Ветви Туманности (джен)

Дэнни не любил утро. Солнце бьет в глаза из открывшегося стального наружного шлюза окна, приходится покидать нагретую плоскость постели и выбираться из-под одеяла… И зачем такие жертвы? Ради школы!

— Дэнни! Вставай, солнышко, каша стынет!

Мама так громко кричит, что из кухни с первого этажа дома прекрасно ее слышно во всех комнатах второго этажа. Мальчик решил лучше встать, потому что в противном случае мама поднимется сюда и будет голосить прямо ему в ухо. Нееет, спасибо. Сам спустится.

Хотя сегодня особенно хотелось никуда не выходить. Ночью он несколько раз просыпался от странного грохота и скрежета за окном. На мгновение ему даже становилось страшно, хотелось пойти к родителям в постель, в их надежные объятия, но нет. Ему скоро десять лет. Он не маленький, чтобы идти спать к родителям из страха перед каким-то ветром и стучащими в окна ветками дерева.

Покинув любимую постель, Дэнни прошлепал босыми ногами в ванную умываться. Там перед зеркалом уже стоял папа и, внимательно наблюдая за своим отражением, брился.

— Привет, малыш, — бодро поприветствовал взрослый.

— Привет, пап, — едва переборов зевоту, Дэнни встал рядом, оценил в собственном отражении сонную, даже немного обиженную мордашку и растрепанные светлые колтуны волос, как и у отца. Прохладная вода немного освежила ощущения, и мальчик поспешил на кухню, не забыв напомнить отцу, что мама уже звала на завтрак. Даже несмотря на то, что маму тот наверняка слышал.

Мама стояла у плиты и дожаривала яичницу, Дэнни доедал свою миску овсяной каши с фруктами, когда наконец спустился побритый, причесанный отец семейства.

— Почти готово, милый, — поприветствовала супруга молодая женщина, чмокнув его в свежевыбритую щеку.

— Ммм, как пахнет, аж слюнки текут, — с энтузиазмом ответил отец и уселся за стол рядом с Дэнни.

— Чего хмурый такой, малыш?

— Не выспался, — буркнул Дэнни и положил в рот очередную ложку каши.

— Кошмары, дорогой? — участливо поинтересовалась мама, поставив перед мужем тарелку с тостами и яичницей.

— Нет, мам. Что-то за окном грохотало, мешало спать. Вчера ничего не говорили про такой сильный ветер.

Родители одновременно замерли, немного побледнев и переглянувшись. Отец вскочил с места и пошел в гостиную звонить по телефону.

— Что не так, мам? — удивился такой реакции отца Дэнни. Женщина ласково погладила его по спутанным, мягким волосам.

— Ничего страшного, малыш. Все хорошо. Сегодня такого ветра не будет…

Глава семьи вернулся за стол, и на этом инцидент был исчерпан.

Попрощавшись с родителями, Дэнни забежал в подъехавший желто-оранжевого цвета школьный автобус и плюхнулся в первое попавшееся свободное место у окна. Когда махина уже тронулась, ее обогнали машины мамы и папы, уезжавших на работу, и Дэнни успел еще помахать им вслед, не заботясь о том, увидели родители его или нет. Затем он стал осматривать знакомые с детства улицы, вдоль которых шел маршрут до школы.

Некоторые дома только-только распаковывались от шлюзов, а некоторые уже пустовали закрытыми сигнализациями без хозяев. Во дворах туда-сюда сновали паукообразные роботы-уборщики, укладывающие находки с тротуаров и чужих территорий себе в «брюшной» отдел. Дэнни всегда задавался вопросом, что в таких количествах собирали роботы. Маленьким он сам предположил, что люди просто столько мусорят, что после каждой ночи роботам оставалось так много работы. А мама никогда не отрицала и улыбалась.

На периферии зрения мальчика внезапно мелькнуло что-то мутно-яркое кроме сверкнувшей стали робота-уборщика. Дэнни устремил взгляд в ту точку и чуть не заголосил на весь автобус.

Железный паук пытался запихнуть в свое маленькое «брюшко» оторванную ниже колена человеческую ногу с ботинком.

Дэнни весь день в школе пытался прийти в себя от потрясения. Нет, он, конечно, отвечал на уроках домашнее задание, отвечал и реагировал на одноклассников, но в голове не укладывалось…

Может, именно это и собирают каждое утро роботы? Мусора столько никогда не было на улицах, и любого из соседей Дэнни с трудом представлял за тем, как они обгрызки, салфетки, обертки выбрасывали на свой собственный задний дворик, чтобы роботы с утра прибирали. И родители тем более так не делали — все сортировалось по отдельным контейнерам и пакетам.

