Спасение и утрата (джен)

"Все мы непостоянные глупые существа со скудными воспоминаниями и потрясающим даром саморазрушения".

(Сьюзен Коллинз "Сойка-пересмешница")

Меня зовут, звали и, надеюсь, еще будут звать долгое время Федор Иванович Сельский. Родится я в Подмосковье, но по воле случая оказался в Свердловске (нынешнем Екатеринбурге), городе моих надежд, где и познакомился со своей любимой женой Светланой Геннадьевной Сельской. В мире и спокойствии мы прожили тридцать лет.

Случилось так, что детей в нашей семье не было. Еще в молодости у Светы обнаружили очень серьезную болезнь, а я, я любил ее, несмотря ни на что.

Шел 1993 год. Сложное положение, скажу я вам, было. Люди еще не успели отойти, от предшествующих бед: эпидемии сибирской язвы, взрыва на станции Свердловск-Сортировочный. Общество было подавлено, хотя город старался не отставать от внешнего развития, строилось метро, с каждым годом появлялось все больше и больше новый предприятий, образовалось массовое жилищное строительство. И все-таки население было подавлено. Перестройка негативно сказывалась на общественной, политической, промышленной и экономической сфере города. Город охватила всеобщая окриминализация, и порой, я даже стал запрещать жене выходить на улицу вечером, боялся за нее всем сердцем.

Наша маленькая семья жила в Орджоникидзевском районе. Уже тогда его стали называть районом пенсионеров. Но нас, по правде говоря, это совсем не волновало. Тем более, что мы уже близились к тому возрасту. Мне до пенсии оставалось пять лет, а жене три. Не много. Зато это был самый безопасный и густонаселенный район из всех, хотя криминал тоже имел место быть.

Наша небольшая однокомнатная квартирка находилась в трехэтажном домике на улице Войкова. Мы жили спокойно и с расстановкой, не любили никаких нововведений, даже не обращали на них внимания. Все эти политические неурядицы совершенно не интересовали ни меня, ни мою бедную жену. Выезжали из города мы редко, поэтому наша старенькая копейка вполне удовлетворяла все требующиеся от нее капризы.

Первая беда произошла с нами в начале 1993 года, зимой. На улице стояла морозная погода, минус восемнадцать. Хотя все люди уже привыкли к таким температурам, резкого перепада никто не предвидел. Было скользко, очень скользко. Одинокие старички ходили по улицам с палочками, падали с жутким треском, потому что ходить было практически невозможно. У нас был очень дружный район. Пенсионерам всегда помогали, поднимали их и пытались довести до дома. Больницы были переполнены пожилыми людьми, но им помогали, дорожили старенькими. Так делал и я.

* * *

"Я иду восвояси. Знаете такое место? Вот туда я иду".

(Евгений Гришковец "Планета")

Одним зимним темным вечером я быстрым шагом возвращался домой. Было уже поздно, а учитывая времена, так и вдвойне опасно. Фонари слабо освещали дорогу, поэтому шел я практически на ощупь. Поблизости никого не было. Я остановился у скамеечки посреди улицы Фрезеровщиков, дабы перевести дух и отдышаться. Поставив тяжелый портфель на скамейку, я повернулся к яркой, единственной на всей улице, освещенной вывеске. Она гласила — помогай людям. Это было актуально, особенно в районе для пенсионеров.

Сзади послышался какой-то шорох. Я быстро обернулся, но на улице было темно, и я ничего не увидел. Рядом послышались какие-то шаги. Испугавшись, я быстро схватил тяжеленную ношу, которую только что поставил на скамейку, и прижал к груди. На моем пути стояла преграда, бежать уже было бесполезно. Я был окружен. Дикие смешки и подкалывания разносились с разных сторон, но я не видел лиц хулиганов. Они словно специально оставались в тени, чтобы никто не опознал их.

— Куда направился? — ехидно поинтересовался один из громил.

У него был грубый, прокуренный голос. Он звучал где-то сверху. При моих 170 голос звучал наверху, парень был высоким. Моя фантазия разыгралась донельзя. В своей голове я уже представил данную ситуацию. Там стоял я, а вокруг хохотали грозные амбалы, глаза которые были налиты кровью. От одних таких мыслей мне стало не по себе. Но я старался не показывать эмоций.

— Ребят, отойдите, пожалуйста, мне домой надо, к жене, — как-то жалобно произнес я.

Они только засмеялись, и я ощутил жесткий кулак у себя на носу. Дикая боль пронзила все лицо, в глазах потемнело. Так плохо мне не было никогда. У меня из рук выхватили портфель и я, не в состоянии больше сопротивляться, упал на землю.

— Сваливаем, больше у него ничего нет... — крикнул главарь.

— Сейчас, дай мне поиздеваться над бедный старичком, — с издевкой в голосе, произнес какой-то противный тип.

Он стал бить меня ногами, куда попадал, туда и бил. Вначале в живот, было больно, очень больно. Я громко кричал, бился в агонии, но не от обиды. А данной ситуации я был немощен как никогда. Потом меня хлестали по лицу: по носу, по губам и глазам.

Они ушли. А я остался лежать около скамейки с окровавленным носом, заплывшим глазом, разбитой губой и прочими увечьями. Было очень плохо. Последнее, что я слышал, был топот человеческих ног, их было много. Последнее, что я видел, звездное небо, такое красивое и невозможно бесконечное, как в прежние безмятежные времена.

* * *

"Есть любовь — есть жизнь. Нет любви…"

(Марина Цветаева "Повесть о Сонечке")

Я очнулся в больничной палате. Повсюду пахло лекарством, но в то же время комната была полна света и тепла. Около моей кровати с тревогой на лице спала жена. Такой беспокойной я не видел ее давно, со дня нашей свадьбы. Хотя это была разная тревога. В тот день, она была счастлива, а сейчас опечалена и расстроена.

В те годы качество обслуживания оставляло желать лучшего. Вид палаты не то что поражал, она выглядела жалкой и убогой: белые голые стены, шесть железных, слегка поржавевших кроватей. На одной из них лежал я, а рядом стоял деревянный, почти развалившийся стул, на которой прикорнула моя любимая.

Не знаю, сколько времени я был без сознания, но за этот период, успел изрядно соскучиться по столь близкому и родному человеку. Хотелось как можно скорее обнять жену, прижать к сердцу и вдохнуть нежный, цветочный запах ее духов. Этим парфюмом она пользовалась всю свою жизнь, по крайней мере с тех пор, как я ее знал. Он всегда напоминали мне о родине, любви и преданности своим убеждениям.

Не в силах больше сдерживаться, я аккуратно приподнялся. В голове все еще трещало, но чувствовал я себя намного лучше. Все мое тело было покрыто пластырями, бинтами, зеленкой. Видно, врачи так пытались залечить раны, которые я получил в тот злополучный и мрачный вечер.

Сев на краешек кровати, я протянул руку с жене:

— Света, спасибо тебе за все, за то, что ты у меня есть...

Она резко вздрогнула и нехотя открыла еще полусонные глаза. Ее лицо озарила безупречная улыбка. Она была рада, искренне рада. Наконец придя в себя, жена обняла меня крепко-крепко, наверное со всей силы:

— Не надо глупостей, без тебя мое существование не имеет смысла. Мы одно целое.

Больше мы не обменялись ни словом, просто сидели обнявшись и думали о жизни, точнее о ней думал я, а о чем думала она одному богу известно.

И все-таки хорошо, что тогда все обошлось, что я остался жив. Мы бы не смогли жить друг без друга, словно огонь и вода, мы были с ней одновременно необходимы друг другу и полностью противоположны. Все складывалось тихо и гармонично. Но в жизни так не бывает, поэтому случилась напасть в виде хулиганов. Мы пережили эту напасть, также надеялись пережить и следующую. Вместе. Навсегда.

* * *

"Ночь последняя перед боем, перед смертью или перед свадьбой, нет её хуже, нет длинней".

(Мария Семёнова. "Пелко и волки")

Как и в любом учреждении, предоставляющим бесплатные услуги, в больнице был главный врач. Вокруг этого человека всегда толпилось много народа, он был слегка груб и раздражителен, но пациенты прощали ему это, понимая, что количество забот, которое на него сваливалось на работе, несравнимо ни с чем. Этот человек отвечал за все и вся, что находилось в сфере влияния больницы. К нему поступали тяжело больные и раненые, он выслушивал жалобы, принимал меры, всячески обустраивал временное место проживания пациентов, старался улучшить обслуживание.

Его звали Петр Денисович Фролов. Он работал в больнице уже более тридцати лет, а на двери кабинета, расположенном на первом этаже прямо по коридору, гордо висела вывеска — "П.Д. Фролов Главный Врач". Вид его оставлял желать лучшего. От постоянного переутомления под глазами появились синяки, лицо припухло, но руки все также как и прежде оставались железными. Он был хирургом, таким людям просто нельзя терять самообладание и позволять рукам ходить ходуном. Таким людям еще в институте рекомендуют тренироваться, например, держать табуретку на вытянутой руке часами, дабы нарастить мышцы, выходить хорошего и способного врача. Именно таким профессионалом был Фролов.

Прошла неделя с тех пор, как я очутился на больничной койке. Все раны практически зажили, оставалось лишь парочка ссадин, на которые ни я, ни мой лечащий врач не обращали ни малейшего внимания. Этим утром мне сказали, что завтра выпишут, но стоит сходить к доктору Фролову.

Около получаса я сидел на первом этаже у кабинета, на двери которого грозно возвышалась вывеска — "П.Д. Фролов Главный Врач". Все это время я думал, о том, что со мной произошло, почему меня отправили сюда, именно к главврачу, да и вообще, что не так. В моем горле стоял ком, руки вспотели от волнения, а голова упорно отказывалась использовать все доступные ей знания. Жены рядом не было. Мне не хотелось впутывать ее во все эти проблемы, так как я прекрасно понимал, что у этого кабинета я оказался не просто так. Это было бы лучше для нее. В нашем возрасте людям необходим спокойный и продолжительный сон. А он совершенно не сочетался с тревогой и волнениями, которые могли ей принести мои проблемы.

Здоровье никогда не беспокоило меня. Я не был смертельно болен, не страдал диатезом, у меня не было припадков или несвертываемости крови. Случались конечно иногда обычные неурядицы, ну например как кариес или сыпь, но не более того. Да и в детстве я редко болел. У меня была ветрянка, краснуха и все. Мои легкие всегда были в норме, не были никаких воспалений, бронхитов и прочих мелких неприятностей.

И вот такой здоровый я сидел около кабинета главного врача и ждал приговора судьи. Из помещения вышла пожилая женщина. Ее глаза были наполнены слезами. Она быстро ушла, не дав ничего спросить или как-то утешить. Ее красная юбка быстро двигалась по направлению к выходу, словно убегала от чего-то, от страхов и переживаний. Лампочка, расположенная прямо над дверью, разгорелась ярким огнем. Наступила моя очередь бояться.

* * *

"Вожди всегда идут первыми, если неведомо, чего ждать".

(Мария Семенова "Тот, кого я всегда жду")

Сидя за письменным столом, доктор не спеша попивал чай.

Он поставил чашку на блюдце и, наконец-то заметив меня, произнес:

— Вы Сельский?

Я быстро, даже молниеносно, мотнул головой. Честно говоря, я был изрядно ошарашен все тем, что происходило. Этот доктор не вызывал у меня никаких опасений, но в то же время и не вызывал никаких симпатий. Просто нейтрален. Хотя наверное я все таки боялся его слов, боялся моего диагноза.

— Присаживайтесь, пожалуйста, может быть хотите чаю?

С этой фразы Фролов начал больше нравиться мне. Я кивнул, всем видом выражая несравненную благодарность. Он отошел от стола, направившись в сторону небольшой электрической плитки, на которой стоял старенький, и местами даже слегка поржавевший чайник.

Только когда я удобно сел на мягкое кресло и отпил глоток этого божественного напитка (потому что чай я считаю это один из лучших напитков на свете), доктор незаметно кашлянул, как бы намекая на то, что собрались мы тут не просто так. Нас объединяли общие проблемы.

Наконец собравшись с мыслями, я произнес, возможно решающую фразу в моей судьбе, в судьбе нашей семьи:

— Что со мной не так, Петр Денисович?

Доктор отвел в глаза в сторону. Это ознаменовало плохое, очень плохое. Именно в этот момент я наконец смог полностью оценить Фролова, посмотреть на него со своей стороны, не следуя никаким слухам и небылицам. Это был достаточно пожилой человек, с доброй и успокаивающей улыбкой. На носу у него были нацеплены очки, с черной широкой оправой, что придавало доктору особой солидности и решимости. Волос у него не было, но это его не портило, совсем не портило. Голубые, полные смеха, глаза и небольшие седые усы, гордо возвышавшиеся над тонкой полоской, называемой губами. Таким был Петр Денисович. Больше этот человек не вызывал у меня отрицательных эмоций и противоречивых чувств. Он был тверд, как скала, но в то же время предан, как собака, которая ждет своего хозяина.

Я выпил практически всю чашку чая, когда доктор наконец ответил мне, сопровождая свою речь показыванием каких-то непонятных записей из моей больничной карточки:

— Знаете, Сельский, Вы вообще счастливый человек. Не каждый смог бы выжить, после такого нападения. Считайте, что вы родились в рубашке, — начал он.

Его речь была связной и гладкой, слова шли потоком, сливаясь в четкий и правильный монолог. Я молчал и слушал доктора, который объяснял мне все четко, правильно и с расстановкой, как в детстве мамы объясняют своим детям, что такое хорошо, а что такое плохо:

— У Вас, Федор Иванович к старости развилась гематофобия. Не беспокойтесь, это не страшно, но все-таки лучше беречь себя. Мы провели ряд тестов, прежде чем пришли к этому выводу. При виде крови у вас может резко перехватывать дыхание, понижаться давление, вы можете потерять сознание. Лучше вам не встречаться с ней, с кровью.

Мне стало плохо, я был болен, как мне казалось, серьезно болен:

— Это смертельно?

Доктор слегка усмехнулся:

— Разве я сказал это? Нет, что Вы. Просто пока Вы без сознания кто знает, что с Вами может произойти. Например, в аварии. Вашу машину занесет, вы стукнетесь, неважно чем, коленкой, головой, рукой, у Вас пойдет кровь. И все. Сознание будет медленно уходить от Вас, но в то же время Вы будете все еще в движении. Машина потеряет управление, и жизнь будет кончена.

Я с тяжестью сглотнул. Это была не шутка, совсем не радужная перспектива:

— Спасибо, Петр Денисович. Мне все ясно, буду стараться...

Но человек в белом халате, именуемый доктором Фроловым прервал меня, не два договорить:

— Не стоит благодарностей, друг мой. Все будет хорошо. Идите домой и просто не думайте об этом. Забудьте.

Я был слегка ошарашен. Фролов говорил очень быстро, мне приходилось делать паузу, чтобы осознать все то, что он мне говорит. Очень энергичный был старичок. Наконец осознав очередную его фразу, я очередной раз промямлил:

— еще раз спасибо, так и сделаю...

Но мне вновь не дали договорить:

— Вам, не кажется что чай не доварился? Странно, я никогда не ошибаюсь. Никогда.

Произнеся эту фразу, он резко повернулся и направился в сторону чайника, совершенно перестав обращать на меня внимание. Я понял, нужно уходить. Медленно встав, я пошел к двери, к легкостью открыл ее и вышел.

— Все не так просто, люди ошибаются, — произнес Петр Денисович вслед, но я уже не услышал этого.

Меня там больше не было. Я шагнул вперед, пытаясь вернуться назад, в прошлое, в ту беспечную жизнь, которую я вел тридцать лет подряд.

* * *

"И все это лишь промежуток затянувшийся, как затягивается бессонная ночь. Но ночь никогда не переходит в ночь. Ночь кончается и наступает утро…"

(Вениамин Каверин "Открытая книга")

Я, как человек уже повидавший многое на свете, научился не следовать собственным ошибкам, и в этот раз решил не рисковать. Выйдя поздно из больницы, я поймал попутную машину и поехал домой, к любимой жене. Было слишком поздно. Света уже спала. Аккуратно раздевшись, помывшись, я привел себя в порядок и лег, стараясь не разбудить жену.

Сон никак не приходит ко мне . Около двух часов я ворочался, никак не мог найти удобного для себя положения. Глаза не закрывались, а из головы по-прежнему не выходил наш сегодняшний разговор с доктором Фроловым. Впервые за свою достаточно продолжительную жизнь я был серьезно болен. Считал, что серьезно.

