Спасибо... мама... (джен)

— Эй, Лариска, пойдешь с нами сегодня в клуб? Развлечемся. Хотя, о чем это я, тебе же мамочка не разрешает, ты ж у нас такая паинька. Эй, скажи, а на какой бомжатне нашла эти тряпки, что на тебе надеты? Местного бомжа ограбила, что ли?

Смех. Я привыкла к нему. Он больше не трогает меня, когда-то каждое сказанное ими слово впивалось в душу, как тысяча ржавых игл, а теперь… теперь ничего, пустота. Пусть каждая из них считает меня убогой дурой, которая держится за юбку матери и никогда ей не перечит, пусть считают, что одежда моя с помойки… мне все равно. Их слова — это пустой звук, сотрясающий воздух. Пара секунд, и он пропадет. Они не станут от этого умнее, а мне не будет хуже или лучше. Я никогда не ждала их понимания, признания ровней или добра. Они совсем не те люди, которые способны на подобное: избалованные, зажравшиеся, незнающие, что это такое... жить, когда из еды лишь хлеб, и тот уже начал твердеть, им неведомо счастье просто от того, что съела простую дешевую сосульку и услышала смех мамы, когда смотришь что-то смешное по телевизору. Им всем не понять меня, они другие… другие. Я ничего не жду от них, ни от кого не жду, всего в жизни добивалась сама, всему училась на собственном опыте. Я никому и ничего не должна, кроме своей мамы; она мой свет, тепло и кусочек души, если это делает меня маминой дочкой, ребенком и слюнтяйкой в их глазах — что ж, пусть, мне плевать, а им не понять. Что они все обо мне знают? Ха! Ничего… и даст Бог, никогда не узнают. Мне осталось совсем чуть-чуть продержаться, еще два годика, и мне исполнится восемнадцать и тогда... Нам с мамой перестанет что-либо угрожать, никто не сможет нас разлучить.

Поправив ремешок потрепанной сумки на плече, обошла продолжающих обмывать мне косточки одноклассниц, причем постаралась даже плечом не задеть их. Не хотела давать нового повода задержать меня, некогда, мама дома ждет.

— Эй, ты что, считаешь себя лучше нас? Куда направилась, Лариса-крыса, мы с тобой еще не договорили?! Эй, бомжиха, стой! Ты глянь, она считает себя круче всех нас.

Новая порция смеха раздалась у меня за спиной. Не тронуло. Не те это люди. Пусть и считают себя взрослыми, одежду носят из крутых бутиков, курят дорогие сигареты, как вот сейчас, стоя прямо на школьном крыльце, и никого не боятся, пусть… все они обычные пустышки. Раскрашенные куклы. Красивая обложка и пустые внутри — книга, не имеющая текста. Им плевать на всех, кроме себя, любимых. А мне, по их же мнению, никогда не сравняться по уровню развития с ними.

Я посмотрела через плечо и столкнулась взглядом с жестокими серыми глазами Иринки. Яркий макияж делал ее похожей на куклу, для меня она ею и была — бездушная, пустая кукла. Рядом с ней похихикивали ее вечные спутницы: Марина, Оксана и Тина. Они давно потеряли в себе личность, у них больше не было своего мнения. Пустышки, которые только и могут заглядывать в рот Иринки и ловить каждое ее слово. Да, мне с ними не по пути. Прячу эмоции за холодностью и, отвернувшись, продолжаю спускаться по обледенелым ступеням школьного крыльца. Чувствую, что они так просто меня в покое не оставят, что-то да сделают, и точно… Пара секунд и в голову мне попадает увесистый снежок, за ним еще один и еще, шапка слетает и приземляется в сугроб. Прежде чем я успела ее подобрать, Ирина подходит к краю крыльца и бросает окурок точно в шапку. Я замираю сначала на месте, а потом, вздохнув, поднимаю импровизированную «пепельницу» и вытряхиваю оттуда все еще горящую тонкую белую сигарету с ярким следом от помады. Сверху послышался ехидный голосок:

— Ой, это что, была твоя шапка? А я думала, мусор кто-то до помойки не донес.

