Нет вестей с небес (джен)

Удар.

Следующий уже ощущается не так сильно.

Вот сволочи, по лицу не бьют. Видимо, для того, чтобы опознание, если такое будет, проходило без накладок. То есть, без сбивающих реплик, вроде — «Да, это вроде он, вот только у того были все зубы на месте».

Б**ть. Почки — это они зря. От ударов по почкам на теле проступают синяки кровавого цвета. Я всегда смогу предъявить их как доказательство того, что признания из меня гуманная полиция выбила.

А я сам, дядя, не при делах. Я вообще почти сирота и не рублю фишку. Не вникаю в смысл. Что вам от меня надо? Я даже телек не смотрел никогда, к нему не протолкнуться было в нашей халупе.

— Достаточно, — наконец говорят надо мной и мне на голову выливают, судя по всему, целое ведро воды. Я не захлебываюсь чудом и еще минут пять, наверное, пытаюсь отдышаться и откашляться. С пола не встаю — это у меня сейчас не выйдет ни бодро, ни даже с трудом. А вот, если бы меня били на улице — я бы сейчас ползком, но попытался скрыться. Наши ирландские ублюдки отпускали, после того, как отпинают хорошенько. Впрочем, с ними всегда можно было договориться.

Кто-то садится передо мной на корточки. Сквозь полуприкрытые глаза, я вижу только смутный силуэт и, закатанные по локоть, рукава белой рубашки, делающие своей белизной еще темней ровный загар на руках. И дорогие часы. Мой папаша, совершенно точно, никогда не носил такие часики в своей ублюдской жизни.

Я попал к кому-то посерьезней, чем дублинское отделение по делам несовершеннолетних. Вот так раз, пацанчик. Да, парень, ты уже совершеннолетний и по малолетству их не проведешь. Ты в дерьме, мужик. По уши.

— Ну, так что, Мейл. Теперь в твоей голове хоть что-то прояснилось? — спрашивает меня обладатель загорелой руки и дорогих часов.

Я продолжаю отплевывать воду, мстительно стараясь проблеваться кровью туда, где должны находиться ботинки моего мучителя.

— Давай, Паркер. Тебе уже нечего терять.

— Блин, — начинаю я хрипло. — С какого хрена, вы решили, что я хоть как-то замешан в этом деле? — интересуюсь я. Удивительным образом, но ни разу не вру. Доказательств того, что я могу быть в доле, у них ровным счетом никаких. И, кажется, ОН знает это намного лучше, чем сам я. У меня еще имеются кое-какие сомнения. А эти ребята меня сгребли, надеясь на то, что внутренняя ломка будет сильнее, чем желание побултыхаться на свободе. Только меня нары ни разу не привлекают.

— Про какое дело ты говоришь?

— Про то, из-за которого вы предъявили мне обвинения столь серьезные, что я сейчас распутываю собственные кишки на вашем неудобном полу. Кстати, весьма грязном, — хамлю я, не стесняясь. Мне уже все равно.

— Мейл, — вашу мать, как я ненавижу это имя, — я знаю о твоих темных делишках все, — ласково говорит мне мой мучитель.

— Ты сначала… докажи, — криво ухмыляюсь я, не открывая глаз.

— Может, ты хочешь мне что-то рассказать?

— Чел, ты сдурел? Мне нечего тебе рассказывать.

— Паркер, мы не в игрушки играем. Дело серьезное. Нам нужна твоя помощь.

— Чувак, ты офигел. Чтобы помощь просить — пинать не надо. А вообще я не вдупляю — какого хрена тебе от меня надо. Так что прости, ничем помочь не могу.

— Дело касается Мориса Левроу.

— Это еще кто такой? Первый раз слышу,— глаз я не открываю, но пытаюсь шевелить пальцами. Имя Конни застревает в памяти «на потом».

— А разве не его ты искал последние года три?

— Я никого не искал. Я веду мирный образ жизни. Ни в чем противоестественном и криминальном не замешан. Когда-то в Дублине, в детстве, я был весьма сложным подростком, но школа, куда меня смогли поместить родители, исправила все мои недостатки.

— Мейл, у нас есть твое личное дело.

— Тогда, если несложно, посмотри дату последнего привода. Это было два года назад, — посоветовал я.

— Но, за распространение наркотиков, — добавил следователь.

— Заметь, что сам я на учете не состою, — я пытаюсь перетянуть невидимый ремень на свою сторону.

— Что вообще ничего не значит. Ты, Паркер, мерзкий отброс общества. Но, видимо, слишком мелкая сошка, чтобы тобой заняться всерьез и, наконец, посадить на электрический стул…

— Не хами, шеф. Закон меня не убивает, потому что не за что.

«И если сейчас мое имя не всплывет, то я и вас переживу», — продолжаю мысль я.

— То есть, по твоему мнению, ты чист перед законами Её Величества?

— Именно так мне и кажется, — твердо говорю я.

Кажется, на этот раз я себя отстоял. Коп поднимается с корточек и говорит кому-то за кадром моего восприятия мира: «Отпустите его». Меня поднимают за локти и тащат. Да, меня куда-то тащат с почти безумной, для моих побитых конечностей, скоростью. И это чертовски больно.

Они уверены в том, что я еще вернусь. А я лишь хочу отлежаться в своей норе и обдумать, как имя Левроу снова всплыло в торговле наркотиками, которой я занимаюсь.

Поэтому, когда меня почти вышвыривают на задний двор, я позволяю себе отлежаться ровно две минуты и стараюсь встать. Ноги у меня дрожат как у олененка Бемби и мои движения напоминают те, какие я производил, когда впервые набрался в бильярдной и пытался вернуться домой так, чтобы мать не запалила мое состояние. Я все же встаю, но тут же резко сгибаюсь и долго очищаю желудок с характерными звуками и всхлипами. Затем утираю лицо и медленно переставляю ноги в сторону к выходу. По дороге пытаюсь нашарить в кармане пачку сигарет, но потом вспоминаю, что мне ее так и не вернули после проведенного обыска.

Значит, в начале, я зайду в магазин, потом буду пытаться словить тачку, чтобы доехать до дома. Моя осталась где-то у бара, где меня и взяли тепленьким несколько дней назад. Ее заберу потом, а пока буду надеяться, что местная шпана не растащит мою красавицу на запчасти и сувениры.

Координируя все свои движения, стараясь не обращать внимания на брезгливые взгляды прохожих, я добредаю до магазина.

— Лаки Страйк, будьте добры, — прошу я продавщицу, игнорируя вопрос в ее глазах. Получая заветную пачку, все же не выдерживаю и ухмыляюсь. — Трудный денек выдался, — проговариваю я и выхожу на улицу, где пытаюсь открыть пачку распухшими пальцами. После того, как у меня это получается, я понимаю, что у меня нет ни спичек, ни зажигалки.

— Эй, прикурить не найдется? — у меня что-то резко стало со зрением, потому я обращаюсь к смутному пятну прямо передо мной, очень надеясь, что это не столб.

Пятно ничего не отвечает и поспешно удаляется от меня. Я чертыхаюсь и присаживаюсь около стены.

— Знаешь, я не хочу знать, что такое сложный денек, — говорит кто-то, появляющийся рядом, женским голосом. Зрение так еще ко мне и не вернулось, потому я просто киваю и прикуриваю от появившегося прямо передо мной огонька зажигалки, которую держит тонкая рука в кожаной перчатке. Затягиваясь, я поднимаю голову и щурюсь от зимнего солнышка, мешающего мне разглядеть обладательницу такого чудного, отзывчивого нрава.

— Ты меня прости, леди, — говорю я, не забывая курить, — но, может, ты сегодня побудешь для меня феей?

— А что, в Англии легализовали проституцию, что такие просьбы становятся нормальными? — чуть нагловато поинтересовалась женщина. Ага, отлично. С виду, вроде, должна быть из воспитанных, но в жаргоне сечет.

— Я прошу просто помочь мне, — улыбнулся я через силу. — Мне нужно как-то доехать до дома, но в таком состояние меня ни один таксист не довезет.

Женщина помолчала и, судя по звукам, сама закурила.

— Ты себя в зеркало не видел. Ни один порядочный человек тебя сейчас не стал бы никуда подвозить.

— Если бы я видел себя в зеркало — не стал выходить из дома, — глупо пошутил я, затягиваясь сильней. В голове начинало темнеть.

— Эй ты, не теряй сознания. Скажи адрес, — быстро нагнулась надо мной моя собеседница. Я пробормотал, как добраться до моей хаты, и отрубился.

Я просыпаюсь именно от того, что очень не хочу этого делать. Все мое тело ломит как при гриппе, а в голове царит такой дурман, что просто хочется сдохнуть, не открывая глаз.

Но глаза я все же открываю и убеждаюсь в том, что лежу в своей норе. А передо мной сидит одна из тех, кто почему-то считает меня своим парнем. Эта, кстати, не самая плохая в их калейдоскопе. По крайней мере, после ухода Дженет, она первая, кому я разрешил переступить порог своей квартиры.

Видимо, зря. Может, в чем-то папаша Паркер прав — нельзя бабам давать послабление.

Господи, Паркер-старший бы сейчас сдох, если узнал, что я мысленно допускаю его правоту хоть в чем-то.

— Кто это такая? — с обвиняющей интонацией интересуется Кейт… Или она — Каролин? Ммм… ладно, буду продолжать звать ее Китти…

— Кто? — спрашиваю я хрипло.

— Эта женщина, что привезла тебя!

— Красивая? — машинально приподнимаюсь я и получаю чувствительный пинок.

— Блин, ты бы хоть думала, куда бьешь, — шиплю я. — У меня все тело сплошной синяк. Я понятия не имею, кто она такая. Она мне помогла добраться до дому.

— Ты два дня добирался до дома? — взвизгнула Китти.

— Меня загребли в одну суровую организацию, не желающую мне долгой и счастливой жизни, — почти раздражаясь, ответил я. Терпеть не могу допросы. Особенно дома. Тем более дома.

— И что, в этих суровых организациях теперь есть услуга «доставка на дом»? — суетливо орет Китти. Если она так разнервничалась, значит, женщина была очень красивая. Черт, жалко, что я в этот момент не видел, как вытянулось лицо моей подруги. Интересно, а эта леди, она меня как притащила? Я, конечно, щуплый, но не то чтобы очень. Я себе не льщу. В общем, бред это все про внешность.

— Слушай, достала, — тяну я, закрывая глаза и снова ложась ничком.

Кити осеклась. Что ж, видимо, я ей дорог. Как приятно.

