деревья расступались, и над беседкой серело облачное небо; ветер гнал по площадке мелкий травяной сор, задувая его в беседку, где на полу, на скамейках и столике еще темнели прошлогодние осенние листья.

«Вот мы и нашли его, — прошептал Скорпиус, — волшебный тайный город лесного народца». Он двинулся вперед, рассматривая мозаику у себя под ногами; медленно, точно в храм, вошел в беседку и огляделся. Повсюду лежала пыль; в центре столика скопилась дождевая вода, а потолок покрывали темные пятна влаги. С края крыши на обтрепанном шнурке свешивалась гроздь колокольчиков — ветер дергал их, точно никак не мог наиграться со своей игрушкой, и колокольчики, вздрагивая, мелодично переговаривались.

Скорпиус стер ладонью грязь с одной из скамеек и уже хотел сесть, когда заметил дощечку, которая чуть ввалилась от его прикосновения. Он ткнул в нее пальцем, и дощечка провалилась окончательно, а глазам Скорпиуса открылся темный прямоугольный проем в скамейке. Скорпиус присел на корточки и заглянул в него. «Ничего не видно», — пробормотал он с досадой. Сунув руку в проем, Скорпиус пошарил в нем. «Это очень опасная затея, — сказал самый осторожный и рассудительный из его спутников, которого он только что придумал. — Кто знает, может быть, это ловушка Темного Лорда? Он посадил туда оборотня, и тот сейчас схватит тебя за руку своими страшными когтями». «Не говори глупостей, — возразил Скорпиус, который, сколько бы ни шарил в проеме рукой, не находил ничего, кроме занозистых досок скамейки. — Мы в крепости лесного народца. У Темного Лорда нет над ней власти. Подожди… Кажется, я что-то нашел».

Он нащупал угол чего-то твердого и, судя по ощущениям, достаточно тяжелого. Ухватившись пальцами за край, он подтянул тяжелый предмет к себе, а потом, перехватив поудобнее, извлек из проема. Предмет оказался квадратной жестяной банкой из-под сахарного печенья. «Сундук с сокровищами!» — тут же нашелся Скорпиус. Он забрался на скамейку, повертел банку в руках и встряхнул — внутри что-то гремело. Скорпиус нахмурился, пытаясь открыть крышку — та не подавалась. «А чего ты ждал? — заявил скептик. — Что лесной народец отдаст тебе величайшее сокровище просто так? Ты должен решить загадку. Только тогда ты сможешь открыть сундук». «Я покажу сундук папе, — сказал Скорпиус. — Он знает всё на свете и обязательно отгадает, как его открыть». Скорпиус еще раз потряс банку, слушая звон, и в этот момент снаружи полил дождь.

«Видишь? Видишь? Это знак! Ты должен открыть сундук сам, без посторонней помощи!» — сказал один из его спутников — Скорпиус не стал придумывать, который именно, отвлекшись на дождь. Приблизившись к выходу из беседки, он протянул руку к струйкам дождя, льющимся с края крыши, и почувствовал, как прохладная влага растекается по ладони. За его спиной по столику затарабанили капли — посмотрев наверх, он увидел в потолке небольшую дыру. «Здесь всегда идет дождь», — пробормотал Скорпиус.

Он вспомнил, как они с папой приехали в Малфой-мэнор: шел дождь, и деревья в парке поникли печальными косматыми чудовищами, а дом нависал над ними, отражаясь в лужах зыбкой серой кляксой. По ступеням, ведущим к двустворчатым дверям, бежала дождевая вода. Двери были закрыты, и им с папой пришлось долго ждать, пока в доме отзовутся на стук дверного молотка.

От мыслей Скорпиуса отвлекло появление тщедушной низкорослой фигурки, торопливо семенящей в сторону беседки с большим черным зонтом в руке. В шуме ливня, который, казалось, заполнял весь мир, Скорпиус не слышал звука этих мелких шажков, но они все равно явственно представились ему — суетливые и спотыкающиеся: топ-топ-топ-топ-топ… Скорпиус метнулся к столику и забрался под него. «Ш-ш-ш, — прошептал он, притаившись под столиком. — Это слуга Темного Лорда. Он ищет нас… Он хочет заманить нас под свой волшебный зонт-ловушку и утащить с собой».

На пол беседки легла тоненькая лопоухая тень. Высунув голову из-под столика, Скорпиус увидел домового эльфа — тот никак не мог закрыть старый зонт, с которого ручьем стекала вода.

— Вот вы где, маленький господин Скорпиус, — протараторил эльф, наконец справившись с зонтом. — А мы уже с ног сбились вас искать. Пойдемте в дом, незачем гулять по парку в такой ливень…

Скорпиус вылез из-под столика. Домовой эльф, держа над ним зонт (отчего Скорпиусу пришлось согнуться в три погибели), повел его прочь от беседки, беспрерывно бормоча что-то себе под нос. Скорпиус с любопытством его рассматривал: он еще не успел привыкнуть к домовым эльфам, и эти суетливые, вечно о чем-то причитающие существа необыкновенно его удивляли. Когда Скорпиус еще только появился на пороге Малфой-мэнора, один из домовых эльфов, закрывая за ними дверь, всё вздыхал и охал, сетуя на то, что «и молодой господин Драко здесь, ах, и маленький господин Скорпиус, ах ты ж боже мой, вот беда, вот беда… Такая беда, такая неожиданность… Надо поставить на стол еще два прибора…».

Домовой эльф вел Скорпиуса другой дорогой — Скорпиус плохо запомнил, как они шли, но у дома они оказались в считанные минуты, и на этот раз ему не пришлось продираться через чертополох и кусты шиповника. Пропустив Скорпиуса вперед и притворив за собой дверцу черного хода, домовой эльф закрыл зонт и исчез вместе с ним — лишь на полу остались капли дождя.

— Постой! — крикнул Скорпиус в пустоту, надеясь, что домовой эльф появится вновь. — Я же хотел спросить: ты не видел мою палочку?

Но в доме стояла тишина, и Скорпиус, пожав плечами, двинулся наугад по коридору. Он еще не научился ориентироваться в этой путанице переходов, лестниц и комнат, в которых оказывался совершенно неожиданно для себя; впрочем, он уже уверился, что никогда в них не разберется, так как дом словно бы жил собственной жизнью, открывая Скорпиусу лишь то, что сам считал нужным показать. Иногда Скорпиус шел и шел, сворачивая то в один коридор, то в другой, и двери, большая часть которых была заперта, казались ему или совершенно одинаковыми, или совсем незнакомыми. А иногда, едва Скорпиус выходил из маленькой комнаты для прислуги, отведенной под его спальню, как сразу же попадал туда, куда ему было нужно. Вот и на этот раз он и сам не смог бы сказать, каким путем вышел к малой гостиной с шелковистыми голубыми обоями на стенах, серебристо-синими шторами с крупными кистями, которые Скорпиусу всегда хотелось потрогать, и небольшими портретами на стенах в овальных, покрытых лаком рамах. У окна, занимающего почти всю западную стену, стоял Драко; он задумчиво смотрел на парк и, похоже, не заметил, как Скорпиус вошел.

— Пап, — позвал Скорпиус. Он прошелся по комнате, провел пальцем по лакированной столешнице, наблюдая за тем, как палец оставляет на блестящей поверхности матовую полоску, заглянул под стол. Не обнаружив там ничего примечательного, он подошел к стене и, задрав голову, стал рассматривать потемневшие от времени портреты.

— Па-а-ап, — снова позвал он. — Ты не знаешь, где моя палочка?

— А? — Драко оглянулся на Скорпиуса, но потом вновь вернулся к созерцанию чего-то за окном. — Не знаю, малыш. Может быть, в твоих вещах? Ты уже распаковал свой чемодан?

— Я не знаю, где он, — ответил Скорпиус.

Драко помолчал, размышляя о чем-то.

— Наверное, его унесли домовые эльфы…

Скорпиус подошел к пианино, повертел прикрепленные к нему подсвечники с оплывшими свечами, попытался открыть крышку — пианино оказалось запертым на ключ.

— Пап, — сделал он еще одну попытку. — А когда мама приедет?

Драко молчал, и Скорпиус снова позвал его, уже громче:

— Па-а-апа!

Драко обернулся, взглянув на Скорпиуса так, точно тот разбудил его или отвлек от мыслей о чем-то важном.

— Малыш, не трогай пианино, — сказал он рассеянно. — Почему бы тебе не пойти поиграть в парке?

— На улице дождь, — сказал Скорпиус, но Драко уже не слушал его — он смотрел куда-то сквозь забрызганное стекло, по которому скатывались струйки дождя, и всё, что было снаружи — деревья, клумбы, кусты и скульптуры — превращалось в унылые размытые пятна серо-зеленой акварели.

Скорпиус надулся, демонстративно развернулся на пятках и, топая, пошел к двери. На пороге он остановился и посмотрел через плечо, надеясь, что отец позовет его или хотя бы скажет: «Малыш, пожалуйста, не надо топать». Но, судя по всему, Драко даже не услышал его, по-прежнему рассматривая что-то в парке. Скорпиус вздохнул и прикрыл за собой дверь. Ему нужно было придумать, чем занять себя до обеда; снаружи шел дождь, а угрюмая тишина дома совсем не располагала к играм, поэтому Скорпиус просто побрел прочь, на ходу пытаясь открыть банку из-под печенья.

Так он незаметно для самого себя очутился прямо перед распахнутой дверью кабинета. Скорпиус тут же отпрянул, нырнув в спасительный сумрак коридора, но успел увидеть большой дубовый стол, настольную лампу с зеленым абажуром, папки с документами и дедушку Люциуса, читающего какую-то скучную на вид газету. Скорпиус не был уверен, что дедушка не заметил его, поэтому еще долго стоял в коридоре, настороженно прислушиваясь к шороху газетных страниц и не смея пошевелиться. Наконец он собрался с духом и на цыпочках двинулся прочь, а потом, уже отойдя на порядочное расстояние, с колотящимся сердцем бросился бежать, испытывая возбуждение и восторг необъяснимого страха.

«Мы оторвались?» — спросил один из его спутников, самый трусливый. «Да, — шепнул Скорпиус, разглядывая комнату, в которой очутился. — Не будь таким… таким…» — он задумался, вспоминая необычное слово, которое недавно прочел в одной из своих книжек, но в этот момент нечто иное привлекло его внимание, и Скорпиус, так и не назвав своего трусливого спутника «малодушным», подошел к украшенному резьбой серванту. Сервант звенел стеклами при каждом шаге Скорпиуса — тот даже прошелся по комнате еще раз, с силой ударяя ступнями по старому паркету и слушая, как сервант всякий раз отзывается жалобным звоном. «Хватит дурачиться», — укорил себя Скорпиус голосом своего рассудительного спутника. Он вернулся к серванту, оглядел хрусталь, расставленный за стеклом; потом, задрав голову, посмотрел наверх, где стояли фарфоровые статуэтки: ягненок с голубым колокольчиком на шее, танцующие пастух с пастушкой, музыкант в парике за клавесином, нарядный розовощекий ребенок, облизывающий ложку, крохотный белый, овальный зайчик с ушами, тронутыми золотом…

Встав на цыпочки, Скорпиус попытался дотянуться до зайчика, но смог лишь взяться за край кружевной салфетки, на которой стояли статуэтки. Испугавшись, что случайно уронит их, Скорпиус отпустил салфетку и огляделся. Приметив стоящий у окна стул, Скорпиус подтащил его к серванту, забрался на него коленками, а потом встал в полный рост. Затаив дыхание, он бережно погладил зайчика по гладкой фарфоровой спинке.

«Раньше я жил в зачарованном лесу, — сказал он за зайчика, — но слуги Темного Лорда поймали меня и теперь держат в плену в этой ужасной крепости». «Не бойся, я тебя освобожу», — утешил его Скорпиус. Поставив зайчика обратно на сервант, он взял в руки ребенка с ложкой. «А что случилось с тобой? За что Темный Лорд держит тебя в плену?» — спросил Скорпиус. «Мама говорила мне, что облизывать тарелки и ложки некрасиво, — ответил розовощекий ребенок, — а я не послушался, поэтому Темный Лорд меня забрал. Он забирает всех невоспитанных детей». Скорпиус не выдержал и прыснул. «Мерлин, какая чушь! — фыркнул его язвительный спутник. — Ты не мог придумать причину получше?». «Извини, моя фантазия иссякла, — ответил Скорпиус, изображая раскаяние. — Наверное, это действие магии Темного Лорда». Он потянулся было к ягненку, но вдруг за размеренным тиканьем часов и еле слышным топотком домовых эльфов где-то наверху Скорпиус услышал быстрые шаги, приближающиеся к комнате. «Спасайся! — приказали ему сообщники. — Темный Лорд идет сюда!».

Скорпиус быстро слез со стула, подбежал к окну и скользнул за занавеску. На подоконнике стояли часы — должно быть, это стрекотание их механизма Скорпиус слышал всё время, пока был в комнате — а рядом лежали подушечка для иголок и пяльцы с натянутой на них канвой для вышивания. Скорпиус не удержался и потрогал пальцем вышитый всеми оттенками фиолетового цветок ириса.

Судя по скрипу, дверь отворилась; кто-то сделал шаг в комнату и остановился.

— Найтмер! — раздался раздраженный женский голос. — Найтмер, что это значит?!

«И никакой это не Темный Лорд, — сказал Скорпиус своим спутникам мысленно. — Это же моя бабушка!». Он осторожно выглянул из-за занавески и увидел, как Нарцисса, стоя у серванта, нервно поправляет статуэтки; ее руки дрожали, отчего статуэтки опрокидывались и с тихим теньканьем стукались друг о друга.