Частично эта болезнь подкосила мою психику, сделала не совсем полноценным человеком. Теперь мне нельзя было ездить за рулем (а вдруг и вправду авария), нельзя было заниматься опасными видами спорта, находиться в безлюдных местах. Это было недоступно. Хотя в то же время, хорошо, что в тот вечер я отделался лишь поверхностными ранами и сломанным носом, как знать, что могло произойти на самом деле.

Начиная с того момента, я понял, что все самые умные и порой содержательные мысли, идеи — все они приходят к человеку в бессонную ночь, мешая заснуть и лишая умиротворения души. Так было и со мной. Веки не поддавались уговорам, даже если мне удавалось их закрыть пускай на пять, ну или семь минут, то через десять они вновь открывались, словно внутри звенел будильник. И я продолжал рассуждать дальше.

Жене про гематофобию лучше было не знать. Она, как любящая женщина, сразу начала бы за меня переживать, расстраиваться. Я выглядел бы в ее глазах больным, но ведь я был здоров. Мужчина всегда должен выглядеть гордо и непоколебимо, даже если на самом деле внутри он жалкий сверчок, скитающейся по огромным земным просторам в поисках смысла существования. С самого нашего знакомства я был рыцарем для нее, благородным и могущественным. В один момент лишиться этого статуса мне не хотелось.

Мои мысли прервала сама Света. Она тяжело вздохнула и перевернулась на другой бок во сне. Я любил ее, считал самым прекрасным существом на белом свете. Даже вот такая, обеспокоенная и уже достаточно пожилая, она была нужна мне больше всех на свете. Долго я наблюдал за ней. Ее слегка поседевшие волосы аккуратно лежали на подушке, вдетой в наволочку в синий горошек, ее веки были закрыты, а губы крепко сжаты, как у обиженного младенца. Света лежала калачиком на своей половине дивана, она была очень хрупкой и нежной, как в молодости. Такой, какой я ее помнил, представлял, да и всегда буду представлять в минуты разлуки.

Вид любимой умиротворял меня, сердце вновь, как и молодости, начинало биться со всей силы, а веки сдавались, медленно, словно солдаты, которые понимают, что война проиграна, но выйти из положения нужно с гордо поднятой головой, не ударить в грязь лицом. Я победил, первый раз победил.

"Отчего старики так рано просыпаются? Неужто для того, чтобы продлить себе хотя бы этот день?"

(Эрнест Хемингуэй "Старик и море")

Стрелки часов показывали восемь утра. Я нехотя потянулся и обнаружил отсутствие жены, слишком уж было просторно, на этом небольшом, но аккуратненьком диване. Быстро сложив постельное белье в ящик, находящийся в двухстворчатом шкафу, около окна. Я пошел на кухню искать свою любимую.

Она стояла у плиты, той старой, со слегка облупившейся краской по бокам, и жарила яичницу.

— Доброе утро, Свет! — произнес я и аккуратно чмокнул жену в щечку, стараясь не мешать бурной деятельности ее рук.

И все же, она на секунду оторвалась от дел, повернулась ко мне и с легкой и присущей только ей изящностью поздоровалась:

— Привет, Федя. С новым днем.

Все вчерашние тревоги забылись. Я был дома. У себя дома. Жизнь шла как обычно, в той привычной и размеренной скорости, по нужной колее.

— Какой сегодня день недели?

Этот вопрос моментально возник у меня в голове, и не задумываясь не о чем я произнес его вслух. В конце концов, мне же надо было знать, надо идти на работу или же можно остаться дома, в семье и свободно наслаждаться покоем.

Наконец сделав яичницу, разложив ее по тарелочкам, моя жена села за стол и произнесла:

— Вторник. Я договорилась, на работе тебя ждут к одиннадцати, так что не торопись, завтракай спокойно.

Вот за это я и обожал ее, самого родного мне человека. Она всегда беспокоилась обо мне, искала решения из безвыходных ситуаций, никогда не сдаваясь и не давая сдаваться окружающим. Конечно, как любые нормальные люди, мы ссорились и мирились, у нас были порывы страсти или же полное отчуждение друг от друга, но, прожив вместе столько лет, мы привыкли ко всему. Возможно, это была уже не любовь, у такого чувства было другое название, но его общество еще не придумало. Мы стали одним целым, не любовь, но и не лучшие друзья. Нечто среднее. Просто, потому что в нашем возрасте уже не так часто думаешь о легкомысленных поступках, влюбленностях, все это кажется глупым. Люди перестают изменять друг другу и начинают ценить каждый прожитый день вместе, на этом свете.

Свете я изменял всего один раз и то в молодости, по глупости. Помню, мы тогда очень сильно поссорились. Я ушел из дома. Мне было настолько обидно и плохо, что я пошел к своей бывшей однокласснице, которую повстречал на лице пару дней назад. Вот тогда я изменил ей, но не в силах сдерживать в себе все это, на утро я вернулся и сознался в своем поступке. Она не выгнала меня, нет. Наоборот, мы очень хорошо поговорили по душам, обсудили, что в нашей жизни не так, в общем, решили все проблемы, о которых не могли разговаривать прежде. Об ее изменах я не знал ничего. Может быть, они были, но она скрыла их, а может у меня лучшая жена на свете. Не знаю. Знаю одно, все люди ошибаются, нужно уметь прощать.

— Федя, ты с нами или витаешь в облаках?

Я и вправду где-то витал. Оторвавшись от своих мыслей, я принялся за чай, который, кстати, был лучшим, что я пробовал в своей жизни, такой готовила только моя жена:

— Да-да, все я здесь. Ммм, какой чай, превосходно, как обычно. На работе сегодня только дело Романовых, поэтому думаю, что быстро освобожусь и к обеду уже буду дома.

Жена улыбнулась, искренне и нежно:

— Спасибо, и чем тебе только так нравится этот чай?— она на секунду замолчала, но потом, словно опомнившись, продолжила, — Что сказал врач? Ты вчера не разрешил мне присутствовать с тобой. Все хорошо?

Я был раздосадован. Света затронула именно ту тему, которую я старался, как можно дольше, избегать, не давая ей ни сорваться с языка, ни лезть в мысли. Не ответить я не мог, это было бы не культурно, да и не вежливо по отношению к жене:

— Да ничего особенного, сказал, что мне повезло, что я так легко отделался после нападения. Желал скорейшего выздоровления.

Не знаю, что меня выдало. Может быть, мой слегка дрожащий голос, который в обыкновении был твердым, даже слегка отстраненным. Может быть, дурацкая привычка стучать пальцами по столу, чашке, да по чему-нибудь, когда нервничаю.

— Ты что-то не договариваешь, — произнесла она с присущим ей спокойствием и расстановкой.

Мне не хотелось ей ничего рассказывать. Быстро доев последние крошки и запив еду хорошенько чаем, я встал, поставил посуду в раковину, и уже на пороге в коридор, ответил:

— Все я сказал. Не придумывай, пожалуйста, мне пора. Люблю.

— И я тебя...— все, что она ответила.

А я ушел, не желая больше оставаться дома, в такой напряженной обстановке.

* * *

"Привычки — это конкретные обличья размеренности, та порция размеренности, которая помогает нам жить".

(Хулио Кортасар "Письмо в Париж одной сеньорите")

На улице ярко светило солнце, мороз обжигал лицо. Зато воздух был свеж и чист, как никогда. Люди шли на работу. Медленно, спокойно, они не спеша прогуливались по улицам, наслаждаясь погодой. Я тоже никуда не спешил. На работу было еще слишком рано, поэтому я просто гулял, смотрел на мир сквозь розовые очки и просто радовался жизни.

Екатеринбург славится морозными температурами, не теплом. Все средненько. Средняя температура января составляет около минус шестнадцати градусов, вроде и не холодно и не жарко. Но в последнее время климат стал меняться. К этому выводу ученые пришли в результате многолетних наблюдений. Климат менялся, произошел скачкообразный рост температуры в зимний период. Именно поэтому сегодняшний день был из ряда вон выходящим, необычным, а может быть даже, в какой-то степени волшебным.

Именно поэтому я просто жил, забыв обо всех проблемах. Хотя нет, я забыл о конкретной проблеме, а о всех других даже не думал забывать. Например, передо мной стояла задача купить подарок жене. На календаре было уже 26 января, до ее дня рождения оставалось два дня, а я все еще был не готов. Ко мне в голову приходило множество идей подарка: украшения, бытовые приборы, одежда. Но, по-моему, это все было не то. Совсем не то.

Я знал Свету лучше себя. Ведь если человек сближается с кем-то, часто общается, проводит время вместе, он начинает понимать собеседника куда лучше чем самого себя. Себя вообще понять очень трудно, люди не успевают следить за тем, как меняются сами. Зато это сразу видно у окружающих, особенно у близких и родных.

Она практически не изменилась с нашей первой встречи. Еще тогда, на скромной институтской паре, она была все такой же. Скромная и тихая девочка сидела в самом дальнем углу и что-то рисовала в толстой тетрадке. Тот образ я запомнил на всю жизнь. В этом была вся моя жена. Она всегда поражала людей своей скромностью, преданностью и помощью, которую предоставляла в самые трудные для друзей, а бывало и просто знакомых, моменты.

Итак, я не спеша прогуливался по улице, когда вдруг меня осенило. Что есть мочи я побежал в противоположную сторону, в центр города, где работал один мой старый приятель. Его звали Иван Владимирович Некрасов. Это был угрюмый старичок, в преклонном возрасте. Мы с ним вместе учились в институте, но он был старше, прилично старше. Я никогда не спрашивал его о возрасте, но на вид ему было около семидесяти. Мы всегда с ним обращались на Вы, хотя всю жизнь считали друг другу близкими друзьями, наверное, даже лучшими, насколько это возможно.

Так вот это был слегка угрюмый старичок. Он всегда носил очки, с толстыми, я бы даже сказал практически пуленепробиваемыми, стеклами. Зрение всю жизнь подводило старичка, был период, когда он чуть не ослеп, но врачи все-таки сумели как-то остановить процесс болезни его глаз. Теперь зрение оставалось таким же, не становилось ни хуже, ни лучше. Иван Владимирович был низкого роста, метр с кепкой, как говорят в простонародье. Но он никогда на это не жаловался. Ваня был одиноким человеком. Он не встретил любовь в жизни. У него были мелкие интрижки, а один раз он даже задумался над женитьбой.

Ее звали Оля. Они познакомились на работу, на которую я, кстати, все еще бежал, спотыкаясь на каждом шагу. Она работала бухгалтером, была ответственной за всякие бумажки, выписки платежки. Иван никогда не любил точности, всегда был очень растерянным человек, опаздывал и презирал пунктуальных людей. Но тут в нем как будто что-то переменилось. Он поменял свое поведение, стал более опрятным. Но Оля не обращала на него ни малейшего внимания, по крайней мере вначале. К тому моменту она уже была замужем, счастлива в браке. Конечно ей были приятны ухаживания Вани, она кокетничала с ним, но ничего более. Он сделал ей предложение, а она жестко ответила, словно насмехаясь над бедным человеком:

— Я не выйду за тебя. Не того полета птица, остынь.

Иван Владимирович не вытерпел такого унижения. На следующий же день Оля была уволена. Больше она не появлялась в его жизни, но, мне кажется, что он поступил правильно, наказал ее за злой и бессердечный поступок. Мстить людям нельзя, но им нужно указывать на их ошибки, проступки, это правильно. Ваня был порядочным человеком, просто эгоистом. Он не подумал о девушке, а побеспокоился лишь о своем личной душевном благополучии. Возможно так и надо.

Пока я вспоминал былое, его фирма была уже прямо передо мной. Я остановился перед дверью, чтобы перевести дыхание. Впереди предстояла встреча с другом, которого я давно не видел. Он еще не знал о моих проблемах. И все это предстояло обсудить сейчас. Через несколько минут.

* * *

"Сама жизнь, что солнце лесное: шагнёшь раз — и дохнёт сырым холодом непроглядная зелёная темь; шагнёшь ещё — и брызнет в глаза весёлый солнечный луч; шагнёшь третий раз — и тот же луч разлетится радугой, разбившись в капле росы…"

(Мария Семёнова "Пелко и волки")

Когда я вошел в помещение, Ваня сидел у себя в кабинете, работал. Я подошел к его секретарше и поздоровался:

— Здравствуйте, Виктория! Скажите пожалуйста Ивану Владимировичу, что пришел его друг Федор Иванович.

Она, кажется, немного растерялась, но через секунду, придя в себя, ответила, улыбаясь мне во все лицо белоснежной улыбкой:

— О, добрый день! Разумеется, присаживайтесь пожалуйста.

Произнеся эти слова, секретарша указала мне на диванчик, около окна. Я сел, а она ушла, наверное к Некрасову.

Эта Виктория была приятной женщиной. В свои сорок лет она выглядела очень ухоженно и молодо. У нее не было морщин, да и одевалась она неплохо. Ее рыжие волосы и частые веснушки всегда привлекали людей. От нее так и исходило тепло, как от солнца. С такими людьми приятно общаться, наверное поэтому она здесь и работала. Очень разговорчивая и энергичная, она была кладом для Ивана, и тот прекрасно это понимал.

Я сидел в приемной. Там было очень много комнатных растений, не знаю для чего, может для очищения воздуха, может просто для красоты и создания незабываемой атмосферы джунглей. Здесь было тепло, поэтому стекло окна, у которого я сидел, запотело, и мне было не видно, что происходит там, на улице.

В этот момент вернулась Виктория. То ли она вошла слишком тихо, то ли я слишком ушел в себя, не знаю, но я ее не заметил, поэтому ее фраза, которую она произнесла сразу по приходу, немного напугала меня, оторвав от размышлений:

— Иван Владимирович освободился, он ждет Вас у себя, прямо по коридору и налево первая дверь.

Ненадолго замолчав, женщина продолжила:

— Вы чай пьете с сахаром или без?

Эта фраза меня очень насмешила. Все мои знакомые знали, что я не признаю никакого сахара в напитках и считаю, что они только портят вкус. Видимо, Ваня ей об этом не сказал.

— Без сахара, пожалуйста, — я помню, что постарался тогда ответить ей спокойно, без смеха.

Наверное, у меня это плохо получилось. Девушка (ну, по крайней мере, для меня девушка) очень странно посмотрела на меня, словно на сумасшедшего. А я, не желая ничего объяснять, пошел к Ивану, по указанному ей пути.

Ваня сидел за письменным столом, когда я, оживленный предстоящей долгожданной встрече, зашел в его кабинет.

— Федя! Сколько лет, сколько зим! Как Вы? Что привело Вас ко мне?

Одним из качеств, которые я любил в нем, была прямолинейность. Еще с детства я не терпел всех этих китайских приседаний, которые люди совершали друг перед другом, испытывая в душе совершенно другое. В нем этого не было.

Мне хватило одной фразы, чтобы понять, все хорошо, все как обычно. Не задумываясь, я ответил:

— Да все отлично. Пришел пригласить Вас на Светин праздник. Вы же помните? В четверг, в семи у нас дома. Будете?

— Конечно буду, о чем речь. Как же не прийти на бесплатный банкет.

Я рассмеялся. Вот во всем этом был он. Порой он говорил совершенную глупость, так, что все смеялись до упаду, а Иван, как и прежде, оставался угрюм и напыщен. Маска.

Но, собственно говоря, в этот моменте, я вспомнил, что пришел туда не просто так:

— Ваня, у меня к Вам была бы еще одна просьба...

Иван Владимирович рассмеялся:

— Так и знал, что Вы, Федор Иванович, просто так никогда не придете.

Я улыбнулся в ответ, обдумывая, как выразить мою просьбу в устной форме. В комнату вошла Виктория. осторожно кося на меня глазом, она несла поднос с двумя кружками чая. Они были большие, как я любил.

— Спасибо, Вика. Можешь быть свободна, — властно произнес Иван, забирая из рук секретарши две кружки.

Одну он протянул мне, я взял, конечно поблагодарив его. Некоторое время мы молчали. Просто пили тот вкусный чай. Наверное, он был заграничный, такой ароматный, с ягодными кусочками.

— Очень вкусный чай, — произнес я, не зная как бы возобновить нашу беседу.

Ваня ухмыльнулся:

— А то, заграничный, английский. Ну, все же, что привело тебя?

Он всегда твердо стоял на своем. Даже в институте, когда я обещал дать ему списать конспект и забывал, он напоминал мне до тех пор, пока я, наконец сдавшись, не вручал ему тетрадь в руки.

Не желая больше церемониться, я выложил все, как и собирался изначально:

— Я хочу оформить путевку, на двоих. В Сочи.