— Я так и поняла…

На дураков не обижаются, это было бы глупо. Я ушла под их громкий смех и постаралась, как обычно, выкинуть из головы все резкие слова, они ничего не знают обо мне. Продолжая сжимать прожженную шапку в руке, шла по начавшим темнеть улицам, шла домой, там меня ждал самый любимый и дорогой человек в жизни — моя мама. По дороге забежала в местный старенький магазин, купила хлеб и макароны.

Во дворе, как обычно, встретила сидящих на лавочке бабу Надю и бабу Таню — местный оплот справедливости и школа нравственности. По сути, они были безобидными и милыми старушками, просто в свои годы уже не имели другой радости в жизни, и им казалось, что все остальные всяко интереснее живут.

— Здравствуйте, баба Надя, баба Таня, — поздоровалась я, искренне улыбаясь старушкам.

— А, Ларисочка, из школы уже? Маме снова нездоровится, да?

— Да, она приболела.

— Ну, передай, чтоб скорее поправлялась.

— Хорошо, спасибо. Я побегу...

— Беги-беги, деточка. Славная...

Забежав в подъезд, чуть поморщилась, тут, как всегда, пахло плесенью и из подвала несло канализацией. Мы много раз вызывали работников, но местное ЖКХ открещивалось от нас тем, что нет подходящих труб для подобной работы. Слава Богу, что мы с мамой жили на третьем этаже, на первом вообще не вздохнуть.

Как только я переступила порог квартиры, в нос ударил знакомый запах лекарств, тут всегда так пахло.

— Мамочка, я дома. Сейчас сварю макароны, и мы покушаем с тобой.

— Доченька, все хорошо, как в школе?

Мама всегда спрашивала у меня об этом, каждый день. Я заглянула в ее комнату и улыбнулась, она явно лучше себя чувствовала: полусидя на диване, читала потрепанную временем книгу, до пояса маму укрывал старенький шерстяной плед.

— Все замечательно, мамочка. Пойду приготовлю нам покушать.

Приготовление макарон не заняло много времени. Перекусив на быструю руку, отнесла обед маме и пошла убираться. В квартире, впрочем, было чисто, я старалась поддерживать порядок, ведь наводить генеральные уборки времени у меня совсем не было. Хлопоты по дому заняли у меня не больше часа, и когда я зашла в комнату мамы, увидела, что та уже уснула. Стараясь не будить, убрала с колен тарелку и, наклонившись, поцеловала в лоб. Она для меня дороже всего на свете, мама не только родила меня и воспитывала до пятнадцати лет, кормила и поила, мама спасла мне жизнь, отдала…

Вздохнув, я отвела плед чуть в сторону, оголяя ноги… если бы они были. Чтобы моя жизнь не закончилась под колесами машины, мама заплатила страшную цену, она «отдала» за эту возможность шанс хоть когда-то встать на ноги. Год назад пьяный водитель стал причиной аварии, в которую мы попали с мамой. Тогда она, действуя на одних инстинктах, успела оттолкнуть меня, но сама оказалась под колесами. Врачи не смогли спасти ей ноги, и их пришлось ампутировать чуть ниже колен. С тех пор, как мама стала инвалидом, я была ее ногами и буду впредь ими. Никто об этом не знает, даже соседи. Не знаю, как мне удалось это скрыть. Все думают, что мама слаба здоровьем и работает на дому, и пусть так думают дальше.

Укрыв маму вновь пледом, я развернулась, уже направляясь к двери, услышала:

— Ты куда-то собралась, доченька?

— Да, мама, на работу, сегодня как раз и зарплату дают, принесу нам что-нибудь вкусного к чаю, — улыбаясь, ответила я.

— Будь осторожна, родная.

— Хорошо, буду. Поспи немного.

Я вышла за дверь, осторожно прикрыв ее и услышала всхлип. Мне каждый раз больно слышать, как она плачет. Как бы я хотела ей помочь, но, увы, не могу… не могу. Просто не знаю как. Зато точно знаю, что никогда не покину ее, ведь она самый дорогой для меня человек. Как бы трудно мне не было, что бы ни ждало там, впереди, все неважно, пока есть она — та, что подарила мне свет искренней материнской любви.

Спасибо… мама…