— Найтмер, — бросила она вошедшему в комнату старому эльфу, — когда слуги вытирают пыль со статуэток, они обязаны после ставить их на место! Может быть, это кажется вам всего лишь моей прихотью, но все вещи в этом доме стоят на строго определенных для них местах, и я не желаю, чтобы их переставляли или… или… сдвигали. Почему этот стул стоит здесь?! И фарфоровый зайчик лежит на самом краю, он может упасть и разбиться! Посмотрите, посмотрите, Найтмер!

— Хорошо, госпожа, — старый домовой эльф взялся за спинку стула и понес его к окну. — Мы всё поправим, госпожа…

Наконец Нарцисса оставила в покое статуэтки и повернулась к домовому эльфу, нервно теребя камею, скалывающую воротник ее строгого черного платья.

— И еще, Найтмер, — сказала она всё еще раздраженно. — Дверь кабинета опять открыта. Это, должно быть, Тилли, она такая рассеянная, всегда забывает запирать двери комнат, в которых убирала. Напомните ей, Найтмер, — Нарцисса отпустила камею и указала в сторону коридора, — дверь кабинета должна быть заперта.

— Как пожелаете, госпожа, — Найтмер с кряхтеньем поставил стул у окна, поправил штору, за которой притаился Скорпиус, и, вздыхая, ушел, низко поклонившись Нарциссе.

Та еще некоторое время неподвижно стояла у серванта — Скорпиус почти чувствовал, как она шарит взглядом по комнате, словно догадываясь, что он прячется где-то здесь — а потом резко развернулась и вышла, захлопнув дверь сильнее, чем это было необходимо. Послушав, как шаги бабушки удаляются по коридору, Скорпиус вылез из-за шторы и опустился на стул. Настроение играть пропало окончательно; он бездумно смотрел в окно, на струйки дождя, бегущие по стеклу, и слушал, как тикают часы на подоконнике.

Когда за спиной послышался скрип двери, часы уже показывали половину третьего.

— Скучаешь, малыш? — Драко потрепал Скорпиуса по волосам.

Скорпиус, всё еще немного обиженный на отца, ответил, не глядя на него:

— Бабушка ругалась, что я играл с ее статуэтками. Скажи ей, что я их не разобью! Я буду аккуратно.

Драко досадливо поморщился, будто Скорпиус опять побеспокоил его из-за пустяка.

— Скорпиус, нельзя трогать чужие вещи.

— Они не чужие, они же бабушкины, — упрямо возразил Скорпиус.

Драко обнял его за плечи.

— И всё же, малыш, не трогай бабушкины вещи без разрешения, — сказал он уже мягче.

— Без разрешения, — кисло повторил Скорпиус. — Бабушка вообще со мной не разговаривает. Делает вид, что не замечает меня. Почему она на меня сердится?

Драко помолчал.

— Она сердится не на тебя, — проговорил он наконец. — Это… сложно, малыш.

Скорпиус, не ответив, потыкал пальцем упругую игольницу. Он вспомнил, как в первый день в Малфой-мэноре бабушка вообще не вышла к ним, а дедушка, встретив их на широкой, головокружительно крутой лестнице, ведущей в столовую, окинул Драко холодным взглядом, в котором сквозило разочарование, и процедил сквозь зубы:

— Я не ждал тебя так рано, Драко.

Мельком взглянув на оробевшего Скорпиуса, он добавил, уже отворачиваясь:

— Тебе не следовало брать его с собой.

Скорпиус с тоской посмотрел в окно: дождь прекратился, и залитый, потемневший парк стоял поникший и унылый.

— Можно мне погулять? — спросил Скорпиус. Гулять ему совсем не хотелось, но всё же пахнущее ежевикой и полынью одиночество парка было куда лучше разговора с отцом, с которым Скорпиус всегда чувствовал себя неловко — должно быть, оттого, что редко с ним виделся. Он не знал, о чем говорить с этим печальным растерянным человеком, вечно погруженным в свои мысли; и, кажется, Драко чувствовал то же самое, потому что с облегчением ответил:

— Да, конечно. Беги, малыш.

Выйдя из дома, Скорпиус обнаружил, что из-за ливня земля в парке превратилась в грязь. С сожалением взглянув на свою «тайную тропу», Скорпиус прошел мимо и медленно двинулся вперед по мощеной дороге, ведущей к воротам. В тени старых буков было темно, промозгло и немного жутко; пахло влажной землей, влажной корой и влажными травами. Ветер улегся, и всё вокруг застыло в каком-то мрачном оцепенении: казалось, даже воздух стал густым и тяжелым. В тишине Скорпиус слышал только тихий звук своих шагов. Дорога казалась бесконечной, словно дом, оставшийся за спиной, не желал отпускать Скорпиуса и тянул его обратно к себе.

Наконец Скорпиус достиг ворот. Приблизившись к ним, он взялся за узорчатые чугунные прутья, прижался к ним лицом и посмотрел вперед, стараясь разглядеть хоть что-то в тумане, окутывающем Малфой-мэнор. Туман был настолько густым, что казалось — там ничего нет, что мир просто кончается за этими воротами, превращаясь в блеклое Ничто. И Скорпиус подумал, что мама, наверное, не может добраться сюда из-за этого тумана, но обязательно приедет, как только туман рассеется. Ведь папа, забирая Скорпиуса из школы, обещал, что они проведут вместе всё лето.

Скорпиус вспомнил, как ранним утром первого дня каникул Драко неожиданно появился в Хогвартсе и велел ему собирать вещи. Скорпиус, еще сонный, сказал, что мама приедет вечером, после работы, поэтому торопиться некуда, но Драко сам достал маленький чемоданчик Скорпиуса и принялся складывать его вещи. Он так спешил, что запихивал их как попало, комкая и наваливая друг на друга; Скорпиусу ясно вспомнилось, как папа едва не сломал молнию, когда застегивал чемодан…

Скорпиус просунул руки между прутьев и вытянул их вперед, наблюдая за тем, как туман поглощает его пальцы, а потом и кисти рук. «Не делай этого! — предупредил его осторожный спутник. — Иначе туман съест тебя целиком!». «Глупости, — возразил спутник-всезнайка. — Туман никого не ест. Людей едят чудовища, которые в нем прячутся». Неожиданно Скорпиусу стало жутко: пусть он и знал, что таящихся в тумане чудовищ только что придумал он сам, но всё равно почувствовал, как что-то неприятно сжалось в животе. Скорпиус отдернул руки, оцарапавшись о чугунный завиток. «Всё, теперь чудовища почуют запах твоей крови и придут сюда», — не удержался он.

Чтобы отвлечься от мыслей о чудовищах, Скорпиус повис на створках ворот и попытался их открыть. Ворота никак не подавались. Когда они, наконец, тяжело сдвинулись с места и с мрачным скрипом начали раскрываться, за спиной Скорпиуса раздался испуганный говорок:

— Ах, маленький господин, маленький господин, вам не следует выходить за ворота!

Скорпиус, смутившись, отпустил створки и обернулся.

— Я… Я не собирался выходить, — сказал он домовому эльфу. — Я просто… ну… Я хотел посмотреть, не едет ли мама.

— Да-да, маленький господин скучает по маме, разумеется, — запричитал эльф, увлекая Скорпиуса прочь от ворот. — Ах, вот беда, вот беда… Пойдемте, маленький господин, уже был гонг к обеду, а в саду сыро, вы совсем застудитесь… Вот, я принес вам курточку, соблаговолите просунуть ручки, вот так, вот так…

Скорпиус одернул рукава темно-синей шерстяной куртки с погончиками и нарядными золотыми пуговицами.

— Но это не моя куртка, — сказал он недоуменно.

Домовой эльф всё еще суетился вокруг Скорпиуса, оправляя курточку и зачем-то отряхивая ее рукой, и поэтому ответил из-за спины:

— Верно, верно, это детская курточка вашего папеньки, поглядите, как впору она вам пришлась, просто загляденье… Как прекрасно она сохранилась, а всё потому, что хозяйские вещи мы частенько перетрясаем, проветриваем и перекладываем нафталином…

— А где моя одежда? — перебил его Скорпиус. — Та, с которой я приехал из школы? Я никак не могу найти мой чемодан.

Домовой эльф перестал возиться с курточкой и сокрушенно вздохнул.

— Ах, да, из школы, вы как раз уезжали из школы… — забормотал он себе под нос и, пока они со Скорпиусом шли к дому, больше не сказал ни слова, только всё вздыхал.

В столовой царил сумрак еще более густой, чем в парке. Тусклый свет проникал сюда сквозь небольшие круглые окна под самым потолком и рассеивался, достигнув длинного стола, показавшегося Скорпиусу просто бесконечным. Бабушка и дедушка сидели в разных концах стола; когда Скорпиус вошел, бабушка даже не взглянула на него, продолжая беспокойно осматривать столовую, а дедушка проводил Скорпиуса холодным взглядом, точь-в-точь таким же, как и у потемневших от времени портретов на стенах. Домовые эльфы помогли Скорпиусу забраться на стул и пододвинули его вместе со стулом к столу; стул оказался высоким, отчего ноги Скорпиуса болтались над полом, но, несмотря на это, он едва смог дотянуться до своей тарелки — настолько высок был старинный стол. Напротив него сидел Драко: заметив Скорпиуса, он молча улыбнулся ему, а потом вновь опустил глаза и начал задумчиво водить кончиком ножа по салфетке.

Придерживаясь за сиденье, Скорпиус заерзал, устраиваясь поудобнее. В столовой царила тишина: слышались только тихие, почти бесшумные шаги домовых эльфов, накрывающих на стол, и глухое тиканье больших напольных часов. Бабушка и дедушка молчали и даже не смотрели друг на друга, папа тоже не пытался заговорить, и Скорпиус сник, оробев от этой тишины и странного, будто бы демонстративного молчания взрослых. Не зная, чем себя занять, он принялся рассматривать противоположную стену, завешанную картинами всевозможных форм и размеров. Но картины, и без того поблекшие, тонули в полумраке, и Скорпиус едва мог разобрать, что на них изображено. Тогда он перевел взгляд на потолок, такой высокий, что у него захватило дух; круглые, мутные от дождевых разводов окна, впускающие в столовую унылый серый свет пасмурного дня, и большая, спускающаяся к столу на массивной цепи люстра, обернутая грязно-белой материей. «Это саван, — тут же подсказал себе Скорпиус голосом всезнайки, хотя на самом деле никогда не видел савана — только читал о нем в книжках про приведений. — Мумия люстры, обернутая в саван». Скорпиус приподнялся на стуле, пытаясь разглядеть сквозь слои материи «останки» люстры. «Когда-то она была очень красивой, — подумал он, — и горела ярко, как солнце. Но Темный Лорд заколдовал ее, завернул в саван и осыпал волшебной пылью, чтобы она не проснулась. И теперь она спит мертвым сном». Задумавшись о бедной пленнице-люстре, Скорпиус вздрогнул от голоса бабушки, которая вдруг резко и даже как-то торопливо произнесла, обращаясь к старому домовому эльфу:

— Найтмер, — Нарцисса быстро-быстро вертела в руках вилку — Скорпиус, словно завороженный, следил за тем, как вилка на один краткий миг вспыхивает начищенным серебром. — Я вижу, слуги, наконец, обернули люстру. Но отчего вы не велели им завесить зеркала? У меня складывается впечатление, что молодые эльфы чересчур легкомысленно относятся к традициям. Напомните им, что в это время года уже давно следовало бы закрыть чехлами всю мебель в мэноре.

Скорпиус, только было отвлекшийся фантазиями о люстре, снова затосковал, пусть даже бабушка отчитывала Найтмера, а не его. Есть совсем расхотелось — тем более, что домовые эльфы, торопливо семеня вдоль стола, вносили супницы, а Скорпиус терпеть не мог суп. Ему подумалось, что если он не будет кушать как следует, бабушка разозлится еще больше: Скорпиус даже живо представил, как она отчитывает его так же, как только что отчитывала старого домового эльфа. От этих мыслей Скорпиус совсем сник. Он тоскливо посмотрел на блюдо с яблоками в карамели: наверняка бабушка не разрешит ему приступить к десерту до того, как он доест суп. У Скорпиуса даже возникло страшное подозрение, что бабушка специально выставила эти чудесные, соблазнительно блестевшие круглыми боками карамельные яблоки, чтобы потом в качестве наказания забрать их у него из-под носа.

Словно в ответ на его печальные размышления Нарцисса резко произнесла, опять обращаясь к домовым эльфам, как будто не желала замечать Скорпиуса, папу и дедушку:

— Почему подали на стол яблоки в карамели? — она посмотрела на блюдо с яблоками так, точно это были отравленные яблочки из сказки про Белоснежку. — К чему такое расточительство в будний день? Уберите.

Домовые эльфы, охая и вздыхая, кинулись уносить карамельные яблоки со стола, а Скорпиус, с сожалением наблюдая за тем, как блюдо со столь желанными яблоками уплывает из столовой, подумал, что его худшие опасения подтвердились: бабушка сделала это специально, чтобы его наказать.

— И почему вы постоянно ставите лишние приборы? — тем временем продолжала Нарцисса. — Вы делаете это нарочно? Найтмер! Я не потерплю насмешек от собственных слуг! Если вы полагаете, что в моем состоянии я уже не в силах быть хозяйкой этого дома, то вы ошибаетесь!