Иван загадочно улыбнулся, полез в ящик своего стола и достал оттуда какой-то толстый конверт.

* * *

"Настоящая правда всегда лежит по ту сторону слов, в непостижимой области, где-то посередине между сказанным и утаенным".

(Макс Фрай "Темная сторона")

С работы я возвращался в приподнятом настроении. Я сделал, что хотел, мне этого было достаточно. Ваня очень обрадовал меня, сильно обрадовал. Я был ему благодарен. Даже не смотря на то, что с утра у нас с женой сложились не очень хорошие отношения, я шел домой с радостью на душе, ожидая предстоящей встречи с любимой женщиной.

Она ждала меня в гостиной, а может и не ждала, но тем не менее настороженно сидела у телевизора, в кресле. Света щелкала семечки. Так она делала только, когда нервничала, собственно также как и я стучал пальцами. оба мы это прекрасно знали. Стараясь не мешать жене, я вошел очень тихо. аккуратно сняв верхнюю одежду, я поставил портфель в платяной шкаф и вышел в кухню. Около плиты стояла непочатая бутылка водки.

Для храбрости мне просто требовалось выпить, тем более водка была вторым моим любимым напитком из всех, конечно же после чая. Достав из ящика рюмку, (а там скажу я вам было множество одинаково аккуратных бокалов для напитков) я налил полный сосуд и выпил. В горло отдало жуткой горькостью, его обожгло. Это был приятный момент, для меня приятный.

— Что ты делаешь, Федя?, — в комнату вошла жена.

Я был немного растерян. Света не любила видеть меня в пьяном состоянии, даже если я употребил совсем чуть-чуть. Пришлось сознаться, конечно же не во всем:

— Да ничего, уже ничего. Трудный однако сегодня денек выдался. адвокат, скажу тебе, у мужа Романовой оказался редкостным негодяем, никак не хотел соглашаться на принятые, достаточно уступчивые условия. четыре часа сидели и слушали их без перерыва. Слава богу все кончилось...Ты уже ужинала? — произнес я, переводя тему в другое русло, дабы не повышать активность жены, ведь она всегда интересовалась бракоразводными процессами, даже не знаю почему.

Она вообще была у меня очень любопытной. всегда желала узнать что-то новое, неизведанное, порой даже загадочное. Она всегда любила читать, даже мне вслух читала раньше, перед снов. Я засыпал под ее голос и просыпался тоже от него. Это было блаженство. Сейчас конечно она мне уже не читает так часто, мы выросли, повзрослели. Да и здоровье, что говорить, конечно уже не то стало.

Человек никак не может воспринимать свое старение. он понимает, что оно происходит, понимает, что его не избежать. И на этом все. Люди не замечают взросления, старения, смерти. Чаще всего эти чувства приходят нежданно и негаданно, становясь огромным сюрпризом, но уж точно не подарком.

Тем не менее я был реалистом по жизни. Всегда старался анализировать свои и чужие поступки, находить в них истину, правду, ложь или обман. Жена не было такой. По отношению к людям она была немного хладнокровной в какой-то степени. Нет, конечно она заботилась о больных, о людях, которые нуждались в человеческой поддержке, но не более того. Она никогда не старалась анализировать поступки людей, это ее совершенно не трогало. Мы были разные.

Тут я заметил, что жена ждет моего ответа, наверное я пропустил ее реплику, пока вел внутренний монолог:

— Прости, дорогая, не могла бы ты еще раз повторить свою фразу? Что-то задумался.

— Я сказала, что уже поела, но твой ужин ждет тебя в гостиной, на столе. еще мне хотелось бы попросить тебя об одном одолжении, хотя нет, даже о двух.

Я слегка озадачился. она редко меня о чем-либо просила, все это было странным, очень странным:

-Да, свет, внимательно тебя слушаю...

— Во-первых мне нужно будет завтра с.ездить в магазин. Мы пригласили гостей, а продуктов в доме раз два и обчелся.

— Хорошо, обязательно с.ездим, — обрадовался я, но тут же осекся, вспомнив о двух просьбах, — А вторая?

Жена молчала. Она просто сидела и смотрела в пол, не в глаза.

— Не молчи, — попросил ее я.

— А я и не молчу. Просто, пообещай мне не врать, никогда, слышишь, никогда, — резко ответила она наконец посмотрев в мою сторону.

В ее глазах блестели слезы. Я не мог видеть, как плачет женщина, с самого рождения.

— Конечно, — ответил я и обнял ее, надеясь, что Света все-таки сможет сдержать свои слезы и не заставит меня страдать. Да это было эгоистично, но о речи про откровенность не могло быть в помине.

* * *

"Мужчинам свойственны Мужские Качества, женщинам — Женские. И нет смысла искать в этом вопросе равенства, его здесь нет и быть не может. Каждый человек может полноценно реализоваться только в рамках того, что дала ему Природа".

(Денис Филимонов "Роль Женственности в строительстве Успешных Отношений")

На следующее утро мы поехали в магазин. На своей старой машине наша семья отправилась в центр, чтобы раздобыть какие-нибудь редкостные продукты, удовлетворяющие нашим потребностям, потребностям наших гостей. Такой магазин был расположен напротив государственной думы, в нем всегда были очень большие очереди, но зато разнообразие продуктов сильно отличалось от других магазинов.

Как только мы зашли в помещение, жена властно молвила:

— Ты иди сходи в аптеку, а я куплю продукты, вот список.

Мне была вручена бумажка немалых размеров, в которой значилась куча наименований, о которых я в жизни ничего не слыхивал. Что же, делать было нечего, я отправился в аптеку, как мне и было велено.

Я всегда слушался жену, чтобы она ни сказала. У нас в семье было равноправие в какой-то степени. Никакого деспотизма и принижения женских достоинств. Все по равному. этому очень часто удивлялись наши совместные друзья и знакомые, удивлялись, как мы смогли прожить в браке так долго, в таком режиме. да еще и практически без ссор. но я не был удивлен ничему, просто знал, что нам суждено ыло быть вместе.

Домашним хозяйством занималась Света. Она убиралась в квартире, пылесосила, вытирала пыль, стирала. Ну а я, конечно помогал ей: мыл посуду, иногда даже гладил, хотя жутко это все не любил. Однажды мне целую неделю пришлось ухаживать за собой самому. Мои родители: папа — Иван Петрович Сельский и мама — Марина Валерьевна Сельская, уже умерли. Они вообще очень рано умерли, папа погиб на фронте, во время второй мировой войны. Ему было всего двадцать шесть. Мама умерла от рака, вскоре после нашей свадьбы со Светой. В итоге, на целую неделю я остался один. Свету тогда отправили в какую-то недолгосрочную командировку, связанную с работой, и она уехала. У нее вообще тогда была очень экстравагантная работа. Она работала социологом. проводила опросы у людей разных возрастов, разных социальных кругов. Ее отправили в Мурманск. Так она должна была провести неделю, составив гигантское количество опросов и вопросников.

Я жил, по-крайней мере старался жить, по своему обычному ритму. Времени на стирку, уборку, готовку, у меня не было. Кончилось все тем, что жена, приехав домой ровно через неделю, как и обещала, чуть не сошла с ума от того, что она увидела. Да, согласен, квартира была не в лучшем состоянии, но ничего особого там не было. по-моему мнения конечно.

-Я больше никогда не оставлю тебя так надолго, — сказала она тогда и сдержала свое обещание.

В этот момент я уже был в аптеке, которая, кстати, располагалась на другой стороне улице, напротив магазина. Тут, как ни странно, очередей не было. В очереди я стоял вторым, после какоой-то пожилой женщины в старенькой, слегка обветшавшем, платке.

— Мне валерьянку и спазмсган пожалуйста, — тихонько прохрипела она.

Похоже продавщица ее не услышала, поэтому, наверное, и задала вопрос повторно:

— Женщина, что Вам?

Старушка тяжело вздохнула. Я понимал, что ей тяжело говорить, она была больна, сильно больна.

— Женщина сказала, что ей нужна валерьянка и спазмсган, — произнес я и, повернувшись к старушке, улыбнулся ей.

— Спасибо, — одними губами прошептала она.

Ей продали лекарство, долго считая мелочь, которую покупательница выложила на тарелочку для денег. И наконец подошла моя очередь:

— Мне, пожалуйста, валерьянку, воледол, йод, зеленку, две пачки пластырей, вату, крем от ушибов и растяжений и что-нибудь от болей в суставах, — пропарировал я, читая как первоклассник по бумажке.

Продавщица мило улыбнулась мне. Меня обслужили довольно быстро и наконец освободившись я пошел искать жену.

Из головы не выходила старушка. Она была такая беспомощная и беззащитная. Мне показалось, что у нее никого не было. А вдруг таким станет кто-то из нас? Ведь люди не умирают в один день, это ужасно. Нельзя оставлять людей одних. Одиночество не приводит к хорошему.

В этот момент я увидел жену. Она стояла одна, посреди улицы и искала меня вглядом. На душе стало так хорошо и спокойно, а в голове пронеслось:

"Я не один. Меня любят"

* * *

"Любовь-это и есть великое безумие мужчины и женщины".

(Пауло Коэльо "Вероника решает умереть")

День прошел плодотворно, ничего не скажешь. Я отпросился с работы на два дня, все ради жены. Мы готовили еду, смеялись и веселились, как могли, словно молодые. Наступил вечер. Совершенно уставшие, мы сидели на диване и смотрели телевизор.

— Уже завтра, — сказала жена.

Я немного удивился:

— Что завтра?

Мне немного было непонятно о чем она говорит. Вроде бы ничего такого не должно было произойти.

— Мне будет пятьдесят три. Мы стареем, быстро стареем.

Я понял о чем она. Света была права. Жизнь текла очень быстро. В тот момент, я помнил, как вчера, свою свадьбу. Все те события, оставшиеся далеко в прошлом. Помнил счастливое лицо жены, ее нежные руки, хрупкие пальцы, на один из которых я с замиранием сердца одевал кольцо. Помнил все ее слезы: во время свадьбы, у врача, который сообщил ей страшный диагноз, на похоронах наших друзей и знакомых. Все это было вчера. В прошлом. Мы стали старыми.

— Пятьдесят три года — это не страшно. На этом жизнь не заканчивается, — постарался поддержать ее я, хотя сам не верил своим словам.

Она тихонько хмыкнула:

— Мда, не представляли мы с тобой, что жизнь пройдет так быстро.

В этот момент зазвонил телефон. Света ушла, нужно было ответить, а я остался сидеть, размышлять. В какой-то момент мне стало интересно — а какие же моменты мы пережили вместе?

Первым конечно же была свадьба. Это был солнечный летний денек. Помню, как меня не пускали смотреть на Свету. Говорили:

— Это плохая примета.

Я конечно же сопротивлялся, но что было поделать. Потом, когда я уже стоял у алтаря, она вышла. На моей будущей жене идеально сидело белое платье. У нее вообще всегда была очень хорошая фигура, женщины ей завидовали. Я одел ей кольцо на палец и сказал:

— Согласен.

Помню, как ждал ее ответа. Это было очень волнительно. Конечно я знал, что она ответит, но все же облегчение я испытал только тогда, когда услышал ответ на вопрос регистратора, она сказала:

— Конечно, — и из ее глаз потекли слезы радости.

Вместе мы пережили и смерть. Сначала умерла моя мама. Это было большое потрясение. Ее не стало очень рано. За два месяца рак убил ее. Помню, как все говорили мне:

— Соболезнуем, но с раком мозга не живут.

Это было глупое тверждение. Половине из этих людей было совершенно наплевать на меня, на маму, — на все. Это во-первых. Во-вторых любой более или менее образованный человек знает, что такое рак мозга, поэтому добавлять это было вовсе необязательно.

В тот период я отталкивал людей, ходил, как зомби. Тогда жена подошла ко мне, обняла и сказала:

— Все будет хорошо.

Я понял, все и вправду будет хорошо, она меня поддержит.

Следующим ключевым моментом был диагноз. У нас долго не было детей. Света поняла, что что-то не так, пошла к врачу. Помню, как она пришла от врача.

— Что? — спросил я с надеждой в голосе.

— Нет, нет, — ответила она и заплакала.

В этот момент в комнату вошла любимая. По-видимости, она уже поговорила по телефону. Света села рядом, и я обнял ее.

— Все будет хорошо, — заверил ее я.

И мы оба засмеялись, вспомнив то, что было прежде.

"Если б вперед говорили условия, мало нашлось бы дураков, которые решились бы жить".

(Александр Герцен "Кто виноват?")

В это утро цветочный магазин был полон народу. Я пропал в бесконечной очереди. На часах было 9:30, и я ждал своей очереди уже около получаса, если конечно не больше. Но дело того стоило, день рождение любимой. Я предполагал, что Света ничего не подозревает и все еще надеялся всем сердцем, что она по-прежнему спит, дабы мне успеть все-таки прийти домой до того, как она проснется.

Передо мной стояло еще три человека, когда я увидел очень нприятную сцену. У прилавка стояли парень и девушка, они шли на свадьбу.

— Дим, давай розы купим, это и выглядит эстетично и в тоже время классика жанра, — говорила длинноногая блондинка.

На ней было одета новенькая шубка с лисьим воротничком из под которой было видно ярко-красное платье. Она мило улыбалась своему спутнику, заигрывала с ним. Это была молодая пара.

Мужчина с пренебрежением посмотрел на свою спутницу. Его взгляд был полон иронии и злости:

— Розы? Обойдется, — грубо ответил он.

Женщине это явно не понравилось:

— А что тебя не устраивает, не с гвоздиками же на свадьбу идти?

Он засмеялся,так зло и мелко:

— Гвоздики? Хорошая идея, так и поступим.

Дмитрий повернулся к продавщице:

— Нам две гвоздики.

— Две? Ты с ума сошел что ли?, — с ужасом на лице произнесла женщина.

Она была подавлена, удивлена, убита — все сразу.

— Я? С ума? Не перечь мне, — крикнул мужчина и ударил свою спутницу по лицу.

Это было жестоко, очень жестоко. Женщина запклакала. Она не ожидала, что любимый так унизит ее перед окружающими, на глазах у десятка людей. Я не мог стерпеть такой подлости по отношению к женщине.

— Что вы себе позволяете, — строгим голосом произнес я, выходя из очереди, чтобы посмотреть в глаза этому нахалу.

Он лишь ухмыльнулся:

— Не лезь не в свое дело, папаша.

Я с тревогой посмотрел на женщину. На ее щеке красовалась огромная ссадина. Во мне заиграли гормоны, я уже не мог справиться со своими чувствами и порывами. Со всей силы размахнувшись, я нанес мужчине сокрушающий удар в нос, как меня учили в молодости на занятиях борьбы.

Он немного склонился, может от боли, а может быть просто не ожидал от меня такого действия.

— Не учи старших, щенок, — произнес я.

В этот момент мужчину уже окружил народ. Они кричали. Я посчитал, что больше мое вмешательство не требуется и уже было пошел покупать цветы Свете, собственно говоря за этим-то я сюда и пришел, как ко мне подбежала та самая блондинка. По ее щекам текли слезы:

— Спасибо большое, — произнесла она и обняла меня.

Ее руки были холодными. Нежно отодвинув женщину от себя, я улыбнулся:

— Не за что девушка. Советую выбирать вам спутников внимательнее.

И ушел.

Ошеломленная продавщица стояла на своем рабочем месте, не в силах покинуть его. Она боялась. Я спешно подошел к ней, улыбнулся. Кажется, ей тогда полегчало, дама улыбнулась в ответ, правда немного нервозно, но все же, и спросила:

— Что вам угодно, сударь?

— Мне, пожалуйста, восемь красных роз, — произнес я с высоко поднятой головой.

Я слышал, как тот мужчина, Дмитрий, ухмыльнулся сзади, но ничего не сказал. У него и так в этом магазине была плохая репутация. Мне дали последние цветы. Они были очень красивые, еще свежие, на их лепестках блестели капельки воды. Очень красиво.

— Возьмите, — произнес я, протягивая женщине с ссадиной на лице три цветка.

-Спасибо, — тихо произнесла она.

— Будьте счастливы.

И я вышел оттуда. А дома меня ждала моя любовь, жена, которая по-прежнему спала, не зная о том, что произошло с ее второй половинкой этим утром.

* * *

"Не все в жизни кончается плохо и не все хорошие люди умирают молодыми".

(Стивен Кинг "Всемогущий текст-процессор")

Я молча сидел на кухне и ждал пока моя жена проснется. На дворе стояло позднее утро. Немного странно, что она до сих пор не встала, но я был терпелив — ждал. В последнее время в моей голове часто стали всплывать воспоминания о том, что было раньше. В данный момент я думал о Светином пятидесятилетии.

