Случай с некромантом (гет)

Едва он переступил порог — и следом, невидимым, но таким ощутимо густым облаком в таверну вползла тишина. Разом смолк веселый гомон, перемежаемый пьяным смехом, и даже забредший на огонек менестрель оборвал свою песню. Сразу несколько тревожных взглядов впились в вошедшего: человека в черном плаще и с увесистым посохом в руках. Но еще больше гостей, напротив, отвело глаза со смешанным чувством тревоги и омерзения.

Всем здесь было ясно, что явился этот мрачный гость совсем не к добру. Всем… кроме, как ни странно, самого держателя таверны.

— Чего изволите, добрый человек? — вежливо поинтересовался тот, когда Эрвин вплотную подошел к дубовой стойке.

Вздохнув и про себя усмехнувшись над его благодушием, Эрвин откинул капюшон плаща, явив взору собеседника совершенно лысый череп, обтянутый сухой бледной кожей. Ну и, конечно же, татуировку, украшавшую лоб: изображение паука — эмблему некромантского цеха.

— Ну, насчет «доброго человека» ты, я думаю, обознался… добрый человек, — подчеркнуто мягко, но с ноткой сарказма отвечал Эрвин, — но вот от горячего ужина не откажусь… даже я.

Позволить себе большего он, по правде говоря, и не мог. С другой стороны, не голод и жажда привели Эрвина под эту гостеприимную крышу — во всяком случае, не только они. И уж точно не двигало им стремление расстаться с содержимым кошелька, весело проведя время. Совсем наоборот.

Да, ремесло некроманта не пользовалось в народе почетом и уважением, как не снискал оного и труд, к примеру, золотаря или палача. Вдобавок, даже сама внешность таких как Эрвин вызывала у окружающих суеверный страх и притягивала к себе целую свору жутких слухов. По одному из них (наиболее известному) некроманты сами поднимали из могил мертвецов, после чего вымогали деньги с их жертв. Еще собратья Эрвина по цеху разносили-де по городам и весям чуму, воровали детей для изуверских опытов, да и вообще принадлежали к миру живых постольку поскольку.

Последнее, кстати, не было далеко от истины.

Но при всем при этом, именно малопочтенный и неблагодарный труд редко остается невостребованным — лишь потому, что даже грязной работой заниматься, хоть кто-то, но должен, а вот желающих находилось мало. Так что Эрвин мог быть уверен: очередное задание (и очередной заработок) сами придут к нему, нужно только подождать. Что некромант и делал, сидя за столиком в углу и неспешно поедая кашу из глубокой деревянной миски.

Он не ошибся: миска еще не показала дно, а в таверну пожаловала целая группа крестьян. Мельком взглянув в их сторону, Эрвин не без радости отметил, что одеты вошедшие добротно, да и сами выглядят далеко не истощенными голодом и непосильным трудом. А это означало, что и самому некроманту, и его карману было чего ловить в этих краях.

Впрочем, радость Эрвина никоим образом не отразилась на его лице; напротив, всем своим видом он давал понять, что ни эти люди, ни их заказ ему никоим образом не интересны — в отличие, скажем, от миски с остатками каши. Что некромант прекрасно обойдется без очередного похода на беспокойное кладбище или встречи с привидением, застрявшим на этом свете… а вот наведавшиеся в таверну крестьяне едва ли. И надо сказать, что изображать равнодушие у Эрвина получалось столь же легко и естественно, как рыбе плавать.

Так продолжалось несколько минут: Эрвин доскребал миску ложкой, крестьяне стояли неподалеку, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая то на татуировку-паука, то на массивный посох, приставленный к ближайшей стене. Наконец, слово взял один из пришедших — самый дородный и лучше всех одетый.

— Эй, слышь, некромант, — молвил он вполголоса, — я староста этой деревни… Козья Гора, если ты не знаешь.

— По какому поводу? — отозвался Эрвин, отодвигая миску и медленно, словно бы нехотя, поворачивая голову.

— Дело есть… по твоей части, — не преминул сообщить староста, — в общем, наш барон…

— Он такая скотина! — перебил его один из крестьян: как-то плаксиво, почти по-бабьи.

— Подождите. Мне кажется, вы путаете, — недовольно процедил Эрвин, спеша внести ясность, — я некромант; мое дело — успокаивать тех, кто не смирился со своей кончиной… и досаждает живым людям. По поводу же владетеля-злодея, дерущего с вас три шкуры, подайте лучше челобитную королю. Или обратитесь к благородному разбойнику из баллад: он не только злого барона на голову окоротит, но еще и его золотишко, вашим потом-кровью политое, раздаст. Не все, конечно…

— Мне кажется, не понял как раз господин некромант, — возразил староста, — дело в другом. Барон до поры до времени вообще нам особенно не докучал… пока не спутался с силами Тьмы.

— Не продал душу темным колдунам! — вторил плаксивый крестьянин.

— С той поры все беды и начались: по ночам люди барона ходят на кладбище, раскапывают могилы. А средь бела дня хватают кого-то из крестьян — прямо на улице. Женщин не щадят, детей… вот у него, — староста указал на своего плаксивого односельчанина, — забрали единственную дочь. А по ночам в баронском замке горят огни, а уж какие вопли оттуда доносятся — кровь стынет в жилах. Так что мы даже днем боимся к нему подходить. Явно что-то недоброе наш барон затеял… не иначе, как мертвых поднимает, а живых… наверняка, им скармливает. Для поддержания, так сказать, силы.

Слушая этот немудрящий рассказ, Эрвин чувствовал, как в душе его пробуждается интерес. Только не интерес ребенка, слушающего забавную побасенку — нет, услышанное интересовало некроманта сугубо применительно к его ремеслу.