Только это и остается.

Каждую ночь все дома закрываются стальными ставнями. Зачем? От кого?

Дэнни только сейчас над этим задумался.

От тех, чьи части тела собирают роботы?

Но в новостях ничего такого никогда не говорилось…

Поток мыслей не прекращал вертеться вплоть до урока истории, когда Дэнни пришла мысль спросить обо всем напрямую у мистера Хилмса, их учителя. Он много знал, на его уроках всегда было что интересного послушать.

— Мистер Хилмс! — воскликнул Дэнни, прерывая повествование о войне Красной и Белой Розы.

— Да, Дэниел? Что-то непонятно в формулировке межродового конфликта? — молодой мужчина рефлекторно поправил очки на переносице и с долей строгости, положенной по профессии, посмотрел на ученика.

Дэнни немного растерялся. Нельзя было на весь класс спрашивать про оторванные ноги, которые прячут роботы, незачем пугать всех понапрасну. И про уборку роботов тоже нельзя — ответ мог быть очевиден с точки зрения экологии.

— От чего закрываются дома металлическими ставнями?

— Что за вопрос? Конечно, в целях безопасности, — учителю не до конца удалось скрыть беспокойство, на что Дэнни отреагировал мгновенно.

— И поэтому столько роботов-уборщиков тоже каждое утро в целях безопасности по всему городу ходят?

По классу пошел взволнованный шепоток. Дети делились тем, что сами слышали от родителей. Война Красной и Белой розы была мгновенно забыта, и мистер Хилмс тяжело вздохнув, смирившись, что детей не успокоить, пока не ответить на поставленные вопросы и не удовлетворить их любопытство. В пределах разумного и вкратце, разумеется. В конце концов, они узнают достаточно и со временем, а сейчас нужно мотивировать их любознательность, а затем снова направить на тему урока.

— Ваши родители наверняка вам рассказывали о событиях полувековой давности. У некоторых даже бабушки и дедушки являлись участниками тогдашних событий.

Мистер Хилмс замолчал на мгновение, убедившись, что все ученики его внимательно слушают. В классе застыла интригующая тишина, и он продолжил.

— В скором времени мы с вами рассмотрим эту тему по школьной программе более подробно, а пока я сделаю пару акцентов, чтобы ответить на вопросы Дэниела. Итак, пятьдесят лет назад произошел Мировой разлом. Из-за распространившегося по Материку Евразия вируса население условно разделилось на две части: здоровые и зараженные. Здоровые, как и мы с вами, имели достаточно сильный иммунитет, чтобы продолжать свою жизнь в привычном темпе без изменений. А вот зараженные постепенно лишались разума и не могли больше являться членами общества. Они стали опасны для здоровых людей, поэтому Разлом обострился продолжительной войной. В течение протекающего времени были приняты ряд мер по безопасности, включающие в себя наличие в каждом жилом доме бронированных ставней, выдвигающихся в ночное время, и различных роботов, в том числе и уборщики. Хотя вирус и был подавлен, но зараженные есть и в настоящий момент без надежды на исцеление. И от них мы защищаемся всеми доступными средствами. Я ответил на твои вопросы, Дэниел?

Мальчик жадно впитал поступившую от учителя информацию и лишь кивнул в ответ.

Зараженные опасны. Они нападают ночью, поэтому и ставни выдвигаются с заходом солнца. И сегодня ночью к нему явно скреблось в окно не дерево, раз родители так отреагировали.

Дэнни чувствовал, как внутри представление о мире рушится как карточный домик. А ощущение безопасности смывает прибой песочным замком.

По спине прошелся инстинктивный страх.

Если бы не было ставней в его комнату, то он бы сегодня с утра не проснулся, не увидел маму, не пошел бы в школу…

Остро захотелось улететь домой и запереться в безопасной коробке защищенной комнаты.

Подальше от всего, от всех. От опасности.

— Мистер Хилмс, а как же Забытые?

Звонкий, неуверенный вопрос соседки по парте разбил подступающую панику, и Дэнни удивленно уставился на нее.

— Дедушка говорил, что они не такие как мы, но и не плохие… Они нас защищают, — продолжала она, смущенно потупив взгляд, осознав, что привлекла внимание всего класса.

