Сонная сказка (джен)

Шумно и с размахом отметив свой юбилей, грандиозное десятилетие, Миша решил вести себя так, как и подобает взрослому, солидному мужчине. Глупые тётушки и прочие бабушки сюсюкались с ним, будто с младенцем, но Михаил знал себе цену, и относился к ним снисходительно.

Вот и сейчас, попав в незнакомое место (да ещё и в пижаме), он не паниковал, а спокойно и взвешенно обдумывал следующие шаги...

Шагать, к слову, было не не слишком удобно. Он шёл босиком, а дорога была даже не асфальтовой — каменной. Да-да, из самых настоящих булыжников, плотно подогнанных друг к другу. Впрочем, не особенно холодных, терпеть можно. Так же, как и этот мерзкий туман, который полностью закрывал обзор и норовил залезть в нос.

— А... а-пчхи!

Сделав ещё несколько неуверенных шагов, Миша едва не подпрыгнул — от резкого пронзительного скрежета. Мальчик замер и затаил дыхание. Зачем облегчать роботу всяким там невидимым монстрам? Проходите мимо, не толпитесь.

— Мама..

Постояв ещё с минуту, Миша основательно на себя рассердился, сжал кулаки и решительно зашагал к источнику шума. В белесой призрачной стене проявилась какая-то тень, и он вытянул растопыренные пальцы.

Из тумана медленно выплыла большая пучеглазая рыба.

Плоская и жестяная, она мягко покачивалась на цепочках, приваренных к железному костылю. Похожие вывески висели над хлебными магазинами в родном городе Миши.

Но там были кренделя, а не жутковатые рыбы...

Ещё несколько шагов, и от босых ног мальчика выросла высоченная стена из крупных грубых камней — от самой мостовой до странно вытянутой крыши. С одним скатом и какими-то нелепыми завитушками.

С первого взгляда казалось, что у этого странного дома нет ни окон, ни дверей. Но, присмотревшись, Миша рассмотрел плотно закрытые ставни, сделанные из и толстых тяжёлых досок, окованных медью. В тумане медленно вырисовались контуры соседних домов...

Они так плотно примыкали друг к другу, что напоминали одно длиннющее здание с бесконечным каскадом таких же... необычных крыш...

Миша вздрогнул.

На небольшом крылечке у огромной двери сидел маленький человек в белом балахоне. На его плече лежал источник неприятных звуков — скрипка. Мальчик подошёл ближе, и открыл было рот, но человек быстро поднял палец. Так делают, когда призывают к молчанию или вниманию.

Или — если внезапно осенило...

Человек в балахоне подкрутил что-то на скрипке, и наклонил к ней голову в облегающей черной шапочке. Приложил щёку к пыльному корпусу, и медленно провёл смычком по грифу.

Миша быстро закрыл уши.

Звук был таким отвратительным, что свело скулы. Он рассмотрел музыканта повнимательней. Это был клоун, и выглядел он неважно. Широкое пыльное жабо нелепо съехало набок, большие чёрные пуговицы висели буквально на ниточке.

Когда клоун поднял белое, узкое лицо, Миша понял, что ему не больше одиннадцати — двенадцати лет. Хотя, может быть, так просто казалось...

— Ты хотел что-то спросить? — как ни в чём ни бывало осведомился ряженый. Его голос был отточено меланхоличным и тусклым.

Миша издал неопределенный звук, рассматривая его глаза, густо подведённые тушью, с жирно нарисованной чёрной слезинкой над левой щекой.

— Ты гот?

— Кот? — клоун приподнял тонкую нарисованную бровь.

— Гот. Ну, это что-то вроде... панка.

— Банка? — Белолицый мальчик фыркнул, и отложил скрипку в сторону. — С трудом представляю себя котом в банке. Я... хм... Пьеро.

— Перо? А я...

— Взъерошенный мальчишка в пижаме. Этого у ж е достаточно, поверь мне.

— А ты случайно...

— Случайно нет. Не \"наезжаю\". Ну и словечко, лопни моя жаба.

Пьеро тускло, фальшиво рассмеялся.

— Но если хочешь подраться, то живо получишь в лоб.

— Это мы ещё... Эй, ты что, читаешь мои мысли?

— Не волнуйся. Твоих тайн — и за целый день не вычитаешь. Слишком много помарок.

— Каких ещё...

Резкий удар распахнул ставни ближайшего окна, и из него плавно вылетели огромные светящиеся полотнища. Тяжёлые с виду шторы вытянулись над улицей и медленно, невесомо заколыхались.

— Куда я попал, а? — прошептал Миша.

