Отрывки (гет)

Рождество не время года. Это чувство.

Фэй сидит на диване, увлечённо читая «Маленького принца» Экзюпери. Поёжившись от холода, она натягивает рукава шерстяной кофты почти до кончиков пальцев и поднимает взгляд на Роберта, сидящего за рабочим столом. Перечитывая несколько раз одно и то же предложение, Фэй вдруг осознает, что всё равно уже ничего не поймёт, и откладывает книгу в сторону.

Блэк стучит по клавиатуре со скоростью света, ощущая давно забытый вкус азарта и адреналина. Что может быть лучше, чем работа, требующая деятельности одного лишь мозга? Может, это даже к лучшему, что он вернулся в свой прежний мир со всеми этими убийствами, маньяками, жертвами и психопатами. Это его океан, где Роберт — кровожадная акула, как сказал Эванс. Поправив очки, он перехватывает взгляд Фэй и улыбается уголками губ.

На часах двенадцать двадцать один. Рождество наступило двадцать одну минуту назад, а они и не заметили. Фэй тяжело выдыхает, думая о том, что ей пора к отцу и Эмме, чтобы праздновать, как того требуют семейные традиции. Селина, наверное, сейчас похожа на сказочную принцессу, веселящую всех шутками и своим смехом, а папа с Ридом укладывают все подарки под ёлку, украшенную Эммой. В такие моменты Фэй чувствует себя так тепло и уютно. А сейчас что-то внутри удерживает её именно здесь. Только вот что?

Интересно, а как Роберт празднует Рождество?

Данауэй пытается представить, но не может. За месяц, проведённый вместе, они ни разу не говорили о себе. О музыке, фильмах, книгах, отношениях, интересах, но никто из них не стремился рассказывать о себе. Фэй лишь знает, что он англичанин, приехал из Лондона учиться в Гарвард, а потом начал карьеру в Нью-Йорке. Вот и всё.

У них с Робертом вообще всё выходит немного странно, почти нереально, но безумно хорошо.

Фэй поднимается с дивана, подходит к Блэку, заглядывая через его плечо в монитор.

— С Рождеством.

Роберт вздрагивает от неожиданности, оборачивается и захлопывает крышку ноутбука. У него уставшее лицо, как никогда подчёркивающее его возраст, но он всё равно улыбается.

— Я совсем потерял счёт времени, — Роберт снимает очки, поворачиваясь к ней. — И тебя с Рождеством.

Поддавшись порыву, Фэй взъерошивает его тёмные волосы, смотря на Блэка сверху вниз. Кажется, что никогда прежде не было так комфортно, как сейчас. Разве это возможно?

Роберт обхватывает руками её талию, утыкаясь носом в живот Фэй, отчего ей становится немного щекотно.

— Тебе уже пора? — выдыхает он, крепче прижимая её к себе.

Странно, раньше Роберт думал, если в его жизни появится что-то постоянное, отношения например, то он потеряет то, чем дорожит больше всего — драгоценную свободу. А с Фэй всё наоборот. С ней чувствуешь себя, как дома: тепло, уютно, комфортно и свободно. Будто ты плывёшь по бескрайнему небу, вынимая застрявшие кусочки облаков из её волос.

Если честно, Роберт не помнит, как праздновал предыдущее Рождество. В баре? Или со случайными знакомыми в каком-нибудь фешенебельном ресторане? Праздники — это скучно и банально. Разве, чтобы повеселиться, нужна ночь жизнерадостных трупов рождественских ёлок?

Фэй должна ответить «да», но не хочет. Не хочет уходить отсюда, где каждый уголок наполнен чем-то новым, но уже привычным. Не хочет слушать рассказы папы об Италии. Не хочет есть фирменный торт Эммы и получать все эти дорогие подарки. Сейчас, кожей ощущая дыхание Роберта сквозь несколько расстегнувшихся пуговиц на животе, Фэй чувствует себя по-настоящему счастливой. Слабость обнимает тело холодными руками, ноги становятся ватными и, набрав в лёгкие воздуха, она тяжело выдыхает.

— Нет. Уже поздно и я слишком устала, чтобы куда-то ехать.

Рука Блэка скользит по бедру Фэй, забираясь под кофту на спине и, откинувшись на спинку стула, он притягивает её к себе, усаживая на колени.

Фэй обнимает его за шею, поджав под себя ноги. Водопад волос лезет в лицо, цепляясь за тушь на ресницах и, распутывая пряди длинными пальцами, она ощущает себя совсем маленькой девочкой. Совсем как в тот последний раз — в десять лет, когда Фэй сидела у постели мамы.

Роберт водит пальцами по её ноге, невесомо целуя белоснежную шею. За окном поднимается снежный вихрь, прибивая снег к стеклу, но здесь слишком тепло, чтобы чувствовать зимний холод.

— А «устала» это «я устала и хочу спать» или «я устала, замёрзла и хочу согреться»? — насмешливо спрашивает Блэк, не изменяя привычной для себя манере разговора.

Фэй закатывает глаза, тихо смеясь. Иногда к ней приходит ощущение, что она наблюдает за всем этим со стороны, и становится немного страшно оттого, насколько вся эта ситуация сумасшедшая. Полгода назад, на самой первой лекции, Фэй сравнила его с педофилом, потом начался весь это хаос с играми «кто кого», а сейчас она сидит у него на коленях, осознавая, что ни за что бы не променяла это ощущение ни на что другое. Ощущение тёплых рук, горячего дыхания и немного обветренных губ.

— Ну-у-у, — задумчиво протягивает она, — смотря, какие будут предложения.

Роберт усмехается, аккуратно цепляя указательным пальцем ворот её кофты, ведёт им вниз, оголяя кожу плеча, и поднимает взгляд ярко-синих глаз на Фэй. Чёрт, как же просто перевернуться этому долбанному миру. Ещё недавно Блэк придерживался взглядов Роберта Локампа, думая, что ему противны эти телячье тяготение друг к другу, маслянистые расплывчатые взгляды влюбленных, эти туповато-блаженные прижимания, это непристойное баранье счастье, которое никогда не может выйти за собственные пределы, когда вокруг целый мир, состоящий из красоты искусства и независимости. Только сейчас все эти слова выветриваются из головы; Роберт мерно дышит ей в шею, чувствуя себя довольным котом, готовым промурлыкать все песни Coldplay ей на ухо.

— Знаешь, я не люблю зиму из-за холода, — произносит он, водя кончиком носа с плеча по шее Фэй. — Всегда нужно что-то горячее, чтобы согреться.

Фэй вздёргивает левую бровь, стуча подушечками пальцев по его спине.

— Тогда, может, горячий чай? — игриво отвечает она, ежась от горячего дыхания.

— Нет. Что-то намного горячее, — губы Роберта захватывают мочку уха Фэй.

Она откидывает голову назад и прикрывает глаза. Ритм дыхания немного сбивается, по телу пробегают привычные мурашки, и, обхватив ладошками его лицо, Данауэй заглядывает ему в глаза.

— Кипятка?

Роберту кажется, что он впервые видит её глаза, несмотря на то, что смотрит на них почти каждый день. Зелёные языки пламени охватывают его отражение так, что тело начинает пылать изнутри. Недолго думая, Блэк целует Фэй в холодные губы, притягивая ещё ближе к себе, отчего кресло начинает шататься, грозя перевернуться.

— Есть вариант лучше, — он усмехается сквозь поцелуй, запрокидывая голову назад.

В конце концов, сегодня можно позволить себе забыть об окружающем мире, укрывшись под толстым слоем нью-йоркского снега, отражающий яркий свет раздражающих огней.

— Скучаешь по университету?

Роуз Эванс сидит напротив Роберта, накладывая салат в тарелку.

— Только иногда, — усмехается Блэк, подмигивая Фредерику. — Адвокатская практика веселее, чем тупость моих бывших студентов.