— Ты права, Сэнди, Забытые не плохие. Но и не такие, как мы. Они также опасны, как Зараженные, может, даже еще опаснее. Запомните — ночью не выходить из дома из-за Зараженных, а днем остерегаться людей в темной одежде и с серебристыми браслетами на руках. И тогда жизнь будет идти так, как надо, — к концу предостерегающей речи мистер Хилмс улыбнулся в попытке разрядить немного напряженную обстановку в классе и продолжил, с энтузиазмом сменив тему.

— А теперь вернемся к Красным и Белым розам…

Но Дэнни уже до конца урока его почти не слышал.

Когда за Дэнни заехала мама, он уже был почти спокоен. Ведь до сих пор его ничего из этого не касалось, и родители спокойно живут каждый день, уверенно соблюдая «условия». И вокруг люди не изменились.

Солнце светит, все живет.

Все хорошо.

Мать, видимо, чувствуя некоторое негодование сына, завернула в супермаркет и позволяла Дэнни выбрать самому себе еду. И мальчик, уже явно более счастливый, помчался вдоль торговых рядов. Навстречу ему попадались чужие тележки, на него шикали другие покупатели, которых он чуть не сшибал.

Раз мама разрешила, то его сегодня не будут ругать за пиццу, мороженое, сахарную вату…

Дэнни затормозил, сообразив, что пропустил важный поворот направо. Мимо хлебобулочного отдела, полок с тортами и пирожными. Узкие полки с шоколадом и, наконец, самый дальний угол — угол редких сладостей.

В принципе, сладостей было множество. Пока добираешься до заветного угла глаз цепляется за цветастые и блестящие обертки плиток шоколада и конфет и прочей снеди.

Но Дэнни интересовал конкретный вид сладости.

SpaceSecret.

Мальчик не знал точно, к чему больше относится его любимое лакомство, к печеньям или все-таки пирожным, но оно было несравненным.

В каждой пачке непредсказуемое содержимое. Насколько мог знать Дэнни, четыре разновидности были точно. Особенно вкусными были с бисквитным печеньем, слоем безе, сверху фруктовый мармелад — и все это великолепие под слоем молочного шоколада с присыпкой арахиса. Внешне напоминал гамбургер, только сладкий. И более вкусный.

А еще в каждой пачке был дополнительный отсек — Секреты.

Дэнни обожал сюрпризы. И SpaceSecret буквально бросал вызов его предпочтениям к непредсказуемости. Неизвестно, какое печенье попадется, и каким будет вкладыш Секрета. Это могла быть коллекционная карточка, редкая фигурка, фишка, брелок, браслет и многое другое по мелочи.

Но, к сожалению, продукция SpaceSecret имела весьма ограниченные поставки — буквально пару коробок. И в углу редких сладостей лакомство действительно было нечастым гостем.

Поэтому Дэнни первым делом, опомнившись, побежал проверять, есть ли желаемое на полке. К его облегчению, на полке в пустой коробке одиноко лежала последняя темно-синяя в белую крапинку пачка. Только мальчик потянулся к ней в долгожданном предвкушении, как поверх пачки, до того, как он сам успел дотронуться, легла чужая ладонь. Дэнни, не растерявшись, поспешно выхватил из-под нее желанную пачку и уставился на того, кто претендовал на его печенье. Он не подозревал, что выглядит как маленький котенок, весь такой взъерошенный, недовольный и упрямый.

Дэнни не успел как следует зацепить в памяти внешность парня, который тоже хотел взять SpaceSecret, как в угол влетела мама.

— Руки прочь, монстр, — прошипела она, схватив сына за руку и утягивая его за собой силой. Дэнни обернулся через плечо и увидел лишь рассеянную полуулыбку на усталом лице парня в черной одежде.

— Не разговаривай с незнакомцами, Дэнни. Сколько можно повторять? — сердито проговорила мама, отпустила его и взялась за поручень оставленной тележки.

Когда они с мамой проходили мимо касс, Дэнни снова увидел этого парня. Высокий, но не взрослый, не как папа, весь в черном и волосы тоже. Он вообще выделялся темным пятном из общей массы людей. Было заметно, что прочие покупатели его сторонятся как прокаженного, и это казалось странным. А потом Дэнни мельком увидел серебряный браслет на руке, и словно в голову ударило лишь одно слово.

Забытый.