— Принеси поесть, а, — прошу я, чувствуя, как бурлит живот.

Девушка молча уходит и возвращается с сигаретами.

— Это что? — интересуюсь я саркастично.

— Покури, пока я буду готовить, — предлагает она мне. Тут мне кажется, что надо мной смеются, но, глядя в ее честные глаза, я понимаю, что все совсем плохо.

— Кити, родная, не будь такой дурой. Я не люблю курить на голодный желудок. И никогда этого не буду делать. Знаешь почему? Потому что это вредно.

Она сдавлено хихикает.

— Ты слишком много куришь для человека, который думает о своем здоровье, — выдает она мне.

Моя мама сказала бы, что у меня удивительный дар на девиц. Я выбираю надменных тупых куриц, желающих меня одомашнить, но менее всего на это способных. Чудеса.

На самом деле, в череде моих развлечений попадались и весьма сносные экземпляры. Дженет, например. Наверное, сейчас может показаться, что я ее любил и прочие дела, но на деле — ничуть не бывало, нас связывало нечто большее, чем пресловутая химия дешевых песенок. Но, хотя мне с ней было хорошо и уютно, ей все время чего-то не хватало. Нет, даже не так — ей было мало меня. В хорошем смысле. Она, когда уходила, сама сказала: «Мейл Джин Паркер, ты *опущено*, и с тобой невозможно строить отношения — тебя всегда нет». Упоминаемая уже мной мама, в ответ на такое, просто бы хмыкнула и покосилась в сторону Паркера. С этим все просто: что присутствие, что отсутствие — одно и то же.

Но это Дженет, остальные же проходят под кодовым именем «Китти» и, как правило, все на одну манеру говорить, одеваться и привязываться.

Как сказал бы Морис — я просто облегчаю себе жизнь, постоянно выбирая одни и те же типажи.

Кстати, о Морисе.

О чертовом Морисе, имя которого вчера так загадочно всплыло в связи с моим посещением участка. О Морисе, которого я не видел уже так много времени, что само по себе возникает желание докопаться до того, куда же он подевался, что делал столько времени и, как так получилось, что, в конечном итоге, его ищет контроль по обороту наркотиков?

Я все же закурил, не дождавшись еды. Судя по звукам с кухни — Китти пыталась состряпать что-то, что должно было поразить мое воображение. Почему-то мне смутно казалось в этот момент, что это может поразить только мой желудок и то, совсем не в том значение, какое она бы предпочла.

Привстав с постели, я ощутил, как болит что-то внутри и, конечно же, поморщился. Теперь я буду зализывать раны дня три, совершенно точно. А надо бы узнать, как там проходят дела и насколько сильно нас могут прикрыть. Каковы вообще шансы на то, что канал поставки сможет замаскироваться или лечь на дно, и — чем лично мне все это грозит. Дела, дела, дела. Я просто чувствую, как мое внутренне «я» радуется тому, что оно может заняться какой-то работой и не думать о Левроу. Только мое «я» ждет разочарование. Если Левроу тут как-то замешан во всем этом дерьме, значит, не думать о нем не получится.

— Китти, ты там скоро?— крикнул я, гася окурок в кружке и шатко вставая.

Кити что-то крикнула, но мне уже это было не столь важно. Свое возмущение я уже показал.

Я засунул руки в карманы толстовки. И вытащил на свет сложенный в четыре раза листок бумаги.

Смутная догадка, как он туда мог попасть, мою голову не посетила, потому пришлось, стараясь не думать, развернуть его и посмотреть, что там внутри.

«Позвони по этому номеру, как придешь в себя», — прочитал я. Ниже шел телефонный номер. И все.

Скорее всего, подумал я, это та женщина. Вот только, что ей от меня нужно? Благодарность за ее помощь? И надо ли вообще звонить?

Я прислушался к своей интуиции, но она, как это у нее часто в последнее время бывало, просто молчала. Значит, надо звонить. Какой бы вариант я не выбрал — все выйдет дерьмо. Лучше уж удовлетворить хотя бы любопытство. Интересно, как такими темпами я вообще дожил до своих лет? И, стараясь больше не думать, я взял в руки телефонную книгу и быстро набрал номер.

Через три гудка мне ответили.

— Алло? — спросил я.

— Очнулся? — поинтересовался уже знакомый мне голос.

— Да. Спасибо, что дотащили. Простите, если причинил какие то неудобства, — скосил я под приличного мальчика.

— Тебе знакомо имя Мориса Левроу?

Так, это уже интересней. А не коп ли эта милая женщина? Что-то она очень вовремя объявилась в моей жизни.

— Нет, — ответил я.

— Врешь, — ответили на том конце.

— Не думаю, — пожал плечами я. Радуясь, на самом деле тому, что меня сейчас ей не видно.

— Хорошо, я напомню тебе, кто он есть. В Английской пуританской школе для трудных детей-подростков вы учились с ним в одном классе. Или ты спал все переклички? Он ушел, недоучившись полгода до окончания, уехал домой, — спокойно ответила мне женщина.

Про себя я уже успел сломать себе всю голову на тему того, кто же эта баба.

— Допустим. И что?

— Он снова в Англии, если тебе интересно.

— Блин, леди, ты сейчас говоришь загадками. Тебе не кажется, что это как-то нечестно? Я не знаю, откуда ты все это знаешь, но, знаешь ли — это попросту подло. К тому же, ты появилась, вся такая внезапная, в моей жизни и выдаешь такие вот фразочки, хотя я понятия не имею, можно ли тебе вообще доверять.

— Доверять или нет — это дело твое. Меня это не касается. Я передаю тебе то, что тебе должно быть интересно, — голос на том конце не дрогнул и вообще не проявил никаких эмоций.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил я, не надеясь на ответ.

— Просто знаю.

— Хорошо, еще вопрос. Кто ты такая?

— Он просил меня найти тебя и, кажется, я с этой задачей справилась неплохо, не находишь? — не отвечая на мой вопрос, проинформировали меня

— А Морис мне на глаза появиться не хочет? Что за дурацкие игры? — в комнату вошла Китти с какими-то тарелками.

— Ты должен найти его сам.

Китти поставила тарелки на стол, прислушиваясь. Нахождения ее в этой комнате, так еще и во время такого разговора, сбивало и раздражало. Я жестом попросил ее выйти, но она сделала вид, что не поняла, почему я машу руками в сторону двери.

— Это еще почему?

— Так надо. Прости, я передала уже все, что должна была. Пока, — трубку повесили. Я секунд пять слушал гудки, затем бросил молчащий телефон на диван. И сам сел туда же.

Молчание. Странно, что Китти ничего не говорит. Но это хорошо, что она молчит. В противном случае, я просто не знаю, что сказать.

— Китти, я пойду, прогуляюсь. Мне надо забрать машину, — не поворачиваясь к ней, говорю я, вставая со своего места.

— Но… Но я приготовила поесть! — возмущается девушка.

— И что?

— Это свинство! Что за Морис? Почему его имя выдергивает тебя из дома, всего покалеченного и еле стоящего на ногах? — дует губы Китти.

Я молча собираюсь и выхожу. Было бы неплохо, если бы по возвращению никакой Китти у меня дома бы уже не было, но это все мечты, которым не суждено сбыться. Значит, нужно сделать все самому. Опять все сделать самому, черт побери, я сам должен искать Морис, сам пытаться понять, что за ахинея тут творится и сам разбирать все то дерьмо, что называется «Моя жизнь».

Кажется, я слишком много на себя беру.

Не могу сказать, что так было всегда, но определенная последовательность тут явно наблюдается.

Итак, я стою на улице и веду мысленные диалоги в лучших традициях английской литературы. Пытаюсь разобраться, что происходит, но, в итоге, просто бубню себе под нос проклятья, да пытаюсь не обращать внимания на то, как все болит. Это получается у меня намного лучше, чем думать и анализировать происходящее.

До бара я добираюсь на автобусе и, уже подъезжая, вижу свое раздолбанное и любимое детище, мой любимый темно-синий джип. На душе становится легче, хотя бы от того, что машина еще стоит тут и ее никто не тронул. Хотя хозяин кабака — мой товарищ, все же, на таких товарищей не стоит делать ставку, если честно. В принципе, законы дружбы, по моему скромному мнению, заключаются в том, чтобы не надеяться на многое и не доверять никому полностью. Тогда можно обойтись и без лишних разочарований и без ненужных проблем.

Я провожу рукой по капоту машины и захожу внутрь кабака.

Джо сидит у стойки и что-то объясняет двум барменам.

— Хей, — здороваюсь я.

— О, Джин, я уж думал твой металлолом пристраивать куда-нибудь, — приветствует меня, поворачиваясь лицом, Джо.

— Не дождешься, — улыбаюсь я, радуясь, что вчера меня предусмотрительно не били по лицу.

— Выглядишь погано, — искренне говорит Джо и жестом предлагает сесть за столик в углу, недалеко от бара. — Налить чего-нибудь?

— Да, не откажусь. Только не слишком крепкое — мне еще за руль садиться, — соглашаюсь я.

— Какой ты стал щепетильный, — ржет Джо и подходит к тому столику, где я сижу, неся в руках два пива.

Джо очень худой и меньше всего похож на владельца бара. Больше всего, он похож на старый зонтик-трость или на вешалку. Но ему об этом лучше не говорить.

И вот мы сидим и пьем пиво. Молчим, я — потому что не знаю, что сказать, Джо, видимо, из-за того что ждет, что же скажу я.

— Слушай, а ты слышал о Морисе Левроу? — наконец начинаю я разговор, когда молчание становится просто неприличным.

Джо задумчиво отхлебывает глоток и тихо ставит кружку на стол.

— Допустим, — отвечает он очень осторожно.

— Так «допустим» или все же знаешь?

— Допустим, знаю. Точней, слышал как-то пару раз в разговорах. Весьма непопулярная личность, если уж на то пошло. Много заносчивости. Были какие-то разборки между «афганцами» и этим Морисом. Но все слухи только лишь. Ничего определенного.

Черт возьми, а мой бывший однокашник, видимо, птица высокого полета. Так еще и со мной в одном бизнесе, если это можно так назвать. Только вот, как так получилось, что я не знаю ни о каких разборках?

— И кто победил? — интересуюсь я, чтобы не затягивать паузу, пока Джо разговорился.

— Ну, говорят, под ним или, точней, под тем, кто за ним стоит сейчас почти половина Лондона.

Я быстро моргаю, пытаясь переварить информацию.

— Это, вообще, как?

