Как же долго я тебя ждала (гет)

Они действительно были похожи на сказочных героев. Оба необыкновенно красивы: он — высокий русоволосый богатырь с добрыми глазами какого-то удивительного василькового цвета. Она — словно восточная дива, темноволосая и черноокая, с чарующим взмахом длинных ресниц, обрамляющих большие миндалевидные глаза, стройная и изящная. И обращались друг к другу они как-то по-сказочному. Она звала мужа Егорушкой, а он её — «Лада моя».

Когда они поженились, это стало событием для всего двора. Очень уж яркой была эта пара. И не только внешней красотой молодые люди выгодно отличались от всех соседей. Они очень любили друг друга. И любили так красиво и открыто, что их чувство казалось не реальным, а каким-то киношным или романным. Они практически не разлучались — вместе на работу, с работы, вместе за покупками, вместе на прогулку или в гости, а если по какой-то причине на время расходились, то, встречаясь, просто бросались в объятья друг друга.

Соседи любили эту неразлучную пару. Хотя, конечно, находились и те, кто откровенно завидовал чужому счастью.

Не знаю, из-за зависти человеческой, или, действительно в природе существует закон соотношения добра и зла, по которому количество любви должно быть соизмеримо с размером трагедий и проблем, но почему-то часто происходит так, что, если какое-то время всё складывается слишком благополучно, то потом обязательно случается несчастье.

Влада была на восьмом месяце беременности. Округлившиеся формы совсем не портили её изысканную красоту, даже наоборот. Она также грациозно двигалась, только более аккуратно и как-то очень плавно, словно неся в себе хрупкое сокровище. Огромные глаза её были полны ожиданием скорого чуда и бесконечной любовью к ещё неродившемуся малышу.

В тот вечер была хорошая погода, и Влада решила прогуляться, встретить мужа с работы. Обычно она ждала Егора на углу улицы, чтобы не переходить дорогу. А в этот раз, задумавшись, пошла прямо на остановку автобуса.

Внезапный звук сигнального гудка, резкий визг тормозов, удар и ощущение невесомости полёта, переходящее в жуткую боль, пронзившую всё тело. И уже потом, как в тумане, разрезающий эфир пронзительный вой сирены и глаза Егора, в которых такое страдание, от которого боль становиться ещё сильнее. Каким светом горел светофор? Откуда появилась эта машина? — она потом много раз задавала себе эти вопросы и не могла ничего вспомнить.

В реанимации врачи делали всё возможное и невозможное.

— К сожалению, мы не волшебники. Мы можем спасти или мать, или ребёнка, — сказал Егору седовласый доктор.

— Влада… Я не смогу жить без неё, — казалось, его душа разрывается на две части.

— Она уже никогда не сможет иметь детей.

Егор прошептал:

— Пожалуйста, спасите жену.

Когда Влада вернулась через три месяца из больницы домой, узнать её было нелегко. Она оставалась очень привлекательной женщиной, но пропал свет, озарявший её изнутри, глаза потускнели, опустились плечи. Она не встречала Егора с работы, стала меньше выходить из дома, а при редких встречах с соседями всегда ранее очень приветливая, теперь с усилием улыбалась и старалась поскорее распрощаться.

Егор очень переживал состояние жены. Он был уверен, что у неё что-то болит. Он таскал Владу по докторам, требовал назначения новых курсов лечения, надеялся, что другие, ещё не принятые ею лекарства должны помочь. Но врачи разводили руками: диагноз был один — депрессия, как результат перенесённого шока от аварии и потери ребёнка.

Егор пытался помочь любимой как мог. Он окружал её заботой, старался радовать подарками, цветами, помогал во всех домашних делах, брал билеты в театры, на концерты. Владе хотелось показать, что она ценит усилия Егора. Она улыбалась и благодарила Егора за каждый подарок и заботу, но улыбка выходила какой-то вымученной, а в словах благодарности совсем не чувствовалось души. Влада категорически отказывалась ходить на мероприятия в людные места, всё реже выходила из дома.

Куда-то ушла нежность их отношений, дом, наполненный раньше любовью и гармонией, словно опустел с уходом из него неродившегося малыша.

Егор просто приходил в отчаяние, видя, как Влада отдаляется от него и потихоньку угасает. Старушки-соседки стали советовать ему обратиться к бабкам, лечащим заговорами. От безысходности он сходил в пару мест, даже принёс от них какие-то бутылочки с целебной водой, но помощь они не принесли. Время шло, но ничего не менялось. Когда Егор заговорил о том, чтобы взять ребёнка на воспитание, Влада ответила сразу, видимо уже много раз обдумав этот вопрос для себя.