«Уже не знает, к чему придраться», — сказал про себя Скорпиус голосом своего всезнающего друга. «Интересно, о каком состоянии говорит бабушка, — Скорпиус украдкой посмотрел на Нарциссу, пытаясь увидеть в ее бледном лице признаки некоей загадочной болезни. — Может быть, она простудилась?..». «А может, она сошла с ума? — подхватил голос всезнайки. — Старики часто сходят с ума». «Перестань, — урезонил друга Скорпиус. — Не говори так о моей бабушке». «Чокнутая, чокнутая!.. — не унималась всезнайка. — А может… она привидение? Вот почему она такая бледная!». «Какая чушь, — Скорпиус даже хихикнул от этой нелепой мысли. — Бабушка совсем не похожа на привидение. Приведения летают по ночам и гремят цепями, а у бабушки нет никаких цепей. И она не летает». «Откуда ты знаешь? — отозвалась всезнайка. — Ты же никогда не видел, что она делает по ночам!».

Задумавшись, Скорпиус не заметил, как домовые эльфы убрали тарелки. Он вздохнул с облегчением: похоже, суп больше ему не грозил… по крайней мере, до ужина. Правда, было очень жаль карамельные яблоки, но Скорпиус вспомнил, что бабушка говорила про будний день, и подумал, что, возможно, она разрешит ему съесть хотя бы одно яблочко в воскресенье… Однако взрослые, похоже, не разделяли неприязни Скорпиуса к супу и совсем не обрадовались избавлению от него: Драко, как всегда, промолчал, но Люциус резко поднялся на ноги и выпалил, раздраженно вскинув голову:

— Это становится просто невыносимым, Нарцисса!

Та ничего не ответила, возя ложкой по поверхности супа у себя в тарелке (Скорпиус подумал, что, наверное, на самом деле бабушка тоже не очень-то любит суп). Люциус, дернув головой, сказал сквозь зубы, что отобедает у себя в кабинете, и вылетел из столовой; хлопнула дверь. Нарцисса вздрогнула и выронила ложку.

Драко наклонился к Скорпиусу через стол.

— Может быть, и ты попьешь чай в своей комнате? — предложил он каким-то жалким просящим тоном, будто пытался извиниться за бабушку с дедушкой.

Скорпиус кивнул и кое-как слез с высокого стула. Жестяная банка от печенья, всё это время лежавшая у него на коленях, соскользнула и покатилась по полу, громыхая до ужаса оглушительно — во всяком случае, так показалось испугавшемуся Скорпиусу. Драко наклонился и поднял ее.

— Что это у тебя, малыш? Печенье? — спросил он, протягивая банку Скорпиусу.

— Сахарное, — быстро соврал Скорпиус.

— Вот и славно, — улыбнулся Драко. — Попьешь чай со своим печеньем, да? — он погладил Скорпиуса по пушистым волосам и слегка подтолкнул его к двери. — Ну, ступай, малыш.

«Молодец, что не выдал папе наш секрет, — похвалил Скорпиуса его рассудительный спутник, когда он вышел из столовой и начал взбираться по темной узкой лестнице. — Взрослые не должны узнать о сокровище. Иначе оно превратится в ржавые гвозди!». Здесь, на лестнице, стояла тишина еще более густая, чем в столовой; ковер, покрывающий ступени, заглушал шаги, и Скорпиус даже специально начал топать, чтобы услышать себя. «Я бесшумный, как привидение», — прошептал он и, вытянув перед собой руки, побежал вверх по лестнице, крича то, что кричат настоящие привидения: «У-у-у!..». «Уймись, — оборвал его «малодушный». — А то споткнешься и упадешь, и уронишь сундук с сокровищем, и бабушка тебя услышит и опять станет ругаться!». Скорпиус притих и пошел медленнее. «Почему бабушка такая злая? — спросил он у своих спутников. — Что я ей сделал?.. — потом подумал и добавил грустно: — Наверное, это из-за нее мама не хочет приезжать. Мама тоже боится бабушку». Скорпиус почувствовал, что запыхался и присел на ступеньку. «Бабушка злится, потому что она поссорилась с дедушкой, — предположил он, ковыряя резную дубовую панель. — Они тоже в ссоре, как мама с папой. Может, они помирятся? Мама с папой же помирились… Ну конечно же, они помирились, раз мама разрешила папе забрать меня из школы».

Скорпиус вспомнил, как в свою последнюю встречу мама и папа отправили Скорпиуса спать, но он встал с постели и, неслышно приоткрыв дверь своей комнаты, слушал, как мама с папой опять кричат друг на друга приглушенными голосами, чтобы «не разбудить ребенка». Тогда Скорпиус сел у двери, чувствуя, как в животе снова начинает тоскливо тянуть. Папа вылетел из зала в коридор; мама бежала за ним и кричала шепотом, что больше не позволит ему видеться со Скорпиусом, а папа, остановившись прямо у двери, за которой притаился Скорпиус, пообещал, что заберет себе сына через суд.

— Давай, действуй! — выкрикнула мама, тоже встав рядом с дверью — Скорпиус видел сквозь узорчатое стекло, как она махнула рукой. — Посмотрим, на чьей стороне будет суд — на моей или на стороне Пожирателя Смерти!

«Никогда не буду жениться, — сказал Скорпиус убежденно. — А то придется тоже ругаться всё время». «Вот еще, — ответила всезнайка. — Кто тебе сказал, что я вообще хочу за тебя замуж?». Скорпиус прыснул, но внезапно ощутил в груди неприятное тянущее чувство. Ему вспомнилось, как тот странный человек, бросившийся им с папой наперерез, когда они вместе выходили из Хогвартса, тоже кричал что-то о Пожирателях Смерти. Скорпиус, уже привыкший время от времени встречать таких вот неприятных типов, обзывающих папу и его самого «Пожирателями Смерти», подумал тогда: надо же было этому чокнутому выскочить именно сейчас, когда всё так хорошо, и мама с папой помирились, и Скорпиус едет на каникулы в Малфой-мэнор, где они проведут вместе всё лето…

Скорпиус вздохнул, сунул свой «сундук с сокровищем» подмышку и, преодолев последние ступени крутой лестницы, молча дошел до своей комнаты. На прикроватном столике стоял поднос с чашкой, симпатичным пузатым чайничком, таким же пузатым молочником и вазочкой с засахаренными орехами. Скорпиус скинул ботинки, забрался в постель и принялся бездумно отправлять в рот орешки один за другим. Его комнатка была узкой и темной, напоминающей чулан, с маленьким мутным окошком, которое вдобавок еще и не открывалось; но сейчас, оказавшись здесь, Скорпиус почувствовал небывалое умиротворение, словно после долгого и опасного пути оказался, наконец, в своем тайном убежище. «Здесь мы в безопасности, — сказал он своим спутникам, пододвигая к ним вазочку с орехами, — Темный Лорд ни за что нас не найдет. Только надо успеть съесть все орехи-невидимки! Если останется хоть один, волшебство не подействует».

Орешки вскоре закончились, а Скорпиусу, которому всё это время лень было налить себе чаю, страшно захотелось пить. Он снял крышку с чайничка и попытался попить прямо оттуда, но чуть не облился и, решив не искушать судьбу, налил чаю в чашку. Грея о нее руки, он подтянул коленки к подбородку и стал смотреть в окно, за которым опять пошел дождь. Близился вечер, и окно, затененное буйно разросшимся плющом, постепенно темнело: темнел и растворялся в сумерках куст шиповника, серели столбики белых мраморных перилец, окаймлявших разбитую дорожку, которой давно уже не пользовались, и стволы деревьев превращались в сплошную бурую стену. Скорпиус допил чай и откинулся на подушку.

Подтащив к себе банку из-под печенья, он снова потряс ее, прислушиваясь к загадочному звону внутри. «Что же это может быть?» — прошептал Скорпиус, изображая интерес куда больший, чем испытывал на самом деле. Он потянулся, включил ночник — комната уже начала погружаться в сумрак — и снова внимательно осмотрел свою находку. Скорпиусу показалось, что крышка отходит от банки сильнее, чем это было до того, как он уронил ее на пол. Воодушевленный, Скорпиус сел в постели и, зажав банку коленками, начал тянуть крышку и так, и этак.

«Скоро мы узнаем, что там внутри! — воскликнул он шепотом, чувствуя, как крышка медленно, но верно подается. — Наконец-то мы увидим наше сокровище!». «Может, там и нет никакого сокровища, — хмыкнула его недоверчивая спутница-всезнайка. — Может, там ржавые гвозди! Или пуговицы. Или кнаты…». В этот момент крышка с громким хлопком открылась, и всезнайке пришлось замолчать и признать свое поражение: из банки на одеяло выскользнул маленький, но зато узорчатый, блестящий и, без сомнения, очень волшебный медальон.

«Сокровище!..» — благоговейно прошептал Скорпиус.

Он пододвинулся ближе к прикроватному столику и стал рассматривать медальон в мягком свете ночника. Медальон тускло взблескивал и переливался изящной гравировкой, тонкая цепочка, на которой он висел, золотисто искрилась, а когда Скорпиус, поддев створку медальона ногтем, открыл его, то обнаружил внутри крохотный портрет мальчика в высоком напудренном парике. Скорпиус, совершенно завороженный своей чудесной находкой, поднес медальон к глазам. «Вот видишь, — укорил он всезнайку, — а ты говорила — ржавые гвозди. Как ты думаешь, кто это?». Бледное лицо мальчика на портрете казалось Скорпиусу знакомым: поворачивая медальон в свете ночника, он всматривался в портрет и пытался вспомнить, где он мог его видеть.

«Еще одна загадка лесного народца, которую мы должны разгадать», — сказал он вполголоса. За окном уже стемнело настолько, что скудная обстановка комнаты утонула во тьме, и тем ярче казался блеск медальона (что, по мнению Скорпиуса, еще раз подтверждало его волшебное происхождение), а печальное лицо мальчика на портрете чуть светилось в полумраке бледным пятнышком. Скорпиус осторожно потрогал его пальцем. «Кажется, я знаю, где я его видел», — прошептал он. Всезнайка тут же подхватила: «Ну разумеется! Я уже давно догадалась. Тоже мне загадка, хм!». «Ничего ты не догадалась, — раскусил ее Скорпиус. — Ты только притворяешься, что всё знаешь, а на самом деле ты не знаешь ничего». Положив медальон рядом с собой, он сполз к краю постели, нашарил под кроватью свои ботинки и стал обуваться.

«Куда ты? — спросил его осторожный спутник. — Останься здесь, снаружи небезопасно». «Я иду в малую гостиную, — Скорпиус сжал медальон в руке и медленно, стараясь ступать как можно тише, двинулся к двери. — Я вспомнил, где видел портрет мальчика. Лесной народец дает нам подсказки, и, если мы хотим найти главное сокровище, мы должны им следовать. Таковы правила». Он приоткрыл скрипучую дверь и высунулся в темный пустой коридор. «Постой! Если мы попадемся Темному Лорду, мы все погибнем!» — предостерег его спутник-трусишка. Скорпиус обернулся. «Если вы боитесь, оставайтесь в убежище, — сказал он в комнату. — Я отправлюсь один». Должно быть, его друзья устыдились своей трусости и быстро ответили: «Нет-нет, мы пойдем с тобой!».

Пропустив своих спутников вперед, Скорпиус тихонько прикрыл дверь комнаты и быстро пошел по коридору, то и дело озираясь. Комнаты, мимо которых он проходил, были заперты, и, судя по тишине, поблизости не было ни дедушки с бабушкой, ни домовых эльфов, но откуда-то издалека доносился топоток и приглушенные голоса, а в стенах время от времени раздавался странный скрип. «Это привидения, — сказал трусишка дрожащим голосом. — Они прячутся в стенах и скрипят…». «Ерунда, — резко оборвал его Скорпиус. — Привидения не скрипят, они вздыхают и воют. И гремят цепями, — он ускорил шаг, слыша, как скрип то нарастает, то стихает, будто бы кто-то в стенах перебегает с места на место, следя за Скорпиусом. — Даже если здесь и есть привидения, они нас не тронут, потому что… — Скорпиус чуть замедлил шаг, выдумывая причину, — …потому что с нами — волшебный медальон лесного народца! Если показать его привидению, оно сразу же испугается и убежит».

Однако даже после собственных слов Скорпиусу по-прежнему было не по себе. Ему пришли на ум истории о старых домах с привидениями и о тайных ходах, в которых всегда кого-то замуровывали; что, если там, за стеной, тоже заперт кто-то страшный?.. Скорпиус так живо представил себе чудовище, таящееся в загадочных переходах Малфой-мэнора, что не на шутку испугался. Сжав медальон еще крепче, он ускорил шаг, полностью уверенный, что если он бросится бежать, чудовище непременно погонится за ним. Медальон выскальзывал из взмокшей ладони; Скорпиус, боясь потерять свою единственную защиту, быстро надел его на шею и спрятал под рубашку.

Мимо тянулись бесконечные комнаты. Двери некоторых из них еще не были закрыты, и Скорпиус, проходя мимо, невольно увидел зловещие белые фигуры, неподвижно стоящие в сумраке. Скорпиуса бросило в дрожь. Конечно, умом он понимал, что это всего лишь мебель, закрытая от пыли чехлами, — но эти причудливые очертания в складках грязно-белой материи вновь пробудили в нем мысли о привидениях и погребальных саванах. Вдобавок ко всему, Скорпиусу чудилось, что стоит ему отвести взгляд или пройти мимо, как фигуры оживают и поворачиваются, глядя ему вслед. И действительно: кто знает, что таится за безликими чехлами для мебели? Быть может, это вовсе и не кресла, напольные вазы и скульптуры, а жуткие создания Темного Лорда, маскирующиеся под мебель? От этого предположения Скорпиусу стало совсем нехорошо. Он вытащил медальон из-за пазухи, сжал его крепко-крепко в кулаке и, стараясь не глядеть в открытые дверные проемы страшных комнат, торопливо зашагал дальше.

