Трамплин относительности (джен)

Вот я дома… Ещё один клочок счастья, сдавленный тяжёлым панцирем тоски. Я уже почти не чувствую любви к родному городу, питавшей мою душу долгие годы — скорее всего, это эффект обезболивания. Иначе я не смогла бы пережить этот самый большой крах в жизни, страшный ещё и тем, что его никто, кроме меня, крахом не считает. Мне стыдно взглянуть в глаза святой цели, которую я предала, убила своими руками, осознавая то, что делаю. Да, диссидентские силы в моей душе сделали своё чёрное дело. Да, я виновата сама, поплыв покорной щепкой по мутному потоку жизни. Самое страшное — это смирение, незаметно зреющее ещё во время борьбы и в конце концов приводящее к самозатормаживанию. Нет, я не хочу в ненавистную Москву, смерть как не хочу! Я приехала домой не навсегда, а на ограниченный срок. Я не чувствую острого отчаяния — лишь глухое и тяжелейшее понимание того, что так не должно быть. Не должно… Нет…

Впервые в жизни сны моей классической тематики — отъездно-московские кошмары — преследуя меня, добрались и до Саратова. Я давно уже заметила, что сны здесь мне снятся редко и они не такие, как в Москве, а более лёгкие, размазанные. А тут… Ладно ещё какая-то муть про отъезд пригрезилась, но ещё вдобавок откуда-то свалилась странная, неожиданно для сна яркая картина. Я видела свою сестрёнку, гладила её пушистые светлые волосы, с улыбкой смотрела на её лучащееся радостью лицо… Её звали Аней — ту, которая была убита мамой, не родившись…

«Ты слишком увлекаешься напрасными выдумками, — сказала я себе, проснувшись с ощущением щемящей ностальгии по тому, чего никогда не было. — Все твои беды происходят оттого, что ты всегда хочешь то, чего у тебя нет».

Мама всё время возмущается по поводу того, что я не люблю читать, и я устала говорить ей, что это неправда, хотя читаю я действительно медленно. Во-первых, я немного тормознутая (не всегда, конечно, а в некоторых случаях). Во-вторых, нередко бывает такое, что, зацепившись за какое-нибудь одно предложение или даже слово, мысли уносят меня в сторону и я не сразу возвращаюсь к чтению. Так что не было ничего удивительного в том, что, читая про то, как торговцы считали деньги, я вспомнила ЕГЭ по математике… Нет, не вспомнила, а увидела альтернативное развитие событий. Я абсолютно спокойно катаюсь на велосипеде по берегу Серебряно-Виноградного пруда — маленький перерыв в подготовке к экзамену, который будет послезавтра. В сердце пустота, и переносить её позволяет лишь то, что в голове, до предела забитой формулами, теоремами и задачами, об этой пустоте думать просто некогда. Вечером перед экзаменом я не иду к врачу с температурой и головной болью, а устраиваю «генеральную репетицию» ЕГЭ и ещё раз повторяю всё, сидя на скамейке на свежем воздухе. И вот я сижу в экзаменационной аудитории. КИМы ещё не раздали, и я смотрю, кто оказался рядом со мной: Таня, Настя, Никита. И Боря тоже здесь. На минуту я задерживаю на нём взгляд — он сидит на соседнем ряду сзади меня. Чёрт с ним! Я больше не замечаю его, да и не хотелось. Ничто меня не отвлекало. И вот я вижу в Интернете свой результат 88 баллов — неплохо! Может, подать апелляцию, чтобы дотянуть до 90?

А ну хватит! Мысли как будто заели, зажевались на этих ЕГЭ. Не самое интересное воспоминание, в конце-то концов! «Ах да, значит, хочешь чего-нибудь поинтереснее?» — вкрадчиво спросил внутренний голос. «Да, я хочу, чтобы всё было по-другому. Чтобы в моей жизни не было никакой Москвы» — «Что ж, получай!» — неожиданно ответила я себе, и в тот же миг перед глазами пронеслись, словно слайд-шоу, картины моей жизни начиная с пятого класса. Первосентябрьская линейка. Школьные коридоры и кабинеты. Вот мы с Лидой вместе идём в школу. Вот мы с Юлей начали придумывать историю про кошек. Двор, турники, деревья, сладкий возраст свободы. Воспоминания теснили друг друга. В памяти мелькнуло лучшее в жизни лето: яхты, пляж, прогулки во дворе, дача, первая поездка в лагерь… Шестой класс, 1 сентября. Я не в Москве — я осталась в своей саратовской школе. Этот год похож на прошлый, но есть ещё кое-что новое. Соревнования по ориентированию, шахматные турниры, дневник без единой итоговой четвёрки. Наши с Лидой приключения. Особенно захватило дух одно воспоминание. Красивый светловолосый мальчишка, мой герой, мой хулиган, больше не дразнит меня — а наоборот, защищает от всех нападок своих приятелей. Вместе с компанией пацанов-хулиганов лазаю по крышам, деревьям, бегаю, прыгаю, шастаю по микрорайону я — бойкая и бесстрашная девчонка с двумя лохматыми хвостиками на голове. Мы с моим любимым блондином, держась за руки, вдвоём гуляем по горам, и он, обнимая меня, говорит, что наш союз прочен, как эти горы…

Картины шестого класса были такими яркими и отчётливыми, словно на самом деле были воспоминанием, а не выдумкой. Мне стоило некоторого труда выдернуть себя из этих «воспоминаний». «Если хочешь думать, что всё было именно так — думай. Это сейчас уже не имеет большого значения. Просто тебя перетащили бы в Москву годом позже — это неизбежно», — вмешался внутренний голос. — «Но всё равно спасибо за ещё один год настоящей жизни».

От этих мыслей меня отвлёк телефонный звонок — Юля позвала гулять. По дороге в Ущелье я не думала ни о чём, находясь в каком-то взбудораженном состоянии. Мне не терпелось поделиться с Юлей впечатлениями от этих непроизвольно придуманных жизненных вариантов.

— В «Д» классе учиться было никак не в радость, — ответила Юля, выслушав мои «воспоминания». — Не хочу вспоминать это мрачное прошлое, — Юля поморщилась и, как обычно, резко перевела разговор на другую тему — на нынешнюю реальность. Я качала головой, слушая про шуточки Юлиного одноклассника Саши Ковалёва, этого уже совершеннолетнего верзилы, подзастрявшего в детстве и, несмотря на это, очаровавшего Юлю. Впрочем, он её очень быстро разочаровал своим не только дурацким, но ещё и поистине свинским поведением. «Ещё я из-за этой скотины расстраиваться стану! — весело говорила Юля. — Я давала ему понять, что у него есть шансы, но он ими не воспользовался — ну и пошёл бы он куда подальше! Нет никого, из-за кого стоит страдать, ради кого можно жертвовать своим душевным равновесием».

Может быть, Юля и права. Иногда я даже немного завидую ей: она счастлива, наслаждаясь своей свободой, она живёт в гармонии со своим одиночеством. Юлю не терзает, не сжигает мучительное неудовлетворённое желание — не то что меня. Почему, чёрт возьми, мои чувства всегда остаются без ответного отклика?! Я не эгоистка, не кокетка, играющая с мальчишескими сердцами, отношусь к любви очень серьёзно. Я умею любить (или влюбляться — точно не знаю, но факт остаётся фактом), готова отдать всё, не требуя ничего взамен — мне нужно лишь, чтобы меня не отвергали. Но судьба словно издевается надо мной всю жизнь, не давая мне маленькую крупицу (по сравнению со всем, что просят у судьбы), ту, которая нужна мне как никому. Тупая, пустая действительность абсолютно не соответствует бурной стихии моей души, и эта стихия давно уже мучает меня, не находя выхода. Посудите сами, разве это справедливо? Если моя душа не создана для взаимной любви, то какая тогда, спрашивается, создана? Кого любить, если не того, кто любит сам?

Я могу бесконечно долго беситься по этому поводу, досадовать, проклинать судьбу и собственную жизнь, тосковать, плакать, но мне всё это уже надоело до омерзения. Легче просто не думать об этом. Родной город лечит раны сердца. Здесь мне удаётся передохнуть от этих мыслей — червей, точащих и разъедающих меня изнутри. Хотя я сейчас чувствую, что по-прежнему люблю Борю, я совсем не страдаю. Юля предложила принять и считать верной гипотезу о том, что я нравилась Боре, но он, ещё ребёнок, как и большинство его ровесников, чего-то испугался и поэтому совершил ошибку. Мне очень хочется так думать, хоть я и противница глупого оптимистического самообмана. Но ведь Борино странное поведение можно трактовать неоднозначно, и никто не мешает предполагать, что взаимность у нас существует. Наверное, это всё-таки неправильно, но порой люди ищут поводы, чтобы не верить очевидной правде — а всё потому, что надежда — самое живучее из всего, что только есть на свете.

