У демона за пазухой (джен)

Он пришел ко мне в офис в субботу. Уселся на стол. Спросил:

— Выпить хочешь?

Я не думал тогда, что это важно. Показалось: рутина, деталь обычая. В монитор уткнулся, молча.

А он не отставал, шнур чуть не выдернул из системника, зараза. Мне бы тогда еще понять все, но я — воздержался.

— Работа не волк, а ты сгореть можешь, — заметил он на прощание. Все наши потянулись пьянствовать, и он во главе. А я остался. Отчет дописывать. Три отчета, если быть точным. Два об ошибках, и один — о проделанном.

Зря я так, теперь понимаю, зря. Но прошлого, увы, не воротишь.

* * *

На улице мела метель. Вдали брехали собаки. Проехала одинокая машина. Я закурил.

— Ты оторвалс-ся от с-стаи, человек, — прошипел кто-то за моей спиной.

Я нервно обернулся. Никого. Снежинки закрутились в спираль. Тени от фонарей извиваются по земле.

Я пожал плечами и пошел дальше. Справа вынырнула собака. Обычный дворовый бобик. Оглядела меня, тявкнула, чуть ли не подмигнула — и потрусила чуть впереди.

— Это нес-спроста.

Меня аж передернуло. Неужели схожу с ума от переутомления? Тогда главное — не обращать внимания и поскорее лечь спать. И никакой работы завтра!

— И не надейс-ся.

За спиной все так же пусто. Собаки взвыли хором и замолкли. Сигарета догорела впустую.

— Еще увидимс-ся.

— Да ни в жизнь! — буркнул я себе под нос, надвинул шапку на уши, включил плеер и побрел домой, отключившись от окружающего мира.

* * *

В понедельник он подошел ко мне снова.

— Собираем Стасу на день рождения. Ты в деле?

Я со вздохом полез в кошелек. Вот же ж по-настоящему пустые траты!

— Отлично. Не забудь, поздравляем в переговорке на третьем в 16-00. Приходи!

Я только плечами пожал.

— Ничего не обещаю. Работы — завались…

— Брось, работа — не волк! Расслабляться тоже когда-то надо!

Ну и как такому объяснить, что бездарный коллективный закусон меня утомляет гораздо больше, чем лишний тест-план?

— Не обижай Стаса, — он подмигнул и поднялся со стола. — Я тебя жду!

И ведь придется теперь идти… Как надоело…

— Ты оторвалс-ся от с-стаи, человек, — прошипели скорчившиеся у клавиатуры наушники. Я поспешно схватил их — тишина. Откинулся на спинку кресла, не подумав — провод от наушников легко потянулся следом весь, целиком, предъявляя свету не воткнутый никуда серебристый штекер. Этого мне только не хватало... Я же полчаса назад в них музыку слушал!

С работы я в тот день отпросился, сказавшись больным. Лучше уж так, чем через пару дней прямиком проследовать в дурку.

* * *

В среду он позвонил мне на мобильный.

Пора, наверное, сказать уже, кто такой «он». Он — мой лучший приятель на этой фирме. Заводила, душа общества, и просто обыкновенный менеджер. Нет, он не мой начальник — хоть в этом мне повезло. Но выпивали мы с его командой вместе часто — когда я только пришел в контору. Потом-то мне все эти бесконечные пьянки надоели…

— Не кашляешь? — спросил он меня. — А у нас тим-билдинг завтра. Пойдешь?

— Нет, извини, — прохрипел я. Хрип удался: настоящая ангина. Хотя справка, конечно, у меня была липовая, но ему-то знать о том не стоит.

— Ты чай с малиной обязательно пей! — почти сочувственно откликнулся он.

— Ага, — страдальческим тоном согласился я. — Повеселитесь там за меня.

— Ты выздоравливай и присоединяйся!

— Нет, вряд ли.

— Ну, смотри. Выше нос!

Он отключился, я вздохнул с облегчением и кинул мобилу на диван. За эти пару дней я даже до мусоропровода не выбрался ни разу. Ничего не хотелось, абсолютно ничего. Валялся, подъедал холостяцкие запасы, какие-то фильмы смотрел, не запоминая сюжета. Хорошо хоть справку оформить себя заставил — еще в понедельник. А так…

Только мысли крутились в голове постоянно: что же это за шипение такое? Хорошо, в последний раз его на работе слышал. Может, еще поживем, а?

— Ты с-совсем заброс-сил с-стаю, человек, — послышалось слева.

Ну вот. Накаркал.

Не обращая внимания на голоса, рванул на балкон — перекурить, остудиться.

— Ты уж-же мож-жешь наблюдать меня, ч-человек.

Сигарета выпала из пальцев. Я обернулся.

Полупрозрачная — кирпичи еще видно — темнота шевелилась в углу, с каждым извивом все больше напоминая изломанный, нечеловеческий силуэт.

— Я уж-же здес-сь.