Это был очень утомительный день. С самого утра мы всех семьей убирались и готовили в гигантском зале, который сняли специально по этому случаю. В нем было достаточно просторно, но немного неуютно, слишком много пустого места. Помню, я предложил тогда:

— Может купим шарики, чтобы занять пустое пространство?

Но никто не отреагировал на мое предложение, наверное просто не услышали, из-за огромного количества дел и погруженности в работу. И наконец все было сделано, тогда мы пригласили всех к обеду, чтобы подольше растянуть удовольствие. Хорошо, что меня никто не послушал тогда, когда я предлагал купить шарики и оставить меньше свободного пространства. Подарки заняли его полностью.

— Спасибо большое, садитесь пожалуйста, — только и успевала отвечать моя Света.

Мы не пили, это была безалкогольная вечеринка. Весь вечер играла музыка: джаз, блюз, русская эстрада. Помню, я пригласил жену на медленный танец:

— Разрешите?, — произнес я с полуулыбкой.

Она наклонилась в реверансе:

— О чем речь, — ответила она и мы пошли танцевать.

Это был долгий танец. Самое лучшее, что было в тот вечер.

Помню, я сказал ей:

— Тебе нравится?

-Давай уйдем, — ответила она и засмеялась.

— Давай, — ответил я, а потом добавил, — и больше никаких шумных вечеринок.

И мы ушли. Признаюсь, я до сих пор не выяснил, что было дальше, да оно меня и вовсе не интересовало. Главное, что мы остались вдвоем.

В комнате послышались негромкие шаги, я понял — встала жена. Я быстренько оглядел кухню, чтобы еще раз убедиться в том, что все в порядке. Вроде бы все было так. На столе стояла хрустальная ваза, в которую я заблаговременно поставил розы, а рядом, чуть-чуть поодаль виднелся большой белый конверт.

— Доброе утро, — произнесла жена, сонно потягиваясь.

— Здравствуй, родная, — сказал я и поцеловал ее в лоб.

На ее лице играл румянец. как в прежние времена, глаза блестели, а руки, руки были холодны, как лед. Я знал, что это могло означать только одно, она ждала, с нетерпением ждала моего подарка. Я надеялся ее не разочаровать.

— Ну, что ты мне приготовил, — произнесла она с интересом.

Я протянул ей цветы и большой конверт. Честно говоря, как я предполагал цветы не произвели на нее особого впечатления, так и должно было быть. Жену больше заинтересовал конверт. Она аккуратно отрезала кончик, чтобы поскорее открыть.

— Ах, спасибо огромное, — лишь произнесла она, но я-то знал, что она действительно очень рада.

Громко засмеявшись я ответил:

— Света, собирайся, осталось мало времени, нас не будут ждать.

Она кивнула головой и побежала в комнату. Ох уж эти женщины. Как же долго они собираются. Сначала они моются, потом красятся, одеваются, причесываются. Ужас просто. А мы, мужчины, должны сидеть и ждать их, часами. Это всегда меня очень сильно раздражало, потому что сам я собирался за пять минут, что нельзя было сказать о моей супруге.

— Свет, ну ты скоро там?, — в сотый раз простонал я.

— Уже немного осталось, — крикнула она мне в ответ.

Честно говоря, слабо верилось. Уже миллионный раз она мне отвечала одно и то же — уже немного осталось. Немного осталось помыться, немного покраситься, немного одеться и так далее.

Наконец-то она вышла. Признаюсь честно, долгое ожидание того стоило. Света была просто бесподобна. Строгое черное платье идеально сидело на ее прекрасной фигурке, волосы были аккуратно уложены на голове, а ярко-красная помада придавала шарму, ее уже не такому молодому как раньше лицу.

— Ну вот, я готова, — с ухмылкой произнесла она.

— Ты просто бесподобна, — вымолвил я и хотел уже было поцеловать ее, но вдруг опомнился:

— Надо идти...

— Конечно, в цирк. Я тебя просто обожаю.

И мы ушли в цирк, она всегда его любила. А в эти времена очень трудно было достать билеты на представление, спасибо Ване за то, что он такой хороший друг и товарищ. Мы пошли на встречу ее мечте.

* * *

"Ребенок, даже самый умный, остается ребенком, он не может правильно оценить свои чувства".

(Стивен Кинг "Всемогущий текст-процессор")

На часах было около трех часов дня. Мы, тоесть я и Света, стояли у входа в цирк. Это было настоящее красочное представление, которое располагалось в большом здании с необыкновенным куполом. Программка гласила:

— Клоуны

— Гимнасты

— Огнеглотание

— Аэробика

— Дрессированные животные

Конечно же мою любимую больше всего интересовало последнее. Света всегда любила животных и лишний раз посмотреть на милых животных была не то что рада а просто безумно счастлива.

— Спасибо тебе еще раз, — произнесла она мне на ухо, когда контролер — женщина преклонного возраста, с весьма озабоченным видом проверяла наши билеты.

— Все для тебя, — ответил я и рассмеялся.

Мы сели на наши места. Видимость была неплохая. Вообще, скажу вам, это было достаточно элитное место. Екатеринбургский Государственный цирк располагался в живописном месте города Екатеринбурга — на берегу реки Исеть, на пересечении улиц Куйбышева — 8 Марта. Его открыли в восьмидесятых годах, но зато своей конструкцией он превосходил многие цирки в России и считался, да и считается до сих пор, одним из самых лучших в Европе. Архитекторы приспособили его для самых сложных постановок. Екатеринбург по жизни славился своим цирковым искусством. Начиналось оно со скоморохов, клоунов, которые ходили по улицам, развлекая простой народ на ярмарках и площадях. Наверное поэтому жители нашего города всегда любили культурно массовые представления.

Зал был полон народу. Все места заняли люди, которые с нетерпением ждали начала спектакля. Наша семья тоже его ждала. В зале сидело очень много маленьких детей и старичков. Как всегда.

— Кажется начинается, — шепнула жена, когда свет в помещении погасили.

Первым выступал клоун. Его представление поражало зрителей. Это был клоун-эквилибрист. Он жонглировал, стараясь удерживать свое тело в равновесии пр неустойчивом положении.

Я был поражен зрелищем. Честно говоря, я тоже очень любил цирковые представления, любил смотреть на людей, которые умели больше чем остальные, завораживали своими действиями окружающих.

В этот момент в нашем ряду кто-то зашумел, то ли вставая, то ли просто ерзая на месте. Я недовольно обернулся, чтобы осудить взглядом этого человека. Меня раздражало, что он мешал публике смотреть представление своим громкими передвижениями.

— Мужчина, не могли бы вы потише, — произнесла моя жена в пол голоса, видимо она тоже была недовольна происходящим.

Человек кинул ненавистный взгляд в нашу сторону. В ее глазах блестела злость. Недожидаясь ни секунды он быстро начал выходить, пиная по дороге всех посетителей цирка. Наконец он дошел до нас. Мужчина злобно ухмыльнулся:

— Я буду потише, — сказал он, пнул мою жену, которая сидела левее меня, поэтому я просто не мог отразить удар, и человек убежал. Подлый гад.

— С тобой все в порядке?, — с беспокойством в голосе произнес я.

На манеже по-прежнему работал клоун. В данный момент он жонглировал теннисными мячиками. Это выглядело эфектно. Наверное, я бы был волностью заворожен сценой, если бы не мерзкий посетитель цирка, который ударил мою жену.

— Да, все хорошо. Только коленка разбита. Ты не мог бы подать мне носовой платок, я его дома забыла.

Я вздохнул, испытывая легкость в душе:

— Слава богу. Сейчас.

Я аккуратно встал и достал из заднего кармана брюк небрежно сложенный носовой платок. Но тут произошло событие, о котором я жалел еще очень долго. Моя жена протянула ко мне руку. Она была вся в крови. У меня перехватило дыхание, стало повышаться давление. Пробормотав нечто вроде:

— Извини, я на секундочку, — я выбежал из зала как можно быстрее.

Сердце бешено колотилось, но с этим нужно было что-то делать. Такой нелепый страх не мог привести ни к чему хорошему, к сожалению. Я не смог поддержать свою любимую в трудную ситуацию, тоесть она конечно не была особо трудной, но Света была слегка напугана, а я бросил ее, одну.

Из этого события мне пришлось сделать два поспешных вывода. Во-первых я должен был рассказать все своей жене, а во-вторых в ближайшее время мне было просто необходимо посетить хорошо известного уже нам доктора Фролова.

* * *

"Страх — первый неизбежный враг, которого человек должен победить на пути к знанию".

(Карлос Кастанеда "Учение дона Хуана")

Я одиноко стоял в дверях зала, наблюдая как на сцене выступали дрессированные обезьянки. Это был последний номер. Где-то там, наверху, сидела моя жена с разбитой коленкой, но я просто не мог к ней подойти, так как день рождения из-за меня испортился бы окончательно.

Представление началось На сцене появился капитан дальнего плавания со своей морячкой. Капитан вышел на средину с чемоданом в руке. Честно говоря, он больше походил на клоуна, чем на дрессировщика, но людям это нравилось. Внезапно из чемодана выскочила обезьяна. Это была шимпанзе с большими грустными глазами.

Обезьянка с удовольствием исполняла свою работу: различные оригинальные трюки, общалась со своим дрессировщиком.

Вскоре представление кончилось, в помещении включили свет, и я смог разглядеть свою любимую. На ее лице играла улыбка, она аплодировала артистам. Им аплодировал и я, только вот ее глаза вовсе не были веселыми, во взгляде читалась грусть. Это произошло из-за меня.

Через несколько минут люди начали уходить со своих мест, спешить домой. Света тоже встала и направлялась к выходу, в мою сторону.

— Свет, прости меня, я не специально, — начал я, но она прислонила свою холодную руку к моим губам и произнесла:

— Все, молчи. Давай выйдем отсюда, и ты все расскажешь мне.

И мы пошли, пробиваясь сквозь толпу людей. Все таки на представление пришло очень много народу, так много, что выйти из зала было практически невозможно. Мне было жалко смотреть на маленьких детей, которые, окруженные взрослыми, находились в полной изоляции.

Наконец-то нам удалось добраться до машины. Сев в наше старое жигули, жена продолжила разговор:

— Я все знаю, — сказала она.

Я был в шоке. Она не была со мной у доктора Фролова, ее не было со мной у Вани, она просто не могла знать все.

— Откуда, — прохрипел севшим голом я.

В этот момент мы стояли на пешеходном переходе, а светофор горел красным цветом. Толпа школьников шла с занятий. У каждого ребенка за спиной висел портфель. Мне даже было их жалко, каждый день носить тяжести, сидеть на скучных уроках.

Я никогда не любил учиться в школе, тоесть я любил получать новые знания, это само собой разумеется, но в то же время, совершенно не мог воспринимать то, что скучным и занудным голосом парировали учителя.

— Мне сказал об этом Фролов, ты тогда был без сознания после очередных опытов. Просто мне очень хотелось, чтобы ты сказал все лично, не тая, — произнесла спокойным уравновешенным голосом Света.

— Я не смог, — все, что я ответил.

Ведь я правда не смог сказать. Мне не хотелось расстраивать любимого человека, заставлять ее нервничать.

— Я понимаю, все понимаю, — сказала жена.

Она аккуратно поцеловала меня в щечку:

— Поехали домой, скоро гости придут.

Я широко улыбнулся. И дал газу.

Мы миновали уже пять улиц и оставалось совсем немного, когда наш путь вновь преградил красный свет светофора. Перед нашими глазами развернулась душещипательная картина. Старая одинокая бабушка старалась перейти дорогу, она была слепа, в ее руках находилась палка. Старушка просила прохожих помочь ей, но люди не отзывались на ее просьбы. Они просто проходили мимо, бросая на одинокую женщину томные взгляды.

Порой человек может быть очень жестоким. Он перестает замечать окружающих, помогать людям — живет ради себя любимого. Это неправильно, ведь человеку просто необходимо общество. Он не сможет выжить один, ему всегда нужна чья-то помощь и поддержка. Эгоист никогда не будет услышен, ему не помогут, только потому что он эгоист. Таким становится современное общество, и это я наблюдал из окна своей машины не в силах что-либо сделать.

Загорелся зеленый свет и мы поехали. Впереди нас ждало много чего и хорошего и плохого, ситуации в которые мы бы вышли победителями или проигравшими, но мы были вместе, а это оставалось главным, как и прежде.

* * *

"… истина всегда выходит на свет божий, в итоге она всегда выясняется".

(Стивен Кинг "Сияние")

Мы сидели на большим праздничным столом. Вокруг было очень много народу. Все наши друзья. Света сидела посередине, так же сидел и я. Наверное, за нашу долгую и счастливую жизнь мы познакомились с большим количеством преданных и родных людей.

— Хорошая встреча, — шепнул мне на ухо Ваня, который сидел справа от нас.

Дальше тянулся длинный, возможно даже бесконечный стол, за которым сидели и без перерыва болтали светины родители, доктор Фролов, наши студенческие друзья, светины знакомые с работы. Много народу.

День рождения подходил к концу, часы показывали десять вечера, а это был сигнал к тому, что пора расходиться по домам, дабы вернуться без приключений на какую-либо часть своего тела.

— Кажется нам всем пора, — произнес наш старый однокурсник.

Его звали Евгений, тоесть Жека, как мы его звали с молодости. По-прежнему у него были красивые черные бакенбарды. Несмотря на возраст, волосы нашего однокурсника не поседели, не выпали — он, как и раньше, выглядел превосходно молодо и энергично.

Помню, как тогда, в институте, я познакомился с их компанией. Мы со Светой уже учились на третьем курсе, хотя она и была меня на два года младше, а они, компания Евгения, трудились на первом. Помню, как он подошел ко мне и спросил:

" А как пройти в библиотеку? ".

Мне было очень смешно, такого нелепого вопроса я не слышал в жизни. Мы разговорились, начали общаться и уже через пол года стали закадычными друзьями. Такими мы оставались и до сих пор.

Пока я рассуждал о жизни, вспоминая приятные моменты былой молодости, гости постепенно уходили домой, ссылаясь на позднее время и особую усталость после тяжелой рабочей недели.

— Мне наверное тоже пора, завтра еще работать, — произнес Ваня и пожал мне руку.

Я улыбнулся ему в ответ:

— Да конечно, иди. Мы обязательно воспользуемся твоим подарком.

— Хмм, удачи, — только и сказал он.

В комнате осталось трое человек: я, Света и доктор Фролов. Он задержался в ванной комнате, приводя себя в порядок после долгого застолья. В этот раз он пришел без белого халата (слава тебе господи), поэтому я смог осмотреть его с ног до головы, оценить внешние качества, как человека.

Федор Денисович был мужчиной высокого роста и крепкого телосложения. Его повседневной одеждой служила простая толстовка темно-серого цвета и синие джинсы из фирменного американского магазина. Кстати, скажу вам, эти штаны были большой редкостью в те-то времена. Даже немного выпив, доктор твердо стоял на ногах. В его глазах по-прежнему блестели тем самым озорным блеском, который вызывал у посетителей больницы спокойствие и умиротворение.

Тяжело вздохнув, я набрал полную грудь воздуха и, мысленно качнув себе головой, как бы одобряя собственные действия, произнес:

— Доктор, можно вас задать один важный вопрос.

Фролов повернулся в мою сторону. На этот момент мужчина стоял уже полностью одетый и обутый, но, то ли по вежливости, то ли из-за интереса, ответил:

— Да, конечно. Какой вопрос?

Я еще раз посмотрел на человека. Все таки у него действительно было очень добрая и ироничная внешность. Большие очки только украшали те нелепые и смехотворные черты лица, которые он имел. Весь его вид вызывал спокойствие, собственно говоря, как я уже писал.

— А можно избавиться от гематофобии? Нет, неправильно сформулировал. Можно как-то перебороть эту болезнь?, — спросил я, это и был тот самый ключевой вопрос.

Доктор сдвинул брови. На его лице незаметно стал появляться забумчиво-озадаченный вид. Это вызывало не очень хорошие мысли, тоесть не вызывало, а скорее наводило меня на не очень хорошие мысли.

— Вы знаете, Сельский, это очень сложная болезнь. Как и все фобии, она не поддается лечению. Вариант может быть только один — чудо. Вы должны перебороть себя, иначе ничего не изменится. Критическая ситуация привела вас к ней, критическая и выведет. Это все что я могу сказать, — ответил врач и ушел.