Соль заключалась вот в чем: даже если откинуть домыслы и страхи, происходящее в Козьей Горе все равно выглядело, по меньшей мере, необычно. До сих пор мертвяки, с коими Эрвина сводила судьба, покидали свои могилы самопроизвольно: под действием темной силы чьего-то проклятья или древнего капища, некогда находившегося на месте кладбища. Призраки, в свою очередь, обычно получались из людей, умиравших долго и мучительно, а вот легендарные так называемые вампиры… их Эрвину до сих пор встречать как-то не доводилось. Как не пришлось сталкиваться и с попытками поднять мертвых по прихоти живых.

В свое время мастер Теодор, учитель Эрвина, очень просто и доходчиво объяснил своему ученику, в чем разница между, собственно, мастером и ремесленником. Последний, говорил Теодор, работу выбирает попроще и пообычнее, да и выполняет ее так, словно по колее катится. Все сколько-нибудь новое, из этой колеи выбивающееся, пугает ремесленника, он избегает его — и потому никогда не достигнет мастерства, сколь много бы ни работал.

Оставаться в ремесленниках (а слово это Теодор произносил с непременным презрением) Эрвину совсем не хотелось. И только по одной этой причине он был не прочь разобраться с происходящим в Козьей Горе. Но виду некромант, как и прежде, не показал, а вдобавок поспешил задать уточняющий вопрос, самый главный — и как можно более пренебрежительным тоном:

— А заплатить — есть чем?

— Конечно, — с готовностью отвечал староста, не особо смутившись, даже когда услышал сумму.

— И насчет предоплаты вы тоже осведомлены… я надеюсь?

— А если?.. — заказчик разом помрачнел.

— Что — если? — довольно грубо перебил его некромант, — если я возьму деньги и сбегу, то опозорю весь цех. Едва ли мне простят это другие некроманты.

— Ну а если просто не справишься? Если погибнешь? Что будет с нами?

— Тогда мне ни до вас, ни до ваших денег уже не будет никакого дела, — отрезал Эрвин, — так как: вы согласны или нет?

Предоплату некроманты требовали вовсе не по зову собственной алчности — оная была столь же чужда им, как и все прочие людские страсти. Нет, то была лишь суровая необходимость, диктуемая некоторыми свойствами людской натуры. Даже по собственному опыту Эрвин знал: люди, будучи удивительно сговорчивыми и покладистыми перед лицом смертельной опасности, мигом переставали быть таковыми, едва опасность эта исчезала. Некоторые вообще от чувства облегчения, как от вина пьянели… и наглели, словно пытаясь отыграться за недавние унижения.

При таком раскладе, согласись некромант на работу без предоплаты, по окончании его в лучшем случае мог ждать торг с заказчиками — вдругорядь решившими, что ранее запрошенная сумма слишком-де велика. В худшем так вообще некроманта-избавителя могли выставить взашей, не дав ни гроша, а вслед еще и высказать все, что думают об этих злыднях с посохами и пауками во лбу. Так что предоплата служила таким как Эрвин единственным щитом от людской неблагодарности.

— Половина наполовину, — осторожно предложил староста.

— По рукам, — согласился Эрвин, в глубине души предчувствуя, что вторую половину вознаграждения он может и не увидеть.

Хотя, с другой стороны, подобный финт некромант предвидел и с самого начала заломил цену повыше.

— Только учтите, — подвел он черту под заключенной сделкой, — зерно, мука или брюква — не принимаются. Только звонкая монета.

— Не извольте беспокоиться, — притворно-слащавым тоном изрек один из крестьян, — все именно так и будет.

— Вот когда будет — тогда и начну, — подытожил Эрвин, — буду ждать вас здесь… и не с пустыми руками.

* * *

Перво-наперво получивший задаток некромант задумал посетить деревенское кладбище — дабы устроить засаду и поймать за руку кого-то из людей барона. Но исполнить задуманное Эрвин не успел: столь ожидаемая им встреча произошла на пути к кладбищу — на одной из улиц Козьей Горы.

Собственно, баронских ратников было двое; по кольчугам, коротким мечам и полукруглым шлемам их легко было отличить от жителей деревни. На службу же именно местному владетелю указывал герб: винторогий козел, вставший на дыбы. Именно он был изображен на форменных безрукавках, надетых поверх кольчуг.

Воины барона неспешно прохаживались вдоль улицы, вполголоса переговариваясь и время от времени посматривали по сторонам. Недобрые были эти взгляды — почти как у охотничьих собак; заметив их, женщины крепче прижимали к себе детей, а все остальные опасливо жались к домам и заборам. И только Эрвин не испытывал при виде этой парочки ни страха, ни смущения. А, напротив, ускорил шаг, выходя прямо на середину улицы.

Заметили и его… только вот не смогли правильно распознать. Возможно, баронские ратники никогда не слышали о некромантах, а может, им просто отказала сообразительность. Человека с котомкой, посохом и в дорожном плаще; человека явно не из этих мест и очевидно не богатого, люди барона восприняли ровно так, как, в конечном счете, им самим и хотелось. То есть, просто как чужака, которого можно отдать хоть барону, а хоть даже и дракону в пасть — никто из местных ни возмутится, ни воспротивится. Наоборот, в деревне многие в этот вечер вздохнут с облегчением — оттого, что сумасбродный владетель прибрал на сей раз не их самих и не кого-то из близких.

Меньше волнений в таком случае было и у самих баронских ратников. Те чувствовали: в Козьей Горе назревает бунт, и именно их, скромных слуг, грозило смести первой его волной. Вот потому воины барона и обрадовались, заметив одинокого странника; вот потому и зашагали в его сторону… весело, бодро так зашагали.

— Эй, бродяга! — не менее бодрым голосом крикнул Эрвину один из них, — а ну, поди-ка сюда!

— А чего бы не подойти, — пробормотал на это некромант, походя откидывая капюшон. Солнце уже зашло, так что за лицо и зрение он мог не опасаться.