Последнее предложение я не стала говорить Юле вслух: она не любит, когда меня заносит в философию, а это случается частенько. А что мне ещё остаётся делать, если в этой унылой реальности всё самое интересное происходит в мыслях? Хотя так получается как раз из-за того, что я слишком много думаю о том, чего на самом деле нет, и в этом моя главная беда. Про таких как я говорят: не от мира сего. Всю жизнь мне хотелось перенестись из своей реальной жизни в какую-то другую, лучшую. В детстве я ждала чуда, а утратив веру в чудеса, продолжала жить выдумками, которые были гораздо интереснее серой и прозаичной реальности. Относительно повзрослев, я поняла, что нужно «приземлиться» и нельзя увлекаться мечтами — но всё равно мои мысли постоянно уносятся куда-то прочь от реального мира. Я знаю, что могла бы извлечь из этого пользу, могла бы написать неплохое произведение, если бы моё вдохновение было более постоянным, а не распылялось без толку по крупицам в различных направлениях. Я думаю, что могла бы сделать очень многое, если бы хотела по-настоящему. Если бы хотела, не сомневаясь… Во всём, что происходит в моей жизни не так как надо, я виню только себя. Конечное решение принимает только сам человек, а обстоятельства могут лишь толкать в ту или иную сторону до того момента, когда он свыкнется с определённой мыслью и по своей воле поддастся и шагнёт в эту самую сторону. Да, в определённый момент человек смиряется, и на этом держится миропорядок. И всё-таки это страшно — поддаться давлению и потерять себя, свою истинную суть и цель. Если бы ещё и не сомнения, разрушающие изнутри, словно ржавчина, механизм движения к цели.

«А если бы переезд в Саратов не был бы твоей главной целью?» — вкрадчиво спросил внутренний голос, и я вздрогнула от этой мысли. Я не могу представить свою жизнь без стремления в любимый родной город вот уже больше пяти лет. Точнее, не могла представить до этого момента. А сейчас…

Перед глазами ещё раз пронеслись появившиеся в моих сегодняшних мыслях эпизоды времени учёбы в шестом классе, и они повели за собой картины дальнейшей жизни. Яхт-клуб, лагерь «Романтик»… То лето мне представилось точь-в-точь таким, каким оно было на самом деле, если бы не одно существенное отличие: мы с Лидой по-прежнему дружим. И вот я, уже семиклассница, стою в своей комнате у окна, уперев невидящий взгляд в расписанный пёстрыми красками осени город. В этот момент я начисто забыла о реальности, утонув в воображаемой картине. Вот я нагибаюсь и смотрю с высоты десятого этажа на землю, мне кажется, что она так близко… И так просто — сесть на подоконник и скользнуть вниз… Тяжёлое, словно горы, рухнувшие на меня, липкое, непроглядное тёмное отчаяние переполняло мою душу, разорванную на части. Как они могли! Как родители могли развестись — ведь этим они убили меня, своего единственного и якобы любимого ребёнка! Они обманули меня, разрушили всё, сослав меня в этот убогий городишко! Семьи больше нет, жизни больше нет… Вчерашние друзья издеваются надо мной так жестоко — за что? Мой любимый хулиган предал меня — не знаю, что я вдруг сделала ему плохого, за что впала в немилость? Я ходила за ним, плакала, исступлённо молила его простить меня, если я в чём-то провинилась — но он не слушал меня, а травил вместе со всей своей компанией. Перед глазами прокрутились неприятные эпизоды, они были не очень яркими и промелькнули слишком поспешно, как будто на ускоренной перемотке — ведь я не люблю вспоминать плохое. Образы проносились всё быстрее и быстрее, голова закружилась, и вид из окна начал расплываться, пока не превратился в крутящуюся с бешеной скоростью пёструю карусель…

— Катя! Ты жива? — испуганно кричала Юля, тряся меня за плечи. Я лежала на земле около скамейки.

— Всё в порядке, — ответила я, встала и отряхнулась. Хорошо, что я вот так грохнулась в лесу, где никто, кроме Юли, этого не видел.

— Перегрелась немного, бывает!

Я усмехнулась, но встревоженная Юля, кажется, даже не заметила этой попытки свести обморок к шутке.

— Ты что-то увидела?

— Да. Одолели меня эти варианты, что за наваждение?

Я тряхнула головой, чтобы разогнать остатки тумана нереальности, и пересказала представившийся эпизод.

— И всё это было так отчётливо, что я помню это видение, словно реальность, как будто действительно пережила увиденное, — добавила я и оглянулась. — Пойдём?

— Я бы никогда не стала за кем-то бегать и просить прощения неизвестно за что, — покачала головой Юля, вставая со скамейки.

— А я бы именно так и поступила. Главное — вернуть его, вот я и пыталась, как могла, и мне было не до того, чтобы морочиться из-за какого-то унижения. Когда на кону стоит счастье, никакой гордости не может существовать.

— По-моему, никто не стоит таких страданий, а тем более придурок типа этого блондинчика. Такое никогда не повзрослеет и не поумнеет — это мусорное дно общества. И хорошо, что это вариант не произошёл на самом деле.

— Ну нет, лучше уж сияющая и блестящая белая полоса с последующей чёрной, чем сплошная серость, после которой и вспомнить нечего.

Юля со мной не согласна в этом плане: для меня жизнь без бурь и потрясений — невыносимая скука; для Юли же нет на свете ничего лучше тихого, спокойного, размеренного течения. И во многом другом наши взгляды расходятся, но нас объединяет то, что мы обе не такие как все.

— Ну, меня и без чёрно-белых контрастов моё прошлое устраивает. Всё, что было у меня в жизни, играет определённую роль, а если бы было как-нибудь по-другому, то я не была бы такой, какая я сейчас. Сейчас всё хорошо, а в будущем станет ещё лучше!

Я внимательно посмотрела на подругу, идущую рядом со мной. Вот по-настоящему счастливый человек, неисправимая оптимистка. «Жизнь прекрасна!» — таков её девиз, который был и моим два — три года назад. Я умею радоваться жизни и могла бы стать счастливой, если бы хотела. Но есть что-то детское, наивное, глупое в неукротимой жизнерадостности. Чистый оптимизм исключает объективность, необходимую для философии. Поэтому я сознательно сдерживаю свою излишнюю жизнерадостность — не умею сочетать её с серьёзностью.

— Может быть, — машинально ответила я, снова думая о варианте развития событий…

Мне вспомнилась наша с Борей интернет-переписка, которая началась с его статуса «В контакте»: «Никто меня не любит, да и я тоже…» Я не думала о том, что может выйти из этой переписки — просто под руку очень кстати подвернулось его окошко для анонимных сообщений…

«Никто тебя не любит? Ошибаешься.»

«Либо я слеп, либо кто-то не хочет себя выдавать…»

«А почему она должна себя выдавать? Впрочем, если тебе интересно, внимательнее посмотри вокруг и, может быть, кое-что поймёшь…»

«Хм… Интересно… К чему эта анонимность?»

«Если анонимность ни к чему, то что ты тогда предлагаешь?»

«Открыться. Не надо думать, что ответ очевиден — в жизни вообще нет очевидности… Хотя если тебе зачем-то нужна твоя анонимность…»

Это было безумием — затевать переписку в горячую пору экзаменов. И ещё безумней — моё предложение:

«Рискнёшь встретиться неизвестно с кем?»

«Я не против»

Мы договорились о времени и месте. Я пришла, но Бори не было! Вечером этого же дня выяснилось, что «Контакт» заглючил и не донёс до Бори мой ответ, когда он предложил время свидания.

Мы ещё раз пытались договориться о встрече на следующий день, но снова не получилось. Следующий за этим день был предэкзаменационным, и я сначала не допускала даже мысли о том, чтобы хоть на минуту подойти к компьютеру. Но чувство победило разум, и я несколько раз за утро заглядывала в «Контакт».

«Мы не можем скоординироваться. Выходи в онлайн сегодня в 11 — всё обговорим», — написал Боря.

Я, конечно, понимала, что он хочет вычислить меня, посмотрев список друзей он-лайн. Но в реальности у меня случилось помутнение рассудка, и я позволила ему рассекретить меня в Интернете, хотя и не собиралась этого делать.

Ну а сейчас поток воспоминаний плавно свернул в другую сторону, покинув русло реальных событий.

«Хочешь меня вычислить на сайте? Тебе это не удастся=))», — ответила я и, собрав на миг в кучу всю свою силу воли, выключила компьютер и засела за математику.