А я остался стоять у открытой двери. Все гости разошлись, а жена, уставшая, но в какой-то мере счастливая, собирала грязную посуду. Мне было не до этого. Наверное, я все таки жил и буду жить эгоистом. Мысли в моей голове кончались только одной темой — чудо. Мне было необходимо чудо. Какое? Я не знал, да никто наверное не знал, кроме Бога конечно.

— Федь, помоги мне пожалуйста, — крикнула из кухни Света.

Она уже отнесла всю грязную посуду и, по-видимости, ждала меня, чтобы разобрать все как следует.

— Уже иду, — ответил я и закрыл входную дверь, оставив замерзать свои жуткие мысли на улице.

* * *

"Люди говорят нам с момента нашего рождения, что мир такой-то и такой-то и все обстоит так-то и так-то. У нас нет выбора. Мы вынуждены принять, что мир именно таков, каким его нам описывают".

(Карлос Кастанеда "Путешествие в Истклан")

Спустя несколько часов, наша семья справилась с домашними заботами. Мы лежали в теплой постели, обнявшись и думали о будущем.

— Как поступим с твоим подарком?, — с ухмылкой произнес я.

Света повернулась. На ее лице играла легкая улыбка. Морщинок не было видно. Я видел ее как прежде, той же жизнерадостной шатенкой с яркими голубыми глазами.

В детстве я никогда не думал, что моя жена будет вот такого типа женщиной. Прекрасная принцесса, которую я должен был спасать, всегда выглядела по-другому. Во-первых она была блондинкой с карими глазами и яркими, словно лепестки роз, губами. Во-вторых она была маленького роста, не больше 155, я всегда представлял себя рядом таким высоким, смуглым, с широкими мускулистыми плечами.

Вскоре я вырос. Мои жизненные предпочтения изменились. Мне стали нравится другие девушки, более высокие, темноволосые, с голубыми или же светлыми глазами. Я тоже не вырос Арнольдом Шварцнегером, во мне не было двух метров роста, не было широких плеч и затмевающей многих женщин внешности. Но мы полюбили со Светой друг друга, какими бы ни были. И это хорошо, просто отлично.

Я вернулся мыслями в реальность. Жена все еще смеялась, нежно смотря на любимого человека, тоесть на меня:

— Ну я предлагаю использовать его. А ты что считаешь?

— Конечно использовать, предлагаю уехать прямо в выходные. Закончим все дела и отправимся в Сочи. Зачем откладывать удовольствие? Ведь ты всегда так мечтала побывать в том месте, — объяснил я.

Я и вправду так считал. Этот город и Свету стягивала долгая история. Там жили, умирали и рождались ее предки. По-моему это было очень захватывающе, особенно если учесть тот факт, то она никогда не знала своих родственников по материнской линии. Правда и по отцовской тоже знала мало, но там все же была известна парочка нелучезарных фактов.

В те времена, когда жили наши деды и бабушки, жизнь не казалась раем. Светины родственники по отцовской линии жили в великом и благородном городе Санкт-Петербурге. Правда времена конечно были не ахти. страной правил Джугашвили Иосиф Виссарионович, то бишь Сталин. Темные скажу я вам времена. Светиного деда расстреляли в 1937 году, так же как и бабку. Они не дождались внучки, а ведь оставалось всего два года. Генадий Хмельной, отец моей жены, был еще юношей. восемнадцать лет, порыв сил и чувств. Ему повезло, что он лишился родителей после совершеннолетия, он не попал в приют.

В это же время Ирина Леонтьевна, мама Светы, жила в Сибири. Через полгода служба ее отца кончалась и вся семья должна была отправиться в солнечный город Сочи. Увы, этого не случилось. Город не принял их, не простил предательства за то, что они долгие годы жили в Мурманске. Отец Ирины был военным. К тому времени ему было уже много лет, в отличие от родителей отца моей жены. К июню 1937 года Игорь Петрович вышел на пенсию и наконец-тоо всерьез задумался о новой жизни в славном городе Сочи. Но судьба не сложилась. Светина бабушка умерла от рака головного мозга, и опечаленный столь ужасающим событием дедушка остался в Мурманске, северном городе. Светиной же маме там нечего было делать. Она была молода, горяча. Посчитав, что так буде лучше, она уехала в Санкт-Петебург, где в последствие и родилась Света.

Вообще, скажу я вам, это очень запутанная и сложная история. Возможно, вы ничего не поняли, так как даже я иногда понимаю не все, но так сложилась судьба. Мы живем тут, в Екатеринбурге, считаем этот город лучшим и совершенно не собираемся никуда переезжать.

Я посмотрел на жену. Она тоже думала о чем-то другом, тому, что не относилось к нашему разговору.

— Светик?, — произнес я.

Мне хотелось поскорее продолжить разговор. Это было эгоистично, но я очень устал и желая по-раньше закончить беседу, я мечтал о долгом и продолжительном сне, о котором конечно не могло быть и речи.

Моя жена вернулась к реальности, постепенно ее взгляд стал более ясным, а глаза заблестели уже знакомым и родным светом:

— Прости, я просто задумалась.

— О чем?

— Ты знаешь, я даже не знаю, хочу ли исследовать свою родословную. Мне бы не хотелось омрачать воспоминания о дорогих и близких людях, — произнесла она.

И была права. Я об этом не подумал. Порой и вправду лучше не лезть, а смотреть издалека, чтобы ничего не испортить.

— Хорошо, я понял. Если хочешь мы сдадим билеты и никуда не поедем..., — ответил я немного грустно.

Мне в самом деле очень хотелось туда съездить, посмотреть на этот красивый и необычный курорт.

Жена ласково улыбнулась:

— Ты и правда думаешь, что я так быстро сдалась?

Я отрицательно мотнул головой. Это было бы не в ее стиле. Жена никогда не сдавалась, не останавливалась на половине пути. Она шла вперед не смотря ни на что.

— Едем завтра, — сказала она.

Все правильно, Света поступила как всегда. Она не отступила от своего. А я, что я, я слушался, как обычно. Зря. Но я этого не знал, не знал, что мне нужно было выразить протест. Я был ослеплен своей любовью и нежностью, совершенно забыв о том, о чем меня так осторожно предупреждал доктор.

"Сердиться на людей означает считать их поступки чем-то важным".

(Карлос Кастанеда "Учение дона Хуана")

Для того, чтобы на время уехать из города было необходимо закончить прежние дела, чтобы не бросать ничего. Так мы и решили поступить. В запасе оставался один день. Я позвонил в туристическую фирму, которая предоставила нам билеты на поезд. Он отправлялся в воскресенье, но ведь до него еще требовалось доехать на машине. Зная возможности бедного жигули, Света решила выехать в субботу. Ну в субботу, так в субботу.

Выйдя из дома с утра пораньше, я пообещал жене к обеду быть дома, чтобы помочь собрать вещи к предстоящей поездке. Жена решила не идти на работу. Встав вместе со мной, она пошла звонить начальнику, объясняя ситуацию. Через несколько минут любимая пришла в комнату, где стоял я, уже почти одетый и готовый к выходу:

— Ну все, мне можно не идти сегодня на работу, — улыбнулась Светка.

— Хм, мне бы так

— Ничего, все будет, — ответила она и поцеловала меня в нос.

Больше с утра мы не разговаривали, просто молчали, обдумывая каждый свои проблемы.

Вы знаете, порой лучше помолчать, не говорить ничего. Но в то же время оставаться в обществе. Мне кажется, что так спокойнее. Бывает, просто необходимо находиться с родным человеком, просто рядом, без слов и эмоций. Например, сидеть обнявшись и смотреть, как заходит яркое и величественное солнце. Это действительно здорово.

Пока я рассуждал о том, что меня привлекает в этой жизни, на остановку подошел автобус. Я и еще парочка человек зашла в транспорт, и он, с громким треском закрыв старые двери, поехал дальше.

Свободных мест не было. После вчерашнего дня у меня очень болела голова, и я, решив, что долго мне не выстоять, а путь был не близким, подошел к ближайшей молодой девушке.

— Не могли бы вы уступить мне место, пожалуйста, — произнес я.

Девушка улыбнулась. Признаюсь, она была очень даже миленькой. У молодой женщины была толстая русая коса, слегка пухленькие щечки и яркий румянец, который придавал ей шарму.

— Конечно, — ответила она и встала.

Я сел на свободное место. Путь предстоял не близкий, и я, забыв обо всех проблемах и неудачах, принялся читать газету, стараясь не отставать от общественно-политических и других новостей. Статья гласила:

26 января 1993 года правительству удалось захватить предступника скрывавшегося долгое время. Он нарушил закон. Взяв ключи у своего лучшего друга и пользуясь его доверчивость, обокрал. Сумма, на которую он вынес имущество — несоизмерима. В данный момент преступник находится в руках властей и ждет своей печальной участи.

Это была неприятная статья. Вновь и вновь мне на глаза попадала человеческая подлость, жадность и эгоистичность. Люди обманывали друг друга, подставляли. Так нельзя. Наблюдая за окружающим миром, мне порой кажется, что лучше быть животным. Например, собакой. Ты можешь бемятежно жить: есть, спать, гулять. Ты никогда не сделаешь подлость, просто на это неспособен. Человек же, благодаря своей сообразительности, порой использует ее не в то направлении, делая плохо другим. Это глупо.

Еще больше я не понимал, как можно бросить лучшего друга. Друзья всегда были для меня самым святым. Дружба — это отношения основанные на доверии, понимании и взаимовыручке. Тот парень, который совершил преступление, не был человеком. Он был животным, лишенным ума и чувств.

Я ненавидел таких людей, ненавижу и сейчас. Слава богу, судьба не свела нашу семью с такими личностями, но одно их существование вызывало у меня лишь негативные эмоции и чувство раздражительности.

— Следующая станция — улица Леннина, — произнес кондуктор.

Я медленно встал и пошел на работу, оставляя все плохие мысли в автобусе, который медленным темпом уходил прочь. За ним оставался лишь клубок пыли, словно за умершем человеком, только воспоминания и все, больше ничего.

* * *

"Обещай мне одну вещь: не думай сегодня о мелочах, которые не получились, посмотри на всё, что тебе удалось сделать, это же замечательно".

(Марк Леви "Каждый хочет любить")

Моя машина медленно двигалась по главной магистрале города. Для дальней поездки было необходимо проверить техническое состояние жигули, чтобы быть стопроцентно уверенным в нашем жизненном благополучии. Улицы, как ни странно, пустовали. Я любил ездить по таким дорогам. Никого нет вокруг, едешь, словно король, не нужно обращать внимание на прохожих, встречные машины.

В салоне играл проигрыватель.

— Радио маяк, — пел он.

Я, в принципе, всегда был неравнодушен к радио. В нашем доме часто

играла музыка, раздавались новости и спектакли для слушателей. Однажды из-за радио, я даже чуть не пропустил экзамен. Мне тогда только-только исполнилось двадцать четыре. Я учился на четвертом курсе. Июнь. Родители уехали на дачу, а мне нужно было досдать хвосты, чтобы быть полностью свободным человеком. Экзамен назначили на три часа дня, но я, так увлекся радио-передачей о животных, что посмотрев в без пятнадцати три на часы, был в недоумении побежал в институт, как угорелый.

Помню, стоя у окна, Светка увидела меня и закричала:

— Ну что, прогульщик, опять радио слушал?

И мы вместе засмеялись.

Позже, когда мы стали одной семьей, поженились, в нашем доме всегда звучало радио. От него мы просыпались, вместе с ним засыпали, слушали его, когда обедали, завтракали, ужинали — в общем всегда.

Вот и сейчас, я ехал по пустынной улице, и на моей душе было тепло от знакомой передачи.

Внезапно впереди я заметил печальную картину. Маленькая девочка стояла на дороге одна, ее коленки были разбиты, косички растрепаны, а из глаз неустанно злестали слезы. Я остановился около тротуара и открыл дверцу для пассажиров:

— Девочка, что случилось, почему ты плачешь?, — произнес я с тревогой в голосе, мне и вправду было очень жалко маленького ребенка.

— Мои родители погибли, потерялись в экспедиции, а родная бабушка выгнала из дома, — сквозь всхлипы разъяснила одинокая девчонка.

Бедные брошенные дети. Они такие несчастные. Детей вообще нельзя бросать, ведь они еще такие беззащитные и несмысшленные, что просто не готовы к самостоятельной жизни, окруженной огромным количеством совсем не детских вопросов и проблем.

— Не переживай, садись ко мне в машину, я тебя отвезу в службу опеки, — ответил ребенку я, стараясь как можно шире улыбаться, дабы не напугать бедного ребенка.

Девочка перестала плакать, но в машину по прежнему не села. Она все еще смотрела на меня осторожными, полными тревогой, глазами.

— Ну неужели ты думаешь, что я плохой дядя? Будь умницей, садись, я тебе помогу, — как можно тише, кротким голосом, шепнул я.

Кажется она мне поверила. Аккуратно сев на сидение, девочка робко закрыла за собой дверь.

— Ну что, едем. Кстати, как тебя зовут? — ухмыльнулся я, протягивая худенькому ребенку парочку карамельных конфеток.

— Спасибо большое. Меня зовут Ира. Мне восемь лет, — хмыкнула девочка Ира.

— Ну что же, девочка Ира, которой всего восемь лет, едем, — произнес я и со всей силы нажал на газ.

Мне было жалко бедного ребенка. Это была очень милая девчонка, совершенно необычного вида. Ира была шатенкой, но в то же время на ее щеках красовались маленькие рыженькие веснушки, которые придавали ей веселья и жизнерадостности, ни смотря не на какие обстоятельства.

Этот ребенок ехал вместе со мной, и я собирался помочь девочке, которая так сильно понравилась мне в тот безмятежный день, не предвещавший случившихся событий.

* * *

"Так страшно, когда кто-то уходит, а ты остаешься".

(Гришковец "Как я съел собаку")

Никогда раньше не думал, что в бесплатных учреждениях могут отсутствовать телефоны. Битый час подряд я слонялся по коридорам в поисках либо аппарата, либо человека, знающего, где его можно раздобыть. К сожалению, все мои усилия на тот момент казались тщетными. Мало того, что телефон по-прежнему был не найден, мало того, что я завис в этом центре опеки, так еще и моя бедная Света не могла выяснить где я.

Это было ужасно. Прежде я, как порядочный человек, всегда выполнял данные мной обещания. Это была слегка нестандартная ситуация. Раньше мне не приходилось помогать маленькой беззащитной девочке, которую не по годам поистрепала судьба.

— Простите, вы не знаете, где можно найти телефон?

Мимо меня прошел еще один человек, и я, в то же время прекрасно понимая, что все это бесполезно, все таки задал вопрос, так сильно интересующий мое сердце в тот период.

Честно говоря, мне вообще был непонятен смысл присутствия в данной здании. Закрывшись с бедным ребенком в комнате, злая при злая тетенька, которую работнички звали госпожа директор, вела разъяснительную беседу. Мне в присутствии отказали наигрубейшим образом, что разозлило и раздосадовало мою душу еще в более сильной мере.

— Вам здесь не место, — произнесла толстоватая женщина, с кричащей и неприятной внешностью.

В течении всей жизни я не умел переносить грубых и хамоватых людей. Просто это было непонятно мне, в особенности это конечно же касалось женщин. Я был, буду и есть человек старой закалки. В моих представлениях мужчина навсегда остается и будет оставаться твердым, словно скала, непоколебимым. Женщина же наоборот, по моему примитивнейшему мнению, должна быть скромной, спокойной и уравновешенной. Мир должен находиться в равновесии, ну, по-крайней мере, в каком-то роде.

Пока я рассуждал мимо прошел еще один человек. На вид это был мужчина среднего возраста с уставшим от изнурительной деятельности видом.

— Простите, вы не знаете , где тут телефонный автомат?

Мужчина ухмыльнулся мне в лицо, но я не обиделся. Это была не обычная издевательская и насмешливая ухмылка, которой часто пользуется современное общество, дабы высмеять действия или поступки окружающих, наоборот, это была жалостная ухмылка, словно этот незнакомый человек сочувствовал мне, даже не зная причины моего вопроса.

— Автомат, — произнес слегка грубым голосом он, — в этом заведении не положен. Телефон имеется только у директора и его секретаря, но я сомневаюсь, честно говоря, что они позволят вам им воспользоваться.

Это была неприятная новость.

— Ну что ж, попытка не пытка, — решительно ответил я и быстрым шагом направился к месту, которое буквально как еще пять минут назад так рьяно старался избежать.

— Удачи, — услышал я в ответ.