— Я боюсь, что не смогу полюбить чужого ребёнка также сильно, как своего, боюсь, что не смогу стать ему настоящей матерью. А экспериментировать в таком вопросе нельзя. Это не котёнок, которого можно отдать в другие руки.

Однажды Егор возвращался с работы пешком. Он перестал торопиться домой, как раньше, даже наоборот, старался оттянуть возвращение, оправдываясь перед самим собой, что стал меньше двигаться последнее время. В поле зрения попала небольшая церквушка, на которую раньше совершенно не обращал внимания. Егор решил зайти, подумав, что очень давно не был в церкви. Он вошёл и устыдился тому, что не помнит слов ни одной молитвы. Смущенно потоптался, не зная как быть дальше, готовый уже развернуться и уйти. Заметив растерянность молодого человека, батюшка, проходивший мимо, обратился к нему. Они разговорились, и Егор, незаметно для себя, рассказал обо всём, что камнем лежало у него на душе. Рассказал о любви всей своей жизни, об аварии, о жестоком выборе, перед которым его поставили врачи, о Владе, не выходящей из депрессии уже два года.

— Может мне нужно помолиться? Этого я ещё не делал, — грустно сказал Егор.

Батюшка помолчал, а потом ответил:

— Знаешь, слова без веры, это просто слова. Главное, чтобы ты твёрдо знал, что болезнь пройдёт, чтобы верил, что любовь вернётся в ваш дом. Верь во что хочешь: в Бога, в чудо, но только вера, и сила, приходящая с ней, способна помочь тогда, когда кажется, что помощи ждать уже неоткуда.

Когда Егор вышел из церкви, ему показалось, что на улице стало светлее.

Даже Влада, которая мало реагировала на внешний мир, погрузившись глубоко в свою боль, заметила, что муж изменился. И, хотя время шло, а ничего нового не происходило в их семье, свет, зажёгшийся у Егора в глазах, не угасал, а богатырские плечи распрямились. Он повеселел, стал активнее на работе, с удовольствием участвовал в каких-то общественных мероприятиях и акциях.

Как-то под Новый год, его попросили побыть дедом Морозом на утреннике у малышей в детском доме, над которым шефствовало их предприятие. Было одновременно и тяжело и легко среди большого количества маленьких чертенят, носившихся вокруг него, дёргавших за приклеенную бороду, нежелающих рассказывать стишки, и вожделенно ждущих подарки.

Когда утренник уже практически закончился, и воспитатели стали уводить свои группы в комнаты, к Егору подошёл мальчик Митя, и тихонько зашептал на ухо:

— Дедушка Мороз, я знаю, ты всё можешь. Поменяй мне подарок на другой.

— Тебе не нравиться зайчик?

— Нравиться. Очень. Но, пожалуйста, сделай так, чтобы у меня были мама и папа, — и протянул Егору своего пушистого зайца.

У Егора защемило сердце. Он подхватил малыша на руки, заглянул в лицо, и вдруг у него перехватило дыхание. На него смотрели два огромных миндалевидных глаза, с длиннющими ресницами, но цвет глаз был удивительный — васильковый. Он понял для себя всё сразу. Опустив ребёнка на пол, Егор сказал:

— Хорошо, малыш, пусть будет так, как ты просишь. Жди, и скоро твоё пожелание сбудется.

Придя домой, Егор подошёл к Владе и сказал:

— Ты должна пойти со мной. Прошу тебя, сделай это для меня.

В его словах было столько силы и убеждённости, что Влада, пожав плечами, согласилась.

Малыш, увидев незнакомых мужчину и женщину, пришедших к нему, совершенно не удивился. Он радостно подошёл к Егору и Владе и улыбнулся, прошептав куда-то в сторону:

«Спасибо, дедушка».

Влада оцепенела и сначала даже несколько отпрянула. Но, чем дольше она смотрела на малыша, тем больше эмоций стало появляться на её лице. Казалось, что она как будто что-то вспоминает и узнаёт. Она наклонилась к мальчику и, заглянув в удивительные глаза, вдруг подхватила его на руки, прижала к себе и сказала:

— Это же наш малыш. Миленький, как же долго я тебя ждала, — и из глаз её заструились слезы. Слёзы счастья.