На экзамене мы с Борей сидели в одной аудитории — как я и предвидела, — а после ЕГЭ встретились в школе. При виде меня он, как обычно, скорчил рожу, а я невозмутимо прошла мимо, даже не взглянув в его сторону. Ни Боре, ни стороннему наблюдателю не удалось бы обнаружить по моему поведению ни малейшего намёка на то, что творилось в душе.

После экзамена наша переписка продолжилась, и на следующий день мы снова договорились о свидании. На этот раз я точно убедилась, что сайт не глючит. Боря по-прежнему не знал, кто я. И вот я иду по острову на Серебряно-Виноградном пруду. Сердце бешено колотится, и я еле-еле сдерживаю дрожь и с трудом заставляю себя идти дальше, не останавливаясь. И вот я вижу издалека Борю, и мне дико хочется спрятаться куда-нибудь, пока он меня не заметил и не узнал. Но я только вздрагиваю и замираю на месте, и в этот самый миг Боря смотрит на меня…

— Ты слышишь меня? — донёсся голос Юли, вернувший меня в реальность. В первую секунду я разозлилась.

— Чёрт тебя побери, выдернула на самом интересном месте! Ещё б минута… Извини, меня снова унесло в вариант. Такой захватывающий…

Я мечтательно закрыла глаза, но тут же широко распахнула их — а то ещё, чего доброго, навалится новая лавина альтернатив прошлому.

— Это было продолжение того же самого, про жизнь в Саратове?

— Нет, это уже совсем недавние события, наша с Борей переписка. Что было бы после того, как я отказалась выйти в 11 часов на сайт. Через день мы встретились в реальности, и он узнал, что таинственная интернетовская незнакомка — это я.

— И как отреагировал?

— Вот этого я уже не успела увидеть. Он только заметил меня — и тут я очнулась.

— Жалко, а то было бы интересно взглянуть, что там произошло дальше. Ты можешь посмотреть продолжение?

— Хотелось бы, но, думаю, вряд ли получится. Я не выбираю эти видения, не настраиваюсь на них специально — они появляются сами, непредсказуемо. Это как будто сон наяву: я не придумываю, не воображаю, а именно вижу. Не веришь? Или думаешь, что я сошла с ума?

— Почему же, верю. Это своего рода вдохновение, только ты видишь события не из какой-нибудь выдуманной истории, а из собственной жизни. Давай попридумываем какой-нибудь вариант, если хочешь.

В ту минуту я почувствовала себя очень счастливой, оттого что у меня есть такая чудесная подруга, которой я могу доверить всё, что у меня есть и чего нет; которая иногда понимает меня не хуже, чем я саму себя; которая всегда поддержит, что бы ни случилось.

— Тот, сегодняшний, в котором были 6 и 7 классы? Придумаем продолжение? — обрадовалась я, но тут же вспомнила, что Юля не любит вспоминать «Д» класс, в котором она проучилась почти всю свою школьную жизнь — за исключением двух первых классов и двух последних. — 8-й и 9-й пропустим и начнём с того момента, как ты попала в свой «Б». Вместе со мной.

В этом варианте Юля не была одинока в классе. Мы с ней вместе ходили в школу и из школы, сидели за одной партой — в общем, были неразлучны. Конечно, не всё было гладко. Я любила повеселиться и подурачиться и иногда шутила над Юлей вместе с Ковалёвым и другими одноклассниками-приколистами. Мне всё это казалось забавной ерундой, а Юле было неприятно. К её счастью, на её долю перепадало не так уж много шуточек, потому что рядом была я, перетягивавшая большую их часть на себя. Периодически я тщетно побуждала Юлю к каким-либо активным действиям, но она не разделяла моего авантюристского энтузиазма. Одно время, в конце 10 класса, мы с ней стали чуть меньше общаться, из-за того что я порывалась затесаться в отвязную, хулиганскую тусовку из «Г» класса. Интересно, конечно, но всё-таки это была всего лишь выдумка, попытка наших мыслей оторваться от реальности без всяких подручных средств, меркнущая в сравнении с живостью видений, которые были словно воспоминания…

На те два часа, в которые мы с Юлей гуляли и придумывали, видения оставили меня в покое. «Интересно, можно ли «отпугивать» эти навязчивые варианты таким способом — создавать их нарочно, по своему желанию?» — подумала я в конце нашей прогулки и хотела было задать этот вопрос Юле, но не стала. Я и так слишком много гружу её своими проблемами.

Стоило мне только остаться одной, как вновь явилось видение, не заставив себя ждать. Я поднимаюсь по наклонной дороге по холму к своему дому, а мысли мои в это время были далеко…

Пятница 8 мая — день, ставший важной поворотной точкой в моей судьбе. Утро в школе началось с того, что я столкнулась почти нос к носу со Славой. Нас с ним объединяло то, что оба мы писатели (правда, мои редкие обрывки творчества не шли ни в какое сравнение с произведениями Славы), и я использовала это как удобный и естественный повод, чтобы пообщаться с ним. Накануне мы переписывались «В контакте» и договорились о том, что я дам Славе почитать мои стихи. И сейчас я напомнила ему об этих стихах и сказала, что покажу их сегодня на перемене. «Ладно», — ответил Слава, и мне захотелось прыгать до потолка от переполнявшего меня ликования.

И вот после 3 урока я зашла, как обычно, в кабинет к параллельному «А» классу. «Ашки» уже привыкли к тому, что я появляюсь у них каждый день почти на каждой перемене, чтобы поболтать с Лерой. У меня не было настоящих друзей в своём классе — зато есть очень хорошая подруга из параллельного.

До того момента, как я вошла в класс, вся в бирюзовом и с бирюзовым листком из блочной тетради в руках, видение было реальным воспоминанием. На миг я вынырнула из прошлого обратно в сегодняшний день. Ту перемену я, наверное, не забуду никогда. Славин друг Боря, за что-то сильно невзлюбивший меня, как всегда при моём появлении, стал корчить жуткие рожи, шарахаться, как от нечистой силы, и прогонять меня со своего места, на которое я случайно села, потому что очень боялся, что чем-нибудь от меня заразится. Вопреки логике, я никогда не чувствовала по отношению к нему раздражения, злости, обиды — не чувствовала вообще ничего. И в этот раз, не обращая на Борю внимания, я протянула Славе листок со своими стихами. Несколько Славиных одноклассников, в том числе и Боря, свесили туда нос. Когда Слава читал, я стояла рядом с ним, и сердце моё бешено колотилось.

Дочитав, Слава сказал, что стихи, наверное, хорошие, похожие на творчество известных футуристов, но он сам футуризм не любит и не понимает. «Ты пишешь стихи?» — удивился Боря. «Пишу». «Тогда почитай моё», — и он достал тетрадь, на форзаце которой была написана маленькая поэма про демона. Осоловев от удивления, я прочитала её и мысленно восхитилась: именно такой и должна быть настоящая поэзия — не очень простой для понимания, в которую надо вчитываться и вдумываться. Высказывать свой восторг мне было уже некому: Боря куда-то ушёл. В тот день я не видела больше ни его, ни Славу.

Я была в каком-то смятении. Выходя из кабинета, я поколебалась и оставила свои стихи на парте Бори, не понимая, почему я это делаю. Остаток школьного дня я провела в каком-то немного странном, словно подвешенном, настроении; а придя домой, наконец осознала в полной мере всё, что творилось у меня в душе в тот день и в месяцы до него. Боря нравился мне. Меня словно током ударило от неожиданности: ещё несколько часов назад я мечтала только о Славе, а тут вдруг…Сегодняшний случай, когда Боря на минуту перестал демонстрировать мне неприязнь и доверил своё творчество, послужил яркой молнией, от которой слепец внезапно прозревает. Я поняла, что Боря нравился мне уже давно, может быть, даже с того момента, как мы с ним познакомились, но это чувство хранилось нераскрытым, в виде зародыша, в укромном уголке сердца и нейтрализовало все негативные эмоции, которые должны были возникать в ответ на Борино поведение. Чувство было сжато в тесной оболочке, которая не давала ему раскрыться и дать знать о себе разуму. Этой оболочкой была ненависть ко мне, которую демонстрировал Боря. А ещё симпатия к Славе — фиолетовый туман моей души — скрывала от взора разума всё остальное. Зародыш чувства, съёженный, ждал, словно спора растения, благоприятных условий для жизни. И сегодняшнее событие освободило из плена предрассудков это чувство, которое я назвала бирюзовым наваждением, и оно, невзирая на туман, раскручивалось и поднималось, и вот теперь дотянулось до сознания, и я всё поняла…

Я снова окунулась в видение. Вот я села на никем не занятое место рядом с Лерой, и через несколько минут Слава ненадолго отделился от компании парней, я дала ему свои стихи, и он, прочитав, ответил, что эти стихи — хороший пример футуризма, но он сам это направление не любит. Я хотела бы ещё поговорить со Славой, но он куда-то ушёл, и мои стихи взяли почитать его одноклассники Тимур и Игорь.

