Сны Сигурда Лейна (гет)

Читая книги, смотря фильмы, беседуя с людьми, я размышляла, а как могла бы повернуться та или иная история, если бы её участники оказались чуть злее, чуть безумнее, если бы их фантазия восторжествовала над разумом и состраданием, если бы они пожелали большей крови, чем получили? Какова была бы эта история, что за ужас заключался бы в ней, если бы её создатель позволил себе большую вольность, большую жестокость, большую бесчеловечность? Если бы он позабыл всякую человечность и отвернулся от природы, если бы он не был зверем, не чуждым жалости...

Из записей

... всё дозволено перу — кровосмешение, убийство, всякое преступление и всякое злодеяние...

Стефан Цвейг "Смятение чувств"

На плече капитана «Сна Сигурда Лейна» сидела безголовая обезьяна. Она вертела хвостом и возбуждённо подпрыгивала, мешая этим самым своему хозяину, так что тому время от времени приходилось поднимать руку и сжимать в огромном кулаке то немногое, что осталось от её шеи. После этого животное, как правило, на некоторое время успокаивалось и замирало, перепуганное столь прямолинейным напоминанием о полученном увечье.

— Что с твоей обезьяной? — спросил Сигурд, когда капитан рассыпался перед ним в горячих приветствиях.

— Больно много орала. Пришлось слегка укоротить язык. — Корсар громогласно заржал, но в его смехе Сигурд уловил нервные нотки. «И этот тоже меня боится», — подумал он устало, но не без удовольствия.

— Сдаётся мне, что у тебя дрогнула рука, — Лейн хмыкнул. — Бедное животное. Впрочем, мне нравится. Можешь подарить его моей спутнице!

Он повернулся к поразительно красивой девушке лет пятнадцати, поднявшейся вслед за ним по сходням, и в животе у него всё сжалось от жадного, сладостного чувства — осознания того, что та всецело принадлежит ему.

За спиной у девушки громоздилось штук десять чемоданов с её платьями и прочим ничтожным шмотьём, не имеющим никакого смысла здесь, на «Сне», потому что Сигурд уже давно решил, что она будет ходить по кораблю только голой. Он представил себе её белое обнажённое тело, овеваемое морскими ветрами, к которому никто, конечно, даже прикоснуться не сможет, и ему захотелось поскорее оказаться с ней в каюте.

«А если она мне надоест, — мелькнуло у него в голове, — отдам команде. Пускай трахают жалкую шлюху, сколько заблагорассудится».

Девушка была страшно бледна. Её овальное чуть вытянутое лицо, длинная тонкая шея и изящные руки, казалось, были сделаны из замороженного молока. Каждый раз, когда Сигурд прикасался к её прозрачной коже, гладкой и совершенной, у него возникало странное ощущение, что этого прикосновения недостаточно, что оно недействительно. Что-то в её существе постоянно ускользало от него, и ему чудилось, что надавив сильнее, он сможет выжать из неё эту тайну.

Поэтому он душил её всякий раз, когда трахал, и один раз едва не убил; и она точно была бы уже мертва, если бы тогда он не остановился вовремя. Впрочем, даже её смерть не стала бы проблемой для Сигурда Лейна.

Большие болотного цвета глаза в обрамлении густых чёрных ресниц — живые и яркие, и оттого кажущиеся почти чужеродными на столь мертвенно бледном лице — сияли странным, отчаянным блеском, какой может породить только сильное нервное возбуждение. Казалось, она боится взглянуть на своего спутника, а точнее сказать — хозяина её тела и души, имевшего над ней абсолютную власть.

Пусть даже на шее у неё не было ошейника, а в руке Сигурда — поводка, она всё равно являлась всего лишь его зверюшкой, его девкой для утех; и всё, что она сейчас имела: и жизнь, и богатство, и безопасность, — было ничем иным, как его милостивыми дарами, которые он был волен в любой момент отнять.

Когда он сунул ей в лицо безголовую обезьяну, и она увидела жуткий срез: то место, где нож корсара рассёк плоть животного, обломок кости, трахею и торчащие сосуды, — то отшатнулась в ужасе и побледнела ещё сильнее, так что никто, кроме очевидцев этого, не смог бы поверить, что такое возможно.

— Прими, дорогая, этот милый презент от нашего славного капитана! — сказал Сигурд, гадостно ухмыляясь.