К баронским воинам Эрвин подошел ровно так близко, чтобы те могли рассмотреть татуировку на лбу — и все же достаточно далеко для удара. Как оказалось, ратники знали о некромантах и принятых в этом цехе знаках отличия… вот только от увиденного почему-то не испугались, а даже обрадовались.

— Да напиться мне до уродины в одной койке! — воскликнул один из них, — Роб, нам сегодня просто везет!

— Ет точно, — поддакнул его напарник, названный Робом, — слышь, трупоед, вот ты-то нам и нужен!

— А могу я узнать — зачем? — как можно вежливее поинтересовался Эрвин, — к тому же хочу напомнить, что тружусь обычно не задаром. Если хотите, чтобы я что-то сделал для вас…

— Да не для нас, а для его светлости! — рявкнул и одновременно рыгнул напарник Роба, — вот с ним все и утрясете. А наше дело маленькое: доставить тебя, куда велено.

— Его, так называемая, светлость — разговор отдельный, — отвечал некромант с ноткой пренебрежения, — а вот вы… именно вы хотите, чтобы я сделал что-то именно для вас. То есть, пошел куда-то с вами. Соответственно, и плату за это я намерен взять с вас. Только вы не волнуйтесь: деньги тут ни при чем. Вы просто ответите мне на пару вопросов.

— Слушай ты, чучело старое! — зарычал Роб, подходя к Эрвину чуть ли не вплотную и кладя руку на эфес меча, — мы воины барона — тебе ясно, а? Кто ты вообще такой, чтоб нам условия ставить? Учти, у нашего барона правило: один раз просить по-хорошему, второй раз… Короче, считаю до трех: или ты идешь с нами, или…

— Три, — коротко бросил некромант, совершив едва уловимое движение посохом.

Едва уловимым оно было, понятное дело, для Роба и его товарища — не для таких как Эрвин, для быстроты реакции регулярно принимавших особое зелье. Последнее можно было найти чуть ли не в каждом городе, в любой алхимической лавке… только вот стоило оно изрядно, да и на простых людей действовало как смертельный яд.

Меч Роба так и не успел покинуть ножны, а его хозяин, оглушенный, уже рухнул на землю — точно гнилое дерево.

— Эй! Что это еще такое? — второй из ратников вынул меч и явно намеревался пустить его в ход. Причем, даже не дождавшись ответа.

— Я думаю… мне хватит одного, — пробормотал некромант, словно бы разговаривая с самим собой, — одного свидетеля…

— Да что ты там бубнишь? — небрежно бросил воин барона, уже занося клинок.

Однако Эрвин ударил первым — левой рукой, с зажатым в ней ритуальным кинжалом; рукой, пущенной прямо в незащищенный глаз второму из противников. Успел он и отдернуть лезвие, перемазанное кровью, прежде чем воин барона упал рядом с напарником.

Со стороны крестьянских домов донеслись одобрительные возгласы… правда, довольно жидкие. Победе над людьми ненавистного барона, как ни странно, здесь были рады далеко не все, и виною тому был, конечно же, сам победитель. Как бы ни проклинали до сих пор жители Козьей Горы своего владетеля, как бы ни преисполнялись страха и ненависти при виде его слуг, а барон был хоть злом, но прежде всего привычным злом. Привычным и предсказуемым — чего не скажешь о мрачном чужаке с татуированным лбом.

Когда же Эрвин огляделся в надежде на помощь, крестьяне и вовсе поспешили скрыться за заборами и стенами домов. Причем даже те из них, кто радовался его победе. Так что некроманту ничего не оставалось, кроме как вздохнуть и тащить оглушенного Роба в одиночку.

* * *

Очнулся незадачливый баронский воин в комнате, снятой Эрвином в той же таверне, в которой он накануне и принял этот заказ. Очнулся на полу… вернее, приваленный к стене, и связанный по рукам и ногам. Ну и, конечно же, безоружный… хотя, впрочем, какой толк от меча, когда не можешь пошевелить даже рукой?

В комнате было темно — ввиду наступившей ночи, закрытых ставен, а также всего одной маленькой свечки, горевшей на столе. Сам некромант сидел напротив Роба в деревянном кресле и держал в руке склянку, издававшую резкий запах. Как понял плененный ратник, именно эта склянка привела его в сознание.

Голова болела почище, чем после попойки: посох некроманта оказался твердым и тяжелым, а удар — сильным.

— Итак, — начал Эрвин, — надеюсь, теперь ты будешь посговорчивее?

— И… что же ты хочешь? — дрогнувшим голосом вопрошал Роб.

Ему, в отличие от собеседника-некроманта, темнота была отнюдь не по нраву. Напротив, она действовала на этого человека, как и на большинство его собратьев — то есть, пугала и подавляла. Про боль же в голове вкупе с самим фактом пленения, и говорить было нечего.

— Хочу… знать. Все, что знаешь ты, — медленно произнес Эрвин, — про то, что затевает барон… и, главное, зачем.

— Зачем? — чуть ли не взвыл Роб, — да Тьма его знает, зачем! Его светлость совсем умом повредился: раньше такой веселый был… живой, одним словом. Охоту любил, девок, пиво… а уж как пиры устраивал — даже нам, слугам кое-что перепадало. А потом вдруг его как будто подменили: из замка выходить перестал, гостей принимать перестал… кроме каких-то мутных типов. Ночами не спит, днем замок в темноте держит… и нас, нас грязную работу делать заставляет!

— Вот о «грязной работе» и расскажи подробней, — попросил Эрвин, — зачем барону трупы с кладбища… и зачем живые люди — из числа жителей деревни? И еще: какой-либо другой работы… столь же грязной барон вам не поручал? Как ответишь, можешь быть свободен.

Последняя фраза, по замыслу Эрвина предназначавшаяся на роль «пряника», отнюдь не вызвала у Роба энтузиазма. Напротив, пленник весь разом сжался и задрожал.