Не такой, как они. Но и не такой, как зараженный. Может быть опаснее.

Он опасен.

На мгновение паника аж в уши забилась.

Они защищают нас.

Дэнни пригляделся внимательней.

Парень был явно уставшим. И он скорее ломкий по комплекции, чем опасный.

Он не внушал страха. Даже был каким-то одиноким и грустным.

Дэнни шумно выдохнул, взял из общей тележки у мамы пачку SpaceSecret и пошел в направлении касс. Чем ближе он становился, тем четче слышал в ушах гул собственного трепещущего сердечка.

Парень не успел дойти до конвейера, как его дернули за край куртки. Он ощутимо напрягся и резко обернулся. Снизу на него смотрел мальчик и протягивал темно-синюю пачку. Детское личико покраснело от явного волнения и некого стеснения. Парень недоуменно застыл.

— Бери, — буркнул мальчуган, положил пачку к нему в корзину поверх упаковок быстрорастворимой лапши и практически побежал прочь.

Когда Дэнни обернулся, остановившись у первых стеллажей, парень улыбался. Вяло, но искренне.

И Дэнни понял еще одну на сегодня важную вещь.

Забытые не опасны.

***

Вдруг пелена упала с глаз,

Мир грёзы, как туман растаял.

Померк сияющий алмаз,

И сон чудесный, таял, таял. (с)

***

— Дэнни, иди обедать!

Мама всегда громко кричала. Если уж позовет, то с любого двора было слышно. И мальчик радостно бежал на зов, предвкушая сытный обед в теплом доме. Был сентябрь, и солнце пекло еще по-летнему, но ветер носил леденящий запах подступающих холодов. Дэнни, как и мама, не любил холода.

Они с мамой жили вдвоем, без папы. Дэнни был совсем маленьким, когда тот ушел на фронт и не вернулся.

Мать старалась дать сыну все самое лучшее и полезное. Она его хорошо кормила, воспитывала дух сильного бойца в тепличных условиях.

Невозможно? Практически.

Но она смогла. Ее малыш Дэнни был одним из самых сильных детей в городе. Жители явно были напуганы происходящим вокруг, но старались не показывать своего бессильного страха перед детьми — не к чему их пугать. Если в городе появлялись зараженные, а у больных симптомы мало отличались от признаков простого бешенства, то его сразу убивали.

Только человек начинал корчиться и хрипеть среди белого дня, так ему сразу приставляли дуло в лоб и вышибали мозги на месте. Грубо, практически бесчеловечно, но уже приемлемо. Даже дети в качестве случайных свидетелей быть привыкли.

Общество деградировало с нравственной точки зрения. Страх вытеснял все человеческое в людях, вскипая и выдавливая наружу из каждого древние инстинкты. Практически животные.

Мать это отлично понимала. Как жена военного, она умела контролировать себя в практически любой ситуации, какой бы критической она ни была. И с трезвым умом оценивала шансы на выживания у себя и ребенка без мужа. Дэнни не знал отца и не горюет по нему. И даже не подозревает, что чем старше он становился, тем больше походил на него. А матери оставалось только улыбаться и смеяться сыну, наблюдая за копией ее друга детства и мужа в будущем. Только наволочка подушки, иногда намокавшая по ночам, знала, насколько тоскливо и тяжело было в сердце матери-одиночки, которая не могла позволить, чтобы кто-то еще видел ее слезы.

А Дэнни рос, на каждой медицинской проверке показывал отрицательный результат на содержание в крови активного штамма и слушался мудрую мать.

Но судьба такая штука, что, каким бы сильным и послушным ты ни был, от случая не спасешься. В тот день в их семью пришло очередное горе, о котором сам Дэнни никогда не узнает.

Он бежал по дороге домой, как бежал каждый раз, возвращаясь с площадки. Находясь в приподнятом настроении, он не обращал внимания на окружающих.

Зря. Может, он и смог бы как-то среагировать на то, как в какой-то миг раздался хлопок выстрела, на него попало что-то липкое, но он осознал об этом уже после того, как голову резко дернуло от столкновения с чем-то мелким и острым, и упал.

Вот так сильный Дэнни больше ничего не смог видеть.

А мать хоронила пустой гроб в шоковом состоянии после увиденного бегущего прочь сына со сквозной дырой в виске и дымящегося на прямом солнечном свете.