— Ты что, даже не в курсе, кто тебе товар доставляет? — заинтересовался Джо.

Я помотал головой:

— Ты знаешь, я как-то отстранился ото всего этого слегка, — отвечаю я, не вдаваясь в лишние подробности. Я и так сказал уже слишком много.

— Ты ведешь себя так, будто ты не отстранился, а умер, — заметил Джо. — Такие вещи вообще-то должен был бы знать ты, а не я— простой кабатчик.

— Ну, не такой уж ты и простой, — слегка льщу я. — Да и потом, на самом деле, ты знаешь, что мне было необходимо залечь на дно. И то, как видишь, не повезло. Это дело, за которое меня забрали — было пробным после нескольких месяцев.

— Ну, судя по тому, что ты сидишь тут передо мной, проба оказалась не такой уж и дурной, — явно возвращает комплимент Джо.

— Как сказать. Понятия не имею, какие будут убытки и что мне за это будет, — отвечаю я медленно, потому что до меня только допирает, что проблемы мои не заканчиваются на имени Мориса Левроу.

— Да, кстати, — говорит Джо, не глядя мне в глаза. — Ты если с этим Морисом знаком, скажи ему, чтобы поберегся слегка.

— В смысле?

— Проблемы у него… Грохнуть его хотят. Борзый он очень. И не наш.

Я молча допил пиво, кивнул, прощаясь, Джо и вышел из паба.

Вообще, я очень не люблю рассказывать о себе. Но, так или иначе, если я словил такой типично английский тон, то должен, наверное, представиться. Ну, вся эта английская мура из толстых книжек, написанных в девятнадцатом веке, про нищих, гуманизм, маленьких мальчиков и прочее, мне в детстве всегда была по фигу. Но, должен признаться, что, когда я подрос, то стал более просвещен, отчасти благодаря школе, в которую меня отослали, чтобы сделать человеком достойный, отчасти из-за того, что познакомился со старушкой из соседнего района, у которой было два главных качества, делающих ее незаменимой — и умением разговаривать с людьми и домашняя библиотека. Когда старая умерла, а это случилось через год, после того как меня отправили в школу, оказалось, что она оставила мне по завещанию коллекцию английской классики. Много-много томов. Но я их так и не получил, да, впрочем, не особо то они мне были и нужны — то, что мне было надо, я помнил наизусть. Это все лирика.

Так вот, обычно все начинается так — в один день, где-то в Англии, родился ребенок. Но тут я сразу выпадаю из ряда правильных и классических персонажей: я родился ночью и не в Англии, а в Ирландии.

В семье я был старшим ребенком и, если говорить откровенно, родился вне брака, за что меня постоянно и порицали, будто это мне не терпелось до свадьбы, а не старому Паркеру.

В общем, мы жили с матерью в пригороде Дублина, в старом доме, больше похожем на сарай и было нам, как мне кажется, неплохо. По детству я не помню, куда делся в тот момент Паркер, но подозреваю, что он мог служить в армии или заниматься еще какой-то подобной мурой. До моих пяти лет он не появлялся на пороге нашей халупы ни разу. Я даже и не знал, что у нормальных детей двое родителей, если честно. Хорошо помню день, когда я об этом узнал. Это было, как не странно, лето и, как не странно, ничего не предвещало беды.

Утром я, как обычно, играл в какой-то клумбе перед домом. У моей мамы есть идея фикс — она бы очень хотела сделать перед домом настоящий сад — с яблонями, вишнями и большим количеством цветом. Кое-какие сдвиги в осуществление этой мечты намечались, но, к сожалению, в какой-то момент мы все переехали в город, и ей пришлось довольствоваться садом на подоконниках. Но это все уже потом, а пока Паркер впервые навестил нас с момента моего рождения.

Итак, я играю на клумбе, скрипит калитка и на наш участок заходит какой-то явно нетрезвый мужик. Мама выходит к нему, они обмениваются репликами, суть которых я не могу уяснить, и заходят в дом. Я в недоумение, но продолжаю ковыряться в земле, как вдруг, этот мужик выходит из дома и направляется прямо в мое убежище. Не помню точно, почему я заплакал, но ревел я, по мере приближения его ко мне, все громче и громче, так, что, когда он попытался как-то подхватить меня на руки, обозначая наше родство, я уже валялся в истерике и истошно вопил, весь красный от напряжения и слез. Паркер явно растерялся и не знал, что делать. В итоге, только вышедшая на крик мама, подхватив меня на руки, смогла меня успокоить.

— Это твой папа, — заявила она мне, показывая на Паркер. Я всхлипнул и как-то внутренне понял, что ничего хорошего дальше не будет. Угадал.

Затем, Паркер опять пропал из нашей жизни, объявляясь лишь наездами. Не могу сказать, чтобы я сильно грустил. Появлялся он у нас, как правило, раз в месяц, чаще всего сильно пьяный и очень грубый.

Года через два, он остался в нашем доме, как постоянный жилец, муж моей матери и, что самое неожиданное для меня, как мой отец.

У нас так и не возникло с ним никаких дружеских или родственных отношений, скажем так, мы терпели друг друга ради мамы. Собственно, так оно до сих пор и продолжается. Единственный совет, который он мне дал в моей жизни, был произнесен им во время моего кратковременного наезда после окончания школы в отчий дом. Совет звучал примерно так: «Валил бы ты отсюда» — и содержал максимум информативности о его отцовских чувствах. Кстати, это был единственный возможный совет от него, которому я мог бы последовать. Все остальное, начиная от манеры говорить, заканчивая манерой напиваться после работы, мне претило.

Да, пить я тоже предпочитаю совсем иначе.

В общем, жили мы втроем, потом нас стало четверо, и у меня появился младший брат. По детству, Паркер-младший запомнился мне тем, что начинал реветь каждый раз, как только я собирался отойти от его кроватки. Не то, чтобы я был непоседой, но необходимость сидеть рядом с этим недоразвитым существом почему-то не прельщала меня совершенно. В итоге, я справился с этой задачей путем обмана — я клал на стул вместо себя причудливо свернутое одеяло, а потом медленно и очень тихо уходил из комнаты, чтобы Паркер-младший подмены не обнаружил. Обычно у меня получалось. Став старше бедный ребенок, которого назвали, кстати, Шоном, почему-то так и не утратил своей странной привязанности ко мне и постоянно стремился находиться рядом, участвуя в моих забавах и шалостях. Увы, шалуном и забавником я не был. Скорее уж, хулиганом.

К рождению моей сестры, мне уже было одиннадцать, я был весьма угрюмым и мерзким типом. Нет, правда, мой характер был ужасающе плох, я, абсолютно не стесняясь, прогуливал свои занятия в школе и этот вариант для школы был намного лучше, чем если я там появлялся. Я хорошо наловчился срывать уроки и не делать то, чего делать не хочу. А делать я не хотел ничего. Учителя меня терпеть не могли, но ничем не могли приструнить, потому сквозь пальцы смотрели на мои прогулы.

Но хулиганом, в полном ирландском понимании этого слова, меня назвать нельзя. Уличным мальчиком я был лишь отчасти. В бильярд не играл, стать моряком не мечтал. Все дело в неожиданном знакомстве, о котором я уже упоминал.

Да-да. Та самая тихая старушка, с домашней библиотекой.

Помимо библиотеки, у нее еще было три огромных кошки. Кошки были странные — очень спокойные и пугающе вежливые. Одно время, под влияние сборника сказок, прочитанных как раз у миссис Роджерс (так ее звали), мое детское воображение представляло их заколдованными лакеями при старой принцессе. Правда, возможность того, что я расколдую принцессу поцелуем в губы, как это делают принцы, меня не прельщала. Во-первых, я не был принцем, во-вторых, в морщинах миссис Роджерс весьма тяжело было найти губы. В-третьих, меня все устраивало в сложившихся обстоятельствах, а стань миссис Роджерс принцессой — чтобы я делал? В том возрасте принцессы казались мне абсолютно бесполезными существами. Не уверен, что я далеко ушел от этого мнения и после совершеннолетия.

Я клоню к тому, что я зависал у этой старушки днями и ночами, запойно читая то, что, оказалось, составляет золотой фонд мировой литературы. Окончилось все это чтение тем, что меня все же выгнали из школы. И, вот тогда, мама приняла волевое решение: отправить меня в Лондон, учится в школу для трудных подростков… Которым, почему-то, она все равно меня не считала. Не знаю, может, ей к тому моменту было уже очень сложно управляться с Паркером и младшими, и хотелось как-то освободить пространство, но, предпочитаю думать, что её волновало то, что я не хочу учиться и, таким образом, она хотела показать мне всю серьезность своих намерений по поводу моего образования.

Итак, меня отправили в Пуританскую школу для трудных подростков имени очередного святого, и я очутился, словно персонаж какого— то английского романа, в незнакомом городе, на вокзале, с чемоданом в руке и в ожидание того, что меня будет ждать в будущем.

В будущем меня ждало несколько месяцев скуки и новые знакомства.

Порядки в этой школе были, правда, весьма строгие, но не так уж активно за нами следили, чтобы предотвратить возможность «греха». Скорее, просто пытались запугать сразу, для облегчения своей задачи.

Контингент был соответствующий — исправить в них врожденное желание делать всякую дурь не мог никто, даже талантливейшие из педагогов. В общем и целом, одного моего взгляда на это стадо баранов стало достаточно, чтобы опознать в них продолжателей дела моего Паркера, оставшегося в Ирландии. Будущая прослойка общества, под название «отбросы», встретила меня, как им и полагается, недружелюбно. Но, судя по всему, я был весьма скучен и никому неинтересен, потому меня быстро оставили в покое все.

Все, кроме Левроу.

Морис Левроу или Конни, как его стали звать позже, был известен во всей школе, как забияка и драчун. Но, за все время пребывания в этой школе, я ни разу не видел, как Левроу хотя бы замахнулся на кого-нибудь, не говоря уже о том, чтобы ударить. О нет. Он заставлял драться других, умело стравливая, чтобы развеять свою скуку, давнишних врагов, недавних друзей… в общем, всех окружающих. Там, где он появлялся, постоянно случались свары. Но почему он прослыл именно «забиякой»? Тут надо поблагодарить серость и педагогическое чутье наших учителей, ясно ощущавших в этом мальчике какую то нехорошую способность. Прибегая на место драки, они видели хулиганов — и Конни, стоящего рядом с невинным видом. Никто не кололся в участие Мориса, но такие совпадения начинали надоедать. Разбираться же никому не хотелось. Так Морис и стал «забиякой».