— Нет, я прошу… — прошептал он испугано, — не надо меня отпускать. Я не хочу снова в замок. Не хочу, работать на этого сумасброда… и чтобы он употребил и меня для своих опытов. Поэтому я прошу, обещай мне, некромант: когда я все расскажу… что знаю — убей меня. И похорони. Чтоб ни моя жизнь, ни моя смерть этому душегубу не досталась.

— Я постараюсь, — отвечал Эрвин, немало огорошенный такой просьбой, — так как насчет опытов?

— Барон, — начал пленник все тем же заговорщическим шепотом, — пытается создать Эликсир Жизни. Такую штуку, которая на сколько хошь жизнь продлевает. Ему для этого и нужны, что мертвые, что живые. Он хочет найти, чем вторые отличаются от первых: что в нас, пока живущих, такого есть, чего нет в мертвецах… самую главную штуку, жизнь от смерти отличающую. Чтоб потом эту штуку получить, изготовить из нее эликсир и… сам понимаешь… Гость с косою тогда уже не страшен.

— И как продвигаются поиски? — осторожно поинтересовался некромант. Роб нервно захихикал.

— А что — еще не понял? Мы ведь уж и все кладбище перерыли, и сколько живого народу его светлость сгубила… Ладно, поначалу мы ему разбойников приводили, бродяг, попрошаек… или местных пьяниц-буянов. Деревенские только рады были, оттого, что жизнь спокойней стала. А потом весь этот сброд закончился… и пришлось пускать под нож и добропорядочный люд. Вот тогда-то в Козьей Горе уже радости поубавилось. Там теперь того и гляди народ за вилы возьмется. И кого-то из наших на них насадит. А воз… Эликсир то бишь, и ныне там.

— И неудивительно, — пробормотал, обращаясь к самому себе, Эрвин.

Шум под окнами заставил его отвлечься, встать с кресла и выглянуть в окно, приоткрыв одну из ставен. И увидеть, что снаружи, прямо у входа в таверну столпились воины барона — никак не меньше десяти человек с горящими факелами и оседланными конями.

Один из ратников как раз настойчиво бил кулаком в дубовую дверь.

«Проклятье!» — сказал бы на месте Эрвина простой смертный. Но некроманту не пристало швыряться словами, особенно такими двусмысленными. Вместо этого он молча подхватил плащ, посох, котомку и не забыл про мешочек с монетами — задаток, полученный от старосты. А затем, так же, не говоря ни слова, направился к выходу из комнаты.

— Эй, — окликнул некроманта Роб, сразу обративший внимание на его торопливые сборы, — ты обещал!

— Ситуация изменилась, — даже не повернув головы отозвался Эрвин.

И вышел в коридор, где постучался в дверь напротив.

— Кого там?.. — недовольно вопрошал с порога постоялец — сонный толстяк в безразмерном ночном колпаке. А затем резко потянул дверь на себя, едва различив татуировку на лбу незваного гостя.

Он мог успеть… будь Эрвин таким же простым человеком. Однако некромант действовал быстрее: он сумел вклиниться между косяком и закрываемой дверью, а в следующее мгновение уже втолкнул соседа внутрь. Не слушая его оханий, причитаний и возмущений; вообще не теряя ни секунды, Эрвин одним рывком достиг окна — после чего распахнул ставни и выскочил наружу.

Второй этаж — не такая большая высота, если прыгающий с нее не совсем человек.

Рассчитал Эрвин все верно: люди безумного барона, прибывшие явно по его душу, почти в полном составе кучковались у входа, а с противоположной стороны их не было. Не было опять же почти: на одного из баронских ратников некромант все-таки натолкнулся. Не по причине бдительности командира или самого воина, а исключительно потому, что последнему понадобилось отойти по нужде. Эрвин огрел его посохом; огрел от души, иметь которую некромантам вроде бы и не полагалось. Огрел так, что воин свалился в те же самые кусты, которые только что для нужды своей и использовал.

Затем некромант поспешил убраться как можно дальше и от таверны, и от деревни Козья Гора. Он добежал до опушки ближайшего леса, где почти сразу присмотрел местечко поукромней. Туда-то, под большой камень, он спрятал деньги, полученные в предоплату. После чего присел на поляну немного передохнуть.

Темный силуэт баронского замка темнел у горизонта, и зоркий глаз Эрвина действительно различал огни в паре-тройке его окон. Некромант поднялся; нужно было спешить — ночь ведь тоже не бесконечна. И хотя он ошибся в своих первых предположениях; хоть и был зол на жителей деревни, один из которых наверняка и навел на него людей барона — однако заказ оставался заказом. Причем заказом, хоть вполовину, но оплаченным. В конце концов, кому как не ему, некроманту, донести до барона самую главную правду — которой тот не знал и потому продолжал попусту тратить время и силы, не говоря уж о жизнях своих подданных.

Донести… вернее, попытаться донести. Как успел не раз убедиться и сам Эрвин, когда имеешь дело с безумцем, от слов редко бывает прок — особенно если оный безумец трясется за свою жизнь. Гораздо чаще в подобных случаях дело решает все-таки холодная сталь. Чаще-то чаще… и все же к этому средству некромант собирался прибегнуть лишь во вторую очередь.

* * *

Можно ли штурмовать замок в одиночку? А успешно?

Многие из тех, кто топчет ногами землю и относит себя к разумным существам, уверены, что знают ответ. И в уверенности своей ошибаются дважды: во-первых, полагая каменные стены непреодолимыми, а во-вторых, считая, будто и при их штурме (а не только в открытом поле) количество хоть что-то серьезно решает.

Ан нет: в старых и не очень летописях хватает примеров, когда огромные орды буквально разбивались о неприступные твердыни… или, в крайнем случае, увязали в их осаде на долгие месяцы. Попадались также и другие случаи: чтобы какой-нибудь замок брался сравнительно малыми силами. Благодаря хитрости и умению штурмовавших… ну или измене защитников.

