Фобии (джен)

Низенький, немного полноватый мужчина входит в светлое помещение и придерживает тяжёлую дверь, чтобы бесшумно закрыть и не повредить гладкое дерево. Небольшой кабинет был вторым домом для доктора Нойса. Он был даже роднее. Темно-красные, больше черные с небольшим алым отливом обои украшены золотым рисунком в виде виноградной лозы. Тяжелая, дубовая мебель — гордость доктора, но одновременно и унижение. Для пациентов и знакомых большой стол, массивный шкаф, уставленный различными книгами, были предметом скрытой зависти. Они выглядят дорого и солидно. Но доктор чувствовал себя среди них маленьким. Он никогда не отличался рослостью, но никогда не комплексовал. Лишь в редкие минуты, когда сидел один за столом и писал что-нибудь, а порой и просто размышлял о всяких глупостях, ощущал это зудящее чувство неполноценности. Но это происходило лишь в минуты одиночества, когда единственный звук — секундная стрелка выполненных на заказ часов. Или в плохую погоду барабанная дробь дождя о стекло. Но теперь всё иначе. Незримое присутствие ещё одного человека на протяжении всего дня не давало покоя доктору. Не давало слиться со своими мыслями. Хотя с непривычки в некоторые минуты он имел неосторожность забывать, что не один в своём кабинете. На секунду-две, не более. Сейчас же он явственно ощущал чужое присутствие. Женщина, чье имя для всех скрыто псевдонимом «Мадам», сидела в самом тёмном углу комнаты — практически возле двери, в красивом кресле, деревянные ручки которого искусно украшены изображением плодов винограда. Под обои. Лицо женщины было невозможно разглядеть, да и саму её, если честно, тяжело увидеть, если не искать специально. Все больные знают, что она будет присутствовать на сеансах, но если не видно человека, то ведь немного проще? Хотя, признаться, она не планировала прятаться. Просто так вышло.

Через несколько минут в кабинет войдет последний на сегодня пациент. Последний и самый важный. За весь день на небольшом диване возле стола доктора просидело и пролежало множество человек. У одних депрессия, у других нервы. Но не было ни одного с проблемой, которая больше всего интересовала Нойса и Мадам. Фобия. Только теперь всё изменится. Придет пациент к назначенному часу — он никогда не опаздывает — и начнется основная в этом месяце работа.

У доктора Нойса очень интересные больные. Даже смешные. Конечно, грешно смеяться над болезнями, но тяжело сдержать улыбки, когда тебе заявляют: «Вы не представляете, я так боюсь… Бетмена!». Поначалу даже не знаешь, издевается над тобой человек или же и правда всё настолько серьезно. Нойс считает, что всё же второе. Коварный случай решил, что у мужчины мало радости и работы в жизни, поэтому получилась забавная картина: у него есть тринадцать — самое счастливое число — пациентов, имеющих до безумия странные фобии. Не Бетмена, правда, они боятся, но страх перед Папой Римским или же родной тещей (хотя вот с этим можно поспорить, порой достаточно резонная боязнь нового родственника) также не выглядят поначалу серьезными. Но мелочь — самая большая опасность. Мы не обращаем на неё внимания, а потом появляются осложнения. Не только в психике, здоровье, но и в жизни.

Мадам поправила белый бант — пышное украшения истинно… бабской блузки. Слово «женская» тут не совсем уместно. Теперь дополнительная часть наряда на своем месте. Идеально ровно. Черная юбка, отданная в жертву моде, доходит женщине до груди, облегая небольшой животик, что странно выглядело на общем фоне костлявой фигуры. Положив ногу на ногу,от чего чёрная ткань юбки чуть задралась и оголила острую коленку, она устремила свой взор ярко накрашенных черных глаз на часы.

Тринадцать секунд.

Пухленький доктор перестал ходить туда-сюда возле своего стола.

Одиннадцать секунд.

Он подошел к настенному календарю, к углу которому был привязан на веревочку маркер.

Девять секунд.

Зачеркнув первое и второе число, он отметил кружком последнее. Начался отсчет дней в этом месяце.

Шесть секунд.

Нойс удовлетворительно хмыкнул, глядя на календарь.

Пять секунд.

Мужчина сел в своё кожаное кресло. Женщина откинулась на спинку своего временного пристанища.

Три секунды.

Никто не двигается. Взгляд Мадам не отрывается от секундной стрелки часов, а доктор пристально смотрит на дверь.

Одна секунда.

За дверью слышны чьи-то шаги.

Девять часов вечера.

