Цена защиты (джен)

Старую ведьму, жившую на окраине — на окраине деревни и на окраине леса, подступавшего к ней, боялись все — жители деревни, люди и их скот, и жители леса, все звери и птицы, и даже древние могучие деревья. Впрочем, говоря о том, что ведьма была старой, я могу ввести вас в заблуждение: она не была старой. Она была древней, как горы, с которых спускался к деревне многовековой лес, но, когда она так хотела, она казалась молодой, совсем девчонкой. И когда девчонка-ведьма брала верх над старухой, старело все, что попадет под чары ее тела; старели даже горы. Она высасывала годы у всех. Все боялись ведьму, но не только потому, что знали о ее мелком колдовстве, о порчах и приворотах, а боялись неосознанно, животным неразумным страхом, боялись их тела, боялась горячая текучая кровь, мышцы сводило в судорогах из-за страха. Поэтому к ее дому не приближалось ни одно живое существо, ни люди, ни волки, ни лисы, ни даже муравьи…

Кроме тех дней, когда ей платили дань.

Давно еще, до того, как я появился в местном лесу, когда горы, с которых спускался теперь многовековой лес, были так молоды, что ежевечерне грохотали камнями со склонов, расправляя свои широкие каменные плечи в юношеских забавах — кто сильнее? — давно еще ведьма созвала всех живых тварей, поселившихся на этой неокрепшей еще ничейной земле и сказала: «Я буду защищать вас, буду давать вам здоровье, когда это понадобится, буду оберегать вас от непогоды и от чужих проклятий». Звери, птицы и всякая лесная мелочь обрадовались, а человек спросил: «А ты что хочешь взамен? Что мы можем сделать для тебя?». Ведьма рассмеялась: «Я сама возьму, что хочу». И горы перестали обрушивать валуны на жилища людей и норы зверей, бури начали обходить эти места стороной, зной стал здесь мягче, травы сочнее и даже вода — прозрачнее и вкуснее. Все, с кем произошло несчастье, ходили к ведьме за помощью, и она всем помогала — словом либо зельем, и все поселенцы жили так легко и радостно, что могло показаться, что даже смерть их не вызывает в свои мрачные чертоги. Но одно омрачало жизнь живых существ, опекаемых ведьмой: детеныши, человечьи, волчьи, лисьи, даже муравьиные, чахли один за другим, заболевали, как только родятся. Родители приходили с ними к ведьме за советом, но лучше не становилось. И тогда все живые твари собрались и пришли к ведьме и спросили ее: «Ты защищаешь нас, даешь нам здоровье, оберегаешь от непогоды и чужих проклятий, и мы тебе за это благодарны, но почему ты не оберегаешь наших детенышей?» «Ваши дети — это плата», — улыбнулась ведьма, — «Плата за вашу спокойную жизнь» И люди, и звери, и птицы ужаснулись — ведь не может быть ничего хуже, чем не оставить после себя здоровых, крепких потомков, не чахнущих от ведьминских чар. И все существа, кроме людей, отказались от помощи ведьмы, кроме людей. Люди собрали совещание, потому что им не хотелось отказываться от безбедной комфортной жизни под крылом ведьмы, но и смириться с болезнями своих детей они тоже не могли. Они долго не могли решить, что им дороже, и наконец решили послать к ведьме хитрого лесного охотника, не принадлежащего, как и она, ни людской деревне, ни дикому лесу, спускавшемуся с гор, знающего все тропы, разгадывающего следы и собирающего травы и листья, помогающие ему в его ремесле. Охотник пришел к ведьме и спросил ее: «Зачем тебе нужны наши детеныши? Почему ты их убиваешь так медленно и мучительно?» Ведьма задумалась и ответила: «Ты, как и я, не принадлежишь ни людям, ни лесу, но знаешь и тех, и других. Ты наверняка знаешь и что слабое, голодное существо не сможет противостоять ничему, тем более защитить другое существо. Чтобы управлять стаей, волк-вожак должен убивать самых быстрых, самых здоровых оленей и оставлять их своим соплеменникам; чтобы властвовать над муравейником, муравьиная царица пожирает все, что ей приносят другие муравьи; власти без жертв не бывает. Мне для защиты вашей деревни нужны жизни, молодые жизни невинных детей, я их меняю на ваше спокойствие и свою силу». Охотник склонил голову в согласии — он все это знал. «Однако, — возразил он, — смерть ты отогнать не можешь, мы все равно стареем и дряхлеем, только медленнее, чем могли бы без твоей защиты. Если ты и дальше будешь забирать детей, наша деревня вымрет, а ты потеряешь силу. Давай договоримся: мы будем отдавать тебе детей, но не всех, а столько, чтобы тебе хватило для достаточных сил». И они договорились, что деревня будет отдавать ведьме ежемесячно по ребенку, девочке не старше пятнадцати лет и не знавшей мужских объятий. Ведьма была честна в договоре: она по-прежнему защищала людей, давала им здоровье, когда это понадобится, оберегала от непогоды и от чужих проклятий. Люди взамен присылали ей каждый месяц по девочке с дарами от деревни.