Что касается Эрвина, то о численном перевесе в его случае, понятное дело, не шло и речи; не стоило надеяться и на измену. Некромант мог рассчитывать только на себя: на свою выучку и на нечеловеческие умения, подкрепленные некромантскими зельями. Располагая лишь этими козырями, он взялся опровергнуть ту спорную истину, что в одиночку-де замок не штурмуют.

На счастье некроманта ров, это чуть ли не главное средство защиты замка, оказался не слишком широким. Таким, что длины веревки, увенчанной железным крюком, вполне хватило, чтобы достичь противоположного его края, где и зацепиться за крепостную стену. Подергав веревку и лишний раз убедившись в ее прочности, Эрвин прыгнул в ров — разумеется, не выпуская веревки из рук.

Больше всего при этом некромант опасался погружения в воду рва — наверняка стоялую, грязную и холодную. Не говоря уж о том, сколь мало приятного вообще в том, чтобы намокнуть: хоть человеку, хоть… не совсем человеку. Но Эрвин волновался напрасно: ров успел изрядно обмелеть. Похоже, барон свихнулся уже настолько, что стал наплевательски относиться уже и к собственной безопасности.

Взобравшись по веревке вверх и выкарабкавшись изо рва, некромант обратился к следующему элементу своей экипировки: двум железкам, выполненным в форме когтистых лап. Причем, предназначались они примерно для того же, для чего хищные звери используют когти. Цепляясь этими железками за щербатый камень стены, Эрвин понемногу добрался до самой ее вершины. Где и остановился передохнуть, опершись на один из зубцов.

Увы и ах: отдыха, необходимого даже ему — существу, для борьбы с нежитью наделенному нечеловеческими возможностями, на сей раз не получилось. Эрвина заметил стражник, как раз обходивший стену; заметил и направился к нему с возгласом «а это кто тут пожаловал?». Пришлось некроманту в очередной раз пустить в ход посох… только используя его уже не в качестве дубины, а по прямому назначению. Доблестный замковый страж находился достаточно далеко, шел в сторону некроманта неспешно, так что последний мог себе позволить действовать именно так: то есть, медленно и как можно менее грубо.

Стражник даже не понял, что произошло, когда Эрвин наслал на него чары умиротворения. Изначально созданные для одновременного успокоения целой толпы мертвяков, они неплохо работали и против живых людей — правда, в последнем случае, без фатальных для тех последствий. Стражник просто очень быстро расслабился, сильно захотел спать и поспешил утолить это желание, причем прямо на посту. Некромант даже немного позавидовал этому человеку: сам-то он подобного позволить себе не мог. Нужно было продолжать путь.

Пройдя вдоль стены, осмотревшись и едва не столкнувшись еще с одним стражем, Эрвин наконец-то обнаружил то, что искал. В одном из окон донжона горел свет; на мгновение на его фоне промелькнул силуэт человека.

— Ну держись, барон, — злорадно прошептал некромант и вновь достал веревку с крюком.

Получилось не с первого раза: промежуток между крепостной стеной и донжоном оказался слишком велик. Трижды железный крюк бессильно повисал в воздухе и падал вниз… пока Эрвин не приметил наклонный шест, торчащий из стены донжона. То ли шест играл роль флагштока во время праздников, а может, служил опорой для факела — в любом случае, теперь ему предстояло помочь некроманту с вторжением в замок.

— Жить, видите ли, вечно захотел, — пробормотал Эрвин, зацепив шест крюком и проверяя сцепление на прочность, — а губа-то не треснет?..

Шест располагался несколько ниже светящегося окна; чтоб добраться до последнего, некроманту пришлось еще раз прибегнуть к железным «когтям». Наконец, вскарабкавшись на достаточную высоту, Эрвин заглянул внутрь, слегка приподняв голову над подоконником.

Взору его открылась небольшая комната: не то келья, не то рабочий кабинет. У противоположной стены помещался стол, заваленный склянками — как пустыми, так и полными разных жидкостей. С краю на нем еще сиротливо примостилась стопка книг.

На каменном полу были грубо и неумело намалеваны кое-какие чародейские символы, среди которых некромант со смешанным чувством узнал и пентаграмму. Фигуру, которую его собратья по ремеслу использовали в качестве колдовской привязи для какого-нибудь слишком буйного призрака. Посредине же комнаты, с раскрытой книгой в руках, стоял человек: темноволосый, богато одетый и относительно молодой.

И, что ценно — стоял он спиною к окну.

Перебравшись через подоконник, Эрвин метнулся к темноволосому незнакомцу и в следующее мгновение уже приставил кинжал к его горлу.

— У тебя есть выбор, — прохрипел некромант взволнованной скороговоркой, — уснуть на время или уснуть навсегда. Первый вариант ждет тебя, если ты скажешь, где найти барона. А если поднимешь шум…

— Да полноте, — неожиданно спокойно и даже с каким-то высокомерным холодком отвечал темноволосый, — во-первых, я и есть барон, а во-вторых, поднимать шум мне нет ни малейшего смысла. Поскольку… раз уж вы, милостивый сударь, смогли незаметно попасть в замок — значит, вероятнее всего, вы и есть тот, кто мне нужен. А теперь… уберите железяку, пожалуйста… если вас не затруднит.

— Но как? — удивленно воскликнул Эрвин, но собеседника все-таки выпустил.

Когда тот повернулся к некроманту лицом, Эрвин заметил, что оно, несмотря на молодость, было каким-то неестественно бледным и изможденным. И, тем не менее, на безумца, трепещущего перед лицом близкой смерти и ищущего способ обмануть ее, тот, кто назвался бароном, совсем не походил.

— Что — как? — вопрошал он недоуменно, — что вам непонятно? Непонятно, чем вы, некромант… а вы ведь некромант, так? Чем вы можете быть мне полезны? Это вам хотелось бы знать?