В кабинет входит мужчина среднего роста. Немногочисленные каштановые волосы блестели от неимоверного количества вылитого на них лака. Строгий деловой костюм в некоторых местах был помят, а на красном галстуке виднелась едва заметная капелька от горчицы. Худое лицо мужчины было желтоватым от стрессов и болезней, терзающих немолодой организм. Он прошел к уже знакомому дивану, сел с краю, положив рядом свой черный кейс.

— Здравствуйте, господин Абель. Сегодня как обычно? — поздоровавшись, кивнул в сторону календаря Нойс.

— Д-да. Сегодня нам вновь выплачивали зарплату.

— Расскажи мне, как всё прошло на этот раз, — ласково начал доктор.

— Я сделал, как вы и предложили. Попросил начальника переводить мне зарплату на карточку. Он согласился. Но сегодня сказал, что не получилось так сделать, и дал мне белый конверт, как и всем остальным. Я старался не думать, что в нём, и взять его в руки…

— И? Ты смог?

— Да. Я быстро схватил и положил в кейс.

— Молодец, — похвалил немного взволнованного мужчину, — а дальше?

— Он до сих пор лежит там. Я хочу достать их, положить на карточку, но не могу. Я понимаю, что это так глупо, но ничего не могу с собой поделать. Доктор, лечение ведь поможет?

— Разумеется, — не мог дать отрицательный ответ Нойс, — хрометофобия не такая тяжелая и неизлечимая болезнь, как вам кажется на первый взгляд. Посудите сами, вы ходите ко мне четвертый месяц, и уже есть результат. Раньше зарплату, даже в конверте, видеть не могли. Просили жену приходить и забирать. После смогли брать его в перчатках. Теперь голыми руками можете! Осталось только переводить самостоятельно их на карточку. Минутный контакт у банкомата или в банке — огромный шаг к полному излечению.

— Н-но я не могу их видеть! Боже, они такие страшные. Лица мертвых людей смотрят на меня, — Абель схватился за голову и согнулся пополам, уставившись в пол, — являлись в кошмарах. А этот запах? Деньги пахнут, я вам говорю! Зловоние никчемных бумажек, которые хотят захватить общество… Весь мир!

— Ну-ну, мой дорогой друг, вы сами себя в этом убеждаете. Поверьте, деньги — бездушны. Они не могут думать, не то чтобы планировать захват мира, — говоря это, доктор достал из выдвижного ящичка белый лист и ножницы, — проще говоря, это всего лишь инструмент, поддерживающий экономику в цивилизованном обществе.

Отрезав достаточно ровный прямоугольник, Нойс убрал ненужную бумагу и ножницы назад и взял зеленую ручку.

— Из-за них убивают, появляются аферисты. Они зло, — доказывал свою точку зрения больной.

— Из-за драгоценностей делают то же самое. Но почему-то вы их не боитесь, верно? — не поднимая взгляда, парировал доктор, — на месте денег также были шерсть, пшено, скот. Они в равной степени могли «планировать захватить мир», они все пахнут. Вот, мой дорогой, смотрите, — Нойс встал со своего кресла и подошел к Абелю. Мужчина побледнел, устало откинулся на спинку дивана и провел рукой по лицу, будто стирая капельки пота. Доктор сел рядом с ним и положил на колени Абеля фальшивую деньгу. Белый листок, исписанный «детской рукой» под доллар, смотрел на заметно занервничавшего мужчину. Он вначале дернулся, порываясь сбросить бумагу, но сдержался.

— Хорошо, — кивнул Нойс, — видишь, фальшивка не особо пугает тебя.

Мужчина согласно кивнул, хотя старался отвести взгляд от импровизированной деньги.

— Не пугает, но нервирует, — констатировал факт доктор, — давай я тебе задам домашнее задание?

— Как в школе? — облизал пересохшие губы Абель и посмотрел прямо в маленькие карие глаза Нойса: он старался убедить себя, что фальшивки здесь нет.

— Да, как в школе. Попросите свою жену нарезать много-много таких денег. Или даже купить. Знаете, продаются для детских игр маленькие купюры? Одно из двух. Можно скомбинировать. И пусть она разложит их по всему дому. Вы должны видеть их каждый день. Начните привыкать к их виду. На следующем сеансе расскажете, каков результат.

— Х-хорошо.

— Возможно, мне стоит самому позвонить вашей жене и попросить об этой маленькой услуге? — недоверчивые нотки проскользнули в хрипловатом, прокуренном голосе доктора. Абель может испугаться, не сказать, соврать. Так многие делали. Пациенты усугубляли своё положение.