Мы с Конни до странного быстро нашли общий язык и стали друзьями. Даже чуть больше, чем друзьями — мы научились вместе развеивать скуку и зарабатывать деньги. Кошку можно обстричь множеством способов — можно сделать это так, что она ничего не заметит, а можно так, что ей даже понравиться. Мы с Левроу делали ставку на второй вариант и большую часть средней и старшей школы придумывали схемы и планы, помогающие нам заработать на наших однокурсниках с наименьшими убытками для здоровья.

Именно тогда мы и ввязались в торговлю наркотиками.

Схема была простой — в тот выходной, что был у нас на неделе, мы выходили из школы и шли в намеченную заранее точку сбыта. Там мы брали «товар» и несли его обратно к школе. Для того, чтобы не палится с тем, что же мы распространяли в пределах учебного заведения, мы продавали то, что брали утром за воротами школы и еще успевали вернуться на точку, отдать положенный процент, взять нашу выручку, а так же вернутся в родные пенаты абсолютно чистыми от любой дряни, не заморачиваясь на том, как пронести какой-нибудь гаш мимо охранников и реализовывать его в стенах школы.

Учитывая, что такими схемами владели только мы, а так же, что продумывали мы наши маршруты и планы весьма тщательно, весьма скоро оказалось, что для местных наркоманов, мы — единственный лучик света в темном царстве. Это укрепляло наши позиции и давало возможность давить конкурентов в зародыше. Было, правда, кое-что еще.

Наш возраст.

Кто всерьез будет долго возиться с двумя несовершеннолетними пацанами? Серьезным дядям, да и простой уличной шпане, это совсем не к чему, потому, вовремя сообразив, что необходимо быть полностью готовыми к любым видам неприятностей, мы с Морисом задумались. Физической силой мы не отличались и, при желании, нам вполне могли всыпать по первое число и отнять товар, во время нашей «прогулки», недобрые ребята из соседних районов. В наши тринадцать, мы уже кое-что секли в том, что касается бизнеса или «бытовой политики», как мы это называли между собой.

Конни, правда, был еще большим любителем психологии и психоанализа, читал Фрейда и вел дневник, куда записывал снившийся ему хлам, но в данном случае нам помогла простая ирландская смекалка. Я сразу понял, что для того чтобы нас не кинули и мы не остались за бортом, нам нужно собрать вокруг себя серьезных ребят и стать реальной силой. План был хорош всем, кроме того, что мы понятия не имели, где взять «серьезных ребят» и как поставить себя так, чтобы с нами — несовершеннолетними пацанами — считались и наш налаженный бизнес не прогорел где-то в подворотне Лондона, после того как нас хорошенько отпинают кокни.

Как не странно, но команда наша подобралась сама, как только мы в ней заинтересовались.

Первым к нам примкнул Юрий — здоровенный русский парень, как говорили, из интеллигентной семьи, но с неизменно бандитскими наклонностями и любовью к двум вещам — хорошо помахаться и хорошо выпить. И то, и другое ему удавалось редко, но метко. Ему было что-то около шестнадцати, он был ростом около семи футов и весил как хороший лось, стригся налысо, любил носить безрукавки на голове тело в любую погоду, — видимо, стремление похвастаться мускулами на руках было сильнее, чем стремления одеваться по сезону. Он был не глуп, но исключительно ленив и очень ценил свое личное пространство и время, которое берег, чтобы тратить на сидение перед телеком и просмотр футбола или идиотских британских шоу. Мечтой его было безыдейное стремление к простой и денежной жизни, в идеале, в которой, он должен был так же лежать на диване и получать приличные деньги, чтобы продолжать лежать на диване. Наркотиками он не баловался, потому о его личности мы знали только из многочисленных слухов и общих отчетов кураторов о работе классов, в последнюю пятницу каждого месяца. Дрался он каждую неделю, не признавая никаких правил. Почему-то его считали очень кровожадным типом. В общем, нам было весьма боязно кидать ему наше предложение о сотрудничестве, но, на наше удивление, он принял его весьма добродушно и согласился сразу. По сути, у него даже не возникло мысли, что он влезает во что-то противозаконное. Такая первая удача взбодрила нам с Морисом, и мы начали искать еще кандидатов.

Следующими нашими помощниками стали два парня, опять старшеклассники, которые прекрасно говорили на кокни, и корчили из себя уличных отбросов. Тут наш расчет был весьма прост — любой уличный парень никогда не откажется ввязаться в сделку, которая сулит легкие деньги. Пусть даже она незаконная. Тем более, если она незаконна. Ребята были, к тому же, из нашей клиентуры, но не настолько безнадежны, чтобы их пришлось опасаться. В суть дела они врубились быстро, согласившись работать с нами. На их счет у нас долго были сомнения, все же они не внушали нам доверия, мы вполне были готовы к тому, что Ричардсон и Зюйвенд нас могут подставить, но наши ожидание не оправдались. К счастью, конечно же.

В конечном итоге, мы взяли к себе еще трех человек и на этом набор «банды» был закончен. Это повлекло за собой определенные последствия, как например, то, что наше дело пришлось расширять, и, с тех пор, мы приторговывали не только в нашей школе, но и в близлежащий районах. Хорошо, что старшеклассники пользовались большей свободой. Второе состояло в том, что мы превратились в весьма неплохую команду, настолько неплохую, что даже после окончания школы Юрием и остальными, мы все равно продолжали работать вместе.

Главой был Левроу, обладающий потрясающим умением убеждать людей и, что еще более важно, умением находить нужные связи. Если быть честным, то Левроу — один из тех, кто мог бы в душу без мыла залезть, если уж на то пошло. Эта его способность нам помогало ни раз и выручало из дурацких ситуаций постоянно. В общем, общий багаж опыта и связей был получен именно из-за его подвешенного языка и умения быстро соображать.

Вместе мы продержались очень долго. Ближе человека, чем Левроу — позволю себе сентиментальный выпад — у меня не было никогда.

Но за полгода до нашего окончания школы, Конни просто-напросто уехал в неизвестном направление, никому ничего не сказав. Как сказали мне кураторы — в школу пришло письмо от его отца, в котором тот уведомлял дирекцию, что Морис Левроу, по желанию почтенного родителя, переведен в другую школу.

Доучивался я без него. Но дело наше продолжал — и из-за глупой веры, что Конни вернется и все будет по-старому и из-за того, что, втянутые нами во все это, Юрий и остальные весьма недвусмысленно попросили меня ничего не сворачивать и не лишать их занятия. Да и потом те люди, которые стояли выше нас, тоже были бы недовольны, если мы вдруг заглохли. В таком вот душевном раздрае, я закончил школу.

Мне было семнадцать и надо было придумать, как жить дальше. В колледж я не собирался, так как денег в семье не было, а стипендию мне никто не собирался давать. Всерьез становиться дилером? Как-то я все еще думал об этом, как о небольшой афере, которая не должна была стать моей жизнью. Потому, оставшись на распутье, я сделал то, что не особо хотел делать — на некоторое время вернулся домой, в Ирландию.

Нельзя сказать, что за время своей учебы, я ни разу в отчий дом не возвращался. Возвращался, потому, как на каникулах деваться все равно было некуда. Но, если быть откровенным, то, эти приезды никакой радости не приносили ни мне, ни семье. Мы с Паркером обычно начинали собачиться ровно к тот момент, когда попадались друг другу на глаза, мать начинала нервничать и, в итоге, орала на меня. Шон крутился около и смотрел на меня преданными глазами щенка-спаниеля, а младшая, которая в отличие от Шона меня терпеть не могла, начинала рыдать, едва только я к ней приближался. Хотя конфеты, которые я ей покупал в Лондоне, поедала быстро, не делясь ни с кем. Воссоединение с семьей получалось печальным фарсом и я, садясь в поезд, уже начинал мечтать о том моменте, когда я смогу уехать обратно. В заключение всех бед, мама своим непонятным шестым чувством очень точно почувствовала, что я втянулся в какую-то аферу. Верить в то, что стипендии школы мне хватает на разные мелочи жизни, вроде новых шмоток и прочих приятностей, она не хотела и смотрела на меня подозрительным взглядом, в котором мелькал один единственный вопрос: «Не хочешь ли ты мне что-то рассказать?». Я рассказывать ничего не хотел, и мы вздыхали с ней с облегчением, когда мне приходило время возвращаться в Лондон.

В общем, в тот раз, прибыв домой после школы, я пробыл там рекордно маленький срок, всего неделю, после чего отправился обратно в Лондон. Попытки найти работу не увенчались существенным успехом: там, куда меня брали, мне работать не хотелось, а куда хотелось меня не брали. В итоге мои мучения закончились тривиально — Юрий, нашел меня и предложил снова войти в долю.

В наркоторговле, прошло еще два года, я встретил Дженет, с которой, как я уже упоминал, у нас не вышло ничего путного, хотя она даже маме, кажется, нравилась. Затем я попытался завязать и начать жить честно, но ситуация на рынке труда совсем не изменилась, а жрать хотелось. Пришлось снова заниматься тем, к чему я привык. Все эти метания совпали с уходом Дженет и еще с рядом неприятных фактов, о которых говорить не очень хочется. Я вернулся снова к своему привычному делу, но, в этот раз, собирался провернуть сделку в особо крупном размере, связавшись с контрабандой и несколькими весьма угрюмыми типами, пообещавшими мне за умеренную, по их мнению, сумму «крышу». К сожалению, каким-то образом, нас «засветили». Пусть, в итоге, мне пока что только намяли ребра, про то, что случилось с товаром, я еще не знал.

Это могло грозить мне очень крупными неприятностями. И именно об этом я думал, когда выходил из паба Джо.

А, ну еще всплыло имя Конни, что конечно было приятным воспоминанием из прошлого, однако, процент упоминания его имени вокруг меня возрастал, а я не мог понять, чем же, какими неприятностями мне это грозит.

Именно таким было положение дел, на начало этой истории. Не знаю, чего можно было ожидать от вступления, но да, признаю, все это была весьма скучная биография.

Итак, я стоял рядом с баром и напряженно думал.

Думать получалось не очень хорошо, в голове царила паника. Я понятия не имел о том, какую проблему стоит мне решать прямо сейчас, с ходу, не задумываясь. К тому же, сильно дрожали ноги, от усталости все мелькало перед глазами, и я боялся, что самое большее, что я могу сейчас в своем состояние — это доехать до дома и завалиться на диван.

Сев в машину, я положил ключи на соседнее сидение и, откинувшись, решил начать свои рассуждения с самого начала.