— И это тоже, — ответил обескураженный Эрвин, — но главное: зачем вам вся эта затея, с Эликсиром Жизни? Как хотите… ваша светлость, но вы не похожи на человека, которому грозит скорая смерть. И который готов на все, чтобы ее избежать… или прожить хоть еще немного.

— Эх, если бы нас волновали только мы сами, — с характерной дворянской ленцой пропел барон, — наша жизнь была бы гораздо легче. Меньше б в ней было несчастий… да только радости — тоже.

Этот беспечный тон раздражал некроманта: его собеседник вел себя так, будто жизни крестьян из Козьей Горы были не на его совести — если, конечно, таковая вообще имелась.

— …что касается Эликсира, то его я рассматривал просто как один из вариантов. Который, говоря начистоту, себя не оправдывает.

— Рад, что ваша светлость наконец-то уяснила это, — не удержался и съязвил Эрвин, — добавлю, что вы не первый, кто пытается выжать жизнь, словно сок из помидора; разлить по бутылочкам и принимать по ложке раз в день. Пытались многие — и рано… а может и поздно, но всегда понимали, что это невозможно. Жизнь — это, наверное, единственное, над чем мы, смертные, не властны.

— «Мы, смертные», — повторил барон, — мы. Но не вы. И я рад, что судьба свела меня с одним из представителей некромантского цеха.

— Не понимаю… — начал было Эрвин, но хозяин замка перебил его.

— А я вам объясню, сударь, — молвил он вкрадчиво, — вы, некроманты, упокоеваете нежить, поднявшуюся из могил. И вы же… вы можете провернуть этот процесс… в обратную сторону. Только не делаете этого; уставом цеха подобные действия запрещены. Но соль в том, сударь, что для человека, работающего за деньги, любой запрет тоже имеет цену. И вы назовете мне ее.

— Да ну! — недобро усмехнулся некромант, — а если я откажусь?

— Сколько бы вам ни предложили долдоны с Козьей Горы — я дам вдвое больше. Нет, в четверо! — воскликнул барон, блеснув глазами.

Эрвину очень не понравился этот блеск.

— Дело в другом. Простите, ваша светлость, но вы плохо представляете себе, кто такие некроманты. Нет, даже не так: вы плохо представляете, что это такое — быть некромантом. Возможно, вы думаете, что это великий дар… так вот, все не так. Стезя некроманта есть повинность и проклятье. Поясню на простом примере… сколько, по-вашему, мне лет?

Барон молча развел руками.

— Тридцать, — сам ответил на свой вопрос Эрвин, — возможно, я даже младше вас… а выгляжу как старик.

— Ну-ну, — поспешил возразить барон, — едва ли какой-нибудь старик мог перелезть через стену моего замка. А уж застать меня врасплох… Я уж молчу о том, что вы не просто так выбрали это ремесло. Значит, в нем есть не только недостатки, но и… положительные стороны.

— Выбрал, — передразнил его некромант, — не я выбрал — меня выбрали. Мастер Теодор… он подобрал меня на городских улицах: мальчишку-беспризорника. Которого в противном случае могла ждать смерть от голода, смерть на виселице… ну или от ножа другого обитателя трущоб и подворотен. Так что я мог и не дожить до этих дней… вот и весь выбор.

Теперь о так называемых положительных сторонах. Да, меня нарочно подготовили и вырастили таким образом, чтобы я как можно успешней боролся с мертвяками и призраками. В этом смысле любого из нас можно сравнить с мечом: его тоже затачивают и выковывают так тщательно, что никакой кухонный нож не сравнится. Вот только, со временем и с каждой новой схваткой любой меч все больше затупляется, ржавеет… а иногда может даже сломаться.

— Вот с последним — не вижу связи, — недовольно произнес барон.

— Потому что, как я уже говорил: вы плохо представляете себе суть некромантии. Ваша светлость… как, впрочем, и многие другие, думает, будто главное в нашей работе — это повторно убить тех, кто вроде как уже мертв. Но нет: по-настоящему дело считается завершенным, если некромант не только перебил беспокойную нежить, но и устранил то, что сделало ее беспокойной. Не дало покоя, проще говоря.

— И что же это?

— Тьма. Назовем ее так, — пояснил Эрвин, — сосредоточие злобы, страха и ненависти… а также многого другого, чему в людском языке нет названья. И она, в отличие от искомой вашей светлостью жизни, может существовать и в чистом виде. Малые скопища Тьмы досаждают только живым людям: исподволь и незаметно сея в них раздоры и болезни. Когда же Тьмы в каком-либо месте становится слишком много, она угнетает даже мертвых. Не дает им, так сказать, упокоиться с миром.

А уничтожить такое скопление можно только одним способом: вобрав его в себя. Раз за разом. И уж поверьте, ваша светлость, таскать эту сущность внутри — невеликое удовольствие. Из-за нее мы, некроманты, боимся солнца: под его светом Тьма сгорает, а вместе с ней медленно и мучительно горим и мы… пропитанные Тьмой насквозь. Но главное: из-за нее мы изнашиваемся, как изнашивается меч от множества ударов. Потому, в частности, и выглядим… не очень.

Теперь по поводу «обратной стороны»: мне ничего не стоит расстаться с некоторой долей Тьмы, которую я вынужден носить в себе. Но в чем это поможет вашей светлости? Лишиться вечного покоя по вине Тьмы — это совсем не то же самое, что воскреснуть. Это не жизнь! Не говоря уж о том, что я могу и не дождаться вашей кончины.

— О, Небо! — вздохнул барон и горько усмехнулся, — я же вроде сказал: если бы нас волновали только мы сами… В общем, идем со мной; простите… следовало бы показать вам ее с самого начала.

— Кого — ее? — беспомощно переспросил некромант, в то время как его собеседник уже стоял у двери.