— Нет, не стоит. Я сам попрошу её. Эм, значит, на сегодня всё? — многозначно посмотрел на часы мужчина. До окончания сеанса еще достаточно времени. Но доктор подтвердил слова Абеля. Встав с дивана, он вернулся на своё место за столом и сделал маленькое напоминание «Позвонить жене пациента №4».

Мужчина взял свой кейс и откланялся. Он развернулся к выходу, но тут же отшатнулся назад. Абель заметил Мадам. Сидящая в темноте женщина своим нечетким силуэтом напоминала призрака. Больное сердце мужчины пропустило несколько ударов, но он всё же справился со страхом, узнав Мадам. Тихо попрощавшись и с ней, он быстро вышел-выбежал из кабинета.

— Дорогая, я думаю, что надо поставить возле вашего места лампу, — слабо улыбнувшись, произнес Нойс, — а то у моих пациентов появятся дополнительные проблемы.

— Как скажете, доктор, как скажете, — шепот женщины растворился в тишине кабинета.

На сегодня рабочий день Нойса окончен. Теперь можно закурить сигару, расслабиться в кожаном кресле, предложить даме припрятанного вина. Небольшой отдых перед тем, как закрыть на ключ дубовую дверь кабинета и разъехаться по домам, чтобы следующим утром встретиться в определенном месте и в определенный час.

Рассвет играет своими красками пока солнце медленно, немного вальяжно поднимается на небосвод. Окно в кабинете доктора открыто, впускает свежий холодный ветерок, разнося по всему помещению запах ладана. Сам Нойс, одетый в белую рубашку, поверх которой надета коричневая вязаная жилетка, зачеркивал на календаре ещё один день. Сегодня первый пациент тот, ради которого пришла Мадам, поэтому в этот ранний час ей не нужен дополнительный свет. Она сидит в узких брюках, персиковой рубашке и бежевом пиджаке, увеличивающим худые плечи женщины. Мадам снова не слишком красива, но в этот раз её вид можно было описать одним словом — \"свежесть\".

Вошедший больной застал доктора, осматривающим книги, коими заставлены все полки. Доктор прочитал некоторые из них, но большая часть — всего лишь декоративное украшение. И Нойс каждый раз с любопытством читает названия, проводит рукой по корешкам тех книг, до которых может дотянуться в связи со своим невысоким ростом.

Высокий мужчина с рыжеватыми усами и длинными, завязанными в низкий хвост волосами поприветствовал сидящую в кресле женщину и, пройдя до дивана, доктора. Он держал в руках белый пакет с изображенным на нём логотипом одного популярного в последние месяцы магазина. Простая бежевая кофта, также как и обычного покроя светлые джинсы, скрывала фигуру пациента, вид которого олицетворял невозмутимость и спокойствие. Он является полной противоположностью больного, сухого Абеля: здоровье и жизнь, полная достатка да спокойствия, блестят в его карих глазах. Но будь у него всё хорошо, то не было бы его здесь в этот час.

— Здравствуй, мой дорогой Висконт, — улыбаясь, начал доктор, садясь в своё кресло, — признаться, меня удивила твоя просьба провести сеанс. Ведь наше лечение практически завершилось.

— Да, я знаю, — хриплый бас, — но сегодня произойдет событие, к которому я морально не готов. Я надеялся, что вы мне поможете.

Он встал с дивана, подошел к столу и поставил на него пакет. Доктор внимательно на него посмотрел, а потом перевел взгляд на мужчину, как бы спрашивая: «Что в нём?». Висконт достал вязаный темно-синий свитер и положил его на пакет. Белый кролик злобно смотрел на Нойса, держа в своих лапках большую морковь.

— Это связала она. К моему дню рождения.

— Милый подарок, — с нотками издевки произнес доктор, держа свитер. Он кололся, его невозможно носить.

— Она приезжает сегодня вечером. Жена хочет, чтобы я её встретил в подарке, показал, как люблю и уважаю её маму.

— Поэтому вам и нужен сегодняшний сеанс, — понял Нойс и убрал свитер в пакет. Висконт забрал его и вернулся на своё место — диван. Закинув ногу на ногу и облокотившись на подлокотник, он с надеждой посмотрел на доктора.

— Что ж, со свитером я вам не помогу. Тут уже надо самому решиться, а потом терпеть. Разве что, чтобы не кололся, наденьте под него рубашку. Знаю, жарко, но это лучшее, что я могу предложить.

