Срок годности: ни одного дня (джен)

Панси одиннадцать, и она уверена, что мир принадлежит ей. Уверена непоколебимо, бездумно и немного наивно. Она просто знает это, как знает, что Хогвартс – лучшая в мире школа.

Именно поэтому она здесь, в лучшей школе, на лучшем факультете, в окружении лучших друзей. Ведь тот, кому принадлежит весь мир, достоин только самого лучшего – не меньше.

Панси одиннадцать, и ее владения – весь этот мир – кажутся такими обширными, такими восхитительными, хотя и немного неправильными. Но это не беда. Панси повзрослеет и сможет сделать его таким, каким он должен быть.

Панси засматривается на Драко. Она и не пытается скрыть от себя, что влюблена в него. Он – тоже лучший, а значит, достоин ее любви. А вот Поттер, думает Панси, вообще ничего не достоин. Ни всеобщего почитания, ни поблажек. Ничего.

Панси одиннадцать, и она уверена, что время расставит все на свои места. Эту фразу она услышала от мамы и с тех пор не сомневается, что это правда. Время в самом деле все расставит на свои месте. А Панси этому поспособствует. И когда-нибудь ее мир будет таким, каким она хочет его видеть. Через год, через два или через десять лет. Нет, десять лет – слишком много. Вот если завтра – это было бы здорово.

Панси одиннадцать, и она ненавидит Грейнджер. Самодовольная заучка, которая думает, что она лучше всех, что мир принадлежит ей. Но Панси никому не позволит покуситься на свои владения. Все лучшее создано для нее, а Грейнджер… А Грейнджер пусть забирает себе хорошие оценки. Они ведь никакого значения не имеют.

Да, убеждает себя Панси, не имеют.

Панси одиннадцать, и больше всех в Хогвартсе она восхищается профессором Снейпом. Он тоже из категории лучших – лучший профессор, лучший декан. Не то, что эта дранная кошка МакГонагалл или, тем более, дура Стебль.

Панси одиннадцать, когда она празднует свой первый Хэллоуин в Хогварсте. Она пытается подражать Драко и делать скучающее и незаинтересованное лицо, но внутри нее все смеется и поет.

А потом – кричит в страхе: в Хогвартс пробрался тролль. Панси всего одиннадцать, она напугана и с ужасом думает, что, возможно, скоро умрет. Тролль доберется до нее, поднимет – боже, боже, она же боится высоты! – и раздавит своими вонючими громадными лапами.

От пугающих мыслей ее отвлекает рука Драко. Панси сжимает ее в ответ и чувствует, как радость и волнение вытесняют страх.

На следующий день все только и говорят, что о подвиге Поттера и Уизли. А Панси все равно. Подумаешь, тролля одолели. Случайность. Везение.

Только полные идиоты, думает Панси, презрительно фыркая про себя, могли так поступить.

И когда она слышит восхищенные голоса, рассказывающие о подвиге Поттера, ничто ее не гложет. Ничто внутри не шевелится.

И уж тем более, ничто не сидит внутри Панси, когда, спустя полгода, весь Хогвартс только и занят сплетнями о сражении Поттера за философский камень.

Панси одиннадцать, и она думает, что принадлежащий ей мир нуждается в доработке.

* * *

Панси двенадцать, и она уверена, что весь мир принадлежит ей. Многие пытаются его отобрать, но ничего у них не выйдет. Лучшее – лучшим. А мир – ей, Панси.

После происшествия с кошкой Филча Драко часто говорит о наследнике Слизерина.

– Это не я, конечно, – добавляет он при этом.

Но Панси все равно думает, что, возможно, это он. Ну а кто, как не Драко Малфой может быть наследником самого Слизерина? Это мысль немного пугающая, но еще больше – восхитительно-манящая.

Быть подругой, а потом, возможно, и женой наследника Салазара Слизерина… Панси улыбается про себя.

Панси двенадцать, и у нее замечательная жизнь. Она в лучшей школе, на лучшем факультете, она окружена лучшими друзьями.

И целый мир у ее ног.

А на Поттера – плевать. Во всяком случае, Панси плевать. А вот Драко на Поттера никак не плевать.

Он чуть не плачет от злости, когда Поттер обыгрывает его в квиддич. Панси приходится успокаивать его.

– В следующий раз ты его сделаешь, Драко! – убежденно говорит она. – Этот шрамоголовый – пустое ничтожество.

– Я знаю, Панси! Отстань, – выплевывает Драко.

Он стряхивает ее руку с плеча и уходит. Панси остается одна, и теперь ей тоже не плевать на Поттера – вон из-за него сколько проблем.

* * *

Панси тринадцать, и она уверена, что мир принадлежит ей. Но это не мешает ей с отвращением рассматривать свое отражение в зеркале.