Не получив ответа, Эрвин последовал за ним.

Выйдя из кабинета, барон и некромант прошли коридорами замка. Несмотря на поздний час, здесь было светло: горела большая часть факелов. Время от времени на пути попадались люди из прислуги и баронские ратники; последние были вооружены и недобро посматривали на некроманта. От вмешательства их останавливало только наличие хозяина… а также отсутствие приказов с его стороны.

Некромант и барон продвигались в недра замка все глубже, спускались все ниже — и все реже встречали людей и зажженные факелы. Кое-где пришлось пройти не один десяток шагов в полной темноте; после пары таких переходов барон догадался прихватить с собой один из факелов со стены.

И все беднее становилась обстановка: жилые помещения вскоре сменились темницей с голыми каменными стенами и железными решетками взамен дверей. Большая часть камер пустовала: темницу явно строили «с запасом»… однако за некоторыми из решеток находились люди. Живые. Хозяина замка они провожали ненавидящими взорами, а его спутника — с нескрываемым страхом. А затем облегченно вздыхали, когда Эрвин и барон отходили достаточно далеко.

А когда была пройдена даже темница, оказалось, что в замке имеется и более глубокое помещение: маленькая комната с высоким сводчатым потолком; в нее вела узкая винтовая лестница, обнаруженная за массивной железной дверью. В комнате было светло от множества горящих свечей, а еще холодно — так, что даже стены покрылись изморозью.

Посреди комнаты, на каменном постаменте лежал хрустальный ящик, формой похожий на гроб. Причем, он был не пуст: сквозь прозрачную, даром что изрядно заиндевевшую, крышку виднелась фигура девушки, закутанной в погребальный саван. Неподвижная и бледная чуть ли не до белизны, она явно уже не принадлежала к миру живых… и все-таки сохранилась настолько хорошо, что язык не поворачивался назвать ее «трупом».

— Моя Ирма, — с грустью промолвил барон, выпуская изо рта целое облако пара, — привез ее из одного путешествия… влюбился как мальчишка. Обвенчаться мы не могли: дворяне не женятся на простых пастушках. А жить со мной просто так она не захотела… вообще не захотела жить — наложила на себя руки.

Слушая это признание, Эрвин едва сдержал усмешку.

«Что ж, этого и следовало ожидать, — подумал он с какой-то досадой, — это мы, некроманты, одиноки, вот всех и меряем по себе. А у обычных людей вообще-то и друзья бывают, и семьи с детьми… и любовь так называемая. Потому их и волнуют… хе-хе, не только они сами. Волнуют — вот и заставляют идти то на подвиги, то на преступления».

— Прошу, сударь некромант, — продолжал между тем барон, и голос его заметно дрожал, — можете призывать что хотите: хоть всю свою Тьму, хоть демонов из бездны. Только верните мою Ирму! Даю слово дворянина: она не покинет замка… и наша общая тайна тоже. Повторяю, что готов предложить вам вчетверо больше, чем вы запросили с крестьян Козьей Горы.

— Ладно, — некромант вздохнул, — не буду врать, что понимаю вашу светлость… но деньги лишними не бывают. Тем более что мне нетрудно потратить толику Тьмы… и совсем не жалко ее: даже наоборот.

* * *

Холод и боль… последняя настигла Ирму точно в момент пробуждения, заставив исторгнуть жуткий крик, недоступный человеческому горлу. И не было пробуждение это отхождением от сладкого сна, что приносит отдых душе и телу и одаряет силами для нового дня. Нет, Ирма пробудилась от прикосновения того мира, который она отвергла… но который упорно не желал ее отпускать. От грубого и гнусного прикосновения, силком вернувшего… нет, бросившего ее снова в ту же мирскую грязь. Из которой Ирма так надеялась вырваться. Так напрасно надеялась…

Внутри нее бурлила и клокотала первозданная, незамутненная чернота, отравляя саму душу. А, впрочем, нет: душа-то как раз давно воспарила к небесам. Здесь же, с Ирмой, остался один только мусор — злость, обида, досада и зависть. И теперь они терзали девушку, варясь в напитавшей ее черноте.

Она кричала до тех пор, пока не сорвала голос; пока не охрипла, а изо рта не потекла струйка густой черной крови. Но боль не унималась, боль буквально жгла ее изнутри и тем более мучительной была оттого, что Ирма не могла ни унять ее, ни хотя бы выразить криком. Боль… и холод, от которого не спасал ни саван, казавшийся лишь жалкой тряпицей, ни спешно принесенная одежда. И даже камин, разожженный в баронских покоях — не помогал.

— Потерпи немного, любимая, — лепетал меж тем барон, суетясь подле нее и подгоняя слуг, — ты скоро… скоро согреешься. И мы снова будем вместе… никогда не расстанемся.

— Ублюдок! Тупой недоношенный ублюдок! — прошипела на это Ирма, — зачем ты сделал это? З-зачем?!

— Но я же люблю тебя! — отвечал барон тоскливо и жалобно.

— Да на кой леший мне твоя любовь? — он протянул к Ирме руки, но та отстранилась, — теперь… зачем она мне? И зачем мне ты? Неужели до тебя еще не дошло, собачий выкормыш… что мне надоело пасти овец… и терпеть домогательства отчима-пьянчуги. Но и служить подстилкой хлыщу голубых кровей я тоже не хотела! Не понял? Я хотела стать дво-рян-кой — выйдя замуж за тебя! Тогда бы ни один забулдыга не посмел лезть мне под юбку и дышать в лицо перегаром!

Но ты не захотел жениться на мне… ты обманул мои надежды! Так что мне оставалось делать? Возвращаться в родное село? И что изменилось с тех пор: коли ваша светлость не смог взять в жены пастушку — так неужели он надеется, что его обвенчают… с трупом?