Темнота дернулась, застывая. Силуэт открыл глаза и отделился от стены. Я попятился.

— Не бойс-ся. Я не кус-саюс-сь. Ха-ха.

Язычки пламени танцевали в его черной пасти: язык?

Холодный ветер взъерошил волосы, сыпанул снежинок за воротник. Я словно очнулся.

— Чего ты от меня хочешь, глюк?

— Я не глюк, ха-ха! Я пореальнее тебя буду!

— Так весело издеваться над сумасшедшим?

— О, если бы ты с-сошел с-с ума, ты бы в меня верил! Ха-ха-ха!

Пламя бесновалось в его лице — красное во рту, синее в глазах. Я оперся о перила, стараясь скрыть дрожь в коленях.

— Ты прос-стынешь. Пойдем внутрь.

Он обхватил мой локоть бесформенной верхней конечностью — теплой, мягкой.

— Пойдем. На-адо поговорить.

И я пошел. Ничего другого не оставалось.

Но поговорить нам все-ж таки удалось. И это было… Интересно.

— У тебя ес-сть три пути, челове-ек: быть в с-стае, быть над с-стаей, быть с-сожра-анным.

Нечеловеческий черный силуэт перетекал от одного предмета обстановки к другому. Я повалился на диван сразу же, и теперь в некотором роде наблюдал за незваным гостем. Пребывая в шоке.

— И у тебя ес-сть возможность: не следова-ать пути, — силуэт замер напротив. Его глаза полыхнули синим. — Поэтому я зде-есь.

Тишина окутала комнату. В моей голове стучали самые идиотские мысли. Например: если у этого пришлеца глаза и язык огненные, почему он не трещит? И прочее в том же духе.

Силуэт окутался черной дымкой. Вздрогнул, как изображение при сбое передачи. И вдруг — стал полностью материальным.

Угольно-черный, тонкий, элегантно одетый мужик с яркими сапфировыми глазами плюхнулся рядом на диван и дружески ткнул меня локтем в бок.

— Отомри. Я уже понял, что сбиваю тебя с толку. Будем говорить по-простому.

Как я не заорал от ужаса, хотелось бы мне знать? Горло отнялось, наверное. Ангина, правда-правда. Не ждали, а она уже тут. Такая вся черная, и пола мужского… Антрацитовая кожа, европейские черты лица, ежик снежных волос. Алые узкие губы, сапфировые глаза, элегантная одежда. Приподнял свою руку, осмотрел кисть с угольно-черными ногтями.

— Быстро ты справился. Редко когда удается принять форму так… скоро.

Перевел взгляд на меня. Подмигнул. Щелкнул пальцами перед носом.

— Алло, парень! Не грузись. Все пучком.

Я расхохотался. Все это даже на бюджетный фильм ужасов не тянуло. Вот что значит — вовремя съехавшая башка! Нет, профессия сценариста ей точно не светила.

— Тебя зовут-то как? Мой личный персональный глюк?

— О! Другое дело.

Потянул портсигар из внутреннего кармана пиджака.

— Будешь?

Дорогие сигариллы у глюка, надо признать.

— Не откажусь. Так ты на это имя откликаешься — «будешь»? Охотно с тобой пьянствовать идут?

— А то! — он затянулся. — Впрочем, с тобой ходили бы охотнее. Если бы ты соглашался.

Клубы дыма поплыли по комнате. Сквозняк с балкона охотно помогал им в захвате территории.

— А я и не стремлюсь как-то.

— В том-то и проблема, парень… В том-то и проблема.

— Да ну…

— Я — Астарот. Да, тот самый. Без паники.

Он подмигнул. Я посмотрел на него, как на психа. Впрочем, псих он и был. Ничуть не хуже меня.

— А я — Вельзевул. Или — Баал.

— Все может быть, парень. Все может быть.

Он поднялся, прикрыл дверь. Обернулся:

— Но не в этой жизни.

Щелчком развеял сигариллу и дым от нее.

— Готов к разговору?

Я глубоко вдохнул никотиновое счастье. Ни «ангины», ни давления в груди, что мешало последние месяца два. И паника улеглась, не начавшись.

— Всегда готов.

Раздавил сигариллу в пепельнице.

— Вот только — о чем?

— У меня к тебе есть предложение.

— От которого невозможно отказаться?

— Пфф! Какая пошлость. Я похож на бродячего торговца?

— Скорее, на мачо.

— Хмм. Разумно. — Он оглядел себя. — Так вот, предложение. Ты принимаешь мою поддержку в карьерном росте, а взамен…

— Оно мне надо?!

— Взамен начинаешь посещать все… Что?

Он недоверчиво приподнял брови. Даже голову набок склонил. Как будто занятную картину на выставке рассматривал.

— Да нафиг мне не сдался этот ваш карьерный рост, неужели не понятно?!