Так или иначе, но все упирается в Левроу. Что я могу поделать сейчас с ним? Ничего. Я понятия не имею не о том, где он работает, не о том, где живет и, уж тем более, как он вообще вляпался во всю эту историю.

Из того, что мне говорил Юрий, когда мы обсуждали возможную сделку, я помню только то, что наша контрабанда шла из Пакистана и принадлежала уже знакомому и проверенному нами человеку. Работал ли Левроу на него? Вряд ли, иначе, это было бы первым, о чем упомянул Юрий в беседе. Да и из того, что сказал мне только что Джо, было ясным, что во все вмешивается кто-то новый, так сказать «гастролер», который хочет стать полноправным хозяином.

Вопрос в другом — почему Юрий мне ничего не говорил и никогда не упоминал о том, что у нас в бизнесе появился кто-то новый? Не знал? Смешное предположение, ведь если об этом знали у Джо, значит, знали и все, кто был хоть как-то причастен к черному рынку. Значит ли это, что Юрий специально спровоцировал такую вот подставу?

Хорошо подумав, я отверг эту мысль. Друзей в нашем деле нет, но топить меня было бы неразумно, хотя бы из инстинкта самосохранения. Мы слишком сильно были с ним повязаны. По сути, если бы я не обладал ирландским упрямством и желание дальше вести свою никчемную жизнь на свободе, я бы просто сдал всех с потрохами и скостил бы себе срок, как минимум — наполовину. А может, вообще бы ничего не получил, кроме условного. Стал бы свидетелем, случайно втянутым в нехорошее дело.

Далее.

Что касается того, выгорело наше дело или прикрыто. И как мне сейчас себя вести.

В любом случае, Юрия мне надо увидеть как можно быстрее.

И еще. Странно, что телефон молчит, и никто не звонит мне выяснить, что же случилось. Мое исчезновения было весьма заметным, тем более, что оно случилось во время намеченного срока сделки.

А значит…

Но что это может значит, мне думать совсем не хотелось.

Я завел машину и аккуратно, пытаясь фокусировать свой взгляд на дороге, поехал обратно к своей квартире.

Во всем этом радовать могло только то, что я до сих пор жив. Если все будет идти так же, и у меня не случить болевого шока, сердечного приступа или удара тупым предметом по голове, то, может случиться, я найду Конни и припру его к стенке.

Но на какие вопросы я хотел бы получить ответы? Ха, смешно. Звучит чересчур серьезно, для того, чтобы всерьез об это размышлять.

Да, хватит думать о чертовом Морисе, мать его, Левроу!

Я прикурил и открыл окно машины. Хотя я ехал домой, но все-таки по пути я завернул к дому Юрия.

Барабаня пальцами по рулю, я все никак не мог решить — подниматься ли мне к нему или лучше не глушить мотор и рвануть к себе? В итоге, я решил, что не буду думать о своем здоровье и попытаюсь выяснить хоть что-то, не дожидаясь обвинений со стороны ребят в профнепригодности. На мое счастье, Юрий вышел из дома сам, мне оставалось только окликнуть его и пригласить в машину. Он как-то странно дернулся, когда увидел меня и огляделся по сторонам, когда приближался к джипу. Сев в салон, первым делом он шумно перевел дух.

— Ну, Мейл, мужик, я уж думал, что больше тебя вообще не увижу, — поприветствовал он меня, широко улыбаясь.

Мог ли Юрий меня подставить? — этот вопрос мешал мне сосредоточиться на том, что я хочу узнать.

— Что, все было так плохо? — наконец поинтересовался я.

— Мне днем позвонила какая-то женщина, сказала, что тебя избили и что ты, скорее всего, будешь помещен в больницу. Я, как раз, собирался пойти, прошариться по больничкам, попытаться тебя найти.

Так. Женщина. Нет, конечно, в Лондоне не одна-единственная женщина, но почему мне кажется, что весь свет на той телке, помогшей мне после допроса, клином сошелся? Она так вовремя мне помогла и Конни знает, теперь еще, если окажется, что у нее и с Юрием налажены связи, то просто голову сломаешь.

— Слухи преувеличены, — отвечаю я, стараясь воспользоваться чьим-то советом и подумать о неприятных вещах потом. — Были проблемы, но меня отпустили.

— Кто отпустил? — непонимающе смотрит на меня Юрий.

— Меня уже успели забрать и допросить по поводу нашего дела, — отвечаю я, только сейчас додумавшись осмотреть машину на предмет жучков или камер слежения. Впрочем, уже поздно что-либо менять. Наш разговор говорит сам за себя. Но на всякий случай, я все равно осматриваю бардачок, руль и переднюю панель. Вроде, все чисто. Юрий оглядывает потолок и боковины, затем смотрит за моими действиями, молчит… понимающе, что ли.

— Ну, и что? — наконец говорит он, когда я успокаиваюсь и кладу руки на колени.

В этой его фразе — абсолютное спокойствие и уверенность во мне. Он, кажется, нисколько не сомневается в том, что я ничего никому не сказал. Ну, это правильно, по его мнению, я не тот, кто будет жарить курицу, несущую золотые яйца.

— Да ничего. Но в связи с этим у меня есть вопросы. К тебе, — зачем-то уточняю я.

— Мейл, — Юрий пожимает плечами, — Я все понимаю, ситуация получилась неприятная, но я-то тут причем? Но, если тебе так хочется, задавай свои вопросы.

— Что с товаром?

— Да ничего вроде. Но раз нами заинтересовались, то надо будет предупредить, чтобы немного отсрочили срок поставки, — разумно отвечает мне мой подельник.

— Да, именно так. Неприятности нам не нужны. Еще. Нужно подумать, кто мог стукануть и как именно этот человек вышел на меня, — беру командный тон я. Юрий, уже давно привыкший к тому, что именно он обычно исполняет мои распоряжения, кивнул:

— Хорошо, я займусь этим.

— Так. И еще. Последнее. Я часто слышу одно имя с недавних пор.

— Угу, и что?

— Имя человека, который как-то странно с нами связан. Именно его назвали мне как главное доказательство моего причастия к этой партии, — не знаю, почему я тяну время, сохраняя дурную интригу. По видимости, боюсь что все, что я надумал себе, окажется правдой.

— И кто же этот тип?

— Морис Левроу.

Юрий странно смотрит на меня и, по его взгляду, я понимаю, что для него это не было неожиданностью.

— Так, — отвечает он мне. — Но… как он связан с нами? — добавляет он.

— Понятие не имею, меня интересует другое. Почему ты не сказал мне о том, что он снова в Лондоне?

— Мейл, я… — Юрий как-то скисает что ли. — Сложно сказать. Наверное, мне не показалось, что это столь важно после стольких лет.

— Дурацкая отмаза… Лучше бы ты сказал, что ничего об этом не знаешь, — подмечаю я.

— Ладно, вот тебе то, что я знаю, — решился мой напарник. — Считай, что это лучше поздно, чем никогда.

Юрий замялся, но я ждал, почти не моргая и не дыша.

— В общем, ты же отстранился от дел тогда, а мы, вроде как, продолжили по мелочи всем этим заниматься. Ну, и я вроде как стал всем заведовать, — я кивнул. Это я знал. — И тут появились слухи о том, что кто-то очень серьезный, чуть ли не сицилийская мафия, собирается к нам наведаться. Нам-то с ребятами все равно, мы люди свободные практически, не все ли равно нам, чью наркоту продавать, мы и не особо напряглись. Так, по мелочи, вдруг перебои будут или процент поднимут, ну, ты знаешь, как это бывает, — я даже не удосужился в этот раз подтвердить сказанное и просто ожидал дальнейшего развития событий.

— В итоге, через некоторое время, ко мне подваливают два серьезных таких бугая. Скрутили и предложили с ними прокатиться. Я поехал — куда деваться-то. Посадили в машину, там два мужика сидят. Перетерли насчет того, кого мы поддерживать собираемся. Мягко намекнули, что у Джефа скоро поддерживать будет некого. Я с ними пообщался, сказал, что поддерживать мы будем тех, кого выгодно, и собирался уже выйти, как вдруг звонок. Один бугай трубу поднимает и что-то бормочет, типа, «Да, все в порядке, хорошо, как скажете». Имен никаких не называет. В итоге, привозят меня в какую-то хату, а там заводят в какой-то подвал. Ну, я думал, что, все, был Юрий— и весь вышел, грохнут меня и дело с концом. Не угодил чем-то. А там мне весьма вежливо предложили присесть на диван, типа, поговорить. Напротив меня садится парень. Важный такой, сигару курит. А дымно еще — хрен разберешься, кто есть кто. Парень на меня смотрит и молчит. И я сижу, молчу. Помолчали. «Крутые переговоры», — думаю. Затем он как-то глубоко вздохнул и говорит: «Что, придурок, не узнаешь, что ли?». Я аж опешил. Оказалось, что это наш старый кореш, Конни, вернулся. Да не один, а с какими-то серьезными ребятами-гастролерами. Предложил мне на них работать, но ты к тому моменту уже заявил, что, вроде как, в долю входишь снова и что у тебя есть какая-то задумка, я и отказался. Вроде все.

— А обо мне Конни что-нибудь спрашивал? — поинтересовался я.

— О тебе? Ну да, вроде как спросил, как у тебя дела. Я сказал, что норм все и что ты ото всего этого отошел давно. Решил тебя не сдавать. Как бы там не было, чужак.

— Блин, понятно, — кивнул я, расстроившись.

Понятно-то понятно, но на самом деле ничего понятно не было. Ну, то, что Мориса ищут, потому что он с серьезными дядями — это ясно. Но почему о нем спрашивают у меня? Раз. Почему мое дело связали с ним? Два. И, почему этот, чертов Левроу, объявляет мне о своем присутствие в Лондоне через какую-то непонятную тетку с манерами великосветской леди и загадочностью долбанной Джоконды? Три. Достаточно. Пока хватит.

— А что насчет остальных? Они не контактировали с Конни?

— Ммм… Если такое было, то никто об этом не упоминал. Хотя нет, погоди… Не могу вспомнить. Я, честно говоря, потом так закрутился, что мне уже было не до того, чтобы расспрашивать кого-либо о Левроу.

Тут у меня зазвонил телефон. А я совсем забыл о его существование, если честно. Поэтому при звуке звонка, мы с Юрием синхронно дернулись, а затем я стал рыскать по карманам куртки. Номер на определители был не то, чтобы незнакомый, смутно что-то вспоминалось, но в память аппарата он забит не был. Это напрягало. Все же, у меня была не такая легкая жизнь, чтобы не вздрагивать, видя левые номер на дисплее.