Наконец он подошел к малой гостиной. В вечерней тишине она показалась Скорпиусу больше, чем была днем; хлопотливые домовые эльфы накрыли чехлами мебель и здесь, и теперь взгляду Скорпиуса предстали мрачные сгорбившиеся фигуры, завернутые в саван и зловеще подсвеченные закатом. Скорпиус замер на пороге, не решаясь войти. Окно с видом на запад светилось багровым закатным светом; взглянув в него, Скорпиус увидел парк, застывший в этом мистическом освещении так же, как и сам Скорпиус — точно деревья, кусты и травы тоже боялись жутких грязно-белых фигур. Для храбрости приложив медальон к губам, Скорпиус сделал шаг внутрь и закрыл за собой дверь — опасаясь чудовищ в гостиной, не следует забывать и о призраках, которые могут таиться в коридоре! Чуть дыша, он медленно двинулся мимо завернутых в саван фигур, стараясь не задеть их неосторожным движением: он знал, что от любого, даже самого незаметного прикосновения чудовища сразу же проснутся и набросятся на того, кто потревожил их покой. «Их глаза закрыты саваном, — подумал Скорпиус, осторожно протискиваясь между чудовищем, которое притворялось диваном, и чудовищем, принявшим обличье кресла, — поэтому они нас не видят. Но они всё слышат и чувствуют, поэтому мы должны быть предельно осторожны…».

Достигнув стены, он задрал голову, рассматривая портреты. Солнце скрывалось за чугунными воротами парка, в гостиной становилось всё темнее, и Скорпиусу было трудно отыскать нужный ему портрет. Напрягши зрение, он, наконец, разглядел в полутьме бледный овал лица и высокий парик печального мальчика из медальона. «Отлично, мы нашли его, — сказали его спутники. — Что ты будешь делать дальше?». Скорпиус, раздумывая, погладил медальон. «Лесной народец хотел, чтобы мы отыскали этот портрет, — прошептал он. — Наверное, они спрятали в нем следующую подсказку…». Он встал на цыпочки, но не смог дотянуться даже до рамы портрета. Немного раздосадованный, Скорпиус огляделся, отыскивая, на что бы взобраться. Вскоре его взгляд упал на одно из кресел, стоящее у стены.

«Нет, нет, это исключено! — воскликнул его пугливый спутник. — Если ты залезешь на него, оно непременно проснется и задушит тебя!». «Может быть, это просто кресло, — Скорпиус подошел к нему и протянул руку, но потрогать не решился. — Может, оно только притворяется чудовищем, чтобы настоящие чудовища его не съели». «Глупости! — фыркнула всезнайка. — Чудовища не едят кресла! Они едят маленьких детей!». «Я уже не маленький», — возразил Скорпиус. Он собрался с духом, схватился за подлокотники кресла-чудовища и залез на него с ногами. Кресло осталось неподвижным. «Я же говорил, — Скорпиус встал в полный рост и попробовал дотянуться до портрета — получилось. — Это ненастоящее чудовище». Он провел пальцами по раме, надеясь отыскать какой-нибудь рычаг или засунутый между картиной и рамой ключ, как часто бывало в его любимых приключенческих книжках, но ни рычаг, ни ключ ему не попадались, а в какой-то момент картина угрожающе покачнулась. Скорпиус отдернул руки.

«Молодец! — съехидничала всезнайка. — Давай, урони ее — сюда тут же прибежит бабушка, и тогда ты не получишь своих карамельных яблок даже в воскресенье!». «Тс-с-с, тише, — Скорпиус прижался щекой к стене, пытаясь заглянуть за портрет, — кажется, я что-то вижу…». Он встал на цыпочки — кресло заскрипело — взялся за раму и медленно, с усилием, отодвинул портрет в сторону, открыв маленькую неровную выемку в стене. «Ух ты… — восхитились его невидимые друзья. — Тайник лесного народца!..».

Скорпиус быстро оглянулся на дверь: вдруг бабушка зайдет сюда и решит, что это он испортил стену? Но за дверью царила тишина, и Скорпиус, немного успокоившись, вернулся к тайнику. Подавшись вперед, он заглянул в него и не увидел ничего примечательного, кроме свернутого в трубочку листа бумаги. «Смотрите — послание от лесного народца, — сказал он своим спутникам, вытаскивая листок бумаги из тайника. — А может, это карта? Карта сокровищ?». Скорпиус почувствовал, как его всё больше охватывает ощущение всеобщего волшебства — сначала чудесный золотой медальон в банке из-под печенья, теперь — тайник и загадочное послание в нем… Предвкушая очередное восхитительное открытие, он задвинул портрет обратно, слез с кресла и, подойдя к окну, с колотящимся сердцем развернул листок бумаги.

«Пф! Это всего лишь схема вышивки!» — заявила всезнайка. «Неправда, это карта сокровищ, — Скорпиус повертел листок в руках и даже посмотрел его на просвет, надеясь найти на нем надпись, сделанную невидимыми чернилами, как это часто случалось в его книжках. — Просто надо ее расшифровать». Стараясь даже самому себе не подать виду, что разочарован, Скорпиус свернул схему вышивки в трубочку и вышел из малой гостиной. «Может быть, разгадка кроется в комнате бабушки? — размышлял он вслух, медленно шагая по коридору. Фигуры в саванах всё так же следили за ним из открытых пустых комнат, но Скорпиус, увлеченный новой затеей, теперь видел в них всего лишь ничем не примечательные диваны и вазы в грязно-белых чехлах. — Наверняка это страница из ее книги про вышивку. Возможно, если мы проберемся в ее комнату и поищем книгу, мы найдем новую подсказку лесного народца?..». «Даже и не думай об этом! — ужаснулись двое его спутников, осторожный и трусливый. — Бабушка ужасно рассердится, если ты опять влезешь в ее комнату! Разве ты забыл, как она ругалась в прошлый раз?». Конечно же, Скорпиус не забыл — при одной мысли о том происшествии вновь возникло то тоскливое чувство, что он испытывал в классе, когда учитель ругал его за какую-нибудь шалость, или дома, когда мама сердилась на него за то, что он опять не доел свой завтрак. Но как мог Скорпиус остановиться сейчас, когда ему открылось уже столь многое? Да и во всех книжках, которые он прочел, герою приходилось преодолевать много трудностей и попадать в самые опасные места, чтобы в конце концов отыскать то, ради чего он отправился в путь… Скорпиус сжал медальон в одной руке, свернутую в трубочку схему вышивки — в другой и, не слушая предостережений друзей, отправился на поиски бабушкиной книги.

Заглянув в комнату с фарфоровыми статуэтками, Скорпиус — к своему облегчению — обнаружил, что она пуста. Обмирая от одной только мысли о том, что бабушка может появиться здесь в любой момент, он вошел и огляделся. Сервант со злополучными статуэтками тихонько зазвенел, будто бы приветствовал его. Напротив серванта Скорпиус приметил книжную полку, которая, однако, была заставлена не книгами, а шкатулками с иголками, крючками и разноцветными нитками; рядом с ними, прислоненная к стенке полки, стояла рамочка с вышивкой — великолепный крылатый дракон, вышитый несколькими оттенками зеленого. Скорпиус взглянул на схему вышивки в своей руке. «Это тот же самый дракон! — сказал он своим притихшим спутникам. — Вот она, подсказка!». Скорпиус сунул листок бумаги в карман, бросился к многострадальному стулу, стоящему у окна, и подтащил его к полке. «Бабушка опять станет ругаться, что ты трогаешь ее вещи без спроса», — предупредил один из спутников. «Я поставлю на место, честно, — шепнул ему Скорпиус, залезая на стул. — Она ничего не заметит».

Однако полка висела слишком высоко, и, даже забравшись на стул, Скорпиус едва смог достать до ее нижнего края. Он потянулся, пытаясь ухватить рамочку с вышивкой, но вместо этого наткнулся рукой на одну из шкатулок. Шкатулка накренилась, нитки, иголки и наперстки рассыпались по полке, а что-то маленькое, овальное и розовое скатилось к краю и звонко упало на паркет. Скорпиуса бросило в жар от ужаса. Схватив упавшую шкатулку, он быстро собрал нитки, в спешке накидав их как попало и уже не надеясь, что бабушка не заметит его вторжения, а потом спрыгнул на пол и пошарил под стулом, отыскивая овальный предмет, выкатившийся из шкатулки.

При ближайшем рассмотрении предмет оказался камешком — красивым гладким камешком розового цвета с серыми прожилками, похожим на те, что Скорпиус видел на дне одного из парковых фонтанов. Он собирался положить его обратно в шкатулку, но вдруг передумал и, сев на пол, поднес к глазам свою находку. Что камешек из фонтана делал в шкатулке с нитками?.. «Не будь таким глупым, — тут же появилась всезнайка. — Разве ты еще не понял, что это и есть подсказка?». «Конечно! — Скорпиус с наигранным воодушевлением вскочил на ноги. — Мы должны сейчас же бежать к… — он запнулся, придумывая более «волшебное» слово для фонтана, — …к водопаду! Там мы и найдем разгадку тайны».

Он уже был готов бежать со своей новой находкой в парк, но опять наткнулся взглядом на сервант с фарфоровыми статуэтками. Скорпиус замешкался. Он быстро подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор, проверяя, не идет ли бабушка; убедившись, что ему ничто не угрожает, Скорпиус приблизился к серванту. «Нет, что ты, я не забыл про тебя, — сказал он фарфоровому зайчику. — Как ты мог так подумать? Погоди, сейчас я помогу тебе слезть… то есть, выйти из темницы». Подтащив стул к серванту и достав с него зайчика, Скорпиус прижал его к груди, раздумывая, как бы спасти бедняжку из плена коварного Темного Лорда. Вдруг его осенило. Он вприпрыжку (сервант опять зазвенел, будто тоже радовался освобождению зайчика) подбежал к окну, не без труда распахнул его — должно быть, окно давно не открывали, на Скорпиуса даже посыпалась облупившаяся краска — и посадил зайчика на подоконник. «Беги! — шепнул он ему. — Ты свободен! Только поторопись — слуги Темного Лорда скоро будут здесь. Подожди… Давай я проверю, безопасен ли путь».

Скорпиус высунулся в окно; в лицо ему дохнуло вечерней сыростью, смешанной с запахом полыни и ежевики. Скорпиус закрыл глаза и втянул носом воздух. «Путь свободен, — прошептал он. — Не сомневайся — я всегда чую опасность». По правде сказать, он понятия не имел, чем пахнет опасность и как ее можно почуять, но персонажи его книжек нередко произносили эти слова, и Скорпиус решил притвориться, что он тоже обладает этой необыкновенной, присущей всем настоящим героям способностью. «Спасибо тебе, — печально сказал зайчик, — но я не могу уйти без своих друзей, которые всё еще томятся в заточении у Темного Лорда». Скорпиус оглянулся на сервант, на котором выстроились остальные статуэтки: белоснежный кудрявый ягненок, улыбающиеся друг другу пастух и пастушка, нарядный, похожий на девочку, клавесинист и ребенок с ложкой, наказанный Темным Лордом за то, что не слушался маму. «Спаси нас, Скорпиус! Спаси нас!..» — повторяли они слабыми — как и положено узникам — голосами.

Скорпиус заколебался. Конечно, с одной стороны ему совсем не хотелось сердить бабушку, но с другой… как он мог не прийти на помощь несчастным пленникам Темного Лорда? Решив, что потом поставит всё на место, он быстро собрал статуэтки с серванта и аккуратно расставил их на подоконнике рядом с зайчиком, расположив в том же порядке, в каком они стояли на серванте. «Теперь вы можете идти, — сказал он им торжественным шепотом. — Вместе вам будет легче преодолеть долгий путь к волшебному городу. Прощайте! Возможно, мы больше не увидимся». «Постой, а как же ты? — удивились статуэтки. — Неужели тебе не хочется отправиться с нами?». Скорпиус хотел ответить им, что он бы обязательно к ним присоединился, если бы не одна важная загадка, которую он должен разгадать, — но в этот момент снаружи, откуда-то снизу, послышался знакомый голос.

Обрадовавшись — и в то же время боясь разочароваться — Скорпиус высунулся в окно и посмотрел вниз, туда, где виднелись ступени, ведущие в дом. На верхней ступени, у самой двери, стояла бабушка; она будто бы пыталась загородить собою дверной проем. А напротив нее… Скорпиус почувствовал, как радость вспыхивает в нем колючим фонтанчиком, словно конфета с пронзительной, до дрожи, кислой шипучей начинкой: да, в этом не могло быть сомнений! — напротив бабушки стояла мама.

Скорпиусу захотелось крикнуть прямо отсюда, из окна: «Мама, мама, я здесь!», но он сразу же вспомнил о рассыпанной шкатулке с нитками, сдвинутом стуле и расставленных на подоконнике статуэтках и затаился. Поскорей бы бабушка ушла — тогда Скорпиус бросится вниз, перепрыгивая через ступеньки, выбежит в холл и, кинувшись к маме, прижмется щекой к ее жесткому платью, пахнущему теплом и духами…

Мама о чем-то спорила с бабушкой. Прислушавшись, Скорпиус разобрал:

— Вместо того чтобы поддержать меня, вы продолжаете…

И резкий голос бабушки:

— Я всегда была против вашего брака. Я знала, что ничем хорошим это не кончится! Ты погубила моего сына, Астория! Как смеешь ты приходить в мой дом и предъявлять совершенно немыслимые требования?