Он буквально силой заставил её взять на руки искалеченное животное. Девушка снова неосознанно заглянула в обрубок шеи, и её замутило. Губы её зашевелились, но она так и не осмелилась ничего возразить.

Сигурд довольно оглядел её, напуганную и дрожащую, и ему, как это всегда с ним бывало, когда он чувствовал свою власть над кем-то, захотелось ещё больше её унизить.

— Что же ты молчишь? Поблагодари нашего славного капитана! Неужели твои родители не учили тебя вежливости?

Девушка открыла рот и попыталась произнести слова благодарности, но в горле у неё стоял ком, и она лишь прохрипела нечто невнятное. С тех пор, как господин Сигурд Лейн забрал её из отчего дома и лишил девственности в придорожной гостинице по пути из К. в Н., ей почти всё время хотелось плакать. Когда же он объявил ей, что они уплывают на другой континент, и она поняла, что теперь уже точно больше никогда не увидит родных, у неё случилась истерика.

Правда, Сигурд быстро её успокоил, пригрозив, что уничтожит всю её семью, если она сейчас же не заткнётся.

В Н. он купил ей множество нарядов и драгоценностей (он мог брать все товары бесплатно, но ему нравилось иногда платить). Всё это девушка взяла с собой. Красивые изящные вещи успокаивали её, словно они были тем единственным грузом, что ещё удерживал её разум от безумия. В одном из чемоданов под ворохом шелков и побрякушек лежал крошечный флакон, полный смертоносного яда. Его она собиралась выпить сразу же, как только корабль отойдёт от причала, хотя и прекрасно знала, что это её не спасёт. Сигурд возвратит её, если ему захочется, а если она уже надоела ему, он в качестве наказания за непокорность ввергнет её в самые глубокие и жуткие пучины ада, где её бедная душа никогда не обретёт утешения и покоя.

«О, почему так жестоки моря

И смертью глубины полны?

Слезами и кровью пахнет вода,

И трупы на гребне волны…» — вспомнила она строки из стихотворения, которое Лейн читал ей, пока они ехали в порт — наверное, чтобы ещё более усугубить её страдания.

Господин Сигурд был очень недоволен её промедлением. Схватив девушку за локоть, он толкнул её к капитану с такой силой, что она едва не упала.

— Благодари! — повторил он. — Ты что, язык проглотила? Или твоя тупая башка вот-вот отвалится так же, как у этой твари!

— Спасибо, — почти рыдая, выдавила из себя девушка. — Спасибо большое, сэр!

— Не за что, госпожа, — доброжелательно отозвался капитан и тут же боязливо глянул на Сигурда Лейна. Не разозлился ли? Люди в портах говорили, что с этим человеком, точнее с этим богом, нелегко иметь дело. Никогда нельзя сказать, что у того на уме и как он прореагирует на ту или иную фразу. Ему надо во всём угождать, но угодить ему так же нелегко, как удовлетворить фригидную бабу. Настроение его меняется каждые пять минут, и невозможно предсказать, когда он окажется в хорошем расположении духа, а когда в плохом. Он может разрушить город, если ему не понравится блюдо, поданное в пиру, а может поднять из бездны целый континент, если его попросит об этом приглянувшаяся девка. Сотни женщин и мужчин по всему земному шару ревут в голос всякий раз, когда слышат его имя, потому что он погубил их мужей, жён или детей. Миллионы молятся ему в час ненастья и утверждают, что порой он даже откликается на их молитвы. Чуть ли не все матери и отцы мечтают подложить ему в постель своих дочерей. Они бы подкладывали под него и сыновей, но, к сожалению, этот товар Сигурд Лейн не ценит.

Но сам капитан Беркет — разумеется, если бы только знал хоть одну из своих незаконнорожденных дочерей, — ни за что не отдал бы своё чадо такому человеку. То, что этот молодой, стройный, но, в сущности, внешне не представляющий из себя ничего особенного мужчина внушал ему такой страх и трепет — так, что он, старый бывалый пират, блажил перед ним и стелился, как распоследний жополиз, — говорило о многом.