— Признаться, я не понимаю современную молодёжь, — Роуз элегантно откидывает прядь волос, выбившуюся из строгого пучка на затылке. — Взять, к примеру, Дика и Джеймса. Они всё время в своих айпадах, наушниках, а эти их одноклассницы…

— Дорогая, ты говоришь, как старая брюзга, — шутливо отвечает Фредерик, глядя на жену. — Вспомни нас в молодости, — он запинается, — ну, по крайней мере, меня и Роба.

Роберт смеётся, делая глоток виски. Январский ужин у четы Эвансов — уже своеобразная традиция. Роуз прекрасно готовит, к тому же они хорошо ладят, хоть она и любит читать ему нотации. Воспитанная в консервативной семье политиков, миссис Эванс весьма щепетильно относится ко многим аспектам жизни Блэка. Он помнит, как они впервые познакомились: на третьем курсе Гарварда, когда они с друзьями без приглашения появились на элитной вечеринке женского сообщества «La Table Elitaire», устроив переполох. Они с Фредом прилично выпили, завершив речь главы сообщества ярким соло на украденной гитаре. Кстати, Роуз как раз и была главой сообщества. Бурная молодость. На лице Роберта мелькает улыбка от нахлынувших воспоминаний, и он почти не обращает внимания на разговор за ужином.

— Кстати, Роберт, Фредерик сказал мне, что ты с кем-то встречаешься, — Роузи делает глоток белого вина, всем своим видом говоря: «Я жду подробностей». — Неужели, ты, наконец, остепенился? Я хочу знать всё. Она тоже адвокат?

Блэк бросает яростный взгляд на друга, стиснув зубы. Пожалуй, этой темы он сегодня хотел избежать. Во-первых, у Роуз может случиться инфаркт, если она узнает о возрасте Фэй. Во-вторых, Роберт убьёт Фреда за длинный язык. В-третьих, он сам пока не осознаёт, что эти отношения называются «встречаться».

— Милая, разве я это говорил? — Фредс пытается перевести тему разговора, бегая глазами по столу. — Мне кажется, пора нести десерт.

— Ты и принеси, — отвечает она, поправляя тонкую цепочку браслета на запястье. — Не тяни, Роб. Я хочу знать, кто эта женщина, сумевшая…

Её речь прерывает смешок мужа, пытающегося замаскировать его под кашель. Да, где бы отыскать эту «женщину».

— Видишь ли, Рози, — осторожно начинает Блэк, разрезая ножом мясо, — всё очень сложно объяснить. Она не адвокат… Она вообще ещё не работает, — он делает паузу, видя непонимание на лице жены друга. — Она учится в университете.

Роуз открывает рот, но ничего не произносит. Около минуты в столовой царит гробовое молчание, а Блэк с Эвансом бросают друг на друга напряжённые взгляды.

— Она оканчивает университет? — уточняет Роуз, пытаясь успокоить себя.

— Почти, — за него отвечает Фред, смотря на Роберта с написанным на лбу словом «прости», и пожимает плечами. — Она на втором курсе.

Миссис Эванс снова молчит, пытаясь не выдать своих эмоций. Спасибо хорошему воспитанию истиной леди. Она начинает лихорадочно водить руками по столу, упёршись взглядом в белую скатерть.

— Я принесу… десерт, — она встаёт со стула, идёт в сторону кухни, но останавливается на полпути, медленно обернувшись. — То есть, твоя… Эмм… девушка на два года старше Дика?

Блэк кивает головой, не найдя подходящего ответа. Атмосфера в комнате накаляется, что он почти жалеет, что вообще пришёл.

— Ясно, — Роуз натягивает улыбку на непроницаемое лицо, касается нити жемчуга на шее и удаляется из комнаты.

Фредерик издаёт протяжный вздох облегчения, залпом осушая стакан с виски. Рози долго будет переваривать свалившуюся новость. Может, она и не выскажет своего мнения Роберту, но мужу придётся выслушать всё недовольство и ужас от произошедшего.

— И долго это будет продолжаться? — Эванс откидывается на спинку стула, внимательно смотря на него.

— Что? — вопросительно приподняв брови, Блэк закидывает в рот виноградинку.

— Твоё очередное развлечение. Я думал, ты добьёшься своей «шестёрки», и всё, но это длится уже больше месяца.

— Развлечение? — значит, вот, как это выглядит. — А если я скажу, что это не развлечение, а что-то похожее на отношения?

— Что? — Фредс взмахивает рукой и понижает тон голоса. — Ты издеваешься, Роб? Ей девятнадцать, какие отношения? Да она едва старше моих сыновей! Она же ребёнок. Боже, да ей даже алкоголь ещё не продают.

Блэк молчит, переваривая услышанное. Конечно, он это знал, но не думал. Кажется, Роберт вообще не думал. Или думал совсем о другом…

— С каких пор тебя так беспокоит моя личная жизнь? Это моё личное дело, — раздражённо бросает Роберт, вытирая рот салфеткой.

— Нет, ты не прав. Меня это тоже касается, потому что ты мой лучший друг, а я не хочу снова находить тебя по ночам в баре пьяным в стельку.

— О чём ты? — на самом деле он знает, о чём речь, но не хочет вспоминать болезненный период после своего короткого, но бурного романа, приведшего к браку, а после и к разводу. — Причём здесь вообще это?

— При том, что тебе тридцать семь, а ей девятнадцать, и у неё вся жизнь впереди. Для неё это первый опыт перед большой жизнью, а для тебя? Ты вообще думал о будущем? Это твоей Фэй можно сказать: «Я подумаю, когда стану взрослой», а что скажешь ты? «Я подумаю об этом, когда стану старым»? — Эванс внимательно смотрит в глаза Роберту, давая ему возможность понять каждое слово. — Она молода и прекрасна: самое время прожигать свою молодость, а что она будет делать вместо этого? Ходить на наши званые вечера, где Роуз и жёны наших друзей будут обсуждать последний благотворительный вечер жены какого-нибудь бизнесмена? Или ты будешь ходить на студенческие тусовки? Чёрт возьми, Роберт, это нелепо. Как думаешь, как быстро она поймёт, что ей всё это надоело, и пора двигаться дальше?

Блэк тарабанит пальцами по столу, буравя взглядом бокал с вином, где остался след губ Роуз. Грёбанный Эванс, почему он не может быть… неправым? Нет, чушь. Он ничего не знает, чтобы судить об этих отношениях. В конце концов, это дело только его и Фэй.

— Спасибо за проникновенную речь, но мне уже пора, — как можно непринуждённее говорит Роберт, вставая со стула. — Спасибо за ужин. Передай Роуз, что всё было вкусно.

— Стой, Роб. Я не хотел тебя обидеть, останься, — Фредс встаёт вслед за ним, устало выдыхая.

— Ничего, всё нормально. Мне пора. Завтра рано на работу.

***

Двенадцать семнадцать.

Роберт окидывает взглядом десятиэтажное здание, засунув руки в карманы пальто. Яркий, рассеянный в темноте, свет фонарей освещает улицу, Нью-Йорк дышит бесконечным потоком машин; витающие в воздухе снежинки садятся на плечи и волосы. В десятках окнах горит свет, и, может, одно из них как раз окно Фэй.

Зачем он приехал сюда? Неужели из-за слов Фреда?

Бред. Эванс не прав. Или всё-таки прав? Как же он ненавидит эту долбанную неопределённость, которую хочется скомкать, как ненужную бумажку, и выбросить в урну.

Блэк входит в дом, кивает консьержу, который до сих пор не может понять кто он, и заходит в лифт.

Интересно, как Фэй отреагирует на его появление? Они ведь не договаривались встретиться.

Золотистые двери лифта разъезжаются в сторону, открывая дорогу в длинный коридор. Роберт проходит несколько квартир, прежде чем останавливается перед нужной и неуверенно стучит три раза.

Мать их, он же никогда не сомневается. Сомнения — жалкая неуверенность, которую презираешь каждой клеточкой души и сознания.

Через три минуты белая дверь с надписью «111 А» открывается.