— Я мать! Я имею право! — мама повысила голос. — Вы можете оставить себе Драко, но Скорпиуса я заберу, и вы мне не помешаете!

Бабушка сложила руки на груди.

— Скорпиус — Малфой, — сказала она надменно. — И он останется в Малфой-мэноре.

Мама хотела что-то ответить, но вдруг закрыла лицо руками, отвернулась и почти побежала прочь, быстро скрывшись за кронами буков. Бабушка еще некоторое время постояла на ступенях, глядя ей вслед, а потом вошла в дом и закрыла дверь. Скорпиус догадался, что бабушка — как до этого папа — поругалась с мамой из-за того, с кем будет жить Скорпиус. Тоскливое тянущее чувство в животе вернулось. Темная фигурка мамы уходила всё дальше и дальше, растворяясь в зеленых вечерних сумерках, и Скорпиус, не выдержав, вылетел из комнаты и бросился вниз по лестнице. Навалившись на тяжелые двустворчатые двери, он с трудом открыл их и выбежал в парк.

«Мама! — закричал он, силясь услышать мамины шаги. — Мама, мама!». Не дождавшись ответа, Скорпиус побежал по дороге мимо мрачных буков, шлепая по лужам и едва не поскальзываясь на мокрых от дождя камнях. Вечерние шорохи окружили его, сырой воздух холодил легкие, вокруг сгущался туман, но Скорпиус всё бежал и бежал, крича «мама!», до тех пор, пока не уперся в ворота Малфой-мэнора. Взявшись за прутья ворот, он потряс их, но на этот раз ворота оказались заперты. Тогда Скорпиус прижался лицом к прутьям и снова крикнул в туман…

В дом он вернулся дрожащим и промокшим до нитки. Едва Скорпиус вошел, он услышал сердитый голос бабушки, выговаривающей кому-то:

— Это была последняя капля, Тилли! Последняя капля! Мало того, что ты перевернула все мои принадлежности для вышивания и опять забыла передвинуть стул на место, так ты еще и перенесла статуэтки с серванта на подоконник! Как это в голову тебе пришло, Тилли? Разве ты не знаешь, какое наказание ждет домовых эльфов за подобные выходки?

Скорпиус похолодел. Стараясь не шуметь, он прокрался через холл и увидел бабушку: она стояла посреди комнаты, тонкая, черная и злая, а перед ней, опустив голову, съежилась девушка-домовой эльф. Она тихонько хныкала и вздрагивала всякий раз, когда хозяйка произносила ее имя, но ничего не отвечала.

— Твой проступок переполнил чашу моего терпения! — продолжала Нарцисса. — Каждая вещь в этом доме должна стоять на своем месте, и я не позволю, чтобы слуги пренебрегали этим правилом! Ты больше не будешь моей камеристкой, Тилли. Передай Найтмеру: отныне ты чистишь камины.

Домовой эльф, всхлипывая, проблеяла: «Да, госпожа» и побрела прочь, а Скорпиус вдруг почувствовал, что больше не может сдерживать слезы. Заметив, что бабушка направляется в его сторону, он скользнул под узкую лестницу, ведущую к пустующим комнатам для прислуги. Там, в пахнущей сыростью темноте, Скорпиус опустился на пол, обхватил себя руками и беззвучно заплакал.

Размазывая слезы по лицу, он с горечью думал о том, что папа обманул его: они с мамой вовсе не помирились; вот почему папа ведет себя так странно: он тоже скучает по маме, но бабушка не пускает ее к нему. Скорпиус вдруг почувствовал, что ненавидит бабушку всем сердцем — ненавидит куда больше, чем злую учительницу Трансфигурации, вечно снимающую с него баллы за поведение, и даже больше, чем одноклассника-забияку, обзывающего Скорпиуса «Пожирателем Смерти». Скорпиус пообещал себе, что даже если бабушка попытается задобрить его яблоками в карамели, он всё равно будет ее ненавидеть и не станет есть ее противные яблоки.

«Неужели тебе их совсем не хочется? — спросила всезнайка. — Неужели ты не откусишь хотя бы маленький кусочек?..». «Нет», — отрезал Скорпиус, пусть ему и было жалко этих яблок. Он забился еще дальше и закрыл глаза, представляя, как он растворяется в темноте — до тех пор, пока во мраке не останется один лишь медальон, сияющий чистым светом волшебства. «Я больше никогда не выйду отсюда, — пообещал он своим спутникам. — Я буду сидеть здесь и сидеть, пока не исчезну. Или не превращусь в привидение. Буду летать по темным закоулкам замка, тяжко вздыхать и греметь цепями». «И есть призрачные яблоки», — подсказала ему всезнайка. «Да, — согласился Скорпиус. — Когда я стану привидением, бабушка уже не сможет запретить мне есть карамельные яблоки. А когда мама снова приедет, я вылечу ей навстречу. Потому что тогда я уже буду приведением и смогу лететь, куда захочу». «Может быть, она приедет в воскресенье? — предположила всезнайка. — В воскресенье ей не надо идти на работу, и она приедет ранним утром, когда бабушка еще будет спать». «Наверное, — сказал Скорпиус и улыбнулся. — До воскресенья я уж точно успею стать привидением. А до тех пор я должен потренироваться». Скорпиус вылез из-под лестницы, вытянул вперед руки и начал кружиться по коридору, раскачиваясь и завывая — но совсем тихо, чтобы бабушка не услышала. «Я привиде-е-ение, — говорил он нараспев, делая страшный голос, — я привидение и я летаю, где захочу…».

— Маленький господин Скорпиус, — послышался тоненький голосок. — Маленький господин Скорпиус, извольте отужинать…

Скорпиус вздрогнул, решив поначалу, что перед ним — несчастная Тилли, которую наказали за его, Скорпиуса, баловство; но, приглядевшись, он понял, что это тот самый домовой эльф, что отыскал его в беседке, а потом принес папину детскую курточку.

— Ужинать? — угроза супа вновь встала перед Скорпиусом во весь рост. — Что, уже?

— Ах, да, маленький господин Скорпиус, время летит незаметно, — горестно забормотал эльф, с поклонами указывая ему путь к столовой. — Да, незаметно, ах, ах, совсем незаметно…

Войдя в столовую, Скорпиус увидел, что папа, бабушка и дедушка уже сидят за столом. Папа, понизив голос, что-то говорил бабушке — должно быть, что-то неприятное, потому что бабушка уж очень нервно разрезала мясо у себя в тарелке, а дедушка морщился и молчал, словно хотел показать, что его оскорбляет весь этот разговор. Сев за стол, Скорпиус успел услышать только конец фразы:

— …вы несправедливы к Астории, мама.

Скорпиус, за это время немного отвлекшийся мечтами о приведениях, опять погрустнел, чувствуя, что стал свидетелем очередной ссоры. Он уткнулся в свою тарелку и начал ковырять морковки в гарнире, желая съежиться настолько, чтобы исчезнуть совсем и не слышать, как папа нерешительным голосом упрекает бабушку:

— Почему вы не позволили Астории увидеться с нами? Со мной… Вы всегда вмешивались в нашу жизнь!..

Нарцисса не отвечала, продолжая отрезать от мяса уже отрезанный кусочек, и Драко замолчал, опустив голову. Долгое время в тишине раздавался только скрип часов и редкое звяканье вилки о тарелку. Украдкой взглянув на папу, Скорпиус заметил, что тот тоже не ест, уныло ковыряя вилкой в гарнире. Неожиданно заговорил дедушка.

— Твоя мать права, Драко, — произнес Люциус таким тоном, будто ему совсем не хотелось признавать правоту Нарциссы. — Мы не можем позволить матери Скорпиуса забрать его из мэнора. Он должен оставаться здесь. Ты понял, Скорпиус? — он вдруг обратил к внуку взгляд своих холодных пустых глаз. Скорпиус вздрогнул. — Это твой дом. Ты больше его не покинешь.

— Папа, — нерешительно остановил его Драко. — Скорпиус еще слишком мал, чтобы понять это. Вы его пугаете, — он повернулся к Скорпиусу. — Ступай в кровать, малыш, — сказал ему Драко виновато — так, будто извинялся за слова дедушки. — Уже поздно.

Обрадованный тем, что ему больше не нужно сидеть в этой мрачной полутьме и слушать непонятные и оттого еще более беспокоящие его разговоры взрослых, Скорпиус поспешил слезть с высокого стула. Спуск оказался неудачным: Скорпиус едва удержал равновесие, ухватившись за стол, а стул покачнулся и с грохотом свалился набок. Нарцисса заметно вздрогнула.

— Найтмер! — почти выкрикнула она. — Почему вы не следите за порядком в гостиной? Этот стул наверняка уже сломан!

Скорпиус замер, с опаской глядя на бабушку. Какая злая — Скорпиус чуть не упал, а она беспокоится только за свои неудобные стулья! Подозревая, что бабушка, рассердившись из-за стула, в любой момент может напуститься на него, Скорпиуса, он тихонько пробрался к двери и выскользнул в спасительную темень коридора; но еще долго слышал за спиной раздраженный голос Нарциссы, выговаривающей слугам за нерадивость.

Добравшись до своей комнаты и нырнув в постель, он разложил перед собой на одеяле свои чудесные находки: банку из-под печенья, медальон, вырванную страницу со схемой вышивки и камешек из фонтана. Что-то внутри Скорпиуса всё еще тоскливо и болезненно сжималось после недавних событий, но, рассматривая волшебные вещицы лесного народца, он делал вид, что все его мысли теперь занимают только они и «самое главное сокровище», которое он должен отыскать. «Почему бы нам не отправиться к водопаду прямо сейчас?» — предложила всезнайка, которая оказалась еще и самой нетерпеливой из спутников. «Нужно подождать до утра, — возразил самый осторожный. — Ночью просыпаются слуги Темного Лорда: они бродят по замку, клацают зубами и ищут нас». «Ты прав, — сказал Скорпиус. Он взял в руку камешек и стал рассматривать его в свете ночника. — Утром с первыми лучами солнца мы отправимся в путь». Скорпиус откинулся на подушку. Камешек, казалось, источал умиротворяющее тепло; он был совершенно гладким и пах комнатой с фарфоровыми статуэтками. Скорпиус приложил его к губам и поводил по ним камешком туда-сюда, пробуя, какой он гладкий и теплый.

В дверь заскреблись.

На долю секунды Скорпиус перестал дышать. Всё еще сжимая в кулаке камешек, он съехал с подушки под одеяло так, чтобы одеяло полностью закрыло его, и затаился в душной темноте. «Это волшебное одеяло-невидимка, — прошептал он, прислушиваясь к тихому скрипу двери. — Если накрыться им с головой, слуги Темного Лорда нас не заметят». «Здесь темно, — закапризничала всезнайка, — и душно. И тесно». «Хватит, — одернул ее Скорпиус. — Слышишь? Кто-то проник в наше тайное убежище».

Действительно, кто-то тихонько просеменил в комнату и, судя по стуку, поставил что-то металлическое на прикроватный столик. Скорпиус сжался под одеялом, прислушиваясь. «Ты же говорил, что слуги Темного Лорда не могут войти в наше убежище!» — сказала всезнайка. Скорпиус задумался. Одеяло было толстым и тяжелым, и Скорпиусу уже стало до невозможности душно, поэтому он прошептал: «Точно! Наверное, это не враг. Может быть, это посланник лесного народца?..». Вздохнув с облегчением — наконец-то можно вылезти из-под этого дурацкого одеяла! — он высунул голову и увидел у своей постели домового эльфа.

— Тилли принесла вам теплого молока, маленький господин Скорпиус, — сказал домовой эльф тоненьким дрожащим голоском, протягивая Скорпиусу высокий стакан с узором в виде ягод земляники.

Скорпиус взглянул на молоко безо всякого аппетита. Он прекрасно знал, что даже в самом вкусном теплом молоке нет-нет да и попадется пенка, и после уже невозможно ни пить, ни есть — обязательно вспомнишь про эту злосчастную пенку в самый неподходящий момент. Но Тилли смотрела на него так жалобно, а Скорпиус и так испытывал угрызения совести за происшествие со шкатулкой и фарфоровыми статуэтками в комнате бабушки… Он взял стакан и сделал несколько глотков не глядя (чтобы случайно не увидеть пенки, которые, возможно, подстерегали его в молоке). Скорпиус почувствовал, как по груди, а потом и по всему телу, растекается приятное тепло.

Тилли в мгновение ока оказалась у изголовья: она подняла подушку, взбила ее так, чтобы Скорпиусу было удобно сидеть в постели, и подоткнула ему одеяло — как делала мама, когда Скорпиус болел. Скорпиусу, разомлевшему от горячего молока и заботы, стало совсем стыдно.

— Тилли, — прошептал он, внимательно рассматривая камешек у себя в ладони, — знаешь… это я трогал бабушкину шкатулку с нитками. И разложил статуэтки на подоконнике.

Он медленно выдохнул, ожидая, что сейчас Тилли обидится на него или, еще хуже, расплачется; но та неожиданно взяла ручку Скорпиуса в свои сухие теплые ладони и ласково погладила ее. Скорпиус, изумленный, поднял глаза.

— Тилли знает, маленький господин, — сказала девушка-эльф мягко, так, будто не она, а Скорпиус нуждался в утешении. — Не расстраивайтесь.