Впервые за долгое время мне встретился спокойный человек, способный помогать людям. Я был полностью уверен, что он, встретив на улице бедную старушку или же покупая цветы с любимой женщиной, да и в других случаях, не поступил бы так подло и мерзко по отношению к окружающим.

Наверное, я бы тоже так никогда не поступил, хотя насчет себя тогда, да и сейчас, я не мог и не могу сказать с точностью. Людей меняют события и поступки, изменение одного малого фактора может привести к катастрофе глобального масштаба, когда в то же время большое, а порой просто гигантское недоразумение с той же долей вероятности может остаться незамеченным и потерянным во всеобщей кутерьме.

Такие мысли приходили ко мне в голову, пока я с толком и расстановкой преодолевал последние рубежи отделяющие меня от четко намеченной цели.

Тяжело вздохнув, я приготовился к предстоящей нелицеприятной беседе и постучал в дверь кабинета, в котором, по логике, восседала секретарша.

— Войдите, только быстро, у меня скоро обед, — немного злобно и вызывающе произнесла женщина.

Честно признаться, мне совершенно не нравилась ее внешность. Из-за своей полноты, она становилась старее, из-за своей ярко-красной помадой превращалась в женщину принадлежащую стилю вамп, что ну никак не смотрелось в ее возрастной категорией.

Как я уже писал, лгать — это не мой конек, да мне это никогда и не нравилось. Ни разу в жизни вранье, подхалимство и стукачество не принесли мне ни малейшего удовольствия, ну или хотя бы чего-нибудь отдаленно его напоминающего. Но это был особый случай, я не мог заставить Свету ждать. Громадные масштабы последствий ее ожидания я однажды уже сумел оценить, да и мне хватило в тот раз по горло. Помню, мы тогда были еще молодыми, даже не поженились. Как раз на днях должна была состояться свадьба, все приготовления оказались закончены и до этого знаменательного события оставалось всего парочка дел. Одними из них были мальчишник, ну и соответственно девичник, на который, к нашему со Светой глубочайшему сожалению мы не могли провести друг друга, из-за чего полностью лишались контакта на сутки.

Поверьте, для молодых людей душа которых переполняет любовь, ну или по-крайней мере такое большое и благородное чувство, которое способствует храбрости человека, отправляет его на подвиги, трудно выжить друг без друга пусть даже такое непродолжительное время. Перед нами тоже возникла эта проблема.

Помню, свете была не дозвониться до нас, а она волновалась, сильно волновалась. Она, в принципе, очень чувствительный, кроткий и беспокойный человек, помню, как я тогда днем следующего дня вернулся домой, зашел в квартиру и ахнул. На кухне, около стола, который обычно был предназначен для чайной трапезы, сидела Света, моя будущая жена. Ее глаза поблекли, губы дрожали.

— Дурак, — лишь сказала она мне тогда, и все, больше ничего.

И тогда я понял, что действительно нужен этому родному человечку, что она ко мне не безразлична. Ведь человек может говорить одно, а в душе у него в это же время может быть совершенно другое. Я никогда не верил словам, я верил поступкам, действиям и своим собственным глазам.

Так вот, я стоял перед неприятной женщиной и старался выглядеть как можно более естественно и непринужденно, притворяясь, что мне глубоко приятно находиться в таком почтительном обществе и высокоуважаемом заведении.

— Ладно, я вижу, что вам действительно нужно, но только быстро, — сказала она и протянула мне заветную телефонную трубку.

* * *

"Уж так паскудно устроен мир. Куда бы вы ни посмотрели, всегда найдется кто-нибудь, кто готов вцепиться вам в глотку".

(Чарльз Буковски "Хлеб с ветчиной")

Спустя пару часов я и та одинокая девчонка сидели в здании опеки, по-прежнему ничего не зная и не понимая, что происходит. Ира как бы невзначай периодически бросала на меня отрывистые взгляды. Маленькие дети вообще очень любопытные существа. Помню, как однажды мы со Светой всерьез увлеклись молодежными движениями, в частности хиппи. Жена шила одежду, как у них, хотя в тот период пускай даже обычную яркую ткань было очень сложно найти. В общем мы были настоящими псевдостилягами настроенными на мир и благополучие. В тот период я и понял, какова же сила детсткого любопытства. Дети ходили за нами повсюду. Мы выходили из дома ловя у себя на спинах чужие взгляды, мы шли по улице, а за нами следовала толпа черномазеньких несмышленышей.

Помню, Светка спросила у одного шестилетнего мальчика, который оказался самым настойчивым и упорным:

— Что вас так привлекает в нас?

Из горла мальчика вырвался звонкий и протяжный смех, такой натуральный и нежный, что я понял насколько взрослые все таки не естественны и скрытны.

— Неужели вы и вправду не понимаете?

Мы отрицательно помотали головой, стараясь выглядеть как можно лучше и добрее.

— В вас есть загадка, — сказал он и рассмеявшись побежал прочь, словно боясь нашей реакции.

Зря. Нам со Светой тоже было смешно, так как в нас ну абсолютно не было ничегошеньки даже отдаленно напоминающего загадку. В этом была вся детская любопытность.

Так мы с Ирой просидели уже около получасу. Мы не обмолвились ни словом, просто сидели и молчали. Девочка стала еще более несчастной после того как вышла от директора тирана, как теперь называл ее я.

Из кабинета в приемную, где собственно и восседали мы, вошла секретарша.

— Вас, господин Сельский, просит зайти Елена Дмитриевна, — мерзким голосом прошепелявила женщина и широким движением руки указала на темно-коричневую дверь.

В помещении оказалось достаточно темно и прохладно. Чувствовалась какая-то таинственность и загадочность. Около моного письменного стола, расположенного прямо посреди комнаты, спиной к двери стояла женщина. Она была одета в строгий серый костюм, а волосы оказались заплетены в кичку.

— Простите, вы меня звали, — откашлявшись произнес я.

Мне совершенно не хотелось находиться в этом помещении, с этой женщиной, да еще и молчать. Человек не обернулся, даже не пошевелился. Все, что я услышал, была короткая фраза сказанная хриплым, прокуренным голосом:

— Как вы нашли этого ребенка?

Что мне нужно было ответить? Конечно же рассказать все как было, разумеется с того момента, как я выехал с работы. Вроде бы и ничего не приключилось. Просто ехал, увидел, остановился и отвез. Все.В краткости я изложил вышеперечисленные события директору. Она ничего не ответила. Все также тсояла ко мне спиной, что ужасно раздражало.

Я всегда смотрел людям в глаза во время разговора. Глаза всегда выдают людей, они не умеют врать. Внешность может быть обманчива, улыбка часто становится не исренней, скорее превращается в гримасу. Глаза же никогда не спрячешь, ничего не скроешь.

Раньше, когда мы со Светой только начали жить вместе, я часто сомневался в ее чувствах, поступках. С те моменты я всегда просил ее:

— Светик, посмотри на меня.

Она глядела мне в глаза, и все сразу становилось понятно. Так, однажды, когда я пришел с работы, она сидела одна на диване. Телевизор был выключен. Но она не смотрела в ту сторону, она просто сидела не замечая ничего, что творилось вокруг.

— Свет, что с тобой? Ты была у доктора, — спросил тогда я.

— Все хорошо, — ответила она, как и прежде необращая ни на что внимания.

— Посмотри на меня, — сказал я.

Она посмотрела. В ее глазах виднелась большая черная была, которую кто-то пробил в душе. Она заплакала не в силах больше сдерживаться. Тогда мы узнали, что детей у нас не будет.

Эта женщина тоже никак не хотела поворачиваться в мою сторону.

— Повернитесь, пожалуйста. Мне неприятно говорить со спиной, — достаточно жестко произнес я, дабы показать свой высокий статус.

— Обойдетесь. Собственно говоря, я лишь вызвала вас для того, чтобы сообщить — девочку отдадут в детский дом.

Все, что она мне ответила.

— Как? Когда? Что можно сделать?, — быстро начал перебирать вопросы я, но директриса прервала меня:

— Все, у меня от вас даже голова болит. До свиданья. Девочку спасет только чудо, а вам тут делать нечего.

Перед моим носом закрыли дверь, где сидела Ира. У нее был несчастный вид. Было грустно, очень грустно. Не в силах больше находиться в этом проклятом здании, я убежал прочь. А в голове по-прежнему доносилось: " Спасет только чудо, спасет только чудо".

* * *

"Странные вещи приходят в голову человеку, когда у него нет выхода, когда жажда деятельности бродит болезненным началом в мозгу, в сердце и надобно сидеть сложа руки… а мышцы так здоровы, а крови в жилах такая бездна… Одно может спасти тогда человека и поглотить его… это встреча… встреча с…".

(Александр Герцен "Кто виноват?")

По дороге домой у меня было упадническое настроение. Я просто ехал по дорогам, не замечая окружающих людей. Было все равно, словно кто-то вырвал кусочек души. Все это время я вспоминал бедную девочку. Иру. Она была не виновата в том, что с ней произошло. Последствия же оказались очень жестокими. Ей было не выбраться из детского дома. В таком возрасте детей уже не усыновляют или удочеряют, они до совершеннолетия остаются догнивать в этом беспощадном заведении, наполненном жестокими, повидавшими разных гадостей в жизни, детей.

Я ничем не мог ей помочь. Прекрасно осознавая это, я просто уехал. Это не был поступок настоящего мужчины, но другого варианта просто не существовало. Мы не могли взять Иру к себе.

Когда пара усыновляет детдомовских детей на них ложится своего рода обязанность. Жизнь становится сложнее. Никто из нас, например, не мог бросить работу, потому что иначе в скором времени семья бы обнищала. Все бы мы оказались на улице. Это было первой причиной. Во-вторых мы были уже людьми в возрасте. Нам бы просто не выдали девочку, таким парам уже не разрешают стать опекунами. Все было печально.

Я боялся представить будущую жизнь восьмилетней крохи. Новеньким очень сложно освоится в обществе "озверевших" от судьбы детей. Я не знал ее характера, но все же надеялся, что девочка окажется покладистой и дружелюбной, потому что иначе ей было бы не выжить.

К этому моменту моя машина оказалась около дома, где сидела и ждала известий Света.

Помню, как однажды я пришел домой. Там сидела Света. На ее глазах блестели слезы радости.

— Все хорошо?, — спросил я, садясь рядом и наливая себе и ей кружечку ванильного чая.

— Все просто замечательно, — улыбнувшись произнесла она, — У моей сестры будет ребенок.

Помню, как мы тогда радовались. Как звонили этой счастливой семье, расспрашивали все подробности, были счастливы. Но, вы знаете, как говорится за белой полосой всегда следует черная. К моему глубочайшему сожалению это случилось и в тот раз.

Через три дня я вновь пришел домой после работы.Света все также сидела на кухне. На ее глазах блестели слезы, но это уже были не слезы радости, это были полные горечи страдания капельки, медленно стекавшие по ее щекам.

— Что? -только и сумел выдавить я.

— Они погибли. Самолет разбился.

В этот раз я все же надеялся на противоположную цепочку. То есть, если сейчас у Иры все было плохо, то в скором времени все должно было быть намного лучше, следуя логике жизни.

Я неуверенно зашел в квартиру, аккуратно закрыв за собой дверь. Как и прежде, Света сидела на кухне. По-видимости она никуда не выходила. На ней был одет розовый махровый халат, пролежавший в шкафу очень долгое время. Волосы была заплетены в толстую косу, которая так шла жене в молодости. Она пила крепкий чай.

— Привет!, — с порога крикнул я, снимая ботинки, чтобы по быстрее присоединиться к чаепитию.

— Здравствуй, Федь, — сонно ответила она, — Как там дела?

Мне не хотелось отвечать на ее вопрос, вспоминая все, что произошло в последние два часа. Естественно она знала, что машину мне так и не удалось осмотреть, то есть доехать до пункта проверки технологических способностей, что я встретил девочку, что сидел в здании опеки, но не более.

— Федя? Ты мне ответишь? — еще раз задала вопрос жена.

К сожалению, мне не удалось сделать вид, что я не услышал вопроса, пришлось отвечать:

— Там все сложно, девочку отправляют в детский дом, мы ничем не сможем помочь, — тихо сказал я, понимая какая горечь звучит в моем голосе.

— Точно? — лишь спросила она.

Я утвердительно махнул головой и тяжело вздохнул. Чай оказался очень вкусным, как обычно. Около получаса мы просто сидели рядом, пили этот напиток и думали, кто о чем. Я думал о девчонке, о предстоящей поездке, обо всем сразу. Света тоже о чем-то думала. Но я не умел, да и не умею читать мысли, поэтому то, что вертелось в ее голове мне было недоступно.

— Все готово к завтрашней поездке, — спокойным голосом удостоверила жена, по-видимости желая прервать овладевавшую нами тишину.

— Это хорошо. Прости, мне надо обдумать все.

— Хорошо, спокойной ночи, — произнесла жена и вышла из кухни, оставляя меня наедине с не радужными мыслями.

На дворе стоял поздний вечер. Жена уже давно спала на диване, свернувшись в клубочек. А я по-прежнему пил чай на кухне. Мысли не давали мне забыться и уснуть. Все эти события тревожили меня, словно впереди черная полоса в нашей жизни. Это было плохое предчувствие.

День кончился, впереди нас ждал следующий. Он предвещал беду, и я это чувствовал, но ничего не сделал. Это было очередной ошибкой, большой ошибкой.

"Мало умения отплатить добром за добро, много труднее решиться первым преодолеть страх и шагнуть навстречу, заткнув боевые рукавицы за пояс."

(Мария Семёнова "Пелко и волки")

Погода в это утро так и шептала:

— Оставайтесь дома, некуда вам ехать.

Но мы не слушали, да и не слышали его. Встав пораньше, я решил еще раз осмотреть вещи, которые предварительно собрала Света. Вроде бы все было упаковано, все что нужно разумеется. В небольших чемоданах лежало множество разнообразных вещей: зубные щетки, полотенца, футболки, блокноты и много чего еще.

Помню, мы однажды уже ездили вместе в поход. Тогда вещей было не меньше. Два больших походных рюкзака стояли в коридоре и ждали нас.

— Каждому по рюкзаку? — предложила, слегка улыбнувшись, Светка.

Я отрицательно мотнул головой. Позволить молодой женщине напрягаться и нести такую тяжесть, я не мог:

— Решено, я понесу оба.

Помню, как мне тогда было тяжело, но чувство гордости не покидало меня всю поездку. Жена была довольна, счастлива. А я, тоже был счастлив, хоть и измотан, но ведь главное не это.

Все же вернемся к тому утру, когда мы отправлялись в путешествие, в солнечный город Сочи. День не задался с утра.

— Какая противная погода, — только встав, произнесла моя жена, и она была права.

Погода действительно была отвратительная. С неба на землю падал то ли дождь, то ли снег, трудно было разобрать, а вокруг стоял густой, практически непроглядный туман. Все это создавало неприятную атмосферу.

— Может не поедем, — неожиданно даже для самого себя спросил я.

Честно говоря, не было никакого желания ехать в такое время, хотелось остаться дома, сесть у теплой батареи с чашечкой чая, включить телевизор и наслаждаться незабываемыми ощущениями.

— Об этом не может быть и речи. Раз уж решили, то едем. Такой шанс приходит не ко всем, — резко высказала свое мнение жена.

В какой-то степени она была права, то есть само собой она была права, не пропадать же билетам, деньгам. Но в то е время меня что-то настораживало, не давало расслабиться и полной грудью наслаждаться безмятежной жизнью.

Неторопливо позавтракав, мы вышли из квартиры, плотно закрыли за собой дверь, на два замка, что прежде само собой не делали.

— Ну вот и все, — произнесла жена и тяжело вздохнула.

— Да, в путь, — подхватил я, и легонько приобняв ее за плечи подхватил вещи второй рукой, направился вниз, к машине.

Погода все-таки действительно была мерзкая. Такой противной погоды не было давно, очень давно. С небо действительно моросил мелкий и противный дождик, который доходя до земли превращал все вокруг в грязное и склизкое месиво. В воздухе стоял туман, который, кстати, по логике уже давно должен был исчезнуть.

— Странно, что до сих пор туман, — сказал я, обращаясь к жене.

— Ничего странного, всякое бывает, — лишь ответила она, залезая на переднее пассажирское сидение в машине.

Ну ничего странного, так ничего странного, — подумал в ответ я, но не решился вымолвить это вслух, не хотел никого расстраивать.

Чемоданы очень долго не лезли в багажник, словно тоже сопротивлялись поездке. Все было против — я тоже. Но так сказала Света, а я ее мнения для меня было законом, тем более сейчас.