Врачи были поражены практически мгновенным заражением после непосредственного контакта крови убитого Зараженного и абсолютно здорового мозга. Исследования штамма продолжились с новой силой и с призывами добровольцев на эксперименты непосредственно на человеческом, здоровом организме.

Но последнего, сломленного члена семьи уже ничего более не волновало. Все, ради чего она жила, было вырвано из ее сердца, оставляя лишь большую дыру меж ребер.

Дэнни не понимал, как так вышло. Словно выключили лампочку в абсолютно темной комнате и оставили открытой форточку. Больше всего по началу его пугало то, что он перестал слышать маму.

Она больше не звала его. А он не видел, куда идти.

Когда он пытался сам подать голос, то из горла вырывался лишь какой-то глуховатый рык. Дэнни чувствовал лишь разной силы порывы ветра, слышал звуки, обонял запахи, но не мог найти ни тепло, ни дом, ни маму.

Вскоре он почувствовал еще одно чувство — голод. Такого желания что-нибудь съесть он не испытывал еще никогда. И он почти сразу с осознанием этого чувства учуял тепло. Манящий, теплый сгусток. И не один — их было множество.

Чем ближе подходил к ним Дэнни, тем сильнее он чувствовал внутри себя холод и желание поглотить.

Поглотить, чтобы согреться. Дэнни ненавидит холод.

И ему все время что-то мешало. Что-то, похожее на падальщиков по запаху, но не излучающих тепла, как и он сам. Или просто физическая преграда в виде стены.

Это было обидно. Дэнни чуть не плакал, скребся, не жалея пальцев, выл чудаковатым рыком и бился в агонии поглощающего его пламени холода и голода.

Чем больше такого происходило, тем больше злости на грани всеобъемлющего бешенства примешивалось в общий мучающий его костер.

Порой это казалось больнее, чем нечто, напоминающее кипяток, обрушивающийся на тебя сверху. Дэнни ненавидел холод, но еще больше он стал ненавидеть именно этот кипяток.

Со временем Дэнни стал более четко распознавать запахи, предсказывая, как скоро польется кипяток, слышать намного дальше и, что самое главное, определять, когда его и желанное тепло что-то отделяет, а когда нет. Он двигался так быстро, как только мог, и иногда ему удавалось поймать желанные сгустки.

И Дэнни ликовал, купаясь в плещущем греющем тепле, погружаясь в него практически с головой и захлебываясь жидкостью пойманной дичи. Он выл и почти рыдал, как ребенок, от счастья, когда столь ненавистный холод отступал вместе с голодом, и он мог вздохнуть полной грудью, ощущая в себе лишь клокочущее счастье и покой.

Это была столь мощная эйфория, что Дэнни постепенно хотелось ее испытывать все чаще. И, с недавних пор, ему это успешно удавалось. Пусть сгустки порой и были мелкими, но счастья от поимки было не меньше, хоть и на более короткое время.

А потом он услышал Это.

Ему уже казалось, что его мир теперь составляли лишь обтекаемые дуновения, холод, голод, запахи. Иногда он вспоминал о маме и выл от становящегося невыносимым холода внутри где-то в районе груди в такие моменты.

Он думал, что забыл, какого это, когда зовет мама. Забыл предвкушение вкусной еды, приготовленной мамиными руками, забыл прикосновения ее пальцев к лицу, к волосам. Черт, да он почти забыл, как его самого зовут! Ведь мама его больше не звала…

Но его слух уловил чрезвычайно далекое эхо знакомого голоса, зовущего его по имени.

— Дэнни! Вставай, солнышко! Завтрак на столе!

Он дернулся всем телом, откликнувшись на свое имя, произнесенное Этим голосом. Даже холод и голод оказались на втором месте после взволнованного предвкушения.

Так знакомо, так громко, с такой интонацией…

Он, несмотря на оглушающий запах кипятка, выбежал из укрытия и первые секунды даже не чувствовал, как его нещадно сжигает небесная лава. Опомнившись, он успел снова спрятаться в укрытии и неудержимо подвывать.

И в этом вое впервые за долгое время к обычным боли, ярости и отчаянию примешивалось тихое счастье надежды.

Как только запах кипятка исчез, Дэнни бросился со всех ног в том направлении, где, как он запомнил, слышался голос мамы. Было трудно удерживать цель и не поддаться соблазну преследовать теплые сгустки. Он стремительно двигался в одном направлении, минуя столько сгустков, что ему бы надолго хватило бы эйфории.

Но в голове, едва перекрывая прочие желания, упорно и отчетливо звучало «мама».