Я видел это, видел, как с каждой новой луной люди выбирали ребенка, наряжали его в алый, заметный, чепец, почетный чепец невинной жертвы договора, как они обхаживали дитя, вымаливая его прощение за верную смерть, и с полной луной отправляли к ведьме, на окраину деревни и окраину леса, с полной корзиной подарков ей. Я следил за ведьмой, я видел, как она встречала юных девочек, как ласково снимала чепец, усаживала у огня, поила колдовским зельем и укладывала в постель подле себя; я видел, как потухали глаза бедных детей, как души покидали их, и как ведьма просыпалась вновь молодой и могущественной. Иногда дети не погибали, а возвращались в деревню, слабыми, беспомощными, как слепые новорожденные зверята, иногда вернувшиеся выздоравливали и продолжали жить под защитой ведьмы, иногда — умирали или сходили с ума, боялись каждого ветерочка и прятались от падающих по осени листьев. Но не я один следил за ведьмой. Хитрый охотник тоже смотрел из лесных укрытий на ласки ведьмы запуганным детям, запоминал, что она делает и раздумывал, закусив губы. Однажды он вернулся из леса в деревню и собрал ее мужчин. Он объявил: «Я знаю, как помочь нашим детям вернуться живыми». Он заставил их поклясться собственными жизнями, что они не выдадут тайну и объяснил им, что они должны убедить своих дочерей не раздеваться и не ложиться подле ведьмы, когда придет их очередь стать жертвенной Красной Шапочкой. Так они и поступали много лет: в ночь после новолуния отец выбранной девочки рассказывал, что ей нужно делать, когда она придет к ведьме, дети выполняли приказы отцов и возвращались — истощенными, угасшими, но живыми. Ведьма оставалась стара, но сильна, и деревня по-прежнему процветала.

Однажды наступил такой год, когда в деревне не осталось девочек, годных, чтобы надеть Красную Шапочку — они были либо слишком малы, совсем беспомощные младенцы в пеленках, либо чересчур зрелые, ранние женщины, пробовавшие вкус разгоряченной мужской кожи. Мужчины деревни ломали головы над тем, кого послать к ведьме, ибо не сделать это значило для них остаться без защиты, без лекарств от всех болезней, без щита перед лицом стихий и чужих проклятий. Они всю ночь совещались, дымили трубками и перебирали имена местных детей, как товар. Перебирали, пока не вспомнили о девочке-безотцовщине, дочери местной дурочки, побывавшей в юности в ведьмином доме и ставшей такой же неприкаянной — ни людям, ни лесу, но только не от груза и высокомерия знаний, но от безумных страхов; четырнадцать лет назад она понесла от прохожего, ночевавшего в деревне и пропавшего неизвестно куда, и родила девочку, симпатичную и не глупую, но вечно грязную и оборванную побирушку, которую никто не хотел приютить, ибо казалось всем, что это недобрый знак — такая хорошенькая дочь от слабой непутевой матери. Девочку позвали, надели на ее голову Красную Шапочку и начали о ней заботиться, выполняя привычный долг перед ее душой. Дитя дичилось и боялось, оно привыкло больше к пинкам или безразличию, тем более ей, живущей ни среди людей, ни среди зверей, не было известно о ежемесячной жертве для ведьмы. Ей объяснили, что она должна отнести в ночь полной луны корзину для бабушки, живущей на окраине деревни и на окраине леса, и она стала дожидаться полной луны, как спасения от непривычного ей пугающего внимания. Однако, никто не рассказал девочке о том, что ей не следует снимать свою Красную Шапочку и ложиться подле ведьмы: кто-то считал, что это сделает другой, кто-то побаивался эту молодую дикарку и не хотел к ней лишний раз подходить, кто-то же предполагал ее смерть в объятиях ведьмы и думал, что это будет к лучшему. И все они боялись, и ведьму, и девочку; я чувствовал запах их страха, убивавший все их мысли.