Почему она не могла быть хотя бы немного красивее? Немного выше, немного стройнее? Зачем ей этот большой сплющенный нос, эти бесформенные губы? И ноги, полные ноги – зачем они ей?

Панси тяжело вздыхает и косится в сторону спящей Дафны. Вот уж кого природа не обделила красотой.

Зато на мозгах отыгралась, – злорадно думает Панси. – Она тупее садовых гномов.

Панси тринадцать, и она хочет, чтобы и на нее засматривались мальчики. Хочет, чтобы ей любовались и восхищались. Но эти ноги, этот выпирающий живот, этот нос…

Впрочем, не все ли равно? Мальчики – подумаешь! Не нужен ей никто, кроме Драко. А Драко и так с ней общается. Панси даже думает, что нравится ему. Немного. Возможно.

Но даже если нет, придет время, и он ее оценит по достоинству. Когда-нибудь.

Панси тринадцать, и самое лучшее в ее жизни – то, что произойдет когда-нибудь.

А еще она уверена, что единственный профессор, заслуживающий ее восхищения, – Снейп. Она ловит каждое его слово, но все равно ничего не понимает в Зельеварении. Вечерами Панси сидит с книгами, учит, пытается разобраться – только бы Снейп одобрительно ей улыбнулся.

Одобрение такого человека, уверена Панси, стоит очень многого.

Она немного завидует Драко, который с самого первого дня, ничего для того не предпринимая, получил расположение Снейпа. Но ничего, и она его получит когда-нибудь.

Панси тринадцать, и самое лучшее в ее жизни – то, что произойдет когда-нибудь.

* * *

Панси четырнадцать, и она понимает, что мир больше ей не принадлежит. Он отобран. Украден.

Но понимает она это не сразу.

– Панси, хорош налегать на пончики, скоро в дверь не пролезешь, – шутит Блейз за ужином.

Повсюду раздаются смешки, и Панси краснеет. Чувствует, что бессильна перед такими подколками и не может держать марку. Ей бы расправить плечи, поглядеть свысока на Блейза да сказать что-нибудь остроумное – всего-то. И преимущество снова у нее.

Но она не может, она дает слабину. Она встает из-за стола и быстрым шагом идет к выходу.

После урока Зельеварения ее подзывает Снейп. Смотрит равнодушным взглядом, но говорит уничижительно, твердо и с явственными каплями издевки – эти капли позже выступят у Панси на лбу.

– Мисс Паркинсон, я настоятельно рекомендую вам не обсуждать личную жизнь мисс Грейнджер, а сосредоточиться на подготовке к экзаменационной работе по Зельеварению, результаты у вас пока неудовлетворительные.

Панси настолько уязвлена, что не замечает язвительной интонации на словах о личной жизни Грейнджер. Да это и не важно. Важно глубокое и неисчерпаемое презрение за показным равнодушием.

Панси чувствует себя не просто оскорбленной и униженной – грязной, как никогда раньше. Она сжимает челюсти. Делает глубокий вдох.

– Я поняла вас, сэр, – говорит, кивает, выходит из кабинета.

И делает немыслимые усилия, чтобы не заплакать.

Панси четырнадцать, и ей плевать, что ее оскорбляет каждый второй в Хогвартсе. Плевать, что думает о ней Поттер, Грейнджер и иже с ними.

А вот на Снейпа – нет.

В гостиной нет никого, кроме Драко, читающего книгу про квиддич. Панси садится рядом с ним.

– Помнишь, сегодня говорили про какой-то дурацкий бал? – говорит Драко, не поднимая головы.

– Да, – отвечает Панси, и сердце ее подскакивает от предвкушения.

– Не хочу тратить время на поиски пары, давай лучше ты пойдешь со мной? Меньше проблем для нас обоих.

И поднимает голову, смотрит на Панси долгим взглядом. И будто бы знает ответ. Будто бы понимает, что она к нему чувствует. Будто бы хочет сказать что-то этим нелепым, не настоящим приглашением.

Панси сглатывает и раздумывает над ответом. Можно сказать, что она не хочет идти с Драко затем, чтобы упросить ему жизнь. Можно сказать, что Ален из Шармбатона собирается пригласить ее.

Можно ответить любым способом, который позволит Панси сохранить свое самоуважение и уважение Драко.

Но она выбирает другой.

– Да, хорошо.

Панси не знает, что отразилось на ее лице в этот момент, но, должно быть, что-то слишком грустное, чтобы даже Драко Малфой смог ответить подобающим – и невыносимо бесчувственным – способом.

– Спасибо, Панси. Ты замечательный друг.

– Я знаю, – говорит Панси и встает с дивана.