— Но… Неужели ты совсем не обижаешься на меня? — удивился Скорпиус.

Тилли покачала головой — ее уши с тоненькими розовыми прожилками, в свете ночника ставшие совсем прозрачными, смешно задвигались.

— О, нет, нет, маленький господин, — горячо заверила она. — Тилли бы никогда не стала обижаться на вас, никогда, вы же такой хороший, настоящий маленький ангел… Вы были таким красивеньким тогда, таким милым и бледным, когда вас привезли — как маленький ангел… — Тилли хлюпнула носом. — Да, да, Тилли так и сказала Найтмеру: «Ах, боже мой, нашего маленького ангела привезли», да, так Тилли сказала. Вы помните, как приезжали в Малфой-мэнор ребеночком? Тилли катала вас по парку в плетеной колясочке; вы были таким хорошеньким, крохотным, беленьким, в кружевном чепчике… Вы тогда улыбнулись Тилли, и Тилли сразу сказала: это дитя сущий ангел, прекрасный маленький ангелочек. Ах, Тилли так плакала, так плакала… — тут дверь отворилась, и на пороге возник старый Найтмер. Девушка-домовой эльф резко замолчала и сжалась под его неодобрительным взглядом.

— Вот ты где, Тилли, — проскрипел Найтмер. — Ты опять расстраиваешь хозяйку. Миссис Малфой всё время жалуется на холод, а ты до сих пор не затопила камин в ее опочивальне.

— Ах, простите, сэр, — всполошилась Тилли. — Глупая Тилли, нерадивая Тилли…

Выпроводив ее из комнаты, старый домовой эльф молча поклонился и, бросив на Скорпиуса странный взгляд, вышел, прикрыв за собой дверь.

«Не нравится он мне, — заявила всезнайка, как только шаги Найтмера стихли в коридоре. — Он вылитый прихвостень Темного Лорда!». Скорпиус собрал свои «сокровища» в кучку и улегся рядом, рассматривая их в приглушенном свете ночника. «Да, мне тоже он не нравится, — вздохнул он. — Но нельзя подозревать Найтмера в служении Темному Лорду только за то, что он старый и мрачный». «Очень даже можно!» — хмыкнула всезнайка. «Перестань, — сказал Скорпиус; он надел медальон обратно на шею, положил в жестяную банку схему вышивки, а камешек опять сжал в руке. — Не думай об этом. Сейчас мы должны хорошенько отдохнуть перед трудной и полной опасностей дорогой к водопаду». Он потянулся было к ночнику, но его трусоватый спутник сразу же заверещал: «Пожалуйста, не гаси свет! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!..». «Вот еще, какие глупости», — сказал Скорпиус, не подавая виду, что ему тоже не хочется остаться в кромешной темноте. Наконец он сдался: «Ну, хорошо, если ты так хочешь, я оставлю для тебя свет», — сказал он великодушно. Уютно устроившись под одеялом, Скорпиус обнял подушку и, не выпуская из руки камешек, стал смотреть на игру листьев за окном, дожидаясь утра.

Дождливый рассвет окрасил сумерки серовато-сиреневой акварелью. В парке загомонили птицы; соскочив с постели, Скорпиус подбежал к окну и, прижавшись щекой к холодному стеклу, увидел, как стаи черных черточек-птиц поднимаются в медленно светлеющее небо. Было зябко — то ли Скорпиус просто пригрелся под одеялом, то ли рассвет действительно обещал промозглый день, но босые ноги Скорпиуса просто заледенели на голом полу, а из щелей в старой оконной раме тянуло холодом.

«Вставайте! Вставайте! Мы отправляемся сейчас же!» — объявил он шепотом, расталкивая своих сонных спутников. Те зевали, потягивались и никак не желали вылезать из постели. «Ну еще секундочку, — говорили они умоляюще — точь-в-точь как сам Скорпиус, когда не хотел вставать на занятия. — Еще пару минуточек…». «Никаких минуточек!» — строго сказал Скорпиус — и резко откинул одеяло. Охая и протирая глаза, его невидимые спутники кое-как слезли с кровати, а сам Скорпиус тем временем торопливо оделся. «Темный Лорд напустил в лес свой зловещий колдовской холод, — предупредил он, — но его козни не помешают нам достичь цели! Мы отыщем водопад во что бы то ни стало!». «Да-а-а!» — воодушевленно отозвались его друзья, и Скорпиус, вытащив из-под подушки свой камешек, вприпрыжку выбежал в коридор.

Дом стоял непривычно притихший и темный — Скорпиус даже немного оробел от этой настороженной тишины и пошел медленнее. Лишь изредка слышался отдаленный бой часов в столовой да какие-то отдельные скрипы — точно кто-то невидимый ворочался во сне. Скорпиус приложил палец к губам. «Постарайтесь двигаться как можно тише, — шепнул он своим спутникам. — Иначе мы разбудим стражей замка». Почувствовав, как горло щекочет знакомый легкий страх — страх, смешанный с воодушевлением — Скорпиус прокрался мимо запертых дверей и комнат с креслами-привидениями, передвигаясь комической «походкой шпиона». Всё так же горбясь и нелепо перебирая ногами, он сбежал вниз по лестнице и остановился у закрытых дверей столовой, прислушиваясь к глухому тиканью больших часов, которые всегда немного пугали его. «Всё в порядке, — прошептал он. — Они спят… Пойдемте скорее, пока часы нас не заметили и не начали бить так громко, что сюда сбежится вся армия Темного Лорда». С наигранным ужасом отпрянув от дверей столовой, Скорпиус бросился бежать прочь.

Достигнув холла, он с разбегу проехался по отполированному паркету, расставив руки, как конькобежец. «Глядите! — воскликнул Скорпиус шепотом, со свистом разъезжая по холлу туда-сюда. — Я лечу!..» — и он замахал руками, представляя себя гигантской птицей. «Я волшебная птица… — прошептал он. — Волшебная птица в ботинках!..». «Птицы не носят ботинки», — сразу же выскочила всезнайка. Продолжая махать руками, как крыльями, Скорпиус подъехал к двустворчатым дверям и попытался открыть их с ходу — тяжелые двери не поддались. «Я же сказал — я волшебная птица, — возразил он, сунув камешек в карман и обеими руками ухватившись за ручку одной из створок. — Волшебные птицы могут носить всё, что захотят».

Наконец Скорпиусу удалось приоткрыть дверь настолько, чтобы протиснуться в открывшийся проем. Вновь замахав руками, он выбежал из дома и бросился в утренние сумерки, чувствуя, как холодный воздух остужает лицо, а вокруг колышется аромат полыни и ежевики. «Свобода! — шепотом закричал он, подпрыгивая на бегу. — Ура! Мы вырвались!». Его спутники, такие же воодушевленные, как и он сам, бежали рядом: Скорпиус представил себе, что действительно слышит их смех и радостные голоса, и топот быстрых ног. Он оглянулся на свою подругу-всезнайку — и, споткнувшись о бордюр, упал.

На глаза Скорпиуса навернулись слезы — не столько от боли, сколько от обиды. Он отряхнул испачканные ладошки, потер коленку, которая саднила так, что Скорпиус понял: вскоре на ней появится большущий фиолетовый синяк, и сказал своим друзьям с досадой: «Это всё из-за вас! Зачем вы отвлекали меня?». «Прости нас, мы не хотели», — отозвались они виновато. «Ладно, — Скорпиус проверил, на месте ли камешек в кармане, и огляделся. — У нас мало времени. Мы должны добраться до водопада раньше, чем его найдет Темный Лорд!». Всё еще чувствуя, как ноет ушибленная коленка, Скорпиус зашагал через парк.

Здесь, в окружении промокших от дождя кустов и деревьев, было еще холоднее, чем у дверей дома; Скорпиус озяб даже в папиной детской курточке. Но идти быстрее он уже не мог: в рассветных сумерках все кочки и колдобины становились невидимыми, и всякий раз, делая шаг, Скорпиус рисковал снова упасть. С вымокшей листвы деревьев то и дело обрушивался настоящий маленький ливень; Скорпиус чувствовал, как легкий ветер, треплющий кроны и заставляющий беспокоиться расшумевшихся птиц, холодит его мокрые волосы и шею. Камешек в руке уже не был теплым — он стал таким же холодным и влажным, как и ладонь Скорпиуса, и Скорпиус даже время от времени подносил его ко рту, пытаясь согреть своим дыханием.

Стволы, покрытые мхом и увитые плющом, давно не стриженые кусты и сорная трава, выросшая такой высокой, что в некоторых местах доходила Скорпиусу до груди, в сиреневых сумерках рассвета сливались в одну серую массу. Тьма, завладевшая парком ночью, не желала отдавать захваченные земли, и слабый свет печального пасмурного утра не мог проникнуть сквозь густую листву. Скорпиусу приходилось брести в потемках; от отчаяния ему уже казалось, что он заблудился, когда впереди, за неопрятными колючими кустами, напоминающими нечесаные лохмы, показались тускло-белые очертания фонтана.

— Ура, мы пришли! Наконец-то! — воскликнул Скорпиус.

Порядком оцарапавшись, он продрался через колючий кустарник и торжественно, как и подобало случаю, приблизился к фонтану.

— Это был долгий путь, — прошептал он, рассматривая потрескавшиеся мраморные чаши, в которых скопились листья, грязь и дождевая вода, — но мы преодолели его с честью. Вот, — он наклонился и опустил камешек в бассейн — с тихим всплеском тот упал в воду, опустившись на дно среди таких же розовых камешков. — Мы вернули лесному народцу его сокровище.

Скорпиус присел на бортик бассейна. Фонтан уже давно не работал, и теперь в нем темнела только бурая от грязи дождевая вода, по поверхности которой, гонимые ветерком, медленно плыли листья, палочки, дохлые мошки и остов большой, лишившейся одного крыла стрекозы. Скорпиус посмотрел на нее со смешанным чувством отвращения и любопытства. Он подумал: что, если фонтан — не фонтан, а настоящее море? Тогда листья — это корабли, плывущие к неведомым берегам, а стрекоза — морской дракон. Он не мертвый, а спит — отдыхает после дальнего плавания. Скорпиус наклонился и подул на стрекозу: мертвый остов поплыл быстрее, крутясь и заворачиваясь в листья. Дыхание Скорпиуса разогнало почти сплошной покров листьев и какой-то мутной пленки, и в открывшемся просвете показалось дно, усыпанное розовыми камешками. Меж них что-то блеснуло.

Рискуя потерять равновесие и свалиться в грязную воду, Скорпиус наклонился еще ниже, пытаясь рассмотреть удивительный блестящий предмет на дне. Теперь он увидел: меж овальных розовых камешков торчал металлический узорчатый ключ… или обломок ключа: из-за камешков Скорпиус не мог разглядеть его бородку. «Потрясающе, — прошептал он, пораженный новой внезапной находкой. — Мы вернули лесному народцу их сокровище, и они отблагодарили нас! Что это, если не ключ к величайшей тайне?». Он закатал рукав курточки, чтобы не намочить его, и закусил губу, примериваясь, как бы ухватить ключ половчее.

«Подумаешь, — фыркнула всезнайка. — Может, это всего-навсего ключ от какой-нибудь кладовой или чулана. Кто-то просто уронил его, когда кормил рыбок». «Здесь нет рыбок, — возразил Скорпиус, осторожно касаясь воды кончиками пальцев. — Здесь только мертвая стрекоза. Но на самом деле это не стрекоза, а дракон, и он вовсе не мертвый: он охраняет ключ и только притворяется мертвым, чтобы обмануть незадачливых искателей приключений». «И ты совсем-совсем его не боишься?» — поразились и восхитились спутники Скорпиуса. «Нет, — ответил он. — В таких случаях главное — быстрота и смелость», — и в подтверждение своих слов Скорпиус быстро сунул руку в холодную воду. Нащупав ключ, он с победной улыбкой выдернул его из-под камешков.

«Какой красивый», — прошептал один из невидимых друзей. Скорпиус поворачивал ключ то так, то этак, заставляя его тускло блестеть там, где его еще не коснулась ржавчина. Ключ действительно был чудесный: узорчатый, с завитушками, с причудливой бородкой — именно такие ключи в книжках Скорпиуса и открывали тайные сокровищницы в развалинах древних храмов. И пусть ключ покрывали пятна ржавчины — всё равно при первом же взгляде на него Скорпиус понял, что это он — Волшебный Ключ, открывающий тайник с самым главным сокровищем лесного народца.

«Всего-навсего ржавая железка», — завистливо сказала всезнайка, но остальные даже не услышали ее, спрашивая Скорпиуса наперебой: «Где же дверь, что этот ключ открывает? Как ты найдешь ее? Наверняка она в замке Темного Лорда, но замок огромен — как мы отыщем нужную замочную скважину? А вдруг это тайная комната, и на ее поиски мы потратим всю свою жизнь?..». «Как бы там ни было, — решил Скорпиус, сделав «героический» голос — во всяком случае, ему казалось, что герои его книжек говорят именно так, — мы должны разгадать эту тайну. Вперед!».

Размахивая ключом в руке, Скорпиус побежал к дому, перебирая в уме все виденные им замочные скважины. Несомненно, начать следовало с загадочных запертых комнат — тем более, что Скорпиусу уже давно хотелось заглянуть в них: недаром же они заперты! И пусть голос одноклассницы-всезнайки твердил ему, что комнаты заперты всего лишь потому, что в них никто не живет, Скорпиус знал: это неспроста.