— Роберт? — удивлённо произносит Данауэй, пожимая плечами.

— Привет, — голос звучит устало и тихо, но на лице всё равно появляется тень улыбки.

На ней лишь короткий халат, открывающий взору белоснежную кожу ног из-под чёрного шёлка. Волосы мокрыми кудрями спадают по плечам и спине, лицо кажется бесцветным в тусклом освещении коридора, но Фэй всё равно красива.

— Привет, — повторяет она и, опомнившись, пропускает его в квартиру. — Как ты?

Роберт невзначай оглядывает комнату, выдержанную в чёрно-белых оттенках. Он впервые у неё дома.

— Хорошо, — разговор выходит немного неуклюжим. — Ты не против? — Блэк снимает пальто.

— Нет, конечно. Проходи, — улыбнувшись, Данауэй откидывает назад мокрые волосы.

На стенах висят десятки фотографий, на которых изображены Фэй, Селина и незнакомые ему люди. Нет ничего более обманчивого, чем фотография. Думаешь, что навсегда запечатлел счастливый момент, а на самом деле лишь прибавил грусти.

— Будешь что-нибудь пить?

Фэй немного растеряна; она бросает взгляд на часы, а потом на Роберта. Он такой… странный сейчас. Отрешённый, что ли. Где же привычная нагло-беззаботная улыбка или острые фразы?

— Нет, я уже сегодня выпил.

Он садится на диван, беря в руки фоторамку со стола. На фотографии Фэй с небрежно собранными волосами прислонилась к ветхой стене, пытаясь спрятать глаза от объектива.

— Не знал, что ты так любишь фотографироваться, — в голосе скользят нотки задумчивой грусти.

Роберт многого не знает о Фэй, будучи ослеплённым собственными чувствами и желаниями. Эгоизм или невнимательность? На самом деле Блэк вообще никогда никого не пытался узнать, думая, что психологического портрета достаточно.

Если у него спросить какие у Фэй любимые цветы, оттенок, напиток или ее самая заветная мечта — он ответит: «Не знаю».

— Я не люблю фотографироваться. Просто Эмма — моя мачеха — фотограф, и, когда она ищет вдохновение, то снимает того, кто рядом. Обычно, это всегда я.

Фэй садится рядом, забирает рамку и берёт его руку в свою. Растерянность неожиданного прихода прошла и, согнав набегающий сон, она заглядывает ему в глаза.

— Роберт, всё в порядке?

Нет, чёрт подери, не в порядке. Не в порядке, потому что тяжелые мысли отравляют разум своей истиной этой грёбанной реальности, где надо думать о будущем. Он же взрослый и должен помнить об этом. Ирония, не правда ли?

— Да… — после долгой паузы отвечает Блэк, поглаживая указательным пальцем её ладонь. — Фэй, а какие у тебя любимые цветы? Розы, лилии, пионы?

Данауэй не показывает своего удивления, пожимая плечами. Почему он спрашивает? Вернее, почему его это интересует в половине первого ночи?

— Я не люблю цветы. Как можно любить то, что продаётся в цветочных магазинах? Красивые трупы. Но у меня есть фотография нарциссов, растущих на площади Шарля де Голля. Это считается?

Роберт усмехается, сжимая руку Фэй.

Слова Фреда всё ещё звучат в ушах, но с каждой секундой становятся всё тише, когда она так близко. Лицо Фэй без единого следа косметики так прекрасно в своей естественности. Может, она и не умеет солнечно улыбаться, кокетливо строить глазки, обаятельно хмуриться, но она всё равно красива. Красота ведь не какой-то общепринятый идеал, стереотип или образ — это то, что врезается в память, то, на что хочется смотреть и смотреть, запоминая каждую деталь.

— Расскажи мне что-нибудь о себе, — пускай звучит странно, но когда это волновало Роберта? — Что захочешь.

Фэй тяжело выдыхает, ощущая всю важность этого странного момента. Залезть бы к нему в голову, прочесть мысли, а не пытаться угадать, о чём думает Роберт.

Раньше они могли обсуждать какой-нибудь фильм или знаменитое убийство, не зацикливаясь на мелочах типа «в детстве я…», а сейчас… Сейчас что-то изменилось. Не в них, а в Блэке.

— Ну, — начинает Фэй и, что-то вспомнив, вскакивает с дивана. — Я сейчас.

Роберт следит за ней взглядом. Фэй приносит какую-то фоторамку и, встав напротив него, показывает фотографию, где изображено несколько человек, в том числе она и Селина.

— Это моя семья. Папа, — её указательный палец скользит по статному брюнету средних лет. — Он занимается бизнесом и часто уезжает в командировки. Вот Эмма, — Роберт переводит взгляд на ухоженную блондинку в элегантном белом платье. Теперь понятно на кого похожа Селина. — Она замечательный фотограф и у неё куча выставок. Её часто приглашают делать фото для обложек модных журналов. Лин ты знаешь: она училась у тебя. Теперь она работает юристом по гражданским делам и в последнее время увлеклась пробоно, — Фэй чуть улыбается, указывая на русоволосого парня в белой футболке. — Это Рид — муж Селины. Он бейсболист, играет за Нью-Йорк Янкиз. И все они — моя семья.

Данауэй убирает фотографию на рядом стоящий столик и перекладывает руки на плечи Блэка. Он чуть приподнимает голову, чтобы видеть её глаза и ощущает ужасную усталость во всём теле.

— Теперь твоя очередь.

— Рассказать о семье?

— Да?

Роберт открывает рот, пытаясь подобрать слова. Рассказать о семье? А что рассказывать? Банальную историю.

— Я из самой обычной английской семьи, помешанной на чае и старомодности, — руки Фэй чуть толкают его назад, и он откидывается на спинку дивана. — Они много работали, так что у меня была возможность учиться в частной школе, а мне в свою очередь, приходилось хорошо учиться, чтобы не разочаровывать их. Потом я поступил в Гарвард, хоть родители и были против Америки, — по его лицу бродит лёгкая улыбка. — Тринадцать лет назад они погибли в автокатастрофе… Вот и весь рассказ.

Фэй молчит, не зная, что сказать. Тишина кажется неловкой, слова бессмысленными, а сказать: «Мне жаль» — глупым. Смерть близких — слишком личное и тяжёлое, чтобы окупить это какой-то дежурной фразой. Выдохнув, она скользит левой рукой по затылку Роберта, запуская пальцы в его волосы и чуть наклоняется, позволив кудрям рассыпаться в дождь, скрывающий их лица.

— Моя мама умерла от рака, когда мне было десять. А перед этим она болела два года, практически не вставая с постели, — голос звучит сдавленно. Фэй впервые рассказывает это кому-либо. Впервые позволяет себе коснуться дрожащими руками детских воспоминаний. — Сколько себя помню, я всё время сидела у её постели, в большом белом кресле. К ней были подключены десятки трубок и аппаратов, и я не переставала повторять себе, что нельзя плакать, потому что мама расстроится, — она замолкает, не отрывая взгляда от глаз Блэка. — На её похоронах было много цветов… Наверное, поэтому они у меня ассоциируется со смертью, и я их не люблю.

Роберт немного растерян или даже ошеломлён. У него возникает ощущение, что он стал частью чего-то тайного, личного и неимоверно трагичного. И он понимает Фэй.

Может, все познания о вкусах любимого человека — ничто, если ты его не понимаешь. Иногда достаточно лишь почувствовать ту самую волну, чтобы понять: к чёрту слова Эванса, который ничего не понимает в их с Фэй отношениях. Нельзя позволять лезть кому-то в свою жизнь, потому что проживать её тебе самому.

Роберт невесомо касается губами подбородка Фэй, перемещаясь руками по шёлку халата на талии. Она поддаётся навстречу, скользнув коленкой по его ноге и, упёршись ею в спинку дивана, проделывает то же самое со второй ногой. Роберт мягко целует её в лицо: щёки, скулы, уголки губ, ощущая горячее дыхание на коже.