И вот луна стала яркой и круглой, как горные озера посреди многовековых лесов, спускавшихся к деревне, и девочку отправили к ведьме с полной корзиной подарков. Я шел за ней, ступая лапами по мягкой палой листве, и хотел ее предупредить о грозящей беде, но когда я вышел на тропу, она испугалась и побежала к ведьминому домику еще быстрее. На громкий стук испуганного ребенка дверь открыла женщина ослепительной красоты. «Простите, я думала, здесь живет бабушка», — растерялась Красная Шапочка, увидев ее. «Так меня иногда называют, — рассмеялась ведьма, — ты не ошиблась. Заходи и ступай к очагу, я вижу ты дрожишь». Девочка была очарована гостеприимной улыбчивой хозяйкой, она почувствовала, что ее забота не такая, как у жителей деревни, не фальшивая и пропитанная страхом. Красная Шапочка не знала и не могла понять, что ее ждет в этом странном доме, но ей стало так тепло и уютно, что она доверилась красивой женщине, ее встретившей. Тем временем, ведьма открыла корзину и угостила девочку теплыми еще пирожками, испеченными деревенскими женщинами, и горячим ароматным напитком, дурманящим и усыпляющим, и дарящим ни с чем не сравнимое спокойствие. «Ты устала и дремлешь», — заметила хозяйка и указала Красной Шапочке широкую постель: «Ложись, отдохни, а я тоже прилягу и согрею тебя». Ведьма сняла с девочки чепец, совлекла всю ее одежду, новую, с иголочки — дань жертве от жителей деревни, нежно поглаживая ее по плечам, успокаивая, прикасаясь губами и языком к молодой сочной груди и худеньким бедрам. "Давно у меня не было таких покорных и таких аппетитных гостей", — приговаривала женщина. Она уложила ребенка на перины и, раздевшись, легла рядом сама. О, если бы меня не заворожило то, что я видел, если бы только я не поддался чарам ведьмы вместе с несчастной девочкой, если бы у меня хватило сил прервать этот притягивающий взгляд ритуал! Но я только наблюдал, как ведьма обнимает ослабевшее девичье тело, проводит по нему пальцами, как будто прощаясь, с некоторым сожалением в глазах, как впивается в полуоткрытые губы ребенка хищным, кусающим, поцелуем — и как седеют детские волосы, как покидает тело душа девочки и как наливается силой и новой порцией молодости ведьма. Когда я очнулся, ведьма уже спала рядом с полупрозрачным трупом Красной Шапочки. Не знаю, что проснулось во мне — волчий ли инстинкт борьбы за потомство, человеческое ли сожаление, но я ворвался в жилище ведьмы, ранее пугавшее меня, и разорвал ее тело клыками на большие куски, истекающие бьющими солеными струями горячей ведьминой крови.

Не знаю, когда люди из деревни почувствуют, что колдовская удача покинула их. Не знаю, что они сделают со мной, когда узнают, кто в этом виновен. Возможно, они придут к домику ведьмы на окраине деревни и на окраине леса с горящими факелами и спалят его — и меня заодно. Возможно, хитрый лесной охотник уже знает о гибели защитницы-ведьмы, но молчит или обманывает деревенских — на то его и зовут хитрым. Но если кто-то заглянет в жилище ведьмы, он не застанет ни следа ее — я съел ее плоть до кусочка, слизал всю кровь, так что она не вернется. В доме теперь живу я, такой же неприкаянный, не принадлежащий ни людям, ни лесу, оборотень, убивший ведьму.