Головная боль (джен)

Голова болела уже давно. Ноюще и почти не переставая. Были короткие передышки, но потом боль возвращалась снова. Боль была сверлящая, ноющая, требующая. Он уже почти начал к ней привыкать. Но полностью привыкнуть невозможно. Даже после двух тысяч лет.

Он устало опустился в кресло, прислоняя холодный компресс к голове. Почти ведь ничего сегодня не сделал, а сил всё равно не было — их съедала боль. Работать невозможно. Отдыхать тоже. Он поморщился. В последнее время боль усилилась.

Да, по уставу Ему положено всё сносить. Терпеть любые напасти, но… Но ведь не тупую, ноющую боль, причины у которой не было?! Две тысячи лет! Или причина всё же была?

В кабинет тихонько постучались. Удары раздались громоподобными звуками, утрированными сознанием вследствие боли. Он опять поморщился и с силой зажмурил глаза. Под вечер боль усиливалась.

Вестник тихо зашёл в кабинет. Здесь всё старались делать тихо: все уже знали о боли.

— Что у тебя? — Он постарался сделать голос спокойным и уверенным. Каким ему и полагалось быть, и каким Он, собственно, был.

— Я нашёл причину.

Слова, раскатившиеся эхом... Оттолкнувшиеся от стен и потолков не очень большого кабинета и раздавшиеся отзвуком в голове. Надежда… Да, кажется, так это называется.

— И что же это?

— Есть небольшой мир, который вы создали в незапамятные ещё времена. Вы населили его многими существами, большинство их вследствие изменений в климате, тектонических сдвигов, метеоритов — вымерли, но ваши последние творения… Возможно, вы их помните? — с надеждой спросил Вестник. Он с силой отодвинул тупую боль на задний план и попытался вспомнить.

— Да… Что-то такое было… — ответил Он чуть неуверенно.

— Так вот… Боль идёт от этого мира.

— Всё проверено?

— Да. Несколько раз.

— Но как? Как между мной и ими образовалась эта связь?

— Они знают о вас. Они в вас верят. И они молятся.

— Молятся? — Он удивлённо поднял глаза на Вестника. Молятся… Давно Он уже не слышал этого слова. Молиться — значило просить, но не просто просить, а просить, требовать через установленную связь. — И… Зачем они молятся?

— Они взывают к Вам. К Вашему милосердию и справедливости. К Вашей доброте и законности. Они непрестанно просят Вашего внимания.

— Чего им нужно? Конкретнее. Чего? Я ведь дал им жизнь и свободу. У большинства и этого нет.

— Чего они просят? — Вестник слегка усмехнулся и достал небольшой свиток, исписанный мелким подчерком. — Дружбы. Сострадания. Здоровья. Вечной жизни. Благополучия. Денег. Защиты. Власти. Прощения. Вседозволенности. Напутствия. Озарения. — Перед следующим словом Вестник усмехнулся ещё сильнее, — свободы. — Вестник перестал перечислять, но всё же ещё раз добавил: — Денег.

— Что за бред? Я же дал им свободу!

— У них много условностей. — Печально вздохнул Вестник. Ему и вправду было жаль Его.

— Деньги… А это ещё что за штука?

— Бумажки с картинками и цифрами, единственной ценностью которых является лишь то, что кто-то внушил им, что это ценность. Деньги нельзя съесть или выпить. Нельзя ими рисовать или играть музыку. Нельзя укрыться ими или согреться. Деньги можно только обменять на что-то другое, иногда более стоящее, иногда — нет.

— Ерунда какая-то… — Он сдвинул брови, пытаясь понять: шутит Вестник или нет? Всё это было так странно, так… Глупо? Непонятно?

— Но, тем не менее, это так. Я тоже не встречал ничего подобного.

— И… И они пользуются этими деньгами?

— Да. И многие из них мечтают только о деньгах. Они не просят крова, защиты, еды, развлечений, счастья в конце концов. Они просят денег. В этом мире даже есть такая поговорка: «За деньги можно купить всё».

— За бумажки с цифрами?

— Да.

— Давно я не был в том мире… Но как появилась связь? Как они вообще могли обо мне узнать?

— Вы наделили их развитым сознанием и мышлением. Их природа рвалась объяснять окружающие вещи и происходящие явления. Со временем они поняли, что был кто-то, кто создал их мир. Или им просто хотелось верить во что-то высшее, что сможет разом решить все проблемы, исправить ошибки и всё наладить.

— Так ведь не бывает, — с удивлением заметил Он.

— Вера и надежда многое могут. У Вас, вон, сколько уже голова от них болит.

Он поморщился от очередной волны боли и замечания Вестника.

— Всё само решится… Ха! Тогда бы мне пришлось прожить за них всю жизнь!

— Вы совершенно правы, — согласился Вестник.

— Какие странные создания… Они смогли догадаться о моём существовании, дотянуться до меня, образовать связь, и… И одновременно — их стремлением и целью являются бесполезные бумажки…

На Него нахлынули воспоминания. Воспоминания давно минувших лет, когда Он только задумывал тот мир, только его создавал. Когда придумал и попытался воплотить в них свою идею.

— Знаешь, зачем это было? Я верил, что они смогут летать, — в задумчивости протянул он. Вестник удивлённо поднял глаза. — Да, летать. Для этого — развитая и сложная система сознания и мышления, и большой спектр чувств, и творческие навыки. Они должны были научиться мечтать о большем и летать. Научиться быть выше ненужных препятствий и условностей: смести их и взлететь… А они выстроили ещё больше барьеров, ещё прочнее укоренившись на земле. Сплели паутину, в которой сами и запутались. Сами связали себя по рукам и ногам, отказываясь от свободы, но всё ещё пытаясь выбраться, хватаясь за связь и не переставая молиться. Отсюда и моя боль. А ведь они должны были стать новой, высшей расой…

— Вы слишком наивны и мечтательны, — тихо заметил Вестник.

— Да, ты прав. Нельзя возлагать столько надежд на свои творения. Всегда нужно принимать в расчёт шанс на ошибку.

–А… А что делать с ними?

— С ними? А что ты с ними сделаешь? Не убивать же… Пусть живут. Я не стану вмешиваться. Я не могу заставить их жить. И не могу прожить жизнь за них. Пока сами не поймут, что судьба в их руках, что они сами творцы своей жизни — они не смогут быть счастливыми. Не смогут летать.

— А боль?

— А что боль? — Он устало вздохнул. — Я уже почти привык к боли. Просто буду надеяться, что они поймут. И всё-таки, забавно… Такие способности, такие чувства тратят, чтобы добыть бумажки с цифрами…