Восемнадцать лет разницы?

Так почему они не чувствуются?

Что-то внутри сжимается от осознания, что Фэй — его и только его. Плевать на синдром собственника, просто никому этого не понять.

Блэк целует её настойчивее, слегка покусывая нижнюю губу. Он почти забывает, что было до его прихода к Фэй.

Данауэй перебирает пальчиками пуговицы на его рубашке, ощущая подушечками каждый стук его сердца под обтянутыми кожей мышцами на груди. Как же она была без него всё это время? Кожа покрывается мелкими мурашками, все мысли вылетают из головы, а тело уже инстинктивно тянется ближе к нему.

Оторвавшись от её губ, Роберт проводит рукой по щеке Данауэй, улыбаясь уголками губ. Грудь разрывает фейерверк из сотни чувств, смешиваясь во что-то непонятное, но такое приятное, теплом разносящееся по телу. Хочется сжать её в объятьях, укрыться под тонкой простынёй — там, куда когда-то Фэй впустила его.

— Я… — она замолкает, боясь того, что так рвётся наружу. Эмоции всегда даются ей с трудом, а их проявление сопровождаются потерей в прострации. — Я рада, что ты пришёл.

Роберт заправляет чёрную прядь волос ей за ухо, улыбаясь в ответ.

— Знаешь, что я только что понял?

— Что?

— Я ещё не видел твою спальню…

Фэй тихо смеётся, радуясь возвращению её Роберта. Встав с дивана, она ведёт его через всю гостиную и узкий коридор в просторную комнату с огромной кроватью, застеленной белым пушистым покрывалом.

Роберт думает, что всё могло бы быть гораздо хуже, окажись здесь плюшевые медведи. Устало упав на кровать, он закрывает глаза, прижимая к себе Фэй.

Иногда нет ничего желаннее, чем самый обычный сон после такой серой реальности. Особенно, когда рядом есть человек, с которым ты хочешь разделить эту реальность и поделиться этим сном.

Роберт открывает глаза, привычно проводя рукой по кровати, но упирается ею лишь в подушку. Смахнув остатки сна, он приподнимается на локтях, ища глазами Фэй. С каких пор она встаёт раньше него? Сумка Фэй здесь, значит, она не ушла.

Натянув чёрные пижамные штаны, Роберт идёт в ванную комнату и включает холодную воду. Умывшись, он замечает вещи Фэй на краю умывальника: золотое кольцо и тонкую подвеску. Почему-то это не даёт ему сосредоточиться, беспокойством закрадываясь в сердце. Ещё ни одна девушка не оставляла свои вещи в его доме. Ну, может, оставляла… Какую-нибудь личную часть гардероба, но вот это кольцо и цепочка лежат здесь, будто так и должно быть. Как же тяжело менять уклад жизни после стольких лет! Ещё раз умывшись ледяной водой, Блэк взъерошивает волосы и выходит.

В спальне по-прежнему пусто, как и в гостиной, зато из кухни доносится знакомый голос.

Фэй стоит у открытого холодильника, проводя ступнёй левой ноги по правой, и, зажав между ухом и плечом телефон, придерживает серую простыню на груди.

— Да, конечно, — говорит она в трубку, доставая пакет апельсинового сока. — Буду через тридцать минут. До свиданья.

Сделав глоток прямо из бумажного пакета, Данауэй убирает сок назад в холодильник и, захлопнув его, разворачивается. Её взгляд встречается с глазами Роберта, и он даже не пытается скрыть нахальную усмешку.

— Доброе утро, — лениво растягивает Блэк, упираясь ладонями в стол. — Я бы не отказался от кофе.

Бровь Фэй взлетает вверх, взгляд зелёных глаз пробирает до костей так, что он почти отводит свой в сторону, но все же выдерживает. Чёрт, Блэк до сих пор не может понять, что такого дьявольского в ней есть.

— Доброе, — медленно отвечает она, слабо улыбнувшись. — Купишь его сегодня в Старбакс, у меня нет времени. С сегодняшнего дня, я официальный стажёр в Нью-Йорк Таймс.

Фэй безумно рада, что из десятка претендентов, выбрали именно её. И ведь она может гордиться собой, потому что заслужила это сама, а не благодаря отцу или Селине.

— Тогда можно тебя поздравить?

— О, да.

Ткань соскальзывает по её телу, но Фэй вовремя придерживает её, не давая ему оголиться. Наверное, надо было одеться.

— Значит, ты будешь варить кофе всем, кроме меня? — притворно обиженным голосом спрашивает Роберт, не скрывая насмешки в голосе.

Закатив глаза, Данауэй обходит стол и, поцеловав его в щёку, тихо шепчет:

— Я сварю тебе кофе вечером, хорошо?

По коже Блэка пробегают приятные мурашки, и уже не хочется никуда её отпускать. Она такая… Безумно притягательная, от одного ее взгляда кровь закипает в жилах. Резко развернув Фэй к себе, Роберт зажимает её между столом и собой, фиксируя руки на тонкой талии.

— Зачем тебе нужно это стажёрство?

Фэй тяжело дышит, стараясь не поддаться его коварству и манипуляторству. Иногда она просто ненавидит Блэка за эти качества…

— Нет, — тихо выдыхает она, едва прикрывая глаза, когда пальцы Роберта скользят по её телу, щекоча кожу плеч и шеи. — Мне пора…

Боже, такими темпами можно опоздать в первый рабочий день. Чуть оттолкнув Блэка от себя, Данауэй бросает на него кошачий взгляд, отрицательно качая головой.

— Я опаздываю.

Выскользнув из крепких объятий, Фэй со скоростью света умывается, одевается и попутно собирает тетради в сумку.

Роберт разочарованно выдыхает, закидывая конфету в рот. Единственный выходной, а он остался без кофе. Снова здравствуй, хроническая скука.

Следя за вихрем по имени «Фэй», он равнодушно читает утреннюю газету, думая над тем, что сегодня, наконец, настал день, когда ему не придётся откладывать на потом размышления над словами Фреда.

Пора взглянуть правде в глаза.

***

— Придержите, пожалуйста, лифт, — кричит Фэй, забегая вовнутрь. — Спасибо.

Прислоняясь спиной к холодной металлической стене, она прикрывает глаза от усталости, скользя ладонями вдоль плотно обегающего тело платья.

— Тяжёлый день?

Раскрыв глаза, Фэй поворачивает голову, встречаясь взглядом с незнакомым мужчиной.

Отросшие каштановые волосы небрежно падают на шею, расстёгнутая белая рубашка открывает вытатуированный крест на шее, а на вид ему около тридцати пяти. Судя по бейджу, незнакомец здесь работает, но никак не вписывается в общую массу.

— Немного.

Чуть улыбнувшись, Фэй выпрямляется, невзначай касаясь волос, собранных в длинный хвост.

— Дай угадаю, — он делает вид, что задумывается. — Стажёрство?

— Это так заметно?

— Немного, — теперь он перехватывает её улыбку и протягивает руку. — Джон Ван де Камп, политический обзор.

Так вот значит, как выглядит обладатель Пулитцера за самую громкую статью о похождениях мэра.

— Фэй Данауэй, первый день стажировки, — она пожимает руку в ответ.

Джон замечает готический крест на её запястье, лукаво улыбаясь.

— Демократичные родители или бунтуем?

Фэй вспоминает, что сделала эту татуировку в выпускном классе, совершенно не подумав. Конечно, она не жалеет, но этот поступок относится к тем немногим, которые можно объединить одним словом: спонтанные. Как ни странно, семья её поддержала.

— Больше первое, чем второе.

Раздаётся характерный звон, оповещая, что лифт уже приехал на нужный этаж.

— Ещё увидимся, Фэй Данауэй, — с усмешкой говорит Ван де Камп, подмигивая, чем вызывает улыбку на её лице.