— Понятно-то оно понятно… — Он поцарапал когтями подбородок, словно бороду для поглаживания искал. — Но делает все немного сложнее. Подвинься.

— Некстати, а душа-то моя тебе не нужна?

Теперь он сидел на другом конце дивана, закинув ступню правой ноги на колено левой, и старательно делал вид, будто изучает меня. Я ему не верил. Что во мне такого занимательного? Обычный парень.

— Нет, не нужна. Зачем? Вот те страда-ания, что ей приносит жизнь… Вот это — разговор особый. Что хочешь?

— Чаю.

Я поднялся, закрыл балконную дверь и потопал на кухню. Глюки — глюками, но в демонов такого вида я не верю. Похоже, переезд в психушку не за горами. И надо же было так учитаться описанием шизофрении! До воплощения ее, буквально, в жизнь. Хоть вкусненького пожрать напоследок спокойно надо… Пока дают. Или напиться?

Что-то тяжелое и горячее придавило плечо.

— Я реален, — поток теплого воздуха защекотал шею. Бархатный голос почти шептал. — Все происходит на самом деле.

И тут неожиданно раздался звонок в дверь.

* * *

— Проходи, — гостеприимно распахнул входную дверь Астарот. Олег просочился внутрь.

— Я на минуту. Пашка, держи. Выздоравливай! Двадцатого — день рождения компании. Посещение обязательно! И слушайся Аса. Он не глюк. Точно тебе говорю! Все, мне пора, ребята ждут. Пока-пока!

Я стоял, как дурак, с банкой малинового варенья и таращился в закрытую дверь. Нет, это — не шиза. Это либо чья-то глупая шутка, либо, действительно, мистика!

— Сейчас ты мне все объяснишь. Медленно и доходчиво. Либо — за дверь, ясно?! — злость во мне наконец-то пришла на смену ступору.

— Ясно-ясно! Я это и делаю, между прочим.

И на потолок взгляд перевел, зараза.

— Павел, ты так и не спросил толком, кто я такой. Это довольно необычно.

— Неужели.

— Взамен я объясню, пожалуй, что происходит с тобой.

— А кто ты, я так и не узнаю? — кажется, во мне проснулось ехидство.

— Не-а. Все хорошо в свое время. Лучше слушай.

Он развалился на стуле спиной к окну. Рукава пиджака подернулись легкой дымкой. И глаза снова светятся.

— Могу поспорить, в последнее время ты ощущаешь странное напряжение в людных местах. Достоверно знаю, что избегаешь сборища, особенно праздные. Ты замкнулся, но не занялся делом своей жизни. Работа напрягает тебя всего лишь чуть меньше, чем праздники. Ты устал, хотя, возможно, не отдаешь себе в этом отчет. И, наверняка, не в состоянии понять — что тебя утомило.

Я вдруг почувствовал, что не могу оторваться от ритма голоса незваного гостя — и погружаюсь в транс, соглашаясь с каждым его словом.

— У тебя нет друзей в этом городе. У тебя нет знакомых, с которыми приятно проводить время. У тебя нет девушки, семьи, детей. Ты занимаешься делом, к которому равнодушен. Самая сильная твоя эмоция — страх, что вот-вот все рухнет из-за какой-нибудь катастрофы. И, тем не менее, скрывая от самого себя — ты страдаешь, и настолько сильно, что доставляешь этим неприятности лично МНЕ.

Струя холодной воды за пазуху — и то передергивает меньше, чем этот неожиданный рык.

— И что ты хочешь? — я, кажется, проснулся.

— Тебя.

Гость улыбнулся и откинулся на спинку стула, разводя руками.

— Мне очень, очень мешают твои эмоции. Поэтому я здесь, чтобы сделать из тебя человека или, — он заговорщицки огляделся, — сожрать. Шутка!

— Ф-фух. Однако, это утомительно — с тобой так разговаривать. Астарот.

— Паша?

— Давай так. Или говори конкретно — или приходи завтра. У меня уже мозги свернулись в трубочку от твоих абстрактных откровений.

— Хорошо, хорошо. Никаких проблем. Значит, так. В понедельник ты возвращаешься на работу. Первые два дня соглашаешься на все предложения, которые тебе сделают на рабочем месте. Следующие три дня соглашаешься только на то, что тебе нравится, и обещаешь подумать в ответ на все остальное. В субботу — вызываешь меня, и поговорим снова. Для вызова — вот тебе кольцо. Надень на мизинец. Когда будешь готов к нашей встрече — снимешь.

— А если не буду готов?

— Тогда, я приду чуть позже и без приглашения. Бай-бай!

— Стой!

— А если попробуешь поспорить с кем-нибудь в понедельник или вторник — ты все равно согласишься. Сам увидишь. Чао!

* * *

Еще ничье исчезновение не вызывало у меня таких двояких чувств.

Какое счастье, что ушел — какая жалость, что так рано!

Черт, одно слово, и этим все сказано.