Драко никогда не говорил ей ничего подобного, но сейчас от этого не легче. Потому что за его словами, за этим дурацким «друг» – очень много невыплаканных слез. Пока невыплаканных.

На балу пара Крам-Грейнджер удивляет всех. Панси пытается сделать вид, что ей все равно. Ведь и правда должно быть все равно. Ей плевать на Грейнджер, плевать на Крама, но отчего-то к горлу все равно подкатывает ком.

После бала Панси идет в душ, раздевается до нижнего белья и долго смотрит на себя в большое зеркало. Смотрит бездумно, зло, с отвращением и обидой. Думает о колкостях Блейза, о словах Снейпа и его взгляде, думает о сиявшей сегодня и на удивлении хорошенькой Грейнджер. Думает о Драко.

И понимает: мир ей больше не принадлежит.

* * *

Панси пятнадцать, и она все не может смириться с тем, что у нее больше нет целого мира.

Она думает, что может его вернуть. Достаточно просто сделать для него достаточно. И Панси делает: вступает в Инквизицию, становится старостой. Регулярно садится на диету, морит себя голодом, хотя раз за разом и срывается.

Панси пятнадцать, и она по-прежнему ждет, когда наступит ее «когда-нибудь». Но оно как жирная блестящая муха, жужжащая над ухом: ни поймать не получается, ни даже отогнать. Как карточный дворец, который строят на улице – сколько попыток ни делай, до конца не достроишь.

Панси говорит себе, что не стоит терять надежду. Мама же говорила, что время всегда все расставляет по своим местам. Надо только немного подождать.

Панси сидит рядом с профессором Снейпом и думает.

– Я не могу ждать вечно, – говорит Снейп. – Вам не нравится ни одна из предложенных вам профессий?

– Не нравится, – подтверждает Панси.

– Какие у вас планы на будущее, мисс Паркинсон?

– Никаких, сэр.

– Чего вы хотите?

– Хочу получить весь мир, – ухмыляется Панси, сглатывая тяжелый в колючках ком.

Снейп внимательно смотрит на нее и говорит почти мягко:

– А он нужен вам?

Панси поднимает на него взгляд.

– Что?

– Я спросил, действительно ли нужен вам целый мир?

– Я пошутила, – хмурится, улыбаясь, Панси. – Но вообще, было бы неплохо.

– Мир создан не для того, чтобы им кто-либо владел, – говорит Снейп, и взгляд, тусклый обычно, сейчас – горящий.

– А для чего же еще? – удивляется Панси.

Снейп молчит, потом вздыхает – очень тихо, но Панси слышит.

– Можете быть свободны, – говорит профессор наконец.

Панси пятнадцать, и она не придает значения этому разговору со своим деканом. Пока.

* * *

Панси шестнадцать, и она устала добиваться этого мира.

Она уже не верит в свое «когда-нибудь». Ей бы лишь, чтобы было просто и спокойно. Большего хотеть Панси уже не в силах.

Хотя ничего простого и спокойного в будущем не намечается, если верить Драко.

Драко. Он мало говорит, а если и говорит, то о Лорде, Пожирателях и Поттере. Панси старается уцепиться за него, хотя в глубине души понимает: он уже ушел.

Во всех смыслах – и в буквальном тоже. Они с Драко теперь редко видятся. Он избегает даже Крэбба с Гойлом. Панси в недоумении: что происходит?

И чем дальше Драко, тем сильнее Панси пытается его вернуть. Но совместное детство, все приключения, пережитые бок о бок – все забыто и теперь не имеет значения.

Панси шестнадцать, и в этом году она чувствует себя бесполезной и одинокой как никогда.

Поскорее бы все закончилось.

* * *

Панси семнадцать, и она боится того мира, который когда-то ей принадлежал.

Она довольна, она радуется и немного злорадствует. Теперь все на своих местах. Время справилось. Мама была права.

Но липкий страх не отпускает. А в груди постоянно сидит колючий ком и пытается что-то сказать ей.

Но Панси уверена, что не хочет его слышать.

Она держится Драко, не из необходимости или желания – по привычке. Так проще. Еще Панси держится Снейпа. Это не проще, но зато правильно. Отчего – Панси и сама не знает.

Она часто наблюдает за ним. Пытается что-то то ли нащупать, то ли понять. И постоянно ей кажется, что она что-то упускает, что-то не видит. Что-то, что лежит слишком глубоко.

Панси впервые подписывается на «Ежедневный Пророк», она внимательно прочитывает все новости каждое утро. И каждый раз, узнавая о новых арестах, ухмыляется – совершенно искренне.

И от искренности этой ухмылки колючий ком в груди начинает растекаться по внутренностям, ползти в горлу и разливаться там горечью.