***

Фэй сидит в кресле в самом дальнем закоулке, который ей выделили, и устало смотрит на монитор. Неужели все журналисты через это проходят? Так же может исчезнуть желание писать! Но ничего не поделаешь. Надо просто взять себя в руки и не жаловаться. А ещё меньше думать о Роберте, потому что эти мысли её отвлекают.

Странно, Фэй никогда не задумывалась об их отношениях с той самой ночи благотворительного вечера в университете, предпочитая довериться ему и судьбе. Она никогда не задумывалась об их будущем, считая, что время покажет, пока в голову не закрался вопрос: «А есть ли оно вообще?» Им хорошо вместе, с ним она чувствует себя настолько хорошо, что порой не может представить себя без Роберта. Если раньше это казалось пугающим, то потом всё стало вполне естественным. Никаких чрезмерных нежностей или ванили, как в пресловутых бульварных романах, а просто и жизненно.

Роберт. Роберт. Роберт. Почему, он не выходит из головы именно сейчас? И почему эти мысли так терзают Фэй?

Данауэй не пытается анализировать их отношения, так наивно доверяя чувствам и эмоциям, открывшим ей новый мир. Но в последнее время Блэк ведёт себя немного странно, то отдаляясь, то снова становясь ближе. Как же ей хочется уметь читать его мысли.

— Земля вызывает Фэй.

Словно очнувшись, она поднимает голову, смотря на улыбающееся лицо Джона. Что ж, первое нормальное знакомство на новой работе.

— Я абстрагируюсь от всего в ожидании конца рабочего дня, — устало отвечает Данауэй, закидывая ногу на ногу.

— Тогда радуйся, он уже наступил.

Ван де Камп садится на край её стола, держа в руках чёрное пальто.

— Я помню, какого это — быть стажёром, так что собирайся и пойдём.

Фэй удивлённо вскидывает брови, складывая перед собой руки.

— Куда?

— Здесь есть кофейня неподалёку, где готовят самый лучший латте в Нью-Йорке.

Последнее, чего Фэй сегодня ожидала — приглашение на… кофе? Джон, конечно, хороший, но они только сегодня познакомились, к тому же он старше её лет на… пятнадцать. Хотя, последнее в ее случае вряд ли можно назвать веским аргументом.

Прикусив губу, Фэй старается подобрать нужные слова, тарабаня пальцами по коленкам.

— Я не думаю, что это хорошая идея…

— Стоп, — громко говорит он. — Я не хочу, чтобы ты всё поняла неправильно. Ты хорошая девушка, но я намного старше тебя и не имею в виду ничего такого, — он слабо усмехается. — Ты, конечно, очень красивая, но это будет всего лишь дружеский кофе. Обещаю.

Фэй смотрит с сомнением, но поколебавшись несколько минут, всё-таки соглашается. Действительно, это будет всего лишь кофе, и еще ей нужны друзья. Ничего плохого в этом нет. У Лин много друзей мужского пола, это не мешает ей быть с Ридом, и они по-прежнему любят друг друга.

Стоп.

Осознание этого факта поражает её настолько, что Данауэй почти не слышит, что говорит Джонни. Любят. Какое привычное, но в то же время незнакомое слово или даже чувство. Многие философы мира характеризуют это сложное явление, а Фэй пытается понять только одно: что происходит между ней и Робертом?

— Осторожнее, — он придерживает её за руку, не давая споткнуться о ступеньку на улице и, потеряв равновесие, она падает к нему в объятья. — Ничего страшного.

— Прости, — виноватым голосом отвечает Фэй, поправляя ярко-синий шарф.

Январь в этом году бесснежный и тёплый, чем не перестаёт радовать жителей. Она неловко улыбается и ловит на себе взгляд синих глаз. Всё внутри сжимается от странного ощущения. Данауэй смотрит за плечо Ван де Кампа, на Роберта и Элис, мило беседующих у его машины.

— Всё в порядке?

— Да, — ответ раздаётся после длительного молчания. — Идём пить кофе.

Нет, она не ревнует. Ведь ревность — удел неуверенных в себе людей, и тех, кто не доверяет своему партнёру. Ведь так?

Роберт провожает их глазами, полными спокойствия. Или это только кажется? В конце концов, ничего сверхъестественного не произошло. Просто люди не меняются, а он и Фэй, кажется, в первый раз по-настоящему поссорились.

Посвящается Кэтьки aka Кислое Яблоко.

Спасибо за вдохновение.

Фэй обхватывает руками горячую чашку зелёного чая, смотря на своё отражение в светлой жидкости. Все её мысли только Роберте и произошедшем между ними. Фэй уже вторую неделю ломает голову над вопросом: что произошло? Да, они поссорились, но как?

Сначала была эта его глупая инфантильная выходка с кофе, потом двусмысленная ситуация на улице, а в итоге они не общаются и не видятся уже две недели. Это ведь ненормально для отношений? Хотя им обоим просто нужно время разобраться в себе, прежде чем пытаться сделать это друг в друге.

— Милая, хватит гипнотизировать чай — он уже остыл, — со снисходительной улыбкой произносит Селина, взъерошивая волосы Фэй. — У тебя проблемы на работе?

— Нет, всё хорошо.

— С учёбой?

— Нет.

Селина прищуривает глаза, пристально смотря на Фэй и, сев напротив неё, серьёзно произносит:

— Фэй Вивьен Данауэй, у тебя появился парень, а я не знаю об этом?

Голос сестры отрезвляет, вырывая из бессмысленного самокопания. Фэй отпускает чашку и, подперев голову рукой, усмехается.

«Да, конечно, парень».

— Не заставляй меня чувствовать всю смехотворность своих имён, — отвечает она, надеясь, что тема закрыта. — Моя мама слишком любила кино, и ей показалось забавным назвать меня «Фэй», а потом добавить к этому «Вивьен».

Селина смеётся и, встав со стула, начинает резать овощи на разделочной доске. Если уж она готовит, то Фэй лучше поужинать где-нибудь в другом месте.

— А по-моему, получилось очень красиво, — Лин закидывает кусочек огурца в рот, пожимая плечами. — Но не уходи от ответа.

Фэй выдыхает, сдаваясь без борьбы. Врать она не умеет, но можно же просто не договаривать правды? Фэй просто опустит все личные данные своего… парня.

— Ну… можно и так сказать, — неопределённо говорит она, делая глоток холодного чая, и кривится. — Только сейчас мы, вроде как, в ссоре.

Лин кладёт нож на стол, хмурится, и снова опускается на стул. Она о чём-то долго думает, подбирая слова, а Фэй начинает от скуки кидать кубики сахара к холодный чай, лопая указательным пальцем пузырьки.

— Знаешь, я всё боялась, что ты начнёшь встречаться с парнями ещё через лет пять и по неопытности поверишь первому встречному козлу.

Данауэй открывает рот от удивления, не зная, что ответить. Видимо, для своей семьи она навсегда останется маленьким несмышлёным ребёнком. С одной стороны — обидно, ведь все её старания показать, насколько она взрослая, теперь кажутся бессмысленными, а с другой — никто в жизни не застрахован.

— А ещё я боялась, что ты влюбишься в Роберта, а он разобьёт тебе сердце. Ты даже не представляешь, как я радовалась, когда он уволился и вернулся к адвокатской практике.

Фэй нервно усмехается, пряча глаза от взгляда сестры. Боже, всё становится намного сложнее, чем она могла представить. Интересно, что будет с Селиной, когда она услышит: «Знаешь, я с ним встречаюсь уже несколько месяцев, но ты не переживай, он, вроде как, остепенился». Н-да, звучит странно и шокирующе.

— Надеюсь, теперь не боишься, — Фэй по привычке делает глоток из чашки.

— А вы… уже спали? — неожиданно спрашивает Селина, ни капли не стесняясь.

Фэй ощущает невозможно сладкий вкус чая, к тому же ужасно холодного, и, услышав вопрос сестры, захлёбывается. Откашлявшись, она закрывает лицо ладонью, чувствуя, как щёки заливает румянец.