— Эта проблема меня меньше всего заботит. Доктор, скажите, — внезапно приблизился Висконт, опираясь на подлокотник, — как мне не поступить, как трус: не убежать, лишь завидев тёщу, выходящую из поезда? Я смог звонить ей, спокойно разговариваю с ней по телефону. Даже видеосвязь не доставляет уже проблем. Но как только я представлю, что мне придется увидеть её вживую да провести с ней несколько дней в одной квартире...

Доктор посмотрел на фотографию, стоящую в рамочке из темного дерева. Он, покойная красавица-жена, два ещё маленьких сына и тёща. Такая же низенькая, как и он, женщина с пучком седых волос на голове и сталью во взгляде серых глаз. Это старая фотография. Ни жены, ни её матери уже нет на этом свете. Но Нойсу она была дорога: здесь запечатлена вся его семья. И глядя на неё, доктор не раз вспоминал, как содрогалось его сердце при упоминании имени любимой матери его дорогой жены. Поэтому он часто, на первый порах лечения Висконта, задавался вопросом: «А имеет ли он право лечить человека от болезни, от которой сам немного страдал?»

Нойс уже не помнит, в каком потоке шли его мысли, но пришел он к решению «серьезно взяться за лечение». И не жалеет об этом. Висконт теперь не дрожит от голоса новой родственницы, даже видеочаты не пугают его. Это ведь хорошо? Нойс почти помог ему. Остался последний и самый важный шаг — Висконт должен с ней встретиться.

Доктор встал со своего кресла и сел подле мужчины.

— Давай вспомним наши первые сеансы.

Длинноволосый мужчина кивнул.

— Кто ты?

— Я Висконт Ливье. Я художник. Я отец трех дочерей. Я мужчина.

— Правильно. Какое самое главное качество мужчины?

— Он не трус.

— Повтори это.

— Он не трус.

— А теперь добавь «Я».

— Я мужчина. Я не трус. Я ничего не боюсь.

— А кого ты точно не боишься?

— Т…

— Скажи это!

— Т-тёщу.

— Внятнее!

— Тёщу.

— Громче!

— Тещу!

— Теперь всё целиком.

— Я Висконт Ливье. Я художник. Я отец трех дочерей. Я мужчина. Я не трус. Я не боюсь никого. Я не боюсь своей тёщи! — хрипло прокричал пациент, зажмурившись. Казалось, что вся тяжелая мебель завибрировала от его голоса, от крика души. Мадам, поморщившись, закрыла уши своими маленькими ладошками, спасаясь от громкого гула, стоящего в кабинете доктора.

Резко наступившая тишина оглушала. Она была настолько непривычна, что хотелось вновь начать кричать, чтобы прогнать её. Но во рту пересохло, а горло горело и чесалось.

— Ну, стало легче? — прокашлявшись, спросил Нойс, глядя прямо в глаза своему пациенту. Мужчина вымученно улыбнулся.

— Да, немного.

— Тогда повторяй это про себя, как мантру, весь день, пока не встретишь свою родственницу на перроне. А лучше делай это постоянно до её отъезда. Тебе нужно пересилить себя, встретиться с ней лицом к лицу. Как ты будешь смотреть в глаза своим дочерям, если боишься взглянуть на их бабушку?

— А если сорвусь?

— Скажи, что тебе надо выйти, прогуляйся, а потом возвращайся. Но не стоит делать это слишком часто, мой друг.

Висконт вновь кивнул: горло еще неприятно зудело, да и вопрос не требовал озвучивания ответа. Мужчина посмотрел на наручные часы. Его жена скоро уйдет на работу, ему нужно сидеть с дочками.

Пообещав позвонить доктору, когда уедет обратно в маленький городок мать его жены или же наступит трудная минута, Ливье пожал руку Нойсу и направился к выходу. У самых дверей он поклонился и одними губами попрощался с Мадам. Женщина лишь слегка кивнула, не разбрасываясь словами. Она здесь только зритель. Её вмешательство здесь неуместно. Её слово здесь ничего не значит. Она просто сидит и делает свои выводы.

Третий день зачеркнут на календаре. Доктор убрал маркер в выдвижной ящичек стола и постучал по деревянной поверхности. Пальцы невольно начали отбивать откуда-то знакомый мужчине ритм.

Та-та-та. Та-ра-та-та.

Тихое постукивание успокаивало доктора и одновременно выводило из себя Мадам. Женщина немного хмурилась, отчего высокий лоб покрылся морщинками, уродуя её. Сегодня Мадам предпочла одеться ярко, вычурно. Вся в красном. Уродство в прекрасном, кровавом цвете. В худых, костлявых руках женщины было небольшое блюдце и такая же чашка, украшенные узором из дикого винограда. У доктора была странная любовь к этой ягоде.