Пока я проделывал последние приготовления, ко мне в голову приходили разные нелицеприятные мысли. Но хуже всех была одна, моя самая не любимая. Гематофобия. Два дня подряд я старался практически не думать об этой проблеме, но все же, вдруг что. Я вспомнил слова доктора Фролова. Он сказал мне тогда, в кабинете:

— Разве я сказал это? Нет, что Вы. Просто пока Вы без сознания кто знает, что с Вами может произойти. Например, в аварии. Вашу машину занесет, вы стукнетесь, неважно чем, коленкой, головой, рукой, у Вас пойдет кровь. И все. Сознание будет медленно уходить от Вас, но в то же время Вы будете все еще в движении. Машина потеряет управление, и жизнь будет кончена.

Внутри меня сейчас находилось все то же опасное волнение, которое преследовало с того самого дня. А вдруг что? Нам ведь предстояла длинная поездка, достаточно опасная и многолюдная.

Еще больше я боялся, чтобы Света ни дай бог не узнала о моих страхах, это окончательно расстроило бы ее, а такого я допустить не мог. Мне и так казалось, что в последнее время я причинил ей лишком много боли и страданья, со своими болезнями, проблемами, опасениями.

— Так мы едем, ты где?, — с ухмылкой произнесла моя любимая женщина.

— Конечно, дорогая, все готово, — ответил я, громко хлопнув крышкой багажника.

Все было плохо. Настроение. Погода. А впереди только сгущались грозовые тучи, о которых пока что я мог лишь подозревать.

* * *

"Лучше подвергнутся страданиям, чтобы избежать смерти, чем пытаться избежать страданий рискуя умереть."

(Скотт Беккер "Князь пустоты: Воин кровавых времен")

Наша машина медленно ехала по шоссе, направляясь куда-то вперед, все дальше и дальше отдаляясь от родного Екатеринбурга и погружаясь в непросветный туман.

Я сидел на водительском сидении стараясь изо всех сил следить за дорогой, конечно по мере возможности. Света сидела рядом. Она никогда не водила машину. Хотя нет, простите, водила один раз, из за сего, собственно говоря, больше и не села.

Помню, мы были тогда молодыми и несмышлеными. На самый первый юбилей нашей свадьбы, родители подошли и сказали:

— Вот вам ключи от машины, используйте ее в мирных целях.

Мы тогда еще все засмеялись, да. Через два месяца мы с женой стали полноправными водителями, получили права, подготовились морально к первой совместной поездке.

Помню, как Светик сказала тогда:

— Чур я первая.

Мы засмеялись, да я особо и не возражал. Для меня никогда в жизни не было важным время, главным всегда оставался результат.

В то утро я сказал жене:

— Прости, я не смогу с тобой поехать. Меня срочно вызывают на работу.

— Ничего страшного, — ответила она, — Я прокачу тебя как-нибудь в другой раз.

Помню, как тогда, вечером, я пришел домой, а ее не было дома. Именно в то момент я почувствовал одиночество и привязанность к столь близкому и родному человеку.

Ее не было очень долго. На часах прозвенело двенадцать часов, когда входная дверь аккуратно стукнула по стенке, предупреждая, что кто-то пришел.

Я вылез в коридор. Полусонный, в теплом махровом халате, я внушал спокойствие и умиротворение.

Грустно посмотрев на меня, жена объявила:

— Я больше никогда не сяду за руль.

— Ладно, лишь ответил я.

Только спустя несколько дней мне стало известно, что действительно произошло в тот злополучный день. Она врезалась в столб.

Честно говоря, я не был этому удивлен. Мне никогда не нравилось как женщина, молодая да и не очень, в возрасте, как они все смотрятся за рулем. Машина, по моему мнению, всегда считалась сугубо мужской техникой, к которой женщина не должна была иметь никакого, даже малейшего доступа.

Так что, считайте мне повезло, раз женщина, которую я любил, люблю и уважаю, собственноручно отказалась от столь мерзкой затеи.

Отъехав на десять километров от города, ну по крайней мере так гласила вывеска, одиноко приветствующая всех путников, как бы делая город более гостеприимным, я понял, что действительно люблю свою жизнь, свой город, свой дом, уголок, семью — все.

— Я обожаю свою жизнь, — шепотом произнес я, стараясь заглушить стук неугомонного дождя и голос активного диктора, который ръяно что-то доказывал радио слушателям.

— Да, полностью с тобой согласна, — тихо ответила жена, — ведь у нас с тобой все есть, дома семья, машина, кроме одного, конечно...

В машине повисло гробовое молчание. Я прекрасно понимал, что она имела ввиду, она прекрасно понимала, что я понимал, что она имела ввиду. Но мы не говорили об этом, словно слова могли испортить то ли атмосферу, то ли еще что-то такое, что не видно, но ощущается в воздухе.

— Эмм, — лишь произнес я, на большее меня ни хватило.

Возможно я не мог подобрать правильную и точную формулировку, а может просто боялся, боялся ссор, скандалов и семейных дрязг, так долго обходивших наше небольшое семейство стороной.

— Федь, ты знаешь... — начала разговор жена, но, как я уже описывал пару строчек назад, мне совершенно не хотелось ни начинать, ни продолжать этого безнадежного, по моей точке зрения, разговора.

— Давай не будет о плохом, мы едем в отпуск, — решил сменить тему я, но оказался прерван своей же супругой, что вызвало у меня в душе море негодования:

— Не уходи от разговора. Ты так мне ничего и не рассказал.

— А что ты хотела бы от меня услышать? — в моей душе постепенно зарождалось то мелкое, скользкое и противное чувство.

Его звали злость. Оно всегда приходило к людям незаметно, подкрадываясь сзади, чтобы застать врасплох. Оно также никогда не улучшало ситуацию, наоборот, только мучило людей, заставляя страдать. Опять же оно уходило достойно, звонко стуча ножками по тропинке. Оно всегда оставляло за собой след, который, к моему, да и думаю, что всеобщему сожалению, звали последствия.

Так было и в этот раз. Ссора была неизбежна.

* * *

"Твое право — ругаться, мое право — не слушать."

(Аристипп)

Обстановка накалилась до предела. Впервые за много лет во мне что-то перегорело, я больше не мог терпеть.

Знаете, люди говорят, что никогда не нужно держать обиды, ссоры и прочие неприятности в себе. Нужно выплескивать свои эмоции, разумеется сдержанно, подобающим образом.

К сожалению это был не мой метод. Прежде мы никогда не ссорились со Светой.

Каждый раз наша дискуссия разворачивалась по точно намеченному плану.

— Свет, мне не нравится, мы можем поссориться, — искренне говорил я.

В этот момент ее брови хмурились, и она как-то даже немного грозно, хоть и с радостным блеском в глазах отвечала:

— Давай подумаем и завтра придем к общему решению.

Я соглашался. В принципе я часто, практически всегда с ней соглашался.

Она говорила мне:

— Федь, сходи в магазин.

И я ходил.

Она говорила вновь:

— Съезди в химчистку.

— Угу,— отвечал я и ехал.

Так было всю жизнь, кроме этого раза. Мы с вами, дорогие читатели, остановились на том моменте когда в помещении, а в данному случае в машине, зависает гробовая тишина, означающая легкую передышку перед боем. Честно говоря, с этого момента мой рассказ перестает быть веселым, жизнерадостным или позитивным. Так что, лучше забросить его куда подальше, ну или по крайней мере пропустить несколько жестоких эпизодов и обратиться к концу, где вы и сможете удостовериться, что конец все-таки станет счастливым, но не раньше. Я же, считая это свои долгом, пусть мне конечно и неприятно, но обязан в точности изложить хронологию событий происходящих на пути в славный город Сочи, пусть мне и будет стыдно всю свою долгую жизнь.

Мои пальцы нервно стучали по рулю. В голове возникали новые и новые претензии к жене. Знаете, я даже пришел в тот момент к мысли о том, что мне больше не хочется называть ее любимой, просто не было желания и все.

Завернув за очередной поворот, я наконец не выдержал и сказал:

— Все, ты знаешь мне это надоело.

Света возмущенно хмыкнула, повернувшись ко мне:

— Ты знаешь, это мне должно было надоесть!

— С чего бы это? Я что ли не даю тебе мыcлить самостоятельно? — практически перешел на крик я.

Мне было очень неприятно все это слышать. Да и накипело. По-видимости жена тоже больше терпеть не могла.

— Знаешь что, я тебя никогда не вынуждала ничего делать. Мы жили так, как хотели. Тебя никто не заставлял ничего делать, ты, как и любой другой человек, имел право самостоятельно решать как поступить, найти нужный путь. А вот как раз я...

Я не дал ей договорить, новая ее реплика вызвала в моей душе такую бешеную злость, что впервые в жизни, я прервал человека, не дав ему договорить:

— Это не я не родил ребенка.

Я был идиотом. В тот момент, даже в тот момент, я осознал это. Сказав эту зловещую реплику, я сознал, что натворил, но было поздно.

Вы знаете, говорят, что боковое зрение у мужчин развито гораздо меньше чем у женщин. Не знаю почему, но в тот момент, если оно конечно было так, то я был благодарен ему за то, что полностью не видел всего ужаса картины, развернувшейся на пассажирском сидении. Там сидела моя жена. Впервые в жизни она плакала так громко.

— Свет, изви... — начал было я, протягивая единственную свободную руку в ее сторону, но она прервала меня, как сделал и я несколько минут назад:

— Не прикасайся ко мне!

Перед моими глазами поплыла картинка.

— Ты сволочь, обидел самого дорогого человека на свете, — звучало в голове.

В тот момент, я ненавидел себя за все, что сделал, поломал в последние минуты. Это было мерзко и подло. Ту тему, которую я затронул, ее вообще нельзя было вспоминать. Я прекрасно знал это, но все равно сделал. Раньше такого никогда не было.

— Прости меня за все, — тихо прошептал я в надежде на то, что жена меня услышит.

В ушах звенело, а вернее гудело что-то словно автомобильный сигнал, а перед глазами стояли слезы, первые за всю жизнь. Гул усиливался, становился все громче и громче.

— Федя, жми на тормоз!!, — услышал я истерический крик жены.

Быстро смохнув маленькие капельки с глаз, я увидел громадный грузовик, который свернув со встречки летел на нас.

* * *

"Больше одного раза он всё равно меня не убьёт."

(Мария Семенова "Валькирия (Тот, кого я всегда жду)")

Несколько долгих и утомительных секунд я не мог понять, что с нами происходит. Перед глазами замелькала дорога, грузовик, только что ехавший прямо на нас с бешеной скоростью, деревья — все. В определенный момент я даже подумал, что сплю, уж так все было неправдоподобно, словно кино в замедленной съемке. Но, к сожалению, катастрофа произошла в реальности. Все эти долгие секунды, минуты, нас бросало, крутило, перевертывало в злополучной машине. Больше я ничего не помню. Помню, как вырубился, как в ушах еще долгое время продолжал звенеть наполненный ужасом крик, крик моей жены.

Придя в сознание через пару секунд, я с ужасом обнаружил страшную, почти смертельную, хотя, собственно говоря, почему почти, скажу просто смертельную, вещь. Вся моя одежда была в крови, я весь был в крови, а рядом, совсем близко, даже меньше чем в метре от меня, лежала моя жена. Она тоже была вся в крови и к моему ужасу не двигалась.

— Света, Света! — кричал я, но она не слышала меня, совершенно не слышала,

в какой то миг мне показалось, что я сплю. Аккуратно ущипнув себя за окровавленную руку, я убедился в обратном. Медлить было нельзя. С каждой секундой мое самочувствие ухудшалось на глазах. Внутри сжимались все органы, перехватывало дыхание и, похоже, падало давление. В тот момент в борьбу с жизнью вступила гематофобия.

В ту секунду мне вспомнился доктор Фролов. По моему мнению тогда, да и сейчас, он был гениальным специалистом и соответственно мастером в своем деле. Мне вспомнилось, как этот человек сказал:

— Нужно перебороть себя, свои страхи. У тебя будет один выбор или спасение или утрата, решать тебе и только тебе.

Честно говоря, не знаю, что тогда на меня подействовало больше. Может слова доктора, которые почему-то неустанно лезли в голову, может страх за жену.

Я очень боялся ее потерять. Не сморя на мелкую ссору, которая произошла с нами до аварии, она была, есть и будет всю жизнь самым близким человеком на свете. Ее мне никто и никогда не заменит. Я любил, да и люблю в ней все, ее глаза, ее улыбку, ее кроткий взгляд и доброе понимающее сердце.

В общем, трудно разобраться в тех ощущениях, которые я испытывал в тот момент. Я находился в состоянии шока, ну или аффекта, кому как больше нравится называть, а остальное было неважно.

Глубоко вздохнув, я последний раз ощутил у себя в носу запах крови и задержал дыхание. Осмотрев последний раз горящий салон, я нащупал руками окровавленное тело жены. Я закрыл глаза. Помню, как я на ощупь выбирался из огня, не один, с родным, дорогим и любимым человеком. Помню, как в голове проносились мысли, плохие мысли, но они стимулировали меня и я полз дальше, преодолевая препятствие за препятствием:

— Борись тряпка! — слышал я у себя в голове. И боролся, нет, правда, по настоящему боролся. Для меня это была настоящая война. На самом деле такие вещи достаточно трудно понять человеку никогда не испытывающему таковых ощущений, но все же, надеюсь, вы сможете. Для сравнения я даже приведу пример, чтобы понять всю сложность ситуации.

Когда человек, всю жизнь боящийся высоты, вынужден лететь на самолете, а потом еще и прыгать с парашютом, во благо своему здоровью и самочувствию, он действительно преодолевает страх. Ему совершенно не хочется этого делать, но в то же время других вариантов у него нет, либо жизнь, либо смерь. Все.

Также было и со мной. Преодолевая несколько метров длинного пути (кстати как потом оказалось и вовсе не такого длинного как мне казалось) я думал о жене, о нашей семье, близких, друзьях и знакомых. Я это делал для них. Для них я спасал себя, свою жену, не для себя.

Каждое движение мне давалось тяжким трудом. Становилось все сложнее и сложнее, но я полз, думая про себя:

— Борись тряпка! Не дай вам умереть!

И я боролся. Боролся как мог. Насколько мог и умел.

Нащупав под локтем что-то острое, я понял что порезал руку, почувствовав, что что-то стукнуло меня со всей силы по спине, я понял, что спина теперь тоже вся изранена. Но я не сдавался.

Неожиданно сзади раздался взрыв, и от этого удара, от всей нелепости ситуации, я открыл глаза, вздохнул воздух и понял, что сделал, но к сожалению было уже поздно.

Последними моими воспоминаниями были руки, руки Светы, не смотря на то, что они все были изранены, в крови, не смотря ни на что, это было самое прекрасное и родное за столь трудный период. Сам не понимая того, я улыбнулся и погрузился в долгий и непробудный сон, называемый по научному обмороком.

"Вопреки традиции, я скажу что загадал, задувая свечу… — Чтобы вам в жизни везло как мне. Чтобы однажды утром вы проснулись, и сказали: «Больше желать нечего»".

( Знакомьтесь, Джо Блэк (Meet Joe Black))

Не смотря ни на что, мы остались живы, по крайней мере, я на это надеялся, проснувшись, а вернее придя в сознание одним прекрасным и солнечным утром в знакомом помещении. Это была городская больница, та самая, в которой я оказался так недавно, та самая, в которой я повстречал высокоуважаемого доктора Фролова. Теперь, хоть прошло и достаточно маленькое количество времени, но все же, этот человек вызывал у меня в душе только спокойствие, умиротворение и неограниченную щедрость, сложную для чужого восприятия штуку.

Еще раз осмотрев помещение вокруг, я понял, что с тех самых пор, как я, как казалось, навсегда покинул здание больницы, облик учреждения изменился кардинально, разумеется для меня. Яркое зимнее смолнышко, пробиваясь сквозь задвинутые шторки пускало лучики, которые красочными бликами спускались на соседние кровати , пол, тумбочки. Все было заполнено светом. Не спорю, так мне казалось и раньше, но разве это было так превосходно? Само собой нет. Больше в палате не стояло гробового молчания , за окном слышалось пение птичек, шум проезжающих машин и трамваев. Но самое главное, разумеется, состояло не в этом, совершенно.

Совсем рядом, буквально в двух метрах от меня, а вернее от моей кровати, спала Светка. Под ее глазами, ярко выражаясь на бледном лице, сияли синяки. Вид был явно уставший. Но это по прежнему оставалось не главным. Главное что мы выжили, что я, перешагнув сквозь препятствие, твердо ступил на ровную поверхность ногой, не оступившись или споткнувшись. И это действительно важно.