— Чёрт возьми, Лин, хватит меня допрашивать…

— Я твоя старшая сестра, — строго отвечает Селина, и вздёргивает бровь. — И, судя по твоей реакции, да.

Данауэй слушает унизительно-поучительную лекцию о сексе, постоянно вставляя: «Мне через месяц двадцать», но разве Селина Стюарт слушала кого-нибудь хоть когда-нибудь?

Наверное, стоило позвонить Роберту, а не слушать всё это. Когда она разговаривает с ним, ей хотя бы не хочется пустить пулю в лоб себе или сестре.

— Ладно, я не буду спрашивать, как вы поссорились, но могу помочь помириться.

Столько энтузиазма Фэй не видела уже давно.

— Нет, Лин, не надо. Всё хорошо, правда.

Встав со стула, она тяжело выдыхает и выходит из кухни, чтобы найти своё пальто и сумку.

— Никогда не думала, что скажу это тебе, но… есть куча женских секретов, перед которыми не устоит не один мужчина.

Фэй закатывает глаза, думая о том, что Риду, возможно, стоит поскорее возвратиться со сборов, потому что его жена слишком красива, немного одинока, да еще и скучает по сексу.

— Издеваешься? Мне, что, выпрыгнуть голой из торта с надписью «Давай помиримся», ведь все мужчины не могут устоять только перед одной вещью…

— Фу, — кривится Лин, невзначай разглядывая своё отражение. — Почему сразу голой и из торта? Есть идея лучше…

— О, нет…

— О, да, моя дорогая.

В теории всё звучит превосходно, а вот на практике…

***

Роберт раскачивается на рабочем кресле, скрестив ноги на рабочем столе, заваленном кучей папок и бумаг, под которыми погряз ноутбук. Он лениво окидывает взглядом просторный рабочий кабинет и, взяв в руки дротик, метко кидает его в стену, прямо в нос Фредса. Не настоящего конечно, а в его лицо на фотографии, но это приносит определённое удовлетворение.

Может, Блэк не хочет возвращаться в действительность, ведя себя при этом, как маленький ребёнок, но ему плевать. Просто после слов Фреда о том, что у Фэй всё только впереди, ему стало не по себе, а когда он увидел её с Ван де Кампом, эти слова стали бить по барабанным перепонкам. Роберт знал Джонни хорошо, даже очень.

Взглянув на часы, он выдыхает, не зная, что делать. У него есть всё, что он хочет: хорошая работа, деньги, шикарная жизнь, но едва ли это сейчас приносит удовлетворение.

Фэй, Фэй, Фэй. Как же ты глубоко въелась в мозг и, кажется, сердце. И я всё больше чувствую эту невыносимость.

Почему в жизни не может быть всё просто? Почему, когда ты считаешь, что абсолютно счастлив, то жизнь присылает тебе сообщение с текстом: «Тебе нравится моя иллюзия?», и снова слишком много этих «почему».

Роберт нервно сжимает руки в попытке противостоять старой привычке, но не выдерживает. Рука тянется ко второму ящику стола, извлекает потёртую пачку сигарет и, зажав одну из них меж зубов, он щелкает зажигалкой, блаженно затягиваясь.

К чёрту всю эту рекламу и пропаганду о вреде курения! Человек сам гробит свой организм и осознает это, никто не вправе читать ему нотации.

Выпуская сизое облако дыма, Блэк замечает, что на улице уже темно, и пора бы идти домой, но что-то ядовитое гложет изнутри, напоминая о том, что там будет так же, как и здесь: невыносимо и скучно.

После их с Фэй ссоры, Роберт старался абстрагироваться и не обращать на это внимания, но получалось лишь медленное скатывание к лицемерию и вранью. К самому себе. Взгляд постоянно цеплялся за оставленные ею вещи: тетрадки, ручки, зубную щётку, украшения, вещи… Роберт раньше и не замечал, как много их в его доме.

— Мистер Блэк, я уже ухожу, — произносит его секретарша, заглядывая в кабинет. — И тут.. к вам девушка какая-то пришла.

***

Фэй смотрит на носки своих туфель на огромной для неё шпильке, и слабо выдыхает. Наверное, она уже хорошо знает Роберта, раз приехала к нему на работу в одиннадцать часов вечера, когда все нормальные люди уже дома или отдыхают.

На ней этот золотистый тренч из рекламы Burberry, а под ним… лучше не думать о том, что под ним. Дома эта идея казалась даже удачной, а сейчас становится всё глупее и глупее.

— Мистер Блэк готов вас принять, — говорит рыженькая секретарша, возвращаясь в приёмную.

Фэй кивает, окидывает пустой офис взглядом и, набрав в грудь больше воздуха, идёт в его кабинет.

Когда Роберт видит её, то машинально встаёт с кресла, не зная, куда деть сигарету. Он немного растерян, но быстро тушит сигарету о какую-ту подаренную ему статуэтку.

— Фэй, — Блэк взъерошивает волосы, бегая глазами по рабочему столу. — Привет.

Она пытается улыбнуться, но внутреннее напряжение мешает, а мысли внутри путаются. Войдя в кабинет, Данауэй сжимает плечи, становясь у края его стола.

— Привет, — это звучит так же растерянно, как и у него. — Я…

— Будешь кофе, чай? А, Бет уже ушла…

— Нет, спасибо…

Им обоим кажется, что этот диалог не очень-то похож на обычный разговор влюблённой пары, но человеческие отношения всегда давались им с трудом.

Фэй решает начать разговор первой. Проведя пальчиками по стопке бумаг, она поднимает глаза на Роберта.

— Я пришла поговорить.

Блэк опускается в кресло, и сцепляет перед лицом пальцы. Им действительно пора поговорить, но все слова разом вылетают из головы, а он ведёт себя, как мальчишка.

— Да, я готов… поговорить.

Ей очень жарко, но снять тренч будет глупо, потому что это помешает разговору, и вообще будет нелепо. Как там говорила Селина? «Сексуальное бельё помогает в девяноста девяти процентах из ста». Видимо, сейчас тот самый один процент исключения.

Данауэй смотрит на него, чувствуя слабость в теле, что хочется подойти к нему, обнять и крепко-крепко прижаться. Но это ведь не решит проблему. Обойдя край стола, она полуприсаживается на него, прямо напротив Роберта.

— Что происходит в последнее время? И я не об этих двух неделях, а о последнем месяце. Ты рядом, но отдаляешься, становишься грубым и порой совсем невыносимым, — она неосознанно теребит ремень плаща, хмуря брови. — Я уже не понимаю, чего ты хочешь и как нам быть дальше. Я знаю, ты вся эта серьёзность не для тебя, но сейчас она важна мне.

Блэк молчит, задумчиво глядя на свои сцепленные руки. Странно, он всегда избегал серьёзных разговоров, или ему всегда было, что ответить, а сейчас он молчит, как никогда ощущая груз, свалившийся усталости.

От чего он устал? От отношения, себя, Фэй или всего остального?

Они продолжают молчать, не смотря друг на друга.

Роберт думает, что бы лучше ответить, адвокат в нём приводит различные аргументы, взвешивая ситуацию, и, наверное, стоит просто начать говорить.

— Ты знаешь, что в моей жизни было очень много женщин, — осторожно начинает он, нервно заламывая пальцы. — Может, я не всех их помню, но была одна, которую я не забуду никогда.

Фэй на секунду перестаёт дышать, ощутив неестественное покалывание в груди.

— Мы с ней познакомились, когда мне было примерно, как и тебе сейчас. Она была удивительной, — по его лицу скользит улыбка, — она показала мне новый мир. Я любил её, но она была намного старше меня, и хотела от наших отношений невозможного. Ей всё приелось, и Моника… так её звали, — облизнув губы, Роберт поднимает глаза на Фэй. — Моника становилась невыносимой: всё время ревновала без повода, закатывала истерики, ей казалось, что я ей изменяю. Я хотел провести с ней жизнь, а она всё время чего-то боялась, и наша с ней совместная жизнь стала невыносима.