До комендантского часа осталось пятнадцать минут, и Панси спешит к подземельям. Из темноты впереди выходит торопливо шагающая фигура директора Снейпа.

Панси рада. Она давно его не видела.

– Добрый вечер, сэр, – говорит она и сбавляет шаг.

Снейп – тоже.

– Добрый вечер, мисс Паркинсон, – кивает он.

Панси чувствует потребность о чем-то поговорить, что-то узнать и судорожно ищет тему. Но Снейп сам находит ее. Он останавливается и говорит:

– Я слышал от вашего декана, что вы добросовестно выполняете свои обязанности старосты. Десять баллов Слизерину.

Панси довольно улыбается.

– Спасибо, сэр. Я стараюсь. Вы вернулись от него?

Взгляд Снейпа холодеет, а на лице явное недовольство.

– Да, мисс Паркинсон, но это вас…

– Извините, – торопится сказать Панси. – Я просто хотела узнать, нет ли каких-нибудь важных новостей о Поттере.

– Пока нет. Но скоро все это закончится.

– Конечно. Поскорее бы, сэр.

– Не сомневайтесь, – Снейп кивает ей и уходит.

– Спокойной ночи, сэр! – кричит ему вслед Панси.

К ее удивлению, Снейп отвечает.

– Спокойной ночи, мисс Паркинсон.

Панси продолжает идти. Она думает о том, что Снейп прав и, к счастью, скоро все действительно закончится.

А что закончится? – спрашивает у себя Панси. И тут же отвечает:

Последние сопротивление, конечно.

Лорд получит весь мир, и он-то точно сделает его правильным.

Мир… Панси останавливается, вспомнив слова Снейпа, который тот сказал ей два года назад:

«Мир создан не для того, чтобы им кто-либо владел».

Эта фраза – как будильник для колючего комка, засевшего в груди Панси. Как доказательство, что она была права, полагая, что упускает и не видит чего-то очень, очень важного.

Панси семнадцать, и теперь она боится не только мира, но и самой себя. Кажется, ее мысли становятся слишком опасными.

После каникул Драко не возвращается в школу. Много кто не возвращается. А Панси приходится.

Она идет по коридору, когда слышит голоса:

– Да, радио Поттеровский дозор. Сегодняшний пароль – молния.

Панси сворачивает к подземельям и тяжело дышит. В Хогвартсе давно ходили слухи про это радио, но никто не мог на него настроиться. А кто мог – разумеется, не говорили, как. Значит, дело в пароле…

Панси с трудом сдерживает дрожь. Она не знает, что должна делать, но уверена в том, чего она хочет.

Когда Дафна засыпает, Панси задергивает полог, накладывает заглушающее заклинание и достает из шкафа радио. Настраивает его и говорит пароль.

Смутно знакомые голоса близнецов Уизли говорят о смертях магглов из деревни под Лондоном, об аресте каких-то волшебников. И много шутят. Шутят отчаянно и бесстрашно.

Панси думает, что они глупцы. Панси думает, что магглам так и надо. Панси думает, что арестовывать тех, кто нарушает новые законы, – правильно.

Панси выключает радио, не дослушав до конца и не узнав следующий пароль. А потом накрывается одеялом с головой и плачет.

Панси семнадцать, и ей очень страшно.

* * *

Панси восемнадцать, и она знает, что мир ей не принадлежит. Да и принадлежал ли когда-нибудь? Хотя бы день?

Нет, понимает Панси и хмыкает, ни одного дня.

Она сидит в своей комнате и читает заметку в новом «Ежедневном Пророке», посвященную грядущей свадьбе Драко Малфоя и Астории Гринграсс. От этого даже не больно.

Все заросло, покрылось плесенью. Нужна новая почва, новые планы, новые цели.

Панси собирает вещи, берет только самое необходимое. Карту с обведенными местами она сворачивает в последнюю очередь и бережно кладет в рюкзак.

Панси восемнадцать, и мир ей не принадлежит. Он не у ее ног, он не вертится вокруг нее. И она не будет делать ничего, чтобы изменить это. Теперь ей это не надо.

Ведь она знает: мир – штука слишком тяжелая, чтобы кто-то мог удержать его в своих руках хотя бы день.

Панси восемнадцать, и она понимает, что Снейп был прав – мир создан не для того, чтобы им владели.

А вот для чего – этого Панси пока не знает. Да и никто, наверное. Кроме Снейпа, пожалуй, – тот знал, только сейчас у него не спросишь.

Панси восемнадцать, и она думает, что ей предстоит много чего с собой сделать. И многое узнать. А еще больше – понять.

Этим она и займется.

Да, без мира в руках. Ну и что с того?

Путешествовать всегда лучше налегке.