Темная приземистая громада Малфой-мэнора вновь, как и в день приезда, надвигалась на него. Фасад дома, когда-то помпезный, а теперь — мрачный и почти полностью захваченный плющом, точно пораженный некой кожной болезнью, смотрел поверх Скорпиуса слепыми окнами, в которых отражалось лишь серое пасмурное небо да птицы, с тревожными криками взмывающие в небо. Казалось, им тоже хотелось поскорее покинуть это место. Взглянув в окна-бельма, Скорпиус вдруг понял, что не хочет возвращаться туда — в эту тишину, полную неясных шорохов, скрипов и тайн.

«Может быть, нам не стоит отправляться на поиски потайной двери вот так сразу? — мгновенно отозвались его спутники. — Почему бы нам не побыть здесь немного? Мы могли бы исследовать волшебный лес…». Скорпиус нахмурился. «Нет, — сказал он решительно. — Мне не хочется возвращаться в замок Темного Лорда так же, как и вам, но лесной народец надеется на нас. Не будем их разочаровывать!». Скорпиус взбежал по ступеням и, навалившись на створку двери, с усилием толкнул ее. «Но ты ведь даже не знаешь, что искать», — заметил его осторожный спутник, а всезнайка подхватила: «Вот именно! Ты хоть представляешь себе, сколько дверей в этом замке? Целый миллион!». «Неправда, — прошептал Скорпиус неуверенно. — Нигде не может быть столько дверей. Даже в Хогвартсе и то не миллион… наверное. И вообще: наш ключ — волшебный, и дверь, которую он открывает, тоже должна быть волшебной! Я уверен, что мы узнаем ее, как только увидим».

Высматривая свою «волшебную» дверь, Скорпиус медленно двинулся по Малфой-мэнору. Прежде он никогда бы не подумал, что в мире столько замков и замочных скважин: двери комнат, двери чуланов, дверцы шкафов и комодов, секретеров и напольных часов… даже на леднике, попавшемся на глаза Скорпиусу на кухне, красовался висячий замок. Но нужная дверь — та самая потайная дверь, ведущая к величайшему сокровищу лесного народца — никак не встречалась. Скорпиус шел и шел, проходя через темные, выглядящие совсем заброшенными коридоры, поднимаясь и спускаясь по лестницам с шаткими, кое-где рухнувшими перилами и жалобно скрипящими ступеньками, заглядывая в захламленные комнаты, стены которых покрылись пятнами от сырости… Повсюду царил сумрак, никак не изменяющийся с наступлением дня или ночи: «Свет губителен для Темного Лорда, — объяснил Скорпиус своим друзьям. — Поэтому он погрузил свой замок во мрак».

В одном из коридоров Скорпиус заслышал шум: кто-то торопливо переговаривался приглушенными голосами. Он мгновенно узнал говорок хлопотливых домовых эльфов, но сделал вид, что насторожился и прислушался. «Слуги Темного Лорда близко, — взволнованно шепнул он своим спутникам. — Путь закрыт». Скорпиус огляделся, отыскивая что-нибудь, что сошло бы за «тайное убежище» или хотя бы за «магический щит», и наткнулся взглядом на узкую винтовую лестницу. «Туда, скорее!» — приказал он — и тайком, перебегая от стены к стене и прячась то за открытой дверью, то за выпуклым украшением на стене, направился к спасительной лестнице.

Скользнув под нее, Скорпиус обнаружил, что лестница находится почти напротив дедушкиного кабинета: когда Скорпиус осторожно высунул голову из-за лестницы, то увидел с полдюжины домовых эльфов, выносящих из кабинета кресло-качалку. За их работой наблюдал Найтмер: старый эльф казался еще угрюмее обычного.

— Ох, зачем же отправлять в чулан с рухлядью такое прекрасное кресло? — прокряхтел один из эльфов, державший кресло за подлокотник.

Остальные эльфы согласно закивали, и кто-то сказал:

— Верно, верно… Отличное кресло: оно ничуть не постарело с тех пор, как старый господин Абраксас привез его в мэнор из городского дома.

«Что они делают?» — прошептала всезнайка. Скорпиус шикнул на нее, наблюдая за возней домовых эльфов: «Тише! Иначе слуги Темного Лорда нас заметят — и тогда нам конец». Всезнайка не унималась: «Но они что-то задумали, я уверена! Давай подойдем поближе и послушаем!». «Нельзя, — возразил осторожный. — Мы не должны покидать наблюдательный пункт». «Да, ты прав», — поддержал его Скорпиус. Он притаился за лестницей и стал смотреть на домовых эльфов сквозь проемы между ступеньками.

Домовые эльфы же тем временем вынесли кресло-качалку из кабинета и поставили кресло в коридоре, тяжело дыша и собираясь с силами.

— Хозяин не одобрит то, что мы закрыли его кресло в чулан, — заметил один из них, прижимая уши от страха.

— Да-да, ведь это его любимое кресло, — подтвердил второй.

Найтмер тяжело вздохнул.

— Таково было решение хозяйки, — проговорил он хмуро. — Разве можем мы, слуги, ее осуждать? Стук кресла беспокоил миссис Малфой. Она жаловалась на мигрень.

«Бабушка хочет отобрать у дедушки его любимое кресло! — шепотом воскликнул Скорпиус, возмущенный до глубины души. — Как она может быть такой злой?». «Чокнутая, — заявила всезнайка. — Твоя бабушка сошла с ума. Она служит Темному Лорду! Бабушка забрала дедушкино кресло, и теперь в нем будет качаться только сам Темный Лорд». Скорпиус, которому и самому давно уже хотелось покачаться в дедушкином кресле, прошептал осуждающе: «Бабушка поступила очень плохо. Из-за нее у Темного Лорда появился собственный трон, и он сможет править всем миром со своего черного трона-качалки». «Кресло дедушки не черное», — поправила его всезнайка. «Темный Лорд превратит его в черное», — объяснил Скорпиус. Он проследил взглядом за тем, как домовые эльфы уносят кресло дальше по коридору, и медленно вышел из-за лестницы.

Безвозвратная потеря кресла-качалки подействовала на Скорпиуса угнетающе. Конечно, он знал, что дедушка никогда не позволил бы ему покачаться в чудесном кресле, которое всегда манило Скорпиуса; но в глубине души он все-таки надеялся, что когда-нибудь — может быть, в воскресенье? — дедушка подобреет и разрешит ему немножко покачаться… Теперь же кресло было утрачено навсегда. «Не грусти, — всезнайка попыталась его утешить. — Ты купишь себе точно такое же кресло, когда вырастешь. Даже еще лучше. И сможешь качаться в нем хоть целый день». «Может быть, я даже дам покачаться дедушке», — великодушно сказал Скорпиус. Гордый своей безграничной щедростью, он немного повеселел и бодро зашагал дальше.

Всесильная воля Малфой-мэнора — или же собственные ноги Скорпиуса — привели его в малую гостиную. Со времени его ночного визита здесь ничего не изменилось — разве что чехлы-привидения в дневном свете уже не выглядели такими пугающими. Оказавшись в дверях, Скорпиус сразу же увидел папу: тот неподвижно стоял напротив окна и, как прежде, смотрел куда-то в парк.

— Бабушка отобрала дедушкино кресло-качалку, — сообщил Скорпиус. Он вошел в гостиную, вытянул вперед руки и закружился по комнате, петляя между креслами, столом и диваном. — Зачем она это сделала?.. Пап, смотри, я привидение! Старый эльф сказал, что у нее мигрень. Папа, а что такое мигрень? Наверное, это из-за нее она всё время ругается. А бабушка не заразит нас мигренью? Хорошо, что за столом она сидит далеко от нас. А почему бабушка не пустила к нам маму? Ты же обещал, что мы проведем каникулы все вместе! Может, раз дедушка больше не будет стучать своим креслом, бабушка перестанет злиться и разрешит маме приехать? Может, она приедет в воскресенье? Правда, она приедет в воскресенье? Па-а-ап!.. — Скорпиус «вылетел» из-за кресла и, как настоящее привидение, налетел на Драко. Тот вздрогнул и обернулся.

— Не бегай, малыш. Дом не место для игр, — мягко укорил он Скорпиуса. Скорпиус поймал папину руку и слегка потянул за нее.

— Когда мама приедет? — снова спросил он. — Она в воскресенье приедет, да?

Драко накрыл ручку Скорпиуса своей, рассеянно погладил ее.

— Да, конечно… Конечно приедет, — сказал он, вновь переводя взгляд на парк за окном.

Скорпиусу не понравились неуверенные нотки в папином голосе.

— Ты обещал, — напомнил он упрямо.

Драко отвел взгляд от окна — нехотя, словно там, в парке, скрывалось нечто куда более занимательное, чем маленький сын.

— Обещал, — согласился Драко со вздохом. — Иди сюда, малыш.

Он наклонился к Скорпиусу, подхватил его на руки и выпрямился, прижимая сына к себе. Скорпиус, обвив руками папину шею, уткнулся ему в плечо и закрыл глаза. Он вспомнил, как папа вот так же обнял его, когда пришел за ним в школу: он долго прижимал Скорпиуса к себе — так, словно боялся отпустить — и Скорпиусу пришлось самому отстраниться. «Я не маленький», — смущенно буркнул он. Тогда папа, наскоро собрав чемодан, взял Скорпиуса за руку и повел его прочь из Хогвартса, шагая быстро, даже торопливо, будто спешил куда-то. Скорпиус едва поспевал за ним, беспокоясь о том, что сложенные «как попало» вещи в чемодане помнутся и мама его заругает. Чудак, похожий на торговца фальшивыми зельями, кинулся им навстречу, выкрикивая уже знакомый Скорпиусу бред о Пожирателях Смерти и возмездии, которое «грядет»… Драко крепче сжал руку Скорпиуса и сказал, досадливо поморщившись: «Не слушай его, малыш. Это ненормальный».

Скорпиус тихонько фыркнул, отгоняя неприятное воспоминание. Драко по-прежнему молчал и смотрел в окно, одной рукой задумчиво перебирая волосы сына. Скорпиус повернул голову.

— На что ты смотришь? — спросил он. Проследив за папиным взглядом, он увидел невдалеке буйные заросли ежевики; лишь присмотревшись внимательнее, он смог разглядеть скрывающуюся в ежевичных кустах узорчатую калитку. Скорпиус замер. Что-то заставило его почувствовать, что его ключ и эта калитка в зарослях ежевики — единое целое, что именно там, за окном, в парке, скрывается разгадка самой большой тайны лесного народца… Скорпиус мгновенно понял, что перед ним — волшебная дверца к Главному Сокровищу.

— Па-а-ап?.. Можно мне пойти погулять? — спросил Скорпиус, изо всех сил стараясь не подать виду, насколько он взволнован.

Драко заморгал, словно вопрос сына вырвал его из сна.

— А? Да-да, конечно, малыш, иди поиграй, — ответил он.

Драко бережно опустил Скорпиуса на пол, и тот вышел из гостиной, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться в бег.

Прикрыв за собой дверь, он тут же бросился бежать по темным коридорам и лестницам Малфой-мэнора, чувствуя, как от нетерпения бешено колотится сердце и дыхание сбивается от предвкушения. Вытащив из кармана ключ, он сжимал его во взмокшей руке. Двери, ступени, арки, панели и драпировки мелькали перед глазами Скорпиуса словно в каком-то мрачном калейдоскопе, в котором перекатывались и складывались в причудливые узоры лишь черные и темные кусочки стекла. Малфой-мэнор будто бы не хотел отпускать его и складывал свои коридоры и комнаты сотнями различных способов, лишь бы не выпустить своего пленника на волю — путь к главному входу показался Скорпиусу неимоверно долгим. А когда он уже бежал через холл, за спиной раздался грозный, раскатистый бой часов.

«Темный Лорд сзывает свое воинство!» — выдохнул Скорпиус, повиснув на ручке двери. «Скорее, скорее, не дай ему тебя остановить!» — воскликнули его друзья. Одним рывком, в который Скорпиус вложил все свои силы, он распахнул дверь и выбежал из дома. Запах дождя, полыни и ежевики дохнул в лицо; Скорпиус втянул его в себя, опаляя легкие холодным воздухом, и бросился бежать по скользкой от дождя дорожке вокруг дома. «Так вот почему здесь пахнет ежевикой! — кричал он на бегу. — Это пахнет сердце лесного народца! Ежевичное сердце!» — он рассмеялся от радости. «И как я раньше не догадался! — Скорпиус споткнулся и едва не упал, удержавшись за стену. — Тайная дверь не может быть в замке! Она — в царстве лесного народца! Конечно! И скоро, скоро, скоро мы откроем ее!». Его спутники, охваченные ликованием, бежали вслед за ним, подпрыгивая и перелетая через клумбы и кусты; они смеялись и кричали что-то так же весело, как и он сам, и так же, как и сам Скорпиус, шлепали руками по стене дома. И когда Скорпиус проносился мимо окон, ему казалось, что он видит в оконных стеклах их разноцветные отражения.

Аромат ежевики становился всё сильнее и сильнее. Вскоре он заполнил всё вокруг, и Скорпиус уже не бежал, а плыл в нем, рассекая руками ежевичные волны. «Мы в великом Ежевичном Море! — объявил он своим спутникам. — Будьте начеку: где-то здесь затаился дракон-стрекоза! Он стережет сокровище лесного народца!..». Темная стена ежевики приближалась. Подул ветер, и весь парк всколыхнулся, пошел волнами, словно настоящее неспокойное море, и по земле, по ногам Скорпиуса заскользил мелкий травяной сор и лепестки цветов… «Мы почти у цели!» — прошептал Скорпиус: он задыхался от бега, но предпочел притвориться, что говорит «таинственным шепотом». Замедлив бег, он, прерывисто дыша, приблизился к калитке.