Данауэй отворачивается в сторону, вытянув ногу. Машинально уходя в себя, она пытается разобраться в собственной реакции. Она ведь не умеет ревновать, не любит драматизировать, но чувства охватывает противный страх перед неизвестностью.

— Когда мы с ней расстались, вернее, развелись, то у меня началась новая жизнь. Я заводил отношения, расставался, развлекался, в общем, из мальчика превратился в мужчину.

Блэк поднимается с кресла, становясь вплотную к ней. Поймав ей руки, он сжимает их в своих ладонях, и ждёт, когда она повернётся.

Фэй размеренно дышит, вспоминая, какая её жизнь была до Роберта. Она же, чёрт возьми, хотела жить легко, игнорируя эмоциональные привязанности, думая, что чем проще относишься к жизни, тем легче живётся. Может быть, это и так, но вот относится к окружающему миру проще у неё совсем не получается, особенно, когда весь мир сужается до одного человека.

Повернув голову, она натянуто улыбается, но знает, что он ей не верит.

— Спустя столько лет после нашего с ней расставания, я, наконец, понял, чего она так боялась, — с долей грусти проговаривает он, мысленно возвращаясь в прошлое. — Моника боялась того, что и так произошло. А я… Я не хочу становиться Моникой в твоей жизни. Ты понимаешь?

Ей кажется, что в кабинете резко распахнули окна, пуская зимний воздух. Значит, это всё просто страх? Бессмысленный, но настоящий. Фэй знает, чего Роберту стоила признаться в этом себе, и тем более ей.

Все эти картины, где Роберт возвращается в объятья старой жизни, что она рисовала в голове, становятся всё менее реальными и даже смешными.

Высвободив руки, она кладёт одну ему на плечо, а второй проводит по лицу, склонив голову.

— Я понимаю, — мягко отвечает Фэй. — Но тебе нечего бояться, потому что я с тобой сейчас, и я буду с тобой потом.

Роберт расслабляется, ощущая неимоверное облегчение и, устало улыбнувшись, наклоняется, зарываясь лицом в её волосы. А, он, оказывается, скучал сильнее, чем думал.

— Мне плевать, что говорят люди, глядя на нас, потому что я счастлива. И в моей жизни нет никого лучше тебя, и, наверное, не будет, — продолжает говорить Фэй, обнимая его за шею.

Внутри становится тепло-тепло, а сердце готово выпрыгнуть из груди. Ей хочется стоять вот так всегда — обнимая его. Порыв головокружительной нежности, буря необъятных чувств и эмоций разом ударяют в голову, что с языка слетает одно единственное слово.

— Я… — резко замолчав, она снова напрягается.

Выходит глупо, неловко, но Фэй знает, что сказала бы эти три слова, если бы… Если бы так не боялась ответа.

Блэк открывает глаза, отрываясь от неё и, невесомо коснувшись губами её макушки, слабо улыбается.

Он понимает, что она хотела сказать, но не знает, как реагировать. Всё, что было между ними до этого кажется таким значительным, важным и серьёзным.

Что бы Роберт ответил?

— Фэй, — произносит он, целуя её в висок, — я слишком привык к продажности чувств, к несерьёзности слов, а ты ведь совсем другая. Ты честная, немного наивная, но ты настоящая, потому что я чувствую это, — взяв её руку, Блэк кладёт её на свою грудь, туда, где отчаянно бьётся сердце, будто чувствует касание любимых пальцев.

Роберт целует Фэй. Целует невесомо и нежно, а потом всё страстнее, отдаваясь чувствам и желанному порыву. Целует настойчиво, пытаясь наверстать упущенные недели, дни, часы, минуты и даже секунды. Чёрт, как давно он не чувствовал подобного. А, может, никогда?

Её пальчики пробегают по его локтям, поднимаются выше к плечам, а потом забираются под рубашку, и Данауэй прижимается к нему так близко, как только может. Пусть она не сказала этого вслух, но она его любит. Пускай не так, как пишут в книгах или трактуют философы, а по-своему. Немного по-детски, скупо, анализируя, но любит.

Оторвавшись от её губ, Роберт расстёгивает дурацкие пуговицы на плаще, оголяя хрупкие плечи. В его глазах появляется огонек, и пляшут смешинки, когда он видит, что находится под ним.

— А почему мы не начали с этого? — Блэк проводит указательным пальцем вдоль бретельки кружевного лифчика Фэй, изогнув бровь.

— Потому что нам надо было поговорить…

— Знаешь, мне начинают нравиться эти серьёзные разговоры…

Усмехнувшись, он снова целует Фэй, думая, что готов душу продать за такие иллюзии счастья.

Тёплый весенний ветер забирается под тонкий шарф и блузку, приятно щекоча тело. Фэй останавливается перед стеклянными дверьми и, бросив взгляд на наручные часы, входит в зданием. Молодой консьерж приветливо улыбается, когда видит её. Каждый раз, когда он смотрит на неё, она читает на его лице плохо скрываемое любопытство и желание задать несколько вопросов. Что-то типа «А вы и мистер Блэк…», но благо, некоторые люди всё ещё знают понятие «моветон».

Фэй кивает консьержу, заходит в лифт и, расстегнув серую курточку, нервно постукивает пальцами по лямке сумки. Так по привычке, чтобы занять чем-нибудь руки.

Как же быстро летит время. Ещё недавно всё было покрыто снегом, а сейчас весь Нью-Йорк греется в лучах весеннего солнца, а центральный парк снова становится похож на зачарованный лес. Все эти месяцы были такими… счастливыми, что иногда бывает страшно. А что если придётся платить за каждую минуту счастья?

У неё есть всё, что ей надо: учёба в престижном университете, работа в самой лучшей газете мира, любящая семья и Роберт. А главное исчезло это ноющее чувство пустоты и неудовлетворённости, присущее большинству людей. Исчезли все «а что если бы…», «как же хочется...» и «там было бы лучше…». Больше не хочется сбегать в выдуманный мир иллюзий, сотканный из собирательных образов идеалов, спокойствия и замкнутости. Нет, она не научилась раскрывать душу или солнечно улыбаться, лишь стала частью реального мира.

Выйдя из лифта, Данауэй доходит до нужной квартиры и несколько раз стучится, но никто не открывает. Странно, уже десять вечера и Роберт должен был вернуться домой. Проклиная севшую батарейку мобильника, она устало выдыхает и садится на свою сумку, предварительно вытащив пластмассовую коробку.

Фэй думает о Блэке и улыбается, а затем ловит себя на мысли, что делает так постоянно, когда говорит или думает о нём. Как же много хочется сказать, как же мало слов.

***

Блэк несколько раз стучит в знакомую белую дверь, затем достаёт мобильник и, набрав её номер, злиться. «Телефон отключен». Она, конечно, большая девочка, но что-то внутри всё равно начинает тревожно постукивать. Чёрт, и что теперь делать?

По пути к машине, Роберт ещё несколько раз звонит Фэй, но в ответ слышит лишь голос оператора.

Бешеное движение города — захватывает, втягивая в свой бесконечный хаос; Нью-Йорк оживает ночью. Не обращая внимания на меняющийся пейзаж за окном машины, он смотрит лишь на дорогу, иногда игнорируя светофоры. Как давно он переступил грань, разделяющую туристов и истинных американцев? Когда Роберт только приехал сюда, то был ходячим английским стереотипом со своими «чай в пять часов», правильным английским и любовью к истинной классики. Теперь не сосчитать количество бумажных стаканов кофе, и просмотров игр НБА.

И да, чего не хватает настоящему англичанину? Настоящей американки с горячей любовью к золотому Голливуду и творчеству Оруэлла.

Усмехнувшись, Блэк выходит из машины и, не обращая внимания на консьержа и соседей, заходит в лифт. Мобильный Фэй всё ещё отключен, заставляя его нервничать.