Мама снова звала Его.

Его имя. Дэнни.

Как же долго он ждал этого! Он не мог упустить ее!

Чем ближе он подбирался к дому, откуда он помнил ее голос, там четче он ощущал такой забытый запах. В принципе, он не отличался от обычного запаха домашнего уюта, но от осознания, что там мама, запах делался особенно сладким и желанным.

И преграда в виде гладкой стены металла привела его просто в неконтролируемое бешенство. Он скребся, бился, пытаясь пробить ненавистную стену, отделяющую его от мамы.

В рыке едва можно было различить «Амм-маа». Дэнни сам ее звал, с отчаянием ожидая ответа.

Он бы долго еще так бился, пока в нос не попал знакомый запах постороннего мороза.

Дэнни такой запах уже чуял, и носитель этого запаха, похожего на горный воздух, был единственным, чего он по-настоящему боялся.

Он уже встречался с этим обманчивым холодом. Ощущение в окружении от чужого появления не изменялись за исключением этой тонкой нотки свежести, столь непривычной, кажущейся чужеродной.

И чрезвычайно опасной.

Тогда Дэнни был не один, рядом с ним был другой, похожий на него, с характерным запахом разложения. И неуловимый носитель свежести был замечен только после того, как рядом с Дэнни раздался смачный хруст, а «товарища» прорвало на сладковатый запах подгнивших фруктов.

Дэнни не сразу сообразил, что произошло, рефлекторно дернулся и побежал прочь, но того, кто размазал «товарища», он запомнил и по возможности избегал с ним встречи, обходил все, что носило запах свежести.

Но сейчас, когда до мамы оставалась лишь тонкая стена, даже это не могло остановить Дэнни.

Когда запах стал особенно близким, Дэнни ушел вбок от прямого удара, легким звоном встретившимся с металлом преграды.

Теперь Дэнни на максимум сосредоточился на ощущении потоков воздуха. Носителя по-другому нельзя было определить. Неизвестно, куда он нанесет удар, а запах свежести чувствовался все более и более четко. Настолько, что Дэнни стало подташнивать.

Если бы он встретился с носителем раньше, до того, как привык полагаться на ощущения потоков, Дэнни точно бы не встретил сейчас маму, не успел бы услышать ее зов еще раз.

Судя по колебаниям, носитель был не больше его самого, но более быстрым и практически неосязаемым. Лишь стремление добраться до мамы, услышать хоть еще один раз, как она называет его по имени, острое желание снова почувствовать ее пальцы, ее ладони, тепло подавляло в нем инстинктивный страх и придавало уверенности с каждым успешным уклонением.

Дэнни отстраненно отмечал, что этот носитель явно не тот, которого он встречал раньше. Тот, хоть и пах так же, но был явно быстрее, сильнее. А этот, хотя и тренирован, но молод и неопытен. На этом и стоило отыграться. Может, даже удастся достать до него.

И Дэнни решился на контратаку.

Он напряг руки и пальцы, собираясь использовать их как хлысты и вцепиться с последующим рывком в противника, но просчитался. Он не подумал о длине оружия носителя запаха. Только когда острие лезвия сначала отсекло у него ногу, и он упал, потеряв равновесие, а затем проткнуло грудную клетку, Дэнни осознал свою ошибку.

От досады и растерянности он снова почувствовал себя маленьким мальчиком, у которого не получилось то, чего он так желал.

Он потерял шанс почувствовать тепло матери. Ощутить, как она ласково гладит его по голове. Не услышит свое имя ее голосом. Из-за своей глупости он потерял этот шанс.

Он потерял все.

И от этого было так горько, что хотелось заплакать.

Единственные крохи, что у него остались — это его собственное имя.

И перед тем, как лезвие безжалостно отрубило ему голову, отчаяние толкнуло его произнести свое имя еще один раз.

Пусть его будет помнить не только он и мама, до которой он так и не смог добраться, но и этот носитель, которому теперь принадлежит его конец.

Лишь перед окончательной смертью его хриплый рык смог сформироваться во что-то четкое и ясное.

— Дэнни. Меня зовут.

И в воздухе запахло сладковатой гнилью застоявшейся, разложившейся практически за полвека существования тела крови.

***

На ранах — соль,

В душе — свинец,

Надежды — в ноль,

Мечтам — конец.

Гляжу: вдали

Седой мороз,

Пучина мглы,

И реки слёз. (с)