На следующих уроках и весь остаток дня, хлестали, словно волны, противоречивые чувства: с одной стороны, радость и ликование, с другой — неуверенность и смутная тоска. Я вновь и вновь вспоминала наш со Славой короткий разговор и пыталась сквозь мысленную лупу с сильным увеличением разглядеть признаки ответной заинтересованности, но лупа уже трескалась от перегрузки, так и не показав то, что я так хотела увидеть. «Как ты думаешь, есть ли у меня шансы?» — не в первый раз спрашиваю Леру и уже догадываюсь, что она мне ответит…

— Куда прёшь, корова! — закричала мне прямо в ухо старушка, которую я, видимо, нечаянно задела.

Смутившись, я извинилась и ускорила шаг, вслед мне некоторое время нёсся поток брани.

Интересно, что было бы в этом варианте дальше? Может быть, «бирюзовое наваждение» так никогда и не проявилось бы и я так и не раскрыла бы тайну своего сердца, запрятанную подальше от разума? Нет, скорее всего, моя симпатия к Славе всё равно была несерьёзной, надуманной и бесперспективной и неизбежно должна была уйти, уступить место новому чувству. И вряд ли оболочка, сдерживающая зародыш, смогла бы быть настолько прочной, чтобы продержаться долгое время. Ведь она уже давала пробои: как раз накануне этого великого дня во время шуточного прогноза медленных танцев на выпускном я сказала Лере, что перспектива танцевать с Борей меня не пугает, и что он даже мог бы нравиться мне. Тогда Лера восприняла это как шутку, я же говорила на полном серьёзе, но дальше в этом направлении мысли не пошли. Что ж, туман и оболочка зародыша делали своё дело…Но если бы не этот случай со стихами, то смог бы зародыш разростись в такую сильную любовь, которая появилась в реальности? А в ней дальше было так: после этого удивительного события Боря вёл себя точь-в-точь как раньше, словно из этого правила никогда не было никакого исключения. Тогда чувство снова съёжилось в зародыш, но всё не могло быть так же, как раньше, потому что я прозрела…И «наваждение» в итоге победило все препятствия, стоявшие у него на пути.

Ладно, сказала я себе, хватит путаться в этих «если» и «бы» — от этого и с ума сойти недолго. Я не верю в судьбу, но событие 8 мая было будто ниспослано мне свыше. До сих пор не могу понять, что тогда нашло на Борю.

Больше никаких вариантов за остаток вечера мне не представилось. Засыпая, я пыталась предположить, какое «если бы» может мне присниться.

Что ж, так бывает почти всегда: приснится что угодно, но только не то, чего ты ожидаешь. Варианты по-прежнему не появлялись ни ночью, ни утром. Не было их ни в этот день, ни в следующий, ни в следующий за ним. Дни проходили как обычно в каникулы: мы с Юлей гуляли с утра до позднего вечера, заходя в гости то к ней, то ко мне. В немногочисленные свободные часы я читала и записывала в личный дневник увиденные варианты. Меня немного расстраивало то, что Юля почти ничего больше не хотела придумывать вместе со мной уже второй год. Её больше интересовала реальная жизнь, а мне надоело разговаривать про школы и экзамены. Впрочем, после вариантов-видений придумывать что-то нарочно мне уже тоже не очень хотелось.

Прошло три дня с того вечера, в который появилось последнее видение. Я сидела на подоконнике распахнутого настежь окна своей комнаты и любовалась бесчисленными огнями, щедрой рукой рассыпанными в ночи. По всему телу разливалось легкое тёплое счастье, оттого что я здесь, в любимом городе, в любимом доме. Но как жаль, что не навсегда! От этой мысли минутное ощущение счастья развеялось, как хрупкая призрачная дымка. Реальность уныла…Ах, если б можно было вернуться назад, в прошлое, и залатать в нём дыры, пойти по другому пути! Или хотя бы снова почувствовать себя счастливой, хоть на несколько минут окунувшись в вариант, где всё по-другому! Почему вы покинули меня, видения?

Я вспомнила вариант, в котором я не уехала в Москву после пятого класса! Пусть в этой альтернативе не всё было идеально, но там была полноценная жизнь, а здесь — лишь неудовлетворённые желания и никакого, никакого толку! И я почувствовала себя без видений очень одинокой, выброшенной, словно рыба на берег, в чуждую мне серую, до боли прозаичную действительность. Зачем мне показали рай, когда я едва-едва научилась жить на земле! Теперь я снова потеряна…Я понимаю, что нельзя жить иллюзиями и выдумками, но ни за что не смогла бы отказаться от вариантов, представляющихся мне так ярко. Если бы они появились снова…

— Вот этого и следовало ожидать! — вдруг неизвестно откуда послышался голос, в котором звучали нотки торжественной удовлетворённости, словно кто-то был очень обрадован тем, что ему удалось доказать свою правоту.

Я вздрогнула, чуть не упав из окна от испуга.

— Да, я, зная тебя, ни секунды не сомневалась, что ты соскучишься по вариантам и захочешь и дальше путешествовать по параллельным мирам, как ни в чём не бывало продолжал голос.

«Господи, я сошла с ума!» — с ужасом подумала я, закрыла глаза и потрясла головой.

— Нет, ты не сошла с ума, и я не галлюцинация. Труднее всего доказать человеку, что мы существуем на самом деле.

Голос засмеялся обычным человеческим, пожалуй даже приятным, хохотом.

Что ж, решила я, оправившись от возникшего в первую минуту ужаса. Если это галлюцинация, то, значит, я просто разговариваю сама с собой, что я нередко делаю мысленно, так что мне не привыкать. А глюки у творческих людей бывают весьма интересными.

-Ну если хочешь считать меня глюкой — считай, я не обижусь. Я действительно расскажу тебе кое-что интересное. Да, я читаю твои мысли, — ответил голос на промелькнувший у меня в голове вопрос, -, да, все без исключения, в том числе и то, что ты называешь бредятиной. Но можно ли стесняться бредятины перед Сеятельницей Хаоса? Для меня, пришедшей из мира бесконечной неразберихи, не поддающейся никаким законам, в которой есть всё, что бывает и чего не бывает, — для меня не существует понятия «бред», — она засмеялась, и мне стало не по себе.

— Да, я знаю, что хаос был моей стихией всю жизнь. Из-за него меня постоянно раздирают противоречия, я сама себе порой кажусь живым клубком противоречий, из-за него я вечно мечусь и мне так трудно достичь постоянства в чём бы то ни было, я начинаю кучу дел и вскоре их бросаю. Я переменчивая, слишком переменчивая, мой удел — нескончаемые метания, и я ни на чём не могу остановиться по-нормальному. Именно Хаос делает меня не такой, как все — раньше я не понимала, почему я такая, и осознала это совсем недавно. Этот мир основан на Порядке, он — хрупкая беседка, балансирующая на тёмных водах в океане Хаоса. Хаос здесь чужд, его не понимают, боятся и избегают. Поэтому мне так трудно было жить всегда: надо мной издевались во всех коллективах, в которые я попадала — а разных коллективов я повидала много. Из-за этой твоей стихии я до самого последнего момента не могла определиться с выбором вуза и в результате ошиблась, из-за Хаоса мои чувства так быстро меняются — в результате тот факт, что за 11 класс мне нравились целых три парня, подпортил мою репутацию. Я не имею того, чего хочу, потому что даже желания мои недостаточно устойчивы, а я распыляю свои силы в разные стороны — и всё без толку. И я возненавидела Хаос — он мешает жить, в этом мире от него одни лишь неприятности. Что тебе надо от меня, Сеятельница Хаоса? — мысленно сказала я.

— Для начала я хотела бы рассказать тебе про параллельные миры, Кателла.

До этого никто и никогда не называл меня так, кроме меня самой. Это не просто самая красивая форма моего имени, которую я знаю — это имя, которое я дала своему идеалу, той себе, которой я мечтала стать. Умная, красивая, свободная от дурацкой стеснительности, уверенная в себе, общительная; весёлая, но в меру; активная, деятельная, неистощимая на полезные выдумки…Именно таких девушек любят парни. И я могу быть такой, я должна быть такой! Только тогда я буду достойна того, чтобы величать себя Кателлой. Но на самом деле, увы, я почти всю жизнь до сегодняшнего момента была забитой неудачницей. Далёкое детство не в счёт.