***

Данауэй закрывает книгу, вытянув ноги прямо посреди длинного коридора. Наверное, надо было поехать домой, а не сидеть здесь, но так хотелось увидеть Роберта. К тому же она купила шоколадные брауни…

Блэк выходит из лифта, сжимая в руки сотовый телефон и, подняв взгляд, замечает Фэй, сидящей у его двери с книгой в руках. Он улыбается, убирает телефон в карман кожаной куртки и медленно идёт к ней.

— Выучила что-нибудь новое сегодня? — весело спрашивает он.

В глазах Фэй появляются смешинки, но она пытается выглядеть серьёзной.

— Нет, — отрицательно качая головой, Данауэй не спешит вставать с пола.

Роберт хищно улыбается и, остановившись напротив неё, протягивая руку.

— Я же говорил, что университет без меня станет скучным?

Она закатывает глаза и подаёт ему руку, после чего он резко притягивает её к себе, что Фэй теряет равновесие, падая прямо в его объятья.

— Какая ты неуклюжая, — Блэк невесомо целует её в кончик носа, продолжая улыбаться. — Что бы ты без меня делала?

Фэй пытается не рассмеяться, уткнувшись лицом в его плечо. В нос ударяет такой привычный аромат, заставляя тело расслабиться, а приятным мурашкам пробежаться по коже. Как же ей этого иногда не хватает.

— Была бы дома раньше, — отвечает она.

Выскользнув из его объятий, Данауэй поднимает книгу, сумку и пластиковую коробку с пирожными.

Роберт открывает дверь, пропуская её внутрь.

Они перекидываются повседневными фразами, занимаясь каждый своими делами.

Фэй скидывает куртку, босоножки и шарф, затем идёт в кухню оставить брауни. Распускает волосы и, чувствуя лёгкую дремоту, решает сходить в холодный душ.

— Знаешь, сегодня я поймал себя на мысли, что соскучился по чаю, — говорит Блэк, заходя в кухню. Он уже успел переодеться и умыться.

— По чаю?

— Угу, — кивнув, он потирает ладони, осматривая комнату на предмет чайника. — Когда мы с тобой поедем в Лондон, то я отучу тебя от кофе.

Он смеётся и говорит что-то ещё, а она зацикливается на «мы с тобой» и «в Лондон». Они никогда не говори об этом или о серьёзности своих отношений, но этот шаг слишком серьёзный и ответственный, а он говорит это так, словно о чём-то обыденном. Или Фэй слишком много думает?

— Тогда с вас английский чай, профессор Блэк, — томно протягивает она, останавливаясь в проходе.

— Теперь я начинаю скучать по работе в университете, когда ты так это произносишь, — он иногда с ностальгией вспоминает о прошлом. Шкала Блэка…

Снова закатив глаза, Данауэй отправляется в ванную снять усталость прошедшего дня.

***

Обмотавшись полотенцем, Фэй заглядывает в спальню и кухню, но не находит Роберта, пока не слышит звук телевизора. Босиком и в одном полотенце, она проскальзывает в гостиную, наблюдая за Блэком.

Роберт медленно пьёт чай, аккуратно держа кружку и блюдце, и неотрывно смотрит на экран телевизора. Шедевры Толкиена можно перечитывать сотни раз, так же, как и пересматривать творение Питера Джексона.

— Почему я не знала, что ты фанат «Властелин колец»? — удивлённо протягивает Фэй, становясь у него за спиной и опирается локтями о спинку дивана.

— Ты никогда не спрашивала, — отвечает Роберт, убирая пустую кружку. — А что?

— Просто я не особый фанат, да и любитель, — со скучающим выражением лица, она следит за действиями в телевизоре и, перекинув мокрые волосы на одну сторону, вздыхает.

— Что? — возмущается он, резко обернувшись. — Как можно не любить мир Средиземья? Чему вас только в школе учили?

Рассмеявшись, Фэй ерошит его волосы, но он перехватывает её руку и тянет на себя. Невольно вскрикнув, она пытается удержать на груди полотенце и оказывается на диване.

— Теперь я просто обязан устроить вечер просмотра…

— О, нет…

— О, да, дорогая моя…

Вытянув руку, Фэй шарит по дивану и, найдя пульт, хитро улыбается.

— Всё же, нет! — выключив телевизор, она поднимается на ноги и, прежде чем Блэк приходит в себя после такой наглости, убегает в спальню.

— Верни, — он вскакивает вслед за ней. — Верни пульт…

Остановившись у кровати, Данауэй приподнимает уголки губ в улыбке, затем протягивает пульт назад. Главное, она избавила себя от нудного времяпрепровождения.

Роберт прищуривает глаза, забирает пульт, но продолжает вглядываться в её лицо. Чёрт подери, как можно не любить Толкиена? Это же… моветон! Пускай и слегка своеобразный.

— Вот так просто? — недоверчиво спрашивает он.

— Можешь идти и смотреть.

Роберт почти разворачивается, чтобы вернуться к телевизору, но резко останавливается. Растянув губы в коварной улыбке, он подступает к ней ближе и, схватив за плечи, толкает на кровать, падая вместе с Фэй на мягкие покрывало и подушки.

— Сначала диван, теперь кровать, — возмущается она в шутку.

Блэк проводит рукой по её волосам, оголённым шее и плечам, не прерывая их зрительный контакт.

— Тебе не нравится?

— Главное, что посадка мягкая.

Улыбнувшись, Фэй целует его в губы, чувствуя, как готова раствориться в одном мгновении, в одном прикосновении, в одном мужчине. Всё, что с ними происходит так… уютно, надёжно и по-домашнему, что иногда кажется лишь выдумкой. Она пытается ухватиться за него, будто это помогает ощущать реальность.

Он целует её в ответ страстно, властно и порывисто, но в тоже время так нежно, что мысли в голове путаются, как пальцы в его волосах и чувства внутри. Прерывисто дыша, Данауэй отрывается от его губ, но не спешит открывать глаза.

— Знаешь, иногда мне кажется, что я тебя выдумала… — неосознанно вырывается у неё в самом откровенном порыве.

Блэк долго молчит и, встав, тянется к прикроватной тумбе. Как же он привык к ней. К её присутствию в его жизни, к её вещам у него дома, к постоянным звонкам и совместным просмотрам фильмов. Иногда Роберт ловит себя на мысли, что эгоистично прячет её от всего мира, не отпуская ни на шаг. Это неправильно, но ему это необходимо. В конце концов, Роберт Блэк является ярким примером людского эгоцентризма.

Фэй открывает глаза и садится на кровати, неуютно ёжась от воцарившегося молчания. Следя за его движениями, она удивлённо вскидывает бровь, когда видит в его руке что-то чёрное.

— Вот, — просто говорит он и протягивает ей чёрную коробочку. — Давно хотел тебе отдать…

Фэй улавливает резкую перемену в его настроении, сглатывает ком в горле и берёт в руки бархатную коробочку небольшого размера. Ей не хочется задавать вопросы — ей вообще ничего не хочется.

Что такого она сказала?

Роберт пытается улыбнуться, нервно заламывая пальцы. Это слишком нехарактерно для него, хотя всё бывает в первый раз.

— Роб…

— Открой…

Набрав в лёгкие воздуха, она открывает коробочку; луч света падает на металл, отливая серебром.

— О, — только и отвечает она, закусив губу.

Вытащив из коробки тот самый серебряный предмет, Блэк вкладывает ей его в руку, встречаясь с ней глазами.

— Фэй Данауэй, сегодня я официально вручаю тебе ключ от этого дома.

Она улыбается. Наверное, он впервые видит на её лице такую улыбку. Яркую, солнечную, смущённую и немного наивную.

— Значит, теперь он мой?

Роберт утвердительно кивает в ответ и, будто вспомнив о чём-то, снова \"невинно\" улыбается. Подхватив её на руки, он идёт в гостиную.

— Куда мы идём?

— Наличие ключа не освобождает тебя от просмотра «Властелин колец».