— Алло? — наконец ответил я.

— Привет. Это леди снова, — проговорил женский голос. Голос той самой телки, существование которой значительно расширило круг мои жизненных проблем.

— Как ты узнала мой номер? — голос внезапно осип и захотелось курить. Я жестом показал Юрию, чтобы тот дал мне сигарету и прикурил. Юрий тут же протянул мне пачку.

— Я думаю, что это не столь важно. Важно другое. У тебя не так много времени, чтобы на твои вопросы нашлись ответы, — мне показалось, что она улыбается улыбкой красивой женщиной, способной задавать загадки любому мужчине, ведя этот разговор.

— Это угроза?

— Доброе пожелание. Мне нет смысла тебе угрожать, это неинтересно. В конечном итоге, я знаю о происходящем, ты нет. Зачем мне утруждаться?

— Какие откровения, — попробовал съязвить я. Вышло очень бледно. — Но ты же не просто так звонишь, верно?

— Верно. Я дам тебе подсказку. Искать и возвращаться нужно к тому, что было первоначальным.

— Че за херня? — не выдержал я. — Ты бы лучше сказала, какой срок у моего поиска и что такого страшного меня ожидает, если я не найду чертова Конни!

— Сроки определяем мы сами. Но ты знаешь Мориса. У него мало терпения. А потом уже будет поздно. А когда поздно — это уже страшно, — скучающе ответила женщина.

Как же она меня бесила!

— Слушай, леди… я не знаю, что за игры ты сейчас ведешь вместе с Левроу, но когда я до вас доберусь, вам обоим не поздоровиться.

— Милый мальчик, не кипятись. Я не веду игр заодно с Левроу. Считай его таким же участником, каким являешься ты.

— Что за бред? — попутно я обжег пальца, схватив неудачно сигарету, потому шипел в трубку.

— Если хочешь, проверь, — женщина мягко рассмеялась. И закончила разговор.

Я кинул со всей злости мобильный на заднее сидение и растекся в кресле. Это была какая-то недобрая фантасмагория, такого в реальной жизни быть никак не могло. Это я точно мог сказать. Не может быть в жизни таких разговоров и таких вот женщин. Мозг происходящее видел только с точки зрения неудачного розыгрыша.

— Какие-то проблемы? — поинтересовался Юрий.

— Узнаем, — пробормотал я. И добавил, возвращаясь к предмету разговора — Ты примерно представляешь, где ты встретился с Морисом?

— Нет, понятия не имею даже. Где-то в Лондоне, вот и все, что мне известно. Могу предположить, что это где-то в восточной части города. Ну, ты сам понимаешь.

— Угу. Понятно. Юрий, значит, ты попробуй выяснить насчет того, почему меня забрали, и свяжись с ребятами на тему переноса даты прилета нашей посылочки. Или лучше всего изменить место встречи. Все-таки, это наше первое серьезное дело, тут либо пан, либо пропал, сам понимаешь.

— Понимаю, — посерьезнел Юрий. Вот чем он мне нравиться, так это серьезным отношением к делу. Ну, или к деньгам, которое это дело может нам принести.

— И еще. Ричардсон и Зюйвенд в городе?

— Да. Были недавно.

— Отлично. Мне надо с ними встретиться.

Юрий, Ричардсон, Зюйвенд и я. Четверо, что осталось от нашей шайки в школе — все остальные новые «сотрудники». Такая же школота, какой когда-то были мы, а так же прочие отщепенцы. По видимости, Морис думает из-за слов Юрия, что их осталось трое. И, вполне возможно, что он говорил с ними со всеми. В конце концов, для расширения ему были необходимы проверенные люди, желательно вросшие тут корнями. Это логично. Значит, мне надо поговорить с теми двумя.

Черт, как ломит все тело. И в желудке бурчит, напоминая о том, что я не поел перед уходом, так еще, к тому же, выпил у Джо пива. Надо поехать домой.

Интересно, сколько у меня есть времени до этого таинственного «поздно»? Почувствовав, что начинаю паниковать, я глубоко вдохнул. Какой я впечатлительный. Будто в пансионате вырос. Надо быть спокойней. Выиграть бы время — но как? И сколько времени? Сколько времени мне может понадобиться? И сколько его у меня есть? А, к черту!

Я подвез Юрия до вокзала. Тут мы с ним попрощались.

Теперь я мог ехать домой, но я еще часа два крутился по восточной части города, словно надеялся встретить Михаэля просто так, на улице. Но моей фортуны всегда не хватало на случайные и важные встречи. Я никого не встретил и поехал домой. Звонить Ричардсону и Зюйвенду я собирался позже, с домашнего и на разговор вести тоже хотел дома. В этом решение было два плюса — я наконец-то мог отлежаться — это раз, да и с Китти, в таком случае, общаться не надо будет.

Господи, какой же я подонок.

Дом, родной дом.

Это в Дублине, а я же на севере Лондона и медленно схожу с ума, глядя на лица своих подельников. Ричардсон и Зюйвенд бледны, от них пахнет потом и перегаром, и они говорят мне — что, как думаете? Они говорят мне о том, что тоже встречались с Левроу и еще — что? — и что Конни сманивал их к себе, и — что же? — то, что им недавно поступили звонки от странной женщины, убеждающий их — в чем? — черт возьми, в том, что я сдал их всех за тридцать серебряников и собственную неприкосновенность.

Я сжал голову руками.

Китти на кухне довольно тарахтела по телефону с какой-то подругой. Или с матерью. Да хоть с любовником, черт ее дери. Надо срочно, срочно сделать так, чтобы она съехала. Потому что, оставаться тут ей небезопасно. Вокруг меня слишком дурная атмосфера что-то в последнее время. И Дженет тоже сделала все правильно, когда ушла от меня, услышав, что я возвращаюсь во всю эту дрянь.

Мама, интересно, если бы я поговорил с тобой по душам лет так пять назад, то мог бы я сейчас сидеть в овощной лавке в Дублине и продавать кабачки по сходной цене?

Господи, какой бред крутиться в голове. Я явно переутомился.

— Мда, ну и дела, — протянул Зюйвенд.

— Мужик, что делать то будем? — поинтересовался Ричардсон, крутя в своих пухлых руках бутылку пива, выданную ему после того как он чуть не украсил мое лицо парой ссадин. А может и переломом челюсти. Они оба решили, что я их зазываю, чтобы удобней сдать и решили вначале выместить на мне все свое разочарование. Хорошо хоть, что ни ножей, ни огнестрелов с собой не прихватили. Это, видимо, меня и спасло. А, ну еще Китти, которая украсила лицо Ричардсона длинной царапиной, кинув в него каким-то толстым журналом. Их замешательство позволило мне пояснить ситуацию. И вообще, вставить хоть слово в тот поток сквернословия, что они извергали из себя. Кстати, странная тенденция, в последнее время меня постоянно спасают женщины. Правда, чаще всего потом ситуацию становиться еще хуже.

— Ну, вы будете продолжать действовать согласно тому, что мы наметили. Юрий сообщит, куда будет перенесена сделка. А что буду делать я — я не знаю. Надо во всем этом разобраться, что-то мне кажется, кто-то точит на меня ножи. Большие и острые, — я несу ерунду, стараясь не показать свой страх.

— Мужик, ты нам только скажи кто это, а мы разберемся, — всколыхнул мою надежду Зюйвенд. В то, что этот может разобраться верилось, особенно, при взгляде на его ряху, украшенную многочисленными шрамами и шрамиками поменьше. Руки тоже были ими покрыты полностью. Ему почему-то всегда при разборках доставалось больше всех, может, потому что он бы большой и суровый и на него всегда наваливалось больше народу, чем на остальных. Да и помахаться он тоже очень любит.

— Ребят, спасибо, но я не знаю вообще, чем все закончиться. Может, я даже не жилец уже. Так что, лучше давайте так — вы занимаетесь своими делами, я по возможности, занимаюсь ими же, но рядом не кручусь, потому как это может все очень дурно закончиться для нас для всех, — то, что я сейчас несу называется каким-то очень высокопарным словом… самопожертвование, что ли. Не помню. Помню, что в детстве мне говорили, что за это воздается на Небесах. Думаю, мне этот порыв не зачтут. Это больше похоже на лицемерие.

Внимание, внимание, мальчиш-плохиш играет в благородство души. Только сейчас и только для вас. Кто бы меня оценил.

— Это разумно, — кивнул Ричардсон. — Ты все-таки не зря наш руководитель.

О, оценили. Аплодисменты. Трибуны ревут, женщины плачут, печальный Мейл Паркер уходит за кулисы смывать грим. Своего он добился, но, кажется, хотел все же чего-то другого. Уговоров, наверное. Дескать, не рискуй, парень, не ссы, мы все уладим.

Я олух. Я явно перечитал в детстве Дюма. Чертовы французы, ничего не знают о жизни, а все питают юношей своей романтической мурой. Но я-то, я-то каков! Дебил.

Аллилуя! Аминь.

— Ты чего такой бледный стал? — интересуется Ричардсон. — Что-то случилось?

Я мотаю головой. Чувак, тебе что, не достаточно того, что мы сейчас выяснили? Какие еще проблемы ты пытаешься найти для меня? Оставьте меня в покое, я хочу проснуться. Я в тюрьму хочу!

От последнего своего желания, я вздрагиваю и ухмыляюсь:

— Все ок. Я разберусь.

Парни кивают и тут начинают собираться, чтобы уйти. Уходят они быстро, почти незаметно, я лишь поднимаю ладонь в знак прощания и закрываю за ними дверь.

Сажусь на диван и пытаюсь думать.

Заходит Китти и смотрит на меня томным взглядом. Взгляд прожигает на мне дыру, я не сдаюсь и головы не поднимаю. Она начинает вкрадчиво приближаться, я откидываюсь на подушки и посылаю ее к черту. В итоге, мы ссоримся, и я выставляю ее за дверь.

План минимум выполнен. Теперь мое благородство утолено досыта, я молодец, я спас девушку от какой-то непонятной ерунды, но главное от себя, который умудрился всю эту хрень принести в свою жизнь. Браво мне.

Я понял! Я должен был родиться рыцарем и защищать слабых и обездоленный. И начал бы с самого себя.

От отчаянься я начинаю вести внутренний диалог сам с собой.

«Тоже мне, нашелся слабый», — усмехается внешний Я.

«А что, сильный что ли?», — вяло интересуется Я внутренний.