— В сонную сказку. Самое подходящее для тебя место...

Пьеро вытянул руку в безразмерном рукаве. За лохмотьями медленно тающего тумана проплывала огромная, незнакомая луна. Миша сжался от страха, поняв, что она широко, радостно ему улыбается.

Под ней спускалась, словно с высокой горы, невероятно длинная улица. На сотнях крышах бесшумно крутились лопасти ветродуев, причудливые фигурки флюгеров. А ниже, на фоне тёмных фонарей и изогнутых скамеечек, колыхались — будто под водой — бесчисленные полотнища штор. Призрачные и светлые, будто из тонкого шёлка, тяжёлые и угольно-чёрные, с кисточками на шнурах...

Пьеро взял скрипку в руки, и уставился в пустоту перед собой. Словно забыв про стоящего перед ним мальчишку в пижаме — по пояс скрытого в медленно ползущем тумане.

— Но что это за город? — спросил мальчик. — Кто в нём живёт?

Пьеро вздрогнул.

От его белого балахона медленно, нереально медленно отвалилась большая чёрная пуговица, и беззвучно исчезла в тумане.

— Ты всё ещё здесь, пацан?

Миша сердито чихнул. Этот дурацкий клоун...

— Кто живёт в этом городе?

Пьеро насмешливо посмотрел на него.

— Один момент. Понимаешь, я зарифмовал все три тысячи триста тридцать три фамилии. В лучшие времена отбарабанивал назубок.Ты никуда не торопишься?

— Издеваешься? Назови хоть парочку.

— Я и жаба.

Арлекин прижал белую щёку к скрипке, и медленно приложил смычок к грифелю.

— Какая жаба?

— Ну, знаешь... которая душит. Всё, не мешай.

Миша насупился, сел на корточки и прислонился к фонарю, обросшему железными кудрями, как какая-нибудь модница. \"Вовсе у тебя не жаба, которая душит. У тебя гуси... которые летают\"

Скрипка запела. Мальчику показалось, что заплакало очень древнее... и очень красивое волшебное существо. Через несколько секунд в бессловесный плач влился чистый и звонкий металлический звук.

Миша оглянулся, и увидел стоящую рядом жабу.

Возвышающееся над мальчиком уродливое существо держало в перепончатых лапах молоточек и камертон. Оно ударило в него ещё раз, и осветилось голубоватым светом...

Плач скрипки оборвался отчаянным воплем.

— Здравствуйте, — неуверенно произнёс Миша. — Вы умеете говорить?

Пьеро оторвался от замолчавшей скрипки, и с удивлением взглянул на него.

— Ты что, разговариваешь с жабой?

Миша сжал кулаки. Остатки терпения улетучивались, будто пушинки с одуванчика.

— Да скажи ты наконец — где я?!

Пьеро сдул облако пыли со скрипки, вздохнул и подпер белую щеку ладонью.

— Только-только настроишься и... Ну, ладно. Ты в городе забвения.

— Забвения?

— Вечного сна. Для нас, персонажей сказок... Таких, знаешь, о которых никогда не напишут. Или уже написали, но никто не читает. Смешно?

— Не знаю.

— Вот и я о том же. Проклятье, нужно запомнить... отлично ляжет на рифму. О чём это я?.. Ах да... Персонажи спят здесь, ожидая, когда о них напишут.

— А ты?..

— А по мне — так даже лучше. Безмолвие, уныние, пустота — лучшие материалы для моего творчества. Печаль, знаешь ли, задевает более глубокие струны души... чем радость там или глупый смех.

Пьеро тихо засмеялся.

Миша почувствовал полную готовность к тому, чтобы впасть в панику. Страх не спрашивает, насколько ты взрослый или солидный.

— А я-то что здесь делаю?!

— СПИШЬ!

На его плечо упало какое-то маленькое, непонятное существо. Миша вздрогнул, и медленно растворился в в тумане.

— Ты его испугал, — равнодушно отметил Пьеро, подкручивая струну. — А я только-только нашёл того, кто способен слушать меня, не засыпая.

Крошечный человечек с крыльями мотылька ловко перевернулся в воздухе, оправил яркий мундир и перевязь непомерно длинной шпаги.

— Настоящая сказка должна быть страшной!

Довольный собой летун лихо спикировал на перильце и уселся, закинув ногу на ногу. Потом сладко, с подвыванием, зевнул, и с усилием проморгал слипающиеся миндалевидные глазки.

— Думаешь, это был писатель?

— Нет, конечно же.

Пьеро тряхнул головой, оправляя жабо, и на скрипку осыпалось облачко пудры.