— Не называй меня Кателлой. Я ещё не заслужила этого имени.

— В общем-то не заслужила, — охотно подтвердила Сеятельница Хаоса, — но бывают моменты, когда ты и есть она.

— Да, я пыталась приблизиться к ней. И иногда получалось, но лишь эпизодически, это не было моим естественным состоянием. Вряд ли я смогу стать Кателлой, пока у меня в душе царит Хаос.

— От Хаоса тебе никуда не деться. Если ты твёрдо решишь бороться с ним и соберёшь для этого все свои силы, то тебе удастся подавить его и привить себе определённый порядок. Но равновесие будет неустойчивым, и любой маленький толчок стряхнёт все твои постройки на зыбкой почве стихии. Потому что ты неразрывно связана со мной всю свою жизнь, даже дольше — я ещё до твоего рождения проникла в твои мысли, в твою душу, стала частью тебя. Пока я с тобой, ты не умрёшь — а вспомни, сколько раз за твою недолгую жизнь тебе грозила серьёзная опасность, сколько раз ты хотела покончить с собой — но я удерживала тебя от этого.

— Тоже мне, ангел-хранитель нашёлся! Пожалуйста, оставь меня! Зачем я тебе?

— Не так уж часто встречаются люди, которые могут сродниться с Духами Хаоса. Такие, как ты, вносят капельку разнообразия в этот чахлый серый мирок.

— Ага, знаю, — невесело усмехнулась я. — Ходячая экзотика. Ископаемое. Вам, Духам Хаоса, или, может быть, кому-нибудь ещё — этого я не знаю — хочется повеселиться, над кем-то потешиться, вот вы и выбираете жертв, козлов отпущения.

— Вовсе не для этого. Жизнь имеет свойство время от времени издеваться над кем-то, и жертвой может стать кто угодно. Я знаю все твои мысли, и тебе нет смысла врать мне — признайся, что с Хаосом в душе жить нескучно, и ты была рада, что он у тебя есть.

— Да, я была рада, восхищалась Хаосом, и всё было бы хорошо, но, к сожалению, я оказалась в этом мире, для которого не создана, и с этим надо мириться, потому что деваться больше некуда. Или ты можешь перенести меня в мир Хаоса?

Последний вопрос я хотела задать ровным и непринуждённым тоном, но поневоле в нём прозвучали затаённая надежда и мольба.

— Нет, вот это пока что невозможно. Ты же сама говорила, что твоя связь с этой реальностью слишком сильная, чтобы насовсем оторваться от неё. Я хочу предложить тебе кое-что другое — путешествие по параллельным мирам. Это не сказочные, фантастические миры — в них действуют все те же закономерности, что и в твоём мире. Твой мир — один из бесконечного числа альтернативных, и все без исключения они равноправны и независимы. Соответственно, для жителей других миров твоя реальность является всего лишь ничтожной крупицей в бесконечном разнообразии альтернатив. Есть миры, которые расположены совсем рядом с нашим и почти совпадают с ним, если не считать какой-нибудь мелочи. Брошенная на землю бумажка. Форма одного из облаков на небе. Пролетающая муха. Упавшее с дерева яблоко. В такие вот ближайшие к нам миры люди иногда случайно проваливаются на секунды или минутку-другую и даже не подозревают об этом. Или заметят, что что-то чуть-чуть не так, пожмут плечами: померещилось, видать. И чем дальше миры друг от друга, тем меньше их сходство. Где-то ты никогда не жила в Москве. Где-то даже не родилась. Есть миры, в которых большинство городов разрушено ядерным оружием Третьей Мировой войны; такие, в которых наша цивилизация сейчас находится приблизительно на уровне Средневековья; такие, где Землю вместо людей населяют какие-то другие биологические виды; такие, где наша планета стёрта с лица Вселенной кометой, пролетевшей века назад…Чем дальше от нас мир, тем труднее в него попасть. Бывали случаи, когда люди случайно попадали в мир, значительно отличающийся от их собственного, но такое происходит крайне редко — может быть, чуть чаще, чем раз в тысячелетие. Но с помощью Духов Хаоса, как видишь, можно путешествовать гораздо чаще. Я показала тебе события некоторых параллельных миров. Это всё произошло где-то на самом деле, поэтому твои видения были так реалистичны. Образно говоря, я прорубала тебе окно между мирами, и твоё сознание на некоторый промежуток времени сливалось с сознанием той тебя, которая живёт в альтернативе.

Я молчала, завороженная услышанным.

— Но, конечно, всё не так легко и безобидно. Люди не приспособлены для того, чтобы перемещаться из мира в мир, — продолжала Сеятельница Хаоса, — и каждый вариант, который ты видишь, безвозвратно отнимает у тебя и душевные, и физические силы. Ты как бы размываешься, расходуя себя на одновременное нахождение и там, и тут. Если ты будешь путешествовать, как и несколько дней назад, то долго не протянешь.

— И скоро умру? — спросила я без малейшего страха.

— Да, в этом мире ты умрёшь, когда твои жизненные силы растают до конца, словно свечка. Странствия по параллельным мирам — страшный наркотик. Предлагаю тебе отказаться от него сейчас, пока ещё не поздно остановиться, чтобы сохранить себя для дальнейшей жизни здесь.

— Зачем же ты сама меня на это подсадила? Чтобы теперь отговаривать? Вряд ли ты не знаешь, что я слишком слаба, чтобы устоять перед таким искушением.

— Я показала тебе параллельные миры, чтобы ты могла сделать выбор. Чуть не забыла: без того, что ты сейчас ощутишь, твоё представление о мирах будет неполным.

…Я смотрю из окна на город, залитый неестественно белым солнечным светом. Что-то не так, но я не понимаю, что именно, и от этого становится жутко. Ужас сгущается с каждой секундой, хотя я по-прежнему не вижу ничего, что было не так как надо. Тут я отчётливо ощущаю, что всё дело в свете: он становится больным и уже не может удерживать город от накатывающейся на него тяжёлой коричневой лавины. Она заполняет всё вокруг, унося ужас и всё остальное, что было у меня в душе. Остроугольные крыши тянутся к небу своими концами, тонкими, как комариные носы, и с них свисают какие-то непонятные гроздья. Ключ, только бы найти один-единственный ключ! Я снова вижу связку ключей, но все они, как всегда, не от той двери…

Вернувшись в свой мир, я не сразу оправилась от ужаса. Раньше я не боялась сумасшествия, думала, что это будет не что иное, как полный уход в свой достаточно богатый внутренний мир, бесконечное творчество; ведь гении — это и есть своего рода безумцы. Но теперь мне стало как никогда страшно от мысли, что сойти с ума можно по-разному и вместо творчества можно получить тяжёлый, липкий, бессмысленный бред.

Не успела я прийти в себя, как очутилась в другом варианте. Я стою в той же комнате, тут же стоит бабушка, отвернувшись от меня и не говоря ни слова. Её холодное молчание — это самое страшное, мне было бы намного легче, если бы она ругала меня самыми грубыми словами — но она молчит, и мне становится ещё ужаснее от понимания того, что я наделала, и запоздалого раскаяния. Отчаяние накрывает меня и сходится в чёрный купол, не пропускающий ни малейшего лучика надежды. «Ты мне больше не внучка. Уходи прочь из моего дома», — наконец произносит бабушка ледяным тоном, тихо и медленно…

— Надеюсь, ты понимаешь, что это лишь капелька в океане возможных кошмаров? — спросила Сеятельница Хаоса, после того как я более-менее успокоилась и отряхнулась от обрывков ужаса последних двух вариантов.

— Да, конечно, я и не думала никогда, что мой мир — самый худший.

— Так что не ругай его слишком сильно — он вполне пригоден для жизни, пусть и немного скучноват для тебя. Я предлагаю тебе несколько возможностей. Первая из них, на мой взгляд, самая бестолковая. Как ты и просила, я навсегда покину тебя, и в твоей жизни больше не будет метаний, неопределённостей, нелепостей, споров с самой собой. Ты избавишься от противоречий, но заплатишь за это дорогую цену: утратишь возвышенную сторону своей натуры. Ты больше не будешь философствовать. «Справедливость», «Общее благо», «Самопожертвование», «Благородство», «Борьба за идею» — всё это станет для тебя абстрактными понятиями, почти что пустыми звуками. Ни о каком вегетарианстве и речи быть не может. Возможно, ты будешь что-то придумывать и писать, но без глубокого смысла, а лишь для поверхностного, развлекательного интереса. В общем, ты станешь совсем обычной, приземлённой, абсолютно нормальной для всех. Тебе, конечно, жить станет гораздо легче, но подумай, нужна ли тебе такая лёгкость?