Скорпиус протянул руку и погладил тонкие металлические прутья, еще влажные от недавнего дождя. Когда он поднес пальцы к лицу, они пахли точно так же, как и его ключ. За калиткой зеленел буйно разросшийся кустарник и темнели стволы деревьев, чьи ветви склонялись едва ли не до земли. Дорожки, что некогда вились меж ухоженных цветников, теперь утопали в грязи и высокой сорной траве; то тут, то там темнели печальные увядшие ирисы. Скорпиус осторожно коснулся пальцем фигурной замочной скважины.

«Давай же, открывай, открывай! — нетерпеливо зашептала всезнайка. — Ни за что не поверю, что тебе совсем не хочется поскорее увидеть сокровище!». «Сейчас», — прошептал Скорпиус. Ему хотелось полностью распробовать прелесть предвкушения — волнение и радость того, что называют «преддверием тайны»: настороженная тишина, шелест листвы, свист невидимой птицы в кронах деревьев; запах ежевики, плывущий вокруг и укутывающий, точно уютное тяжелое одеяло… Волшебный ключ в руке и замочная скважина. Тихий звон, и бородка проскальзывает в скважину, чуть застревает, медленно, с трудом, поворачивается, щелкает… Нет ничего таинственнее и привлекательнее неторопливо открывающейся незнакомой двери.

Неизведанная земля встретила Скорпиуса тишиной, еще более густой, чем снаружи: казалось, заросли ежевики отгораживали эту потаенную часть парка от всего остального мира. Скорпиус шел, раздвигая ветви деревьев, осторожно ступая по камешкам, оставшимся от дорожки. Он молчал, и его спутники тоже притихли, завороженные волшебством, царящим здесь повсюду: оно шептало в шелесте листьев, вилось в запахе ежевики, мелькало в игре света и тени… Скорпиус закрыл глаза и полностью погрузился в волшебство, чувствуя, как оно проникает в его тело, заполняет и пропитывает его насквозь. Стволы, которых Скорпиус касался мимоходом, источали прохладу и были бархатными наощупь из-за густого мха; глянцевые стрелы ирисов щекотали Скорпиусу ладони, а земля, мягкая, рыхлая, приятно подавалась под ногами. Неумолчный шепот листвы окружал его, и иногда Скорпиусу чудилось, что он различает в нем слова никогда не слышанного им, но такого знакомого языка.

Ветви деревьев расступились, открыв его взгляду увитое плющом, потрескавшееся, но всё же величественное изваяние из мрамора. Скорпиус замер, пораженный своей новой находкой. «Это развалины древней крепости лесного народца, — прошептал он, подойдя к мраморному изваянию. — Ее разрушил Темный Лорд, но лесной народец успел сокрыть в крепости свое великое сокровище». Скорпиус долго не решался его коснуться; когда же наконец он протянул руку и стер ладонью грязь дождей, то увидел надпись, вырезанную в мраморе: «Абраксас Малфой, возлю…» — дальше надпись исчезала под плющом. «Это мой прадедушка, — похвастался Скорпиус перед своими невидимыми друзьями. — Он был отважным защитником крепости. Поэтому его имя начертано на башне, которую он защищал». «Наверное, он был храбрым рыцарем, — согласилась всезнайка. — Но давай отправимся вперед! Мне не терпится взглянуть на сокровище». «Какая ты торопыга», — притворно пожурил ее Скорпиус, но все-таки послушался и, обогнув изваяние, двинулся дальше.

Неподалеку он заметил еще одну башню: она была менее потрескавшейся, но тоже заросла мхом и покрылась дождевой грязью, а чтобы подойти к ней, Скорпиусу пришлось пробраться через небольшую заросль чертополоха. Уже издалека Скорпиус заметил темнеющие на мраморе буквы, похожие на те, что украшали башню прадедушки Абраксаса; когда же он приблизился, то прочел: «Люциус Малфой, возлюбленный муж и отец», и ниже: «Покойся с миром». Скорпиус замер, недоуменно рассматривая последнюю надпись и какие-то даты под ней. Это живо напомнило ему картинки из книжек со страшными историями: кладбище в лунном свете, надгробия и странная тень, поднимающаяся из могилы. Скорпиус всегда боялся этих картинок и обычно старался поскорее их пролистнуть, но иногда любопытство брало верх, и он мог долго рассматривать немного корявые гравюры, пытаясь разобрать, что написано на том или ином надгробии…

«Дедушка умер?» — еле слышно прошептала всезнайка. «Я не знаю», — прошелестел Скорпиус одними губами, снова и снова скользя взглядом по строчке «Покойся с миром». «Дедушка умер, — прошептала всезнайка уже увереннее. — Смотри: год его смерти. Он умер много лет назад». Скорпиусу стало не по себе. «Но я же видел его в доме, — сказал он, не желая верить. — Он разговаривал со мной…». «Он привидение! Вот почему он такой сердитый, — догадалась всезнайка. — Привидения бродят по старым домам и иногда даже разговаривают с живыми». Скорпиус вытащил из-за пазухи свой волшебный медальон, отпугивающий привидений, и сжал его в руке. Ему вдруг почудилось, что дедушка — вернее, его призрак — стоит за калиткой, невидимый, и строго смотрит на него.

«А бабушка?.. — спросил Скорпиус дрожащим шепотом, не выпуская медальон. — Бабушка тоже мертвая?..». «Вполне возможно, — ответила всезнайка. — Давай поищем ее могилу!». Скорпиус не выдержал и оглянулся: позади колыхались лишь ветви деревьев, но ему не давала покоя мысль, что привидения могут становиться невидимыми… «Я не хочу искать бабушкину могилу, — сказал Скорпиус плаксиво. — Вдруг она затаилась и сидит там… мертвая… и злая. Может, нам лучше вернуться?..». Но призрак дедушки, как чудилось Скорпиусу, всё еще стоял, незримый, за деревьями, поджидая его у калитки, а тут еще ветер, налетев на деревья, всколыхнул их кроны… Похолодев от страха, Скорпиус торопливо пошел вперед.

«Вот еще могилы», — прошептала всезнайка, когда Скорпиус, миновав надгробие дедушки Люциуса и сделав еще несколько шагов, оказался на небольшом участке, расчищенном от сорняков. Посреди него белело надгробие, не столь помпезное, как у прадедушки Абраксаса, но чистое и еще не заросшее мхом; оно даже слегка блестело под редкими лучиками, проникающими сквозь густую листву, и казалось совсем новым. «Наверное, бабушка умерла недавно, — прошептал Скорпиус, с опаской приближаясь к надгробию, — поэтому ее могила такая аккуратная и чистая…». «А может, домовые эльфы боятся бабушку и чистят ее могилу каждый день, чтобы она их не ругала, — предположила всезнайка. — Ну-ка, посмотри, что там написано? Может быть, там сказано, что она умерла от мигрени?..». Скорпиуса передернуло. Ему совсем не хотелось знать, от чего умерла бабушка, — по правде сказать, больше всего на свете ему хотелось развернуться и броситься бежать отсюда без оглядки, но странное чувство — то чувство, что заставляло его дочитывать до конца истории о привидениях и рассматривать страшные картинки — тянуло Скорпиуса к одинокому надгробию.

Буквы на нем были маленькими — должно быть, для того, чтобы на надгробии уместилось несколько строчек — а ветер, всколыхнувший кроны деревьев, нагнал на солнце пелену облаков, и издалека Скорпиус не мог разобрать длинную надпись в неверном тусклом свете. Подойдя к надгробию почти вплотную, он прочел:

Драко Малфой

Скорпиус Гиперион Малфой

А чуть ниже, уже совсем мелкими буквами с красивыми завитушками:

Спи сладко, маленький ангел

Скорпиус медленно осел на землю. Он смотрел на последнюю строчку, и события последних дней мелькали у него перед глазами, ослепляя разноцветными вспышками до тех пор, пока одно воспоминание не засветилось в его сознании, заглушая все прочие мысли. «Не слушай его, малыш. Он ненормальный». Папа сжал его руку и повел за собой, словно бы заслоняя от то ли пьяного, то ли просто безумного взгляда человека, выбежавшего им навстречу. Они уже прошли мимо — Скорпиус успел разглядеть грязную, оборванную мантию, от которой воняло кислым потом, как от лохмотьев бездомных — когда этот странный тип вытащил палочку и вдруг позвал папу по имени. Скорпиус оглянулся… Совсем рядом с его лицом пронеслась вспышка зеленого света. Папа упал, уронив чемоданчик в лужу и утягивая Скорпиуса за собой — он всё еще крепко сжимал его руку. Скорпиус зачем-то потянулся к своему чемодану… Зеленая вспышка зажглась снова, ударила Скорпиуса по глазам… Всё вокруг осветилось нестерпимым зеленым сиянием.

— Маленький господин, поднимайтесь, нельзя лежать на земле… Давайте мы отведем вас в дом.

Скорпиус открыл глаза. Над ним склонилась Тилли; рядом, сгорбившись и заложив руки за спину, стоял Найтмер, с хмурой задумчивостью рассматривая надгробие.

— Тилли, я умер? — севшим от слез голосом спросил Скорпиус.

Тилли, ничего не ответив, жалобно заморгала и оглянулась на Найтмера. Старый эльф молча помог Скорпиусу подняться.

— Почему мне никто не сказал, что я умер? — прошептал Скорпиус.

— Вы должны были узнать и принять это сами, маленький господин, — спокойно ответил Найтмер. — Мы лишь оставляли подсказки.

— И вы нашли их все до одной, маленький господин, — затараторила Тилли с воодушевлением, отряхивая и оправляя одежду Скорпиуса. — Тилли сразу сказала Найтмеру: маленький господин Скорпиус большой умница, он всё найдет, обо всем догадается, вот увидите, ведь он такой смышленый мальчик… А какой добрый, какой красивенький, настоящий маленький ангел… — Тилли начала было приглаживать Скорпиусу растрепавшиеся волосы, но встретилась с суровым взглядом Найтмера и, смутившись, сникла.

— Время завтрака, — произнес Найтмер. — Пойдемте с нами, маленький господин. Не следует опаздывать к столу.

Он развернулся и медленно, всё так же по-старчески чуть наклоняясь вперед, побрел в сторону дома. Тилли, не оставлявшая попыток привести измятую, запачканную травой и землей одежду Скорпиуса в порядок, засеменила следом.

В столовой ничего не изменилось: взрослые сидели на тех же местах, что и вчера, глухо постукивал механизм больших, всегда напоминавших Скорпиусу черный гроб, напольных часов. Домовые эльфы, накрывая на стол, неслышно появлялись и исчезали. Лишь серый свет пасмурного утра, проникающий через круглые окна под потолком, превращал обычный густой полумрак в нечто тусклое, словно бы лишенное красок. Скорпиус, подавленный и обессилевший от слез, позволил домовым эльфам усадить себя за стол и бездумно уставился в тарелку.

Из оцепенения его вырвал голос бабушки.

— Завтра я переезжаю в городской дом, — произнесла она как всегда отрывисто, с нервной торопливостью разрезая бекон у себя в тарелке. — Вы знаете, Найтмер, как тяжело мне было оставаться в Малфой-мэноре в последние годы… А теперь здесь стало просто невыносимо. Моему терпению пришел конец. Возьмите этот ключ, Найтмер, — Нарцисса сняла с шеи цепочку с висящим на ней ключом — точь-в-точь таким же, как и волшебный ключ Скорпиуса, только чистым и блестящим. — Если жена моего сына захочет… — Нарцисса помолчала, подбирая слова, — …проведать их, не препятствуйте ей. Только… не позволяйте ей забрать Скорпиуса из Малфой-мэнора. Он Малфой, — повторила она с нажимом, словно хотела убедить в этом саму себя, — его место здесь.

— Вы абсолютно правы, госпожа, — Найтмер с поклоном принял ключ.

Надолго воцарилась тишина. Наконец Драко сказал тихо, почти шепотом, обращаясь к Люциусу:

— Отчего мама так поступает с нами, отец? Не желает признавать, что знает о нашем… присутствии?

Люциус раздраженно дернул уголком рта.

— Не осуждай ее, Драко. У твоей матери расстроены нервы, — он поморщился, будто на самом деле считал расстроенные нервы Нарциссы какой-то нелепой отговоркой, — ей тяжело. Мы должны быть терпеливы.

Дедушка еще долго говорил о бабушке и о том, что однажды она найдет в себе силы принять то, что происходит, но Скорпиус уже не слушал: он думал только о том, что бабушка уезжает. «Ты слышал, ты слышал? — вопили его друзья, в полнейшем восторге прыгая вокруг стола. — Бабушка уезжает!». «Теперь никто не помешает нам увидеться с мамой, когда она приедет! — весело кричала всезнайка. — А она обязательно приедет! Скоро, совсем скоро! В воскресенье!..». «…И ты сможешь играть с бабушкиными фарфоровыми статуэтками хоть целый день! — ликовал трусишка. — И уже никто не станет тебя ругать за это!..». «А еще, а еще, — продолжала всезнайка, захлебываясь словами, — тебе достанутся все-все-все карамельные яблоки из буфета!..». «…А бабушка уже не сможет их у тебя отобрать», — заключил самый осторожный. «И мы все вместе, — подумал Скорпиус, затаив дыхание в тихой радости, — мама, папа и я, сможем играть с фарфоровыми статуэтками и есть яблоки в карамели всё воскресенье… а может, даже всё лето. Да что там — у нас будет всё время на свете!».