«Мейл, соберись и докажи всем, что ты не слабак», — увещевает внешний Я.

«Они все знают, что я не слабак. Только я знаю, что я именно он», — поправляет внешнего Я внутренний Я, и общий Я со стоном опускаю голову на руки, предварительно сложив их на столе.

Теперь осталось понять, чего я боюсь во всей этой ситуации.

О, неужели я боюсь неизвестности? А чего ее бояться? Воистину, все известно, чем мне и что грозит.

Я боюсь того, что я на мушке. Я боюсь того, что моя жизнь превратилась в кавардак. Я боюсь того, что кто-то хитрый и большой так легко проник и стал разрушать тот организм, что был моей, пусть и дерьмовой, жизнью. Я боюсь того, что мной крутят, как хотят. Я боюсь того, что я перестаю быть собой. Я боюсь.

— Гори оно все огнем! — воплю я на всю пустую квартиру и, вскочив с места, швыряю журнальный столик к противоположному углу комнаты. Тот бьется об стену и как-то неприятно сминается.

Икея, что с нее возьмешь. Нельзя сказать, что бы я этого не знал и, конечно же, мои ирландские предки сказали бы мне, что лучше купить дорого, но на века, но… но мой выбор Икея.

Итак, что я могу сделать? И что я должен сделать? Всего-навсего разыскать Левроу. Которого черта с два разыщешь, потому что он теперь крутой наркоторговец и понятия не имеет, что я тоже тут кручусь. Или имеет? Ха. Если верить той тетке, то она разыскала меня по его просьбе. Но! Что-то в свете последних события я ей не верю, странно не правда ли? Ох, Джин, ты такой недоверчивый.

Разыскать Конни. Должен же быть хоть какой-то ключик к тому, чтобы найти его. Как это сделать? Объявить всем, что старина Джин снова в игре и в доле? И толку то? Никакого. Дать объявление в газете? Мейл ищет Конни, звонить не позже десяти вечера и не раньше восьми утра? Тоже бред. Морис не читает газет. Еще варианты? Кажется, я пуст. О! уехать в Дублин и открыть овощную лавку! Вот только никто мне не обещал, что смена места обитания спасет меня от обещанных проблем. Так смутно и ненавязчиво обещанных, что мороз по коже. Но я готов ожидать уже чего угодно.

— Ты влип, пацанчик, — говорю я и, криво улыбнувшись, добавляю, — по уши.

Тут я сажусь опять на диван и понимаю, что больше не могу думать и искать какие-то ходы. Прийти к новой группировке и сказать — «Возьмите меня к себе, мне нужно к Конни»? Что за бред. Еще варианты?

Так, в сидячем состоянии, мой организм и вырубает меня.

Я сам не замечаю как засыпаю, так и не найдя ответа на главный вопрос — что мне делать? Или главный вопрос — за что? За что все это? Я же хороший, я поднимаю ободок унитаза, когда справляю нужду!

Во снах два вопроса переплетаются и вползают друг в друга, и я вижу двух змей из индийской задачки, тех самых, что равномерно поглощают друг друга, а затем неожиданно появляется Конни, который говорит разными голосами, но почему-то о прогнозе погоды.

Проснувшись, я понимаю, что в квартире я не один и, что, пока я спал, кто-то поставил журнальный столик на место, а меня уложил и даже накрыл одеялом.

Привстав, я всматриваюсь в темноту, но мне ничего не видно, будто на глаза одели темную повязку.

— Паркер, я поздравляю тебя, — говорит мне знакомый голос. Мужской. Кто-то сидит в кресле сбоку от меня. — Я не знаю, кто эта баба, но симпатичная. Не понятно только, почему ты сам меня найти не мог.

Это явно голос Конни, но то, о чем он мне говорит, мне непонятно. Да и Морис ли это?

— Сколько сейчас времени? — хрипло интересуюсь я.

— Четыре ночи. Не знаю, сколько ты спал, но заснул ты крепко. Я даже телевизор включал на полную громкость, чтобы ты проснулся, не помогло. Кстати, странно, что ты спишь с открытой настежь дверью.

— Она вроде закрыта была. Я точно помню, что ей Китти громко хлопнула, когда уходила, и я успокоился, что не надо вставать, крутить замки, — отвечаю я.

— Неудачи в любви?

— Неудачи по жизни, — отвечаю я, садясь и всматриваясь в профиль ночного гостя. Сильно похож на Мориса. Но как знать.

— Так кто эта женщина? — спрашивает похожий на Левроу человек. Или все же Левроу?

— Я не знаю, — отвечаю я и неожиданно вижу разгадку двух вопросов.

Первое — эта женщина ведет двойную игру.

Второе — этот голос может принадлежать только Конни и никому другому.

— Как ты меня нашел?

— Долго рассказывать. Я почти в панике бился, если честно. Эта баба умеет напугать. Сначала убеждала, что мне тебя искать нельзя ни в коем случае. А потом резко свои показания сменила. Наговорила мне, что у тебя куча неприятностей и что все капут, пора бежать спасать.., — усмехается Морис.

— Да? Мне тоже, — отвечаю я. Постепенно до меня доходит, что большая часть моих неприятностей преодолена. Вот он, Конни! Мне не надо его искать! Тотального слома моей жизни, обещанного ненароком, не произойдет!

— Интересно, для чего ей нужно было так агрессивно нас сводить? — начинаю размышлять вслух я

— Мне кажется, что я ничего не понимаю, — признается Левроу и поворачивается ко мне. Вокруг темно и я не могу понять, что мне кажется неправильным в его облике.

— Я включу свет? — спрашиваю я. Морис отрицательно качает головой.

— Не надо пока. Скоро рассветет, — говорит он как-то сухо.

Мы замолчали. Я пытался понять, что же принесет рассвет. Он что, растает как дым, как только солнце встанет? Вот только галлюцинаций мне не хватало!

— Значит, мы все-таки нашлись, — задумчиво бормочет Конни.

— Да, — подтверждаю я.

Мы молчим, и я понимаю, что я не так представлял себе эту встречу. Более того, в той встрече не было маячащей на заднем плане странной женщины, которая одним своим существование вгоняет в тревогу.

— Тоже думаешь о ней? — спрашиваю я.

— Да, — на этот раз коротко отвечает Левроу.

Мы продолжаем молчать.

За окном начинает светлеть, и постепенно я замечаю, что не так в Морисе.

Черная повязка на его лице скрывает левый глаз. Я вздрагиваю, как-то смутно догадываясь, что может под ней скрываться.

Конни замечает мой взгляд, морщится и говорит:

— Это долгая история.

Я киваю, не знаю, что делать, то ли отвести взгляд, то ли смотреть, чтобы не обидеть друга. Левроу откидывается в кресле и замолкает, будто собираясь с мыслями. И тут я решительно встаю и молча иду на кухню. Меня резко, как прилив, накрывает смелость, в глубине души я был все же уверен, что случиться какая-то чертовщина с рассветом. А это просто травма. Вещь неприятная, но материальная, понятная, физическая.

Как же я рад! Как же я рад, что обошлось без лишней мистики. Иначе я бы просто сдох.

Вернувшись, я ставлю перед ним бутылку пива. Свою я открываю, уже садясь на диван.

— Рассказывай все, — почти требую я.

Морис открывает свое пиво ключом, игнорируя открывашку, жадно отпивает и начинает говорить.

— В тот года, когда я ушел из школы, я долгое время не мог понять — почему так резко и неожиданно мои родители сменили гнев на милость и стали стараться сделать вид, что я такой же, как и дети из их окружения.

Тут, в Англии, у меня была уже нормальная, отлаженная жизнь, друзья, и мы неплохо проводили время, но меня перевели на последние полгода в чахлый Швейцарский пансион, и я понял, что жизнь не такая веселая штука, как мне всегда виделось.

На само деле, там оказалось все совсем так же, как и здесь, поменялся только контингент. Большая часть школы была поделена на границы между несколькими «кланами» и почти все учащиеся были так же строго поделены по иерархии. Если ты думаешь, что это было чинным местечком, ты серьезно ошибешься.

Различие между теми торчками, которые составляли нам кассу и теми, кто развлекался там лишь в одном — у тех, есть достаточно денег для того чтобы вовремя бросить свои опасные увлечения. И достаточно возможностей для того, чтобы заняться чем-нибудь еще, помимо увлечений молодости. В общем, я оказался в самой гуще развлечений золотой молодежи.

Не все там было так уж плохо, я достаточно быстро сконтактировался с теми, чья деятельность уже много поколений была не совсем чиста и, собственно, когда пришла пора, именно они и помогли мне снова вернуться сюда.

А так — я вернулся домой, в Мюнхен, с дипломом этого пафосного заведения и абсолютно без представления, что мне делать дальше. Дальше родители имели свои виды, в итоге, не успел я опомниться— я уже за океаном, изучаю юриспориденцию в колледже Дюпон, месте столь же пафосным, как и этот пансион.

Отец недвусмысленно намекнул мне, что у него на меня большие планы, особенно в связи с тем, что старший мой брат, мальчик всегда примерный, оказался геем, и был отцом вычеркнут из завещания и из жизни. Мать, как обычно, с таким решением смирилась и даже приняла на себя часть вины, решив по видимости, что в наклонностях моего брата виновата от чего-то она. В общем, грустная вышла история.

Итак, я в штате Вашингтон, в самой клоаке мирового политиканства, сижу на зеленой траве, в демократичных джинсах, грызу травинки и ощущаю внутренне полною и бесконтрольную панику. Юристом я быть не хочу, кем хочу быть — не знаю и та жизнь, что пророчит мне мой отец мне совсем не по душе.

В Англию мне дороги нет — отец говорит, что Америка — его выбор, а я совсем растерялся и даже не помню, как ему возражать. Более того, что еще ужасней, я под суровым контролем своей старшей двоюродной сестры и ее компании, которая сообщает в семью, о всех моих передвижения и поползновениях. Паркер, если бы ты меня в этот момент видел — тебя бы передернуло бы. По семье проходит негласный приказ забыть о том, что я когда-то был трудным подростком и учился с английским отребьем. Никаких связей с той школой, никаких моих встреч с бывшими однокашниками, никаких контактов со знакомыми из той моей жизни. Если честно, у меня было ощущение, будто мне старательно подчищают даже память, пытаясь заменить мои воспоминания фальшивыми. Откуда— то вылезают добрые тетушки, убеждающие меня, что я проводил у них каждое лето в их поместьях, которых я тоже не помню, появляются друзья, одетые в дорогие костюмы и любящие до зеленых чертей в моих глазах спорить на политические темы. А главное — это беседы с психологом по душам два раза в неделю, с обязательной отчетностью, доставляющийся в виде доклада отцу на стол. Все мои сны, все мои мысли тщательно обжевываются и поворачиваются так, как было выгодно. О гомоэротических подтекстах ни слова — психоаналитик умный дядька, знает, чем это все может обернуться, о моем старшем брате он уже наслышан. Я тихо радуюсь тому, что в череде найденный у меня комплексов и побуждений нет хотя бы этого, и, потихоньку, схожу с ума. Психоанализом я увлекся давно, ты знаешь, но такой мути я не слышал никогда. Да и никогда и не представлял себя на койке пациента, если уж на то пошло. Я вроде всегда был парнем крепким.

