Подожди, не уходи... (гет)

Когда человек такой энергичный, эмоциональный, живой, невозможно создать одну единственную картину.

Вот, она опять улыбнулась. Хочется взять другой лист и снова делать спешные наброски, но я сдерживаю себя. Рядом, на мощеной дорожке под ногами, уже покоится пара десятков незаконченных работ, а я не могу остановиться. Ведь за одну секунду она меняется до неузнаваемости.

Прошу не шевелиться, но она лишь улыбнётся, — снова чистая бумага, и так по кругу. Рука рисует автоматически, мой взгляд всегда устремлен на неё, боюсь упустить какой-то важный миг. Тонкие губы, играющая на них улыбка, светящийся взгляд и руки. Руки — это, пожалуй, самое трудное. Такие изящные, наверняка безумно нежные и ласковые… Но на бумаге совсем не то. Не выходит. Это заставляет сердце бешено колотиться, кровь приливает к голове. Думаешь, что она не выдержит, уйдет, а я так и не смогу запечатлеть её черты на бумаге.

Карандаш ломается, точится заново и вновь портит один за другим листы белоснежного поля. Не хочется рисовать ярко. Здесь главное не густота красок…

Она склонила голову набок. Завитки каштановых волос коснулись плеча. Я нервно комкаю очередные зарисовки. Она смеется. Но я не говорю ни слова, лишь продолжаю быстро водить карандашом по новому листу. Знаю, что выгляжу смешно и глупо: прикушенная нижняя губа, нахмуренные брови и беглый жадный взгляд…

Какой цвет у её глаз? А какая разница, ведь я рисую карандашом. Но поневоле смотришь, пытаешься поймать взгляд. В их цвете нет той романтики, которую так любят многие. Ни бездонной притягательной черноты, ни небесно-лёгкой голубизны, ни золотистого оттенка… Просто глаза. Светло-зеленые с коричневым ободком вокруг узкого от солнечного света зрачка. Но не могу разглядеть все до конца, мешает расстояние. Да и она в такие моменты немного стыдливо опускает глаза, а на щеках появляется еле заметный румянец. Тогда сразу становится ясно, что изобразить это невозможно. Просто нельзя, не отразить на бумаге всей этой вдохновляющей красоты и простоты. Остается лишь наблюдать и пытаться запечатлеть в памяти каждую черту, каждый проблеск в глазах.

Может, просто я плохой художник? Не умею рисовать с натуры?

Лёгкое дуновение ветра. Спутанные непослушные пряди на пару мгновений падают на лицо, но улыбка отчётливо видна. Она так часто улыбается. Пожалуй, это единственное, что объединяет все мои предыдущие рисунки.

Голова изредка покачивается, взгляд устремлен куда-то вдаль, а пальцы играют по лёгкой ткани платья. Она как будто напевает про себя какую-то мелодию. Но мне никогда не услышать её мыслей.

Она изредка смотрит исподлобья, как будто стеснительно. Это приводит в еще больший восторг. Задерживаешь дыхание. Ведь она смотрит на тебя!

Она в воздушном ситцевом платье. Небольшие рукава-фонарики не скрывают тонких плеч, одно из которых иногда приподнимается вверх, как бы говоря: «не знаю».

На левом запястье — сплетение ленточек разных цветов… Сразу возникает ассоциация с радугой после летнего проливного дождя. Дождь… Представляю, как капли падают с её ресниц, медленно скатываются по щеке, шее, очерчивая все впадины и изгибы…

Прикрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Открываю.

Вновь её улыбка.

Не могу оторваться.

Пытаюсь делать вид, что всё еще рисую, но она замечает, что работа с бумагой давно прекращена.

— Вы закончили?

Мелодичный голос эхом отзывается где-то глубоко внутри, и я лишь отрицательно качаю головой. Подожди, не уходи…