Впрочем, пиратство Беркета было вещью довольно условной. Немного призадумавшись, он обнаруживал, что практически ничего, в сущности, не помнит о своей пиратской жизни: какие-то отрывочные смутные образы, некоторые факты… Например, он припоминал, что несколько лет назад в Р. какая-то девка (кажется, Марта или, может быть, Маргарита) залетела от него и долго требовала, чтобы он на ней женился. Капитан тогда так осерчал, что едва не проломил дурёхе башку, так что Марте-Маргарите пришлось ретироваться, и больше она его не допекала. Помнил Беркет также и некоторые события на море: шторма, сражения, пьянки и несколько случаев из молодости, когда он ещё занимался перевозкой контрабанды. Но во всех этих воспоминаниях, какими бы достоверными они ни казались, было что-то странное, смутное, словно Беркет их только выдумал. Или кто-то выдумал их для него.

Надо сказать, что в своих подозрениях он был не одинок, и такое же чувство порою возникало у всех живых существ в этом мире. Все они: и люди, и животные — были всего лишь бабочками-однодневками в вольере Сигурда Лейна и жили только для его удовольствия.

Их жизни, их прошлое, их будущее, их привязанности, воспоминания и даже характеры были всего лишь ничтожными недолговечными порождениями его всеобъемлющего воображения. Когда ему надоедало фантазировать о них, они исчезали — следа не оставалось. Беркет знал, что и сам он когда-нибудь утомит бога и сойдёт в ад. Может быть, даже раньше, чем можно предположить.

— Госпожа, наверное, устала, — сказал капитан осторожно. — Билли может проводить её в каюту.

— Да, хорошо, — Сигурд уже и думать забыл о своей даме. Теперь его мысли занимало нечто иное. Он огляделся с видом глубокой задумчивости, и лицо его внезапно приобрело хулиганское выражение. Капитан проследил за его взглядом и обнаружил, что тот направлен на штурвал.

— Вы же дадите мне порулить! — не спросил, а скорее приказал Сигурд.

— Конечно.

Сигурд удовлетворённо кивнул.

Билли Ловкач увёл цыпочку бога в её апартаменты, а сам бог остался с капитаном.

Спустя час «Сон Сигурда Лейна» отчалил, и в течение всего этого часа мужчина, в чью честь был назван корабль, вертелся на палубе, спрашивая у членов команды то о том, то об этом. Всё кругом интересовало его, и ни о чём он не имел представления.

Все его расспросы очень нервировали и команду, и капитана, и под конец этих изнурительных шестидесяти минут, когда берега гостеприимного Н. стали медленно отдалятся, люди были уже порядком измождены. Лишь их мучитель оставался бодр и весел.

Он почти сразу вцепился в штурвал и принялся крутить его с таким воодушевлением, что у капитала Беркета сердце ушло в пятки. Берега Н. обрамляли скалы, а его прибрежные воды изобиловали подводными камнями, так что с команды «Сна» сталось бы напороться на них. Капитан почти на коленях молил сумасбродного бога бросить свою опасную игрушку.

Но даже все его обещания «дать порулить» чуть позже, когда они покинут акваторию, не могли умерить раздражения Сигурда.

— Если ты думаешь, что я сел на корабль только для того, чтобы разбить его через пять минут после отплытия, то глубоко ошибаешься, — сказал он грозно. — Так что помолчи и дай мне делать то, что я хочу! Иначе я перестану считаться с твоим мнением!

То, что он и так с ним не считался, не имело значения. Капитану пришлось смириться.

Чайки, в изобилии гнездившиеся на скалах, истошно орали, но в оглушительной какофонии их голосов пирату отчего-то слышалось одно и то же имя.

«Сигурд, Сигурд», — вопили птицы и летели вслед за кораблём, будто бы провожая своего бога и властителя.

Капитан был уверен, что и рыбы в подводных глубинах ощущают его присутствие; и даже мертвецы, погребённые в морской пучине, зовут его, разевая выеденные рыбами рты, и мёртвые их души исполняются тоской.

Сигурд ещё некоторое время позабавился с кораблём (и если бы он не был богом, способным управлять мирозданием, то наверняка погубил бы и себя, и других), пока это, наконец, не наскучило ему. Он, видимо, вспомнил, что в каюте его ждёт красивая женщина (точнее, конечно, она вряд ли ждала его, но ей ничего не оставалось, как пребывать в предчувствии его появления).

Направляясь в отведённые ему покои, он зачем-то поманил за собой капитана.

— Хочу показать вам кое-что удивительное, — загадочно произнёс он. — Вам понравится!