Нойс бросил взгляд на часы. Эта пациентка всегда опаздывает. Раздражает. Но мужчина уже привык. Он просто сдерживает неприятный гнев внутри себя. Считает до десяти, иногда заваривает чай. Но не пьет. Ему нравится запах черного, крепкого чая. На доктора он действует, как надежное успокоительное.

Минутная стрелка плавно переместилась на строгую, черную четвёрку, когда в дверь нерешительно постучались.

После приглашения, в кабинет вошла маленькая девочка. Её кудрявые черные волосы были завязаны на манер «Мальвины», серые глаза смотрели не по-детски мудро, от чего казалось, что этот очаровательный, милый ребёнок знает про тебя всё, умнее тебя. И доктору это не нравится так же сильно, как факт частых опозданий на его сеансы.

— Привет, Мэри, проходи, — но Нойс никогда не забывает о своей профессии и соответствующем поведении, поэтому он как обычно отрешается от ненужных эмоций и чувств, говорит с девочкой ласково, с легкой улыбкой. Улыбка фальшива, но она едва трогает его губы, поэтому эту фальшь тяжело увидеть.

Мэри села, как и множество пациентов, на диван, свесила ножки и начала немного ими болтать, как-то занимая себя. Она не смотрела на доктора.

— Как прошёл твой день рождение?

— Нормально, — сухо ответила девочка, так и не отрывая взгляда от своих ног.

— А подробнее?

— Мама сказала, чтобы я стояла в коридоре, встречала гостей и принимала подарки. Сказала, что это для моего же блага, — бубнила Мэри, — мне пришлось ей соврать, что что-то забыла в комнате. Долго там сидела. Гости ставили подарки на стол. А потом, когда все пришли, я вышла. Мама была недовольна.

— Конечно, она будет недовольна. Тебе нужно было принять хотя бы один подарок. Иначе никогда не избавишься от своего страха.

— Я ничего не боюсь! — капризно выкрикнула девочка.

— Ты боишься посмотреть на меня, — не сдержал раздражения в голосе Нойс, но тут же спохватился и продолжил спокойно, когда Мэри всё же перестала рассматривать свои ножки, — послушай, ты очаровательная девочка, которой будут всю жизнь что-нибудь да дарить. Друзья, родные, коллеги, молодой человек. И ты должна принимать с улыбкой их подарки, ведь они старались, выбирали, а может и сами делали. Тебе придется дарить им что-нибудь в ответ на праздники, показывая своё внимание. Без этого никак.

— Я просто не буду принимать от других, и мне не придется дарить в ответ.

— Мэри, — доктор встал со своего места и подсел к девочке, — в этом мире есть удивительная вещь — улыбка. И она бывает разная. Есть грустная, есть счастливая, есть надменная. Есть улыбка матери, улыбка ребенка. Есть улыбка, когда видишь первый снег или прекрасный, золотой листопад. И есть улыбка, когда даришь подарок, когда его получаешь. Если ты не пересилишь себя, ты просто потеряешь один кусочек счастья. Ты не увидишь улыбающиеся лица друзей, вручающих расписные коробочки. Ты не увидишь их улыбки, если не будешь дарить что-нибудь в ответ. Тебе этого хочется?

Мэри помотала головой и вновь опустила взгляд, боясь посмотреть на пухлого мужчину.

— Давай сделаем так. Ты придешь в школу и попросишь каждого одноклассника тебе что-нибудь подарить. Не бойся. Скажи, что тут же отдашь. И так и сделай. Ты получила, допустим, ручку. Тут же отдала. Это уже не будет считаться подарком. Но в тоже время, ты его получила и подарила. Сделаешь так?

Мэри кивнула.

— Точно-точно? — шутливо переспросил доктор.

— Точно-точно, — повторила девочка.

— Ну вот, тогда можешь идти. В следующий раз расскажешь, как всё прошло, — говорил Нойс, возвращаясь на своё место, пока Мэри спрыгнула с дивана и шла к выходу.

— Только… — доктор сел за стол, — ты это сделай. Докажи мне, что ты храбрая девочка.

Мэри кивнула и, потянув на себя тяжелую для своих лет дверь, скрылась за ней, оставляя мужчину и мадам одних.

Во вновь возникшей тишине звякнула ударившаяся о чашку ложка. Мадам допила свой чай. Сегодня был самый короткий сеанс доктора, но ведь важны не часы, а результат?