Но барон, казалось, не слышал этой яростной отповеди. Он продолжал гонять встревоженную прислугу, засыпая ее все новыми распоряжениями и одновременно бормоча «потерпи», «не волнуйся», «теперь все изменится». Пустые бесплодные слова… он кормил ими Ирму еще до прощальной петли на ее шее.

В покоях уже было натоплено до жара, но девушка будто не чувствовала этого; холод не покидал ее, и дрожь не унималась. А слуги уже накрывали на стол, уставляя его всевозможными яствами. В былые времена Ирма вряд ли могла сдержать голодную слюну при виде такого зрелища — однако теперь оно вызывало не больше аппетита, чем поленница дров или поляна с цветами.

— П-прошу к столу, — окликнул ее барон, — отпразднуем твое возвращение. Глядишь и согреешься… ты ведь голодна?

Ирма и впрямь ощущала, как внутри нее нарождается голод… вот только блюда со стола оказались против него бессильны. Девушка отхлебнула вина и не почувствовала ни вкуса, ни растекающегося внутри тепла; попробовала кусочек мяса, прожевала — и с отвращением выплюнула: ей показалось, будто она есть тухлятину.

Девушке понадобилось несколько минут, наполненных бестолковым ковырянием блюд вилкой, прежде чем она поняла: кушанья на столе ей бесполезны потому, что они… мертвы. Утолить же голод Ирмы могло совсем другое — нечто живое и теплое… то, что она внезапно почувствовала в сидящем неподалеку бароне.

— Милый! — тоненько протянула девушка, пододвигаясь к нему как можно ближе, — ты был прав… прости. Теперь все и вправду изменится, и мы… уже точно не расстанемся.

Барон так хотел верить в счастливый исход, что услышанному только обрадовался. Поведение своей возлюбленной… вернее, резкую его смену, он истолковал чрез шоры своих же надежд и ожиданий. Потому и не смог, а вернее, не успел ничего понять... даже когда холодные, белые, скрюченные пальцы сомкнулись на его горле.

* * *

А что же Эрвин? Получил ли он заслуженную награду и спокойно покинул замок? Ничуть не бывало! То ли сказалась жадность барона, а может его светлости просто не хотелось оставлять в живых некроманта, узнавшего слишком много.

Так или иначе, но хозяин замка велел страже схватить Эрвина, едва тот закончил с пробуждением Ирмы. Схватить силами сразу пяти ратников и привязать к одному из зубцов крепостной стены. Где и оставить в ожидании восхода солнца, который, судя по алеющему горизонту, был уже близок.

«Зато слова своего дворянского не нарушил, — со злостью подумал Эрвин, — тайна замок не покинет… и не покину его я, посвященный в нее».

— …ты гадкая, противная всему живому, бездушная тварь! — напутствовал его светлость ведомого на смерть некроманта. И больше не называл его «сударем».

Надо сказать, что способ расправы с Эрвином барон выбрал с некоторой толикой ума — хотя бы потому, что догадался не рубить ему голову, не жечь на костре и не совершать иных, подобных глупостей. Некромант вспомнил историю с Гидеоном, собратом по цеху: того злые глупые горожане просто-напросто побили камнями. О чем потом успели неоднократно пожалеть, ибо Гидеон был некромантом опытным, и Тьма из него хлынула, словно гной из лопнувшего фурункула. И отравила весь город, выкосив его чумой и безумием за пару недель.

Что ж, барон поступил осмотрительнее — потому как большая часть Тьмы, обременявшей Эрвина, должна была сгореть на солнце. А заодно и зажарить живьем самого некроманта, лишенного привычной защиты в виде плаща и очередной порции зелья. Медленно сгорев изнутри, к полудню Эрвин должен был оставить после себя лишь пару костей и горсть пепла. Остатки Тьмы, скорее всего, разнесет ветром по окрестности… и очень скоро местных жителей будут тревожить недород, падеж скота, а может даже и восставшая нежить.

Как вариант, Тьма осядет в самом замке — на правах проклятья, и превратит его в одно из тех мест, куда по своей воле осмелится заглянуть разве что завзятый авантюрист. Лично Эрвину более вероятным казался именно такой исход; тем более что в замке он уже, своею же рукой поселил нежить. А такова уж природа нежити, что жизнь рядом с собой она не переносит. Никак.

Кромка солнца едва показалась над горизонтом, когда голос, грубый и басовитый, отвлек некроманта от безрадостных размышлений.

— Эй, трупоед, — обратился к нему немолодой и дородный мужчина в форме баронского ратника, но с офицерскими нашивками, — я капитан Орвальд, командир стражи этого замка.

— Не могу сказать, что очень рад знакомству, — грустно усмехнулся Эрвин.

— Да мне плевать! — гаркнул капитан, — у нас беда… с той тварью, которую ты пробудил. Она загрызла его светлость… и совсем разбушевалась, дрянь такая! Добро, мы в баронские покои двери завалили… да только не знаем, надолго ли хватит. Опять же сам барон… вдруг он тоже таким же станет. Я слышал, быть буйной нежитью — это заразно.

— Возможно, — равнодушно ответил некромант, — только вот при чем здесь я? Во-первых, я ведь привязан… по приказу вашего хозяина. Во-вторых, что я могу сделать без своего снаряжения? И, в-третьих, если капитан слышал о некромантах, он должен знать: мы задаром не работаем.

— Да хорош ломать комедию, трупоед! — Орвальд погрозил ему увесистым кулаком, — хозяин сдох, а значит сдохли и его приказы. Снаряжение твое мы вернем, не боись… а насчет платы скажу: ты не продешевишь в любом случае. Ибо цена за избавление нас от этого отродья — твоя трупоедская жизнь. Или, по-твоему, есть что-то ценнее?

— Нет-нет, — поспешил согласиться Эрвин, — такого не знаю. Так что цена ваша меня вполне устраивает.

17-22 сентября 2012 г.