Под таким прессингом я жил около года, пока не понял, что, либо я сейчас сдаюсь и становлюсь тем Левроу, которого был бы так рад видеть мой отец, либо что-то меняю и остаюсь тем, кем являюсь на самом деле. Конечно, второй вариант был для меня предпочтительней.

Следующие полтора года я старательно усыпляю своих контролеров и веду себя паинькой, про себя ищу методы, как я могу обойти все те заборы, что воздвигнуты между мной и возможностью жить так, как я хочу. Я начинаю хорошо учится, выигрываю какие-то конкурсы, вступаю в какое-то идиотское университетское братство и даже завожу себе невесту из ближайшего окружения своего отца. Неглупая девица, чуть старше меня, вяло целуется, но с радостью, позволяет мне тратить на нее многочисленные кредиты, выданные мне счастливым папашей. Попутно я откладываю деньги, на случай, если найду способ рвать когти из этого трагифарса.

Возможности представляются смутными, так или иначе — полный разрыв с семьей мне обеспечен, но что делать дальше?

Как я уже упоминал, Джина— моя девушка, была совсем не глупа и мои терзания с пугающей легкостью раскусила. Дальше ей нужен был лишь небольшой анализ моего поведения и в итоге, я нахожусь перед выбором — либо она сейчас же со мной рвет и распространяет слухи о том, что со мной все совсем не в порядке, либо мы— женимся. Меня не устраивал ни один вариант из предложенных ею. Но я соглашаюсь на второй, надеясь на долгою помолвку, которая в итоге сама сойдет на нет. Родители плачут от радости, мы с Джиной выглядим просто по-ублюдски, в конечном итоге, мы переиграли с ней в стремление пожениться и в изображение влюбленных, родители, не желая нас разлучать ставят срок свадьбы на самое ближайшее время, за которое можно приобрести платье, созвать гостей и устроить торжество. Моей свободы остается от силы два месяца. Я уезжаю в Дюпон с пониманием того, что меня ждет какая то фигня в будущем. Абсолютная.

Что меня так тянуло в Англию? Я не мог себе это объяснить. К школе я не испытывал никакой привязанности, ты помнишь, что приступов восторга от самодеятельности или наших выдающихся педагогов, у меня не наблюдалось. Терпеть я школу мог, но в остальном… Наши с тобой дела? Я, наверное, мог бы все обустроить по-другому, сделать шаг в другом направления. В принципе, я понимал, что ты сам не будешь тянуть и дальше эту волынку, в тебя стремления к таким делам не особо заметно, если быть честными. Да и дела я мог вести и в одиночестве по большому счету. Наверное, все-таки я тосковал по всему сразу — и по нашим делам и по беззаботной жизни, по ребятам, да и по тебе.

В общем, нас поженили, я и сам опомниться не успел как все случилось. Родители рады, родственники рады, псевдодрузья рады. Джина и я в прострации.

Насчет меня все ясно, а с ней-то что? Интересуюсь, когда сидим уже в номере где-то на островах, куда нас отправили в свадебное путешествие. Джина начинает реветь, будто это я ее замуж силком волочил. В общем, брачную ночь мы провели на славу — жена сидит, ревет, я ее пытаюсь успокоить, словом, кошмар какой-то. Проговорили до рассвета, оказалось вот что — женихом ее должен быть мой старший брательник, они даже походу были обручены. Но про пристрастия брата ты знаешь, а она себя такой опозоренной почувствовала, что все равно решила с нашей семьей породниться. А поняв, что я по сути тоже к ней весьма равнодушен (в той степени, в которой можно быть равнодушным к красивой девушке и приятной собеседнице), решила, что уж второго Левроу она так просто не уступит никому. Женщины!

Да к тому же, еще кое-что открылось — матушка моей благоверной, оставила после своей смерти завещание, по которому в наследство моя красотка вступала либо в двадцать пять, либо после замужества, с разрешения мужа. А просить денег у опекунов ей очень надоело, вот она и решила все свои проблемы через меня решить. Но пообещала, что как только все уладит — спокойно даст развод и мне мешать ни в чем не будет. Я, конечно, опешил ото всего этого, но в итоге свыкся с мыслью, что не один я могу какие то свои дела вести при помощи других людей.

Я ее почти полюбил, к тому моменту, когда мы подали на развод. В итоге, моя семейная жизнь продлилась год, и вот в девятнадцать с небольшим, я становлюсь снова холостым и беззаботным. Разводимся из-за каких-то разногласий, но по большому счету, прожили бы мы еще столько и безо всяких разногласий, дело было в том, что Джина неожиданно влюбилась, а мужем рогоносцем мне становиться все же не хотелось. На ее второй свадьбе я был, кстати, почетным гостем и мы с ней неплохо общаемся, когда выдается случай.

Но хватит про мои личные дела. Тебя, наверное, это не так чтобы сильно интересует. Как я попал обратно в Англию — долгая история, где-то подврал, где-то нашел нужные связи, связался со знакомыми по пансиону, пошлялся по разным злачным местам. В итоге, нашелся человек, которому было нужен кто-то кто в английских делах разбирается и обладает достаточным нахальством. Как ты догадался, это оказался я — снова в нужном месте, в нужное время. Зачем мне это? А как бы я еще тебя нашел, скажи мне на милость? Ты же мне даже адрес своего дома ни разу не говорил, а в школьном журнале, насколько я помню, адресов не писали. В общем, только так. Хотя я, конечно, понимал, что ты при возможности ускользнешь из этого бизнеса, но оставались еще Юрий и остальные, они то наверняка что-то должны знать.

И вот, я в снова в Англии. Семья моя, конечно же, не в курсе, чем я занимаюсь последние годы, но им это только на пользу — известия такого рода особо никого не радуют. Конечно, они несколько удивились, что я тут решил обзавестись недвижимостью, но мне как 21 стукнул — вроде уже никто и не указ. Отец ворчал, но не противился.

Но тут вышла заминка. Те люди, которые на этой земле давно, конечно, были не рады нашему вторжению. Ох, огребли мы проблем. По полной огребли, мужик. Мордочку мне хорошенько приложили к утюгу, думал, без лица останусь, но ничего, не задело вроде ничего важного. Не болит. Только глаз потерял. Помяли мне бока, честно скажу. И не только мне. Только в итоге, конечно, все эти головорезы сдались и вот я тут. Начал я тебя искать. Точней, всех вас, но тебя особенно. А потом начались звонки.

Точней, первый раз, я как вырвался, мне подсобила одна тетка. Мне на редкость было плохо, сам понимаешь, рожа — просто из фильмов ужасов, а она сама подошла и помогла до больницы добраться. Потом позвонила и начала говорить, что она про тебя что-то знает. Причем так уверено, будто понятая или друг твой. Говорила, что мне тебя искать — себе во вред, что чуть ли ты подставу эту мне кинул. Не то, чтобы я поверил, но в поисках своих обороты сбавил. Да и рассердился немного. Только потом дошло, что это подстава какая-то после того как она позвонила еще раз. И еще раз. Часто вообще она мне в последний год названивала. Я даже сам удивился, когда понял, что я еще и трубку беру на ее звонки. Попытался проследить— но что там, пшик. Глухо. Кто звонит, откуда, непонятно. Наконец она мне сказала, что мне тебя искать надо срочно. Беда иначе какая-то случиться, в общем, очень туманно мне намекнула на всякого роды проблемы. Мне уже так надоели все эти загадки, что я был готов все бросить. Но искать тебя все равно нужно.

А недавно прослышал про то, что некая группа везет сюда контрабанду. Почему-то сразу о тебе подумал. Поговорил с Юрием и прочими— тишина, гладь, будто ты тут и вовсе не причем. Но размах то явно твой. Они без тебя совсем мелочевкой занимались. А тут серьезное дело. Ты всегда умел планы состряпывать. Мой шеф беситься, ищет какой-то выход, я старательно делаю вид, будто его тоже ищу, на самом деле, думаю, как на тебя выйти.

Вышел. Не поверишь как.

Зовет меня мой шеф и говорит — я, говорит, выяснил две вещи. Первая, что за всем тем делом, что у нас как кость в горле ответственен на территории Англии некто Мейл Паркер, а вторая то, что ты, Конни, где-то засветился, и попало твое имя в списки разыскиваемых преступников. Так, что, друг, не обессудь, но если что случиться — выручать тебя будет тяжеловато. Как, где засветился — неясно, но мне-то уже эти нюансы не столь интересны. Больше твое имя цепануло. Но, думаю, мало ли что, может, кто себе псевдоним такой взял. Всякое бывает, тем более твою причастность все так яро отрицали.

В общем, я маялся, маялся, а потом, в конечном итоге сегодня взял Юрия за грудки и хорошенько потряс. Он, наверное, сейчас на меня дуется, сидит, пришлось немного ему пригрозить — больше я с этим здоровяком ничего сделать не смог бы, сам понимаешь.

В общем, пришел я к тебе — дверь настежь, ты спишь как дитя.

Безалаберный, как был, так и остался, — резко закончил Конни.

Я помолчал, потом проговорил:

— Вижу, времени ты не терял. Я чертовски рад, что вышло именно так и мы все-таки нашлись. Но ошарашен, не скрою.

Я допил пиво и поставил его на пол. Понятно было мало что.

На полу что-то белело. Предчувствие не обмануло меня — поднял в с пола это что-то я обнаружил очередную записку. Морис внимательно следил за тем, как я разворачиваю листок.

Написано там было следующее: «Конни оказался находчивей. Вы нашлись — следующий ход почти предугадан. Будьте осторожней».

Я чертыхнулся и кинул листок Морису. Тот прочитал и нахмурился.

— Мне это не нравиться, — признался он.

Общее настроение опять упало.

За окном начинало все ярче разгораться солнце.