Стать такой как все и жить легко, избавиться от своей инаковости, всю жизнь мешавшей мне по нормальному влиться в какой бы то ни было коллектив, порой казалось мне очень заманчивой перспективой. Но нет, я не хочу потерять лучшую часть себя, редкую, ценную, стать абсолютно приземлённой. Я представила себе, как, случайно заглянув, к примеру, в «Опыты» Монтеня, через минуту закрываю книгу с мыслями: «Муть какая-то!» — и продолжаю с огромным интересом рассматривать шмотки в гламурном журнале; как посмеиваюсь над Юлей, которая кажется мне чудной…Нет, я не стану такой!

— И правильно сделаешь, что не станешь. Теперь вторая возможность: всё будет по-прежнему, ты останешься такой же, с Хаосом в душе. Я излечу тебя от вариантной зависимости самым простым способом: сотру память. Всё будет так же точно, как если бы не было наших путешествий по мирам и я ни разу не разговаривала бы с тобой. Да, просто и тупо. Я ни минуты не сомневалась, что такое развитие событий тебе не понравится, и то, что я предлагаю его — чистая формальность. Я хорошо знаю, как сильно тебе хочется перемен и разнообразия.

Забыть варианты и жить дальше…Может быть, это самое разумное, но я не смогу заставить себя выбрать этот путь. Слишком много в моей жизни было упущенных возможностей и сожалений, слишком глубоко погрязла я в унынии и пессимизме. Я не могу оправиться после огромного краха — провала главной, первостепенной цели, к которой я шла долгие годы. И по-прежнему жить с Хаосом и вновь сталкиваться с теми же проблемами, что и раньше…

— Эта возможность тоже не годится, — ответила я. — А третье — это другие миры?

— Да. Тут возможны разные пути. Вот один из них: до поры до времени ты будешь переживать эпизоды из разных альтернатив, как и раньше. Или можно насовсем перенестись в одну из них…

Наверное, здесь есть какой-то подвох, догадалась я. Иначе бы Сеятельница Хаоса не предлагала бы всё остальное.

— Да, ты права: эти райские плоды немного отравлены, так что подумай хорошенько перед тем, как брать их. Первый путь — непрерывный сон. Твой разум сольётся с разумом тебя, живущей в другом мире — выбирай любой, какой пожелаешь; в бесконечности вариантов обязательно найдётся идеальный для тебя. Ты как бы проживёшь жизнь в выбранном мире, ни на миг не выпадая из него сюда, это будет такое же видение, какие я тебе показывала, но только длинное и целое. Но это будет лишь видение, круглосуточный сон, а физически ты останешься в этом мире. Ты будешь тихой больной, всё время погружённой в себя, напрочь утратившей какую бы то ни было связь с реальностью. Конечно, живя в своём видении, ты не будешь помнить и понимать, что на самом деле это не твоя реальность. Твоё мысленное присутствие никак не повлияет на события в выбранном мире.

— Нет, я отказываюсь от этой возможности, — ответила я, подумав несколько минут, — но не потому, что боюсь оказаться в психушке. Я бы с радостью согласилась на такое, если бы личное счастье было моей единственной целью. Но я по-прежнему мечтаю хоть немного преобразить наш несовершенный мир, хотя пока что не представляю совсем точно, как это буду делать, и поэтому мне необходимо сохранить дееспособность.

— Как хочешь. Есть ещё один способ перейти в параллельный мир, но не одним только разумом, а целиком. Думаю, из названия всё станет ясно. Это Рулетка.

— Переход в случайно выпавший мир?

— Именно так. В Рулетке крутятся все миры, в которых твои родители поженились. Таких миров бесконечно много, так что вероятность того, что тебе выпадет твой собственный мир или какой-нибудь очень близкий к нему, незначительно отличается от нуля. Ничто на свете, даже Духи Хаоса, не сможет предугадать, где ты окажешься. Ты можешь попасть как в ту реальность, где сбылись все твои мечты, так и в такой кошмар, который тебе лучше никогда даже не пытаться вообразить. Если ты выберешь Рулетку, то назад дороги уже не будет. Очутившись в мире, в который тебя занесёт, ты станешь той собой, которая живёт там, обретёшь её настоящее и прошлое. Ты не будешь помнить ни Рулетку, ни то, что когда-то жила здесь. Твой теперешний мир станет для тебя одним из параллельных и ничем больше. И та ты, которая останется здесь жить дальше, будет уже не тобой. Она утратит память обо всём, что связано с мирами, и останется такой же, какой была ты до Рулетки. И ещё: не во всех мирах, которые есть в Рулетке, ты родилась, не во всех дожила до сегодняшнего момента…

— Подожди, ты же говорила, что не даёшь мне умереть? — перебила я.

— Есть некоторые миры, в которых я по каким-то причинам не сопутствую тебе, хотя их (я имею в виду миры, но и про причины тоже так можно сказать) не так уж много по сравнению с общим количеством. Так вот, ты не сможешь стать никем другим — только дочерью своих родителей. И если таковой не будет в твоём новом мире, то ты просто исчезнешь, уйдёшь вникуда. Несмотря на нашу с тобой любовь к риску, по-моему, тебе стоит соглашаться на Рулетку только лишь в том случае, когда ты твёрдо уверена, что в твоей реальности нет ничего, что тебе жалко было бы потерять.

Некоторое время я молчала, прокручивая в голове вновь и вновь всё, что услышала от Сеятельницы Хаоса.

— Ты точно отказываешься от первых двух возможностей уберечься от разрушительного воздействия путешествий и обрести относительный покой в своём родном мире?

— Да, — твёрдо ответила я.

— Ты решила сохранить связь с параллельными мирами — что ж, это выбор, достойный Хаоса. Чтобы эта связь не оборвалась, ты должна будешь регулярно, почти каждый день, куда-нибудь переноситься, а на это расходуются невозобновимые жизненные силы — предупреждаю ещё раз. Это я ещё не беру в счёт психическую зависимость от впечатлений из альтернативных реальностей. Подумай о том, что ты будешь делать, если, путешествуя, доживёшь до сентября, когда надо будет ехать в Москву? Ты можешь поддерживать связь с параллельными мирами лишь пока ты здесь, в своём родном городе. Тебе всё равно придётся выбирать между всеми оставшимися возможностями, но, что бы тогда ни выбрала, ты навсегда останешься во всех смыслах чахлой, как выжатый лимон. Так что чем быстрее ты сделаешь выбор, тем лучше. Может быть, ты уже захотела отказаться от этой губительной связи?

— Пока что нет. Дай мне время подумать, а пока я думаю, переноси меня в альтернативы ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы мост между мирами не рухнул. И ещё: можно путешествовать только во сне? А то я не хочу где-нибудь на ровном месте грохнуться в обморок или куда-нибудь врезаться.

— Я постараюсь регулировать время видений, но не обещаю, что всегда будет удаваться. Думай, решать только тебе. Посоветоваться ни с кем по этому поводу ты не сможешь, и не только потому что другие не поверят и не поймут, но и потому что ты просто не сможешь никому пересказать ничего из нашего разговора. Ты сможешь перейти в другой мир или же отказаться от всех альтернатив реальности в любой момент, как только решишься.

За следующую неделю я побывала в шести разных мирах, и пять из этих путешествий произошли, как я и просила, во сне, и лишь одно — днём, но, к счастью, в этот момент я была одна в комнате на даче, куда мы с бабушкой приехали на несколько дней. Раньше я не любила дачу за её скуку, но сейчас отсутствие практически всяких внешних отвлекающих обстоятельств и впечатлений было как нельзя кстати. По сравнению с увиденными вариантами, вся моя реальная жизнь стала казаться ещё более блёклой и тусклой. Путешествий было слишком мало, и они лишь дразнили меня, всё сильнее и сильнее, разжигая мучительную жажду впечатлений. Каждый день я с нетерпением ждала ночи.