Лежа в тот момент в палате я понял, что такое жизнь. Ведь жизнь состоит не только из определенных действий, поступков и чувств. Жизнь — это полет. В судьбе каждого случаются взлеты и падения, крахи и поражения, но и для того он человек, чтобы выстоять все и остаться в этом мире с гордо поднятой головой и чистым сердцем.

Через такие моменты проходит каждый, вернее нет, не так. Каждому человеку рано или поздно приходится выбирать бороться или же наоборот сдаться, уйти из жизни с гнусными или же ужасающими мыслями.

В моей, а точнее нашем случае, все было не так. Мы, а точнее я, преодолели все страхи, выбравшись вперед, на новый уровень. Ведь жизнь это игра. Кому что больше нравится, у кого-то это стратегия, у кого то симулятор, у кого тол квест. И все таки я надеялся, что у нас будет симулятор, спокойный и умиротворенный.

Не смотря на столь храбрый и неожиданный даже для самого себя поступок, хотелось счастья и свободы. Все.

На секунду оторвавшись от мечтательных мыслей, я огляделся вокруг. Ничего не изменилось. Лишь лицо моей жены. Теперь, как и прежде, на меня смотрела та молодая и жизнерадостная девушка, которую я однажды встретил и полюбил на всю оставшуюся жизнь.

— Все хорошо, все прошло, я понял, — прошептал я, хотя конечно же прекрасно понимал, что жена все равно меня не услышит.

Но мне было приятно находится здесь, как бы странно это ни звучало, я был словно дома, в спокойствие и покое, которого мне хватало столь долгое время.

"Тем и отличен от дурня мудрец, что руководствуется разумом, а не чувствами".

( Эразм Роттердамский "Похвала Глупости")

Снова, а вернее во второй раз, я находился в этом кабинете. С каждой секундой мне казалось, что мир становится все добрее, еще лучше и краше. Возможно, так оно и было.

Итак, я медленно попивал чай, глядя в глаза столь уважаемому человеку — доктору Фролову.

Каким бы новым мне не казалась окружающая среда, но доктор остался тот же, ни капельки не изменившись. Он, как и прежде спокойно сидел, словно ни в чем небывало, и легонько похлебывал больничный чай, который конечно не отличался роскошью, но все же от этого не переставал оставаться лучшим напитком всех времен и народов.

— Вкусный чай, — начал беседу я, понимаю, что просто так сидеть и премиленько попивать чайок не слишком-то эстетично.

В тот момент я вспомнил ту одинокую старушку на улице, которую я повстречал по дороге на своем автотранспорте. Вспомнил, какие у нее были тогда жалкие глаза, вспомнил картину в целом. Я был не прав в тот раз, когда расстолкавал ее мысль словно — переведите пожалуйста через дорогу. Нет, рядом с ней лежал до смерти пъянный мужчина. У него была противная внешность, грязная одежда — в общем мерзопакостная личность. Помню, он кричал на нее. Это был ее сын. Она просила ему помочь, как-то довести его до дома, чтобы он не замер на улице, но никто не откликался. Ей вовсе не надо было перейти дорогу.

Да, люди поступили не очень хорошо, но теперь их можно было понять. Сомневаюсь, что хоть кто-нибудь из нас, вас, всех помог бы пьяному мужику, который хамит всем подряд. Я бы тоже не помог.

Старушка ведь просила не для себя, для другого, плохого человека, и, не смотря ни на что, таким людям не надо помогать, потому что они портят общество. Рано или поздно его забрали бы в вытрезвитель, все было бы хорошо, но бабушка не понимала этого, заботясь о собственном сыне больше чем о себе. Так нельзя.

— Да, неплохо получился, кажется сейчас он сделался полностью, — произнес Фролов отгоняя от меня посторонние мысли.

Я вернулся в реальность. В комнате было жарко. Не знаю от чего, может слишком сильно грели батареи, может чайник отдавал большое количество тепла, но факт оставался фактом.

— Спасибо вам, — сказал я, чувствуя в голосе огромную гордость за человека.

Доктор поднял на меня свой удивленный взгляд. Очки, которые очень смешно сидели на его носу, чуть съехали, брови поднялись на лоб, а глаза по-прежнему блестели неистовым светом.

— За что? За то, что вы вновь очутились здесь? — спросил он меня с мягкой ухмылкой на лице.

Теперь наступило время удивляться мне. Как же за что? За то, что он помог мне преодолеть страх, за то, что я понял, каково это отвечать не только за себя, но и за окружающих.

— Если бы не вы, Петр Денисович, я бы вообще мог не быть здесь, — ответил я кротким и спокойным голосом.

— Возможно, — лишь сказал он, чему я очень удивился, но вскоре добавил, — раз теперь вы выжили, перебороли смерть, нужно сделать все, что угодно душе, ведь в этом и есть смысл человеческого существования.

— Думаете? — лишь спросил я, быстренько обдумывая сказанное.

— Полностью уверен, ведь жизнь, как чай, вкусна, ароматна, но слишком быстро кончается, ее нужно пить без сахара.

Я все понял, все то, что нужно было делать.

— Спасибо за совет, я так и сделаю, — произнес, вставая с удобного кресла, которое за время пока я пил чай уже изрядно потеплело.

— Главное, чтобы чай доварился, — с улыбкой сказал Фролов и вновь отвернулся от меня, показывая все своим видом, что разговор закончен.

Больше мне нечего было тут сделать. Но я понял все до малейших подробностей, я знал, что нужно делать, и, наполненный гениальными планами, направился в палату, где, свернувшись калачиком на кровати, спала моя любимая и неповторимая, где меня ждало счастье.

"Тот, кого хоть раз в жизни угораздило вплотную познакомиться с фонарным столбом, по опыту знает, что любая скорость, превышающая ноль километров в час, уже опасна для жизни".

(Мартин Эмис "Другие люди: загадочная история")

Несмотря на суровый период в климатической шкале норм нашего города, на улице вовсе не было холодно, разумеется относительно стандарта, ведь все в нашем злополучном мире относительно. Относительнs дома, деревья, улицы, проспекты — все без исключения. Относителен и я. В одно и то же время я счастлив относительно произошедшей ситуации, жизнь пошла вверх, я смог перебороть себя, но в то же время я грустен относительно одного факта, о котором я расскажу чуть позже, дабы сохранить интригу на последний кусосек моей небольшой повести.

Итак, я стоял прямо пропорционально относительно больницы держа за руку свою любимую жену.

— Все хорошо? — спросил я слегка насупившись.

В последнее время я вообще был очень суровым, то есть нет, не суровым, я был задумчивым, мало улыбался, следую одновременно в реальности и в своем, придуманном мире, четкими и стройными шагами.

— Угу, — ответила она, по крепче впиваясь в мою руку холодными, полусиними пальцами.

У нее всегда были очень холодные руки. Не знаю от чего, говорят, что это плохо, мне же наоборот очень нравилось, особенно когда я болел, лежал с высокой температурой.

— Свет, помоги, — кричал ей я.

И она приходила. Садилась рядом, нежно кладя мне на лоб свои прохладные пальчики.

— Всегда рада, — с полуулыбкой произносила она, пристраиваясь рядом.

Именно такие моменты я очень любил, моменты счастья и умиротворения.

Мои размышления прервала жена, которая, по видимости, окончательно замерзнув, решила поскорее выбраться в любое имеющееся вблизи теплое местечко:

— Федь, кажется у нас был уговор, мы собирались это сделать.

— Да помню, — лишь ответил я.

Честно говоря, душу терзало смутное сомнение, а стоит ли все это делать, проворачивать, справимся ли мы?

— Я верю, мы справимся; — произнесла Светка, словно читала мои мысли все это непродолжительное время.

— Ты точно в этом уверена?, — еще раз задал дурацкий вопрос я, прекрасно понимая какой ответ получу и каким взглядом меня наградит любимая женщина, но все таки вопрос вырвался из моих уст, даже не знаю почему.

— Да, и все, хватит, кажется это была твоя идея или нет?, — слегка нахмурившись начала читать речь жена, она в принципе любила читать морали людям, что немного раздражало окружающих, но только не меня.

Помню, как однажды она сильно разозлилась. Мы тогда поспорили как то по дружески и Светка, забыв обо всех делах, начала доказывать мужу, то бишь мне, его неправоту, мне всегда нравилось как она это делает, ее слова в такие моменты звучат с особым чувством, трепетом что ли, и расстановкой.

— Ты меня не слушаешь,— расстроившись заявила она тогда.

— Я тобой восхищаюсь, — лишь вымолвил я, и этого было достаточно.

Так же было и в этот раз.

— Это была моя идея, просто, просто перенервничал, вот и все, — ответил я, поспешно направляясь к трамвайной остановке, так как прекрасно понимал, что таких случаях лучше не медлить.

— Вот и отлично, не вешай носа,— ухмыльнувшись произнесла моя женушка и чмокнула пожилого мужчину, то бишь меня, в кончик закрасневшего от температуры носа.

— В путь, так в путь, — подумал я тогда, и, завидев где-то впереди трамвай, глубоко вздохнул предчувствуя что то новое и необыкновенное, что то что должно было вновь круто поменять нашу жизнь.

"Насчет лени еще далеко не все ясно. Она — начало всякого счастья и конец всяческой философии".

(Ремарк "Три товарища")

Немного странно была вновь оказаться в этом здании. Все проходило как-то волнительно, быстро, что я даже слегка растерялся то и дело нервно поглядывая на жену. Но она твердо стояла на своем то и дело нежно поглаживая меня по руке, что само собой придавало мне сил и бодрости, в результате чего я все еще стоял тут, а не убежал, как хотелось изначально.

— По закону вы не имеете права отказывать нашей семье, — упорно доказывала моя Света, смотря ненавидящим взглядом на противную женщину с косой ухмылкой.

— Закон всегда можно обойти, — лишь отвечала женщина, продолжая настаивать на своем.

Но моя Светка никогда не отступала от своего, стараясь как можно дольше оттянуть время, дабы придумать какие-либо новые отговорки.

Помню, однажды мы уже выиграли из-за ее упорства и упрямства. Я тогда поспорил со своим лучшим другом, что не буду спать трое суток и действительно не спал. Каждый раз, как мои глаза закрывались, рядом оказывалась любимая и своими словами так стимулировала меня, что я продолжал бороться вновь и вновь.

— Борись, ты обещал, — говорила она, и я боролся.

Наверное, из аварии мы вышли живыми тоже благодаря ей, моей единственной и неповторимой. Она всегда меня стимулировала всю жизнь, возможно, я даже жил только из-за нее, выходил из депрессии только из-за нее, также как и впадал в нее тоже только из-за Светы. Моя жизнь, моя жена, эти понятия невозможно было разделить, да и сейчас они неразделимы.

— Действительно, я хорошо знаю закон, благодаря профессии и могу с уверенностью сказать, что вы, в данном случае, не правы, — вступил в беседу я, стараясь хоть как то помочь жене в ее нелегкой борьбе с мерзким человеком.

Женщина лишь с укором посмотрела на меня, больше ничего не сказав. Сидя за своим столом, она подписывала какие-то бумаги. Я видел ее лицо, в отличие от прошлого раза и, наверное, лучше бы все происходило иначе, но увы, все было именно так. Лицо было жестоким, очень жестоким. Пока мы, с моей женой, разъясняли директору все плюсы и минусы, все проблемы и их решение, ни один мускул на ее лице не дернулся.

— Может чаю? — лишь спросила она, и нам со Светкой принесли омерзительный напиток, полностью потерявший свой вкус в необъятном количестве сахара.

— Спасибо, вкусный чай, — сквозь зубы процедил я, стараясь сделать так, чтобы никто не заметил моего отвращения к данному напитку.

— Вы должны нам помочь, это в ваших интересах, — подытожила много часовую беседу света.

Уже несколько часов подряд мы находились в этом ужасающем здании, сидели в этом темном кабинете и разговаривали с неприятной женщиной. Без толчку, могу сказать.

Но в какой то момент, мне показалось, что она хочет нам помочь, правда хочет, все это лишь маска, одетая на человека для самозащиты, возможно так оно и было, не знаю, но из ее уст донеслась фраза, которая дала нам надежду:

— Я сделаю все, что смогу, обещаю.

— Спасибо, — ответила жена ,и из ее глаз потекли неподдельные слезы радости, которые делали ее такой беззащитной и небной что хотелось поскорее скрыть ее от чужих взоров и подозрительных взглядов, чтобы она стала только моей и больше ничей.

— У нас получилось, — произнесла она, мило улыбаясь мне.

— Ага, — ответил я, обнимая ее все крепче, — мы это сделали, я же говорил — все будет хорошо.

— Жизнь прожита не зря, сказала она и засмеялась.

Я тоже засмеялся прекрасно понимая, что на подразумевает, то, чего вы, пока, мои дорогие читатели не знаете, но вскоре, уверяю вас, буквально через пол странички поймете, и , надеюсь, будете так же счастливы, как и мы.

А пока я сидел так, в этом жутком здании вместе со своей людимой и ждал того, чего мы ждали всю свою долгу. и счастливую жизнь. Наступила радость, ярко освещая наш уголок, в этом огромном мире.

"… она уже давно знала, что благородные дары, данные ей судьбой при рождении: красота, очарование, ум, мужество — были не бесплатными подарками, но оружием, благодаря которому, может быть, ей удастся завоевать счастье"

(Жюльетта Бенцони "Марианна")

В тот прекрасный вечер, мы, всей семьей, стояли на автобусной остановке. Нас было трое, теперь трое. Мы со Светой стояли обнявшись, умиленно глядя на маленькую девочку Иру. Нам все таки разрешили взять ее из детского дома, удочерить. Это правда было большое счастье, очень большое. Не смотря ни на что, ни на жуткую и невыносимую усталость, не смотря на некую нелепость ситуации, но мы были вместе и это, как и прежде, оставалось главным.

— Хочешь конфетку, — слегка испуганным голосом произнесла девочка, протягивая к Свете замерзшую ручку, на которой, словно на блюдечке, лежала яркая обертка.

— Нет, спасибо. Оставь себе. Ты наверное голодна...— ответила жена слегка подрагивающим голосом.

У нас ведь никогда прежде не было детей, поэтому всю эту ситуацию мы проживали впервые, не зная как реагировать на ту или иную реплику ребенка.

— Наверное, но я привыкла, главное что у меня появились вы, — сказала девочка и по ее румяной щечке потекла неподдельная слезинка, такая прозрачная и легкая, что ветер сразу же убрал ее, унося с собой далеко далеко.

— Все будет хорошо, — произнес я свою любимую фразу, и мы обнялись.

Нет, это не была минута слабости или еще что то в этом духе, просто счастье и все. Не знаю, как слабой половинке нашей семьи, но мне точно ничего не было нужно, просто продлить навечно этот момент и все. Жизнь складывалась как нельзя лучше. Все было отлично. У меня была любимая, была дочь, родители, родственники, друзья — больше ничего не нужно человеку, поверьте, для счастья этого достаточно. Положение человека, его состояние — все зависит только от самого себя. И все таки нужно быть оптимистом, искать в обычной и скучной существовании что-то такое, что заставило бы хоть на миг засмеяться, на мгновение почувствовать себя снова ребенком.

Так мы простояли около десяти минут, пока наконец-то из-за угла не повернул старенький автобус. Он был пуст, рядом с нами тоже никого не было. Мы вошли с него одни, крепко держась за руки. Мы сели у окна и поехали вперед, в новую, не менее счастливую жизнь.

Эпилог.

Как я и обещал с самого начала, история кончилась хорошо, словно сказка. Думаю, не стоит описывать то, что было дальше, потому что конец, он для того и конец, чтобы на нем закончить и больше к этому не возвращаться.

Скажу лишь одно, жизнь, как кончилась, так и продолжалась счастливо. Мы вместе с любимой женой, моей единственной, растили Иру, учили ее, давали ей нужное образование, все, что ее душе было угодно. Она же, в свою очередь, радовала родителей, то есть нас.

Так проходили дни, недели, месяца, годы. Дочь выросла. Мы стали совсем стариками. Вскоре я стал дедушкой, Света — бабушкой. Счастье. Счастье — это трудное понятие. Наверное скоро мы умрем, уж слишком много нам лет со Светкой, но все же, ни я, ни она никогда не забудем всего того, что было в нашей жизни, того количества радостных и прекрасных моментов. Всех наших друзей, знакомых, не забудем ничего.

И пусть жизнь каждого рано или поздно заканчивается, но ведь она заканчивается счастьем, словно сказка и это отлично.