«Остановись, пока ещё не поздно, собери всю свою волю хотя бы на полминуты и скажи Сеятельнице Хаоса, что выходишь из этой игры. Ведь ты знаешь, что стоишь на гибельном пути. Подумай о будущем!» — взывал голос разума. «Я уже перестала думать о будущем и не хочу о нём думать вообще. Как я устала постоянно откладывать жизнь на потом! Будущее — это горизонт, который мы никогда не догоним, его нет сейчас, и я не верю в него. Пожалуй, стоит пожертвовать одной серой жизнью ради множества ярких», — отвечала я себе и снова перебирала все возможные пути. Мысль о том, чтобы по собственной воле деградировать, выродиться в примитивное существо, которым я стану без своей возвышенной составляющей, была противна мне до такой степени, что я не допускала её даже близко. Моя настоящая реальность после краха была отравлена невыносимой горечью сожаления, разочарования, презрения к себе за слабость, за то, что оказалась предательницей. Дорог, ведущих вглубь имеющегося мира прочь от альтернативных, для меня не было. Путь сумасшествия и непрерывного сна также отметался, потому что я ни за что на свете не позволю себе стать настолько эгоистичной, чтобы ради собственного счастья навсегда отказаться от возможности сделать добро кому-то ещё. Тут меня впервые осенила мысль, что пожертвовать жизнью лишь ради собственного интереса, отдав всю себя путешествиям по мирам, — отнюдь не благородный поступок, а тот же самый чистейшей воды эгоизм. Значит, остаётся только две возможности: дальнейшая жизнь в моём мире с Хаосом в душе или Рулетка. И выбор нужно сделать как можно быстрее…

Из всех родных наиболее сильное влияние на меня всегда оказывала бабушка. За те полтора года, которые я провела в Саратове, где она взяла моё воспитание в свои мягкие, но в то же время железные руки, я совершила больший скачок во взрослении, чем за два предыдущих и два последующих московских года вместе взятых. Папа баловал меня и позволял делать всё что вздумается, а мама, наоборот, чересчур активно лезла во все аспекты моей жизни и везде норовила насадить свою волю и распорядиться всем за меня. Я, естественно, сопротивлялась, и наши с мамой отношения напоминали затяжную войну, которая особенно ожесточилась в последний год, когда главной проблемой для нас стал выбор вуза. Я уже давно твёрдо решила, что уеду после школы в Саратов, и до конца 11 класса у меня не было и тени сомнения в этом. Специальность выбрать было труднее, я точно знала лишь то, что я гуманитарий. Мамины предпочтения были полной противоположностью моих — она каждый день вдалбливала мне в голову, что я должна идти в московский технический вуз. Мама сама всю жизнь терпеть не могла математику, но почему-то не хотела понимать, что я от неё тоже не в восторге, хотя и учусь лучше всех в классе в профильной физико-математической школе. Определиться внутри выбранного мною направления мешал мой Хаос — слишком много было интересных вариантов, и у меня разбегались глаза, — а также мамин саботаж. Ещё беда была в том, что мне не давалась история, без которой на многие привлекательные специальности путь был заказан. И вот однажды, уже ближе к концу учебного года, к моей школе подъехала судьба в образе фургона, в котором находилась мини-лаборатория нанотехнологий. Из любопытства я сунула туда нос, и после экскурсии в фургоне мне неожиданно захотелось заняться исследованиями в этой сфере. Но для поступления на нанотехнологическую специальность нужна была физика, которую я сдавать ни в коем случае не собиралась. Я рассказала об этом внезапно вспыхнувшем интересе Лере, и мы с ней посмеялись: это же надо так метаться! Лере, конечно, этого не понять: она ещё в восьмом классе твёрдо знала, что хочет поступать только на химфак МГУ, и с тех пор ни разу не засомневалась в своём выборе. Мне бы так!

Потом, когда я согласилась-таки сдавать физику, нанотехнологии оказались очень кстати — это была единственная из технических специальностей, которая не вызывала у меня отвращения и даже немного интересовала. И я поступила на факультет нанотехнологий в Московский физико-технический институт… Конечно, я подавала документы не только туда, но и в другие саратовские и московские вузы, но в тот момент уже понимала, что сдалась. И дело было не только в давлении мамы и бабушки, но и в собственных сомнениях, вылезших на свет в самый решающий момент…

Раньше бабушка была моей союзницей, любила Саратов и ненавидела Москву, как и я. Но потом, к последнему году, она превратилась в мою ярейшую противницу и встала на сторону мамы в нашей войне. Я не могла поверить в это, но бабушка пошла на поводу у своих дочерей: моей мамы и тёти, несколько лет назад тоже переехавшей в Москву.

Не знаю, каким образом бабушка так сильно на меня воздействует, но разговоры с ней способны высосать всю душу и поднять с её глубокого дна тёмный мутный осадок. Вот сейчас наша с ней спокойная беседа перед сном закончилась бесполезным спором, где никто никого, как обычно, не переубедил. Теперь бабушка молча лежала на раскладушке с закрытыми глазами — но я догадывалась, что она, скорее всего, не спит — а я, уткнувшись в подушку, тихо плакала. Уже притупившиеся чувства, потревоженные вновь, безраздельно завладели мной. Раньше я не совсем представляла себе, что такое презрение, но сейчас я презираю себя, презираю всей душой, до такой степени, что сама себе просто омерзительна. Я тебя ненавижу, предательница! Ты предала себя, то, что было для тебя святым, смысл своей жизни. Провалила свою главную задачу, единственную цель, к которой шла столько лет. Смалодушничала, не сдалась, но допустила проигрыш, а это по сути одно и то же. Провалила! Не оправдала надежд, которые столько лет возлагались на тебя! Я понимаю, что, может быть, заблуждалась, знаю, что Москва, как мифическая сладкоголосая Сирена, заманит меня своей суетой и заставит забыть об истинных ценностях, что я смогу радоваться жизни, но не хочу, потому что веселье на месте умершей святой цели кажется мне кощунственным. Нет, я не смогу выдержать груз рухнувших планов и надежд, и мне тошно жить, презирая и ненавидя саму себя.

Я тихонько встала, спустилась на первый этаж дачи и выскользнула во двор.

— Сеятельница Хаоса, я выбираю Рулетку, — с холодной равнодушной решимостью произнесла я, глядя на звёзды-насмешницы.

— Ты уверена? — мгновенно отозвалась Сеятельница Хаоса. — Подумай ещё раз как следует, ведь в тот самый миг, когда ты очутишься в рулеточном измерении, ты навсегда потеряешь всё, что у тебя здесь было, есть и будет, и передумать будет уже нельзя. Неужели тебе ничего из этого не жаль?

Я вспомнила своих лучших подруг, Юлю и Леру. Пожалуй, больше всего мне жалко дружбу, а ещё стремления и идеи, которые я ещё не осуществила, но могла бы. Но пусть всё это остаётся той мне, которая продолжит мою жизнь здесь…

— Может быть, и жаль, но мне слишком тошно жить дальше в этом мире. Я не злопамятная и не мстительная, но не могу простить себе предательство. Мне противно смириться и жить по правилам победившего врага. И как можно жить, испытывая к самой себе только самые ужасные чувства?

— Что ж, гордая бунтарка, не буду с тобой спорить. Только вспомни ещё одно: твой мир — далеко не самый худший из всех возможных. Я знаю, у вас есть манера надеяться на авось, но не слишком ли многим ты рискуешь? Ведь невезение может оказаться страшным, очень страшным.

— Если я попаду в кошмар, то туда мне и дорога. Я заслужила самое суровое наказание, — в моём голосе звучала неслыханная жестокость. Откуда во мне столько её взялось?

— Ты хочешь уйти не от мира, а от самой себя. Есть миры, в которых ты родилась с какими-то другими качествами или приобрела их в течение жизни, но не стоит особенно этим обольщаться, потому что твоя хаотическая сущность, вероятнее всего, останется с тобой, и она заключается в том, что ты всегда хочешь того, чего у тебя нет, чем бы ты ни обладала. Оказавшись в идеальных по твоим нынешним меркам условиях, ты будешь мечтать о чём-то вроде твоей нынешней жизни. Если судить объективно, в твоей реальности ничего ужасного не произошло, а если ты чем-то и недовольна, то во всём винишь себя. Так получается, что всё дело только в тебе?

— По-моему, это не очень-то типичные для Хаоса рассуждения, — усмехнулась я.

— Когда Хаос становится типичным, то он перестаёт быть Хаосом. Хаос — это не отсутсвие порядка, а многообразие различных его форм. Подумай в последний раз. Ты точно хочешь выбрать Рулетку?

На несколько секунд я заколебалась, но прежние мотивы этого выбора вернули мне решимость.

— Да.

Никогда я не могла себе представить ничего страшнее белого тумана, окружающего меня сейчас. Это не просто белый цвет, не просто ослепительно-белоснежный, а до беспредельности наполненный белизной. Этот нереальный цвет, не имеющий ни в одном из миров права на существование, заключает в себе Бесконечность, для которой все вместе взятые вещи и явления нашего мира не больше, чем одна капелька воды для Мирового океана. Мне жутко, потому что от Бесконечности некуда деться и она могла бы в следующий миг поглотить меня. Могла бы, если бы здесь мог быть следующий миг…Но времени здесь нет, оно повисло и растворилось во всеобъемлющей белизне. А от меня, кажется, не остаётся уже ничего, кроме ощущения ужаса и невообразимой неловкости, оттого что здесь мне нет места… Я не могу это выдержать…

Оцепенение потихоньку уходит: я оживаю вместе со временем. Оно движется не по прямой, как в обычном мире, а словно зигзагами — но оно есть, оно идёт! Туман передо мной немного отступает, и откуда-то выплывает белый шар размером с небольшой арбуз. Я смотрю на него не отрываясь, от него веет чем-то родным и до боли знакомым…Его белый цвет почти что реален — не то что туман Бесконечности.

Откуда-то издалека доносится голос Сеятельницы Хаоса. Я с трудом различаю слова, и порой мне кажется, что я вообще ничего не слышу, но ясно осознаю смысл.

— Здесь нельзя находиться долго…Сейчас ты дотронешься до шара, и Рулетка закрутится. Мир, который выпадет в то мгновение, как ты оторвёшь руку от шара, будет твоим. Если ты не отпустишь шар сама, то Рулетка всё равно выбросит тебя куда-нибудь, но ощущения будут неприятные, так что советую всё сделать самой…

Я медленно протягиваю руку к шару. Он очень быстро крутится во всех направлениях и в то же время кажется абсолютно неподвижным. На меня вдруг накатывает неописуемый страх перед этим шаром, но, оборачиваясь назад, к Бесконечности, крадущейся за мной, словно коварный хищник, готовый броситься в любую секунду, я отряхиваюсь от этого страха и кладу ладонь на шероховатую тёплую поверхность…

Белый туман вокруг словно закипает, и мою душу насквозь пронзает сильнейшее чувство…Я не знаю, как его можно назвать — скорее всего, это смесь всевозможных чувств, обострённых до предела. Это чувство проникает во все самые укромные уголки души, всю жизнь спавшие, переполняет её, активизируя все её скрытые резервы; и я целиком, без малейшего остатка, растворяюсь в нём. Нет больше ничего, кроме этого чувства, от которого душа то леденеет, то горит, и рвётся в Бесконечность…Удивительно, как такое мощнейшее чувство может поместиться в человеческой душе? Хотя нет, ничего удивительного, ведь душа –бездонный кладезь, который многие из нас используют лишь поверхностно, не подозревая о его глубине.

С непривычки такое сильное потрясение доставляет мне дискомфорт, и я стараюсь высвободиться из-под этого душевного натиска. Чувство становится слабее, практически сходит на нет. «Надо оторвать руку от шара… Но ведь за то время, которое уйдёт на это, пронесётся много миров, и тогда какой из них будет выбран?» — мгновенно мелькает мысль и тут же улетает в Бесконечность…Кажется, я не успеваю даже ничего сделать, а только собираюсь отнять руку — и вот шар уже уносится куда-то прочь. На меня наваливается лавина образов, которых так много, что я не могу разобрать ни один из них в этой сумятице, и я тону в ней…

***

За окном простиралась примелькавшаяся панорама надоевшего мне города, на которую даже смотреть не хотелось. Всё одно и то же, сколько ж можно! Этот городишко — унылая, серая, тесная клетка, и здесь нет настоящей жизни. Особенно ярко увидела я убогость Саратова, побывав в Москве. Это город ярких, незабываемых впечатлений, неограниченных возможностей, прогресса…Жизнь там бьёт ключом! И даже люди в Москве другие: в их взглядах, походке, жестах, манере говорить чувствуется свобода духа, которая саратовцам и не снилась. Я знаю точно, что поступать в институт буду только в Москве. Поскорее бы прошёл ещё один год! Следующим летом мне исполнится 18 лет, я буду уже взрослой и свободной, закончу школу, и уж тогда меня здесь никто и ничто не удержит! Я бы уехала в Москву уже сейчас, но бабушка запрещает: говорит, что ни в коем случае нельзя кардинально менять обстановку и образ жизни в последний год учёбы в школе, потому что в 11 классе всё время и силы надо отдавать подготовке к поступлению, а не адаптации к новым условиям. Я бы поспорила с бабушкой по этому поводу, но не уверена сама, что соглашусь жить там с отчимом.

Всю свою жизнь я провела в родном Саратове. С самого раннего детства меня воспитывала в основном бабушка, а родители много работали и не смогли бы без помощи справляться со мной. Я была непоседливым и непослушным ребёнком и доставляла родным много хлопот.

Когда мне исполнилось 7 лет, произошло самое ужасное событие в моей жизни: родители развелись. Их ссоры, которые я видела, были лишь верхушкой айсберга, об истинных масштабах которого я узнала только годы спустя, а тогда не могла и подозревать. Для меня развод был молнией среди ясного неба, резко расчертившей безоблачное детство на два периода: до развода и после него. Мне казалось тогда, что мир рушится у меня на глазах, что вместе с семьёй разорвалась на две части моя душа и жизнь не может продолжаться дальше. Я плакала дни и ночи напролёт и не находила себе места. Я решила, что раз родители разрушили семью, то не буду жить ни с кем из них, и придерживаюсь этого принципа до сих пор. Бабушка и дедушка по маминой линии забрали меня к себе. Бабушка, взявшая на себя всё моё воспитание целиком, старалась помочь мне справиться со стрессом и гармонично развиваться. Как раз этой осенью меня собирались отправить в первый класс, но теперь мне было совсем не до учёбы. Бабушка водила меня к психологам, а через некоторое время, когда я немного успокоилась, она записала меня в разные кружки и секции: рукоделия, шахмат, танцев. На следующий год, в 8 лет, я пошла в школу. В классе я стала изгоем: несчастная, забитая девочка, чувствующая себя ущербной и обиженная на жизнь.

Папа женился на другой женщине. Только через год после развода он решился меня с ней познакомить, но я не желала её знать. Я помню тот солнечный летний день, когда папа поехал со мной гулять в Городской парк. Боль уже утихла, и мне было очень хорошо и радостно до того момента, пока мы не зашли в кафе. Там нас ждала за столиком папина жена Лариса, красивая молодая женщина с ярко накрашенными губами и огненно-рыжими волосами. Она улыбнулась и стала что-то ласково говорить мне, но я ничего не желала слушать и бросилась прочь из этого кафе. Папа что-то кричал мне вслед, а я бежала, не оборачиваясь, по аллее парка, почти ничего не видя за пеленой слёз…

Мама не захотела оставаться в городе, навевающем неприятные воспоминания, и уехала в Москву. Мысль о том, что мои родители больше не вместе, стала уже привычной и не мучила меня так сильно, как раньше, но иногда по ночам, отойдя от дневных забот, я горько плакала, мечтая о том, что мама и папа одумаются и мы снова соберёмся все вместе, но моей мечте не суждено было сбыться.

Чтобы я научилась нормально жить в коллективе, бабушка с девяти лет каждый год отправляла меня в летние лагеря. Я их обожала, с ними связаны самые лучшие в моей жизни воспоминания. Не знаю, лагеря ли на меня так подействовали или что-то ещё, но к пятому классу я сильно изменилась: вышла из тени, раскрепостилась и приобрела авторитет среди одноклассников, которые все были на год меня младше. Мне было не очень приятно чувствовать себя переростком, и я даже подумывала о том, чтобы перескочить два класса за один год и догнать ровесников; но лень помешала это сделать, хотя учёба давалась мне легко. Я никогда не придавала ей большого значения, но училась на одни пятёрки, потому что так хотела бабушка, а мне было не трудно. Помимо учёбы, я занималась шитьём мягких игрушек и пением, а ещё ходила в театральный кружок. С пятого класса я выступала на школьных концертах с песнями и собственными стихами, играла в спектаклях. Мне всегда нравилось выступать на сцене.

У меня много знакомых и приятелей, но настоящая, близкая по духу подруга — только одна. Мы с ней познакомились в лагере пять лет назад. Жалко, что она живёт в другом районе, и мы видимся не так часто, как хотелось бы. Только она понимает меня по-настоящему. Многим я кажусь странной. Наверное, всё дело в том, что я больше живу в мире выдумок, чем в реальности. Но что поделать, если там мне гораздо интереснее? А здесь всё прозаично и слишком обыденно, я задыхаюсь без свежих впечатлений. Вот и приходится добывать их там, где получается. А фантазия у меня хорошая, может быть, даже слишком…

— Если бы ты знала, какой счастливой должна быть! — усмехнулась Сеятельница Хаоса, наблюдая за беспокойной фантазёркой, которая всегда будет далеко от счастья, где бы ни находилась. — Но мы ещё встретимся…